УТОФАНТ

Найденный в будущем ежемесячный журнал из III тысячелетия

СОДЕРЖАНИЕ:

От издателей

Смещение

Катастрофа месяца

Эффект домино

Путевые заметки

В гостях у парсимонцев

Из старинных архивов

Компенсатор времени

Заметки левитатора

Семейный досуг

Дедушка и внучек о Fa и Cre

Катастрофа месяца

Затопление в Клабене

Новое в мире книг

«Краткий справочник наиболее распространенных болезней»

«Литературный конструктор научной фантастики»

Катастрофа месяца

Утечка веселящего газа


От издателей

Найденный нами во время раскопок, производившихся в будущем, ежемесячник «Утофант» сохранился, к сожалению, не полностью — иные из страниц этого научно-технического сборника оказались разъедены химическими веществами, другие повреждены огнем, а некоторые безнадежно изрешечены каким-то нам, по- видимому, не известным излучением, и текст абсолютно не поддается прочтению, что может быть, впрочем, и результатом неутомимой активности какой-нибудь настойчивой породы червей. В некоторых книжках под идеально сохранившимися переплетами из бутылочно-зеленого прогнолита не обнаружилось, когда мы раскрыли их, ничего, кроме мелко струящейся серой, с серебристым отливом муки.

И все же мы решаемся попытаться, используя более или менее уцелевшие страницы изданных в разные годы и к настоящему времени рассмотренных нами выпусков «Утофанта», дать читателю некоторое общее представление об этом журнале из третьего тысячелетия. В отдельных случаях мы сочли целесообразным привести также и фрагменты. Кое-где мы восполнили недостающие разрушенные слова своими собственными, ориентируясь по содержанию текста, кое-где оставили дыры незалатанны- ми.


Смещение

Уна, уроженка Троицких островов, чувствовала себя задетой словами своего профессора, пусть даже и сказанными с искренним желанием сделать ей комплимент: «Ну до чего же скоро вы здесь со всем освоились! Прямо поразительно!»

Уна, конечно, вполне отдавала себе отчет в том, что он, в соответствии с данными различных известных ему источников, привык считать Троицкие острова краями затерянными и негостеприимными, смотреть на них как на малопривлекательную местность с немногочисленными, отданными во власть ветров и непогоды жителями, как на земли, не располагающие, согласно энциклопедии, ничем, кроме сплошных нагромождений скал да скупой ползучей растительности, не считая одиноких, согбенных ветрами кустов; ни полезных ископаемых, ни городов и даже деревень — лишь несколько разбросанных тут и там небольших селений. Плюс ко всему — почти беспрерывные дожди, туманы, бури. Однако же, как считала Уна, все это и вполовину не соответствовало действительности. Она бы не стала судить о стране, которой не видела собственными глазами. Оттого-то и обидела ее похвала в том, как на удивление быстро осмотрелась и прижилась она в многомиллионном городе с его автобусами, метро, музеями и громадными торговыми павильонами, с какой невероятной быстротой освоила язык, обычаи, привычки и нравы, впитала культуру здешних мест.

Ведь объявилась Уна в метрополии в плаще из овечьей шерсти, в шерстяных брюках и окрашенном растительными красителями свитере грубой вязки, с мешком из рыбьей кожи за плечами и в плетеных сандалиях на босу ногу.

И двух месяцев не прошло еще со дня ее прибытия. А она сейчас, в крутых завитках прически, в лиловом, с низким вырезом, вечернем платье, с гигантскими кольцами-серьгами в ушах и новейшим, из последнего номера «Визажистен-штрих», рисунком макияжа на лице, сидела в опере и слушала Глюка. А в антракте щеголяла на высоких шпильках по фойе так, будто и не ходила никогда ни в чем другом, и говорила о возрастающей актуальности творческого наследия композитора Глюка, точно ни о ком другом и не думала на своих островах, кроме как именно об этом самом Глюке. Но можно было встретить ее и с распущенными космами, в зеленых, в обтяжку, Glibber-Jeans, поднимающейся по ступеням лестницы в Музее джаза и рассуждающей об Эллингтоне и Армстронге. И не о чем-то там вообще рассуждающей. Уна разбиралась во всем по-настоящему.

Уна знала о тех дискуссиях, что конфиденциально велись у нее за спиной. Аурелио Дидас, тот самый профессор, удостоивший ее похвалы, рассказывал ей об этом, усердно таская за собой по метрополийским ресторанам. Многие, просвещал он ее, считают, что она обладает развитыми подражательными способностями, но это лишь ее наружная, так сказать, оболочка, исключительно рецептивное свойство, какое часто наблюдается у — и это выражение профессор Дидас тоже выложил ей — дикарей, необычайно быстро перенимающих внешние элементы иной, более высокой культуры. Оболочка, скорлупа, поза, жест. Интересно, говорят, что произойдет, когда столкнутся внутренняя сущность Уны, в которой ей, понятно, никто не отказывает, и внешний слой быстро воспринятой цивилизации?

«Вы что же, куриные ваши мозги, — могла бы ответить Уна, — и вправду мните, будто я здесь, у вас, впервые услышала Глюка, и Эллингтона, и Армстронга, воображаете, надутые вы невежды, будто взяли на откуп всю мировую культуру, и считаете, где уж им там на своих островах, на которых вы никогда не бывали, знать что-то? Так, гиганты мысли?» Она знала, именно таков был популярный здесь стиль «мы ребята простые». Все эти люди были бы в восторге от того, что она так быстро научилась его имитировать, и приняли бы ее слова как освежающую наивность не исковерканного образованием дитяти природы.

Уна не держала на них зла, на всех тех, что, совершенно искренне восхищаясь и поражаясь ее способностям, с таким превосходством взирали на нее. Ей даже было скорее немного жаль их, особенно Дидаса, то и дело твердившего ей, что либо она гений, либо такова уж их природа, троицких островитян. Ведь встречаются, как известно, и гениальные народности.

Сочувствие вызывали и сокурсники. Как это ты так быстро все просекаешь? Приходишь на лекцию по относительности, а когда выходишь из аудитории, у тебя такой вид, словно ты уже все поняла. Как это ты умудряешься? Ты когда зубришь?

— Зубрю? А что значит «зубрить»? — спрашивала Уна.

— Ну, мы имеем в виду, когда ты долбишь?

— А что значит «долбить»?

Они возбужденно отвечали:

— Мы почти и не видим тебя в читалке, где грызем всю эту канитель. Да и в своей берлоге ты тоже вроде не больно-то налегаешь. Как это у тебя получается?

Она улыбалась смущенно:

— Я не знаю, как это объяснить.

И думала: «Вы этого не поймете».

Она не была удивлена, когда Дидас предложил ей переехать к нему, чтобы, как это здесь называлось, жить с ним вместе. Она уже успела приметить, как быстро это устраивалось здесь, в метрополии. А потому почти и не вслушивалась в доводы.

Он любит ее, говорил Дидас, потому что, с одной стороны, она кажется ему загадочной — «в женщине, понимаешь ли, должно быть нечто загадочное», а с другой, так он полагает, ее развитие превосходит обычный средний уровень. Он не разделяет мнения коллег о том, что опа-де просто-напросто реценшвно переимчива. Упомянул он и о внешних достоинствах: Уну хотя и не назовешь красивой, но внешность ее определенным образом волнует, и у нее отличное гибкое тело, худощавое, но вовсе не тощее.

— И потому в самый раз на бульон, — подытожила она.

И это ему тоже в ней нравится: ее задиристость и ирония и то, что она никакого значения не придает комплиментам. Это свойственно женщинам, которые в них не нуждаются. Но и она пусть смело скажет ему, как его оценивает. Он не страдает повышенной чувствительностью, так что нет необходимости играть в вежливость, он умеет сносить критику. И, более того, будет рад ей.

— Даже и не знаю, — тихо ответила Уна. Просто взять да и сказать, что человек, мол, таков и таков, перечислив какие- го его черты, ей и в голову не приходило. Так, на ее взгляд, даже какой-нибудь предмет нельзя было по достоинству оценить — телевизор, скажем, или автомобиль. Лишь в определенных ситуациях, считала она, предмет показывает, каков он на самом деле. А с человеком и того сложнее. Ее представление о Дидасе было расплывчатым. Сумеет ли он развить в себе черты собственной индивидуальности? То, что ей в нем уже было известно, не являлось, на ее взгляд, индивидуальными особенностями.

— Ты, я вижу, колеблешься, — сказал он кротко. — Что ж, это лишь просьба, ты можешь все обдумать, совершенно не обязательно давать немедленный ответ; я застал тебя врасплох, ты уж меня прости, Уна.

Не проблескивала ли тут искорка индивидуальности? Способность к ожиданию?

— Мне надо заглянуть на Троицкие острова, сказала она, — я должна там кое-что забрать. — Она знала, что у него есть свой самолет.

— Ну конечно, — сказал он, — завтра и полетим. Да и мне хочется побывать в твоих родных местах. Возможно, я лучше стану тебя понимать. — Он рассмеялся. — Или еще больше запутаюсь в твоих загадках. В этом тоже есть свое удовольствие.

Самолет его был из породы напоминающих музейные экспонаты, однако надежных колымаг: летал небыстро, но зато на взрывобезопасной смеси, а в случае, если бы отказал мотор, мог спланировать на посадку. Правда, полет растянулся на два дня, пришлось сделать промежуточную посадку на Багамах и там переночевать. Когда же в лучах предполуденного солнца вынырнули Троицкие острова, Уна посоветовала Дидасу передать свой пеленг на Южную посадочную станцию для автоматического управления приземлением.

— К чему? — спросил он. — Я совершенно ясно вижу внизу взлетно-посадочную полосу.

— Я настаиваю на этом, — сказала Уна, — или я прыгаю.

— Да ведь полоса прямо у меня перед носом.

— Перед носом-то перед носом, но атмосферные условия здесь совсем не такие, как у тебя дома. Вполне может оказаться, что эта полоса просто фата-моргана. Ты лучше прислушайся к указаниям с посадочной станции.

Он с неохотой перестроился по сигналам.

— Вот пожалуйста, я их слушаюсь, но мы садимся теперь прямо в море. Смотри, ты же видишь, как уходит теперь полоса, мы сядем точнехонько рядом и покатимся вниз с утесов.

— Зайди еще раз, — сказала Уна.

Дидас стал заходить снова.

— А теперь включай автоматическое наведение.

— Ну нет, я лучше доверюсь собственным глазам, так я всегда садился наилучшим образом. А откуда ты знаешь специальную терминологию? — спросил он. Ты что, знакома с техникой пилотирования?

— Я знакома с этими островами, и я говорю тебе, что здесь твои глаза тебя обманывают.

— Мои глаза никогда еще меня не обманывали. Не обманут и на этот раз. Я всего неделю назад прошел обследование. Результат—1-а.

— Ну неужели ты не можешь мне поверить? Ведь я здесь дома, Дидас!

— А я — веду самолет. У меня удостоверение в кармане и ответственность на плечах, и я буду полагаться на мои собственные глаза.

— Только не здесь, — сказала Уна, — не на островах Смещения.

Он пропустил это мимо ушей и стал снижаться по собственному разумению. Когда наушник разразился предостерегающими восклицаниями, он его отключил.

— Они лишь сбивают меня с толку, я иду точно на полосу, видишь, Уна? Аккуратненько на середину полосы, гордо говорил он.

В действительности самолет опустился в сотне метров от полосы, на комковатом и каменистом поле. Уна еще успела застопорить двигатель, но все же самолет от удара развалился, ремни безопасности оборвались и обоих швырнуло с безжалостной силой.

Вытаскивая Дидаса из-под обломков, Уна кивнула на валявшиеся кругом части разбитых машин.

— Я думала, ты окажешься умнее своих предшественников.

Дидас продолжал упрямо твердить о своем якобы безукоризненном пилотировании при посадке:

— Но я же ведь не слепой. Я держал полосу точно по визиру.

— Держал, ну конечно, держал. Вот только от машины твоей остались теперь одни рожки да ножки.

Уна думала: «Но все-таки он продемонстрировал индивидуальную черту — упрямство, готовое отстаивать себя не на жизнь, а на смерть. Что ж, будем собирать свои кости».

— Воздух здесь другой, — с трудом проговорил оглушенный Дидас, когда она извлекла его из-под руин самолета. Но я все делал как надо, в этом меня никто не переубедит.

«Просто непоколебимое упрямство, подумала она. Способна ли реальность излечить его?» И она мягко сказала:

— Ты еще взглянешь на это иначе, Дидас, можешь мне поверить.

Вдали она заметила автомобиль, которому предстояло доставить их к зданию навигационной службы. Машина медленно приближалась, и уже можно было различить на ней красный крест.


То, что прибытие ознаменовалось катастрофой, не слишком потрясло Уну. Быть может, Дидас теперь поневоле станет благоразумнее и постарается учитывать атмосферные особенности этого края и даже попытается, глядишь, приноровиться к ним и научится в конце концов вести себя в новых условиях. Тем горше было разочарование Уны, когда ей, словно ребенка, пришлось тащить его за собой, целиком занятого, по-видимому, мыслями о том, как доказать, что садился он как следовало, строго по правилам. А если что и не гак, то все дело в посадочной полосе.

Уна предприняла попытку объяснить ему те необычные свойства атмосферы, вследствие которых условия, царившие на островах Троицы, были совершенно другими и всякая вещь представлялась другой, и не только по- иному, чем в родной Дидасу метрополии, но другой и в сравнении с самой собою, раз за разом, все снова и снова, что-то подобное тому, как различие преломлений света в воздухе и в воде становится заметным лишь на их границе.

Убедившись в его безнадежном упрямстве, она решила не вести Дидаса к своим родителям и не знакомить его пока что со своими друзьями. Она не хотела, чтобы над ним смеялись или же, что казалось ей еще хуже, чтобы тайком судачили о нем, называя цивилизованным дикарем.

Для начала она доставила его в маленькое, не боящееся ветров бунгало, обтянутое внутри овечьими шкурами и оборудованное всеми обычными для Троицких островов удобствами.

Но Дидасу никак не удавалось даже кувшин с питьем научиться брать, всякий раз он промахивался, а если все- таки случайно и ловил его, то проливал содержимое.

— Ты должен упражняться, — говорила Уна, — здесь ты его видишь иначе, чем видел бы у себя дома. Но взять его вполне можно. Вот только браться надо по-другому. Он на несколько сантиметров в стороне от того места, где ты его видишь, а значит, и брать нужно рядом, чтобы получилось. Да нет же, Дидас, не справа, а слева.

— Прошлый раз ты говорила— не слева, а справа.

— Что в прошлый раз было верно, уже не подходит: и ветер успел перемениться, и свет падает иначе, а потому и преломление, если угодно, другое, хотя пример с преломлением света в воде и не вполне точен.

— Но если исходить из прежней ситуации, то я брал верно.

— Если из прежней, то да; но сейчас-то какой в этом прок, когда нужно браться верно, исходя из теперешней.

— Ага, значит, все-таки верно?

— Нет, для сегодня это неверно, ведь ты же видишь, что овечье молоко растекается по столу.

Она опасалась, ему еще долго не разобраться в том, что световая ситуация меняется ежедневно и что нужно каждый день по-новому смотреть, по-новому видеть все предметы.

— Да как по-новому, в отчаянии вопрошал он, — по каким правилам я должен каждый день хвататься то рядом справа, то рядом слева? Ты скажи мне правила, и я их запомню!

Уна терпеливо объясняла:

— Иногда ты целую неделю должен браться справа, но вот расстояние всякий раз иное, ты должен это чувствовать, должен вчувствоваться, а правил я никаких сказать не могу.

— Что же это вы, живете здесь на своих островах, да так и не удосужились составить правила? Понимаешь, я имею в виду, научно разобраться со всеми этими феноменами.

— Возможно, это еще придет кому-нибудь в голову, безразлично сказала Уна, до сих пор мы обходились без правил. Я очень хорошо чувствую себя и без них. Разумеется, — добавила она, я родилась здесь и мне пришлось уже тогда, когда я еще сосала материнскую грудь, развивать в себе чувство Смещения; может, я и тыкалась не с той стороны или искала слишком далеко от груди, но так как не находила там молока, то и выучилась этой премудрости.

— Так вот оно что, сказал Дидас, — теперь мне понятно, почему дома, — он имел в виду метрополию, то есть свой дом, ты схватывала все па лету, коллеги были, похоже, правы, у тебя это чисто механическая способность, чисто утилитарного, эмпирического свойства, проявляющаяся непосредственно, от случая к случаю, без затей, как говорится, прямо с пальца, то бишь из соска, в рог.

— Мой дом — здесь, сказала она.

— Тогда растолкуй мне все эти разные преломления.

— Я никогда не пыталась их уяснить, знаю только, что по-другому дует ветер, по-другому падает свет, что все по-другому, все, и что мне необходимо жить в этом, как оно есть, со всеми его изменениями, практически, и потому для меня важно улавливать их.

— Выходит, у вас, у жителей Троицких островов, науки совсем никакой? — Ему так и хотелось сказать: «У вас, у ослов с островов».

— Видишь ли, — сказала она, — дело в том, что здесь сталкиваются атмосферные массы с разных концов земли и все они смешиваются, да притом неравномерно. И может случиться, что твой стакан молока примет такой вид, как будто нижняя его часть стоит справа, а верхняя — слева, точно он расколот надвое, и левая часть повиснет над столом. Все это связано еще и с магнитными явлениями. Со многим связано. И поскольку ситуация, бывает, меняется чуть ли не поминутно, а потому и наблюдения затруднены, то разобраться с этой проблемой далеко не просто.

Во время разговора Дидас, беспомощный как младенец, лежал на постели. Уна должна была подводить его к ней и укладывать, иначе он падал бы мимо. И жидкую пищу приходилось вливать ему прямо в рот; она повязывала ему нагрудник и кормила с ложечки, нередко сетуя:

— Уж лучше бы ты закрывал глаза и не двигался, тогда бы меньше проливалось и размазывалось.

— Но я же не нарочно, я стараюсь поворачиваться правильно и поворачиваюсь правильно, в соответствии с выявленными мною принципами — правильно.

— У нас бывает немало гостей издалека, но ни один еще не упорствовал так, как ты. Нужно брать чувством — больше, намного больше чувства. И ни в коем случае не представлять себе, что все окажется не так. Вначале — пробовать и проверять: ты должен научиться в нужный момент — немедленно, здесь и сейчас — ощущать предмет и его положение, должен развить в себе это чувство.

«Ах, как умно ты все излагаешь, — думал он, — но при этом твои рассуждения представляются мне слишком поверхностными — так, болтовня, пустое всезнайство. Всезнайство и самомнение».

— Ты должна говорить мне, где конкретно находится предмет, где он в действительности притаился, где можно его ухватить, должна в точности объяснять, ну, допустим, тремя сантиметрами левей того места, где он, как кажется, стоит, — требовал Дидас.

— Пока я тебе все это доложу, он может оказаться уже где-нибудь еще. Да ведь заметно, как он меняется, это ощущаешь. Ты должен прочувствовать это на собственном опыте, должен свыкнуться со Смещением.

— Да, но как?

— По-новому каждый раз, попробуй сам.

Дидас глядел на нее с несчастным видом, он почти не решался пошевелиться.

Вскоре Уна сумела вникнуть в его состояние: «Вот и вторая индивидуальная особенность, какую я нахожу в нем: чувственная невосприимчивость. Он очень быстро понимает, если имеет дело с отвлеченными данными; если ему формулируют правило или предлагают образец, их он усваивает, запоминает. Но стоит действительности не согласиться с правилами, формулами и законами, которыми он себя начинил, он сразу приходит в ярость». И когда Уна поясняла осторожно: «Смотри, надо примерно так, вот, я веду твою руку», то случалось, что он повторял заученное быстро движение и с озлоблением говорил:

— Ну и что? Я сделал все, как ты показывала, в точности так и не иначе, и это твоя вина, что кувшин перевернулся. Я сделал так, как ты сказала.

— Но кувшин упал, — отвечала Уна, — вот он, перед тобой.


Дидас пробовал вставать, ходить, садиться, отворять дверь. Но его заносило, как пьяного, и он падал; когда он пытался сесть, кто-то, казалось, выдергивал из-под него стул, и он неуклюже валился на выстланный шкурами пол. Уна относила его к топчану.

В конце концов он признал, что не обладает необходимыми способностями для жизни на Троицких островах. Его таланты другого рода. И мир его другой. После этих слов он долго лежал молча, и Уна чувствовала, что он мучается от своего бессилия.

Она легла с ним рядом, совсем близко, но он не решался прикоснуться к ней, она ощутила, как он сжался, съежился, будто от холода.

— И ты, ты тоже каждый вечер другая, — пожаловался он, когда она раздевалась перед сном. — То выглядишь угловатой и крепкой, почти как мужчина, то кажешься мягкой и нежной, то светлее, то темнее. Я и не знаю уже, какая ты на самом деле.

— А какой бы ты хотел меня видеть сейчас? Я могу направить так свет; есть много разных способов вызывать смещения с помощью этой люминесцентной трубки; какой бы ты меня предпочел?

— Да, какой? — растерянно переспросил он.

— Совсем-совсем мягкой? А может, поддуем чуточку покруглей? Или сделаем потоньше да попрозрачней? Смуглее? Белее?.. — Игра лучей внешнего света, не компенсированного свечением трубки, обегавшей комнату по стенам, разбила Уну па много отдельных частей, свободно повисших в пространстве.

Дидас быстро закрыл глаза. И, непрерывно повторяя все то же, забормотал:

— Хочу в стабильные условия, хочу в стабильные условия…


Наутро он улетал самолетом спецрейса. Уна шла подле больничных носилок, на которые заботливо его уложила. Санитары-транспортировщики, коренные жители островов Троицы, сострадательно приговаривали, что здесь, видать, уж ничем не поможешь, некоторым так и не удается обвыкнуть.

Когда они осторожно подняли его в самолет и застегнули ремень, он спросил Уну, не полетит ли и она с ним. Дома, там, в метрополии, они чудесно заживут вместе.

— Ах, — сказала Уна, — тамошняя жизнь для меня чересчур уж проста.

— Но мы не станем упрощать себе жизнь и прятаться от трудностей, я не намерен жить просто, совсем наоборот…

— Если б ты мог чувствовать себя здесь мало-мальски прилично, я была бы рада. — Уна хотела его поцеловать, но промахнулась и не нашла губ, нет, не оттого, что он отстранился, а как раз потому, что он потянулся ей навстречу.


Катастрофа месяца

Эффект «домино»

На автоматическом централизационном посту железнодорожной станции Греннхаузе попадание личинки бабочки-капустницы в просвет между двумя контактными элементами в системе управления стрелками и сигналами привело к тому, что следовавший по расписанию стандартный состав № 456 оказался на одном пути с также следовавшим по расписанию стандартным составом № 123. Силой лобового удара при столкновении мчавшихся со скоростью 256 километров в час поездов куски раскаленного металла швырнуло в пролетавший на стометровой высоте транспортный вертолет, груженный стальными конструкциями, которые рухнули при этом на городской энергетический комплекс. Последовавший взрыв котельного сектора повалил расположенные в прилегающей зоне небоскребы, опрокинув их все в одном направлении. Вызванное взрывом и падением гигантских строительных сооружений сотрясение атмосферы повело к соединению различных и формированию урагана силы, что территории в окрестностях Греннхаузе подверглись полному опустошению. Число погибших


Путевые заметки

В гостях у парсимонцев

По приглашению своих коллег известный экономист Лео К. Мот побывал на Парсимонии. Необычный хозяйственный уклад этого космического сообщества породил на Земле множество сенсационных кривотолков, буквально заполонивших все органы массовой информации.

Моту разрешили участвовать в жизни парсимонского общества, хотя не выдали ему при этом ни удостоверения личности, ни вида на жительство, ни какого-либо иного документа. Точнее, Моту просто ничего не запретили, а это, по парсимонским правилам, автоматически означает разрешение. Таким образом парсимонцы экономят немало бумаги. Они вообще не могут понять, зачем нужно письменно фиксировать разрешения.

Когда Мот попросил документы, чтобы, как он выразился, «избежать недоразумений на случай нарушения каких-либо запретов», ему ответили, что при необходимости он получит соответствующие разъяснения, впрочем, к иностранцам тут относятся снисходительно, и деликатный намек своевременно поможет избежать нечаянных оплошностей.

На Парсимонии запрещено лишь то, что противоречит здравому смыслу. Ни один парсимонец сам не позволит себе неразумного поступка, а потому необходимость в запретах практически отпадает.

Мот характеризует парсимонцев так: если им, к примеру, нужно пересечь площадь, го они мгновенно прикидывают в уме, как сделать это наикратчайшим путем. Они мысленно выстраивают несколько маршрутов и выбирают самый быстрый, самый короткий, самый экономичный по затратам энергии. Таким образом им удается за малое время преодолевать столь значительные расстояния, причем пешком, что Моту казалось это почти невероятным.

Основу жизненного уклада на Парсимонии, как постепенно уяснил себе Мот, составляет инстинкт бережливости. На вопросы Мота о том, какие исторические условия содействовали возникновению этого инстинкта, допустим войны или затяжные периоды голода, ему ответили, что у парсимонцев инстинкт бережливости врожденный. О голоде или каких-либо военных кампаниях никто не помнил. Возможно, в глубокой древности что-то подобное происходило, но сегодня это совершенно немыслимо, особенно войны, которые, по мнению парсимонцев, являли собою верх расточительности и бесхозяйственности, а потому считались полнейшим абсурдом. Ни один парсимонец и пальцем бы не пошевелил ради подобных нелепиц.

Мот не мог получить ответа на вопрос, какие цели преследовала бережливость парсимонцев, если они не помышляли о войне и не вели гонку вооружений, соперничая с другими космическими сообществами. Может, они задумали какое-то колоссальное строительство? Или хотят накопительством обеспечить себе высокий жизненный уровень в будущем? Сначала поскряжничать, а потом шикануть на всю катушку? Не создают ли они общество изобилия для своих потомков?

Мот заметил подозрительность, с которой парсимонцы относятся ко всему, что весит более пятисот граммов. Письма, которые они опускают в узенькие почтовые колонки, легки, словно перышко, то есть весят четыре-пять граммов, поскольку конверты считаются ненужными, а для письма парсимонцам требуется не более одного листка бумаги, заполняемого ясным, убористым почерком. Обычно это открытки, в которых сообщается только самое необходимое.

На замечание Мота, что при такой системе невозможно сохранить тайну переписки, ему возразили, что до сих пор не известно случая, чтобы парсимонец пошел на такой бессмысленный расход энергии, как прикосновение к чужому письму, не говоря уж об его прочтении. Если же письмо заинтересует тех, кто любопытствует по обязанности, например должностные лица из секретных служб, то они прочтут его, будь письмо хоть в трех конвертах за тремя печатями.

Мот воспользовался случаем, чтобы познакомиться с научными исследованиями по упрощению переписки. Они дали поразительные результаты, согласно которым не менее 90 % используемых слов оказались абсолютно избыточными. Например, обращения «уважаемый» или «глубокоуважаемый», а тем более «дорогой» являются такими же излишествами, как и формулы концовок «с глубоким уважением», с «дружескими», «сердечными», «наилучшими пожеланиями» или «с парсимонским приветом». Именно здесь проявляется неразрывная взаимосвязь аморализма с расточительностью. Ведь обычно отправитель вовсе не считает адресата «уважаемым» и «дорогим», «всего наилучшего» ему отнюдь не желает, а «парсимонский привет» должен засвидетельствовать патриотические чувства, которые либо сами собой разумеются и потому не нуждаются в афишировании, либо лицемерны и притворны.

«Всюду, где наблюдается преступное разбазаривание бумаги, типографской краски, времени и слов, — сказал Моту один старый парсимонец, — оно сопровождается такими проявлениями аморализма, как лицемерие, бахвальство, помпезность, дутые авторитеты, болезненное самолюбие, очковтирательство, скудоумие, халтура».

Поэтому здесь не пишут: «Рады сообщить Вам, что на Ваш счет переведена денежная сумма в размере 37,5 парса». Сообщение гласит: «37,5 плюс». Парсимонцы считают логичным, что финансовое учреждение имеет в виду не галоши, а парсы.

«Экономия слов, — рассказывает Мот, — позволяет парсимонцам за пять-семь минут проводить совещания, которые у нас длятся часами. В помещениях для собраний нет ни стульев, ни кресел, ни столов. Из-за нескольких минут нет смысла присаживаться, доставать бутерброды и сигареты (кстати, парсимонцы не курят совсем), приветствовать собравшихся, произносить вступительное слово, тем более исполнять какую-либо песню, прежде чем перейти к делу. Оттого-то помещения для собраний вовсе не похожи на актовые залы; это небольшие комнаты, где не приходится расходовать энергию, повышая голос.

Собрание обсуждает сразу же суть проблемы. Вступительные экскурсы в историю Парсимонии не практикуются. Участники всегда хорошо подготовлены. Ораторы выступают без бумажки. Излагают только существо вопроса. Здесь не говорят, речь, дескать, идет об организации мусоросбора в районе новостроек Зеленау, а произносят только три слова «мусор в Зеленау». Каждый знает, что район новый и что он засорен, иначе не было бы ни района, ни мусора, а мусор, как известно, надо убирать. Предложения формулируются в самом сжатом виде. На размышление дается минута. Принимается то предложение, которое признано самым рациональным. Мне показалось, что каждый из участников действительно заинтересован в рациональном решении проблемы, а не в том, чтобы протолкнуть свое предложение.

Мне довелось увидеть, как порицают опоздавшего на заседание — впрочем, такого слова у парсимонцев нет, так как на совещаниях не засиживаются. Сдержанная констатация опоздания «ЧЕТЫРЕ СЕКУНДЫ!» — и презрительные взгляды собравшихся заставили опоздавшего на мгновение покраснеть, большего времени этому событию уделено не было».

Лeo К. Мот считает особенно характерными для парсимонцев привычки, связанные с приемом пищи.

Они едят шесть-семь раз в день, но съедают каждый раз не больше трех-четырех ложечек различных кушаний. Прием пищи именуется на Парсимонии «жизненно необходимым удовольствием». На взгляд чужеземца, оно длится едва ли не бесконечно.

«Блюда, которые подаются в тонких фарфоровых чашечках величиною со скорлупку от гусиного яйца, показались мне необычайно вкусными. Разнообразие их безгранично. Определение ингредиентов блюда на вкус стало почти спортом. Парсимонцы способны обнаружить таким образом миллиграмм имбиря или мельчайшую капельку лимонного сока. Они утверждают, что вкус изысканного блюда ощутим лишь спустя два часа после того, как оно отведано. Парсимонцы различают предвкушение, синхровкус и послевкусие. Мне кажется, что нища совершает у них какое-то особенно плавное движение от языка к нёбу.

Когда я предложил моему гостеприимному хозяину свой бутерброд, привезенный с Земли, он сказал, что хлеб похож на картон, а колбаса на резину. Он спросил, не является ли мой бутерброд муляжом, большим макетом, бутафорским реквизитом для пьес о великанах. На стене его квартиры я видел лозунг «Не удовольствие ради еды, а еда ради удовольствия!».

В отличие от нас парсимонцы вкладывают в понятие Удовольствия определенный нравственный смысл. Но, Должно быть, не все еще у парсимонцев гладко, и кое-кто порой лишь изображает удовольствие, чтобы наесться досыта. Иначе разве понадобился бы такой лозунг? Правда, мне ни разу не показалось, что парсимонцы недоедают.

Вместо асфальта или бетона улицы и площади на Парсимонии покрыты газонами, по которым парсимонцы ходят на тончайших подошвах. По мнению парсимонцев, трава на газонах — иногда используется мох — слегка пружинит при ходьбе, что способствует меньшей затрате энергии. Они считают также, что почти беззвучное передвижение не только сберегает силы, но и снижает до минимума шумовое загрязнение окружающей среды. Трамваи и поезда беззвучно катят на высоких колесах со спицами, которые весьма эластичны; сталь настолько высококачественна, а рельсы уложены настолько точно, что расход энергии минимален. На Парсимонии отдается предпочтение рельсовому транспорту, поскольку остальные средства передвижения слишком энергоемки.

Сберегая энергию, парсимонцы стараются говорить тихо и лишь в тех случаях, когда совсем нельзя обойтись без слов; подобия улыбки, едва заметного движения бровей или легкого наклона головы обычно вполне достаточно».

Впрочем, когда Мот показал парсимонцам небольшую книжку в карманном издании, которую он захватил с собой, чтобы развлечься в дороге, то они не смогли удержаться от хохота. «Такого толстенного фолианта, — рассказывает Мот, — им еще видеть не приходилось, они носят с собою устройство для чтения размером со спичечный коробок, устройство связано со специальной библиотекой, из нее можно выбрать любую книгу, при этом задается желаемый темп чтения, вплоть до самого медленного. Можно даже перелистывать страницы или делать что-то вроде этого, нажимая на клавишу «С», пока не будет найдена искомая страница. Устройство позволяет разглядывать иллюстрации, они проецируются на стену комнаты, а парсимонцы разглядывают их, сидя в мягких плетенках из проволоки, называемых креслами. На выставки, в театры или на концерты парсимонцы не ходят, экономя энергию, произведениями искусства они наслаждаются дома; не покидая своих зданий из тонких пневмооболо- чек, они вступают в прямой контакт с деятелями искусства.

Ведущие мастера парсимонского искусства уверяли меня, что без подобного контакта с публикой художественное творчество не доставляло бы им истинного удовлетворения. Разумеется, есть и возможность личной встречи с живым, осязаемым собеседником».

Моту посчастливилось наблюдать одну из таких встреч. Он был свидетелем того, как парсимонский писатель Д. вместе со своим читателем около трех часов вкушал еду из многочисленных фарфоровых чашечек.

«Мне показалось, что все свое внимание они отдавали трапезе. Лишь изредка произносились одно-два слова. «Пожалуй», — сказал читатель по прошествии целого часа, а по истечении второго добавил — «страницы 54–90». «Да?» — сказал автор.

Прощаясь, они кивнули друг другу, что слывет в Пар- симонии преувеличенной любезностью. Я видел читателя, который просто назвал номер страницы и слабо качнул головой. Автор, сидевший напротив, поднял брови, что означало просьбу выразиться определеннее. Читатель вручил ему листок папиросной бумаги со своими замечаниями. Писатель сунул листок в карман. Из его кивка я заключил, что он намерен обдумать возражения. Видел я и другого писателя, который не пожелал тратить силы на то, чтобы положить в карман листок папиросной бумаги, а удостоил его лишь коротким взглядом и оставил лежать на столе. Собеседник перевернул листок другой стороной и написал несколько замечаний на обороте. Однако писатель и на этот раз не притронулся к бумаге, тогда читатель взял листок и положил к себе в карман. Для какой надобности, я не понял».

Лео К. Моту понравилось, что парсимонские ребятишки не учиняли гвалта ни дома, ни в школе. Учителя и родители разговаривали с ними взглядами, например, школьника взглядом вызывали к доске; ученику снижают оценку, если он затрачивает для ответа лишние звуки: «двадцать плюс семнадцать» — какое многословие! Достаточно сказать: «два ноль один семь». А в ответе будет не «тридцать семь», а «три семь». При вычитании «минус» обозначается тихим кратким мычанием.

Мот слышал, как школьники читали парсимонские сказки.

«Непарсимонцу покажется странным, что богатство, золото, драгоценности, роскошь, великолепные замки не играют в этих сказках никакой роли. Величайшее счастье, которое выпадает принцу, состоит в том, что он находит трамвайный билет, неплохо сохранившийся, и строит из пего дом, чтобы зажить в нем со своей принцессой. Другой нринц вешает на дерево свой дождевик, а стекающие капли крутят ему несколько гидротурбин».

Мот полагает, что здешние игры воспитывают детей в истинно парсимонском духе. Среди обладателей роллеров первым считается не тот, чья машина самая мощная и блестящая, а тот, у кого роллер самый легкий, непритязательный, экономичный. Понятно, роллер надо сделать своими руками, желательно по собственным чертежам. Маленький парсимонец сам мастерит себе вертушки, сначала, конечно, ему помогают родители. В ветреную погоду ребята берут вертушки и гоняются взапуски на легких роликовых коньках. Одна из самых популярных игр состойт в поисках мелких предметов на улице. Того, кто панде! толку, чествуют как победителя.

Изучив статистику парсимонского здравоохранения. Мот обратил внимание на то, что здесь неизвестны диабет, ожирение, почти не встречаются болезни печени и желчного пузыря. Не наблюдается и дистрофия. Зато парсимонцы подвержены простудам, они склонны к обморокам и тошноте.

«Причиной частых простуд является, — утверждает Мот, парсимонская одежда, которую тут называют «пленкой». Она прозрачна, в холодную погоду парсимонцы надевают по нескольку «пленок», а между ними надувают теплый воздух, при этом строго следят, чтобы количество теплого воздуха не превышало той нормы, которая предусматривается для преодоления того или иного расстояния. Порой в расчет вкрадывается ошибка, но никогда в сторону перерасхода, скорее уж теплого воздуха не будет вовсе.

Однако главную причину простудных заболеваний следует искать в известного рода «перегибах». Видные парсимонисты распространяют учение о том, что тело парсимонца должно быть прозрачным. Поэтому дамы стараются продемонстрировать свои кости и кровеносные сосуды, прибегая к диетотерапии, а если она не помогает, то подкрашиваются синим карандашом. Мужчины также не устояли перед модой. Иметь на теле хотя бы тонкий слой жира — просто не по-парсимонски. Излишней роскошью считается и волосяной покров, обрезанные ногти сдаются для промышленных нужд. Парсимонцы обривают голову и тело, расписывая обритые места красками, но потери тепла это не компенсирует. Впрочем, меня заверили, что подобные «перегибы» идут на убыль. Некоторые идеи прежних парсимонских теоретиков подтвердили свою полезность. Если что-нибудь сжигается, то газовые продукты сгорания обязательно собираются и из них изготовляются разные нужные вещи. Благодаря этому воздух на Парсимонии ничем не пахнет.

Глубочайшее впечатление произвела на Мота любовь у парсимонцев. Объяснения в любви признаны здесь высшим проявлением лицемерия, которое, по логике парсимонцев, всегда сопровождается расточительством и наоборот, а потому подлежит осмеянию и осуждению. Мот видел парочки, которые просиживали часами без единого слова, потом вставали и уходили куда-то, как предполагает Мот, для полового акта. Любовные недоразумения происходят у парсимонцев крайне редко, из-за чего эта тема стала одной из главных в романах о любви. Она недовольно поджала губки, а он из-за скупого освещения не заметил, или же он поставил стакан на стол чуть громче обычного, выражая душевные переживания, а она не обратила внимания. Таковы трагические ошибки.

Мот далек от того, чтобы называть парсимонцев скупыми. «Напротив, они сунули мне в карман две сотни мелких бусинок, которые я поначалу даже не заметил. Это были их деньги, «парсы». Парсимонцы очень ловко обращаются с ними, а я все время ронял. Привыкать было трудно. Я сломал несколько хрупких роллеров и кресел, то и дело терял подаренные бусинки и заметно осунулся, хотя, по парсимонским понятиям, ел неприлично много. Однако я ни разу не услышал неделикатного замечания насчет своей неловкости или обжорства. Парсимонцы сочли бы такое замечание нерациональным, поскольку оно не поправило бы дела, к тому же срок моего пребывания был ограничен.

Накануне отъезда я беседовал с несколькими интеллигентными нарсимонцами разных профессий о том, какие цели преследует режим экономии. Они ответили, что никаких; если что-либо расходовалось понапрасну, то парсимонцы испытывали неприятные чувства, прямо-таки болезненные ощущения, так уж они устроены.

Известный экономист Алю Прилл, пригласивший меня на Парсимонию, объяснил, что парсимонцы превыше всего ценят свободу. Парсимонский образ жизни обеспечивает им свободу и независимость. Я сдержанно кивнул. Для землян понятие свободы тесно связано с изобилием, роскошью, беззаботным потреблением, жизнью на широкую ногу. Свобода, позволяющая тратить без оглядки, составляет одну из эмоциональных основ нашей цивилизации. К числу любимых наших сказок принадлежат те, где Ганс находит неисчерпаемые залежи урана или неиссякаемый источник жизненного эликсира — нефти. Да, когда мы думаем о свободе, то представляем себе избыток.

Я тактично поинтересовался, не испытывает ли Парсимония недостатка в полезных ископаемых или продуктах питания. «Нет, — ответил Прилл, — мы обеспечены ими на столь длительный период, что его количественная оценка потребовала бы слишком много времени. Если бы мы занялись расчетами, возникла бы критическая ситуация. Наша свобода была бы поставлена под угрозу. Этого мы не допустим».

Я пригласил коллегу Прилла посетить Землю с ответным визитом. Здесь он получит возможность ближе познакомиться с нашим пониманием свободы. Надеюсь, ему удастся в большей мере приспособиться к нашим условиям, чем это получилось у меня на Парсимонии. Понравится ли ему у нас? Сомневаюсь. Однако научный обмен необходимо продолжить, для чего не следует откладывать выезд экспертных комиссий обоих партнеров».


Из старинных архивов

Компенсатор времени

Система возврата потерянного времени (или, как ее еще называют, система компенсации времени) была, по всей видимости, создана довольно известной в свое время изобретательницей Телефонией Белль. Однако она не оставила описания своего изобретения, и ни в одном патентном архиве на земле нет документов, касающихся истории его создания.

Существует, правда, говорящая картинка, довольно- таки заезженная, на которой мы видим изобретательницу, прикрепляющую своему клиенту плоский пластмассовый кружок. «Это счетчик ценности времени, — говорит Телефония слегка потрескивающим голосом. — Не снимайте его, где бы вы ни находились. Только тогда он благодаря своей сверхчувствительности сможет зафиксировать время, проходящее для вас без пользы, впустую. Время, которое вы хотели бы получить обратно. По учащенному или, напротив, замедленному пульсу он определяет также, согласны ли вы с тем, что время протекает для вас впустую, или же подсознательно этому противитесь». Человек, которому исследовательница прикрепляет счетчик за ухо, выглядит несколько настороженным. «Это не больно», — успокаивает Телефония Белль. Ростом она головы на две выше своего клиента, руки ее обнажены, щеки пылают румянцем. Ей то и дело приходится наклоняться к клиенту, сидящему в кресле.

Еще одна говорящая картинка зафиксировала изобретательницу возле кассового аппарата — она как раз вкладывает в выступающую полукруглую часть миниатюрный измеритель ценности времени. «Он входит сюда совершенно свободно», — говорит Телефония Белль, и мы слышим легкий щелчок.

Этот щелчок — все, что нам осталось от самого аппарата.

Зато существует прямо-таки гора документов, протоколов, тематических карточек, разрозненных обрывков стенограмм (сотни дискуссий были вызваны к жизни появлением на свет системы возврата времени). Профессор Темп, который вот уже шестьдесят пять лет проводит опыты в своей космической лаборатории, стремясь доказать абсурдность материализации понятия «утечка времени», все эти документы называет не иначе как медиумным хламом эпохи пустой болтовни. Когда его спрашивают о самой Телефонии Белль, он только плечами пожимает. Профессор не соглашается с нами ни тогда, когда мы выуживаем статьи из старых газет в архивных подвалах, ни когда прокручиваем полуистлевшие магнитофонные записи. Документы, которые мы пересылаем ему по каналу космической связи для научного анализа, он в лучшем случае воспринимает как акустические или оптические свидетельства неудавшихся попыток материализовать процесс утечки времени… Но ведь бессодержательные звуки и радиоволны или же световые зигзаги, ничего, кроме самих себя, не выражающие, вполне сослужат профессору Темпу ту же службу.

ИЗ ПИСЕМ ИЗОБРЕТАТЕЛЬНИЦЕ

Координатор-манипулятор, делопроизводитель:

В процессе своей ответственной работы координатора манипуляторов и манипулятора координаторов я неизменно замечаю следующее: бытует убеждение, что пустому времяпровождению обязательно сопутствует дремотное, а то и сонное состояние человека. Убеждение это не соответствует фактическому положению вещей. Оказывается, как раз при внешне высокой активности, мобильности человека часто наблюдается эффект пустой траты времени, величину которой, однако, можно будет просчитать лишь тогда, когда будут известны результаты всей координационно-манипулятивной работы. Посему для улучшения системы предлагаю при рассмотрении заявлений о возврате времени учитывать не только физиологические обмеры, но и анализ данных — в частности, о том, каких результатов добился данный человек за то время, которое обозначено заявителем как потраченное впустую. Необходимо также учитывать, оказались ли результаты этой деятельности полезными для общества (если да, то возврат времени не производить).

Бывший архитектор, ныне пенсионерка:

Оценить качество жилищного вместилища по-настоящему можно лишь тогда, когда оно не только не развалилось, простояв как минимум сто лет, но и было все это время заселено жильцами. Я здесь имею в виду тенденцию последних лет повсеместный уход жильцов из жилищных вместилищ. В результате многие произведения архитектуры (над которыми творцы, бывало, работали чуть ли не всю свою жизнь) стоят теперь пустые. Получается, время, затраченное на эти сооружения, было затрачено впустую? Может ли архитектор в таком случае потребовать возврата? Я думаю, правильнее всего определять количество времени, затраченного впустую, уже после строительства и использования жилищного вместилища. То же относится и к жизни человека, когда подсчитывать количество зря потраченного времени разумнее всего было бы перед статистически ожидающимся концом его жизни (вопрос лишь в том, к чему тогда человеку возврат этого дополнительного времени).

Пожилой человек, основательно потрепанный судьбой, по его собственному выражению, «тертый калач»:

Очень трудно определить, когда, при каких обстоятельствах время можно считать потерянным или проведенным впустую. Во многих случаях (и, если я правильно понимаю, исключительно в этих случаях) время должно быть возвращено, только если оно было потеряно по чужой вине. Зачастую время человека теряется попусту вне зависимости от его воли. Именно здесь и может возникнуть слишком упрощенный взгляд на вещи.

Если, например, человек, который, как когда-то я, был солдатом и должен был все время тренироваться — бегать, прыгать, ползать, стрелять — или, как лошадь, вкалывать над тем, что впоследствии не пригодилось (например, над созданием какого-либо специального уничтожающего устройства), то мы вправе будем сказать: время этого гр-на X. прошло впустую, никакой войны не случилось и данный субъект должен получить свое время обратно. Но точно так же можно было бы сказать: именно благодаря тому, что гражданин X. так много тренировался и построил так много уничтожающих устройств, война не разразилась, следовательно, он ни секунды назад не получит. Ну а если все же война началась, надо было бы, вероятно, поинтересоваться, проиграла ли войну страна гр-на X.? Если да, то время должно быть возвращено. Но оно, опять, может считаться и затраченным впустую, если гр-н X. угодил в плен. Он имел бы право потребовать: дескать, верните мне это время!.. Но как быть в случае, если ему как военнопленному пришлось много работать, то есть создавать некие чужие ценности, которые он недавно сам разрушал? Разве имеет он право и в этом случае требовать возвращения времени? И не перемешалось бы тогда в равной степени пустое время и наполненное смыслом? Хотя всякий раз можно было бы опять-таки задать вопрос: с чьей точки зрения? Если бы страна гр-на X. победила, он мог бы, наверное, совсем по- другому распорядиться своим временем. Построить, например, биологически здоровое жилье. Или собрать коллекцию античных жестяных банок. Или же заняться самообразованием. Но из-за двойственного характера той эпохи он мог бы потребовать возврата всего лишь пятидесяти процентов зря потраченного времени. А как быть, если то, что построил гр-н X., будучи военнопленным, снова начисто разбито и превратилось в прах? С кого требовать возврата?

Да и моралисты к тому же могут сказать: для морального самосовершенствования гр-на X. плен был очень полезен, у человека появилось время углубиться в самого себя. А если он этого не сделал, то не имеет права ничего требовать обратно.

Ну а если бы гр-н X. погиб на войне? Он не смог бы тогда воспользоваться положенной ему средней продолжительностью жизни. Если б он погиб в двадцать лет, то, кроме времени, потраченного на армейскую муштру, у него оставалось бы еще лет восемьдесят пропавшей жизни, которые он пролежал в могиле. Но, поскольку он был мертв, он не смог бы, конечно, воспользоваться этим временем. А если бы право на это время предъявили его наследники? Его мать, к примеру, — она не смогла бы полноценно использовать эти восемьдесят лет, если учесть, что средняя продолжительность жизни условно составляет сто лет. А если у нее самой было немало лет пустого времени? Да к нему еще прибавились бы унаследованные от сына? В таких случаях один какой-нибудь человек стал бы обладателем огромнейшего количества времени. Даже в том случае, если бы он непрерывно занимался чем-то полезным для себя и для других и ни секунды не терял бы впустую, — все равно гора времени почти бы не уменьшалась. Но разве это не привело бы к социальной несправедливости?

ОБРЫВКИ ОДНОГО ИНТЕРВЬЮ

— Что нового привнесла в жизнь ваша система, фрау Белль?

— То, что впустую потраченное время возмещается теперь не деньгами, как было принято раньше (ну разве что в самых общих чертах). Если, например, кто-то вынужден был работать дольше, нежели предусматривал закон о рабочем времени, и не получал при этом платы за сверхурочные, он мог это время затем просто отгулять. Например, на следующий день выйти на работу часом позже.

— Почему вы считаете, что речь шла о пустой трате времени? Ведь в это время человек работал и даже что-то производил?

— Впустую, подразумеваю я, оно было потрачено в тех случаях, когда рабочий не получил деньги за отработанное время. Если работа его интересовала только с точки зрения получения за нее денег, тогда, разумеется, сверхурочное время шло для него впустую. Но даже если он работал охотно и с интересом выполнял задание, не рассчитывая на деньги, все равно для него было бы очень выгодно получить оплату натуральным временем. Он мог бы использовать это время для того, чтобы укрепить здоровье или повысить образование. Деньги в качестве эквивалента времени я считаю понятием устаревшим.

— Однако все еще довольно часто бывает, что человек, по чужой вине попавший в больницу или в штрафизолятор (то есть он был ограничен или лишен свободы использования своего времени), требует возместить потерянное время именно деньгами.

— Да, это бывает. И все же в большинстве случаев заинтересованные лица предпочитают получить в качестве возмещения не деньги, а время.

— Еще вопрос: откуда вы возьмете время, которое хотите возвращать, из какого резервуара?

— Об этом я пока предпочитаю умолчать.

СООБЩЕНИЯ, ИССЛЕДОВАНИЯ, КОММЕНТАРИИ

Сегодня полиция арестовала спекулянта временем К., который подозревается в том, что организовал несколько угонов самолетов, опозданий поездов, поломок морских судов, чтобы путешествующие на них обрели право на возврат напрасно потраченного в дороге времени. За это он взимал с каждого налог в размере 25 процентов времени, которое должно было быть возвращено пассажирам. Как известно, он является владельцем бюро путешествий во всех крупнейших городах мира. У некоторых его постоянных клиентов были найдены векселя на возврат времени общей суммой до 1700 лет.


Очевидно, пора издать закон, который ограничит возможность распоряжаться временем, как обычной собственностью. Кроме того, следует учитывать, можно ли считать время индивидуальной собственностью, если оно превышает продолжительность жизни самого индивидуума. Надо проверить также, может ли возврат времени иметь обратный ход. В каких случаях требование возврата времени теряет силу. Юридически существует неясность: имеют ли право бывшие школьники требовать возврата времени за, с их точки зрения, впустую затраченное время на пережевывание (как они это называют) старого материала, не несущего новых знаний. Может ли существовать требование возврата времени, потраченного на половую жизнь? И разве не следует, в конце концов, проверить: может быть, есть проходимцы, сознательно превращающие время в пустопорожнее?


Фрау Телефония Белль не разглашает, как ей удалось возвращать время, затраченное впустую. Правда ли, что мы располагаем бесконечным количеством времени? Если пространство ограниченно, то и время тоже должно быть ограниченно. Если бы оно было бесконечно, его не надо было бы требовать обратно. И в таком случае кое-какое сознательно неправомерное разбазаривание времени с целью последующего получения его назад было бы не таким уж заманчивым.

Сегодня же, к сожалению, дело обстоит таким образом, что некий завзятый прожигатель жизни может заполучить огромное количество времени, если поставит целью все это впустую потраченное время (разумеется, заверенное документально) потребовать себе возместить, чтобы опять быстренько его прокутить, тем самым все увеличивая свои накопления. Торговцы, скупающие время, бороздят теперь весь свет, звонят в каждую квартиру, чтобы, накопив таким образом огромное количество времени, пустить его потом в оборот (они, безусловно, являются одним из самых отвратительных явлений нашего времени). С другой стороны, правда и то, что в некоторых семьях их ожидают с нетерпением, особенно если к концу месяца с деньгами становится туговато. Люди продают немного времени, потраченного попусту и документально удостоверенного. Итак, мы не можем более закрывать глаза на то, что у нас появился еще один неофициальный вид валюты — валюта времени. То есть время стало сейчас такой же обменной валютой, какой когда-то были сигареты.

Однако именно те, кому действительно крайне необходимо дополнительное время, ничего от этой системы не выигрывают. К чему им кусочек бумаги, которым подтверждается, что им положен возврат такого-то количества времени. Они действуют на свой страх и риск и тайно используют навязанное им пустое время, чтобы потратить его для собственного образования или отдыха. На бумажке у этих людей времени совсем нет. И они были бы несчастны, если бы не требовали все же вернуть с пользой потраченное ими впустую время. Но обычно они хотят получить возмещение не временем (имеется в виду натуральным временем). Ибо совершенно вопреки замыслу изобретательницы в настоящее время возникло так называемое бумажное время, то есть временные деньги, то есть деньги, ходящие в качестве эквивалента времени.

СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС

Президент правления промышленности и научных исследований г-н фон Н. возбудил против фрау Телефонии Белль судебное дело. Он отставал от своего конкурента и потому купил время, за счет чего теоретически мог бы обогнать своего соперника. Но такого результата не последовало. Несмотря на то что конкурент, как и прежде, страдает от недостатка времени, он успел изобрести новую электронную систему более высокого класса и опять намного опередил г-на фон Н.

Фрау Белль утверждала, что истец недопонял смысл системы возврата времени. Трудности, возникающие при использовании этой системы, основаны на укоренившихся неправильных представлениях о времени и отсталых принципах экономии времени у большинства заявителей. В связи с этим поднят вопрос: следует ли подвергать штрафам того, кто с пользой расходует все свое (изначально принадлежавшее ему) индивидуальное или общественное натуральное время? Может быть, надо хотя бы издать указ, требующий от каждого расходовать время в соответствии с предписанным ритмом? И не извлекать из времени больше того, что в нем хронометрически, строго по часам, заключено?

ПОБОЧНЫЕ СЛЕДСТВИЯ СИСТЕМЫ

Если Телефония Белль рассчитывала с помощью своей системы вернуть в обращение умершее время, то, похоже, получилось все как раз наоборот. Еще никогда не расцветал у нас такой бюрократизм, как после пробного ввода в действие ее системы. Еще никогда расход бумаги на заявления, формуляры подтверждений, статистические и ознакомительные анкеты не был столь велик. Для того чтобы доказать, будто полчаса времени у кого-либо прошли впустую по чужой вине, заявителю требуется два дня, чтобы собрать необходимые справки и другие документы в различных контролирующих и утверждающих инстанциях. Время рассмотрения заявлений в последние месяцы растянулось в среднем до семи месяцев. В нашем городе (250 тысяч жителей) необходимо было создать одиннадцать новых учреждений. Среди них, в частности, раздаточный пункт счетчиков ценности времени. Они сейчас прикрепляются за ухо уже младенцам — сразу после рождения.


«Мы забыли, что такое спокойно есть, не говоря уже о том, чтобы насладиться этим, — пишет фрау Л., мать троих детей. — Мы только и делаем, что сидим и заполняем заявления на возврат времени или шлем предупреждения обработчикам в учреждения Возврата Времени. Мы теперь почти не беседуем друг с другом, потому что все время думаем: а не трачу ли я сейчас время зря? И чья в этом вина? С кого его можно потребовать? Как мы можем его использовать? Хватит ли мне еще формуляров для заявлений?

Вот единственные вопросы, которые еще обсуждаются за семейным столом».


На мой вопрос, каким конкретно образом заявитель принимает Возвращенное Время, секретариат Телефонии Белль ответил: каждый ребенок знает, что время притекает к нему через помещенный за ухом индивидуальный Накопитель Времени, который действует до тех пор, пока не передаст все потраченное индивидуумом, а затем Возвращенное Время. На мой вопрос, не опасно ли для здоровья постоянно получать приток времени, не может ли тут возникнуть некоторое перенасыщение (сродни чувству переедания), не появится ли отрыжка и не разовьется ли глухота, — мне разъяснили, что это может произойти лишь в том случае, если я не буду немедленно тратить Возвращенное Время, а стану его накапливать. Они дали мне упаковку таблеток для регулирования времяпровождения, которые я должен принимать каждые три часа. Ночью тоже. Одно лишь рассасывание принятых таблеток занимает такое большое количество Возвращенного Времени, что я до сих пор не мог пожаловаться на те или иные физические или прочие недомогания.

КУДА ИСЧЕЗЛА ТЕЛЕФОНИЯ БЕЛЛЬ?

(Заметка в газете)

С прошлой недели изобретательница системы Возврата Времени исчезла. Количество жаждущих попасть в ее боксы Возврата Времени так возросло, что не все клиенты могли быть удовлетворены. Многим боксам ожидающие нанесли повреждения. Пронесся слух, что на письменном столе исследовательницы было найдено письмо, содержание которого полиция не хочет предавать гласности. А вдруг это самоубийство? В последнее время Телефонию Белль стали подозревать в обмане. Кроме того, промелькнуло известие о том, что якобы с помощью крошечных элементов стало возможным останавливать время, когда оно грозит пройти впустую, и пускать его в ход, когда снова произойдет нечто существенное. Тем самым изобретение Телефонии Белль было оставлено далеко позади.

УТРАЧЕНО НАВСЕГДА?

Других документов об изобретении, которое считается утраченным, до сих пор не найдено. Кто знает, отыщется ли когда-нибудь последнее письмо Телефонии Белль, в котором вполне может быть сказано: «Я никогда не отрицала, что все это лишь эксперимент». И все же недавно в каком-то полуразрушенном здании отделения связи было найдено нечто вроде ящика, который очень напоминает бокс Возврата Времени. Внутри он был абсолютно пуст.


Из старинных архивов

Заметки левитатора

Без всяких виляний и разной таинственной чепухи я намерен описать, как мне после напряженной тренировки удалось поднять себя в воздух, но описать так, чтобы любой гражданин был в состоянии, немного поупражнявшись, выполнить то же самое и на той или иной высоте парить в пространстве в течение более или менее продолжительного времени.

Предварительные замечания. В практикуемом мной виде левитации я исхожу из того, что тело способно оторваться от поверхности земли в том случае, если сконцентрирует всю заключенную в нем энергию — дефинируют ли ее как волевую, электрическую или механическую (я не догматик, главное — подняться) — таким образом, чтобы она оказалась сфокусирована, как в собирательной линзе, и тем обеспечила отделение от земли.

Дополнительные замечания. Некоторые из граждан утверждают, что птицы хотя и летают с помощью своих движущихся вверх и вниз крыльев, но для отрыва от земли нуждаются все же в так называемой концентрированной энергии, а крылья, по их мнению, в большей или меньшей степени служат для управления и для увеличения скорости полета, и человек, считают они, мог бы пользоваться для этого руками или, скажем, руками с укрепленными на них крыльями, но вначале требуется концентрированная энергия. Именно эти люди и утверждают, будто человек произошел от птицы. Я не могу, да и не хочу, ничего сказать по данному поводу. Вопрос этот может приобрести интерес лишь тогда, когда все люди будут способны к биологическому полету или хотя бы к парению.


РУКОВОДСТВО ПО ВЫПОЛНЕНИЮ ВЗЛЕТА

Первая фаза. Расслабление

Внешние условия. Удобное, как можно более «воздушное», обтянутое мягким губчатым материалом сиденье. Правда, и на этот счет существуют различные мнения, обнимающие диапазон от жесткой скамьи до тонкой перильной штанги. Могу ручаться лишь в отношении собственной методы. Легкая одежда! Успокаивающая музыка. (Последнее — не строго обязательно.)

1. Общее мышечное расслабление. Для достижения необходимой расслабленности постараться принять позу обвисшей на нитках марионетки. Начинать легким покачиванием корпуса с постепенным затуханием колебаний. Тело должно обрести такую степень раскрепощенности, чтобы при внешнем воздействии со стороны другого тела без сопротивления отклоняться в любом произвольном направлении.

2. Психическое расслабление. Отключение всех еще оставшихся мыслей. Этого легче достигнуть, если обратиться вначале к зрительным представлениям текучего, струящегося: плавное покачивание морских волн, колышущиеся под ветром поля, скольжение стрижей в воздухе и проч. в соответствии с индивидуальной отзывчивостью. Эти, поначалу конкретные, зрительные образы должны принять затем отвлеченную форму: вместо покачивающихся, несущих тебя волн — абстрактные волнообразные линии. Но и эти абстракции должны раствориться в чистой идее колыхания как такового.

Вторая фаза. Энергетическая концентрация

Итак, необходимо собрать теперь высвободившиеся в результате расслабления энергии. Места их концентрации — локоть, запястье, коленный сустав, голеностопный сустав и позвоночник. Мозг подает сигнал к началу концентрации и ведет сосредоточенное наблюдение за ее ходом, что требует довольно длительной тренировки. Внимание! Конкретных команд, таких, как «Направляю энергию к суставам! Хочу свободно парить!», следует избегать. В случае непроизвольного формирования такой ошибочной ситуации начать упражнение заново.

Третья фаза. Самоотделение от земной поверхности (отрыв)

Еще одно предварительное замечание! Для отрыва требуется качественно иное состояние сознания, чем обычное для нашего времени. Это иное сознание, как утверждают теоретики самопарения, обнаруживается у сегодняшнего человека лишь в незначительных остаточных количествах. Но все-таки оно имеется. Откуда бы иначе взяться горячей людской тоске по вольному парению? Вернемся, однако, к проблемам взлета. Прежде всего следует наметить отчетливый и ясный пункт, который можно определить как «момент и точка отрыва». Само собой разумеется, что оба пункта непременно совпадают! Тщательнейше следить за этим. Отрыв происходит резким, коротким рывком, в результате того, что (Здесь текст обрывается.)


Семейный досуг

Дедушка и внучек о Fa и Cre

Для вып. важн. обществ, задачи сроч. треб, абсол. безы- нициаг., лишен, фантазии, адинамическ. личность, не искл. креик. пенсионер. Полезн. связи и дон. лы. гаран- тир. Предл. (только серьез.) напр. по адр.: а/я VII/3876— 771

— И вот такое теперь на каждой странице, — сказал Филип Носталь, — причем уже много недель подряд. Это объявление, например, мелькает с самой Пасхи. В жирной рамке, оранжевыми буквами, да еще и светящейся краской. Но несмотря ни на что — ни единая лишенная фантазии человеческая душа не дает о себе знать. И не даст. Когда я скольжу, бывает, ночью, за своей маленькой пива, то меня повсюду преследуют, повсюду слепят мне глаза вопли о помощи:

Срочно требуются!

Мужчины и женщины без креативности [6]. Желательно медицинское подтверждение.

Ищу партнера для мирной, свободной от фантазий совместной жизни, без всяких замыслов, выдумок и идей. Непременное условие: отсутствие любых интересов.

— Пылающие слова гонятся друг за другом в огненной карусели, осыпаются падающими звездами с неба и складываются в тексты, зазывные картины реклам ползут по каждой второй стене. Толстенький человечек в уютно накачанном кресле, окруженный веселыми и незамысловатыми живыми картинками, горшочками «Лакомка» и посверкивающими пестрой глазурью женскими формами: так восхитительно живется папочке, оттого что он с неопровержимостью и без остатка лишен воображения.

Господин Носталь спросил своего внука, который, сидя на ковре, производил эксперименты с огнем и начал уже, без какого-либо оригинала или исходного образца, прожигать в нем сложный узор:

— Сознайся-ка честно, ведь и ты не можешь себе представить, что значит быть человеком без всякой фантазии, а? Однако ты согласишься со мною в том, что больше так, как теперь, продолжаться не может, катастрофа уже стучится в двери.

Внучек господина Носталя, не отрываясь от своего занятия, сказал:

— Ты переживаешь и плачешься потому, что жил ребенком в других условиях. Вот постоянно и сравниваешь. Мне известны только исторические описания из учебников, и я им не доверяю точно так же, как и твоим трогательным повествованиям о том, какой скудной фантазией обладали твой папа и твой дедушка и как они опасались возникновения больших сложностей, поскольку ты был первым в семье ребенком с таким мощным зарядом фантазии и зиждительных импульсов. Но потом они только и радовались. Ты непрерывно выявлял скрытые возможности и свойства разных предметов, все время что-то разбирал, переделывал, и родителям было не так скучно. Случались, понятно, и недоразумения, потому что ты беспрестанно что-нибудь перефункционировал, а у них было довольно-таки одностороннее представление о назначении некоторых вещей, но, в сущности, они были довольны, что подвергли тебя дородовой генной терапии. Так все делают, сказали они себе. И если в наши дни всякий вооружен богатейшей фантазией, то пусть будет таким и наш сын. Иначе как ему пробиться в жизни? Их огорчало, что сами они уже не годятся для Fa- и Сге- обработки. Отсутствие фантазии было словно тавро отсталости, старости, закаменелости. И в самом деле, их скоро отправили на пенсию по ранней категории. Но ты любил их как безумный — я знаю, знаю.

— Да, — сказал господин Носталь, — никогда им не приходило в голову сделать что-нибудь такое, что могло бы мне всерьез помешать. Папа каждый день отправлялся подвижным тротуаром к ближайшей станции тюбинговой подземки. Тротуар № 897. Ровно в семь тридцать он становился на движущуюся полосу прямо перед нашей дверью, и я видел его плавно удаляющуюся спину, а восемью минутами позднее и мама скользила прочь. Точно в четыре часа двадцать одну минуту они снова подкатывали к дому. Подробностей о том, куда возила их по трубам подземка, они никогда не рассказывали, говорили: «На работу». Что это была за работа, они не уточняли. И мне стало понятно, что она их абсолютно не интересует. Было бы бестактно настаивать на объяснениях. Дедушка с бабушкой мне тоже не докучали. Так что я мог дать полную волю своей фантазии и креативным способностям.

Внучек сказал:

— Да, а вот в старинных книгах написано, будто прежде, под властью лишенных фантазии государственных чинуш, да и родителей, учителей и всяких других притеснителей, жизнь обладавших фантазией была ужасна, их креативность встречала противодействие везде и во всем, их сажали, их даже убивали, если только они сразу не убивали себя сами.

— Что ж, возможно, возможно, — согласился господин Носталь. — Такое вполне могло происходить, когда редко еще встречались наделенные фантазией, творческие натуры, когда они были продуктом случайности, странной игрой природы и потому воспринимались обществом как нечто аномальное. Когда я родился, стало уже как раз входить в обычай до рождения экипировать детей генами Fa и Cre — фантазией и креативностью, стремлением к творчеству, способностью к созиданию. И мои родители терпеливо слушали меня, они поражались и восторгались, когда я старательно раскурочивал что-то или пачкал краской все подряд; они видели проявление высшей степени Cre, если сток ванны вдруг оказывался переведен в другое русло и на кухне начинал плясать фонтан, пусть даже при этом уплывал наш ужин. Конечно, и у них иной раз сдавали нервы — скажем, когда я сконструировал новые окна, из которых постоянно дуло, поскольку стекла совершенно свободно болтались в рамах и колебались на ветру, но зато переливались при этом чудесными красками. Однако именно потому, что мои родители тоже ворчали, а я ощущал в этом отголосок подавления и преследования, моя фантазия и моя креативность набирали силу. Но, как мне теперь кажется, надо было оставлять сколько-то детей со слабой прививкой, а то и вовсе без Fa и Cre или варьировать по интенсивности и встраивать при этом механизм доминантной наследственности. А поскольку об этом не позаботились, то жизнь на нашей Земле и дошла до такого хаотического состояния. Вот мы и влачим это жалкое существование просто потому, что нет больше ни одного человека, способного слушать другого с удивлением, с неудовольствием, вне себя от возмущения или бестолково вытаращив глаза, ни единой человеческой души, которая по недостатку воображения чинила бы нам какие-то препятствия. Встречал ты хотя бы раз какие-то препятствия в проявлении своих Fa и Cre?

— Да всю дорогу, — раздраженно огрызнулся внучек, — одна болтовня твоя чего стоит, когда мне надо сосредоточиться на ковровом узоре. Ну вот, одна дыра теперь выгорела чересчур широко.

— Сделай из нее большой цветок.

— Тебе обязательно надо вмешиваться, когда я что- нибудь делаю? А ведь это мой узор, ведь это я его создаю.

— На моем ковре, — возразил Носталь.

— И весь замысел целиком мой собственный. Как у тебя вообще хватает совести пытаться к нему примазаться, козыряя своим ковром? Я сам придумал взять твой ковер, потому что именно твой такой махристый и лучше воняет горелой пылью, когда прожигаешь в нем дыры, чем мамин. Узор, который я выполняю, еще и ароматический узор.

— Ну-ну, я не мешаю тебе, мой мальчик. Но посмотри только на наши города, на все это незавершенное, на все это начатое в одном стиле и продолженное в полдюжине других, а там и вовсе остановившееся — руины… Да можно ли эту выставку ужасов и городом-то назвать? Н-да, в прежние времена… тогда один квартал походил на другой. Тогда все умещалось в приличествующих делу формах школьной геометрии. Улицы — как по шнурочку, в таких не заплутаешься, уличные транспортеры доставляли пассажира точно к желаемому пункту. Немного, может, и скучновато, согласен, но именно в силу этой скуки, на этом сером, пресноватом фоне груды покрытых краской, бывших когда-то предметами материалов и частей, обломочные творения из всех жилищ, извергаемые шахтами мусоропроводов, выглядели столь волнующе, привлекательно. Редкие родители не бывали горды тем, что перед дверьми у них громоздился самый большой Fa- и-Сге-террикон. Позднее стали придавать значение утонченному разнообразию и цветовой нюансировке. Так увлекательно было прогуливаться, исследуя встречавшиеся по пути груды. Какое богатство решений! И постоянно от кучи к куче передвигались научные комиссии из различных отраслей промышленности, выколупывая вдохновляющие идеи для новых разработок.

— Кучи у нас есть и сейчас, — продолжал Носталь, — но серый фон исчез. Нет больше прямых, как стрела, улиц, одни изгибы да повороты, лабиринты, тупики и обрывающиеся вдруг дороги. Ни один дом не может хотя бы отдаленно напоминать другой. Мой, например, имеет форму вытянутого лимона, поры его кожуры окна, а из острого носика мы с помощью выходного рукава спускаемся вниз. Я был доволен, когда сконструировал свой дом. Ладно, тебе он не нравится. А что ты скажешь насчет бутылки, в которой ютится мой сосед и из которой должен выбираться ползком? В нашем городе двадцать различных транспортных систем: движущиеся тротуары, подземные и надземные трубы, катки-цилиндры с ножным приводом, в которых выбиваешься из сил. Недавно я, устав до смерти, еле добрался на конференцию, из-за того что снова перепутались целых семнадцать систем. В зале, где мы заседали, прозвучало немало разных выступлений, но проблема транспортного сообщения так и осталась нерешенной. Я, разумеется, не стану отрицать, что кое-кто и соглашался порой с предыдущим докладчиком, однако немедленно принимался развивать его предложение дальше. Играл с ним. Варьировал его. И мы в итоге остались с кучей вариаций. Ну а теперь никуда, конечно, не денешься — все вариации будут реализованы. Ведь все мы без исключения наделены, к сожалению, необоримой настойчивостью и пробивной силой. После собрания я шел домой со своим давним другом Лео. И по удивительному совпадению нам обоим вдруг захотелось одного и того же рыбного салата. Но павильон уже снова переквалифицировался: теперь здесь угощали грибами. Правда, во многих видах. Подавали даже лишенные яда красные мухоморы. А нашим рыбным салатом кормили, вероятно, где-нибудь в другом месте. И мы отыскали его, но это уже был не тот, не наш, в нем ощущались посторонние нюансы, он был красного, а не фиолетового цвета и ничуть не светился в темноте. С подпорченным настроением мы добрались до улицы, где живет Лео, он хотел показать мне свой новый дом в виде кусточка спаржи. Тут мы угодили в отвалы Fa и Cre и никак не могли выбраться из этих продуктов демонтировочной деятельности нового молодого поколения. «О, если бы нашелся хоть один- единственный человек, — воскликнул друг Лео, — который сумел бы надежно и без затей запрограммировать надежный и без затей, послушный старомодный компьютер — на оптимальную организацию работ по устранению этих завалов, детищ проявления Fa и Cre!» Я сказал, что нам пригодился бы и еще один, который в течение года или хотя бы полугода приглядел бы за тем, чтобы у нас действовала лишь одна система транспортного сообщения. «Мы, — добавил я грустно, — устроены таким образом, что хотя и способны беспрестанно выдумывать новое, и конструировать, и доводить до практического воплощения, но все никак не можем обуздать разных идиотических начинаний. Отходы изобретательской деятельности так и остаются валяться повсюду. И ни один кухонный компьютер больше не изъявляет готовности помыть посуду после нового, изобретенного нами блюда. Какое там! Совсем наоборот, он сам, по собственному усмотрению, совершенствует приготовленное нами, и нам остается лишь ужасаться, когда доходит до пробы, а его активность только увеличивает количество грязной посуды». — «Ах, — ответил Лео, — на это я и внимания теперь не обращаю. Но неужели действительно нельзя найти хоть сколько-то существ, каких-нибудь неполноценных, что ли, болезнь которых заключается в отсутствии у них Fa и Cre? Не верится мне, чтобы дородовая терапия во всех случаях протекала успешно!» — «А кто признается, — сказал я, — что с ним произошла осечка? Ведь он тогда превратится в объект приложения могучей и неудержимой фантазии медиков. У него-то, по причине ущербности, не хватит фантазии для самолечения. И уж тут он лучше затаится, скроется с глаз долой или изобразит тебе и фантазию, и креативность. И ничего не будет заметно, поскольку никому нет до других никакого дела. Но, примись такой больной за уборку завалов творческой деятельности, он будет немедленно разоблачен. На него тотчас набросятся врачи со своими бесчисленными методами, которые они станут безостановочно совершенствовать и модифицировать, тут как тут окажутся и компании, выпускающие компьютеры поколения «Fa и Cre» с фантазией и созидательными способностями. Нет, никто не отзовется. Тут и самые заманчивые предложения не помогут». — «Если б добиться, чтобы следующему поколению начали прививать слабость практического осуществления», — сказал Лео. «Но уж на сей раз не поголовно». Немного погодя Лео спросил: «Как ты думаешь, это был человек, от природы наделенный воображением, подлинно творческая личность — тот, кому пришла в голову идея прививать нам всем Fa и Cre?» — «Не знаю», — ответил я. «Скажи, только честно, — попросил меня Лео, — а сам бы ты захотел обладать Fa и Cre, если б тебе еще не внедрили их, без твоего ведома и согласия?» Я не знал, что ответить. «А может, это была выдумка какого-нибудь бюрократа?» — предположил Лео.

— А что такое бюрократ? — подал голос внучек господина Носталя. — Это такое животное, с толстой шкурой и бронированными чешуйчатыми лапами, полуводное-полусухопутное? Мне такие нравятся.

Точными сведениями на сей счет господин Носталь не располагал.


Катастрофа месяца

Затопление в Клабене

В Институте селекции и разведения (Клабен) в ходе работ по созданию высокопроизводительной породы молочных коров у одиннадцатого поколения животных стойлово-промышленного содержания сформировалось, в результате непредвиденной мутации, прямоточное вымя, и молоко бьет у них, как струя из водопровода, который невозможно перекрыть ввиду того, что свернут кран. Здание института уже исчезло под молоком. Жители с территории станции разведения эвакуированы. Канализировать продукт и направить к одному из заводов по производству сухого молока пока не удалось.

Новое в мире книг

АРИСТОТЕЛЬ МЮЛЛЕР

«Краткий справочник наиболее распространенных болезней. С советами врача по самолечению» Издательство «Санита», г. Опмюлен

Автор описывает двадцать семь наиболее распространенных болезней, мы приводим здесь только шесть, взятых нами произвольно.

1

Saevitia laboris (сэвициа лаборис, CЛ), называемая в народе «одержимость работой» (долгое время считалась симптомом исключительного здоровья).

По Мюллеру, распознать сегодня эту болезнь очень легко. Надо перепоручить работу человека, подозреваемого в СЛ, роботу-автомату. Здоровый человек будет это только приветствовать, поскольку у него высвободится немалое количество времени, больной же начнет соревнование с автоматом. А так как поражение его неминуемо, он будет лихорадочно искать оставшиеся участки работы, где сможет удовлетворить свою страсть. В основном это будут побочные участки, где автоматы не применяются из-за слишком примитивного рабочего процесса, например, при подсчете количества каких-нибудь ненужных предметов, при бесполезной уборке, чистке, возведению, перестройке, ремонту и сносу зря построенного, а также для произнесения речей, описания, воспевания, конструирования вплоть до мельчайших мелочей, координации излишних частей окружающей природы. Типично для больного СЛ: он никогда не выбирает деятельности, которую автомат не может выполнить вследствие ее сложности, он никогда не занимается решением новых проблем.

Поражает его исключительная активность. Во время приступов больной чувствует глубокое удовлетворение. При выходе на пенсию его терзают приступы тошноты. Отдых, который ему предлагают, еще более усиливает чувство недомогания. Доктор Мюллер считает, что причиной СЛ может быть подсознательное отвращение к работе, превратившееся в свою противоположность.

Советы врача: Читать книги только на производственные темы. Носить рабочую одежду круглосуточно, даже ложась в постель. Не снимать наручные часы с электронным распорядком работы на каждую минуту. Смотреть только фильмы на рабочую тематику. Вести разговоры только о работе. Иногда довольно скоро наступает пресыщение, и пациент может выздороветь.

2

Voluptas imperio parere (волуптас империо парере, ВИП).

Исполнение приказов с наслаждением.

Лица, подверженные ВИП, все время находятся в состоянии поиска персон, отдающих приказания. Они, как вампиры, всасывают в себя приказания, для них это эликсир жизни. В противоположность людям, не подверженным данной болезни и по возможности избегающим появляться в кабинетах руководителей, заболевшие с удовольствием направляются туда, где можно получить ка- кое-либо распоряжение или приказ. При этом они частенько бормочут слова, которые доктор Мюллер записал на скрытый магнитофон: «Какие будут указания? (наиболее распространенная фраза) Хотелось бы уточнить линию руководства, нет ли у вас утвержденного образца? Был рад узнать ваше мнение. Какое решение принято наверху? Каков сегодня наш курс?»

Мюллер ставит диагноз заболевшему ВИП по тому, как он мгновенно схватывает то, что ему дают, не интересуясь качеством, с какой жадностью заглатывает добычу. Таким образом, хорошо функционирующие органы управления могут выдавать подобным больным целые вороха приказов, которые не причиняют никакого вреда, зато вызывают у больного радостное чувство исполненного приказания. В таких учреждениях предусмотрительно подготовлены даже запасы приказов-пустышек — специально для удовлетворения аппетитов людей, жаждущих новых ценных указаний.

Некоторые больные путают советы, предположения, просьбы и вопросы с приказами, рассматривая их как таковые и исполняя с наслаждением. Заболевшие ВИП переносят нынче свою манию и на автоматические структуры (компьютеры, самоуправляющиеся организационные системы), от которых с блестящими глазами и раскрытыми ртами ожидают очередных приказаний. Им становится явно не по себе, если автоматические структуры предлагают на их усмотрение несколько вариантов решений. В этих случаях больных охватывает дрожь, и они застывают в «столбняке».

Опасны подобные больные тем, что, не будучи компетентными, пытаются самостоятельно программировать автоматические структуры на отдачу бессмысленных приказаний и кидаются их тут же исполнять, спеша, пока дефект автомата не заметил контролер.

Исполняя приказ, больные находятся в состоянии крайнего возбуждения: пыхтят, потеют, покрываются красными пятнами, моргают и всячески суетятся. Но едва приказ исполнен, они никнут на глазах: вяло и тупо смотрят в пространство, уходят в себя. Наблюдаются потеря веса, пониженное давление.

Критику по поводу бессмысленного, опасного своими последствиями, сфабрикованного ими приказа они воспринимают стоически. Мюллер описывает случаи, когда во время подобной критики больные ВИП монотонно начинали повторять просьбу дать им новое указание. Если они немедленно такового не получали, то, стоило ослабить контроль, больной вновь хватался за первый попавшийся компьютер.

Каждый пятый умирает сегодня от ВИП.

Советы врача: Излечению не поддается.

3

Veritas manka (веритас манка, ВМ), отсутствие реального взгляда на жизнь. Оптическое заболевание, при котором все, что реально, не замечается, а видится лишь желаемое и воображаемое. Шоры на глазах. В поле зрения— неожиданные провалы и пропадания. Временами непроницаемая завеса. Больной видит лишь те вещи, которые он предварительно «отсортировал». Визуально он живет в мире прямо противоположном реальному. Если действительность становится невыносимой, заболевшему она кажется прекрасной как никогда. Всеобщие бедствия объявляются признаком успеха, агрессия — миролюбивыми действиями, разваливающиеся стулья — удобными креслами.

Советы врача: Самолечение практически безнадежно. Иногда помогает катастрофа. Но, поскольку последствия могут быть огромными, рекомендовать ее следует только в том случае, когда есть уверенность, что нормальные люди от нее не пострадают.

4

Morbus claudentis (морбус клаудентис, МК), мания все запирать на ключ. В настоящее время трудно распознаваема даже друзьями и членами семьи больного. Раньше болезнь легко было определить по связке ключей, которую пациент всегда носил при себе и которая быстро становилась все более тяжелой и внушительной. Особо тяжелые случаи с бурным прогрессированием болезни распознавали опытным путем по быстрому росту связки. Сегодня, когда ключи не так распространены, стало довольно трудно распознать морбус клаудентис на ранней стадии. У лиц, подозреваемых в заболевании МК, следует проверить все помещения (рабочий кабинет, квартиру, гараж), и если выяснится, что ни один предмет повседневного обихода (накопитель грязного белья, аннигилирующее устройство для мусора, книжные контейнеры, пищевой блок) невозможно открыть, следует предположить наличие у подозреваемого данной болезни. Пациент, память которого обычно еще в полном порядке, а в отдельных случаях даже превосходит память фокусников, выступающих с аттракционами по запоминанию чисел, — единственный, кто знает все комбинации цифр и коды замков на вещах, помещениях, транспортных средствах. Если здоровый человек записывает эти числа и формулы на жетонах, которые он, если понадобится, хранит в противоатомной кассете и, таким образом, помнит всего одну формулу, больной запоминает все больше и больше формул и комбинаций. Из-за этого у него часто наблюдается несколько отсутствующий, рассеянный вид. Он теряет всякий интерес к запоминанию чего-либо другого. Если нормальный воспитанный человек в случаях, когда кто-нибудь другой собирается, назвав шифр или число, открыть важную для себя дверь, скромно отходит в сторону и демонстративно прикрывает уши, такого поведения больному недостаточно: он прогоняет каждого сопровождающего, даже самых близких друзей, даже собственную жену, дабы они не присутствовали при его действиях. Со временем он начинает запирать и совершенно неважные двери. А поскольку он упорно отказывается сообщить другим «ключ», люди становятся все более зависимыми от него, особенно если он состоит в семейном союзе, в команде, в жилищном сообществе (тем более если является у них начальствующим лицом). Нередко он якобы нечаянно запирает кого-нибудь в комнатах, и люди не могут самостоятельно оттуда выбраться. Причиной МК может являться преувеличенный страх перед ворами, жажда к обладанию имуществом или повышенная потребность в безопасности.

Советы врача: Избегайте больных МК. Если вы вынуждены жить с подобным больным, следует везде встроить собственные запоры. На ранней стадии болезни рекомендуется предоставить больному работу в институте по закрытым проблемам и охране или же, если болезнь протекает в противоположном направлении, внедрить его в какую-нибудь шайку взломщиков. При необходимости работа эта может быть фиктивной.

5

Pestilentia renovationis (пестиленциа реновационис, ПР), мания обновления. Инфекционная болезнь. Возможно, распространяется вирусами, которые попадают на сетчатку глаза. Заражение происходит путем зрительного контакта. Обременительным для своего окружения заболевший может стать, когда при виде чужих новых или новоизобретенных предметов тут же начинает переделывать и свое окружение (квартиру, дом, автомобиль, свое дело, кабинет) и пытается убедить или заставить друзей и членов семьи подвергнуть ремонту их собственные дома и прочее. Если они отказываются или же не проявляют вое- торга, у больного могут возникнуть приступы бешенства, во время которых он переходит к порче окружающих предметов, дабы потом удовлетворить свою манию все ремонтировать.

В хронической фазе у больного при все более коротких периодах ремиссии возникает потребность испытать чувство удовлетворения, которое вызывает в нем абсолютно заново переделанный окружающий мир. Легчайший серый налет на фасаде он воспринимает как повод, чтобы перестроить весь дом. Отсутствие незначительного винтика подвигает его на переделку или покупку нового аппарата. Лопнувший шов заставляет его вообще выбросить платье или костюм.

Если болезнь поражает большие группы людей, имеющих влияние в обществе, тогда целиком сносятся дома, которые были совсем недавно построены, на их месте возводятся новые, потом опять сносятся, взрываются и сносятся с лица земли небольшие поселки, фабрики, мосты, туннели, церковные здания; иные города чуть ли не с миллионным населением в процессе постоянного обновления превращаются в пыль и опять возрождаются, и на планах города и открытках с видами приходится указывать, в какой год ремонта они возникли, дабы приезжий в них не заблудился.

Другой штамм этой инфекции сообщает заразившимся неистребимое желание обновлять людей в своем окружении. Будь то с помощью тотально нового созидания, или частичной замены деталей (это дешевле), или же оперативного вмешательства. Но чаще всего он пытается заменить этих людей, приобретя новых на стороне.

К пожилому возрасту возможность заражения заметно снижается. Потребность к самообновлению вообще встречается очень редко. Женщины более подвержены этому заболеванию.

Советы врача: В целях профилактики данной болезни надо давать окружающим вас предметам и людям естественным образом стареть и загрязняться, надо пользоваться и старыми, и не слишком вылизанными вещами, не злоупотреблять уборкой и ремонтом, внушать себе с помощью аутотренинга, что покров пыли лучше консервирует вещи. Следует вести активную половую жизнь. Или же принимать успокоительные средства. Много работать. Наименее подвержены заболеваниям археологи, философы, могильщики.

6

Cupiditas docere (купидитас доцере, КД), болезненная страсть к поучениям. Казалось бы, совсем вымерла в эпоху обучающих автоматов. Однако сейчас вновь зарегистрированы случаи этой болезни, проявляющиеся в том, что больные пытаются присовокупить к программе обучающих компьютеров собственные поучения о том, как правильно воспринимать обучающую программу, какие уроки следует из нее извлекать. Типичен монотонно повторяющийся вопрос: чему учит нас то или это, — которым они заканчивают почти каждую фразу. Поскольку эти больные не распространяют каких-либо практически приемлемых сведений, а лишь поучения об учении, то сами по себе они довольно безобидны, но могут сильно затруднить человеческое общение тем, что пытаются каждое физическое и духовное действие партнера, соседа, коллеги или ребенка поправить своими рекомендациями. При данной болезни страдают не больные, а объекты их воздействия. У постоянно поучаемых могут возникнуть нервная слабость, дрожь, припадки бешенства, депрессии, вплоть до попыток самоубийства. Некоторые объекты возбуждаются до такой степени, что пытаются применить к поучающему силу, после чего их доставляют в центры успокоения. Больные же удовлетворяю! свою страсть к поучениям и в письменном виде, тем самым они забивают каналы информации и мешают нормальному общению. Поскольку пока еще отсутствуют компьютеры, которые выдают нравоучения, больные находят для себя большое поле деятельности.

Советы врача: Оставаться спокойным, заткнуть ушные каналы акустическими заслонками, отвести больного в помещение, в котором он сможет наговаривать свои нравоучения на дискетку. Ее можно стереть сразу же после его ухода. Ни в коем случае не следовать ни одному из поучений, иначе болезнь может перерасти в манию великого учителя. Иногда с годами страсть к поучительству проходит, если окружающие упорно не реагируют. Если же больной из ревности разобьет обучающий компьютер, он должен возместить убыток. При судебном разбирательстве заболевание КД лишь в очень редких случаях может стать основанием для освобождения от наказания по причине душевной несостоятельности.


ОГЮСТ ГРАФ ФОН ТРИЛАНДЕН

«Литературный конструктор научной фантастики»

Издательство «Супергалаксис-Гигантополис»

Целям избавления от писателя-профессионала путем развития в литературе движения «Do-it-yourself»[7] служит и эта новая книга-конструктор, функционирующая по принципу калейдоскопа, именовавшегося у древних греков «красотогляд». Чисто теоретически в этих книгах-самоделках, составляемых подетально или комбинируемых с помощью простого встряхивания, возможен также негативный исход, предотвращаемый, однако, специально предусмотренным для этого стопором негативности, имеющимся и в предназначенном для широкого потребителя удешевленном комплекте с ограниченным набором ситуаций.

Ситуация включения. Приводится в действие тумблер, который, будучи сам по себе нейтрален и ничего не включая, служит лишь для пробуждения в мастерящем, являющемся одновременно и потребителем собственной продукции, чувства включения. На дальнейший ход конструируемых событий указанный тумблер влияет в соответствии с характером того или иного прибора, частью которого он является.

Число включаемых приборов потенциально бесконечно, в соответствии с фантастическими возможностями свободной номинации. Мне, например, с ходу удалось составить следующую фразу: «Он запустил систему точной калькуляции классификатора степени риска, одновременно, с полнейшим самообладанием, врубая термоблокировочный щит координатора испарения». Таким образом, построение великолепных научно-терминологических цепочек оказывается наконец доступным для всякого любителя.

Ситуация вторжения. Носители чуждого, внеземного разума, инопланетные бактерии, метеоритные бури, космические масла, межгалактические газы… разновидности все новых вторжений столь же многочисленны, как и тех функциональных приборов и устройств — таких, например, как барабан числовой регистрации и сортировки метеоритов, дозиметр просачивания стратосферных газов, обнаружитель неизвестных тел (выражаясь научно — анноунбодидетектор), — с помощью которых можно дать отпор инородным вторжениям и проникновениям.

В комплекте конструктора имеются также ситуации-варианты «Катастрофа» и «Неисправность», причем последняя может с успехом использоваться для солидной подготовки первой. Многообразие предлагаемых неисправностей и следующих за ними катастроф (имеются и в штучной продаже) определяется степенью развития творческих способностей обладателя набора, которая, как обозначено на упаковочной коробке, может быть необычайно повышена в результате вышеупомянутой практики терминологического строительства. И чем креативнее, составляя по мере занятий с конструктором все новые книги (законченная продукция в любой момент может быть демонтирована, разобрана на составляющие ее ситуации и скомпонована заново), становится обладатель набора, тем непоправимей и ужасней становятся удающиеся ему повреждения и катастрофы.

Можно, разумеется, монтировать и многочисленные устранимые, в последнюю секунду распознаваемые неполадки и предотвратимые катастрофы.

Пример. Дефект может скрыто гнездиться где угодно, а значит, и в функциональных комплексах скафандра, к примеру в системе регулировки напорного давления на мочевом пузыре, вследствие чего переполненный кошель приемника-накопителя грозит в любую секунду лопнуть и фонтанное разбрызгивание уринного вещества способно, таким образом, повести не только к загрязнению среды в помещении межпланетной лаборатории, но и к выходу из строя контроллера на установке регенерации воздуха, что повлечет за собой смерть от удушья всех космонавтов станции, если они в последний миг не предупредят эту катастрофу в героическом коллективном усилии по воздержанию от мочеиспускательного акта.

Даже самая простая книга-конструктор содержит в своем комплекте «Ситуацию полного уничтожения человечества», которая может быть обставлена на любой вкус. Начинающий найдет в специальном отделении несколько готовых базисных элементов уничтожения, значительно облегчающих построение и позволяющих даже при средних творческих способностях приходить к ситуациям, от которых и сам моделист содрогнется. Но беспокоиться не следует: в последний миг стопор негативности надежно обеспечивает человечеству спасение.

Для удовлетворения запросов более изощренной части умельцев-любителей этот небольшой строительный набор предоставляет в их распоряжение «Ситуацию свободного выбора», носящую внутренний характер, а потому с подобающей ответственностью и добросовестностью снабженную большим числом вариативных речевых комбинаций: задумавшись, он глубоко вздохнул / выдохнул— как ему…; решение — перед его мысленным взором развертывалась картина тех последствий, которые / эта мысль заставила его вздрогнуть / он чувствовал себя так, будто в животе у него лежал кусок льда; и с отчетливостью лазерного луча он вдруг понял / с болезненной ясностью он сознавал — есть только один этот шанс, только этот, а если нет — тогда…; теперь он стоял перед загадкой / его дерзкое предприятие головокружительной бездной разверзалось теперь под ногами сейчас или никогда…/ он знал: момент истины — у порога; да как же ему / да вправе ли он вообще / может ли он взять на себя весь риск / сознавал ли он всю чудовищность лежавшей на нем ответственности за судьбу человечества / так легкомысленно поставить на карту самое существование Земли; от его действий зависело сейчас существование всей галактической системы / ситуация была безнадежна / ведь должен быть выход/но как спастись, если не… (по индивидуальному выбору).

Персонажи, требующиеся в ряде случаев для крепления на них катастроф, вторжений и других ситуаций, а также необходимые в качестве опор для речевых построений и как носители выбора и решений, просты в обращении и могут использоваться как в мужском, так и в женском вариантах (Август — Августа, Эмиль — Эмилия, Юлий — Юлия, Электроний Электрония) с профилированием по мере необходимости путем добавления титулов, званий, профессий.

Хочу обратить внимание фантастов-умельцев на следующее: отдельные элементы набора, несмотря на свою гладкую поверхность и высокую степень сподручности, при многократном использовании все-таки постепенно затаскиваются и приобретают невзрачный вид. Цена, однако, столь низка, что приобретение нового комплекта вряд ли составит проблему. Не исключено, что выбор падет тогда на более сложный набор, с помощью которого можно строить уже и так называемые характеры: жизнерадостный — меланхолический — сентиментальный — мужественный — трусливый — недотепа — коварный — самоотверженный- благородный-вспыльчивый. Такие наборы дают возможность встраивать и нравственную проблематику. Кроме того, прилагаются легкие в монтаже описания природы и лирико-поэтические элементы. Цена при этом выше, однако остается все еще в пределах доступного.


Катастрофа месяца

Утечка веселящего газа

В соответствии с указаниями диктатора генерал- полковника Мамертуса Грау, приобретшего широкую известность благодаря многочисленным кино-, радио- и телерепортажам, в ходе проведения больших государственных торжеств, парадов и встреч высоких представителей из дружественных стран в воздухе обычно распылялся в небольших и полезных количествах веселящий газ, с тем чтобы принудительно сгоняемое по этим поводам и всегда мрачное население производило своим смехом впечатление счастливого и радостного. Недавно, вследствие небрежности одного из обслуживавших распылительную установку рабочих, произошел неконтролируемый выход значительных количеств газа, который неблагоприятными воздушными потоками разнесен был затем по столице и прилегающим к ней районам. С тех пор там царит безостановочный хохот, люди судорожно корчатся от смеха.

По имеющимся данным, генерал-полковник Грау уже в течение нескольких дней скрывается в герметически закрытом помещении (чтобы не заразиться) и с неудовольствием наблюдает за вереницами граждан, с хохотом продвигающихся по улицам. Работа и транспорт замерли полностью, энергоснабжение прервано, продукты питания на исходе. Сообщают, что Грау отдает распоряжение за распоряжением, требуя от населения прекратить смеяться. По не выясненным пока причинам безостановочный хохот, а с ним и напоминающее всеобщую забастовку положение удерживается по-прежнему. Известно также, что главы дружественных государств советуют генерал-полковнику подать в отставку. Однако он пребывает в нерешительности, не зная, прекратится ли тогда хохот или, наоборот, усилится.


Загрузка...