Права мутанта (СИ)

Глава 10. Немедленно бросьте мутантские кости!

Перед Веселином показался не один волк, а четыре. Один чёрного окраса, два буро-пегих и один серый. Вышли спокойненько из лиственной чащи Кабаньего острова, сели на пути у этнографа, внимательно на него посмотрели. Специально Панайотова не пугали — клыков зря не скалили, но волки — они ведь вообще страшны. Самим фактом своего присутствия.

Что ж, волки находятся в состоянии видимого благодушия, самое время с ними пообщаться. Хорошо, что есть готовая форма-оберег, которую Веселин готов предъявить. Проблематика «того света» четвероногих, может быть, и не сильно волнует, но таков уж ритуальный диалог, с научной точностью подслушанный у Рябиновича.

— На том свете были? — спросил у волков Панайотов. Те, как будто, заинтересовались поставленным вопросом. По крайней мере, молча переглянулись.

Понимая, что собеседники, скорее всего, не ответят, Веселин сам ответил за них.

— Были, — сказал он.

Волки снова переглянулись — кажется, одобрительно. Интересно, насколько они поняли сказанное. Если бы поняли — должно быть, согласились бы. Волки, живущие в Дебрянском ареале — всё равно, что с того света.

— Мёртвых видели? — продолжил этнограф опрос волков.

— Видели, — признался он как бы от имени волчьей стаи.

Да уж, волки мертвецов наверняка видели. Не в том они мире живут, чтобы не водить знакомства со смертью. И с собственной, и с чужой. Хищные звери, не в пример травоядным, должны наиболее глубоко чувствовать присутствие разрушительной стороны в мире и себе. В особенности — хищники, живущие вдали от людей в дикой природе. Пуще того — во враждебном всякой естественной жизни мутантском ареале. Там смерть — в каждой берёзовой иголке. Доказал Славомир Костич.

— Мёртвые кусаются?

— Нет.

На сей раз волки переглядывавлись долго, и Веселин ожидал, когда они снова обратят внимание на него. Ничего, дождётся, спешить-то ему особенно некуда. Вопрос о том, кусаются ли мертвецы, мог лежать за пределами волчьего опыта. Тогда, чтобы принять версию Панайотова, четвёрка должна сперва ему поверить. Ну так за чем дело стало? Пусть поверит.

Правда истину об укусах мёртвых Веселин сообщал не от собственного имени, волки его даже не уполномочивали отвечать, но истина — она говорит сама за себя…

Волки поглядели на Веселина насмешливо. Усомнились.

— То есть, вы хотите сказать, что мертвецы кусаются? — переспросил Панайотов.

Против такой постановки вопроса волки не возражали.

Пожалуй, Веселину пора скорректировать свои взгляды на способности мертвецов. Если у волков на эту тему нашёлся собственный опыт, его не стоит сбрасывать со счетов.

— Но вы всё равно не кусайтесь, — миролюбиво закончил Панайотов.

Один из волков предупредительно зарычал. Тот, чёрный. Сразу дал понять: то, что городит Веселин, ему не по нраву.

— То есть, как хотите, — поправился Панайотов, — кусаться, не кусаться — вам решать. Полная свобода выбора.

Такое решение волку понравилось гораздо больше.

— Собственно, — развил идею Веселин, — не бывает поведения на все случаи жизни. Иной раз кусаться вовсе не стоит, как в традиционном заговоре у Рябиновича. Но приходят и такие времена, когда — надо кусаться. Кстати, по-моему, такое время как раз подошло.

Вот так сидишь в засаде, ожидаешь, что мимо тебя проведут твоих товарищей, и будет их контролировать какое-нибудь вменяемое количество мутантов. Ну, пусть двадцать, ну тридцать, ну чуть больше…

А из болота, как из рога изобилия, лезет и лезет, и вот уже прошло несколько сот мутантов — наверное, всё население Березани. Всеобщая мутантская мобилизация, будь она неладна. Это же как можно было ненароком влипнуть!

Хорошо, Суздальцев заранее прикинул — что-то не то, да и приказал своим людям получше затаиться, не высовываться. А то ведь рядовой Мамедов уже собирался снимать передних из снайперской винтовки, заранее прицеливался, мог и без команды кого-то грохнуть, либо просто ненароком спусковой крючок задеть… Легко догадаться, что бы за таким выстрелом последовало. Всемером попробовать остановить батальон — это круче, чем в одиночку на пустынной улице сделать умное замечание городской шпане. У всякой великолепной семёрки есть свой запас прочности.

Пропустили. Всех. Даже спины затекли от неподвижного лежания в наскоро вырытых окопчиках.

Где-то под конец нескончаемой колонны мутантов тащились и рабы с арестантами, а в их составе — Рябинович и Хрусталёв. На ногах тяжёлые кандалы, совсем новенькие. Сзади — ещё прилично мутантов оставлено, специально, чтобы пресекать побеги. Не подберёшься потихонечку.

— Так что, мой капитан — просто пропустим врага? — вполголоса поинтересовался Гаевский. Этот боец — далеко не Мамедов, ввязываться в лишнюю потасовку без команды не станет. Потому — не просто так интересуется, а пытается подсказать решение.

— Нет, — отверг его непритязательную идею капитан Суздальцев, — врага мы намерены преследовать.

— Преследовать? — изумился Гаевский. — Но их же там…

— Нападать не станем, — уверенно сообщил Суздальцев, — а по следу пойдём. Вот они нас и выведут к надёжному месту Глухомани.

— Так там же их ещё больше! — оторопел боец.

— Я в курсе. Но что-нибудь придумаем.

Мутанты шли, не торопясь. Кандалы на арестантских ногах их здорово задерживали. Поэтому капитан Суздальцев их пропустил далеко вперёд, и только тогда велел бойцам собираться.

— Не слишком ли задержались? — капитан Багров, как обычно, поглядел на свою раненую ногу. — Сумеем ли нагнать?

— Вот то-то и оно, что постараемся не нагнать, — усмехнулся Суздальцев, — поэтому, Юрий Михайлович, за ногу не беспокойтесь: она нас никак не задержит. Напротив, сориентирует, поможет идти потише, поспокойнее.

— Зачем же поспокойнее, Алексей Иванович?

— Затем, чтобы на превосходящие силы ненароком не нарваться.

— Но Глухомань у них, наверное, хорошо охраняется, — заметил Багров, — там нарвёшься в два счёта.

— Так и мы будем настороже!

Шли, как и задумали. Медленно, привольно, точно на городской прогулке. Ритм задавал капитан Багров. Ковылял себе, опираясь на палку. Шутов, Погодин, Гаевский, Мамедов, Егоров и сам капитан Суздальцев изо всех сил старались его не обогнать. В общем-то получалось.

Время от времени Суздальцев посылал вперёд кого-то из бойцов — в основном проверить, не сокращается ли дистанция до опасного предела. Не сокращалась: спасённая нога Багрова прекрасно справлялась с возложенной на неё задачей.

А вот опасности сбиться с пути не было вовсе. Попробуй заблудись, если до тебя по лесу прошлось несколько сот неряшливых мутантов. Что могли, вытоптали, что попалось под руку — поломали. Дикий народец.

Жаль только, от места встречи с полковником Снеговым удалялись с каждым шагом. А посыльного к атаману Соколу, близ поста которого полковник обязательно остановит БТРы, Суздальцев так и не направил. Не мог дальше дробить отряд. Ведь не отбили Рябиновича с Хрусталёвым, как собирались. Пропустили, отложили освобождение на будущее.

Сколько пришлось пролежать на полу в больнице посёлка Березань, этого Славомиру Костичу и не упомнить. Долго, наверное. Скверно переживать собственный паралич, пребывая почти в полном сознании. Для такой деятельной натуры, как Славомир — в особенности.

Запомнить пришлось практически всё. И дорогу из Елани в Березань через Кабаний остров, и ожидание: вот-вот появятся волки. И момент, когда Хрусталёв и Рябинович были вынуждены больного понести. И Березань, которая с момента ухода оттуда экспедиции изменилась до неузнаваемости. И суетливые попытки солдат разминуться с мутантами.

Пока сохранялась надежда уйти втроём, Хрусталёв и Рябинович его не бросали, но как только сделалось ясно: вряд ли кто-нибудь вообще выживет — Костича положили на пол и попробовали раствориться. И то не получилось: разыгралось крупное побоище, автоматы прямо в больничном здании трещали без умолку.

Костичу, можно сказать, повезло. Мутанты, как ни были голодны, признали его несъедобным — и тут же утратили всяческий интерес. Видите ли, Дух берёзового леса избрал его тело временной обителью, вселился, навёл свои порядки.

Наверное, «духом берёзового леса» мутанты и называли банальный столбняк, ведь в школе им не объясняли про всякие там болезнетворные бациллы (мутантская школа — вообще явление особое). А может, и не столбняк там был: мало ли какой возбудитель-мутант мог подкрасться к щеке Славомира в гиблом берёзовом лесу.

Впрочем, столбняк — не столбняк: что за разница? Главное, для мутантов оно — дух. И духа этого мутанты уважали, но тем более боялись подцепить при поедании Костича. Лучшей охранной грамоты от их каннибальских поползновений — и придумать сложно.

Костич лежал, а солдаты в отдалении отступали и отстреливались, и опять отстреливались, и снова отступали. Их автоматы то затихали, то работали дальше. Хоть какое-то развлечение для параличного — слушать мелодию боя.

А потом случилось и локальное светопреставление, которое — опять же, чудом — Славомира всерьёз не задело. Ну, не то, чтобы не зацепило совсем. Больницу так здорово тряхнуло, что тело Костича даже подпрыгнуло на полу, а дальше из многочисленных прорех по больничному зданию подули суровые сквозняки — которые, казалось, всю душу из тела выдули. Хорошо, что так только казалось.

Славомир Костич всё лежал, позабытый, а вокруг творилась история. Мутанты раздавали друг другу красные балаклавы. Что это значит, Костич так и не смог понять, но что-то революционное.

Потом краснобалаклавники привели в здание много людей в лохмотьях, и заперли в больничных палатах. В одну из таких палат — Костич бы рот раскрыл от изумления, когда бы челюсти его слушались — поместили и двоих немцев — Гроссмюллера и Шлика. Третьего же немца, как стало ясно из их разговора, зачем-то пристрелил Горан Бегич.

Любопытно, что совсем недавно, в недобрый час появления в здании Костича и русских солдат, Фабиан Шлик им что-то другое рассказывал, будто не знал, что Каспара Вирхофа не стало. Так и говорил: «Здесь остались только мы трое…», или ещё: «принесли больного?.. Я пойду позову Каспара и Дитриха». Выходит, специально врал, заманивал. Зачем ему это?

Потом в ту же дверь втолкнули Рябиновича с Хрусталёвым — недавних сопровождающих Костича. Славомир порадовался, что солдаты ещё живы (думалось уже иное), но всё же закрадывались сомнения: надолго ли?

Когда лежишь в абсолютной недвижимости, остаётся хотя бы думать. Подмечать, анализировать. Если хоть это можешь, ты жив. Даже если мысли лезут — ох и заупокойные. Например, о нервно-паралитических токсинах, которые вырабатывает возбудитель столбняка (или другая, мутантская бацилла — в данном случае не важно).

Паралич скелетной мускулатуры и лицевых мышц — это ещё цветочки. Вот когда вегетативная нервная система откажет — это будет что-то! Остановится, скажем, дыхание — и всё. Дальше не интересно.

А потом краснобалаклавные мутанты вывели рабов и арестантов. Построили их где-то рядом во дворе и увели. Да и сами там же построились и тоже удалились. Наступила тишина. Практически никого не осталось.

Надо же, как не повезло Хрусталёву и Рябиновичу! Стоило на сутки-другие задержаться — и Березань бы их встретила иначе. Пустотой, заброшенностью, безопасностью. Правда, Костичу бы намного легче не стало: врачей-то, к которым он шёл в Березань, мутанты всё равно увели.

Ну, раз увели, с «духом берёзового леса» придётся бороться самому. Победить в борьбе за власть над организмом. Неясно только, как это сделать, если скелетные мышцы уже не слушаются. Мысленно проговаривать свои решительные протесты? Только это и остаётся.

Сербы — народ упрямый, это всякий скажет. Которые из них были недостаточно упрямы — давно превратились в хорватов, либо мусульман. Даже без надежды на успех сербы гнут свою линию, не считаясь с затратами, вот им и удаётся порой использовать в полной мере малейшую вероятность победы. Костич тоже, вступая в борьбу с берёзовым недугом, пообещал себе не сдаваться, не отступать. Победить проклятого духа-бациллу.

И что же: не прошло и двух суток после исхода мутантов из Березани — а «дух берёзового леса» заметно потеснился. Понемногу восстановился контроль над кистями рук — это уже что-то! Затем обрела подвижность нижняя челюсть. Лицевые мускулы после нескольких суток судорожного сжатия немилосердно болели, но радовало, что расслабились и они.

Развивая успех, Славомир принялся ползать по коридору. Не беда, что лишь одними кистями рук сильно не оттолкнёшься. Не в том дело, чтобы далеко проползти. А в том, чтобы показать «духу берёзового леса», кто в теле хозяин. Мутантский дух злился, протестовал, но дух самого Костича продолжал его теснить, освобождая орган за органом.

Где-то за сутки Славомир умудрился доползти до дальнего конца коридора — и это притом, что после взрыва на полу в нескольких местах лежали труднообползаемые груды битого кирпича. Руки же освободились до самых локтей, правда, кисти от долгого и сильного трения превратились в одну сплошную ссадину. Больно? Весьма. Зато нет сомнения, что ты воплощён.

Добравшись до дальнего торца коридора, Костич пополз обратно. Теперь он и голову научился неплохо держать. Ещё несколько мучительных пластунских ходок — и «духа берёзового леса» удастся изгнать. Насовсем.

Но посреди обратного пути Славомиру пришлось остановиться. В больничное здание кто-то вошёл. Значит, не все мутанты покинули Березань.

Костич застыл. На сей раз по собственной воле.

Вошедший был, похоже, совершенно слеп. Он двигался на ощупь вдоль стен коридора и ругался вполголоса. И дважды основательно испортил воздух. Пердун, тут же догадался Славомир Костич.

Из ругани, к которой сербский учёный не замедлил прислушаться, следовало, что Пердуна в Березани оставили одного. Совсем одного! Даже верные побратимы — и те ушли на мобилизацию. Даже четвероногие братья-мутанты — боевые свиньи. Пропали, к тому же, и повара. Недоеденные останки Зорана Бегича даже некому оказалось сварить. А сырые, да ещё несвежие — просто испытание для желудка.

Пердун был слеп, голоден, зол и озабочен судьбой коллекции. Где-то там, во взорванном подвале под больницей он держал свои любимые головы. А путь в нужный подвал открывался из кабинета главврача. То есть, прежде открывался. Сейчас-то и кабинета главврача никакого не осталось, там почти до потолка возвышалась куча щебня, а выше зияла дыра в осенние небеса.

Слепец пытался добраться к несуществующей двери, опираясь на стены, несколько раз он оскальзывался и падал мордой в кирпичное крошево, но так и не преуспел. Тогда уселся на кучу камней и заголосил:

— Пропала коллекция! Пропала библиотека! Головы мои, головы!

Библиотека? Библиотеку жалко, конечно, подумал Костич. Хотя вряд ли в собрании Пердуна нашлось бы что-нибудь стоящее.

А правитель Березани уже оставил попытки проникнуть в кабинет главврача. Теперь он шарил по полу в той части коридора, где раньше лежал парализованный Славомир. Интересно, что ему там нужно?

И об этом ругань Пердуна дала исчерпывающие сведения:

— Дьявол, куда ж он делся? Где-то тут его оставили, не съели. Во придурки, испугались «духа берёзового леса», а может это ещё и не он…

Так он же меня ищет, догадался Костич. Видать, проголодался так сильно, что и духи ему более не страшны.

Хорошая идея была — отползти. Теперь слепцу запросто не наткнуться.

Ругаясь, на чём свет стоит, Пердун ушёл. Но на следующий день вернулся, продолжил свои поиски. Славомир за это время снова отполз по коридору подальше. Власть над конечностями возвращалась, но не настолько, чтобы решиться покинуть больничное здание. Всё же укрытие, какое-никакое.

А потом в бывшую Березанскую больницу ворвались волки. Сначала четверо, потом ещё несколько. Ох, и разделались они с Пердуном — ошмётки мутантской плоти так и летели, кровь орошала стены и пол.

Славомир Костич успел подумать и о своей незавидной судьбе — волки, как справятся с правителем Березани, наверняка всё здесь обнюхают и обшарят — но тут вслед за хищниками в барак вошёл и Веселин Панайотов. Спокойно, как ни в чём не бывало. Словно и не волки хозяйничали в Березани, а — так, охотничьи псы расшалились.

Неужели волки способны вытерпеть власть человека?

Так оно, или иначе, а вместе с Веселином пришло спасение.

Людей-то в распоряжении полковника Снегова оставалось — кот наплакал. Капитан Нефёдов. Два башенных стрелка-ефрейтора: Волынец и Акимушкин. Четверо рядовых: Елохин, Зверев, Седых и Чуров. Ах да, ещё трое водителей: Калинин, Андолицкий, Рысаков. Итого… Маловато на три бронемашины, как ни крути.

Случилось такое малое количество — известно, как. Во-первых, многих оставили ещё в замке Брянск. БТРы ведь не резиновые, и если везёшь в них целую этнографическую экспедицию, поневоле кто-то из твоих людей не поместится. Во-вторых, раненого капитана Багрова пришлось отправить в Березань, а капитана Суздальцева с кучей бойцов — ему в помощь и охрану. Никто ведь не думал, что вернуться в Брянск окажется так непросто.

Но полковник Снегов не был бы собой, когда не обратил недостаток в достоинство. Мало людей — много места. Значит, при переезде Наших-друзей-из-Заслона из-под Брянска к Чернигову — будет, куда поместить большую часть отряда атамана Сокола.

Правда, у людей атамана недостаёт боеприпасов. Поделиться с ними — так у всех станет недоставать. Потому ребятам Сокола придётся кататься пассажирами, пока не достанется боевых трофеев. Может, оно и недолго, но — тревожно, ещё бы!

Расформировывая свой лагерь, Сокол постарался прихватить всё ценное. Например, у него было три пушки. Все три — прицепили к БТРам. Хотя снарядов имелось немного — хватило бы от силы на два десятка выстрелов — но сознание, что отряд обеспечен артиллерией, тоже, наверное, чего-то стоит. Занять бы ещё уверенности, что все три пушки к нужному моменту удастся развернуть.

БТРы нагрузили основательно. Ехали осторожно, выпуская вперёд пешую разведку. Часть пути делали по дорогам, но кое-где — поперёк дорог (разумеется, зная наверняка, где и как можно проехать).

У одной из дорог, известных только ему, атаман Сокол попросил обождать и сам с десятком своих ребят углубился в чащу. База Заслона, которую они предполагали посетить, ни капитану Нефёдову, ни полковнику Снегову ведома не была. Только и знали, что в этих местах ополченцы из Заслона избрали атаманом какого-то Сапожника. Но где сидел Сапожник, имели представление лишь патрульные из замка Орёл. Они и снабжали ребят Сапожника оружием и боеприпасами. Как обычно, втихаря.

Вернулся Сокол хмурым донельзя — это притом, что боеприпасами разжился. На вопросительный взгляд полковника Снегова лидер Заслона ответил, скрипя зубами от досады и ярости:

— Нет больше Сапожника. Наверное, мутанты захватили его врасплох. Окружили — ну и… — здесь атаман помолчал, уравновешивая дыхание. — Весь отряд полёг подчистую, никто не спасся.

— Что-то вы пропустили, атаман, — без увёрток указал Снегов, — не исключено, что и нам о том важно знать.

— По ним прошлась какая-то тяжёлая тварь, типа слона, — восполнил пробел атаман Сокол, — везде прошлась — по палаткам, окопам. Везде её следы. Много людей подавила. Заживо.

— Мамонт! — вскричал Нефёдов. — Помните мамонта, мой полковник? Которого мы встретили, когда везли экспедицию Щепаньски?

Разумеется, и Снегов помнил мамонта — разве забудешь? Нефёдов не сомневался, что нет, никак не забыть. Мамонта-мутанта. Лохматого слона-переростка с рудиментарной головой на боку. Тогда его пропустили без боя и радовались, что гигант не стал крушить БТРы. Так вот — сокрушил большой отряд Заслона при поддержке двуногих мутантов, которые перекрыли пути к отступлению. Печально.

— Хотите сами посмотреть? — предложил Сокол.

— Нет, — покачал головой Снегов, — некогда. Едем дальше.

Впереди маячила перспектива встретить ещё не один затоптанный отряд: Вииссарионыча, Скорика, Никитина. Первого неплохо подкармливали из Курска, второй с горем пополам защищал от мутантов сумские деревни и вряд ли мог похвалиться хорошим снабжением, а вот у третьего-то вообще положение — не позавидуешь. И с черниговскими властями разругался, и друзей по Заслону настроил против себя — пытался на собственный страх и риск вести с мутантами переговоры. Такому боеприпасов не достать. Только и остаётся: экономить притыренные изначально.

В зоне ответственности Виссарионыча полковник предложил капитану Нефёдову тоже пойти к постам Заслона — вместе с атаманом Соколом и его людьми. Сокола особенно не спрашивали, но тот и не подумал возражать. Уяснил уже — на примере отряда Сапожника — что всё весьма серьёзно. Когда Ребята-из-Заслона гибнут целыми отрядами — тут уже не до мелких секретов.

От дороги, на которой остановили БТРы, до лагеря Заслона добирались часа полтора. По дороге разговорились. Нефёдов понял: Сокол не очень-то верит, что с отрядом Виссарионыча случилась точно такая же беда, как у Сапожника. Всё-таки, здешний старик-атаман — опытный командир. И людей у него больше раза в три, и со снабжением, вроде, больших трудностей не возникало. Неужели и его лагерь — мамонтом?

В чём Сокол оказался прав, беда людей Виссарионыча — не точно такая же. Но беда жуткая. Его отряд мутантам удалось захватить. А значит, этих людей в лучшем случае заживо съедят. В худшем — это если мутанты сыты — будут их пытать, пока не нагуляют аппетит.

Ещё на подступах к разгромленному лагерю Сокол, Нефёдов и сопровождение встретили четвёрку виссарионычевых ополченцев, которая избегла общей участи. Эти бойцы и поведали леденящую душу историю захвата их лагеря, которая затем подтвердилась при посещении места трагедии. Без мамонта здесь тоже дело не обошлось, хотя по людям он и не топтался. Зато — вломился на середину лагеря, ухитрился ухватить хоботом самого Виссарионыча, вызвал на себя шквальный автоматный огонь. А пока лохматое чудовище таким образом отвлекало внимание, со всех сторон подоспели мутанты, взяли людей тёпленькими.

— И главное, слону ихнему ничего не сталось, — пожаловался один из встречных, — шкура толстая, редко какая пуля пробьёт. А все наши так старались его свалить, что на двуногих мутантов — ноль внимания. Лишь мы вчетвером уложили-таки нескольких. Потому и спаслись.

А стоило бы ребятам Виссарионыча в массовом порядке обратить оружие против двуногих, как мамонт их тут же принялся бы топтать. Фу ты, беспроигрышная мутантская тактика.

— Этот слон у них — не простой, — добавил другой ополченец, — не просто животное. Он у них — как мозг операции. Верно говорю? Ему-то все мутанты и подчиняются.

В своём бывшем лагере четверо спасённых без труда разыскали не замеченные захватчиками тайники с боеприпасами, чем уже окончательно решили главную проблему отряда Сокола.

К лагерю Скорика могли бы и не заворачивать. Но, ради полноты картины, сделали лишний крюк на БТРах. И этот лагерь оказался растоптанным, а частично, видимо — уведённым в плен. Сам атаман Скорик попал под тяжёлую мамонтову ногу. Лицо, искажённое гримасой боли, осталось для Сокола узнаваемым. А вот на месте живота и грудной клетки — не сказать, чтобы хоть что-то осталось. Мокрое место уже высохло.

Навестить лагерь атамана Никитина — последняя задача перед тем, как стать лагерем самим и принять бой на подступах к ЧНР. В отношении этого лагеря — тоже никто не питал иллюзий. Победили бы никитинские — давно бы вышли на связь по рации. А молчание — знак полного поражения.

По сложившейся уже традиции, капитан Нефёдов проводил атамана Сокола с людьми до места трагедии. Лагерь никитинских выглядел похоже на ранее рассмотренные — с одним отличием. Атамана Никитина, кажется, устранила не мутантская сторона. По почерку судя — свои. Труп Никитина висел на высокой ветке одинокой хвойной сосны в центре лагерной поляны. А на груди его — табличка: «Предателю от Заслона». Коротко и ясно.

И — оставалась надежда, что, по крайней мере, часть никитинских избежала плена и разгрома. Неподалёку от лагеря обнаружились явные следы боя, а чуть дальше — места, где горел лес, как будто подожжённый напалмом.

Ратко и не думал, что ему так быстро приведётся посетить особо охраняемый барак с пленными бойцами Заслона. Но привелось — на пятый, примерно, день. Одно неосторожное слово в бараке овощеводов — и его сочли неисправимым врагом мутантов. Ещё одно — и его перестали терпеть.

А незадолго перед тем — вот неожиданность — в прежний его барак подселили пару чешских антропологов. Мантла и Грдличку — последних, кто в Столичной Елани оставался из состава этнографической экспедиции.

— Это мне только кажется, или нашей экспедиции больше нет? — спросил тогда Милорадович едва ли не саркастически.

Чехи сарказма даже не заметили. Мантл с прискорбием согласился:

— Вы правы, какая может быть экспедиция, когда погиб пан Кшиштоф!

Смех, да и только: для чешского коллеги вся экспедиция заключалась в одном профессоре Щепаньски. Есть пан Кшиштоф — есть экспедиция, хоть бы все остальные участники трижды перемёрли.

А Грдличка весь ушёл в свои переживания. Тот факт, что в отсутствие пана Щепаньски положение его сподвижников резко пошатнулось, очень уж его встревожил. И ведь не за себя переживал! Повторял:

— Мутанты выйдут из-под европейского контроля. Это страшно!

А Мантл ему на то:

— Пока что их действия — в русле основных директив.

А Грдличка:

— Мне кажется, они только делали вид, что нам подчиняются. Их настоящий хозяин — Мамонт. Только его они и слушают, больше никого. Как Мамонт прикажет, так и сделают. И он — наверняка рукотворен. Один чёрт знает, что это за организм, но в него встроен огнемёт. Такого в живой природе не бывает. Огнедышащие драконы никогда не существовали, это доказано. Кто сделал Мамонта, тот и контролирует ситуацию. Наши европейцы? Вряд ли. Американцы — тоже вряд ли. Неужели русские? — этот исполненный паранойи вывод ужасал Грдличку больше всего.

— А что, если Мамонт спонтанно родился в среде мутантов? Что, если он — не продукт заговора, а дитя естественного отбора? — возражал Мантл.

В общем, интересно было послушать мысли неисправимых ревнителей социал-дарвинизма, уже отбракованных в ходе некоторого отбора. И отбора — несомненно искусственного, совершённого кем-то вполне осознанно, по известным ему признакам. Таким секретным, что оба чеха, как ни старались, соответствовать им не смогли.

Долго слушать, однако, не пришлось. Кто-то из новых соседей по бараку, которым не хватило нар, настучал на Ратко мутантам-надзирателям. Заводит, мол, провокационные разговоры. Кто бы мог подумать, что и в концлагере они запрещены? Милорадовича о том не предупреждали.

Жалобы Грдлички с Мантлом ещё звучали, а надзиратели уже стояли рядом с Ратко. И начали демонстративно хмуриться, отчего слова с языка Грдлички стали сползать медленно и тяжело, подобно черепахам.

— Не следует в бараке говорить обо всяком разном! — строго сказали мутанты-надзиратели. — Не забывайте, что вы здесь гости, а гость не должен испытывать гостеприимство хозяев.

Здорово сказано! Причём отрепетированным хором.

Сложность текста надзирателей явно превышала их интеллектуальные силы. В сочетании с потухшим взглядом, отсутствием смысловых пауз и неизменностью самих текстовых формул она не оставляла сомнения: всё, что надзирателями проговаривалось, было ими заучено заранее. Для каждого случая своё. По специальной методичке.

Мутанты действовали, как роботы. Но Мантл и Грдличка поспешили принести извинения, на всякий случай заискивающе улыбаясь. Милорадович промолчал — тоже на всякий случай. Не помогло.

— На вас уже не первый сигнал, — строго, но сравнительно вежливо сказал ему один из надзирателей, — однако вы так и не исправились. Отныне в этом светлом бараке вы более не вправе находиться. Следуйте за нами.

А второй надзиратель толкнул его в спину, чтобы придать ускорения.

Так Ратко Милорадович поменял прописку внутри Глухомани на барак самого строгого режима содержания.

Из чего состояли здешние строгости? Во-первых, заключённых вообще не кормили. Во-вторых, из барака выпускали не дальше внутреннего забора, где держали под постоянным прицелом пулемёта со специальной вышки. В-третьих… Нет, ничего третьего Милорадович бы не вспомнил.

А дальше шли послабления. Во-первых, работать на мутантов обитателям особого барака не приходилось. Во-вторых, за их речами никто уже не следил (сильнее-то не накажешь, кроме как ускорением смерти) — а значит, здесь не было «стукачей». В-третьих, и надзиратели в этом бараке появляться опасались: очень даже могли обратно не выйти.

Итого, послаблений больше. Милорадовича это порадовало.

Ратко свёл знакомство с товарищами по несчастью. Убедился, что почти все они — ополченцы из Заслона. И каждый из них появился здесь недавно. «Старожилы» провели здесь от силы пару недель, остальные меньше. Многолетних узников, как в бараке овощеводов, не могло быть в принципе, ведь тут вообще не кормили.

Интересно, почему не кормят, подумал Ратко, может, пытаются приучить к людоедству? Вероятнее, впрочем — не кормили, поскольку не особенно интересовались их судьбой. Или — сочетание обеих причин.

А ещё в этом «особо строгом» бараке открыто обсуждался план побега. В среде «овощеводов» о таком и заикнуться бы никто не помел, зато тут — в порядке вещей. И ведь речь шла не о каком-то побеге «втихаря». Заключённые в полный голос, не стесняясь, говорили о восстании.

Ясное дело, главное препятствие для побега — вышка с пулемётом. Вот если бы как-то пулемётчика вырубить… Но как бы такое провернуть? До такой высоты и камень толком не добросишь. Вот если бы где-то достать надёжную рогатку!..

Особенно много в бараке оказалось тех Ребят-из-Заслона, которые недавно воевали под началом атамана Виссарионыча. Попали сюда по глупости, чувствовали сильную досаду. Они-то и усердствовали в поиске способов подавить пулемётный огонь с вышки.

Что любопытно: только заговорили про рогатки, а какой-то умелец уже сотворил пару экземпляров. Туповатые мутанты при захвате спешили, обыскали людей плохо — вот и нашлись вполне пристойные тугие ремни, способные забросить камень высоко вверх. А с деревом для самой рогатины проблем не случилось. Пусть в бараке особого режима не держали деревянных нар, но перекрытия-то оставались.

А камни к рогаткам? Тоже не вопрос. В одном из торцов барака, под самой крышей, Ребята-из-Заслона принялись разбирать стену. О том, где именно разбирать, долго не раздумывали. Нашли, где полегче. Главное, кровля-то там протекала, вот и кирпичи в стене держались кое-как.

От скорости перехода от слов к делу у Милорадовича немного захватывало дух. Всё казалось: чего-то заключённые не учли. Какие-то подвохи мутанты наверняка оставили, не говоря уже о том, что выходить с рогатками против мутантов, которых только очередями и скосишь — чистое самоубийство. А всё же Ребята-из-Заслона работали с таким энтузиазмом, что расхолаживать их казалось несомненным грехом. Грехом уныния.

Тем более — времени на раздумья, в общем-то не было. Заключённых здесь не кормили, только позволяли пить воду. Если повременить с действиями, можно и не вписаться в рамки отведенной тебе жизни.

Глядя, как слаженно действуют товарищи: те кирпичи вынимают, эти носят, третьи — особо квалифицированные — рогатки крутят, Ратко подумал, что от профессора этнолингвистики в этом бараке, кажется, проку меньше всего. В мире овощеводства ему ещё удавалось служить ориентиром для слабых духом. Здесь же и ориентиры у людей пожёстче, да и к действительности они ближе.

— Это вы, что ль, профессор по мутантскому фольклору? — неожиданно спросил у Милорадовича какой-то старик. Может, ровесник, а то и постарше будет. Седые волосы всклокочены, вид как у бомжа, но глаза умные.

— Нет у мутантов никакого фольклора, — прямо сказал Ратко, — но я по нему и правда профессор. С кем имею честь?

— Меня здесь зовут Виссарионычем, — представился старик, — хотя отчество моё другое. Просто зовут Иосифом, — он весело подмигнул.

— Так вы тут главный, — догадался Милорадович.

— Ну, как бы да, — признал старик, — и раз я главный, у меня к вам есть небольшая просьба. Для вас — сущая безделица, но нам важно.

Ратко приготовился слушать.

— Хорошо бы, чтобы вы послушали наши сказки, песни и предания, — произнёс Виссарионыч нечто совсем неожиданное, — у нас-то, в Заслоне, есть много сказителей. Надеюсь, справитесь?

— Без сомнения, — отозвался Милорадович, — только скрытая суть вопроса от меня ускользает. Зачем? Зачем это делать именно сейчас? Я понимаю, что не все выживут, но всё же…

— Э, про «не все выживут» — не надо, пожалуйста, — попросил старик, — дело же самое простое. С дисциплиной и в нашенском отряде — не очень, а тут, в бараке — не только наши. Есть парни совсем горячие, безбашенные — всякие. Не каждый мне подчиняется. Так вот, если этих, горячих, чем-нибудь не занять — того и гляди, станут раньше времени пулять камнями в охрану. А ведь у нас пока не всё готово. Поспешишь, людей насмешишь.

Милорадович понял свою функцию. Что ж — весьма важная: координация восстания по времени. Примерно такая же, какую большевики возложили на орудийный залп с крейсера «Аврора». Прекрасно, займёмся.

Виссарионыч призвал товарищей к тишине, растолковал и им, что к чему. Мол, профессор из Белграда сейчас, накануне восстания, согласился вычлушать их байки. Кто до начала восстания успеет, тот и засветится в большой науке. Кто не успеет — по крайней мере сказки послушает.

На следующие три-четыре часа в бараке воцарились тишина и покой. Послушать истории от Заслона каждый оказался не дурак. Нервное хождение по бараку прекратилось, у сподвижников атамана Виссарионыча, стоящих «на атасе» около ворот, выдалась передышка — то они с кем-то всё время спорили. Занятые на вязании рогаток специалисты, да ещё силачи — на разборке стены, тоже могли послушать байки товарищей. Виссарионыч позаботился организовать прослушивание в коридоре, в непосредственной близости от месторождения кирпичных боеприпасов.

Первым выступил парень с довольно старым сюжетом про упыря на мельнице, вторым — пожилой мужчина с новеллой о том, как мутантам всех свиней поели волки, третьим — старик с волшебной сказкой о трёх подземных царствах, имена им: Березань, Елань да Глухомань.

Посреди третьей истории к бараку явились мутанты-тюремщики. Не с целью разгрома готовящегося восстания, как заподозрил было Ратко. Тюремщики отперли ворота и втолкнули внутрь барака двоих новых арестантов, после чего снова заперлись снаружи.

Приглядевшись к тем, кто прибыл, Милорадович узнал Рябиновича и Хрусталёва — солдат, которые повели на лечение в Березань Славомира Костича. Надо же, и их взяли. Хоть Елань, хоть Березань — а правит ими одна мутантская хунта. Нигде не спрячешься.

— Кто таковы? — спросил у солдат Виссарионыч.

— Рядовые войск МЧС, — ответил Хрусталёв.

— Служивые, значит. А из рогатки-то стрелять умеете?

— Спрашиваешь!

— Ну и славно. Тут у нас намечается восстание, ваши навыки пригодятся. А пока — садитесь, тоже сказочек послушайте. Так, как у нас в Заслоне, больше никто не рассказывает.

Рябинович и Хрусталёв ничем не выдали своего удивления. Сели, как ни в чём не бывало, вошли в курс дела, тоже заслушались. Милорадовичу хотелось расспросить их о судьбе Славомира, но личные вопросы профессор отложил. Сейчас его профессиональная обязанность — всё выслушать и всё запомнить из историй Заслона. Которые, кстати, до сих пор никто ни разу не собирал.

Спускался вечер. Справившись о заготовленных камнях и рогатках, атаман сообщил довольно-таки буднично:

— Последняя сказка, и мы начинаем.

Уже последняя? А в очереди на внимание профессора Милорадовича — целых семь сказителей осталось. И по лицам видать — не последних в своём мастерстве. Что же — шестерых обидеть?

— А что, если сочиним одну историю на семерых? — предложил самый молодой и бесшабашный. Его-то Виссарионыч, скорее всего, и боялсябез дела оставить — руки у парня так и чесались что-нибудь натворить.

— А легко! — приняли вызов сказители постарше. — Ты начнёшь, мы подхватим. Каждый по двум-трём предложениям.

И на глазах у Ратко Милорадовича родилось новое фольклорное диво. До чего сильно сия история отличалась от унылых мутантских пересказов по евроамериканским методичкам!

А Виссарионыч дождался, когда их творение прибежит к логическому концу, после чего резко взмахнул рукой и просто сказал:

— Поехали!

Вот ведь — долго думал капитан Суздальцев, послать ему ли с донесением к полковнику Снегову рядового Егорова, или рядового Гаевского, или лучше обоих вместе. В результате — никого не послал. И оказался прав.

Не время для донесений, когда все группы находятся в движении, причём в непредсказуемых направлениях. Гаевский с Егоровым караулили бы полковника на посту атамана Сокола… Вернее, надеялись бы там его застать. Но ни Сокола, ни Снегова не встретили бы. Возвращаться — а и отряда капитана Суздальцева след простыл.

Зато в движениях разных групп — случаются общие закономерности. Такие, что им легче пересечься на пути, чем искать друг друга по месту прежней дислокации.

Так случилось и теперь. Отряд Суздальцева словно магнитом притянулся к трём БТРам полковника Снегова. А в тех машинах, нагруженных под завязку, ехали и люди атамана Сокола.

Но всё по порядку. Сдерживаемый скоростью ноги Багрова, разведотряд Суздальцева на врага так и не напоролся. Правда, и спасение Хрусталёва и Рябиновича не приблизил, поскольку подобрался к Глухомани вскоре после того, как путешествие арестантов завершилось.

Надежда была на то, что мутантов при арестантах однажды сделается мало. Тщетная надежда. Достаточно посмотреть на укрепления Глухомани, как всякая тщета и наивность проявляются под собственными именами. Не напасть на полутысячную толпу мутантов на выходе из Березани, чтобы теперь теми же силами штурмовать Глухомань? Нет уж, клуб самоубийц закрывается по техническим причинам.

Что любопытно, следы толпы из Березани недвусмысленно показывали: к окрестностям Глухомани пришли все — и рабы в кандалах, и мобилизованные мутанты. Никто никуда по пути не сворачивал. Только у входа в укромно спрятанный концлагерь произошло разделение. Рабы с арестантами прошествовали внутрь, под огромную маскировочную сеть, а мобилизованные мутанты расположились чуть поодаль.

Видать, осталось у них какое-то общее занятие, коли далеко не расходятся. Видать, найдут себе применение где-то поблизости.

Что же тут поблизости — замок Чернигов? Ох, не к добру для ЧНР все эти мутантские приготовления.

Счастливо обошли как охрану глухоманского концлагеря, так и посты, выставленные березанским войском. Никому не попались. Но только выбрались из опасной зоны, как наткнулись на толпу людей в камуфляже. Оказалось, Ребята-из-Заслона. Присмотрелись — а рядом знакомые БТРы стоят. Может, и неплохо спрятаны, но при такой скученности людей и мутантов на неширокой территории — не мудрено и попасться.

Полковник Снегов обрадовался встрече с отрядом Суздальцева не меньше, чем сам отряд. Лично обнял каждого рядового, поблагодарил капитана, что сохранил людей.

— Хрусталёва и Рябиновича не сберёг, — помрачнел Суздальцев. — Живы, но попали в мутантскую Глухомань. Это такой концлагерь.

— Подумаем, что можно сделать, — вздохнул Снегов. — Так не оставим.

Потом, уже с глазу на глаз, капитан Суздальцев рассказал полковнику всё, что удалось разведать. Не обошёл вниманием ни одного мало-мальски значимого факта. Снегов слушал, кивал и — ничему не удивлялся.

— У меня сложилось впечатление, что вам и так всё известно, — без обиняков признался Суздальцев.

— Вы почти правы, — грустно усмехнулся полковник, — иногда издали видно даже больше, чем с близкого расстояния. Что не отменяет ваших заслуг — и заслуг вашего отряда, — добавил он как бы в утешение.

С каким-то детским восторгом Ребята-из-Заслона мастерили рогатки и подбирали кирпичные снаряды. А их товарищи в то же время развлекали друг друга сказочками. Куда мы попали, думал Рябинович. Полный барак подростков — пусть и самого разного возраста. Ну где это видано, чтобы концлагеря захватывали так? Наслушаться сказок и полезть с рогатками на пулемёт — это что, план восстания? Серьёзно?

Когда под конец последней сказки — совместной — заключённые принялись передавать друг другу рогатки и куски кирпича, Хрусталёв тут же взял одну, а Рябинович подумал и отказался. Не то, чтобы он совсем не умел из этой штуки стрелять, просто не верил в саму затею.

— Ну и зря, — сказал Колян, — лучше так, чем с пустыми руками.

Распределив «оружие», главари Заслона стали спорить, как быстрее и надёжнее высадить ворота.

— А не проще ли было, — заметил Рябинович, — напасть на конвоиров, которые нас ввели?

— Нет, не проще, — возразил опытный заключённый по кличке Виссарионыч, — двери-то высадить не проблема. Лучше начинать по мере готовности, а не с полуоборота.

— Готовность — это рогатки? — хмыкнул Рябинович. — У конвоя могли бы забрать оружие. Хоть какая-то надежда…

— Короткоствольные пистолеты? — уточнил Виссарионыч, прищурив глаз. — Караульные носят только такие. Человека уложат за милую душу, а на мутанта — магазина не хватит. Но главное, стрелять по вышке — как пальцем в небо. Гиблая идея. Пулемётная вышка — вот где начнутся жертвы.

— А рогатки чем помогут?

— Попаданиями, — пояснил старик, — главное же, рогаток будет много. Внимание! — возвысил голос он уже для всех. — Как только вышибаем ворота, все мигом во двор! Кто с рогатками — стреляет снизу, отвлекает, остальные карабкаются на вышку. Всё поняли?

Человек тридцать слаженно отошли к дальней стене вестибюля — и, не жалея ни ног, ни голов, с разбега бросились в неплотно закрытые створки. Ржавые ворота разлетелись с первого удара. Ребята-из-Заслона с рогатками в руках и камнями за пазухой выскочили из барака в прямо в небольшой прямоугольный двор, обнесённый высоким забором. Там они засуетились, заметались в поисках подходящей линии стрельбы.

— Кто без рогатки, лезем штурмовать вышку! — позвал Виссарионыч вторую группу, в которую включился и Рябинович.

— Адам, ни пуха! — крикнул Колян Хрусталёв и бегом присоединился к рогаточникам. Почти сразу с вышки ударил крупнокалиберный пулемёт, вспахал бесплодную лагерную землю под ногами стрелков. Но и те не лыком шиты: в воздух взметнулось множество кусков кирпича, большая часть до мутанта-пулемётчика долетела. И озадачила, это точно: на несколько мгновений пулемёт замолчал.

Когда Рябинович добежал до стены, за которой находилась вышка, пулемёт заработал снова. Долгой очередью он скосил нескольких парней с рогатками, среди прочих — и Хрусталёва.

Ранен? Рябинович решил думать, будто Колян просто ранен, а значит, его спасут. Хотя — больно уж крупный калибр у пулемёта. Да и спасти Хрусталёва некому. В краю мутантов медицина не в чести, немецкие врачи — так и те ждут участи в одном из соселних бараков.

Под стеной восставшие построили живую пирамиду. Рябинович оказался в нижнем ярусе. По его плечам хлопцы из Заслона карабкались на высокий забор — и далее на вышку. Лезли с лихорадочной скоростью: любое промедление — это несколько чьих-то жизней.

Парни с рогатками дали новый кирпичный залп. В ответ получили очередь, от которой пустились врассыпную, но убежали далеко не все. На глинистом грунте прямоугольного двора лежало уже два десятка тел.

Червётрой очереди пулемёт не дал. Первые люди из штурмовой команды уже вскарабкались на вышку, пулемётчик переключился на них. Попытался столкнуть вниз — но через перила уже перелезали новые гости. Последовала короткая возня — и два мутантских тела грянулись оземь рядом с Рябиновичем. Стрелок и его помощник.

Вышка захвачена. Так просто.

С радостным возгласом люди на вышке развернули пулемёт наружу. Потом послышались неуверенные голоса:

— Что-то заело!.. Эй, кто-нибудь разбирается?

Не будь Колян Хрусталёв в числе тяжело раненых мастеров стрельбы из рогатки, Рябинович бы подумал, что заело именно у него. Но оказалось, нелепый талант выводить из строя исправное оружие встречается у кого-то ещё. Адам откликнулся на призыв и тоже полез на вышку.

Сверху вся Глухомань казалась, как на ладони. Пусть здешняя вышка и расположена куда пониже тех, что окаймили лагерь по периметру, но высота есть высота. Чего только с неё не увидишь.

Например, странное массовое построение заключённых. Тьму народа в сумерках выгнали из бараков, собрали в одну кучу. Зачем?

Однако, сперва надо разобраться с пулемётом.

— Вот, — озадаченно произнёс один из ближайших сподвижников атамана Виссарионыча, — не фурычит.

Рябинович присмотрелся. Ну, так и думал: перекосило ленту. Починка заняла полминуты. Готово: теперь не одного мутанта положит. Вон сколько лент про запас под стеночкой сложено!

А всё же, зачем со всех бараков согнали узников? Не к добру.

Но тут в сторону восставшего барака побежала толпа надзирателей.

Ополченец из Заслона развернул пулемёт на турели, да и превратил толпу в кашу. Похвалил:

— Классная машинка! Спасибо, братан.

— Не за что, — скромно произнёс Рябинович.

Тут на вышку взобрался Виссарионыч. Спросил у стрелка:

— А сможешь расколошматить остальные вышки? Те, по периметру.

— Высоковато! — прикинул тот. — Но я попробую.

— Дальние — даже не пытайся, — предостерёг Рябинович, — а вон те две, поближе — реальные цели.

— Слушай его, Ковров, — посоветовал Виссарионыч, — дело говорит.

Теперь Ковров прицеливался очень тщательно. Зато когда нажал на гашетку, пулемётное гнездо на соседней вышке разлетелось вдребезги. Рябинович успел заметить, как фигурка мутанта падает вниз вместе с пулемётом. Ловко получилось!

— Замечательно! Теперь ту, вторую! — потребовал атаман.

С оставшейся из доступных вышек пришлось помучиться. Ковров её прострочил раза с пятого. Причём пулемётчики-мутанты просекли, что к чему и пытались отвечать. Но с меткостью у мутантов завсегда проблемы. Короче, не попали.

Затем толпа мутантов покрупнее прежней снова попыталась пойти на приступ восставшего барака. Ковров их снова расстрелял да рассеял.

— Странно! — изумился теперь и Виссарионыч. — Вон стоит толпа заключённых. Её, конечно, охраняют, но не так, чтобы каждого задержать: очень уж их много. Мы на глазах этой толпы разгромили две пулемётные вышки на периметре лагеря. Беги — не хочу. А толпа стоит, не шелохнётся.

Ага, подумал Рябинович, толпа прикидывает шансы. Пока прикидывает, и шансы-то закончатся.

— Глядите, — подметил Ковров, — этих, внизу, куда-то повели!

Точно. Огромную толпу из дюжины глухоманских бараков аккуратно развернули, после чего погнали прочь от подавленных вышек. Предсказал же им Рябинович: никакие шансы не вечны. Прозевать — проще простого.

— А что там за шмакодявки бегают? — спросил атаман.

— Сторожевые свиньи, — ответил Рябинович, — они-то людей и собирают.

И верно. Попробуй, не соберись.

— Ушли, — хмыкнул Ковров, провожая взглядом толпу заключённых, — за пределы лагеря, куда-то на юг. В сторону Чернигова.

— И нам пора покидать лагерь, пока не поздно, — вздохнул Виссарионыч, — и лучше в обратном направлении.

Ага, мимо подавленных вышек. Действительно пора. Восстание в концлагере без побега — это как игра в поддавки.

Радовало, что Славомир Костич идёт на поправку. Победил-таки своего «духа берёзового леса». Ну, или микроба-мутанта с неизвестным науке именем. Нервно-паралитический эффект заканчивался, функции организма мало-помалу восстанавливались.

Позитивный перелом случился ещё до возвращения Веселина в Березань. Больной начал ползать — вот и от слепого людоеда смог уползти. В день, когда явился Веселин с волками, Славомир попытался сесть — и небезуспешно. А там — и на ноги поднялся.

Уже на следующее утро после их встречи Костич объявил, что готов к переходу. Как водится, сильно переоценил свои силы, но и Панайотов тоже чувствовал: задерживаться в Березани не стоит.

Ну и что, что покинута? Если все здешние мутанты скопом примутся возвращаться, то и отважные волки с Кабаньего острова могут не спасти.

Куда идти, Веселин долго не раздумывал. Разумеется, в Брянск, куда же ещё. И если Костич готов отправляться — тем лучше. Даже если готовность слабая. Ну подумаешь, придётся идти медленнее. Зато — в нужном направлении и под надёжной охраной: волки, с которыми Веселин подружился на острове, теперь чувствовали за него ответственность. Так, во всяком случае, казалось.

Итак, из Березани люди и волки успешно вышли. Не беда, что привал на лужке перед болотным переходом растянулся на полдня. Зато по болоту Славомир шлёпал на своих двоих и вполне уверенно.

Выбравшись из болота на твёрдую почву, Веселин пусть не сразу, но без долгих колебаний отыскал дорогу, ведущую к Брянску. Немного подсобили волки. Им доступна редкая способность находить нужный путь по слабым обонятельным ориентирам.

По дороге через берёзовый лес Костич аккуратно обходил всякое дерево, откуда свисала хвойная ветвь. Обходил, наверное, тщательнее, чем нужно, только зная предысторию, трудно его не понять. «Дух берёзового леса» однажды побеждён. Может, навсегда, а может и нет. Не хотелось бы его заново подцепить: кто знает, вырабатывается ли от этой заразы иммунитет.

С учётом постоянных шараханий Славомира от опасных деревьев, шли довольно-таки быстро. Панайотов хорошо ориентировался в лесу и мог уверенно сказать, что проходил уже здесь по пути от Берёзового тупика к Березани. Правда, Костичу теперь казалось, будто деревья стоят гораздо гуще, но причина его впечатления понятна: прежде забота о безопасном проходе между стволами учёного не посещала, зато теперь посетила с удвоенной силой и потребовала большего простора для манёвров.

Волки всё время бежали рядом, и Славомир как-то восхитился:

— До чего понятливые! И как только вам, Веселин, удалось их приручить?

— Они не приручены, — возразил Панайотов.

— Но вы же ими командуете?

— Вовсе нет. Ими не покомандуешь, — улыбнулся Веселин, — они бегут рядом по собственному почину. И, кстати, дорогу подсказывают.

Да, очень легко и ненавязчиво волки помогли отыскать дорогу ещё там, у болота. Теперь же, изредка забегая вперёд, оглядывались: не заблудились ли люди. Трогательное участие. К тому же выяснилось, какие-то углы на пути можно и срезать — волки запросто разыскивали звериные тропки, ведущие в нужном направлении, но более прямо.

Кстати, звериные тропы предпочтительнее: на них не встретишь мутантов. Только разве неуравновешенных кабанов — но последних волки разгонят. Что за дивный понятливый эскорт!

Уже на подходе к Берёзовому тупику Веселин сказал волчьему вожаку — тому, с густой шерстью чёрной масти:

— Нам нужно в замок Брянск. Это на севере. Но хотелось бы не по большой дороге для машин, а — там где звери ходят.

Да, вот такой путь и нужен. Если мутанты кинутся их искать на широкую дорогу, хитрые учёные их обойдут по малозаметной тропиночке.

Только волк чего-то не понял. Поглядел вопросительно.

— Замок. Стены, пушки, ракеты. Называется «Брянск». На севере.

Волк ещё немного подумал и согласно кивнул. Сделаем, мол. И покрутился, разнюхивая между берёз чей-то след. Хозяина тропы?

К памятному берёзовому тупику таки не пошли: волки действительно знали лучшую дорогу. Идти по ней для Костича стало сущим испытанием: слишком густо росли берёзы. Но безопасность того стоила.

Шли долго. Но, кажется, ненамного дольше, чем ехали. То-то, вспоминал Веселин, их БТРы ехали по дорогам, которые прямыми не назовёшь. То и дело — не вполне мотивированные повороты. Потому и казалось тогда, будто вполне обычных лесов попадалось больше, чем неприятных лесов с мутант-деревьями. Но вдали от человеческих дорог — другое соотношение, обратное.

Какая ни укромная попалась тропа, а пару раз пришлось остановиться и притихнуть: где-то неподалёку — в хвойном ельнике в параллельном направленити пробирались мутанты.

Но долго ли, коротко ли — вышли из очередного леса и на горизонте увидели замок. С этого ракурса они Брянска ещё не видели, но сразу его узнали. «Стены, пушки, ракеты», — говорил Веселин волку. Вот по этим признакам и опознали.

Замок — это не тот город, каким был когда-то раньше. Они даже стоят не на одном и том же месте. Замок — севернее. И всякий замок намного меньше города. Но главное — вооружения. Брянск так и ощетинился со всех сторон системами залпового огня на здоровенных турелях, дулами высокоточной артиллерии. Не Бог весть какое новое оружие, но эффективно, и это главное. А ещё в утреннее небо упёрлись ракеты на пусковых установках. Когда экспедиция только выезжала из Брянска, этих установок было гораздо меньше. Надо же, как оперативно довооружили замок!

— Хм, по-моему, это не Брянск, — задумчиво произнёс Костич. — Орёл, что ли? Нет, скорее — Курск.

Да? Потому столько ракет «земля — воздух» и зенитной артиллерии? В Курске, говорят, одна из лучших русских систем ПВО.

И тут издалека донёсся гул, а затем, откуда ни возьмись, в утреннем небе над замком показались военные самолёты. Ровно дюжина. И ведь не русские: такие самолёты можно увидеть на спецаэродромах замка Брюссель. Или в других западноевропейских замках и горолах.

— Куда летят? Они что, с ума сошли? — Веселин откровенно изумился.

А самолёты-агрессоры открыли пулемётный огонь по замку. Почти три десятилетия никто из откровенных недругов не отваживался таким способом дразнить русского медведя. Это ведь… война!

Как и следовало ожидать, в ответ заработали зенитки. Взлетела одна ракета, другая, третья. Три самолётика широко распахнулись в небе огненными нарциссами, ещё два подбитых, мерзко чадя керосиновыми шлейфами, понеслись к земле, о которую и расшиблись.

— Пятёрку долой! — в азарте воскликнул Славомир.

Оставшиеся семь вражеских самолётов двинулись на второй заход. Результатом стало четыре огненных цветка и один дымный хвост.

— Ещё пятёрка! — подметил Костич. — Ровно работают!

Оставшиеся два самолёта удалились без повреждений.

— Только кажется мне, этот замок — не Курск, — после паузы выдал Славомир. — Будете смеяться, Веселин, но мы вышли к Чернигову! Верно, волки нас не совсем правильно поняли.

— Да, — вынужденно признал Панайотов, — на Чернигов больше похоже.

И верно: Чернигов. Он ведь не в черте Российской федерации. Это ЧНР. А замки ЧНР европейская авиация может задирать без опаски. То есть — если не жалеть сбитых самолётов.

— Ой, а там кто такие? — Костич обернулся было к Панайотову, а увидел кого-то за его спиной. К счастью, смотрел он куда-то вдаль.

Веселин развернулся — и обмер: тех, вдали, оказалось очень уж много.

Здоровенная толпа. Несколько тысяч — ну ничего себе! Заполонили почти весь горизонт.

— Там есть мутанты, — присмотрелся Славомир, — но большинство, кажется, обычные люди.

Вгляделся и Веселин. Правда, люди. Однако, какие-то измождённые. Доходяги, одним словом. И в руках тащат кто деревянную лестницу, кто моток верёвки. Должно, собрались имитировать штурм замка Чернигов. Так и прут в направлении замка. Прямо навстречу системам залпового огня.

— Могут и мимо нас пройти, — встревожился Костич, — отступим-ка под прикрытие деревьев.

Да, разумно. Учёные вернулись к лесу, откуда вышли получасом назад.

— Что же их гонит — прямо под пушки? А, Веселин?

— Наверное, мутанты. Прикрываются, как живым щитом, чтобы подойти к замку поближе.

— И свиньи! — добавил Костич. — Вон, вон побежала! Так и шныряют.

При упоминании о свиньях шерсть на загривке у вожака волчьей стаи встала дыбом. Он коротко взвыл, созывая стаю.

Но тут в небе послышался новый звук. Над Черниговом опять летели западноевропейские истребители, а с ними бомбардировщики-невидимки — неуклюжая пятёрка особенно жирных клякс. Эти долетели аж из Америки. Как только не развалились в дороге?

На сей раз и зенитная артиллерия, и ракеты валили одних только «невидимок». Пять жирных клякс не расцвели красивыми цветами, а противно задымили, да и рухнули, где летели. Не отбомбились.

Между тем дурно одетая измождённая толпа неожиданно поменяла курс, понеслась прочь от Веселина и Славомира под прямым углом к замку Чернигов. И что за манёвр такой? Ах да — сторожевые свиньи, вместо того, чтобы всех этих людей куда-то загонять, ныне драпали, кто во что горазд, от налетевшей, как ветер, стаи волков. И сами бежали, и людей перед собой гоняли — в случайном уже направлении.

А в довершении охватившей людей и свиней жестокой паники — с неба упал бомбардировщик-невидимка. Свалился на луг — прямо на полпути от армии рабов до замка. Сперва надымил, мерзко завонялся палёным пластиком, а дальше в нём сдетонировал боекомплект. Бабахнуло так, что Веселин даже издали встревожился: как бы их с Костичем не контузило.

А на месте падения жирной кляксы осталась глубокая воронка.

Тут уж рабы понеслись, куда глаза глядят, невзирая ни на какие заградотряды. Кто-то споткнулся, началась свалка, дальние убежали. Нелегко будет мутантам восстановить дисциплину.

Однако, тут — на место, которое освободили рабы, вышло войско самих мутантов. И тоже очень-очень немалое количество — итог повальной мобилизации. Тысяч, наверное, семь или восемь.

Этим свиней не надо, эти и так сохранят дисциплину и доберутся до стен замка Чернигов. И, может быть, с радостью погибнут, чтобы только заставить черниговцев потратить на себя лишний патрон.

В это пасмурное утро многим нашлась работа. Кто-то стрелял по мутантам, кто-то прочёсывал лес или устанавливал батарею из трёх пушек. А что же досталось на долю капитана Суздальцева? Самое смешное — разговор с мамонтом.

Тварь появилась неожиданно — мутантские твари такое умеют. Какие они ни огромные, а возникнут в неподходящий момент перед самым носом — и поступай, как знаешь.

До появления мамонта уже много чего случилось. В концлагере Глухомань мутанты собрали всех заключённых, кого только можно — и бросили их на демонстративный штурм Чернигова. Лишь один барак не подчинился, ухитрился вовремя организовать восстание, с рогатками пошёл на пулемёты — и выиграл. Отчаянный почерк у курского Заслона, но иной раз он очень к месту.

Только заключённые прочих бараков не присоединились — и трусливо пошли на верную смерть. Любопытная штука: чтобы пойти на верную смерть, вовсе не обязательна смелость. Толика глупости, замешанная на перепуге — и героическая погибель обеспечена. И место в небесной тьме.

В непосредственной близости от концлагеря атаман Сокол оставил для контроля ситуации нескольких своих людей. Они и стали свидетелями вечернего восстания с последующим ночным побегом. Они же первыми вышли на самих восставших. Примерно полторы сотни беглецов из Глухомани удалось перехватить в их марше куда глаза глядят — и доставить к лесным стоянкам атамана Сокола и полковника Снегова.

Повстанцами руководил атаман Виссарионыч из Курского Заслона, но с ним оказались не только его люди. К великой радости капитана Суздальцева там оказался рядовой Рябинович, а ведь намерение отбить его у мутантов и привело сюда весь недавний Суздальцевский отряд. К сожалению, Хрусталёву не повезло. Убит наповал, Рябинович удостоверился.

Кроме того, в числе беглецов оказался Ратко Милорадович. Старый профессор оказался достаточно крепок. Пусть он и не лазил на вышку, не стрелял по ней из рогатки, но и не был повстанцам в тягость. Общался — запросто. Бежал — не хуже молодого.

Повстанцы прибыли в ночи. А немного спустя, поздним утром, нашлись ещё двое учёных: Веселин Панайотов и Славомир Костич. На них набрели Гаевский и Егоров, посланные полковником в направлении замка Чернигов. Надо же, как причудливы переплетения судеб вокруг узловых пунктов: сколько людей, не сговариваясь, пришло к Чернигову, куда идти накануне битвы — в общем-то, странная блажь. А ведь Панайотов-то и собирался в обратную сторону. На север, в Брянск.

К тому времени, как южнославянские учёные подошли к стоянке Снегова, попытки штурма замка Чернигов продолжались уже три часа. Налёты авиации сопровождались наземными ударами с юга. Там к столице ЧНР подступали извечные враги независимости черниговцев — мутанты из Великой Чернобыльщины. О том, насколько жёсткие шли бои, можно было судить по плотности канонады. Но кто кого — на звук не определишь.

Зато ударам дебрянских мутантов с севера постоянно что-то мешало. Сперва трогательно невезучие душегубы вывели к стенам замка заключённых из Глухомани. Всё бы у них хорошо выгорело, если бы двуногий заградотряд не поотстал, опасаясь систем залпового огня. Мутанты оставили подопечных на четвероногих загонщиков-свиней — и просчитались, поскольку откуда ни возьмись, появились волки.

Веселин Панайотов потом объяснял, что волков привёл именно он, хотя из его же пояснений следовало, что это волки его сюда привели. Важно другое — загодя продуманная мутантская операция пошла кувырком.

Не в силах остановить бегство большинства заключённых заградотряд поймал, кого смог, и с этим скромным уловом двинулся к черниговским стенам. Вот тут-то впервые и заработали системы залпового огня. И равномерно накрыли как рабов, посланных на убой, так и сам заградотряд.

Пара залпов — и мутанты дрогнули. Побежали обратно, издавая по пути характерные обиженные вопли. Смылись и рабы-заключённые, но не в ту сторону, в которую мутанты.

Можно было надеяться, что на том северное наступление и прекратится. Но получилось иначе. Ровно в полдень поход мутантов к стенам замка возобновился. Огромная куча мутантского народу — наверное, десять тысяч — повалила к замку Чернигов, и на залпы из «Градов» больше не реагировала.

— Что это с ними? — воскликнул тогда Суздальцев, ошарашенно глядя в нефёдовский бинокль из-за купы лиственных осин на краю леса.

Полковник Снегов поглядел в собственный бинокль:

— Да, дело нечисто! Шагают они несколько механически…

Ага, словно неживые, словно автоматы!

В этот момент и появился мамонт. Совсем недалеко, в сотне шагов от леса, где военные и Ребята-из-Заслона разбили два лагеря. Животное двигалось медленно, не спеша, но, что характерно, в том же ритме, что и толпа мутантов, прущая на Чернигов.

— А ведь это он их гонит! — вырвалось у Суздальцева.

— Верно подмечено, — прищуриваясь, отозвался Снегов, — это как с теми рабами. Тех подгоняли свиньи, а этих — мамонт. Очень похоже.

Тут один из повстанцев, пришедших с Виссарионычем, внезапно запаниковал, завопил истошно:

— Ой, это же тот самый слоняра! Гадина какая!.. Надо немедленно сматываться, этот самый долгоносый в одиночку разнёс весь наш лагерь! Он плюётся огнём! Это дьявол!..

— Молчать! — до звона в ушах рявкнул Снегов, и ополченец покорно заткнулся. — Теперь говори толком, что видел?

Парень послушался. Но говорил всё равно что-то невероятное. Будто бы мамонт действительно является дьяволом, это видно по тому факту, что он огнедышащий и умеет разговаривать.

— Животное? Разговаривать? — скептически поджал губу Багров.

— Я же и говорю, это не просто животное! — не сдавался парень.

— Он верно говорит, — поддержал товарища другой ополченец, — мамонт говорящий. Только говорит у него не та голова, которая спереди. У него сбоку запасная. И в хоботе запасной головы спрятан огнемёт.

— Огнемёт? — переспросил полковник Снегов. — А это идея…

С полковником не соскучишься. Человек он неординарный, но поверить такому бреду… Или не бреду?

Мамонта тоже посетила какая-то идея. Ибо он остановился точно напротив людей, что наблюдали за ним из-за опавших осин.

— Наблюдательная скотина, — сплюнул капитан Нефёдов.

— Сам ты скотина! — ответил мамонт и остановился, наслаждаясь произведённым эффектом.

— Да. Огнемёт! — повторил полковник Снегов, словно в чём-то убеждая самого себя. После чего повернулся к капитану Суздальцеву с коротким распоряжением.

Суздальцев ожидал всякого приказания, но не такого. Переспросил:

— Поговорить с мамонтом? О чём?

— Не важно. Тварь самолюбива и мыслит с задержками. На этом можно сыграть.

— Заболтать мамонта? — догадался Суздальцев.

Кого он только не забалтывал по просьбе полковника. Всяких мастей проверяющих, членов правительственных комиссий, иногда шпионов. Но мамонта? Это совершенно новый опыт.

— Надо продержать это существо, пока наши подгонят БТРы, а Заслон приготовит пушки, — буднично опроизнёс полковник. Ага, всё ясно.

Тут мамонт стал приближаться, и Суздальцев шагнул из-за кустов ему навстречу. Дьявольское животное вперилось ему в переносицу недобрым взглядом. Суздальцев стукнул себя по переносице и спросил:

— Что, комар сел?

Какие комары в октябре месяце, заботило его сейчас меньше всего. Но мамонт призадумался, расфокусировал недобрый взгляд, будто подобрел.

— Извините, забыл представиться. Зовут меня капитан Суздальцев. Точнее, Алексей Иванович Суздальцев. Алексей Иванович — это мои имя и отчество.

— Я догадался, — прогудел мамонт через хобот боковой головы.

Комар его поставил в тупик, уловка с излишним пояснением к имени и отчеству — нет. Главное, начало положено.

— Не сердитесь на моего товарища, — продолжал Суздальцев, — когда он вас назвал «наблюдательной скотиной», он не хотел вас обидеть. Только похвалить за наблюдательность.

— Да, я очень наблюдательный, — скромно признался мамонт.

— И я заметил, сколь велико ваше влияние на мутантов.

— Правда? — взгляд потеплел ещё немного.

Разговаривая, мамонт пару раз перестал совершать ритмичные движения — переминаться с ноги на ногу. Суздальцев отметил боковым зрением, что мутанты, как только мамонтово внимание переключается, будто бы перестают стремиться к стенам Чернигова. Приостанавливаются, ждут возобновления ритма или новых указаний. Безмолвно стоят под «Градом».

— Вместе с тем я слышал, что на мутантов сильно влияют и резиденты западных разведок.

— Разведчики — дурачки! — развеселился мамонт. — Они думают, я тупой. А я не тупой. Это они тупые, а я не тупой.

— Кто считает вас глупым?

— Дурачки. Супскис, Щепаньски. Но дурачков больше нет. Они самоликвидировались.

— Все дурачки? Или ещё кто-нибудь остался.

— Не только лишь все, а мало кто остался, — мамонт заговорил загадками. Наверное, превысил собственную скорость мышления.

Между тем за спиной мамонта-мутанта показались три БТРа с прицепленными пушками. Быстро сработано! Суздальцев даже устать не успел, а пушки уже здесь. Вот только когда пушки заговорят, перебить их голос будет сложно и Суздальцевскому красноречию.

Суздальцев понимает, какой опасный момент приближается, но продолжает прежнюю игру. Забалтывает мамонта. Тот — как здорово подметил Снегов — действительно самолюбивый тугодум. И стоит мамонту о чём-нибудь подумать, как «наблюдательность», подмеченная Нефёдовым, его покидает.

И вот уже Виссарионыч командует над установкой первой пушки, атаман Сокол приводит в готовность вторую, полковник Снегов колдует над третьей. БТРы также стоят шеренгой. Башенные орудия — пушки и пулемёты — нацелены на разговорчивого мамонта.

Только разве его убьёшь? Если бы… Из автоматов ребята Виссарионыча — уже пробовали, не помогло. Пушки? Наверное, да — но снарядов откровенно мало.

Потом Суздальцев замолчал и тогда заговорили пушки. Пушки и пулемёты БТРов тоже говорили, но — на подпевке. Главную партию вели пушки Сокола. Отступая под сень осиновых деревьев, капитан подметил: большинство выстрелов приходится на рудиментарную голову на боку.

Мамонт с задержкой осознал происходящее. Развернулся, пророкотал возмущённо и властно:

— Поднимите мне хобот!

И такой силой веяло от этого требования, что Суздальцев чуть не бросился выполнять. Однако взял себя в руки. Пусть эта тварь мутантами командует, а не капитанами войск МЧС.

Рудиментарной голове мамонта-мутанта досталось весьма сильно, но и боеприпасы пушек подходили к концу. А стоит им только замолчать — тут и мамонт запоёт свою партию. И вряд ли будет под силу Суздальцеву заболтать его прямо в движении.

Но вот одно из попаданий в боковую голову привёл к возгоранию.

— А-а-а! — закричал мамонт, вспыхивая как факел. Резервуар с напалмом где-то в недрах непостижимого слоновьего тела наконец проявил себя со всей внушительностью.

Мамонт боролся с огнём, пожирающим его изнутри, не больше пары минут. Правда, за это время он поднял на бивни один из БТРов и швырнул его в одну из пушек. После чего рухнул на колени и распался на два бесформенных фрагмента.

А мутанты под залпами черниговских орудий только теперь очнулись, да и бросились врассыпную. Словно только того и ждали, чтобы говорящий мамонт подох.

Русские офицеры пьют редко. Если частить — войдёт в пагубную привычку, которая рано или поздно погубит тебя и твоих людей. Опасности лучше встречать на трезвую голову, а встречаются — на каждом шагу.

Но как не расслабиться после громкого разгрома под Черниговом тройственной коалиции, в которую вошли мутантское квази-государство Великая Чернобыльщина, силы мутантов Дебрянского ареала и Объединённые Замки Западной Европы. Пехота чернобыльских мутантов наседала с юга, дебрянские мутанты накатывали с северо-востока, западноевропейская авиация пыталась атаковать с воздуха. И без успеха.

Если русские офицеры пьют, то пьют много. Когда они пьют много, то предусмотрительно закрывают двери. С проверенной звукоизоляцией. Когда двери закрыты, то и громко сказанная правда из офицерской компании наружу не просочится. Даром, что шпионов из замка Брянск так и не выгнали: секретным приказом от генерала Пиотровского их велено пока не разоблачать. Или генерал тонко предложил порешить их без разоблачения?

— Не вижу причины не выпить за победу ЧНР! — возгласил полковник Снегов. То есть, замечена причина выпить.

— Тем более, что это и наша победа! — прибавил капитан Нефёдов.

— Да у вас до неё и дожили не все? — подал голос полковник Вяземский, который большую часть Черниговского кризиса провёл здесь — в осаждённом тогда Брянске: ни выйти, ни выехать.

— Из наших — трое, — Снегов перечислил, — Хрусталёв, Зверев, Калинин. А ополченцев из Заслона — вообще не меряно.

Ещё бы: они-то и приняли на себя основной мутантский удар.

— И у меня потери, — вздохнул Вяземский, — выезжали на патрулирование в сторону Орла, а тут — мутантская засада прямо под нашим замком. В итоге один двухсотый, два трёхсотых и подбитый БТР. А мутантам что? Тех мы зачистили, так новые набежали, стали на то же место. Мы их — снова зачищать, а они отходят, а потом возвращаются. И тут от генерала Пиотровского приказ: людьми больше не рисковать, сидеть в замке. Оно-то хорошо — не рисковать, но кто тогда дороги патрулировать будет?

— Кстати, генерал Пиотровский после битвы при Чернигове пошёл на повышение, — Снегов рассмеялся, — нашими усилиями.

— А нас даже толком не поблагодарили, — прибавил капитан Суздальцев, — как-то несправедливо.

— В наших силах поблагодарить самих себя и друг друга, — сказал полковник Снегов, — наливай, капитан. Сразу справедливость и восстановится.

Суздальцев налил, потом опять и снова. Пили за победу под Черниговом, за светлую память погибших, за надёжную систему обороны русских замков.

— А на место Пиотровского — не знаете, кого пришлют? — спросил капитан Багров.

— Кого бы ни прислали, хуже уже не будет, — подмигнул оптимист Вяземский.

— Ну, мы-то любого генерала переживём, — проговорил Суздальцев, — а Заслон? Ему придётся восстанавливаться почти с нуля, понадобится много оружия. Если мы при новом генерале не станем делиться оружием…

— С Заслоном, — успокоил его Снегов, — мы поделимся при любом генерале. И не только поделимся — будем теперь сотрудничать. Дело-то у нас общее.

Выпили и за общее дело.

— Не самое весёлое из дел: заслонять людей от выродков, — с искренним сожалением вздохнул Багров. — Но кому-то ведь заслонять надо. Людей от мутантов, мутантов — от подстрекателей.

— Хорошо, мутанты деморализованы, — ввернул Нефёдов, — их европейские и американские кураторы, как говорится, самоуничтожились, рядовые разведчики в перепуге разбежались, а четвероногого Хозяина расстреляли мы.

— Если не вмешиваться, — остудил его надежды Снегов, — то кураторы снова набегут, а Хозяина мутанты сами вырастят. Без него им не жить.

— Они мечтают о подчинении. Если есть где-то тупая и наглая толпа, хозяева для неё отыщутся сами, — подтвердил и Вяземский.

— Вот и новые задачи для Заслона, — сформулировал Суздальцев, — гонять всяческих «Хирургов через заборы»! И присматриваться к тем, кто мутантов собирается учить. И ямы за частоколами инспектировать: не выращивают ли где Хозяина?

— Сложновато, — поморщился Нефёдов.

— У американских мьютхантеров было проще, — вздохнул капитан-историк, — аккуратный геноцид мутантов — правых и виноватых. И всё. Только потом взялись и за подозрительных людей: вдруг от них пойдут мутанты? А там и просто за людей взялись — на всякий случай. Но когда потом из этой зачищенной от мутантов Америки прибывает «учитель» Супскис, понимаешь: это не выход. Поскольку этот Супскис ничем не лучше самых отъявленных мутантов. Русский путь другой: первым долгом изжить мутанта в себе. Попутно создавая Заслоны от внешнего зла.

— Ты много сказал, капитан. Твоих слов хватило бы на четыре тоста, и стоило бы их растянуть, ибо водки у нас не экономят! — сделал строгое замечание полковник Снегов, но глаза его смеялись.

Теперь придётся выпить за русский путь, за изживание мутанта в себе, за Заслоны от внешнего зла и попутно за всё сказанное. Хорошо иметь подробно разработанный план действий.

Карел Мантл и Йозеф Грдличка встретились в пивной «У Карлова моста» вроде, и случайно, а вроде, и с целью почтить память безвременно ушедшего коллеги. Карел тянул из очередного бокала «Златопрамен», Йозеф — «Черна Крушовице», а под Карловым мостом текла Влтава.

Пока льётся пиво и течёт река, в древней прекрасной Праге теплится жизнь. Но подлинная ли? Жизнь угасающих страстей и потерянных смыслов, Жизнь без напряжения, даруемого жестокой борьбой за существование. Жизнь, не испытанная на прочность.

— Инициация — таки важное дело, — со значением сказал Грдличка, — и нетрудно было заметить, как сильно изменился наш друг Братислав, когда он её прошёл. А ведь он её прошёл — всё было по-честному!

— Да, — согласился Мантл, — наш друг Хомак инициацию прошёл. Почти, — последнее слово перечеркнуло весь смысл.

— Почти? — Йозеф отставил пустой бокал. — Но наш Братислав, проходя один поединок за другим, стал как настоящий средневековый рыцарь, я точно говорю! Какая смелость, какая отвага — мог ли он такое показать раньше? Нет, не мог. И я тебе скажу, Карел, европейское рыцарство, если и возродится когда, то только в этих мутантских инициациях.

— Да-да, Европа изнежена, а в культуре мутантов сохранилась власть и сила борьбы за существование. Я всё понимаю, — подтвердил Мантл. — Но мутанты не европейцы. Они другие.

— Во всех их культурных памятниках написано, что они европейцы! — возразил Грдличка.

— Да, только эти памятники мы им и написали, — с такой прямотой Мантл до сих пор не высказывался. Конечно, они оба кое-что знали, но…

— Ты что, Карел? Ты в чём-то сомневаешься?

— Напротив, — Мантл выглядел, как сама уверенность, — я считаю, что нужно идти дальше. Да, мы европейцы. Но мутанты нас обогнали — с этим придётся смириться. Их инициации — не затем, чтобы вернуть нам рыцарское достоинство. Их смыслы идут дальше. Так далеко, что рыцари-европейцы в замешательстве пасуют. Ведь катастрофа с нашим Братиславом Хомаком — не случайна. Не в том дело, что мутанты не захотели поделиться столицей.

— А в чём же?

— Братислав Хомак испугался. В трёх поединках победил, а тут испугался. И тем выявил свою слабость.

— Чего же он испугался?

— Ему сказали: съешь поверженного врага. Париж стоит мессы, не так ли? Но бедный наш Братислав стал колебаться. Тем самым — обнаружил свою слабость и обидел всех мутантов, с которыми — вроде бы — собирался породниться. Ведь они едят человечину, чем Хомак лучше?

— Так что, ему стоило согласиться? — задумался Грдличка.

— Безусловно. Что такое человечина? Кусок протоплазмы, которому нашими людскими условностями приписан какой-то сакральный статус. Не убий, не съешь… Но ведь — вспомним «Тотем и табу» Фрейда — вся человеческая культура с того и началась, что убили и съели.

— Действительно, — согласился Грдличка, — ты меня убедил. Мне тоже теперь кажется, что беда нашего Хомака — в том, что он испугался. Не следовало отказываться от плоти врага, а он отказался. Мутанты запретили отказываться, а он не внял. Тем самым он косвенно признал, что человеческие запреты для него сильнее мутантских. За то и поплатился.

— А я бы на его месте не отказался! — с горящими глазами воскликнул Мантл. — Я бы выдрал зубами свой приз вместо того, чтобы бесславно погибнуть. Я бы сказал мутантам: давайте его сюда, постылый труп побеждённого. И съел бы, и не побрезговал. И заслужил бы счастье.

— Противником Хомака был наш друг Клавичек, — напомнил Йозеф.

— Какая разница? — взъярился Мантл и, вскочив из-за стойки, двинулся к выходу из пивнушки. «Златопрамен» ли так подействовал, или эволюционные атавизмы, но шёл антрополог, имитируя походку гиены, и лицом тоже выглядел весьма хищно.

Только штрих, но весьма показательный: по итогам этнографической экспедиции к селениям Дебрянского ареала научная конференция собралась не в замке Брюссель, как планировалось ранее, а в Белграде.

Что-то в Брюсселе к этнографии охладели.

— А ведь наша экспедиция дала ценные результаты! — широко улыбаясь, проговорил Славомир Костич, провожая Веселина Панайотова к его месту за столом президиума. — Профессор Милорадович опубликовал очень интересный фольклорный текст.

— Что, таки нашли что-то интересное из мутантского ареала? — удивился Веселин.

— Нет, — хитро улыбнулся Ратко Милорадович, — это сочинили парни из Заслона накануне восстания в Глухомани. Они всемером сочиняли, а я запоминал. Они смеялись, как те запорожцы с картины Репина. И почти все сгинули при штурме пулемётной вышки. А я — словно писарь, всё дословно зафиксировал, как и положено фольклористу. Ни слова не упустил.

Ратко протянул Веселину недавно изданную брошюру.

— О! — заметил тот. — Немногословно, но увесисто. Это ведь миг зарождения новой фольклорной традиции Дебрянского ареала.

— И наконец-то — традиции человеческой, — прибавил Ратко.

— Вот и мне тоже показалось, — поддержал идею Славомир, — что, по сравнению с мутантской, культура бойцов Заслона для человека и ближе, и яснее, и куда интереснее.

Веселин согласно кивнул и углубился в чтение.

Киев, 26 октября 2014 — 4 марта 2015