Предсказание

Глава седьмая

С утра в кузнице снова закипела работа. Только теперь возле Ниуна стоял старый его учитель и внимательно следил за тем, чтобы тот выполнял все точно и правильно. Сначала они раскалили твердое железо добела, не забыв бросить в печь горсть травы из мешочка колдуна.

Она мгновенно вспыхнула и исчезла, словно ее и не было. Ниун недоуменно пожал плечами, но возражать не стал: раз надо, значит, надо. Затем он изготовил тонкий прут и удовлетворенно кивнул, почувствовав, что на сей раз металл более податлив и послушен. Сделав второй прут, уже из мягкого железа, Ниун сначала нагрел оба стержня, а уж потом перевил их.

Когда под молотом начала образовываться широкая лента, старик придвинул Ниуну плошку с порошком, сделанным из угля и травы. Ниун посыпал ленту тонкий ровным слоем порошка, сложил ее пополам и снова застучал по ней молотом.

Почти месяц он грел металлическую ленту, ковал ее, пересыпал порошком, складывал и вновь ковал. Ему уже начало казаться, что это никогда не кончится, как вдруг старик остановил его, щуря подслеповатые глаза, осмотрел

—　Завтра ты проделаешь все это еще раз, потом насадишь клинок на рукоять и побежишь с ним. Только запомни: бежать надо по открытому месту, чтобы ветер все время обдувал лезвие. Остановишься только тогда, когда клинок совсем остынет. И да укрепит Кром твои руки, потому что, если уронишь меч на землю, считай —　зря трудился. А сейчас заканчивай работу. Завтра тебе понадобится много сил. Иди домой, поешь как следует, выспись. Если дашь слабину —　погубишь свой труд.

И вот наступил этот решающий день. Казалось, все Светлые Боги улыбались Ниуну: небо закрыли легкие облака, солнце было нежарким и ласковым, дул легкий приятный ветерок.

Ниун обмотал бедра полоской ткани, чтобы лишняя одежда не мешала ему бежать, надел на ноги сапоги из мягкой кожи и, подняв над головой меч, словно бросая вызов небу, бросился бежать прочь от деревни. Сначала ему было легко и радостно: осталось совсем немного, и он узнает судьбу своего еще не родившегося сына.

Он бежал и думал о Маев, живот которой уже заметно округлился и иногда ходил ходуном, когда беспокойный малыш стучал в него сильной пяточкой, о милом розовощеком мальчишке, которого он скоро возьмет на руки, о старике и его большом добром сердце, которое так легко простило обиду, и даже о колдуне, казавшемся сейчас Ниуну милым и симпатичным.

Однако постепенно почти невесомый клинок становился все тяжелее и тяжелее, рука онемела и уже не чувствовала рукояти, лежавшей в ладони, дыхание становилось все отрывистее. Ниун переложил меч в другую руку. Стало немного легче, но теперь он ощутил, что ноги перестают слушаться его, а земля, по которой он бежал, словно нарочно, начала подсовывать ему под ноги то кочки, то корни, то камушки. Он споткнулся один раз, другой, третий и вдруг понял, что не может удержать равновесия и падает. Самым невероятным образом он умудрился перевернуться в воздухе, и, когда все же шлепнулся на землю, меч по-прежнему оставался устремленным в небо.

Ниун лежал на спине, покачивая клинком над головой, и вдруг подумал, что, если не поднимется сейчас же, не поднимется уже никогда. «Дашь слабину —　погубишь свой труд», — вспомнились ему слова старика, и он, собрав все свои силы, встал и побежал дальше.

Глаза начал застилать туман, грудь не принимала, а выталкивала воздух, колени дрожали, рук словно и вовсе не было, а Ниун все бежал и бежал. Наконец он остановился и совершенно без сил опустился на траву. Дрожащей рукой он провел по клинку, и из пересохшего горла вырвался полухрип-полурык: лезвие остыло. Ниун еще долго сидел, глядя вдаль, на горные вершины, и говорил с Кроном, нисколько не сомневаясь, что грозный бог слышит его.

«Кром всемогущий!

Я сделал этот клинок для тебя. Колдун сказал мне, что ты будешь говорить с ним только через меч. Посмотри, еще ни один твой сын не приносил тебе такого подарка. Будь милостлив к моему сыну. Не призывай его к себе раньше времени».

Солнце уже склонялось к горизонту, когда кузнец поднялся на ноги и побрел домой. В голове его не было никаких мыслей, а в душе —　ни следа радости. Он чувствовал сейчас только одно —　безмерную усталость. Ему казалось, что он никогда не дойдет до своего дома, что, закаляя клинок, убежал на край света и забыл дорогу назад. Но он шел и шел, пока впереди не замаячили крыши домов, а возле одного из них не показалась маленькая женская фигурка, которая заспешила ему навстречу.

Войдя в дом, Ниун рухнул на укрытое шкурами ложе вниз лицом. Он не слышал, как разговаривали Маев с отцом, как хлопотала жена, укрывая его одеялом, не чувствовал, как тонкие, но сильные руки разжали его онемевшие пальцы и вынули из них узкий клинок, покрытый волнистым узором. Он спал.

Первым, что увидел Ниун, когда наконец открыл глаза, было встревоженное лицо Маев.

—　Слава Богам, ты проснулся, — 　облегченно вздохнула жена.

—　А почему это тебя так беспокоит? — 　удивился Ниун. — 　Я просыпалось каждое утро, и ничего особенного в этом нет.

—　Если бы каждое… Ты спал два дня. Мы с отцом уже начали думать, что пора обращаться к кому-нибудь за помощью.

—　Что ты, милая! — 　воскликнул Ниун, вставая и потягиваясь. — 　Я никогда еще не чувствовал себя таким бодрым и сильным. А уж проголодался так, что могу съесть медведя, зажаренного пряно в шкуре.

Маев быстро накрыла на стол, словно давно готовилась к празднику. Чего там только не было! И запеканка из рыбьей икры, и прозрачная, остро пахнувшая уха, и пироги с грибами, и душистая ячменная каша. Ниун ел не торопясь, с наслаждением ощущая, как тело, вымотанное долгой и изнурительной работой, медленно наливается силой. Жена молча смотрела на него, ласково улыбалась, но ни о чем не спрашивала, ожидая, когда он сам заговорит. Наконец, насытившись, Ниун сладко потянулся и сказал:

—　Ты видела клинок?

—　Да, — 　живо отозвалась Маев. — 　Но я не очень разбираюсь в оружии. Это то, о чем говорил колдун?

—　То. Я все-таки справился с ним.

—　Значит, мы можем идти? Посмотри, — 　проговорила Маев, кладя руку на живот, который вдруг зашевелился, словно еще не родившийся ребенок тоже хотел на что-то посмотреть. Маев засмеялась и повторила: —　Посмотри. Ему тоже не терпится узнать, что его ожидает.

Ниун положил свою широкую ладонь на маленькую ладошку жены, потом погладил ее по животу и почувствовал, как крохотная пяточка стукнула в его руку. Это необычное ощущение залило душу кузнеца радостью. Он тоже заулыбался:

—　Разве можно отказать, когда тебя о чем-то просят и еще так замечательно топают ножкой? Собирайся, жена. Завтра с утра и отправимся.

Едва рассвело, как они уже вошли в лес и ступили на тропинку, ведущую к жилищу Покрана. На левом плече кузнеца висел дорожный мешок со взятыми с собой припасами, а в правой руке он нес клинок, аккуратно завернутый в самую лучшую ткань, которую только смогла изготовить Маев.

Старый колдун сидел возле дома и грелся на солнышке, прикрыв глаза. По сморщенному лицу блуждала довольная улыбка, но стоило путникам приблизиться, как Покран тут же нахмурился и недовольно буркнул:

—　Ну что ты на сей раз притащил? Опять какую-нибудь дрянь свалял кое-как?

—　А ты посмотри. Если и этот клинок тебя не устроит, то и не знаю, что тебе еще надо, — 　обиделся кузнец.

—　Ладно, ладно, не ворчи. Вот доживешь до моих лет, тогда а начнешь огрызаться на всех. А пока мог бы и помолчать. Разболтался, как баба. Показывай свой меч.

Ниун протянул колдуну клинок, но тот лишь покачал головой:

—　Я уже давно не могу держать в руках оружие. Нет у меня сил. — 　Потом, словно решив, что чересчур ласково разговаривает с Ниуном, добавил: —　Мог бы и сам сообразить, если бы у тебя вместо треснувшей кадушки на плечах была голова.

Кузнец положил на землю дорожный мешок, бережно развернул ткань, и тонкое серебристое лезвие заиграло в солнечных лучах. Покран внимательно посмотрел на него и пробормотал:

—　Ну что ж, похоже, очень похоже. Согни-ка его.

Ниун вздрогнул, вспомнив, как испортил первый меч, но все же взял клинок одной рукой за рукоять, а второй за острие и медленно согнул лезвие в ровное кольцо. Затем быстро отпустил острие. С тихим мелодичным звоном клинок выпрямился. Покран удовлетворенно кивнул, выдернул у себя толстый седой волос и приказал

—　Поверни меч ребром.

Ниун подчинился, а Покран бросил на лезвие волос. Едва тот коснулся металла, как мгновенно развалился на две половины. Колдун еще раз кивнул и распорядился:

—　Войди в дом. На стене, где висит оружие, есть старый и тупой меч, ни на что не годный. Единственная его ценность в том, что он сделан из очень прочного железа. Ты его сразу узнаешь. Возьми его и принеси сюда.

Когда кузнец вернулся с видавшим виды тяжеленным мечом, Покран показал рукой на стоявший неподалеку широкий пень:

—　Положи его туда. Хорошо. Теперь возьми свой клинок и изо всех сил ударь по этому хламу.

—　Ты что, старик, спятил? — 　возмутился Ниун, забыв, что давал себе слово быть вежливым с колдуном. — 　Я положил на него столько трудов, а ты предлагаешь мне тут же сломать его? Или в этом и состоит твое предсказание?

—　Не разевай рот, когда тебя не спрашивают, — 　огрызнулся старик и, покачав головой, добавил: —　Я бы запретил киммерийским мужчинам жениться. Пожив бок о бок с бабой, они сами становятся хуже баб. У тебя язык работает быстрее, чем мозги. — 　Он топнул ногой, — 　Делай, что тебе говорят, и заткнись!

Ниун понял, что спорить со старым грубияном бесполезно, и, зажмурившись, изо всех сил ударил своим изящным клинком по старому толстому мечу, лезвие которого было не тоньше его указательного пальца. Он ожидал, что сейчас в его руке останется лишь рукоять, но этого не произошло.

Сделанный им меч развалил старинное оружие пополам так легко, словно оно было изготовлено из мягкого дерева. Кузнец открыл глаза и с изумлением уставился на невиданное чудо, потом взглянул на колдуна. Но тот, похоже, нисколько не удивился, а лишь снова удовлетворенно кивнул.

—　Ну что ж, как это ни странно, но ты все-таки сделал его. Пора и мне выполнить свое обещание. Заходи в дом. И бабу зови. Как ни жаль, но она нам нужна. Без нее предсказания не будет.

Они вошли в жилище Покрала, и колдун указал сухим пальцем с толстым желтым ногтем на лавку:

—　Садитесь рядом. Ты, — 　обратился он к кузнецу, — 　держи меч на вытянутых руках. А ты, — 　бросил он Маев сквозь зубы, — 　дай сюда руку. Оружие всегда требует крови. Чтобы узнать судьбу ребенка, нужна его кровь. Но он еще не родился, а ты с ним —　одно целое. Так что придется тебе потерпеть немного и пожертвовать свою драгоценную кровушку.

Маев побледнела, а колдун тоненько захихикал:

—　Да не трясись ты, дура. Мне же не вся твоя кровь нужна. И не сейчас. Сначала я приготовлю кое-какую смесь. А вы сидите тихо. Чтоб ни одного слова я от вас не слышал. Помешаете мне —　пеняйте на себя. Ничего не выйдет.

Ниун с Маев замерли, боясь даже дышать, а Покран, повернувшись к столу, словно забыл о них. Он долго перебирал мешочки с травами, нюхал их, щупал пальцами, то качал головой, то кивал, пока наконец не отложил в сторону несколько мешочков. Затем он принялся за сосуды с жидкостями.

Он брал их трясущимися непослушными руками, подносил к глазам, откупоривал, опять же нюхал, и в конце концов поставил рядом с мешочками несколько тщательно выбранных емкостей. После этого старик загремел плошками, пока не нашел среди них ту, что была ему нужна. Ее покрывал толстый слой грязи. Покран повернул голову к Маев и приказал:

—　Пойди вымой. Расселась тут, как в гостях. Да смотри, чтоб ни пылинки не осталось.

Когда Маев вернулась с отмытой плошкой, старик распорядился:

—　Поставь на стол и садись на лавку. Жди.

Покран взял в руки плошку, придирчиво осмотрел ее, протер рукавом и поставил на стол. Затем он развязал мешочки с травой, взял из каждого по щепотке, растер траву в ладонях, чтобы получился порошок, и высыпал его в приготовленную посуду, после чего старательно завязал мешочки и убрал их на место, то есть просто отставил в сторону.

Окинув взглядом содеянное, он что-то пробормотал себе под нос и направился к стене с книгами. Перед ней он стоял долго, водя пальцем по переплетам, но все-таки выбрал две книги и вернулся с ними к столу. Пролистав обе, он оставил их открытыми, видимо, на нужных страницах, после чего приступил к жидкостям.

Откупорив первый сосуд, Покран быстро проговорил заклинание на не известном ни Ниуну, ни Маев языке, поглядывая в книгу, и вылил из сосуда три капли в порошок.

Тот зашипел, и над плошкой поднялась тоненькая струйка ароматного дыма. Старик закашлялся, закупорил сосуд и взял следующий. Опять прочитав заклинание, уже из второй книги, Покран полил жидкостью смесь в плошке. Ничего не произошло, и Ниун забеспокоился, но, похоже, колдуна это вполне устраивало.

Он еще довольно долго листал книги, читал какие-то заклинания, все добавлял и добавлял по капле разные жидкости, пока плошка не заполнилась почти доверху. Затем колдун взял тонкую деревянную палочку и тщательно перемешал буро-зеленую смесь. Наконец он обернулся к Ниуну:

—　Держи клинок крепко. Сейчас начнем.

Он подошел к лавке, на которой сидели напряженные от мучительного ожидания гости, и начал осторожно выливать смесь на клинок. По лезвию побежали блики. Покран все той же деревянной палочкой размазал смесь по лезвию, чтобы она лежала равномерно. Ниуну показалось, что меч стал теплым. Было так на самом деле или нет, он не знал. Старик запел хриплым срывающимся голосом. Когда он замолчал, клинок был чистым, словно кто-то его старательно вытер. После этого, довольно улыбнувшись, колдун обратился к Маев:

—　Давай сюда руку. Будем кровь пускать.

Покран снял со стены тонкий острый кинжал и хищно усмехнулся. Затем, поморщившись, взял руку женщины и провел по ней длинную линию, на которой тут же выступила кровь. Колдун поводил по крови плоской стороной кинжала, пока лезвие не окрасилось целиком, и подошел к мечу, который держал Ниун.

Снова зазвучали слова заклинания, и старик начал медленно водить окровавленным кинжалом по клинку. Лезвие подернулось дымкой, и колдун отбросил кинжал в сторону.

—　Можете смотреть, — 　сказал он. — 　Только все равно ничего не поймете, Я потом объясню.

Ниун и Маев начали вглядываться в туманные картины, которые вдруг поплыли по мечу. Там были битвы, страшные, кровопролитные, после которых вдруг явно проступил ошейник раба. Его сменила оскаленная волчья морда. Она быстро исчезла, и вдруг на клинке засияли драгоценные камни. Потом было море, корабли, женщины, опять битвы, очень много битв, какие-то чудовища, снова море. Затем на лезвии вспыхнуло изображение царского венца. Оно подержалось немного и погасло. Больше клинок не показал ничего.

Старик осторожно подставил руки под лезвие и слегка коснулся его. Оно осыпалось в сухие ладони горсткой пепла. Ниун вздрогнул и вопросительно посмотрел на колдуна.

—　Вот видишь, неразумный? — 　усмехнулся Покран. — 　Даже такое необыкновенное лезвие не выдержало столь сильного колдовства, а ты хотел подсунуть мне никчемную железку. Она бы развалилась от одной смеси.

Кузнец шумно сглотнул и проговорил вдруг севшим голосом:

—　Отец, я ничего не понял из увиденного.

—　Немудрено. Я ведь говорил, что у тебя ума не больше, чем у бабы.

—　Ты обещал объяснить.

Покран отнес пепел к столу, высыпал его в плошку и заговорил:

—　Не знаю, понравятся ли тебе мои слова, а впрочем, это и не важно. Не в наших силах изменить судьбу, предначертанную Богами, а особенно Кромом —　суровым и неумолимым. Твой сын будет необыкновенным человеком. Он не станет продолжать твое дело. Ты последний кузнец в роду. Он будет воином. Великим воином. Но не сразу. Ему придется пройти и неволю, и скитания. Он познает беды и лишения, но и побед одержит немало. Твой сын выступит против демонов и одолеет их. Твой сын осмелится противостоять Богам и останется жив. Он не будет созидать, как ты.

Его стезя —　разрушение. Его стихия —　кровавые битвы. Ему придется долго искать свой единственно верный путь, но в конце концов он отыщет его. И только выдержав все испытания, он поднимется на вершину. В конце жизненного пути его ожидает трон великой державы. Таково его предназначение —　подняться с самого низа на самый верх, сменить ошейник раба на царский венец.

—　Раба? — 　встрепенулся Ниун. — 　Ты сказал… Раба?

—　Ему придется испытать и это. Но недолго. Страсть к свободе, воля к победе —　эти качества будут у него главными.

Великая судьба. Сейчас я могу сказать тебе. У меня было видение, что в мир придет великий воин, который сумеет одолеть Силы Зла. Я долго ждал его. Я не мог отправиться на Серые Равнины, пока не узнаю, что появился на свет человек, который будет защищать людей, который встанет с оружием на сторону Добра. Теперь я спокоен. Этот человек —　твой сын.

—　Послушай, отец…

—　Все. Я устал. Больше мне нечего сказать, Уходите.

Маев молча коснулась руки мужа, они поднялись с лавки и медленно направились к выходу. На пороге Ниун обернулся:

—　Спасибо тебе, отец.

Покрал лишь кивнул в ответ и указал пальцем на дверь.

Ниун и Маев не спеша возвращались домой. Они не разговаривали, ибо слишком сильным было потрясение от всего услышанного и увиденного ими. Маев, прислушиваясь, как ворочается в утробе ее сын, размышляла о том, что, пожалуй, ей понравилось предсказание. Конечно, ошейник раба —　это ужасно.

Любой киммериец согласился бы лучше умереть, чем стать рабом. Но старик сказал, что это ненадолго, что стремление к свободе у их сына будет столь велико, что он скинет оковы. Зато он станет королем. Королем? Даже страшно подумать, что ее сын, внук деревенского кузнеца, взойдет на трон. А ее, Маев, внуки будут принцами. Это не укладывалось в ее голове, и она не выдержала и нарушила молчание:

—　Представляешь, Ниун, он будет королем!

—　Эка невидаль —　король, — 　огрызнулся ее муж. — 　По мне, так уж пусть бы лучше он стал кузнецом.