Предсказание астролога, или Судьба маньяка

Реджинальд, единственный наследник блестящей семьи Ди Венони, с раннего детства отличался необузданным и порывистым нравом; говорили, что отец его умер от наследственного безумия, и друзья, замечая буйные и таинственные мысли, отражающиеся в глазах своего товарища, и определенную силу его взгляда, утверждали, что ужасная болезнь течет и в жилах молодого Реджинальда. Так ли это было или нет, но только несомненно, что его образ жизни не способствовал исчезновению симптомов сумасшествия. Оставленный в раннем возрасте на воспитание матери, которая после кончины мужа жила в строгом уединении, он мало видел такого, что могло бы отвлечь или оживить его внимание. Мрачный замок, в котором он обитал, был расположен в Швабии на границе Черного Леса. Это был запущенный особняк, построенный по моде тех дней в мрачном готическом стиле. Неподалеку возвышались развалины когда-то известного Рудштейнского замка, от которого теперь осталась лишь разрушенная башня. А вдали пейзаж тонул в загадочном мраке непроходимой чащи Черного Леса.

Таким было месте, в котором проходила юность Реджинальда. Разнообразие в его одиночество внесло прибытие неожиданного жителя. Некий старик, явно изможденный возрастом и дряхлостью, поселился в разрушенной Рудштейнской башне. Он редко появлялся днем, а из того необычного обстоятельства, что у него в башне горела лампа, селяне довольно естественно заключили, что он посланник дьявола. Рассказ об этом вскоре приобрел большую известность и, достигнув наконец ушей Реджинальда через сплетника-садовника, пробудил его любопытство. Юноша решил представиться мудрецу и установить, чем вызвано его необычное уединение. Воодушевленный таким решением, он тут же покинул замок матери и направился к разрушенной башне, находящейся неподалеку от его поместья. Была мрачная ночь, и казалось, что на крыльях ветра летит дух бури. Когда часы сельской церкви пробили двенадцать, он достиг развалин. Поднявшись по изношенной временем лестнице, шатавшейся при каждом его шаге, он с трудом достиг покоев философа. Дверь была распахнута, а у зарешеченного окна сидел старик. Его внешний вид представлял впечатляющее зрелище. На грудь ложилась длинная белая борода, а хрупкое тело с трудом удерживало астрономическую трубу, направленную в небеса. Книги, исписанные неведомыми кабалистическими символами, в беспорядке валялись на полу. На столе стояла алебастровая ваза с выгравированными знаками Зодиака и кольцами из таинственных букв. На астрологе было одеяние из черного бархата, причудливо расшитое золотом, подпоясанное серебряным ремнем. Редкие кудри трепал ветер, а правая рука сжимала палочку из черного дерева. При появлении незнакомца он встал и изучающе посмотрел на встревоженное лицо Реджинальда.

— Дитя, родившееся под несчастной звездой! — воскликнул он глухим голосом. — Ты пришел, дабы проникнуть в тайны будущего? Сторонись меня ради своей же жизни или, что много дороже, своего вечного счастья! Ибо я скажу тебе, Реджинальд Ди Венони, что лучше было б, если б ты вообще не рождался, чем узнать тебе о своем конце в том месте, что через годы станет свидетелем твоего падения.

Зловещим было лицо астролога, когда он произносил эти слова, и они прозвучали в ушах Реджинальда, словно похоронный звон.

— Я невиновен, отец! — запинаясь, ответил он — Да и нрав не позволяет мне совершать грехи, о которых вы говорите.

— Ха! — произнес пророк. — Человек в действительности невиновен до самого мгновения его осуждения. Но звезда твоей судьбы уже меркнет на небесах, и счастье горделивой семьи Венони должно вместе с ней сойти на нет. Посмотри на запад! Вот планета, что сияет так ярко на ночном небе. Это звезда, под которой ты родился. Когда в следующий раз ты увидишь ее, падающую вниз, как метеор, через все полушарие, вспомни о словах пророка. Будет совершено кровавое деяние, и ты — тот, кто его содеет!

В этот миг из-за темных облаков, медленно ползущих по тверди, выглянула луна и пролила мягкий свет на землю. На западе была видна одна-единственная яркая заезда. Это была звезда, под которой родился Реджинальд. Он неподвижно уставился на нее, затаив дыхание, и смотрел до тех пор, пока плывущие облака не скрыли из вида ее свет. Меж тем астролог вновь расположился у окна. Он направил свою трубу в небо. Казалось, тело его сотрясают судороги. Пока он изучал небеса, он дважды проводил рукой по лбу и вздрагивал.

— Лишь несколько дней, — сказал он, — осталось мне жить на земле, а затем мой дух познает вечный покой могилы. Звезда моего рождения тускла и бледна. Она никогда вновь не будет яркой, и старик никогда больше не узнает утешения. Прочь! — продолжал он, взмахом руки гоня Реджинальда. — Не тревожь последних мгновений умирающего. Через три дня возвращайся и у основания этих развалин предай земле труп, который найдешь в башне. Прочь!

Объятый ужасом Реджинальд не смог промолвить в ответ ни слова. Он стоял, словно завороженный. А через несколько мгновений ринулся из башни и возвратился в весьма беспокойном состоянии в мрачный замок матери.

Прошло три дня, и верный обещанию Реджинальд опять направился к башне. Он достиг ее, когда опускалась ночь, и с трепетом вступил в роковое помещение. Все внутри было безмолвно, лишь звук его шагов отзывался глухим эхом. Ветер вздыхал вокруг развалин, а ворон на зубцах стены уже запел свою песнь смерти. Реджинальд вошел. Астролог, как и прежде, сидел у окна, словно в глубокой рассеянности, а его труба лежала рядом. Боясь потревожить его покой, Реджинальд осторожно подошел к нему. Старик не пошевелился. Ободренный таким неожиданным спокойствием, он сделал еще шаг и посмотрел астрологу в лицо. Его взгляд упал на труп — след от того, что раньше было жизнью. Охваченный страхом при виде старика, он начисто забыл об обещании и стремглав выбежал из комнаты.

В течение многих, дней душевная лихорадка не ослабевала. Он часто начинал бредить и в часы безумия говорил с духом Зла, посещавшим его в спальне. Мать была потрясена такими очевидными симптомами душевного расстройства. Она помнила о судьбе мужа и умоляла Реджинальда, если он ценит ее чувства, укрепить свое здоровье путешествием. С большим трудом его убедили покинуть дом своего детства. Увещевания графини наконец возобладали, и он оставил замок Ди Венони ради солнечной страны Италии.

Время бежало быстро. Постоянная смена впечатлений производила настолько благотворное действие, что от когда-то угрюмого и порывистого характера Венони не осталось и следа. Изредка на душе у юноши было тревожно и мрачно, но разнообразные развлечения оказали влияние на воспоминания о прошлом и сделали его настолько спокойным, насколько позволяла его природа. Он провел за границей уже не один год и все это время писал матери, по-прежнему живущей в замке Ди Венони, и наконец объявил о своем намерении обосноваться в Венеции. Он пробыл в городе лишь несколько месяцев, когда в веселые дни Карнавала его, как иноземного дворянина, представили прекрасной дочери одного дожа. Она была любезна, воспитана и обеспечена всем необходимым для неизменного благополучия. Реджинальд был очарован ее красотой и ослеплен превосходными качествами ее души. Он признался в своей привязанности и был со смущением осведомлен, что это чувство взаимно. Поэтому не оставалось ничего иного, как только попросить ее руки у дожа, к которому тотчас же обратились и умоляли сделать благополучие молодой пары полным. Просьба была удовлетворена, и счастье влюбленных стало совершенным.

В день Бракосочетания Дворец дожей на площади Святого Марка заполнило блестящее общество. Вся Венеция толпой валила на праздник, и в присутствии самых блистательных дворян Италии Реджинальд граф Ди Венони был удостоен руки Марцелии, дочери дожа. Вечером во Дворце был дан бал. Но молодая чета, желая быть наедине, бежала от веселья и поспешила на гондоле к замку, уже приготовленному для их приема.

Была прелестная лунная ночь. Мягкие лучи звезд искрились на серебряной груди Адриатики, а легкие звуки музыки, еще более милые на расстоянии, доносились западным ветром. Тысячи разноцветных фонариков на освещенных площадях города отражались в волнах, а приятный напев гондольеров вторил тихому плеску весел. Сердца влюбленных были полны чувств, колдовской дух этого часа вошел всей своей прелестью в их души. Внезапно тяжелый стон вырвался из переполненного сердца Реджинальда. Он взглянул на западное полушарие, и звезда, в этот миг ярко горевшая над горизонтом, напомнила ему ужасную сцену, свидетелем которой он стал в Рудштейнской башне. Глаза его заискрились безумным блеском, и если б поток слез не пришел ему на помощь, последствия могли бы быть роковыми. Но страстные ласки молодой невесты успокоили возбужденного юношу и вернули его душу в прежнее спокойное состояние.

Прошло несколько месяцев со дня их свадьбы, и сердце Реджинальда было счастливо. Он любил Марцелию, и был нежно любим. Поэтому ничего не требовалось для полноты их благополучия, кроме присутствия его матери-графини. Он написал письмо, умоляя ее приехать и жить у них в Венеции, но в ответ ему было сообщено ее духовником, что она тяжело больна и просит сына незамедлительно приехать. Получив это тревожное сообщение, они с Марцелией поспешили в замок Ди Венони. Когда он вошел, графиня была еще жива и встретила его страстным объятием. Но напряжение от неожиданного свидания с сыном было слишком велико для возбужденного духа матери, и она отошла в тот миг, когда сжимала его в своих руках.

С этого мгновения душа Реджинальда пришла в состояние самого тяжкого уныния. Он проводил мать до могилы, а когда вернулся после похорон домой, у него на лице заметили жуткую улыбку. Замок Ди Венони пробудил врожденную подавленность его духа, а вид разрушенной башни словно накладывал угрюмую печать на его чело. Он целыми днями бродил вне дома, а когда возвращался, его печальный вид тревожил жену. Она делала все, что было в ее силах, чтобы смягчить его тоску, но меланхолия не ослабевала. Порой, когда у него начинался припадок, он в гневе отталкивал ее, но в мгновения нежности смотрел на нее как на прелестное видение исчезнувшего счастья.

Однажды вечером он прогуливался с ней по селу, его речь стала еще более унылой, чем обычно. Солнце медленно клонилось к закату, их путь обратно в замок лежал через кладбище, где покоился прах графини. Реджинальд сел вместе с Марцелией у могилы и, сорвав несколько цветов, воскликнул:

— Разве ты не желаешь присоединиться к моей матери, милая девочка? Она ушла в страну благости… в страну любви и солнца! Если мы счастливы в этом мире, каково же будет наше счастье в ином? Давай полетим, чтобы соединить наше блаженство с ее блаженством, и мера нашей радости будет полна.

Когда он произносил эти слова, его глаза пылали безумием, а рука, казалось, искала оружие. Встревоженная его видом Марцелия поспешила, взяв его за руку, увести с этого места.

Солнце меж тем садилось, и вечерние звезды появились во всем своем великолепии. Ярче других светила роковая западная планета, под которой родился Реджинальд. Он с ужасом наблюдал за ней и показал ее Марцелии:

— В ней длань небес! — возбужденно воскликнул он. — И счастье Венони спешит к закату.

В этот миг стала видна разрушенная Рудштейнская башня, над которой сияла полная луна.

— Вот место, — продолжил маньяк, — где должно быть совершено кровавое деяние, и я — тот, кто его содеет! Но не бойся, бедная девочка, — добавил он более мягким голосом, когда у нее из глаз брызнули слезы, — твой Реджинальд не может причинить тебе вреда. Он может быть несчастен, но никогда не будет виновен!

С этими словами он вошел в замок и бросился на диван в неуемной душевной тоске.

Ночь подходила к концу, утро освещало холмы, но оно принесло Реджинальду душевное расстройство. День был неспокойный, в унисон растревоженным чувствам его духа. Он оставил Марцелию на рассвете и не сказал, когда вернется. Но в сумерках, когда она сидела у окна со свинцовым переплетом, играя на арфе любимую венецианскую коанционетту, двери распахнулись, и появился Реджинальд. Его глаза покраснели и были полны глубочайшего… смертельного безумия, а все тело как-то непривычно содрогалось.

— То не было сном, — воскликнул он, — я видел ее, и она манила меня за собой.

— Видел кого? — спросила Марцелия, встревоженная его неистовством.

— Мою мать, — ответил маньяк. — Послушай, я расскажу тебе. Когда я бродил по лесу, мне показалось, что ко мне приблизилась небесная сильфида, явившаяся в образе моей матери. Я бросился к ней, но был задержан мудрецом, указывавшим на западную звезду. Внезапно послышались громкие крики, и сильфида приняла облик демона. Ее фигура вздымалась до страшной высоты, и она с презрением указывала на тебя, да, на тебя, моя Марцелия. В ярости она притащила тебя ко мне. Я схватил тебя… я тебя убил! А глухие стоны разносились полуночным ветром. Был слышен голос злодея Астролога, орущего, словно из склепа: «Судьба свершилась, и жертва может удалиться с честью». Потом мне показалось, что небеса омрачились, и густые капли липкой, сворачивавшейся крови потоками полились из чернеющих на западе туч. В воздухе пролетела звезда, и… призрак моей матери вновь поманил меня.

Маньяк замолк и стремглав бросился из комнаты. Марцелия последовала за ним и обнаружила его прислонившегося в забытьи к деревянным панелям библиотеки. Нежным движением она взяла его за руку и вывела на свежий воздух. Они гуляли, но обращая внимания на собирающуюся грозу, пока не обнаружили, что находятся у основания Рудштейнской башни. Внезапно маньяк остановился. Видимо, у него в мозгу пронеслась какая-то ужасная мысль. Он схватил Марцелию и на руках понес в роковую комнату. Тщетно она звала на помощь и молила о пощаде.

— Дорогой Реджинальд, это я, Марцелия, ты, конечно же, не можешь причинить мне вреда.

Он слышал… но не обращал внимания и ни разу не приостановился, пока не достиг покоя смерти. Внезапно исступление сошло с его лица, и появился куда более страшный, но более сдержанный взгляд несомненного сумасшедшего. Он подошел к окну и посмотрел на грозовой лик. Темные тучи плыли над горизонтом, а вдали раздавался глухой гром. На западе все еще была видна роковая звезда, ныне сияющая каким-то болезненным светом. В этот миг блеск молнии озарил всю комнату и отбросил краевое мерцание на скелет, лежащий на полу. Реджипальд испуганно взглянул на него и вспомнил о непохороненном Астрологе. Он подошел к Марцелии и, указывая на восходящую луну, с дрожью в голосе воскликнул:

— Надвигается темная туча, и, прежде чем вновь засияет это полное светило, ты умрешь. Я буду сопровождать тебя в смерти, и рука об руку мы войдем к нашей матери.

Бедная девушка просила пощадить ее, но голос ее терялся в гневных раскатах грома. Туча между тем продолжала плыть… она достигла луны, та потускнела, потемнела и в конце концов скрылась во мраке. Маньяк посмотрел на часы и со страшным воплем ринулся к жертве. С убийственной решимостью он схватил ее за горло, в то время как беспомощные руки и полузадушенный голос молили о сострадании. После короткой борьбы глухой хруст возвестил, что жизнь угасла и что убийца держит в своих объятиях труп. Тут рассудок у него прояснился, и по возвращении здравого ума Реджинальд обнаружил, что он в беспамятстве убил Марцелию. Безумие… глубочайшее безумие вновь овладело им. Он засмеялся и, издавая неземные демонические вопли, в яростном порыве бросился вниз головой с вершины башни.

Наутро тела молодой четы были обнаружены и похоронены в одной могиле. Роковые развалины Рудштейнского замка существуют и поныне. Но теперь их обычно избегают, считая, что они — обиталище духов умерших. День за днем эти развалины медленно осыпаются и служат убежищем лишь ночному ворону да диким зверям. Над ними витают суеверия, а предания населили их всеми ужасами. Странник, проходящий мимо них, вздрагивает, когда видит эту заброшенность, и восклицает, шагая дальше: «Наверняка это место, где может безопасно процветать лишь порок или изуверство, завлекающее заблудшие души».