Предел безнаказанности

Часть перваяЩучье племя

– Долго еще идти?

– Запарился?

– Не запарился. Мне такая прогулочка – в удовольствие. Просто опасаюсь, что улов обратно не дотащим, – Виктор, улыбнувшись, обернулся к Славе. – Говоришь, наловим окуня?

– Наловим.

Друзья уже больше часа шли через лес по затвердевшей после первых морозов тропинке. Один из них нес пешню, другой – коловорот, у каждого на плече висел рыболовный ящик.

– И щука в том озере водится? – снова обернулся Виктор.

– Щука в озере есть, могу зуб дать, – уверенно сказал Слава. – Вот будет ли она брать на жерлицы, не знаю. Я же тебе рассказывал, что ни разу там не ловил. Раньше местные жители чужих рыбаков к озеру вообще не подпускали.

– Почему?

– Прогоняли, и все. Тому, кто пытался права качать, морду били, со всеми вытекающими. Деревенские, сам знаешь, народ ушлый.

– А теперь что же? – Виктор непроизвольно замедлил шаг.

– Иди-иди, – подтолкнул его Слава. – Теперь в деревне Раево почти никого не осталось. Кто помер, кого посадили, кто переехал. Так что мы там себя королями будем чувствовать. Тем более, и я, можно сказать, почти свой. Родная бабуля в Раево всю жизнь прожила. И дядька мой там обитает – работает электриком на ферме в соседнем Богачево.

– Сразу так бы и сказал, – успокоился Виктор. – А то пугаешь, мол, морду могут набить, мол, со всеми вытекающими…

– В любом случае, пойманную рыбу тут же убираем в ящики, чтобы не светиться. Вон, кстати, и деревня.

Выйдя из леса, рыбаки остановились на краю заснеженного поля, за которым виднелось десятка два стареньких бревенчатых домика. Переведя дух, друзья поспешили к конечной цели путешествия – небольшому проточному озерцу, расположенному в самом центре деревни. Постоянный уровень воды в нем поддерживался благодаря сооруженной со знанием дела плотине.

Прежде чем ступить на лед, Слава с деревянного мостка, пробил пешней лунку и, убедившись в достаточной его толщине, смело заскользил по темной поверхности. Чтобы лучше сориентироваться, где начать ловлю, рыбак принялся за поиск старых лунок, но вскоре понял, что гладь льда до сих пор никем не тронута.

– Ты хоть можешь сказать, где здесь глубоко, а где мелко? – спросил Виктор, расчехляя коловорот.

– Везде пробовать надо. По всему озеру лунок наделаем и будем рыбу искать.

В течение получаса пешней и коловоротом они долбили и сверлили лунки, пока вконец не упрели.

– Хорош, – наконец объявил Слава, тяжело дыша. – Здесь, в верховье, и начнем.

Они достали удочки, насадили на крючки мормышек мотыля и опустили приманки в лунки. И только теперь обратили внимание на спокойную, умиротворенную тишину вокруг.

Собственно и шуметь-то было некому. Морозец не очень-то располагал к щебетанию лесных пичуг. До ближайшей асфальтовой дороги – километров пять. Железнодорожная станция – еще дальше. Во всей деревушке дымилось всего две-три печные трубы, и хозяева этих домов ничем больше не выдавали своего существования.

– Славик, – прошептал Виктор, – мы, наверное, пока лунки ковыряли, последнюю рыбу расшугали.

– Значит, надо подождать, пока все успокоится, – так же шепотом ответил Слава.

– Подождем, – вздохнул Виктор. – А вообще-то здесь благодать. Лес рядом, воздух – свежайший, тишина, безлюдье, если еще и рыба клевать будет, то лучшего и желать нельзя. Не понимаю, почему ты с семьей сюда на лето не приезжаешь?

– Жена больше на юг стремится, на море.

– Делать вам нечего. Какой юг может сравниться с такой замечательной подмосковной деревенькой!

– Я это каждый год пытаюсь жене доказать. Но – бесполезняк.

– Бабы есть бабы. Ничего они не понимают в отдыхе.

– Точно. – Слава выбрал леску, проверил мотыля и перешел к другой лунке. Кивок удочки сразу дрогнул. – Оп! – подсек он, но лишь на мгновение почувствовал тяжесть. Рыба сошла.

– У меня поклевочка была, – сообщил он другу, насаживая свежего мотыля.

– Шутите! – оживился Виктор и незамедлительно переместился на соседнюю лунку.

– Еще поклевка, – Слава снова подсек, на этот раз удачно. И вот уже на льду запрыгал золотисто-зеленый стограммовый окунек.

– Красавец-то, какой! Завидую, – восхитился Виктор.

– Оп! – Слава поймал еще одного окуня. И еще одного. Все стандартные – размер в размер.

Наконец и Виктор дождался поклевки. Он подсек окунька покрупнее, выводил его аккуратно, держа тонкую леску кончиками пальцев, пружинисто реагируя на каждый рывок рыбы.

– Такая ловля мне нравится, – сказал он, вытаскивая из лунки приличного «горбача».

– Эть, щучье племя, – неожиданно услышали рыбаки. – Кто это на наше Богом забытое озеро пожаловал?

Они обернулись и увидели небольшого роста мужичка в валенках без галош, ватных штанах, телогрейке и вязаной шапке, из-под которой выбился седой чуб. Вид у мужика был насупленный, если не сказать – сердитый.

– Дядя Гриня, ты ли это? – с трудом узнал Слава своего дядю и встал, чтобы пожать ему руку или даже обняться.

– Здорово, Славик, – суховато ответил тот на рукопожатие, после чего ни о каких обниманиях и речи быть не могло. Затем молча кивнул Виктору.

Слава припомнил, что в последний раз они виделись в позапрошлую зиму на похоронах тети Любы – жены Грини. За два года тот прямо-таки состарился. Усох, помрачнел, особенно поразила Славу преждевременная седина дяди.

– Я смотрю, ты в настоящего деда превратился в своей глуши. Как здоровьеце-то?

– Что мне на здоровье жаловаться? Другие пусть жалуются, – невесело как-то сказал Гриня, ущипнув себя за кончик носа. – А вы, говоришь, рыбку надумали половить?

– Ага. Я же не забыл, как ты хвалился, что таскал здесь щук с окунями, вот и решил навестить родные места. И друга с собой притащил.

– Какие щуки! – замахал руками Гриня. – Окстись! Перевелись они здесь давно.

– Как же они перевелись? Замор что ли был? – Недоверчиво спросил Слава. – Темнишь ты что-то.

– Ушли все. Плотину по весне прорвало, и все щучье племя в речку ушло, – затараторил Гриня. – Окушок остался. Так вы окушка и ловите. А еще лучше на Богачевское озеро ступайте, там рыбы много.

– Дядя Гриня, куда ж ты нас посылаешь? – укоризненно покачал головой Слава. – Сам всегда говорил, что в Богачево одна мелочь водится, что несерьезная там рыбалка.

– Да я…

– Никуда мы отсюда не пойдем, – перебил Слава, усаживаясь на ящик и опуская мормышку в лунку. – Если такой окунь брать будет, – показал он на пойманную рыбу, – нас это вполне устроит.

– Про что я и толкую. Окушка и ловите на мормышечку. А щучьего племени здесь нет. Нету! Перевелось все.

– Отстань ты от нас со своими щуками, – отмахнулся Слава. – Сам-то когда в последний раз рыбу ловил?

Гриня почему-то вздрогнул и, прищурившись, посмотрел на племянника.

– По весне и ловил. Ты, наверное, знаешь, что Палыч помер?

– Слышал. Убили его.

– Во-во, щучье племя, в тот день я как раз и ловил.

– За что убили-то? – спросил Виктор, до этого в разговор не вступавший.

– Видать, было за что. – Гриня снова несколько раз щипнул себя за кончик носа.

– Убийцу так и не нашли?

– Разве его найдешь, если никаких следов, никаких улик не осталось.

– Кому Палыч мог помешать? – пожал плечами Слава. – Может, на маньяка нарвался?

– Может на маньяка, а может, и помешал кому, – сказал Гриня устало. – Ладно, пойду домой.

– Бери удочки, да подтягивайся к нам, вместе половим, – предложил Слава.

– Нет. Ни к чему мне это занятие, – развернувшись, Гриня поспешил прочь.

– Странный какой-то дядя твой, – сказал Виктор, глядя ему вслед.

– Раньше совсем другим был, – согласился Слава. – После смерти жены сдал сильно. А насчет исчезнувшей из озера щуки мозги нам пудрил. И про плотину врал. Ее и восстановить-то было бы некому, если б прорвало.

– Что он, щуки для нас пожалел? Тем более, сказал, что рыбалка ему ни к чему.

– Да мудрит он что-то. Когда-то самым заядлым рыбаком в деревне считался. – Слава снял с крючка очередного окуня. И вскоре участившиеся поклевки заставили его на время забыть о дяде.

Вернувшись в дом, Гриня скинул шапку, разулся и со стоном повалился лицом вниз на диван.

Почему-то он был уверен, что по перволедью озеро посетит только один рыбак. Сам он всегда любил рыбачить в одиночестве и, возможно, поэтому ошибся в расчетах. На замерзшее озеро приехали двое. К тому же среди них оказался Славик, его единственный племянник, которого Гриня ни за что не желал подвергать даже малейшей опасности.

Хотя он и предупредил ребят о том, что щуку ловить бессмысленно, они могли начать блеснить окуня. Не исключено, что какой-нибудь ошалевший щуренок позарится на эту приманку, и одному из двоих «повезет» его выловить. Что делать ему, Грине, в таком случае? Господи, что делать?

Он вспомнил, с чего все началось…

Однажды погожим майским утром Гриня услышал хлопок выстрела со стороны дальнего леса. Там имелось небольшое болотце, из которого вытекал ручеек, впадающий в деревенский озеро. Кто-то явно браконьерничал, охотясь или на утку, иногда там пролетающую, или на щуку, поднимающуюся вверх по ручью на нерест. Как ревностный хранитель окрестных угодий, Гриня прихватил свою старенькую одностволку шестнадцатого калибра и побежал выяснять, не чужой ли кто «обнаглел в корягу» и посмел стрелять, когда охотничий сезон закрылся уже, как пару недель тому назад.

Он не придал значения начавшемуся в соседнем доме переполоху. Услыхав женские вопли, подумал, что его дружок Либоха ни свет, ни заря начал обычные разборки с женой. Но Либоху он увидел при подходе к болотцу. Из-за весеннего паводка под водой оказалась большая часть луга. Здесь, на прогреваемом солнцем мелководье, из года в год нерестились щуки. И сейчас одну из них Либоха суетливо разделывал на пригорке. Двустволка, из которой щука была застрелена, лежала рядом.

Гриня не уважал такой способ добычи. Заколоть рыбу острогой – куда ни шло. Еще лучше поймать в экран – небольшую квадратную сетку с деревянной планкой сверху и металлическим прутом снизу, или же по первому льду рыбачить с блесной или с жерлицами. Но только не убивать из ружья, это он считал самым злостным браконьерством.

Либоха успел опорожнить щучье брюхо, наполнив желто-красной икрой большой целлофановый пакет, и теперь тужился, отрезая ей голову.

– Ты что, Либоха, все щучье племя извести хочешь? – спросил Гриня. Браконьер дернулся и потянулся было к ружью, но, узнав соседа, успокоился.

– А, Гриня, привет. Ты когда-нибудь видел эдаких крокодилов? – Наконец-то, отрезав голову, он поднялся и пнул щуку ногой. Таких крупных экземпляров Гриня действительно и сам никогда не ловил, и не слышал, чтобы добывал кто-нибудь из местных. Даже обезглавленная, без икры и внутренностей, щука поражала своими размерами. Она и цвета была необычного – скорее золотистого, чем темно-зеленого.

– Да, здоровенную, ты маманьку загубил, – согласился он. – А икры-то сколько!

– Ага, – довольно засмеялся Либоха, смывая с рук сгустки щучьей крови. – Представляешь, каких котлетищ моя баба наготовит! Приходи вечером: мои котлеты – твоя самогоночка.

Но в тот вечер поесть щучьих котлет ни тому, ни другому не удалось. Вернувшись в деревню, они увидали в окружении толпы бабу Маню – Либохину тещу. С кулаками и проклятиями набросилась она на ничего не понимающего Либоху. Била его в грудь и кричала, что он изверг и убийца, пророчила гореть ему в аду и тому подобное. И только после того, как ее оттащили от зятя, а его, растерянного и злого, увели в дом, Гриня узнал, что примерно час назад жену Либохи обнаружили мертвой. В собственном доме она лежала посередине комнаты со страшной огнестрельной раной в спине, и выходило, что убить ее мог только муж из своего же ружья.

Ошеломленный Гриня пытался рассказать, что в то время Либохи дома быть не могло, как раз в то время он охотился у дальнего леса. Но его никто не слушал. Все удивлялись жестокости Либохи, делали различные предположения о том, как он будет оправдываться, и сколько теперь лет ему грозит отсидеть за решеткой. Вскоре Гриня и сам начал сомневаться в невиновности соседа и пришел к выводу, что, возможно, застрелив жену, тот убежал на охоту, чтобы создать себе алиби. Уже ночью, напившись-таки самогонки, он окончательно убедил себя, что все действительно так и произошло.

Либоху увезла милиция, жену его похоронили по всем правилам на деревенском кладбище, а еще через день померла баба Маня. Оступившись на крыльце дома, она упала и разбила затылок об одну из ступенек. Гриня здоровался с ней утром, когда отправлялся на рыбалку с экранами. В тот день он расставил эти нехитрые приспособления на поворотах ручья и до обеда поймал пару десятков окуней и одну неплохую щучку…

Со дня похорон бабы Мани не прошло и недели, как деревня узнала о гибели Сашки Будимова – молодого симпатичного парня, совсем недавно женившегося. Тело его с размозженной головой обнаружили в соседней деревне Богачево, недалеко от автобусной остановки, куда он направился утром, чтобы ехать на работу. Кто и зачем совершил это преступление, осталось тайной.

Третьи похороны в течение десяти дней сказались на настроении деревенских жителей. Люди ходили притихшие, словно пришибленные, стараясь не смотреть в глаза друг другу. Сам Гриня не мог отделаться от чувства причастности к случившимся трагедиям, старался уверить себя, что никак не мог повлиять на эти смерти. Но тревожное, необъяснимое чувство вины не проходило.

Сорок лет прожил Григорий Филиппов в родном Раево. Еще в детстве из-за фамилии и маленького роста прилипло к нему прозвище Пупок-Филиппок, за что он обижался до слез и втихую ненавидел взрослых, подсмеивающихся над ним, а со сверстниками дрался, хотя почти всегда бывал бит. Наверное, поэтому и не дружил он ни с кем, зато всей душой любил природу и никогда не скучал, гуляя в одиночестве по окрестным лесам, собирая грибы и ягоды. Особенно нравилось ему ловить рыбу в Раевском озере и в речке, из него вытекающей.

Деревенские уважали рыбалку, свое озеро берегли, чистили, из года в год поправляли плотину и чужакам ловить в нем не разрешали. В озере водились карась, плотва, окунь, щука и даже карп. Если кто-то умудрялся выловить что-то солидное, вся деревня узнавала об этом, и удачливый рыболов долго ходил в героях.

Для Грини рыбалка была не просто увлечением. С удочкой в руках он чувствовал себя на равных со всеми, а когда случалось обловить маститых рыбаков – и удачливее, счастливее, выше всех. Везло ему постоянно. И летом, и зимой – никогда не возвращался он домой без улова и частенько мог похвастать такими крупными экземплярами, что остальным рыбакам оставалось лишь завидовать.

На озере никто не вспоминал его обидное прозвище, а дедки даже, наоборот, величали Григорием. Глядя на взрослых, и сверстники стали относиться к нему иначе и по-приятельски называли Гриней, а Пупком-Филиппком – только за глаза.

Из-за любви к природе, к родному озеру не покинул Гриня Раево после окончания школы и службы в армии, как многие его товарищи. Устроился работать электриком в Богачево и из той же деревни взял себе в жены красавицу Любашу. И хоть не могла она рожать детей после неудачного аборта, сделанного еще до встречи с будущим мужем, прожили Филипповы семнадцать лет без скандалов, в согласии и мире…

И вот теперь Гриня чувствовал, что вокруг происходит что-то неладное, что спокойная жизнь его нарушена, но как с этим быть, он не знал и, как все в деревне, ходил хмурый и неразговорчивый.

Даже приехавший погостить на выходные брат жены Андрюха, привезший в подарок виниловую пластинку его любимой группы «Юрай Хип», не смог развеять его мрачное настроение. Во время затянувшейся вечерней пьянки они прослушали эту группу на стареньком проигрывателе «Концертный» раз десять и легли спать далеко за полночь.

На следующее утро родственник утащил Гриню на рыбалку. Они расставили экраны в ручье, и после первой же проверки в одном из них Гриня обнаружил застрявшую полуторакилограммовую щучищу. Он выпутал ее из сетки и чуть было не упустил, когда скользкая рыба, вывернувшись, запрыгала к воде. Еле успел прижать ее коленом к земле и отшвырнул подальше на сухое место.

Обычно, чтобы поменьше возиться с только что выловленными щуками, Гриня оглушал их, ударяя по голове чем-нибудь тяжелым. Вот и тогда он подобрал увесистую палку и уже размахнулся, чтобы убить рыбу, как вдруг увидел, словно наяву, окровавленный затылок бабы Мани и размозженную голову Сашки Будимова. вспомнил он, что встречал покойных за несколько часов до их гибели. Что как раз в те дни он ходил рыбачить, вылавливал щук и, не раздумывая, убивал их. Точно наносил несколько ударов палкой, в кровь разбивая головы подводных хищниц и равнодушно наблюдал за последними судорогами своих жертв. Еще он вспомнил страшную рану в спине женщины и застреленную ее мужем гигантскую щуку – «маманьку», растерянное лицо арестованного милицией Либохи и свои сомнения в его виновности.

Гриня сопоставил смерти рыб и людей и ужаснулся мелькнувшей догадке: три щуки были добыты им и Либохой с начала нереста, и три жителя Раево безвременно ушли из жизни. Случайно ли такое совпадение? Возможно ли, убив рыбу, умертвить и человека? Если да, то не исключено, что опусти он сейчас палку на щучью голову, и кто-то, если не он сам, скорчится от боли, а может, умрет.

Но нет же, это абсурд! Ни о чем таком он и слыхом не слыхивал. Правда, совсем недавно, глядя на огромную Либохину щуку, он думал примерно так же, что, мол, быть такого не может. Неужели с той «маманьки» и началось возмездие щучьего племени людям? Но кто поверит в такую нелепицу!

Тем не менее, Гриня щуку убивать не стал. Завернул ее в тряпичный мешочек и, от греха подальше, убрал в рюкзак. Если бы знал он тогда, что предположения его действительно были верны…

Андрюха умер примерно через час. Почувствовал недомогание и, ругая себя за то, что, проснувшись, не опохмелился, а Гриню – что не догадался прихватить на рыбалку бутылочку, пошел домой подлечиться. Любаша потом рассказывала, как брат, задыхаясь, словно после быстрого бега, ввалился на кухню и, усевшись за стол, потребовал срочно налить ему стакан самогонки. Она подал ему закупоренную бутылку, обозвала алкашом и ушла во двор хлопотать по хозяйству. Вернувшись на кухню, увидела мертвого Андрюху, лежащего под столом с прижатыми к горлу руками. Опохмелиться он так и не успел.

Потрясенный Гриня больше не сомневался в прямой связи между гибелью щуки и человека.

«Это я убил Андрюху, – вновь и вновь повторял он про себя, не переставая, слушая подаренную родственником пластинку с записью известной рок-группы. – Он задохнулся, и, значит, умер той же смертью, что и щука, пойманная мной. Отпусти я проклятую рыбину, и Андрюха остался бы жив, пил бы сейчас ос мной самогоночку, рассказывал анекдоты. Получается, что и Сашка Будимов, и баба Маня не живут больше потому, что были последними, с кем я общался до того, как ловил и убивал щук. Но ведь я никогда не желал смерти людям, будь оно все проклято!»

Ни за что не согласился бы Гриня вновь пережить тот траурный май – столько выстрадал он тогда из-за своего открытия. Деревенское озеро, такое любимое раньше, стало для него теперь запретным. За все лето Гриня ни разу в нем не искупался. Да и выходить на берег озера старался как можно реже, а о том, чтобы половить рыбку, даже думать не смел.

Однако все лето и осень он помнил о существовании других рыбаков, которые могли появиться здесь без его ведома. Поэтому, когда в конце ноября на только-только заледеневшей поверхности озера Гриня увидел какого-то мужика с пешней в руках, он наспех оделся и выскочил на улицу, чтобы разобраться с непрошенным гостем.

Но какое он имел право прогонять с принадлежавшего всей деревне озера давнишнего своего приятеля – Женьку Симагина, который успел уже надолбить с десяток лунок и расставить жерлицы и который встретил его с распростертыми объятиями, сразу предложив выпить по маленькой за успех первой рыбалки в сезоне. К тому же знал Гриня, что Симагин ни за что его не послушается, какие бы доводы он ни проводил, прося уйти с озера. Лезть же в драку с этим бугаем, обрекая себя на неизбежное избиение, не имело смысла.

Он был вынужден выпить, меньше всего желая Симагину успеха. Когда, закусив всего лишь черным хлебом и крохотным кусочком сала, они выпили еще и еще, у слегка захмелевшего Грини появилась надежда, что теперь приятелю станет не до рыбалки. Но тот отложил недопитую бутылку и, очень быстро наловив на мормышку мелких окуньков, оснастил ими жерлицы.

Гриня запаниковал. Понимая, что в любую секунду бойкого живца может заглотить щука, которая незамедлительно будет поймана, он не смог придумать ничего лучшего, как предложить усугубить оставшуюся водку и, дав Симагину денег, попросить его сбегать еще за одной бутылкой. Только во время отсутствия хозяина жерлиц можно было посрывать живцов с тройников или придавить их посильнее, чтобы подохли и не привлекали щуку. Не догадывающийся о таком подвохе Симагин вряд ли стал бы проверять жерлицы до окончания рыбалки, что Грине и было нужно.

За бутылкой Симагин отправился с ленцой, как бы делая одолжение надоедливому Грине, который доказал, что мог бы и сам сбегать к самогонщику Юре, да поругался с ним накануне и не желает его больше видеть. Останься рыбак на озере, глядишь, и сохранил бы себе жизнь.

С нетерпением дожидался Гриня, когда Симагин скроется из вида, чтобы побыстрее осуществить задуманное. Но все произошло иначе, чем он рассчитывал. Пружина одной из жерлиц вдруг резко распрямилась, и маленький треугольник красного флажка, сигнализирующий, что где-то подо льдом живца схватила щука, затрепетал на ветру. Гриня понял, что опоздал. Словно загипнотизированный, он вытащил из ящика приятеля багорик, подошел к «горящему» флажку, опустился на колени и, зажав ускользающую в лунку леску, размашисто подсек. Тяжесть попавшейся рыбы не вызвала радости. Леску он выбирал машинально, совсем не обращая внимания на сопротивление хищницы. Когда щучья голова застряла в лунке, Гриня всадил заточенное жало багорика ей под жабры и рывком выбросил на лед…

В жестоком убийстве Симагина обвинили самогонщика Юру. Тот отрицал все и говорил, что Симагин появился у него в доме весь в кровище и, ничего не сказав, свалился замертво. Но кроме него больше было некому нанести потерпевшему «рваную рану горла неустановленным колющим предметом».

Следующей жертвой щучьего племени стал Игорь Мартусюк и, к несчастью, не только он. Гриня недолюбливал Игоря с детства и всегда надеялся, что Бог рано или поздно его накажет за многие подлости, им совершаемые. На двадцать третье февраля Игорь со своим закадычным дружком Палычем без приглашения заявились к нему домой, требуя угощения в честь праздничка. Гриня не прочь был выпить, обратись к нему по-людски, но только не по-хамски. Чуть ли не с кулаками он вытолкал наглых гостей на улицу. А через полчаса окно в большой комнате разлетелось вдребезги от брошенного в него увесистого ледяного комка.

Гриня знал, чья это выходка, и решил отомстить Мартусюку. Впервые задумался он о том, чтобы с выгодой для себя использовать «тайну щучьего племени», и составил план, оказавшимся очень простым в исполнении.

На следующий день затемно Гриня пришел к дому Мартусюка. Дождался, когда Игорь выйдет во двор, и, окликнув его, попросил в долг бутылку водки. Игорь рассмеялся в ответ и послал его куда подальше, что Грине, собственно, и было нужно. Огородами, увязая по пояс в сугробах, лишь бы никого не повстречать, добрался он до озера, где накануне просверлил несколько лунок в самых уловистых местах. С удилищем, оснащенным серебристой блесенкой, Гриня забегал от лунки к лунке, ненадолго задерживаясь у каждой, и, в конце концов, небольшой щуренок, позарившийся на приманку, стал ему наградой за усердие.

Сняв добычу с крючка, он бросил ее на лед. По его прикидкам сейчас, как и всегда, Игорь Мартусюк должен был ехать на своем грузовике на газовую станцию. Без излишней суеты достал Гриня тесачок, которым осенью рубил капусту, и, примерившись, с размаху отсек рыбе голову.

Но не знал он, что в это самое время жена его Любаша сидит в кабине рядом с Игорем. Что водитель, одной рукой держа руль, другой привычно поглаживает ее по коленочке, рассказывая, как ее Пупок-Филиппок рано утром прибегал к нему рано утром за водкой. Что через пару километров Игорь с Любашей, как обычно, собирались завернуть в лес на укрытую от посторонних глаз полянку и задержаться там на полчасика…

Если бы только мог предвидеть Гриня, что, расправляясь с Игорем, он обрекает на смерть и свою дорогую Любашеньку!

И Мартусюк, и Люба сгорели в грузовике, врезавшемся на скорости в телеграфный столб. После похорон Гриня часто представлял себе их гибель. Представлял, как Любаша с ужасом видит голову водителя, вдруг отделившуюся от тела, и как, забрызганная его кровью, в панике безуспешно пытается открыть дверь мчащейся машины. Гриня любил жену, не зная или не желая знать о ее изменах. И он не переставал винить себя за страх и мучения, что пришлось ей испытать в последние минуты жизни.

С тех пор прошло больше года, и в Раево вновь узнали о загадочной смерти одного из жителей деревни. Гриня даже не стал выяснять подробности убийства, зная почти наверняка, что кто-нибудь наткнулся в лесу или в поле, через которое обычно ходил утром на работу его бывший одноклассник Палыч, на окровавленный труп с тремя рваными ранами в спине.

Так оно и было на самом деле.

Накануне Палыч, на свою беду, предложил Грине сходить с острогами на щуку, которая вот-вот должна была начать нереститься. Гриня не стал его отговаривать и пообещал, что в ближайшую субботу они обязательно отправляется на промысел. А сам на следующее же утро поспешил в верховья озера. Углядев вышедшую на мель щуку, он очень долго подкрадывался к ней на верный удар и сумел пронзить ржавыми зубьями старой остроги рыбье тело.

Первое время Гриня уверял себя, что был вынужден действовать именно так, что, вонзая острогу в щучью спину, а значит, и в спину Палыча, он спасал свою жизнь. Но шли дни, и он начал задумываться, можно ли было поступить иначе. Что, к примеру, мешало ему отговорить Палыча от этой затеи или хотя бы самому отказаться идти с острогой за щукой?

Конечно же, он боялся. Он давно стал бояться всех людей, видя в них своих возможных убийц: ведь любой из тех, с кем он встречался, мог взять в руку удочку, поймать щуку и тогда… Каждое утро просыпался он в страхе, что кто-то, помимо него, узнал тайну щучьего племени, разобрался, что к чему, и в любую минуту готов использовать эту тайну в своих целях.

Чем больше Гриня размышлял об этом, тем сильнее мучился. Снова и снова вспоминал он, как ударяет палкой по щучьим головам, и представлял, как падают с разбитыми затылками баба Маня и Сашка Будимов, как убирает в рюкзак щуку, и как задыхается Андрюха, как держится за разорванное горло Женька Симагин, как сгорают в кабине грузовика его Любашенька и обезглавленный Игорь Мартусюк, как погибает Палыч.

Летне-осенний сезон заканчивался, но ни один рыбак так и не посетил Раево. Гриня ждал зимы, того дня, когда мороз скует льдом проклятое озеро. Он был уверен, что кто-нибудь обязательно приедет сюда порыбачить. Он решил, что подойдет и заговорит с ним после того, как тот начнет ловлю. О чем? Может быть, попросит уйти с озера и, если рыбак не поймет его, расскажет, какими смертями умирали в Раево люди на протяжении последних двух с половиной лет, а может быть, просто поздоровается и вернется домой.

Наконец-то, этот день наступил, но на лед приехали двое…

Виктор поймал трех маленьких окуньков и нацепил их на крючки жерлиц, которые расставил в наугад выбранных лунках. На успех он особенно не рассчитывал. Место было незнакомое, тем более, Славин дядя утверждал, что щука здесь вся перевелась. Тем не менее, оставалась надежда, что живца может схватить крупный окунь.

Славу жерлицы не интересовали. Рыба бесперебойно брала на мормышку, и это его вполне устраивало. Не отвлекавшийся, в отличие от Виктора, на поиск живца, он успел до половины наполнить окунем свой рыболовный ящик.

Сейчас клев немного поутих, и рыбаки решили перекусить. Расположившись у одного из мостков для полоскания белья, они достали бутерброды, соленые огурцы, термос с горячим бульоном и бутылку водки. Первый тост Виктор произнес за удачно складывающуюся рыбалку. Он с аппетитом выпил и протянул руку за огурчиком, когда Слава, только поднесший стакан ко рту, кивнул в сторону жерлиц и спокойно доложил: «Горит».

– Первая щука – моя! – обернувшись, закричал Виктор и, откусив пол-огурца, устремился к самой дальней жерлице, на выстрелившей пружине которой лениво раскачивался красный флажок. Слава же, всегда предпочитавший водку посмаковать и закусывать неторопливо, и сейчас не изменил своей привычке. Он всего пару раз откусил бутерброд с сыром, когда его друг ловко выхватил из лунки килограммовую щуку. Хищница глубоко заглотила живца, и Виктору пришлось с силой рвануть леску, чтобы извлечь из зубастой пасти окровавленный тройник.

Славе стало нехорошо. Только что все было так прекрасно, но вот уже тошнота подступила к горлу, закружилась голова, а через секунду его очень болезненно вырвало кровью. Слава едва успел развернуться, чтобы не забрызгать разложенную закуску. При этом потерял равновесие и завалился с ящика лед, сильно ударившись левой кистью о край мостка.

Увидев это издалека, Виктор загоготал на весь водоем, думая, что друг всего-навсего поскользнулся. Однако Славе было совсем не до смеха. Кое-как поднявшись, он снова уселся на ящик, плохо соображая, почему и что с ним такое произошло.

– Ты, небось, упал в обморок от зависти, что я такую злодеищу хапнул? – весело спросил Виктор, подходя и небрежно бросая щуку на лед. Но, заметив, как побледневший Слава скривился, словно от боли, забеспокоился. – Славик, да что с тобой? Водка плохо пошла?

– Ага, – прохрипел Слава, вытирая рот дрожащей рукой. – Наверное, несвежая.

– Не может быть, – не поверил Виктор. – Она же «Кристалловская». – Налив себе полстакана, он подозрительно понюхал бесцветную жидкость. – Я выпил и до сих пор нормально себя чувствую. Ты чем закусывал?

– Вон, сыром, – Слава брезгливо покосился на недоеденный бутерброд.

– Все. Эту отраву больше не едим. – Виктор взял кусок черного хлеба с тремя узкими ломтиками сала и, зажмурившись, одним махом опорожнил стакан. – Отличная водка, – сказал он, поморщившись и тряхнув головой. – Рекомендую, Славик, выпей – полегчает.

– Не, я – пас.

– Зря, так быстрей бы оклемался.

– Пойду-ка я к дяде Грине, прилягу там, – сказал Слава, вставая.

– Тебе что, действительно так плохо?

– Да, что-то совсем невмоготу.

– Ну… смотри, – сказал Виктор, растерянно соображая, чем помочь другу. – Тогда хоть бутылку с собой прихвати. И дядьку угостишь, и сам, может, подлечишься. Только я себе плескану еще немного.

– Ладно. Убери щуку в ящик, чтобы никто ее не увидел. – Взяв бутылку, Слава медленно побрел к дому дяди.

– Наловился? – хмуро встретил племянника Гриня.

Слава, без стука вошедший в комнату, снял шапку, выставил бутылку на стол и присел рядом с дядей на диван.

– Что, дядя Гринь, все свой любимый «Юрай Хип» слушаешь? – кивнул он на пластинку, крутящуюся на проигрывателе.

– А что, тебе не нравится?

– Нравится. Только, не до музыки мне сейчас. Представляешь, пять минут назад впервые за последние несколько лет я харч метанул.

– Проблевался, что ли?

– Ну! Все вроде бы нормально было. Потом выпил стакан, стал закусывать, и тут меня словно наизнанку вывернуло, даже кровь горлом пошла. Да так больно было!

– И после этого ты водку мне принес, – усмехнулся Гриня.

– Дело не в водке. У меня было такое ощущение появилось, словно изнутри что-то выдергивают. – Слава потер ушибленную руку. – А выпить я предлагаю вместе.

– Тогда – наливай. Стаканы возьми в буфете. – Гриня вышел на террасу за закуской. – Много окуней-то наловили? – крикнул он оттуда, складывая в глубокую тарелку яйца, кусок дешевой копченой колбасы и хлеб.

– На уху хватит. – Слава выставил на стол два стакана и тоже вышел на террасу. – Душновато у тебя в комнате. Дай-ка водички попить.

Гриня зачерпнул эмалированной кружкой воды из доверху наполненного ведра, передал ее Славе и прошел мимо него к столу.

– Ты говорил, что щуки в озере не осталось, а Витька не успел жерлицы расставить, сразу поймал, – с упреком сказал Слава и приложился к кружке. Он не видел, как резко остановился и обернулся к нему дядя, как затряслись у него руки, как переменился он в лице. И еще не мог он видеть, как в это самое время Виктор заносит тяжелую пешню над лежащей на льду щукой…

После того, Слава ушел с озера, его друг не торопился убирать щуку в ящик. Приятно был поглядывать на пойманную красивую рыбину. Щука же то начинала подпрыгивать, ударяя хвостом по льду, то, извиваясь змеей, приближалась к лункам, от которых Виктор отпихивал ее ногой подальше – из опасения, что она скользнет в одну из них и вернется в родную стихию. Но скоро ему надоело отвлекаться от ловли. Виктор пару раз тюкнул щуку по голове острием пешни и запихнул трофей в ящик.

…Подошедший к окну Слава, сделал несколько глотков холодной колодезной водички и оторвался от кружки, чтобы перевести дух, и тут Гриня увидел, как на затылке у племянника появились две глубокие раны. Слава выронил кружку, обхватил голову руками, и тоненькие струйки яркой крови окрасили его пальцы.

– За что, дядя? – прохрипел он и рухнул сначала на колени, а затем лицом в пол.

Гриня смотрел на умирающего, часто-часто щипал себя за кончик носа и даже не пытался хоть чем-то помочь ему, понимая, что Слава обречен так же, как и щука, выловленная его другом. Он знал, «за что»!

Когда Слава затих, Гриня взял со стола бутылку и из горлышка медленно, совсем не чувствуя вкуса, выпил оставшуюся водку. Без шапки, с пустой бутылкой в руках, он вышел на улицу и спустился к проклятому озеру, где Виктор с увлечением ловил окуня.

– Убил, значит, щучку-то? – спросил Гриня, подходя к рыбаку.

– Пришлось, – как бы притворно вздохнул Виктор, догадавшись, что Славик, конечно же, рассказал дядя о его успехе.

– А мог бы и не убивать.

– Да она, злодейка, так и норовила обратно в лунку ускользнуть

– Вот и отпустил бы ее подобру-поздорову.

– Как же, отпустить, – усмехнулся Виктор. – Попробуйте-ка ее сначала поймать, а потом отпускайте.

– Да… – тяжело вздохнул Гриня. Он открыл, было, рот, чтобы рассказать о случившемся, и тут увидел «загоревшийся» красный флажок.

– Гляди-ка, опять та же самая сработала? – радостно крикнул Виктор и, отбросив удочку, помчался к жерлице.

– Постой, парень, – прошептал Гриня, но рыбак не остановился бы, даже если бы услышал его.

– Вот и все, щучье племя, – только и сказал Гриня, чувствуя, что это действительно «ВСЕ!» Он покидал озеро, опустив седую голову, а перед его глазами была валявшаяся на зеленой травке голова застреленной Либохой «маманьки».

На этот раз подсеченная щука сопротивлялась долго. Она делала резкие рывки, вынуждая рыбака метр за метром сдавать леску, становилась поперек лунки и, как бы передохнув, снова неумолимо тянула в глубину. Виктор растерялся вначале, когда почувствовал на леске непривычную тяжесть, но вскоре успокоился, вспомнил вычитанные в многочисленных пособиях по рыбной ловли правила вываживания крупного хищника и в дальнейшем действовал четко, даже получая удовольствие от затянувшейся борьбы. В конце концов, он сумел завести щучью голову в лунку, ухватил ее за глаза и с натугой вытащил на лед.

Рыба казалась огромной. Виктор даже удивился, как такое бревно смогло пролезть лунку.

– Повезло, так повезло, – радовался он. – Представляю, что скажет Славик! А дядька-то его каков! Отговаривал нас на жерлицы ловить. Да я теперь каждую субботу буду сюда приезжать! А пока надо, не мешкая, вновь зарядить жерлицу. Вдруг еще клюнет?

Но из плотно сомкнутой пасти рыбы извлечь тройник оказалось не так-то просто. Виктор потратил на это занятие несколько минут, пока не поранил пальцы об острые зубы.

– Вот, щучье племя! – Он в сердцах поднял рыбину и шмякнул ее об лед. – Придется действовать проверенным способом. – И Виктор торопливо заскользил по льду, чтобы снова воспользоваться Славиной пешней, которой совсем недавно уже прикончил одну зубастую хищницу.