Право на жизнь

Глава 3 Сказки апокалипсиса

Человека в сером ОЗК, неторопливо бредущего по обочине дороги, разведка засекла сразу Колонна шла по извилистой насыпи, зажатой с обеих сторон лесом с высоченными соснами, – было это уже где-то за Яранском – и вот, вывернув из очередного поворота, дозорный на передовом квадроцикле тут же заметил серую точку далеко впереди. Короткий доклад по общему каналу, приказ – и оба передовых квадра рванули вперед, догоняя путника. Тот, впрочем, и не скрывался, не пытался уйти. Заслышав рев моторов, он обернулся и, помахав рукой, остановился, поджидая пробирающуюся к нему по ухабам и кочкам разведку.

Данил в этот момент сидел в кабине вместе с Урюком – Хасан, по одному ему известной причине, приказал в тот день усилить наблюдение – и потому встречу эту видел с самого начала. Квадры осторожно подошли, остановились неподалеку, страхуя один другого. Видно было, как бойцы и фигура в сером переговариваются. Затем один из бойцов остался на насыпи, а второй съехал в лес и исчез среди сосен.

Не было его минут десять. Колонна за это время продвинулась метров на триста и встала, поджидая результаты разведки. В бинокль Данил видел, что человек в ОЗК стоит спокойно, головой не вертит и признаков беспокойства не подает. Говорит что-то, руками машет… Противогаз его висел заткнутым за пояс – фон на местности уже второй день не превышал четверти рентгена – и Данил в бинокль сумел разглядеть благообразную седую бородку и седой же аккуратный ежик волос на голове. Из-за плеча человека торчал ствол какого-то оружия – детали с такого расстояния были не видны – и когда путник пару раз повернулся боком, за спиной мелькнула пятнистая ткань рюкзака.

Послышался рев, и на насыпь выметнулся квадроцикл. Встал, видимо, докладывая по командирскому каналу результаты. Похоже, Хасана они удовлетворили – колонна тронулась, и через несколько минут БТР, идущий в голове, поравнявшись с путником, остановился. Данил, оставив Ахмеда в кабине, выбрался наружу – знакомиться.

Человек отрекомендовался Ивашуровым Игорем Антоновичем и, по его собственным словам, был он… собирателем сказок. Просил Игорь Антонович немного – проехать с колонной дальше на север, километров сто – сто пятьдесят.

– Мне много не надо, – уверял он внимательно глядящего на него Хасана. – Подвезете чуть – и то хорошо. А то ведь далече топать еще, а ноги не казенные. Да и возраст… А километров через полтораста деревенька будет, я как раз туда и направляюсь. Торг там вчера начался, вот и спешу. Поиздержался малость за этот год, у них-то патронов и прикуплю. Да и нож новый нужен, комбез, сапоги скоро каши запросят… Люди там хорошие, я у них не единожды уже гостевал. Можно и на постой остановиться.

– Я слышал о вас, – сказал майор. – Это ведь вы известны как Сказочник?

Ивашуров кивнул.

– Мне говорили, что слов на ветер вы не бросаете, – продолжал майор, пытливо глядя на любопытного человека. – И эти слова я слышал от тех людей, не доверять которым оснований у меня нет.

Сказочник усмехнулся:

– Я и не думал, что стал так широко известен… Десять долгих лет по земле хожу, где только не был, и везде добрую память старался о себе оставлять. Может, потому и помнят?

– Делай добро людям – и оно вернется к тебе, – отозвался Хасан. – С удовольствием вас подбросим. Добрыня, проводи гостя в кунг. С тобой поедет, потеснитесь немного.

– Сделаем, – Данил улыбнулся. – И даже кашей накормим – если сказку расскажет.

Ивашуров, повернувшись, внимательно посмотрел на него.

– А мы с вами, молодой человек, не встречались, кстати? Уж больно лицо ваше мне знакомо…

Добрынин развел руками:

– Не припомню что-то. В Сердобске бывать не доводилось? Может, с караванами проходили?

Брови Ивашурова поползли вверх от удивления:

– Как же, как же… Известный городок! В определенных кругах, конечно… Да вот только не бывал я там лет уже как двадцать с гаком… Так, значит, и там люди выжили? Вот не думал…

– Чем же так знаменит? – заинтересовался Данил. – Маленький городок, провинция…

Игорь Антонович враз посерьезнел:

– Давно это было, молодой человек… Давно – и грузом прошедших лет похоронено. Ни к чему прошлое ворошить…

Повисла неловкая пауза – Данил, похоже, сам того не зная, наступил человеку на больную мозоль.

– Так когда, говорите, деревушка-то будет? – поспешил нарушить паузу Хасан.

– Да тут километров полтораста, может, чуть больше. К вечеру доедем.

– По такой-то дороге?

– Скоро озеро, а от него до Юрьева тракт начинается – рыбаки по нему ездят. Озерцо чистое, без заразы, и рыбы в нем развелось видимо-невидимо. Так что оттуда уже быстро доберемся.

– А вот за эту новость спасибо, – поблагодарил его майор. – Надоело уже ехать – по стиральной доске трястись.

Игорь Антонович Ивашуров и впрямь оказался собирателем сказок. Не первый год бродил он по земле, поднимался аж до Ухты и Архангельска, спускался до Саратова и занимался только одним – собирал и записывал разнообразные леденящие душу истории, сказки, легенды и были, коих у него накопилось уже три толстых тетради исписанных мелким убористым почерком.

– У меня, друзья мои, вообще-то, двойное образование. Вернее, как бы это… полуторное, – рассказывал он, сидя за столом в кунге и уминая за обе щеки холодную кашу с тушенкой. – Сначала я на филологическое поступал. Проучился четыре года и только потом понял, что не мое. Бросил. Хорошо, от армии освобождение было. Помотался год грузчиком да разнорабочим – и в физику ударился… И уж на этом поприще я себя проявил, да… Я, к вашему сведению, ученое звание имею – профессор.

– Почему же вы вдруг сказки решили собирать? – поинтересовался Данил. – Из физиков – да в лирики подались? В смысле – в гуманитарии.

Игорь Антонович печально улыбнулся:

– Да как-то, знаете… Мы с женой тогда в деревеньке под Самарой жили. Условия так себе, еды не хватало, лекарств тоже… Ну и… умерла она, в общем, Света моя… Я совсем уж было цель в жизни потерял. Пить стал, себя совсем забросил… А потом как-то встаю поутру, глянул в зеркало – и такая морда на меня оттуда смотрит… синюшняя, набрякшая – быдло быдлом. Понял я, что еще полгода-год – и совсем загнусь. А тут припомнилось как-то, как в студенческие годы, бывало, на Кавказ ездили, фольклор местный записывать. Ну и решил вот… климат сменить, обстановку, развеяться… Брожу по деревенькам, строчу потихоньку. Решил – как тысячу историй соберу, так найду где-нибудь технику копировальную и отпечатаю. Или перепишу начисто, по старинке. И озаглавлю – «Сказки Апокалипсиса»!

– И зачем вам это? – спросил Семеныч, доброжелательно посматривая на Ивашурова, видимо, учуяв в нем родственную профессорскую душу.

– Как же?! Надо хоть какие-то культурные знания сохранять, не говоря уж о приумножении! Потомки должны знать, что в Темные времена на земле творилось!

– Вы так уверены, что они будут, потомки? А если и будут – думаете, им будет интересно?

– Обязательно будут! – без тени сомнения отозвался Сказочник. – Я придерживаюсь того мнения, что этот… мнэ… откат к средневековью – явление временное. Человечество всенепременно вернется к вершинам! И вот тогда-то ученым-историкам и пригодится мой скромный труд!

– Вашими бы устами… – пробормотал Кубович, сидящий рядом с Ивашуровым. – И много записали уже?

– Больше шести сотен, – скромно ответил Игорь Антонович, но глаза его сияли. Было видно, что сборник – его гордость. – И, заметьте, – ни одной повторяющейся или похожей. Я, знаете ли, делю материал на три категории. Первая – это сказки. Так я называю недостоверные истории, которые произошли с кем-то где-то когда-то и рассказчик слышал о них от внучатой племянницы двоюродной бабушки. Вторая – это те истории, которые произошли непосредственно с самим рассказчиком и были записаны с его слов. Таких, конечно, мало, но попадаются среди них и впрямь несколько жутковатых.

– Ну а третья?

– А третья… – Сказочник замялся было, но продолжал, – в третью категорию я решил записывать случаи, которые произошли лично со мной. Но, увы – за все десять лет странствий ничего сверхъестественного мне так и не повстречалось. Боюсь, эта категория так и останется неоткрытой… Я даже уже начинаю подозревать – не выдумываются ли эти истории долгими зимними вечерами, только лишь для того, чтобы пощекотать друг дружке нервы…

– Могу вас уверить, что это не так, – сказал Данил. – Давайте меняться? Вы расскажете что-нибудь интересное, а потом запишите пару историй, правдивость которых я вам гарантирую.

– Вот все так и говорят, – кивнул, ухмыляясь, Ивашуров. – Хотя – почему бы и нет?

– Тогда объявляю фестиваль сказок открытым, – откидываясь на полку, заявил Семеныч.

Остальные согласно загудели – послушать байку-страшилку всегда интересно, особенно в пути, когда от безделья порой на стену хочется лезть.

– Сказки я вам рассказывать не буду, – вытаскивая из рюкзака на свет объемистую тетрадь и водружая на нос очки, начал Игорь Антонович. – Расскажу историю, которую я слышал от человека, правдивость которого не вызывает у меня никаких сомнений.

– Такие истории на ночь хорошо слушать, – заметил Данил со своей полки. – Жути больше.

– Не огорчайтесь, вечером у нас, вполне возможно, еще будут истории, – пообещал Ивашуров. – А пока… слышали вы о Грибнике? – спросил он, и его голос вдруг неуловимо изменился, потек плавно, обволакивающе, словно стараясь затянуть слушателей внутрь повествования. – Случилось это в одной из деревень, расположенной в восточной части Архангельской области. Места там глухие, тайга сплошь на сотни километров, и по ней селеньица мелкие, заимки разбросаны, избы одиночные да стоянки геологов. Потому люди там живут не то что совсем уж дремучие, но суеверия пышным цветом цветут… И вот в одной из тех деревушек – назовем ее, скажем, Выжгора – история эта и случилась.

Жил в этой деревушке мужичок. На отшибе жил, на хуторе, можно сказать, километрах в трех от деревни. Был он пришлым, с людьми мало общался, и потому никто и знать не знал, откуда он появился. Ходили, правда, слухи, что связан он с военным объектом, который неподалеку от селения располагался, – прежде него в деревню несколько вояк с большими звездами наведались, купили у прежних хозяев хутор со всеми потрохами, а затем уж и мужика того привезли.

Жил он один, никого у него не было, в деревеньку редко захаживал, разве что только в магазин местный за продуктами да по хозяйственной надобности. Гораздо чаще его в лесу встречали, особенно осенью, в грибной сезон. Любил он, видимо, в одиночку по лесу бродить да грибочки собирать. За эту его особенность его Грибником-то и прозвали. Скотины он не держал, чем жил, откуда деньги брал, – непонятно. Приезжала, правда, к нему пару раз в год женщина на огромной такой, черной машине – до Удара это еще было, дороги тогда еще чинили да строили кой-как даже в той северной глуши. Вполне возможно, что и припасы ему привозила – в машину ту эх и много вмещалось, должно быть. Ну а как Ударило – так и она перестала навещать.

Надо сказать, для Выжгоры этой после Удара мало что изменилось. Разве что пенсию перестали с почты носить да телевизоры, радио и телефоны умолкли. Все по-прежнему осталось – хозяйство свое, огород, скотинка. Мясо-молоко-яйца по двору бегают – а что еще человеку нужно? Конечно, поняли люди, что изменился мир, и не к лучшему изменился. Хватило и на то соображалки, чтоб понять, что вместе теперь надо держаться, а не отдельным хозяйством. Собрались селяне одним днем и решили общим гуртом теперь выживать. Мужика того, Грибника, приглашать не стали – был он нелюдим, а сплетни по округе о таких людях всегда ползают, причем нередко самые таинственные и жуткие. Вот и о мужичке слухи ходили. На руку тут все сыграло – и нелюдимость, и связи с военными, и вообще ореол таинственности, что его окружал… Обсудили на собрании да решили, что они – сами по себе, а он пусть сам по себе. Как ни увещевал председатель – дескать, ни по-людски это, да только никто его не послушал. Люди, порой, удивительно жестоки бывают, особенно в том, что касается собственной шкуры… – Сказочник замолчал, будто припоминая что-то, и вздохнул. – Тут надо сказать, что историю эту мне сам председатель и рассказал, – продолжил он. – Был он мужик серьезный, шутить не любил и байками тоже не увлекался. Я его давненько знал, потому как частенько раньше по тем местам бродил. Был он на десять лет меня старше, я все больше Сергеичем его называл, чаще по отчеству, чем по имени…

– Был, знал, называл… – заметил Данил. – Все в прошедшем времени… Есть тому причины?

Игорь Антонович кивнул, и словно судорога прошла по его лицу.

– Рассказ его я давным-давно записал, да только после того в те края больше и не захаживал. И тогда уже, когда в последний раз у него побывал, народу в селении почти не оставалось, а теперь, наверно, и подавно… Я тогда даже ночевать не остался – выслушал и рванул оттуда без оглядки. Не посмотрел что ночь, да и дождь еще начал – поздней осенью это было – бежал километров двадцать, не останавливаясь… – Ивашуров примолк на мгновение, собираясь с мыслями. – Сергеич, доложу я вам, человеком был совестливым и понимал, что решением своим люди Грибника фактически на смерть обрекли. Ну, протянет он год-другой на своих запасах – но потом-то что делать? И поэтому стал он внучку свою на хутор иногда посылать. С посылками. То хлеба несколько караваев отошлет, то мясца килограммов пять, то яиц лукошко. Грибник с благодарностью все это принимал и взамен частенько грибами отдаривался. Причем ни каких-то там замухрышек, а самых что ни на есть отборных, толстеньких, крепеньких, ни разу не червивых. То свежих пришлет, а то и сушеных целую связку – внучка говорила, что грибов этих у него полон сарай сушился.

Словом, таким вот образом этот обмен посылками шел у них года два, если не больше. К тому времени знал уже Грибник, что люди в Выжгоре одним хозяйством живут. И о том, что его принимать не желают, тоже знал, – Дарья, Сергеича внучка, рассказала. Обижался, понятно. Ничего ведь плохого он не сделал, с округой в мире жил и того, чтоб вот так с ним обошлись, не заслужил, честное слово. Только с Сергеичем у него все нормально складывалось. Дарья обычно раз в неделю к нему ходила: отнесет посылку, передаст, Грибник поблагодарит, лукошко с грибками, загодя приготовленное, взамен вынесет, проводит и обязательно накажет, чтоб все грибы до единого они с дедом съели – больше-то и не было у них никого, вдвоем Сергеич с внучкой жил.

И вот как-то раз приходит она к домику Грибника – а дверь заперта. Странно ей это показалось – никогда такого не было, к ее приходу всегда все настежь… Стучится Дарья – а ей Грибник из-за двери и говорит: оставь, говорит, посылку на крыльце, а под крыльцом корзинку с грибами возьми. И обязательно, говорит, обязательно эти грибы съешьте. Я, говорит, приболел малость, открывать тебе не стану, чтоб ты заразой не надышалась. Ты там деду привет передавай и скажи, чтоб не волновался, жду на следующей неделе, как обычно. А грибы – еще раз говорит – съешьте обязательно.

Ну, Дарье как сказано было – так она и поступила. Ничего необычного в том, что Грибник так настойчиво грибами их своими потчует, она не усмотрела – он и раньше всегда частенько по два-три раза этот наказ повторял. Посылку она оставила, взяла корзинку, спросила – не надо ли из лекарств чего? Грибник ее уверил, что все у него в порядке, простыл только малость. На том и разошлись. Дарья, конечно, деду все рассказала, но Сергеич все же обеспокоился и на следующий же день отправил ее назад на хутор. Медком нагрузил, травками кой-какими от простуды, таблетками, какие остались…

Дарья уже издали заметила, что дверь избы опять, как всегда, нараспашку. Успокоилась – значит, нормально все, выздоровел Грибник, и теперь снова все по-старому пойдет. Зашла в сени, посылку на лавку поставила – и прямиком в горницу. Ей бы, дуре, крикнуть сначала, обозначиться, что пришла, голос подать – может, и по сию пору деревенька жива была бы… – Сказочник вздохнул, – да вот не додумалась, наверно…

– Грибник оказался злобным мутантом? – ухмыльнувшись, перебил его Кубович. – И прямо там ее и сожрал…

– Да тихо ты, Кубыч, не лезь, дай человек доскажет, – одернул его Профессор. – Дальше-то что, Антоныч?

– Домик, надо сказать, у Грибника небольшой был, – понизив голос, продолжал рассказ Ивашуров. – Всего-то и состоял он из горницы да кухоньки. И из сеней одна дверь в горницу вела, а вторая – в кухоньку аккурат. Заходит, значит, Дарья в горницу… Обстановка простая – стол, диван, сервант с фотографиями, на которых Грибник в военной форме изображен. Комод в дальнем углу. И – никого. Но только слышит она вдруг, что из кухоньки бормотания какие-то раздаются и звуки такие, будто плачет кто-то… Вернулась она в сени, подошла к двери на кухню, открывает – Грибник. Сидит он к ней спиной на табурете, бритвой по щекам водит и как-то так… поскуливает, будто бы больно ему бриться. Дарья возьми, да и спроси, дескать – дяденька Грибник, у вас все нормально? И в тот же момент, когда она вопрос этот задала, смотрит она на пол – а волоски, которые Грибник уже сбрил, на полу извиваются… Да и не волоски это вовсе, а какие-то толстенькие черные отростки, словно щупальца меленькие… И тут же Грибник с табурета вскакивает, оборачивается и видит она, что щупальца эти мелкие все лицо его покрывают и под воротник рубахи спускаются. И видно, что даже и под рубахой они по всему телу растут, потому что ткань рубахи, как живой ковер, шевелится, волнами ходит, будто ползает там кто!.. А там, где Грибник эти щупальца со щек сбрил, – там из мелких отверстий в коже желтый гной сочится с кровью вперемешку, и снова тонкие кончики этих щупалец торчат… – Игорь Антонович замолк, оглядывая слушателей и любуясь произведенным впечатлением.

– Что за мерзость? – первым нарушил молчание Кубович. – Болезнь, что ли, какая?

– Кто ж знает? – пожал плечами Ивашуров. – После Удара какой только дряни в мире не прибавилось. Но я все же склоняюсь к тому мнению, что это все военные в своей лаборатории постарались. Грибник – он же с ними как-то связан был. Может, и в экспериментах участвовал – вот и аукнулось…

– А дальше что было? Или все на этом? – спросил Ван.

– Да какой там… Для Выжгоры все еще только-только начиналось, – ответил Игорь Антонович. – Дарья и не помнила, как до дома добралась. Обычно-то у нее на дорогу полчаса уходило, а тут за десять минут примчалась. Нашла деда да все ему как на духу и рассказала. Сергеич, понятное дело, всполошился – ну а кто в такой ситуации спокоен останется? И тут он, я так считаю, сглупил. Ему бы обдумать все, проникнуться и сидеть молча в тряпочку, а то и свалить оттуда потихоньку – жизнь-то дороже. А он – сходку срочно собрал и все как есть рассказал, – Ивашуров горестно вздохнул, осуждающе покачал головой. – Ох и трусливы люди бывают в своем невежестве да тупости, – помолчав немного, медленно заговорил он. – Взбеленился народ. Орут, руками машут. Морды красные, глаза выпучены, рты распялены… Ты, говорят, виноват. Ты этого Грибника прикармливал, внучка твоя припасы ему таскала, с рук на руки передавала, одним воздухом с ним дышала. Получается – заболеть тоже могла и на себе заразу по селу разнести. А если и не разнесла еще – то сама больна. Тут, орут, один выход – убить ее, пока не поздно, и тело сжечь. А тебя – в избе до поры запереть, чтоб видно было, болен ты или нет. Сергеич видит – плохо дело. Пробовал успокаивать людей – куда там… Рыпнулся он было из клуба, Дарью предупредить, чтобы в лес бежала – да не тут-то было. Связали его и в избу отволокли. Рвался он, рвался – да разве освободишься? Уж и плакал и умолял – бесполезно. И потом, лежа на полу в сенях, куда его в спешке бросили, слышал он несколько выстрелов на другом конце села и понял, кому эти выстрелы предназначались…

К Грибнику никто не пошел – понадеялись, что и без них сдохнет. Но он пришел сам. Жутко ему, наверное, было в одиночестве сидеть, самому себя бояться. И то сказать – как представлю я, что один в глуши сижу, и вдруг из меня начинает этакая дрянь лезть – не по себе становится… – поежился Сказочник. – И жутко, и неизвестно, что дальше ждать, и насколько далеко все это зайдет, во что я превращусь в конечном итоге. Тут уж лучше ружье брать и пальцем ноги на курок жать… – он умолк, словно представляя себе всю эту картину, и Данилу, глядя на него, тоже стало не по себе.

И впрямь. Сидишь один, как сыч, помощи ждать неоткуда, впереди – только неизвестность… И постепенно обрастаешь, превращаешься… Его передернуло от отвращения. Лучше уж пулю в голову, чем мерзость такая.

– Грибник пришел через месяц, – помолчав немного, вновь заговорил Ивашуров. – Встретили его у околицы, ружья наставили и велели назад уматывать. Зрелище и впрямь было тошнотворное. К тому времени щупальца эти на целую ладонь отросли и, извиваясь, во все стороны торчали. Сергеич, которого тогда уже освободили, говорил, что некоторые из мужиков портки намочили, да и сам он чуть было не обделался. Стоит на дороге эдакая… копна, и поверхность ее вся сплошь шевелится, извивается, в кольца сворачивается, волнами ходит… И от того, что это вот существо еще совсем недавно было обычным человеком, с которым ты, бывало, при встречах словом перекидывался и за руку здоровался, – от осознания этого до самых кишок ужасом пробирало.

– Пристрелить надо было, и всего делов, – проворчал Кубович. – Или сваливать оттуда к чертовой матери, да побыстрей. Известно же – если дрянь какая заведется, то уж не вытравишь…

– Легко тебе говорить, – покосился на Кубовича Счетчик. – С насиженного места сниматься… И куда идти? А пристрелить – как бы хуже не стало. Неизвестно ведь, с чем дело имеют?..

– Вот и Сергеич так же мне сказал, – подтвердил Сказочник. – Он хоть обиду на соседей и затаил, да что ж сделаешь, если общество так присудило? В деревеньках, в глуши, когда кругом на сотни километров тайга и такие же деревушки, – оно так. Каждый человек от соседа зависит, а еще больше – от общества. И если идти больше некуда и не к кому – любое общественное решение примешь и смиришься. А куда было идти ему?

– А что этому Грибнику понадобилось? – спросил Семеныч. – Зачем пришел?

– Хлеба, – просто ответил Ивашуров. – Жить-то ему чем было? Пока присылал Сергеич посылки – жил. Существовал, вернее. Худо, бедно, впроголодь… А как кончились передачи – так и зубы на полку. Своего – ничего, только грибы, да только долго ли на них протянешь?

Данил с Сашка переглянулись. Знакомая ситуация…

– Ну и что? Дали ему хлеба?

– Пока Сергеич дома под надзором валялся, селяне другого человека на его место поставили, – продолжил Сказочник. – А тот мужик, видать, не так добр был, как прежний председатель, да и глуп, если честно. Заорал он Грибнику в ответ, чтоб тот к себе убирался. Ничего, говорит, тебе тут не светит. Жри, говорит, свои грибы, у тебя их много должно быть, ты часто по лесу ползал.

Грибник постоял еще с полминуты, посмотрел на нового председателя, а потом и говорит – тихо так, спокойно, уверенно: «Грибы, значит? Ладно. Да только смотри, как бы ты сам ко мне через неделю за ними не приполз…» Развернулся да назад пошел. А всех, кто этот его ответ слышал, до самой глубины души ужас пробрал.

Как сказал Грибник – так и случилось. Этот самый мужик первым в селе свалился. Слабость, голова трещит, ломота в костях. И уж как тело все чешется, – мочи нет. Чесать начинаешь – кожа расползается и из трещинок кончик щупальца торчит, а не чесать – так они сами кожу прорывают и дальше растут. Чем он только, бедолага, вывести их не пробовал – ничего не выходит. Срезал даже. Не больно совсем, кожа словно онемевшая – а из среза дрянь какая-то сочится и снова мелкий кончик этого самого щупальца лезет… Следом за мужиком, понятно, соседи той же дрянью покрылись… Поняли тогда, что беда в село пришла – да поздно. Кинулись на хутор к Грибнику – а на месте дома пепелище. И его самого след простыл…

Сказочник замолчал.

– Проучил, значит, – пробормотал в наступившей тишине Семеныч. – Правильно. Жлобство и дурость надо учить.

– И что, так вся деревня и… – подал голос Кубович.

– Не знаю, – пожал плечами Игорь Антонович. – Говорю же – я после того раза больше в Выжгору не совался. В тот день – как сейчас помню – я вечером пришел и пока по улице шагал к Сергеичеву дому, все удивлялся, куда это люди делись и почему половина домов заколочена стоит? Хотя еще год назад ни одной брошенной избы не было. А как он мне рассказал, что у них творится, – я даже на ночлег останавливаться не стал, тут же собрался. Но Сергеич – он был живехонек. И, видимо, не зря Грибник про грибочки свои талдычил. Потому что Сергеич – единственный, не считая Дарьи, кто грибки эти кушал. И заболеть бы ему этой дрянью одним из первых – так нет… Уберег, получается, его Грибник.

– Вполне возможно, что в этих самых грибах, что Грибник с таким упорством собирал, какое-то вещество содержалось, которое прогрессирование этой дряни замедляло, – высказал предположение Профессор. – А ведь в некоторых поселках их совсем для другого употребляют…

– Да кто ж теперь скажет, – развел руками Ивашуров. – Но факт – вот он: за год от деревни ничего не осталось. И это я своими глазами видел.

В кунге наступила тишина. Слышно было только, как взревывает двигатель да скрежещут шестерни в коробке, когда водитель втыкает очередную передачу. Каждый обдумывал услышанное, и каждый находил в нем что-то свое, что-то нужное по жизни только ему, что-то, что согласовывалось только с его мировоззрением. Данил не знал – да и не интересовался, что взяли из этой истории его спутники, но сам он по привитой ему с детства многолетней привычке вычленять мораль, в очередной раз понял, что дед был прав: если есть возможность сделать добро – сделай.

– Н-да-а-а… – нарушил затянувшееся молчание Профессор. – Мы вот как-то караван сопровождали на юга, и там в одном кишлаке в горах ночевали. Помнишь, Кубыч? Нас тогда еще в ущелье заперли и мы еле выбрались оттуда, полбригады потеряли.

– Помню, как же… – отозвался тот. Кивнул на кабину за стенкой, где ехал сейчас Ахмед. – Урюка тогда еще ранило, потом коновалы на базе чуть ногу не оттяпали.

– Ну да. И вот в этом селении я с одним местным мудрецом разговаривал, с шаманом ихним. Так он мне много наговорил тогда, а особенно подробно рассказал, откуда вся эта нечисть берется. По его теории выходило, что из-за ядерных ударов в пространстве дыры образовались, и с изнанки мира вся эта дрянь и лезет. Все, как он сказал, темные духи, демоны, монстры, чудовища – все оттуда. Мистика, конечно, но иногда вот так задумаешься и… может – и впрямь прав он? Откуда-то все это берется?..

– Откуда берется? – задумчиво, глядя в одну точку, пробормотал Сказочник. – Да кто ж знает? Взять вот хоть мутантов – не всем из этих созданий можно выдать адекватное научное объяснение. Ладно – псы, это понятно, бродячих собак всегда плодилось черт те сколько. Ну ладно – выродки, их существование тоже вполне поддается объяснению. Человек, лишенный цивилизованного общества, возвращается к своему первобытному состоянию очень быстро, практически за одно поколение. Еще до Конца были известны случаи, когда человеческого ребенка выкармливала стая собак или волков – и человек деградировал, переставал быть человеком в нормальном, правильном понимании этого слова. Он уже не мог подняться до уровня хомо сапиенс, человека разумного. Основные навыки – они ведь в младенческом и детском возрасте закладываются. А тут, помимо первобытных условий, еще и сложнейшие условия для выживания да плюс радиация, которая их и перекроила. И мышечной массы у них прибавилось, и выносливость, и устойчивость к излучению повышенная – это еще объяснимо и допустимо. Или, к примеру, куропат – с ним я тоже кой-как соглашусь…

– Куропату плевать, согласитесь вы с ним или нет, – с ухмылкой вставил Кубович.

– …он, кстати, поразительно похож на курицу, не находите? – не обращая внимания эту реплику, продолжал рассуждать Ивашуров. – И бегает он тоже, дай Бог. Вполне ведь могло такое быть, что радиоактивное излучение так повлияло на гены кур, что началось неконтролируемое деление клеток и рост мышечной массы. Раньше ведь курей тоже на убой растили – это я бройлеров имею в виду – и замечательно растили, надо сказать… Но вот взять болванщика – это существо как могло появиться за столь короткое время?

– Что за болванщик? – спросил Данил.

– Ну как же… такой… гуманоид с большой головой, – Сказочник помахал руками вокруг макушки, пытаясь правдоподобно изобразить большеголового мутанта.

– А, так это вы про миксера…

Ивашурова передернуло от омерзения:

– Тоже, кстати, подходящее название… Что это за бешенная эволюция такая, что за пару десятков лет конструирует неизвестное создание с еще более неизвестными особенностями мозга? Кстати, такие вот болванщики мне во многих местах попадались, с разными вариациями. Вот только называют их по-разному. Вы их миксерами зовете, а кто-то – кондукторами или менталами. И мне, знаете ли, интересно – это что же, новый вид животных? Но откуда?! Они-то из кого развились? Из Кашпировского? Из Копперфильда? Или из Чумака? Или у нас по стране так много телепатически одаренных граждан бродило, что они все враз в этих монстров мутировали?

– Вы думаете, что миксер ментальной энергией работает? – спросил Сашка. – А вот у нас в Убежище многие считают, что его оружие – ультразвук.

– Да неважно, – отмахнулся Сказочник. – Важно то, что для большинства мутантов аналогов нормальной земной фауны, из которых они могли бы развиться, – не подобрать!

– Таких все-таки меньшинство, – заметил Данил, которого эти рассуждения заинтересовали. Было в них что-то… правдоподобное, что ли. Логичное.

– Ой ли? – удивился Ивашуров. – Я их столько уже встречал на своем пути – впору хоть сказки бросать и энциклопедию мутировавших организмов начинать. Хорошо – винтовка есть. Не подводит.

– Точно, точно, – подтвердил Семеныч. – Нам тоже на пути порой такое встречалось…

– Почему же тогда у нас в городе мутантов лишь несколько видов? – спросил Сашка.

– Вот здесь-то загадка и кроется, – пожал плечами Ивашуров. – Сказать по правде – меня это тоже всегда интересовало, поэтому версии есть. Мутанты определенного вида всегда почему-то концентрируются в определенной местности. Нет, бывает, конечно, и пересечение их ареалов обитания, – но достаточно редко. Вот у вас, к примеру, если мне память не изменяет, есть куропат. И концентрированно он только у вас под Пензой встречается, в других местах реже. А вот тот же миксер или собаки – этих я частенько встречал, причем нескольких разновидностей.

– А не встречали вы такого мутанта – на большую толстую кляксу похож? – спросил вдруг Санька и тут же поймал одобрительный взгляд Данила. – Или как будто бочонок черной тканью обернули. Высокий такой, метра два с половиной! Рот – огромный провал, глаза такие же… Не доводилось видеть?

– А вы знаете… припоминаю, – чуть подумав, кивнул Ивашуров. – Сам не видел, но слышал о таком. Один-единственный раз слышал, от Зоолога. И судя по всему – существо это страшное… Но это лишь оболочка, и с тем, кто под ней скрывается, лучше не связываться. Я из него попытался побольше вытянуть – да куда там… Сказал только, что это с биологическим оружием связано. И если я правильно понял – именно при встрече с ним Зоолог ногу-то и потерял. Не совладал – а боец он, надо сказать, отменный.

– Зоолог? Что еще за персонаж? – удивился Ли.

– О-о-о! Это личность в своем роде легендарная! – улыбнулся Ивашуров. – Такой же бродяга, как и я, да только не филолог, а натуралист-естествоиспытатель. Изучает, так сказать, новообразовавшиеся организмы в условиях их естественного обитания. Его где угодно можно встретить, даже на юге или по ту сторону Урала. Летом по земле бродит, а на зиму либо домой возвращается, либо в первом попавшемся поселке оседает. Ему везде рады. Этой осенью, кстати, к себе в гости приглашал. Не знаю… Может, и загляну на огонек…

– Как же он бродит-то, без ноги? – удивился Данил.

– Да вот так. Выточил себе деревяшку, приспособил – скачет получше нас с вами. Я серьезно говорю, – добавил он, видя, как недоверчиво усмехается Данил. – Вот у него-то уж энциклопедия собрана – о-го-го. Большущий фолиант! Кого там только нет. Сам видел! И у него, у Зоолога, информации-то я и поднабрался. А как иначе – нужно ведь знать, с чем в пути столкнешься… – он вдруг оборвал сам себя – и, хлопнув ладонью по лбу, уставился на Добрынина. – Так вот в чем дело! А я-то все гадаю – встречал, не встречал… Вы на него похожи – слов нет! И лицом, и сложением… Только он-то постарше, ему за тридцать немного, а вам, должно быть, чуть больше двадцати! Верно?

– Так и есть, – ошарашено пробормотал Данил. – Да только не знаю я никаких зоологов… И вообще двойников своих в жизни не встречал…

– Так вы сами-то из Сердобска?!.. Ну, точно, – хлопнув ладонью по столу, удовлетворенно кивнул Ивашуров. – Зоолог – он из Пензы родом. Так что уж наверняка тут одна кровь намешана…

Данил сидел растерянный, не зная, как ему реагировать, – то ли верить, то ли в шутку принимать. Жил, жил – а тут нате вам, родственник объявился…

– А в Пензе что – выжившие, получается, есть? – спросил Сашка с любопытством.

– А как же… И там живут. Горстка, правда, осталась – а ведь когда-то большой город был…

– А мы мимо пролетели, не заглянули даже, – огорчился Ван, с любопытством поглядывая на командира. – Завернули бы. Глядишь, Дан, у тебя б там и впрямь родственники нашлись…

Данил пожал плечами. Дед вообще ничего такого никогда не говорил. Были у их семьи в Той еще жизни родственники, были… И в Ульяновске, и в Москве, и даже на Украине… Но про Пензу – молчал. А теперь уж и нет деда – как узнать?

– Вернемся после комбината – заглянем? – предложил Сашка. – Заодно и на Зоолога этого посмотрим…

– Заглянем Саня. Теперь-то уж обязательно заглянем, – пообещал Данил.

– А если вдруг с Росрезервом не получится – может, и вообще туда уйдем?

– Ха! Держи карман!.. – усмехнулся Кубович. – Кому нужна такая прорва народа? Чем кормить прикажете?

– Нет, Саня, нахлебниками не пойдем, – согласился с Серегой Данил. – У нас один только выход – Росрезерв.

Сашка кивнул, признавая правоту старшего товарища. А как же иначе? Времена нынче такие пошли. Выживает только тот, кто может доказать свое право – право на силу, право на жизнь. Только такого человека и уважают, только с таким и говорят на равных. А придешь нахлебником – живо в бараний рог согнут и объяснят, что никто ты и звать тебя никак. И тогда уж отношение совсем другое будет…

– А какие еще мутанты бывают? Расскажите? – нарушив повисшее в кунге молчание, попросил Ван. – На всякий случай. Мало ли…

– Ну, раз уж вы на Север идете – то логично было бы о Севере и рассказать, – подумав немного, ответил Ивашуров. – Сам не бывал, но слухи доходили. Так вот говорят, что, к примеру, водится там такое существо, как Белый Змей. Толстенный! Говорят – из тюленя мутировал: ласты такие же впереди и морда на него похожая. Жуткая, говорят, тварюга. Или – медведь. Здоровенный, раза в полтора больше обычного. На башке наросты какие-то… И главное – лысый везде, кроме брюха. Так, клочки шерсти только по телу разбросаны… Но уж на брюхе – такая волосня!.. По земле волочится. Ну, еще там, по мелочи… Зайцы есть чешуйчатые. Вот уж чудо природы! Рога вместо ушей, зубки остренькие и когти тоже в наличии. Полоснет по брюху – не поздоровится!

Данил усмехнулся недоверчиво – слишком уж это все на байки походило. Хотя – кто ж знает… Разве только местные.

– А еще – снежный человек там обитает, – продолжал Ивашуров. – Но тут явная аналогия с болванщиком и миксером прослеживается. И, похоже, что с менталами из Ленинградской области. Тоже гуманоид и мозгами работать горазд – других может контролировать на расстоянии.

– То есть – как это?! – поразился Сашка. – Себе подчиняет?

– Ну… это я точно не знаю, – замялся Ивашуров, – врать не буду. Но говорят – да.

– А у нас птица Рок водится, – подумав немного, сказал Счетчик, словно желая перещеголять Ивашурова по количеству известных ему мутантов. – Но эта, скорее всего, из вороны мутировала. Ворона точь-в-точь и есть, только размах крыльев метров десять.

Игорь Антонович недоверчиво хмыкнул:

– Слухи доходили… А вы-то сами видели ее?

– Сами? Да нас с Санькой одна такая птичка как-то чуть на завтрак не склевала! – криво улыбнулся Данил.

– Значит, правда все-таки. Слыхал я о ней, но не верилось… – Ивашуров вскочил, зашагал по кунгу туда-сюда, вцепился яростно в волосы, подергал, будто это помогало ему шустрее соображать. – Ну ладно – мутанты! А все эти необъяснимые явления?! Они – откуда?! Много раз я встречал людей, за которых мог бы головой поручиться, что они к категории пустобрехов не относятся! Один раз разговаривал с парнем – ну дурак дураком! Таких в послеперестроечные времена называли «новый русский»: лоб в палец шириной, соображалки ноль. Он и выдумать-то ничего не сможет. Но и из него я кой-чего вытянул, такое, что к ночи и поминать не стоит!

Данилу припомнились Родионыч с Германом – вот от кого выдуманной истории ждать бесполезно. А меж тем и Герман, порой, жутковатые штучки рассказывал. Да и сам Данил – мог порассказать, мог… Про ту же ночь в детсаде. Или случай на развалинах завода, когда он несколько часов ползал по его территории и все никак не мог найти обратную дорогу, а Сашка, наблюдавший за ним в бинокль с крыши соседнего цеха, клялся и божился потом, что напарник кружил по десятиметровому пятачку. А случай в кинотеатре с Санькой? Из той же оперы…

– Так есть какие-нибудь гипотезы? – спросил он. – Что-то вы ведь думаете обо всем этом?

Ивашуров остановился, стянул с носа очки, протер о свитер.

– Не сказать, чтоб я терялся в догадках… – раздумчиво пробормотал он. – Яж все-таки с физикой пространства не в общих чертах знаком, диссертацию в свое время защитил… Есть у меня одна… м-м-м… гипотеза. Согласующаяся, кстати, в какой-то степени с теорией вашего мудреца из горного аула, – он кивнул головой Профу. – Интересно послушать?

Сталкеры закивали.

– Давай, Антоныч, – выразил общее настроение Профессор. – Пока едем – все время убьем…

Ивашуров еще раз протер очки и водрузил их на переносицу.

– Ну, слушайте. Известно ли вам, что в начале шестидесятых годов в СССР была испытана пятидесятимегатонная бомба?

Кубович присвистнул, да и остальные не смогли сдержать удивленные возгласы.

– Пятьдесят мегатонн? Ни хрена себе!..

– Да-да, пятьдесят мегатонн! И это благодарите Бога, что не испытали бомбу в сто мегатонн, хотя разработки велись! Есть версии, что именно про нее кричал Хрущев, когда двадцать третьего сентября тысяча девятьсот шестидесятого года, выступая на сессии ООН, бил своим башмаком по трибуне и угрожающе кричал американской делегации: «Я вам покажу Кузькину мать!».

Кунг грохнул от смеха. Не смеялся только Семеныч – поглядывал на молодежь снисходительно, зная, вероятно, об этом случае из жизни политиков тех времен.

– Что, так прямо и кричал? – сквозь смех выдавил Данил. – И башмаком лупил?

Ивашуров улыбнулся:

– Да, было, было… Никита Сергеич вообще отличался своими глупыми выходками. Как, впрочем, и Брежнев своим маразмом… Так вот, если бы эту… мать Кузьмы все-таки испытали, это привело бы к сильнейшему радиоактивному заражению местности, увеличив общемировой выброс радиации – на тот момент – на двадцать пять процентов. Впрочем, даже пятьдесят мегатонн послужили причиной очень сильного выброса. Взрыв был воздушный, и вспышку можно было наблюдать даже на расстоянии в тысячу километров – на небосклоне словно зажглось второе солнце! Диаметр огненного шара достиг десяти километров, а гигантский гриб поднялся на высоту в шестьдесят! Даже при таком взрыве зона абсолютного уничтожения составила круг в двадцать с лишним километров, излучение вызывало ожоги третьей степени на расстоянии до ста километров, а взрывная волна три раза обогнула земной шар! Представляете, что было бы, взорви они бомбу в сотню мегатонн?!

Сказочник замолчал, глядя на своих слушателей. Аудитория, признаться, была поражена. Даже Семеныч утратил вид всезнающего мудреца и смотрел на Ивашурова затуманившимся взором. Пятьдесят мегатонн! Гриб, вспухающий на горизонте; взрывная волна, которая, катясь по земле, играючи сминает коробки домов, автомобили, людей; вспышку, превращающую все на двадцать километров вокруг в радиоактивную пыль… Как же глуп был человек, что посмел испытывать такую дьявольскую силищу на своей родной планете?! И насколько же хватило его кретинизма и тупости, чтоб наштамповать сотни, тысячи таких вот адских машинок!

– Хм. Так вот – о теорийке… – донесся откуда-то издалека голос Ивашурова.

Данил очнулся, выбираясь из пучины разбушевавшегося воображения.

– Сам я при таких взрывах не присутствовал – к тому времени, когда я коснулся этого направления, атмосферные испытания уже давно не проводились, взрывали только под землей и под океанским дном, но вот черновые записи некоторых причастных к экспериментам товарищей читать довелось. Получил доступ, когда работал над некоторыми секретными проектами. Так вот, кое-кто из тех, кто присутствовал при испытаниях, писал о каких-то сдвигах в момент удара в самой материи пространства… Четких записей не было – создавалось впечатление, что листы с ними изъяли даже из черновиков… но отдельные слова в тексте, изымать которые не имело смысла, – попадались. Моя догадка строится именно на этих крупицах информации. Понимаете… – он покрутил пальцами в воздухе, подыскивая формулировку, – я считаю, что в момент взрыва изменяется сама физика пространства. Что-то с пространственно-временным континуумом… Происходит какое-то искривление… – он засопел сосредоточенно – и развел руками. – Мне очень трудно объяснить это простыми словами! А физических формул вы не поймете. Словом, если пытаться объяснить предельно просто – пространство словно комкается, сминается, складывается в гармошку и соприкасается с другими точками пространства, которые могут находиться за десять, сто, тысячу километров, а то и за сотни миллионов световых лет!

Данил оторопело уставился на Ивашурова. С таким же изумлением глядели на него и остальные.

– Разве такое возможно?

– А почему нет? Кто скажет мне, что это ерунда?! – в голосе Сказочника послышались азартные, задиристые нотки. – Покажите мне этого человека! Физика пространства не изучена должным образом! А между тем, есть гипотезы, которые предполагают, что в других галактиках материя и пространство имеют совершенно другие свойства, нежели чем в нашей! И как вам, к примеру, такое предположение: наше пространство, соприкасаясь с пространством, лежащим в другой галактике, за миллионы световых лет, меняет под его влиянием свои физические законы, и именно это порождает все те странные, загадочные, порой жуткие явления, очевидцами которых мы с вами становимся?! И я утверждаю, что теоретически это вполне вероятно! Да что там теоретически! И практически, даже – практически!.. Что мы, в конце концов, знаем об окружающем нас мире? Взять вот хотя бы «теорию струн»! Она гласит, что все элементарные частицы и их фундаментальные взаимодействия возникают в результате колебаний и взаимодействий квантовых струн в масштабах порядка планковской длины. Однако…

– Стоп, стоп, стоп! – подал голос Семеныч, со смехом размахивая руками. – На этом можно остановиться, Антоныч. Не все из нас знакомы с этой замечательной теорией и вряд ли поймут то, что ты хочешь рассказать. Ты и так уже наговорил на несколько дней неторопливого осмысления.

Ивашуров запнулся и смущенно улыбнулся:

– И впрямь… заболтался я что-то…

Тряска вдруг как-то внезапно окончилась – кунг взревел, перегазовывая, и пошел ровней, постепенно набирая скорость. Выглянув в окно, Данил увидел, что караван теперь движется по накатанной дороге – вероятно, это и был тот самый тракт, о котором утром говорил Ивашуров.

– Скоро в поселке будем, – кивнул в ответ на его вопросительный взгляд Сказочник. – Километров сто осталось, на час-полтора езды, не больше. А между тем, помнится, не так давно мне что-то было обещано… Запишем пару историй?

– Время есть. Обещал – сделаю, – согласился Данил и полез с полки вниз. – Ну что, Санька, про детсад расскажем?

Напарник кивнул, криво усмехаясь:

– А то. Уж за это мы с Даном чем хотите можем поручиться. Что там и как – только Хребет, наверное, теперь расскажет. Если жив, конечно…

Ивашуров живенько зашелестел тетрадью, выбирая, где бы записать новую историю. Перелистнул, разгладил рукой середину, взял карандаш – и поглядел на Добрынина.

– Готовы? – спросил тот. – Ну, тогда слушайте…