Предел Спасения

VII. ЛИЦА

Полость 29617 была трюмным помещением, длинным и слегка неровным залом, который пролегал рядом и под одним из кожухов главного плазменного двигателя. Она была с низким приоритетом, и здесь были только рудиментарные свет и средства переработки воздуха. По мусору и пыли, это был чердак или подвал – или как там они это называют на звездных кораблях – который не использовали несколько веков.

Меррту это подходило.

Полость 29617 была в стороне. Она не была одним из огромных трюмов, зарезервированных для тренировок и технических работ, и она была намного меньше, чем ангарные палубы, используемые для парадов и общей подготовки. Она была узкой и длинной, что давало ему некоторое расстояние. Здесь был легкий ветерок, исходящий из воздушных каналов, что придавало полости поперечную тягу и заставляло слегка ощущаться похожим на условия на открытом воздухе. И никто сюда не придет, поэтому никто не сможет увидеть его бесполезность.

После увечья на Монтаксе, годы практики не приносили никаких результатов. Меррт пытался: он показывал настойчивость и решимость, редкие даже по снайперским стандартам. Он работал, чтобы вернуть свой разрушенный навык.

Единственное, в чем он был уверен это то, что ему надо было давным-давно сдаться.

Но Ларкин, его старый друг и соперник, был в другом из своих безумных настроев. Он инвестировал свою маниакальную заботу в Меррта, и у Меррта не хватало духа подвести его. Он понимал, что подведет его, но он хотел, чтобы видели, что он предпринимает усилия, так что не будет выглядеть так, как будто он просто дал этому случиться. Несколько дюжин часов дополнительной стрелковой практики, чему это может повредить? Это доказывало, что Ларкин был его другом, и он был готов уважить доверие своего друга. Это означало, что когда ему, в конечном счете, придется сказать, что он не сможет это сделать, он будет знать, что не сможет это сделать. У него будет доказательство. Наглядность. Он пытался, поэтому неудача была смягчена.

У Меррта была винтовка со скользящим затвором, которую использовал Ларкин, чтобы тренировать его, и ящик с патронами. Ларкин еще не объяснил всю важность старого механического оружия с точки зрения задачи миссии. Лонг-лаз был намного превосходящим оружием. Только несколько человек в Танитском Первом знали, куда они направляются, и что они могут ожидать, когда туда доберутся. Меррт знал, что сам Ларкин знает немногое из этого. Как раз достаточно для тренировки специалистов.

Первой и единственной вещью, которую понимали все, было то, что они направляются не в счастливое место. Следующая миссия собиралась быть чертовски тяжелой работой.

Меррт поставил в ряд несколько старых жестяных кружек, банок и банок из-под смазки в качестве целей, а сам расположился в сидячем положении, спиной к стене полости, а винтовку расположил на подставке, в качестве которой он использовал старую металлическую скамью. Затем он поправил и отрегулировал подпор, используя пару носков с песком, которые каждый снайпер носит в своей сумке. У него был простой оптический прицел для определения расстояния, но он использовал его отдельно, вымеряя угол, затем убирая прицел в сторону, чтобы в конечном итоге целится посредством мушки на оружии.

Он учел дрейф воздуха и врожденную склонность винтовки падать и подниматься при выстреле. У винтовки был крошечный перевес на левую сторону, которую Ларкин подкорректировал подстройкой мушки с помощью часовой отвертки. Меррт расслабился, затем выдохнул весь воздух из легких, медленный долгий выдох, так что даже дыхание или дрожь от остановленного дыхания не повлияют на прицел. Единственным, что он не мог уменьшить, был бесконечно малый стук его сердца, поэтому он выбрал время, чтобы выстрелить между ударами. Удар… прицелиться…удар… проверить… удар… выстрелить.

Выстрел прогрохотал по полости. Пуля срезала кончик жестяной банки, и заставила ее дрожать. Он целился в отметку на банке примерно на расстоянии среднего пальца от того места, в которое он, фактически, попал.

Безнадежно. Фесово безнадежно.

Чтобы даже рассматриваться на получение значка снайпера, ему было бы нужно частично накрыть целевую точку.

— Это плохой выстрел.

Меррт подпрыгнул. Скорее не из-за того, что кто-то застал его врасплох, а скорее из-за того, что кто-то настолько большой чудесным образом появился в его поле зрения.

Он вскочил, опрокинув подставку.

— Гн! Гн! Гн!

Удивление сменилось страхом.

Белый Шрам искоса посмотрел на стрельбище, а затем снова посмотрел на смертного с винтовкой.

— Очень плохой, — сказал Сар Аф. — Печально. Почему ты вообще беспокоишься?

— Гн… гн… гн...

— Говоришь? Ты умственно отсталый?

— Я гн… гн… гн… практикуюсь!

Сар Аф нахмурился. Он кашлянул, а затем потер кончик носа бронированными пальцами, которые могли сломать кости.

— Ты здесь долго будешь, — сказал он.

— Я уже провел здесь гн… гн… гн… много времени, — сказал Меррт.

Сар Аф кивнул. Он протянул руку.

— Дай это мне.

Его голос напомнил Меррту Яго. Сухие ветра, одиноко дующие по пыльным долинам. Песчаник, разъеденный ветром. Меррт дал ему винтовку.

Сар Аф взял ее; палку, игрушку. Он посмотрел вдоль ствола, держа одной рукой, как будто проверяя, что ствол, на самом деле, прямой. Спусковая скоба была совершенно маленькой для его пальцев.

Он отдал ее назад.

— Я не могу использовать это. Выстрели снова.

— Сэр?

— Снова.

Меррт потянулся, чтобы поставить подставку и поднять носки с песком.

— Не беспокойся насчет этого. Просто сделай хороший выстрел с того места, где стоишь. Просто прицелься и выстрели.

Меррт отвел затвор, вытащил гильзу, взял еще один патрон из ящика у ног, и вставил его. Он бросил взгляд на Космического Десантника. Гигант просто невозмутимо смотрел на него сверху вниз.

Меррт приложил винтовку к щеке, выбрал жестяную кружку, прицелился, выдохнул, и выстрелил. Выстрел зацепил кружку достаточно хорошо, чтобы сбить ее с подставки. Она сделала несколько глухих, пустых звуков, пока прыгала по палубе.

— Все еще печально, — сказал Сар Аф. Он посмотрел на Меррта. — Достаточно хорошо для Гвардии в поле, полагаю, но не достаточно точно для чего-нибудь еще.

Меррт не знал, что сказать.

Белый Шрам все еще смотрел на него, но его мысли были далеко. Меррту казалось, что Космический Десантник проигрывает на дотошно медленной скорости воспоминание о том, как Меррт делает выстрел, чтобы проанализировать это.

Он остановился. Снова посмотрел на Меррта, и, внезапно, протянул руку, схватив Меррта за челюсть и горло. Рука повернула голову Меррта в сторону. Меррт боролся и задыхался.

— Эта челюсть. Эта аугметика, это твоя проблема, — сказал Сар Аф. — Ты повержен своей собственной концентрацией. Ты так интенсивно концентрируешься, когда стреляешь, что это стимулирует нейроды в твоей челюсти и ты дергаешься.

— Я гн… гн… гн… дергаюсь?

— Когда стреляешь. Твоя челюсть сжимается.

Сар Аф отпустил его.

— Для тебя физически невозможно хорошо стрелять.

Меррт сглотнул.

— Приходи завтра, — сказал Сар Аф.

Главная столовая была на средних палубах. Стены и полы были покрыты плитами из тусклой, гальванизированной стали, а металлические столы и скамьи были прикручены болтами. Здесь был постоянный стук кухонной посуды по металлическим поверхностям, а воздух был часто наполнен паром с кухни.

Вайлдер взял плитку с тарелки перед собой.

Мерин сел напротив. У него было накрытое блюдо и жестяная кружка. Мерин выпил содержимое кружки одним глотком, затем подвинул пустую кружку по столу к Вайлдеру.

Вайлдер посмотрел на кружку. Мерин вытащил вилку из нагрудного кармана и начал есть.

— Как дела, Якуб? — весело спросил он.

Вайлдер не ответил. Он взял пустую кружку и посмотрел в нее. На дне кружки была маленькая коричневая сложенная бумажка.

— Что это?

— Счастье, — ответил Мерин, все еще едя.

— Для меня?

Мерин прожевал перед ответом.

— Это сделает нашего общего друга, Бленнера, счастливым, что то же самое.

Вайлдер поставил кружку, как будто не намеревался прикасаться к маленькому свертку с наркотическими таблетками.

— Откуда они?

— Костин, — сказал Мерин.

— Он что, выращивает их на особом дереве?

— Тебе они нужны или нет?

Мерин поставил локоть на стол, поигрывая вилкой в руке. Он уставился на Вайлдера, жуя.

— Ты знаешь, куда мы направляемся? — спросил он.

— Нет, — ответил Вайлдер.

Мерин вздохнул.

— Да, я предполагал, что если уж мне не сказали, тебе, определенно, тоже.

— И что это означает?

— Это означает, что некоторые люди преуспевают, а некоторые нет, Якуб. Некоторые люди наслаждаются благосклонностью. Ты был прав, в том, что ты сказал Гендлеру, насчет ребенка Гаунта.

— Зачем мне было врать? — спросил Вайлдер.

— Незачем. Гаунт выбрал моего адъютанта, чтобы он бегал за избалованным маленьким ребенком. Пацан не солдат. Недостаточно взрослый. Не похоже, чтобы он сделал выбор в своей жизни. Определенно, никогда не сражался. Его сдует, если Архивраг пукнет. Хотя, у него собственная каюта.

— Его собственная каюта...

Мерин ухмыльнулся.

— Ты можешь в это поверить? Гаунт притворяется, что хочет, чтобы с ним обращались, как со всеми остальными, как с любым обычным гвардейцем, но затем его психованная сучка телохранитель – потому что у каждого обычного гвардейца есть телохранитель, так ведь? Затем его телохранитель говорит, что она не будет делить общее жилище с другими людьми. О, нет. Она настаивает. Ей нужно, чтобы он был за дверью, которую она может защищать.

— Она говорила это Гаунту?

— Конечно, нет, — сказал Мерин. — Она говорит это мне. Видишь, как он делает это? Он заявляет, что нам нужно обращаться с ребенком, как со всеми, затем делает это моей проблемой, так что вонь фаворитизма не прилипает к нему.

— И что ты сделал? — спросил Вайлдер.

— Дал ему маленькую каюту в офицерском блоке рядом с моей.

Вайлдер откинулся назад и отпил из своей кружки.

— Разве это не подрывает желания Гаунта? — спросил он.

— Гаунт пассивно-агрессивный. Он говорит одни вещи, но имеет в виду другие. Ну же, Вайлдер, ты понимаешь, как это происходит. Если бы я придерживался своего и заставил мальчишку спать в общей казарме, я бы, внезапно, обнаружил себя получающим все дерьмовые подробности. Это может стать очередью Роты Е драить сортиры, или быть на острие следующей атаки.

— Значит Гаунт придерживается своего и это выглядит так, как будто это чья-то другая идея, — сказал Вайлдер.

— Ты начинаешь видеть Имперскую правду, — оскалился Мерин.

— Почему ты его так ненавидишь?

Мерин пожал плечами.

— Он убил мой мир. Мою жизнь. Он заслуживает расплаты, раньше или позже. Но это не то, не настолько. Все, что у меня есть, все, что я построил, я сделал это сам. Командование ротой. Звание. Привилегии. Влияние. Я всего достиг сам. Мне никто не помогал. Я не часть его внутреннего круга.

— А кто?

— Колеа. Баскевиль. Макколл. Даже Роун в эти дни, потому что, внезапно, Роун оставил свои яйца на Гереоне. Я не должен Гаунту ничего. Он должен мне все. А он никогда не даст это, поэтому я беру все, что могу.

— Что насчет Гендлера?

— Гендлер такой же, — сказал Мерин, — Гаунт отнял его жизнь. Тебе нужно понять, Диди был богатым человеком на Вергхасте. Из верхнего улья. Благородная кровь. Потерял все в Зойканской Войне, семью, собственность. И какой выбор он сделал? Жить в нищете в Улье Вервун во время долгих лет восстановления после войны и лишений, надеясь, что в один день его законные требования на компенсацию смогут быть услышаны на судебных разбирательствах? Или принять Акт Утешения, где лишенные права собственности могут присоединиться к Гвардии и начать новую жизнь?

— Гендлер сделал свой выбор, — сказал Вайлдер.

— Да, сделал. Он сказал прощай своей старой жизни, своей там семье, которую он покинул, и начал служить Гаунту. А Гаунт его когда-нибудь признавал? Видел его больше, чем в качестве сержанта? Диди навсегда порвал свои родственные связи, а Гаунт? Они протащили его фесова сына через варп, чтобы он был с ним. Он может принести свое прошлое с собой. У него может быть своя жизнь. У него может быть семья. Имперская Гвардия Императора позаботится об этом. Мы пожертвуем собой, чтобы он был тем, кто он есть. Это всегда насчет благосклонности, Якуб, как я и говорил. Это всегда касается благосклонности для тебя и для кого ты знаешь.

Вайлдер обдумал это. Мерин смотрел на его лицо.

— Я знаю, что ты тоже это чувствуешь, Якуб, — сказал Мерин. — Прямо, как мы. Твой брат. Его командование. Его полк. И смотри, как они относятся к тебе. Как к шутке.

Вайлдер положил вилку.

— Жизнь несправедлива, — сказал он. — Вот и все.

— Точно. Поэтому ты делаешь ее справедливее, — сказал Мерин.

— Как?

— Ну, Диди говорит, что нам нужно убить ребенка Гаунта, — сказал Мерин.

Он улыбнулся на шокированное выражение лица Вайлдера.

— Успокойся. Диди слегка злой. Это связано с Ульем Вервун. Серьезно, это шутка. Мы не собираемся никого убивать. Диди слегка напился. Он был просто токсичным. Есть менее драматичные вещи, которые мы можем сделать, чтобы это было удовлетворительно.

— Например? — спросил Вайлдер.

Мерин кивнул на кружку.

— Ты возьмешь эти, — сказал он, — и заставишь работать. Это сначала.

Он встал, перешагнул через скамейку и взял свой поднос.

— Откуда я пришел, — сказал он, — люди росли охотниками. План охотников. Они крадутся. Они выбирают время. Ты знаешь, какое у охотников самое лучшее оружие, Якуб?

— Нет.

— Терпение, — сказал Мерин.

Глаза, которые были необыкновенно хорошими копиями глаз Рядового Пола Кохрана, смотрели на смену в отдаленном грузовом отсеке.

Понадобилось несколько часов, чтобы выяснить, где на борту содержался заключенный. Бронированное помещение старого артиллерийского склада было превращено в камеру. Это было умно. У артиллерийских складов стены были толще, чем у тюремных карцеров.

Враг отдал меры безопасности в руки отдельного отряда. Отряду, первому взводу Роты Б, был дан статус Роты S Комиссариата. Они, так же, являлись ветеранами полка, несгибаемыми Призраками, так что был крошечный шанс на кооперацию или на обращение.

Кохран наблюдал из теней. Он проверял подходы, пути к и от камеры, порядок. Откуда появляется еда? Как ее доставляют? Сколько раз меняется смена? Какие удобные возможности есть, чтобы перехватить и вмешаться? В любое время там было четыре охранника из Роты S: двое снаружи, двое в камере.

Кохран, по крайней мере, то существо, которое играло роль Кохрана, было терпеливым. Время обзора было ограничено, потому что отсутствие Кохрана на жилых палубах будет замечено в определенное время. Он не хотел отказываться от личности. А в частности, он не хотел, чтобы состояние тревоги было повышено из-за того, что отсутствует солдат.

Но он, так же, был очень озабочен тем, что его благоприятные возможности – а ему нужно было быстро выбрать одну – быстро приближались к сроку годности.

Бленнер налил себе вторую кружку кофеина и пофантазировал насчет добавления в него капли амасека. Он никогда не переносил комфортно переезд, бездневные ночи и безночные дни, сны, передислокацию. Он плохо спал. Перспектива еще большего количества дней или недель не наполняли его облегчением. Дайте ему хороший мир и обычную битву вместо этого. Вообще-то, битва может принадлежать кому-нибудь еще. Просто хороший мир подойдет.

Он бросил еще один презрительный взгляд на планшет, который читал. Отрывочные части из послужного списка Новобазки, вытащенные из полкового архива. Вайлдер был прав. Новобазки, определенно, мог говорить. Часами за раз. Это заставляло голову Бленнера болеть.

Он принял таблетку. В бутылочке гремели уже всего лишь несколько из них. Он не любил думать о них, как о поддержке, но он, на самом деле, не хотел думать о том, чтобы смотреть на жизнь без них.

— Вы ужасно выглядите, — сказала Фейзкиель, садясь за стол в офицерской секции столовой.

— Нет начала твоему очарованию? — спросил Бленнер.

Она ухмыльнулась, и начала расставлять еду на подносе. Она заставила их положить вещи, такие, как плитка и овощная паста, на отдельные тарелки. Здесь было много клетчатки, и большая банка с густым серым питательным напитком, а не с кофеином.

Она увидела, что Бленнер пристально смотрит.

— В здоровом теле здоровый дух, — сказала она.

— В полностью убогом и лишенном теле может быть, — ответил он. Он посмотрел на ее напиток. — Что не так с кофеином? Эта штука убьет тебя. И что с отдельными тарелками?

— Я не люблю, когда вещи соприкасаются, — сказала Фейзкиель. — Это грязно и недисциплинированно.

— Серьезно? — Несмотря на час и тяжелую голову, Бленнер ухмыльнулся. Луна Фейзкиель всегда была безукоризненно опрятной. Он никогда не знал никого, кто бы придерживался дресс-кода столь буквально, даже по требовательным стандартам Комиссариата. Она была одержимо чистой и пунктуальной, одержимо строгой и организованной.

— Что-то смешное? — спросила она. Она была красивой женщиной, и высокоэффективным комиссаром, но контроль дымился от нее, как кровавый туман от силового клинка. С ней не было права на ошибку. Никакого. Пехотинцы видели это в ней, и это было то, за что они уважали ее.

— Нет, нет, — сказал он.

— Думала, что вы на инспекции, — сказала она.

Он поднял взгляд.

— Разве не вы ее отложили? — спросила она.

— Ах, — произнес он.

— Где этот рядовой? — спросил Эдур.

— Сэр, я не знаю, сэр, — ответил Еролемев, стоял четко по стойке смирно.

Эдур посмотрел на Вайлдера.

— Прокомментируете, капитан? — спросил он.

— Отсутствие рядового не разрешено, — сказал Вайлдер, уставившись на пустую койку.

В грузовом трюме вокруг него, оркестранты под его командованием стояли рядом со своими импровизированными койками идеальными рядами. Он знал, что все они смотрели бы на него, если бы им не нужно было смотреть перед собой.

— В наличии само отсутствие, — сказал Эдур, — и еще неведение вашего сержант-майора.

— Я думаю, что это связано, — сказал Вайлдер. — Если бы Сержант-Майор Еролемев знал, где рядовой, отсутствие не было бы неразрешенным.

— Не умничайте, капитан, — сказал Баскевиль.

Вайлдер мог видеть, что Майору Баскевилю не по себе. Из того, что он слышал, майор был честным человеком, который, возможно, был несчастлив, видя, что доброе имя Белладона под угрозой.

— Как зовут рядового? — спросил Эдур.

— Кохран, сэр, — сказал Еролемев.

— Я выпишу ордер, — сказал Эдур. — Он будет, как для рядового, так и для...

— Кохран болен, — сказал Бленнер. Он вошел в зал позади инспекционной группы.

— Это плохой случай, — добавил он. — Поражены многие из личного состава в этот раз. Вы это прочувствовали на себе, так ведь, капитан?

— Да, — сказал Вайлдер.

— Я подписал пропуск и послал Кохрана в лазарет, — сказал Бленнер.

— Сержант-майор был не в курсе, — сказал Эдур.

— Потому что я сделал это только что, и я шел, чтобы сказать сержант-майору об этом, — сказал Бленнер.

Эдур пристально смотрел на него мгновение.

— В этом особенность неожиданных проверок, — весело сказал Бленнер. — Они не происходят в аккуратно подобранные моменты.

— Очень хорошо, — сказал Эдур. — Давайте продолжим.

Инспекция продолжалась еще сорок минут. Когда Эдур с Баскевилем ушли, Бленнер отвел Вайлдера в сторону.

— Найдите двоих или троих солдат, которым можете доверять. Ту девушку, например. Отправьте их найти Кохрана.

Вайлдер кивнул.

— Вы не посылали его к медику, так ведь?

— Нет, — сказал Бленнер. Он написал разрешение, вырвал из своей рабочей тетради, и сложил. — Отдайте это ему и скажите, где предполагалось, он должен был быть. Быстро. Потом скажите ему, чтобы он нашел меня, и мы убедимся, что этого больше никогда не произойдет.

— Спасибо вам, — сказал Вайлдер.

— Не благодарите меня. Моя шея тоже под ударом.

Вайлдер задумался на мгновение, а затем вытащил что-то из кармана.

— Я подумал, что вы сможете что-нибудь сделать с этим, — сказал он.

Бленнер взял маленький сверток с таблетками.

— Что это?

— Я нашел их, — сказал Вайлдер.

— Где?

Вайлдер пожал плечами.

— А там может быть… еще? — спросил Бленнер.

— Возможно, — сказал Вайлдер. — Солдаты всегда находят способ наложить руки на вещи. Я уверен, что еще сможет появиться.

— Ясно, — сказал Бленнер. Он посмотрел на маленький сверток и положил его в карман плаща. — Я позабочусь об этом, капитан.

— Хорошо, — сказал Вайлдер. — Я думаю, это к лучшему. Просто подумал, что мы должны молчать.

Они обернулись, когда Сержант-Майор Еролемев приблизился к ним.

— Простите меня, сэры, — сказал он. — Только что пришло сообщение. Весь полк должен собраться на главной палубе через час. Командующий собирается обратиться к нам.

— Предполагаю, что сейчас, когда мы уже в пути, — сказал Вайлдер, — мы выясним, куда направляемся.

— Думаю, так, — сказал Бленнер.

На средних палубах корабля была большая активность, пока полк собирался для обращения. Со своей позиции на мостике, Капитан Спайка смотрел, как его пассажиры спешат, подобно насекомым в улье, по испачканным маслом туннелям и сырым лестницам. Он подстроил настройки и переключил несколько экранов.

Люди интриговали его. Люди, которые не жили в пустоте, как он, казались настолько ограниченными каркасом корабля, настолько запертыми. Они были скотом, который везут на рынок. Они не жили на корабле так, как это делали он и его экипаж.

Его сидением был потертый кожаный трон в позолоченной раме. Здесь были две большие панели с управляющими рычагами на конце каждого подлокотника. Механизмы были настолько старыми, что множество рычагов были заменены: новые металлические прутья и набалдашники были приварены к сгнившим или сломанным остаткам оригиналов. Даже некоторые из замен начали изнашиваться. Спайка подстроил рычаги и свое кресло, расположенное на шарнирном подъемном рычаге, поднялся с верхней палубной платформы и дальше, над обширным мостиком. Отсюда, он мог просматривать то, что внизу, и наблюдать за работой главной консоли над плечами ключевых офицеров, или поднять себя еще выше к куполообразной крыше, чтобы изучить гололитическую проекцию звездной карты или поговорить с дерганым навигатором в ремнях безопасности.

Его пригласили посетить обращение. Записка была доставлена от полковника-комиссара. Он не собирался присутствовать. Он знал, куда они направляются.

К тому же, варп был шероховатым и беспокойным. Здесь была активная волна и необычные уровни рассеивания и турбулентности.

Ему нужно было быть на мостике, на своем мест, на случай, если вещи станут бурными.

— Что происходит? — спросила Элоди Даура, проходя мимо него в шумном центральном зале.

— Смотр, — ответил он. — Обращение. Нам скажут наш пункт назначения.

— Серьезно? — спросила Элоди.

— Это смысл всего этого, — сказал Даур. — Точка, к которой мы направляемся. Настоящее начало миссии. Слушай, я должен идти и собрать Роту G. Я вернусь и все тебе расскажу позже.

— Все? — спросила она.

— Я обещаю.

Они пошли в противоположных направлениях. Пол Кохран вышел из тени арочной колоннады и слился с потоком спешащих фигур, просто еще один спешащий солдат.

Он слышал, что сказал капитан.

Нам скажут наш пункт назначения.

Приоритеты только что снова изменились.

— Ты. Ты там!

Кохран остановился, и медленно повернулся. Некоторые из личного состава, проходящие мимо него, толкали его. В двадцати шагах позади него Комиссар Эдур пристально смотрел на него.

— Кохран? Рядовой Кохран?

— Да, сэр.

— Иди сюда, черт возьми! — резко бросил Эдур, указывая на точку на палубе прямо перед собой. Река людей вокруг них разделилась и нашла другие пути. Никто не хотел стоять на пути Имперского комиссара, особенно того, который был, очевидно, рассержен. К тому же, еще никто не видел, чтобы новоприбывший Эдур повышал свой голос.

— Прямо сюда, рядовой! — приказал Эдур.

Кохран замешкался еще на мгновение. Он взвесил свои варианты, и понял, что все они зависят от поддержания его обмана. У всех на виду, перед дюжинами членов полка, его варианты были чрезмерно ограничены.

Он подошел к Эдуру, и встал перед ним, держа руки за спиной.

Эдур сморщил губы.

— Учитывая обстоятельства, — тихо сказал Эдур, — я полагаю, поза «смирно» покажет большее уважение.

Кохран резко встал по стойке смирно.

— Это не лазарет, — сказал Эдур.

— Сэр?

— Я сказал, что от лазарета далековато, рядовой.

— Да, сэр.

— Значит, тебе стало лучше от твоей болезни от ускорения, так? — спросил Эдур. — Мне ты не кажешься больным. Или милость беати и сияние Бога-Императора излечили тебя?

— Да будут они жить вечно в наших сердцах и наших мыслях, сэр, — сказал Кохран.

— Следи за языком, рядовой, — сказал Эдур.

— Сэр.

— Давай посмотрим на пропуск, рядовой, — сказал Эдур.

— Пропуск, сэр?

— Твой пропуск, рядовой. Пропуск, который Комиссар Бленнер тебе дал.

— Я... — начал Кохран. Он сделал паузу. — Я думаю, что, должно быть, потерял его, сэр.

— Идем, рядовой, — сказал Эдур. — Сюда.

— Я должен доложиться для обращения, сэр, — сказал Кохран.

— Шевелись, — сказал Эдур.

Эдур указал и вывел Кохрана из центрального зала в один из коридоров. Эдур оставался позади Кохрана, зловещий эскорт. Два человека пробежали мимо них, неся ящик.

— Я должен идти на обращение, сэр, — сказал Кохран.

— Хватит, рядовой, — сказал Эдур.

— Это обязательно. Если я пропущу это, капитан будет...

— Я сказал, хватит. У тебя уже проблемы из-за того, что ты не там, где ты предполагаешься быть.

— Но, я...

— Серьезно, как глубоко ты собираешься зарыться в это, Кохран? Штрафной отряд? Порка?

Еще люди прошли в противоположном направлении, спеша, застегивая на пуговицы свои мундиры.

— Я только шел в лазарет, сэр, — сказал Кохран. — Я не мог пропустить обращение.

— Я теряю терпение, Кохран, — сказал Эдур. — Я думаю, что тебе стоит немного посидеть в карцере, пока я выясняю, почему Комиссар Бленнер пытается защитить тебя. Такие люди, как ты, разочаровывают меня, Кохран. Если бы ты просто рассказал, когда я столкнулся с тобой, я, возможно, отпустил бы тебя с предупреждением. Но эта болтовня, эта попытка увернуться. Это то, что унижает Гвардию, ты меня понимаешь?

Это тот тип мыслей, которые разлагают душу хорошего полка. Ты слабый человек, Кохран, и нет этому оправдания.

— Я болен, сэр, — сказал Кохран. Он остановился.

— Ты не болен. Иди.

Кохран задрожал и завыл, как будто можно было подумать, что что-то неприятное только что подорвало его на желудочном уровне.

— Кохран?

— Меня сейчас вырвет... — задыхаясь, сказал Кохран. Он повернулся и проковылял из перехода в узкий инженерный туннель, держась за стену.

— Кохран! — Эдур быстро шел за ним. Его рука потянулась к кобуре.

Кохран немного прошел по сырому металлическому туннелю. Впереди слышалось урчание тяжелых механизмов. Свет был намного слабее, чем в переходе, где все еще спешили люди. Кохран прислонился лбом и предплечьем к металлической стене, тяжело дыша.

Эдур вытащил пистолет и нацелил его в голову Кохрана.

— Должно быть, ты думаешь, что я проклятый Троном идиот, если полагаешь, что я поверю в эту игру, — сказал он. — Это просто выльется в серьезные обвинения, никчемный ты...

Кохран резко развернулся. Со скоростью, которую Эдур не мог объяснить или предвидеть, поднятая рука Кохрана схватила его запястье, отбила нацеленное оружие, и отбросила Эдура к противоположной стене. Он тяжело ударился, удар выбил воздух из легких и оставил рану на затылке.

Кохран развернулся в другую сторону, схватил руку с пистолетом Эдура, поднял ее, а затем сломал запястье.

Эдур взвыл от боли. Кохран взял пистолет из безвольной руки и отбросил его в инженерный проход за собой.

Все было кончено. Шок от боли сам по себе распластает комиссара и—

Усейн Эдур был сильным человеком. Глубокое чувство праведного негодования прорвалось сквозь поток боли и удивления. Это был резерв, который позволял ему оставаться в живых на нескольких полях сражений, фокус, который позволял ему пробиться сквозь туман ранения или смятения.

Он бросился на Кохрана, левым плечом. Они столкнулись, и Эдур протащил Кохрана вдоль секции стены, разорвал ему губу и щеку. Кохран прорычал и ткнул локтем в ключицу Эдура. Эдур отлетел к противоположной стене туннеля.

Он снова напал на Кохрана здоровой рукой. Кохран повернулся, чтобы отбиться, пригнув голову, с поднятыми кулаками. Когда Эдур рванул вперед, Кохран с размаху нанес удар кулаком, который попал Эдуру в ухо и отбросил в сторону. Он, шатаясь, прошел в конец инженерного туннеля и вышел в инженерный отсек.

Кохран пошел за ним. Ему снова было нужно взять все под контроль, быстро, до того, как кто-нибудь проходящий услышит или увидит, что происходит. Отсек был намного более удален, чем туннель. Урчание машинного оборудования маскировало их звуки. Единственный сервитор повернулся от контрольной панели, чтобы заметить посетителей своего рабочего места непонимающими глазами. Пальцы согнулись, когда он попытался переварить вторжение в свои основные функции.

Центром отсека была глубокая труба, которая представляла собой поднимающийся шпиль из аккумуляторных батарей. Древние медные кольца и закованные в сталь конденсаторы жужжали и вращались. Ветви энергии трещали в трубе за железными поручнями.

Кохран врезался и протащил Эдура по отсеку к поручням, нанеся повреждение нижней части его позвоночника. Эдур закричал от боли, лягнул, и нанес удар сломанной рукой. Удара, в лоб, было достаточно, чтобы Кохран отпрянул, но боль от сломанных костей заставила Эдура задохнуться, его рот и глаза были широко раскрыты, как у задыхающейся рыбы на земле.

Кохран пнул его в грудь, затем по лицу, отбросив голову Эдура назад так, что она ударилась по поручню. Эдур сполз по поручням, его ноги были согнуты под ним.

Кохран пошел вперед, чтобы сломать ему шею и закончить игру.

Он замер, смотря на дуло пистолета Эдура. В какой-то момент во время драки, комиссару удалось снова взять его. Он целился здоровой рукой, его сломанная рука свернулась, как мертвый птенец, на груди. Его голова качалась, а кровь сочилась изо рта. Он лишился нескольких зубов, а один глаз начинал заплывать.

— Маленький ублюдок... — промямлил Эдур.

Неожиданный поворот заставил Кохрана потерять контроль над своим лицом на секунду. Очертания зарябили.

— Что ты такое, черт возьми? — спросил Эдур.

Это было достаточное отвлечение внимания. Кохран нанес удар рукой, его пальцы собрались в форму клюва. Нечеловеческая сила удара уничтожила лицо Эдура, а носовые и лобные кости вонзились ему в мозг. Рука, держащая пистолет, тяжело упала. Уничтоженное лицо Эдура наклонилось вперед, как будто в молитве. Кровь хлестала тремя или четырьмя потоками.

Кохран выпрямился. Он мог чувствовать, как кровь стекает у него по губам и щеке. Он повернулся. Сервитор поднялся на ноги, взволнованный. Кохран пошел вперед, схватил его за керамитовую челюсть и череп, и сломал ему шею. Он сломал одно из цифровых устройств сервитора, и использовал его, чтобы разбить его оптику и уничтожить ядро визуальной памяти.

Кохран огляделся. Он посмотрел за поручень и увидел долгое падение во мрак вытяжного колодца у начала аккумуляторного шпиля. Без промедления, он бросил тело Эдура вниз, смотря, как оно падает и отскакивает от нижних поручней, а затем исчезает. Он бросил сервитора за ним.

Ему нужно было почиститься. Ему нужно было добраться со смотровой палубы.

— Все на месте, — сказал Белтайн.

Гаунт кивнул. Он надел фуражку, поправил ее, и сделал успокоительный вдох. Затем он прошел через широкий входной люк. Белтайн шел за ним шаг в шаг, с эскортным отрядом из Роты А, ведомым Крийд и Макколлом.

Главная смотровая палуба Армадюка была огромным ангаром, размером в несколько плацов от края до края. Свет падал вниз от массивов фонарей, прикрученных среди балок на крыше. Большие летательные аппараты, такие как десантные и транспортные корабли, стояли в дальнем конце, в стороне от передних шлюзов, выходящих в космос. Некоторые были огорожены лесами, чтобы сервиторы и команды Механикус могли производить техническое обслуживание. Маленькие летательные аппараты – лихтеры и шаттлы – были подняты к верхним балкам на магнитных фиксаторах и висели над головой, как охотничьи трофеи. На собранном шарнирном крыле одного из подвешенных Арвусов уселся двухголовый орел и злобно посмотрел вниз на Гаунта, когда тот вышел на палубу.

Весь полк собрался на главной посадочной платформе. Солдаты были одеты скорее в боевую униформу, чем в парадную, но одежда и снаряжение были начищены и подготовлены по высочайшим стандартам. Они стояли ротами, со своими офицерами во главе каждой секции. Консольный межпалубный подъемник был поднят перед ними, чтобы образовать подиум. На виду были цвета подразделения: Танитские, Вергхастские, Белладонские.

Свите было разрешено присутствовать. Они толпились вокруг входа или заполнили вторые и третьи галереи верхних уровней палубы. Пока он проходил мимо них, Гаунт увидел два лица, которые узнал: девушку Даура, Элоди, бдительную и отчужденную; Маддалену Дэрбилавд.

— От Адептус Астартес никого нет? — тихо спросил Гаунт Белтайна, пока они шли.

— Они кажутся постоянно занятыми, сэр, — прошептал в ответ Белтайн. — Мне доложили, что Железный Змей проводит все время в беспрестанной тренировке ближнего боя, а Серебряный Гвардеец не делает ничего, кроме изучения симуляций.

— Что насчет Белого Шрама?

— Никто не знает, сэр. Кажется, что он бродит по кораблю.

— И никого нет из команды Спайки?

— Я думаю, что они заняты корабельными вещами, сэр.

Они вышли на главную платформу перед построением, и Роун, смотря перед собой, рявкнул твердый приказ. Полк плавно встал по стойке смирно с одним звучным ударом. По этому сигналу, Сержант-Майор Еролемев поднял свой позолоченный жезл, а Рядовой Пердэй отклонила голову назад, подняла свой геликон, и выдала четкую, чистую, сольную фанфару.

Гаунт слегка вздрогнул. Игра была хороша. По факту, она была великолепной, и звук был удивительно поднимающим настроение. Он просто задумался, когда Танитский Первый стал таким типом полка, и когда он стал таким типом командира. Вопрос о церемониях никогда не стоял.

Он поднялся на поднятую платформу, сотворил символ аквилы и сказал полку «вольно».

— С этой новой силой, — сказал он, голосом, которым привык обращаться без усилий, — уже поприветствованной в наших рядах, мы стоим вместе впервые.

Его глаза пробежались по морю лиц. Они были внимательны и неподвижны, и только некоторые показывали эмоции. Бан Даур никогда не мог скрыть этот легчайший намек на решимость. Майор Жукова, новое лицо для Гаунта, откровенно светилась от гордости. Было что-то озорное в глазах Лайна Ларкина, и это было отличительным и хорошо знакомым, как и постоянно присутствующий намек на неудовлетворенность на лице Виктора Харка.

Затем был Меритус Феликс Часс. Он был в передней шеренге Роты Е, позади Мерина, рядом с Далином Крийд. Далин или Ладд достали ему комплект черной Танитской формы и камуфляжный плащ. Он выглядел хрупким и слабым, как ребенок, одетый солдатом. Это было почти так, как если бы Далин привел свою младшую сестру на плац. Часс выглядел на добрых десять моложе, чем самый молодой член полка.

С легкой душевной болью и странным ощущением удивления, Гаунт осознал, кого напомнил ему Часс. С этим выражением решимости не потерпеть неудачу или не подвести кого-нибудь, Часс выглядел, как мальчик, Гирканский Мальчик, кадет в углу полкового пикта сражающегося Гирканского 8-го, стоящий между Сержантом Танхаузе и Комиссаром Октаром.

— Мы погрузились, и мы в пути, — сказал Гаунт. — И, изолированные перемещением, мы больше не рискуем опасностями болтовни в домашнем порту. Сейчас я могу рассказать вам немного о миссии, которую мы совершаем.

Никто не пошевелился, но он мог чувствовать их ожидание.

— Из бондов вы поняли, что это мероприятие будет прямым и рискованным. Мы будем производить атаку вражеского комплекса с корабля. Этот комплекс расположен в Приграничье Римворлда, в месте, называемом Предел Спасения. Брифинги по специальностям начнутся сразу же после этого обращения, и лидеры отрядов будут проинформированы насчет специфических требований миссии. У нас есть, согласно уточненным прикидкам, около недели до того, как мы переместимся в реальное пространство и начнем медленное приближение к целевой зоне. Тем не менее, приблизительно через двадцать три часа от данного момента, мы переместимся в реальное пространство, чтобы пересечься с другими частями Боевого Флота у Солнца Тависа. Ожидается, что этот пополнение запасов продлится несколько часов, и будет произведено с корабля на корабль. Если эта миссия не будет изменена или прервана, мы не увидим дружественный порт до тех пор, пока дело не будет закончено.

Он слегка поднял голову, обращаясь ко всем.

— Я ожидаю только самого лучшего от вас. Не могу притворяться, что могу гарантировать то, что вы все вернетесь. Но я задам вам один вопрос, который всегда задавал. Вы хотите жить вечно?

Раздалось внезапное, нарастающее ликование одобрения от рядов, подобное близкому разрыву снаряда, которое заставило двухголового орла на своем насесте захлопать крыльями.

— Теперь, возвращайтесь на свои места и начните готовиться, — сказал Гаунт. — Свободны.

Когда собрание начало расходиться, Пол Кохран вышел из последней шеренги оркестровой секции и направился к ближайшему выходу. Аэрозоль синтетической кожи запечатал его порезы и замаскировал изменение цвета, но он не хотел находиться в компании других дольше, чем это было необходимо.

Теперь у него была информация, и было важно, чтобы он воспользовался этим.

Рядом с поднятой платформой, Гаунт повернулся к Харку с Фейзкиель.

— Кажется, люди в хорошем расположении духа, — заметил он, смотря, как они расходятся.

— Они слишком долго бездействовали на Балгауте, — сказал Харк. — А новоприбывшие жаждут показать себя.

— Именно так, — сказала Фейзкиель.

— Кстати, — сказал Гаунт, — где Эдур?

— Я не видел его с начала дневного цикла, — сказал Харк.

Вэйном Бленнер вошел в секцию лазарета, которая была зарезервирована для использования полком. На борту было еще три лазарета для команды корабля. Это место было старым и плохо обслуживаемым. Это был, явно, резервный объект. Хромированные и из нержавеющей стали поверхности и стеновые панели были запятнаны известковыми отложениями и другими, менее приятными, химическими осадками. Автоклавы пыхтели, как плохо обслуживаемые генераторы. Центральная смотровая комната выходила в больничную палату, два хирургических отделения, и в несколько боковых комнат с припасами, вместе с офисными помещениями для медицинского персонала.

Здесь ни было никаких признаков кого-либо. Бленнер прошел в больничную палату. Была занята одна койка. Рядовой Фулч из Роты N разодрал плечо разгружая ящики.

— Где все доктора? — спросил Бленнер.

— Они были здесь всего лишь минуту назад, сэр, — сказал Фулч.

Бленнер пошел назад в центральную комнату. Колдинг внезапно вышел из одной из боковых комнат. Он что-то искал. Он увидел Бленнера.

— Могу я вам помочь? — спросил он.

Бленнер пристально посмотрел на альбиноса.

— Где Дорден? Я имею дело с Дорденом.

Колдинг уставился на него. Его глаза были нечитаемы за этими чертовыми затемненными линзами. Он был хуже, чем тот чертов туземец-партизан, которого Ибрам настойчиво держал поблизости.

— Дор-ден, — сказал Бленнер, специально разделяя слоги, как будто Колдинг дурачок.

— Вам нужно будет прийти позже, — сказал Колдинг.

— Трон, я приду! Я хочу увидеть Дордена прямо сейчас!

— Колдинг, что требует такого...

Керт, торопясь, появилась позади. Она резко остановилась, как только увидела Бленнера.

— Комиссар.

— Я хочу увидеть Дордена, — сказал Бленнер.

Керт быстро посмотрела на Колдинга. Она взяла кое-что из ящика стола и отдала это ему.

— Идите, — сказала она ему. — Я скоро буду. — Колдинг исчез в задней части лазарета.

— Этому человеку нужно учиться межличностным навыкам, — сказал Бленнер.

— Как я могу помочь вам? — спросила Керт.

— А вам надо учиться основам способности понимать, — сказал Бленнер. — Я хочу увидеть Дордена.

Он мгновенно осознал, что она не в настроении для игривого выговора. Ее настроение было тяжелым и колючим, даже по стандартам Анны Керт.

— Есть неотложное дело, — сказала она. — Он не сможет уделить вам внимание прямо сейчас. Как я могу помочь вам?

Бленнер поджал губы. Ему нужен был Дорден, но ему очень нравилось оправдание, чтобы иметь дело с ней. Его дело с Дорденом может, возможно, подождать.

Он вытащил маленький сверток из кармана плаща, который ему дал Вайлдер, и бросил его Керт. Она ловко поймала его одной рукой.

— Что это? — спросила она.

— Я хочу, чтобы вы мне это сказали.

Она раскрыла сверток, вытряхнула пару таблеток на ладонь и искоса посмотрела на них.

— Это наркотик. Сомния. Производное от морфина. Здесь фармацевтический штамп Муниторума. Где вы их взяли?

— Они… появились по время обычного поиска. Они сильные?

— Очень сильные. Я имею в виду, я бы дважды подумала об их назначении. Эффективные, но вызывают привыкание. Я иногда применяю жидкую версию в качестве паллиативного средства на очень тяжелых пациентах.

— Чтобы облегчить их последние часы?

— Да. В противном случае мне бы нужна была очень убедительная причина, чтобы прописать их. Возможно, для пациента с хронической болью, у которого аллергия на более безопасные химические составы. Вы нашли это у одного из людей?

— Да. Вы потеряли их?

— Мне нужно проверить, но я так не думаю. Обычно, у нас очень маленькие запасы этого, Лесп или один из других санитаров заметил бы.

— Хотя, с этим продолжающаяся проблема, так ведь? — спросил Бленнер.

— Да, и мы работаем над этим. Но, обычно, легче потерять более мягкие седативные. Тяжелые вещества, как эти, более редкие. Возможно, они появились из корабельных запасов. Вы хотите, чтобы я спросила старшего корабельного медика?

— Нет, — сказал он. Он сделал паузу, а затем повторил. — Нет. Я только хотел, чтобы их опознали. Спасибо.

— Ладно, если на этом все, — сказала она. Она, явно, хотела быть где-то еще.

— Я заберу их, — сказал он, протягивая руку.

— Я должна избавиться от них, — ответила она. — Надзор за медицинскими препаратами в ведении медиков.

— Сейчас это уже дисциплинарный вопрос, — сказал он. — Мне они нужны в качестве улики.

Она закрыла сверток и бросила его ему.

— Спасибо, — сказал он. Он подумал о почти опустевшей бутылочке в кармане, но он не мог заставить себя задать ей вопрос. Он не хотел, чтобы она знала. Ему нужно было поговорить с Дорденом.

Бленнер вежливо кивнул и вышел из лазарета. Керт сделала долгий выдох от напряжения и поспешила в задние комнаты.

В коридоре снаружи, Бленнер столкнулся с санитаром, Леспом, который спешил к лазарету, ведя за руку Аятани Цвейла.

— Смотри, куда идешь! — воскликнул Бленнер. Он бросил взгляд на Цвейла, ожидая сварливый подкол в ответ. Бленнер был с полком достаточно долго, чтобы знать, что у рта старого священника нет предохранителя.

Взгляд на лице Цвейла застал его врасплох. Осторожный, тревожный, напуганный.

— Что происходит? — спросил Бленнер. Его разум сложил кусочки вместе. Пустой лазарет. Колдинг с Керт, пытающиеся заставить его уйти. Санитар, в спешке ведущий священника.

— Ох, Трон, — сказал Бленнер, и повернулся назад, быстрым шагом пойдя через лазарет в заднюю комнату.

— Подождите. Пожалуйста! — крикнул ему вдогонку Лесп.

— Вэйном, как-тебя-там, Бленнер. Выкажи некоторое проклятое Троном уважение и не будь задницей! — крикнул Цвейл. Они оба поспешили за ним.

Бленнер ворвался в заднюю комнату. Керт с удивлением подняла взгляд от подноса с инструментами, и удивление быстро сменилось отчаянием при виде него. Колдинг был в дальней стороне комнаты, заправляя чем-то шприц.

Дорден опрокинул стол на колесиках, когда упал. Блестящие инструменты лежали разбросанными на ячеистой палубе. Они устроили его поудобнее подушками с кровати, но не осмелились поднять его. Он выглядел очень худым и бледным.

— Сейчас не время, — сказала Керт.

— Что происходит? — спросил Бленнер.

— Не могли бы вы выказать доктору некоторое уважение и уйти, пожалуйста? — сказала она, подходя к Бленнеру.

— Да, нет нужды вам тут быть, — сказал Цвейл, проходя мимо.

— Он умирает? — спросил Бленнер. Сейчас Дорден был частично закрыт фигурами, присевшими рядом с ним. Когда вошел Бленнер, он даже не казался в сознании.

— Вы знаете, что это так, — тихо ответила Керт. Он мог видеть, что она борется, чтобы сохранить свое профессиональное хладнокровие.

— Я имею в виду, сейчас, — сказал Бленнер.

— Последнюю неделю ему было хорошо, — сказала она, все еще тихим голосом. — Это поразительно. Но я полагаю, что стресс от перемещения взял свое. Он только что упал. Я думаю, что мы сможем стабилизировать его и дать ему отдохнуть.

— Ему не нужно было отправляться на эту миссию, — сказал Бленнер.

— Было бы более жестоко оставить его позади, — ответила Керт.

— Гаунт должен знать? Мне следует привести Гаунта.

— Нет! — яростно произнесла она. — Он этого не хочет. Он не хочет суматохи. Дайте ему отдохнуть!

— Вы притащили чертова священника к нему, — сказал Бленнер. — Если он пришел отправить Имперскую Милость, тогда Ибрам заслуживает...

— Нет, — ответила она. — Цвейл его друг. Он помогает ему пройти через это. Казалось правильным позвать его сюда. Прямо сейчас, Гаунту не нужно это в голове.

Бленнер сглотнул.

— Я не хотел врываться, — сказал он.

— Все нормально.

— Вам нужно было что-нибудь сказать. У меня есть несколько осмотрительных костей в теле.

— Буду держать это в голове, — сказала она.

— Мне, серьезно, надо сказать что-нибудь Ибраму, — сказал Бленнер. — Если что-нибудь случится, и он выяснит, что я знал...

— Значит, вы не знаете, — сказала Керт. — Вы ничего не видели.

Бленнер обдумал это, и кивнул. Он повернулся, чтобы уйти.

— С вами все в порядке? — спросил он.

Крошечный проблеск удивления пересек ее лицо, как будто никому никогда не приходило в голову спросить у нее это.

— Да, комиссар. А теперь, идите, чтобы мы могли поработать.

Бленнер ушел. Керт подошла к Дордену.

— Я думаю, что он стабилизирован, — тихо сказал Колдинг.

— Вам нужно принимать вещи проще, — сказала Керт.

— Почему? — прошептал Дорден. Его голос был смутным шепотом сухих листьев.

— Потому что доктора являются самыми худшими пациентами, — сказала Керт.

— Вообще-то, карнодоны являются самыми худшими пациентами, — сказал Цвейл. — Я знал укротителя, циркача, работавшего на ярмарках на Хагии, и у него был этот дрессированный...

Он сделал паузу. Он увидел взгляды, которыми его одаривают.

— Тем не менее, теперь я буду говорить, что доктора, на самом деле, являются худшими пациентами, чем карнодоны.

Дорден выдавил крошечную улыбку.

— Хотя карнодоны, скажем, с инфицированными деснами, которые не ели неделю, а потом вы случайно оставляете открытой дверь клетки... — Цвейл перешел на бормотание.

— Я слышал голос Бленнера? — спросил Дорден.

— Он уже ушел.

— Я не хочу шумихи, — сказал Дорден.

— Он ушел, — повторила Керт. — Он ничего не скажет.

— Нечего говорить, — сказал Дорден. — Я снова буду на ногах через мгновение. Я просто устал.

Керт подняла взгляд и увидела, что Лесп старается не заплакать.

— Ему, возможно, нужны его таблетки, — сказал Дорден. Его голос был таким далеким. Он поманил Керт поближе тонкими пальцами. — Он приходит ко мне за легким тонизирующим. Чтобы успокоиться. Убедись, что присмотришь за ним, Анна.

— Убежусь, — пообещала она. — Но сначала, давай присмотрим за тобой.

Поблизости от варп-двигателей шум был безмерным. Всё, каждая поверхность, каждая настенная панель, каждый зуб в голове человека, вибрировали с огромной частотой.

Слои бронепластин и переборок защищали двигательные отсеки. Некоторые секции были запечатанными отсеками, куда только определенные сервиторы или члены экипажа в защитной броне могли войти во время работы двигателя. Жесткий, горячий желтый свет струился из смотровых щелей усиленных люков, подобно свету из топки.

Огромные инженерные площади были наполнены сочащимися, ледяными системами охлаждения, или черными от смазки поршнями циркуляционных насосов и гальваническими генераторами. В покрытых копотью полостях, полных дыма и огня, огрины и сервиторы-кочегары закидывали лопатами гранулированную прометиумную смолу в подающие лотки генераторов горения, огромных традиционных турбин, которые питали неприводные системы Армадюка. В других, более прохладных отсеках, древние и идеально обработанные эмпироскопические роторы вращались вдоль горизонтальных осей, поддерживая пространственное равновесие корабля и помогая поддерживать целостность Поля Геллера, которое защищало корабль от психореактивной материи имматериума.

Существо с лицом Пола Кохрана спрятало тело только что убитого инженера-энсина в шкафчике для инструментов, и вошло в огромный инженерный отсек, содержащий устройство поля Геллера Армадюка. Ему пришлось убить три раза, чтобы подобраться так близко. Двигательные секции корабля не были особенно защищены или патрулируемы, но приход или активность кого-либо, кто не являлся офицером или из инженерной службы, тотчас замечались. Первый член экипажа умер, потому что он увидел Кохрана. Его тело сейчас превращалось в пепел в прометиумной топке, а на Кохране был его перепачканный комбинезон. Второй и третий члены экипажа умерли, потому что Кохрану было нужно вытащить точные планы палубы и информацию о планировке двигательной палубы. Один теперь валялся в стоке охладителя, а другой только что был подвешен за горло на крюк между лопатами и печными щипцами.

Звук и вибрация в отсеке устройства поля Геллера были странно сбивающими с толку. Воздух был сухим, и здесь было значительное статическое поле, которое заставляло его кожу покалывать. Здесь были обрезиненные поручни вокруг зала, чтобы члены экипажа могли заземлить себя и не вызвать искры от металлических поверхностей.

Он мог ощущать пульсацию машины в своих внутренностях, пульсацию от ее работы в своих носовых пазухах и глазных яблоках. Устройство, часть технологии, жизненноважной для функционирования всего варп-корабля, генерировало субатомное поле вокруг корабля, пузырь из реального пространства, который защищал корабль от превратностей эфира вокруг него. Как только двигатели варпа разрывали вуаль варпа, звездный корабль зависел от своего поля Геллера, которое изолировало его от смертельного и порочного прикосновения имматериума поддержанием нематериальной защиты.

Кохран знал, что он был в положении, когда нужно покончить со всем этим. Чтобы саботировать работу устройства поля Геллера потребуются некоторые усилия, и возможно, потребуется использовать что-нибудь взрывчатое или горючее, и он был более, чем способен, достать и использовать что-нибудь из этого. Если он сможет обрушить поле Геллера, пока Армадюк все еще в варпе, тогда корабль погибнет. Он будет разорван на части нереальными штормами чистого эфира, мгновенно измельчив его. Либо так, либо демоническая сущность варпа обретет форму и вторгнется на корабль, или в разумы обитателей. Незащищенный, корабль будет уязвим для отродий Королевства Хаоса, и все на борту будут знать только крайнее безумие до того, как Губительные Силы поглотят их.

Тогда все было бы сделано, и закончено, фегат и его предательство, угроза, которую представляло предательство, все хвастливое мероприятие. Существо, носящее лицо Пола Кохрана, закончило бы свою миссию, которую ему поручил выполнить его хозяин, Райм, и хозяин его хозяина, Анарх. Он бы, окончательно, остановил решительные попытки Имперской Гвардии использовать фегата Маббона Этогора против армий Гора.

Но во время своего обращения, Гаунт выдал другие секреты. Целью был Предел Спасения. Эти сведения нужно было передать. Еще более важным было то, что они должны были соединиться у Солнца Тависа. Они, должно быть, встречаются с частями Боевого Флота, возможно, с одной из значительных флотилий крестового похода, которые поддерживают Имперское превосходство в этой части сектора.

Уничтожить фегата и его дрессировщиков, и Армадюк вместе с ними, это была победа. Достигнуть все это и нанести ущерб части Боевого Флота, это была по-настоящему достойная перспектива.

Требовалась более изысканная форма саботажа. Более коварная часть операции. Его повелитель хорошо его учил, тренировал его творчески импровизировать прямо в таких обстоятельствах, чтобы наилучшим образом использовать элементы, находящиеся в его распоряжении для максимального эффекта.

Что-то, где-то, завибрировало.

— Что это было? — спросил Капитан Спайка.

Никто из членов экипажа не отвечал ему напрямую. Огромное количество данных пробежало по их соединительным линиям связи и отобразилось на мониторах. Воздух был наполнен сухими скрежещущими голосами из воксов, говорящими друг с другом.

Он почувствовал крошечную вибрацию, почти подсознательную дрожь. Это дошло до него через палубу, через поток данных корабля, одна крошечная заблудившаяся дрожь в постоянном вихре шумов, ритмов, пульсаций и информации.

Он проконсультировался со своими средствами просмотра данных и задал вопросы своим когитаторам. Ничто не казалось неправильным, ничто не выделялось, не внутри допустимых отклонений параметров эксплуатации, и, несомненно, это не было обусловлено темпераментной и переменчивой натурой такого старого варп-корабля, как Высочество Сир Армадюк.

Спайка откинулся и задумался. Это, возможно, было ничем, или мимолетной проблемой, которая самоустранилась.

Но это было ничто, которое ему совсем не нравилось.

Полость 29617 была холодной. Меррт ждал здесь уже полчаса, нерасположенный практиковаться или стрелять, нерасположенный уходить.

Он сидел в конце длинного зала, обхватив руками старую винтовку.

— Ты здесь. Хорошо.

Сар Аф стоял рядом с ним. Меррт быстро встал.

— Вы гн… гн… гн… сказали мне прийти, — сказал он.

— И ты доказал, что можешь следовать инструкциям, — сказал Белый Шрам.

Он вытянул руку и схватил Меррта за челюсть и шею, поворачивая голову Меррта в сторону. Меррт снова засопротивлялся.

— Отпустите гн… гн… гн… меня!

— Эта челюсть. Это, определенно, твоя проблема, — сказал Сар Аф. — Ты повержен своей собственной концентрацией. Ты так интенсивно концентрируешься, когда стреляешь, что это стимулирует...

— Да. Да! Вы все это мне говорили гн… гн… гн… вчера!

Сар Аф отпустил его.

— Для тебя физически невозможно хорошо стрелять.

Меррт сглотнул.

— Опять же, вы мне так вчера говорили. Вы меня просили прийти только для того, чтобы гн… гн… гн… унизить?

Сар Аф выдвинул подбородок, как будто обдумывал ответ. Он отвернулся.

— Выстрели, — сказал он.

Меррт секунду постоял, затем взял несколько жестяных кружек и пошел по полости. Он поставил кружки и пошел назад туда, где ждал Космический Десантник.

Сар Аф вытащил что-то из сумки для снаряжения. Меррт осознал, что это был одноразовый инъектор всего лишь за секунду до того, как Белый Шрам снова схватил его голову и воткнул инъектор в линию челюсти, рядом с левым ухом.

Боль была значительной. Меррт заорал и, спотыкаясь, попятился, его глаза слезились.

— Какого феса вы гн… гн… гн… делаете? — спросил он.

— Просто жди.

У Меррт была пронзительная боль в ухе и ужасное тепло, распространяющееся по челюсти и горлу. Он начал слегка рыгать, когда онемение усилилось.

— Следи за собой, — сказал Сар Аф. — У тебя слюни текут.

— Что вы гн… гн… гн… со мной сделали? Что это гн… гн… гн… за штука?

— Мышечный релаксант, — невинно сказал Белый Шрам. — Очень мощный, я предполагаю. Транквилизатор. Такая шутка, которую медики бы использовали для контроля боли. Во время ампутации, например.

Сжимая пульсирующее, перекошенное лицо, Меррт в ужасе посмотрел на Космического Десантника.

— Пф, расслабься, — сказал Сар Аф, делая жест в сторону Меррта. — Эта твоя челюсть. Это корень твоей неспособности.

Космический Десантник пошел и поднял старую винтовку. — Ты повержен своей собственной концентрацией, — сказал он, когда вернулся, как будто он повторял какую-то литанию, которую нужно было повторить, чтобы непредрасположенный студент мог, в конце концов, заучить ее.

— Ты так интенсивно концентрируешься, что когда стреляешь, ты дергаешься. Поэтому нам нужно убрать челюсть из уравнения. Она не сможет дергаться, если не сможет дергаться.

Меррт чувствовал себя плохо. Паралич был настолько неприятным, что он чувствовал, что его может стошнить, за исключением того, что он не мог гарантировать, что его рот откроется, чтобы позволить это. Видение того, что он задыхается от своей собственной блевотины, заполнило его голову и сделало вещи хуже.

— Выстрели, — сказал Сар Аф, вручая ему винтовку.

Меррт бросил на него взгляд, надеясь, что его токсичный взгляд сможет передать то, что не может его голос.

— Выстрели, — повторил Сар Аф.

Меррт сделал глубокий вдох. Он отодвинул затвор, взял патрон из кармана, вставил его, задвинул затвор, затем повернулся и встал на линию с рядом кружек. Стоячее положение, без подкрепления, кроме его собственной позы. Ни подставки, ни носков с песком, ни трипода, ни поддерживающего спину корсета: ни рекомендуемой, ни надежной позиции. Ему было все равно.

— Давай, — сказал Сар Аф. — Выстрели.

Меррт расправил плечи. Он чувствовал слюну на губе, тупую пульсацию от онемения под ухом. Он прицелился через мушку.

Он выдохнул.

Он выстрелил.