Практичное изобретение

Курт Воннегут Как быть с «Эйфи»?

Леди и джентльмены, я высоко ценю предоставленную мне возможность выступить перед вами, перед Федеральной комиссией связи.

Мне очень жаль, можно даже сказать, я глубоко удручен тем, что эта новость стала общим достоянием. Но раз уж слухи все равно просочились и даже привлекли к себе ваше высокое внимание, мне остается лишь изложить напрямую все, что я знаю, и да поможет мне бог убедить вас в том, что нашей стране это открытие совершенно ни к чему.

Нет, я не отрицаю, мы трое — Лю Гаррисон, радиодиктор, Фред Бокмен, физик, и я, социолог, — ощутили душевный мир и покой. Да, ощутили. И я не уверяю, что это дурно — обрести душевный покой. Но если кто-нибудь пожелает мира и покоя по нашему рецепту, так уж лучше пусть пожелает себе тромбоза коронарных сосудов.

Лю, Фред и я ощутили душевный покой, развалившись в креслах и включив устройство размером с портативный телевизор. Не понадобилось никаких снадобий, никаких особых правил; не пришлось ни самоусовершенствоваться, ни копаться в чужих делах, чтоб отвлечься от своих собственных; и никто не навязывал нам ни увлечений, ни редкостных религий, ни физзарядки, ни созерцания лотоса. Устройство это именно таково, каким, мне кажется, многие его себе смутно представляли: вершинное достижение цивилизации, электронная штучка, дешевая и несложная в массовом производстве. Щелкни выключателем — и обретешь душевный покой. Я вижу, вы уже обзавелись таким приборчиком.

Впервые я ощутил искусственный душевный покой полгода назад. Тогда же я познакомился с Лю Гаррисоном, о чем весьма сожалею. Лю — ведущий диктор на единственной в нашем городе радиостанции. Он зарабатывает себе на жизнь своей луженой глоткой, и я был бы очень удивлен, если к вам в комиссию обратился бы не он, а кто-то другой.

Лю ведет около тридцати всевозможных программ, в том числе еженедельную научную программу. Каждую неделю он выкапывает какого-нибудь профессора из колледжа Вайандотт и берет у того интервью по его узкой специальности. И вот полгода назад Лю надумал сделать передачу про молодого звездочета — моего приятеля студенческих времен Фреда Бокмена. Я подвез Фреда до радиостанции, и он позвал меня с собой — посмотреть, что и как. Черт бы меня побрал, я согласился.

Фреду Бокмену тридцать лет, а выглядит он восемнадцатилетним мальчишкой. Жизнь не оставила на нем следов, поскольку он не удостоил ее своим вниманием. Львиную долю его внимания съедает предмет, которому Лю Гаррисон и намеревался посвятить свое интервью, — зонтик весом в восемь тонн, помогающий Фреду слушать звезды. Зонтик этот — большая радиоантенна, прицепленная к телескопической установке. Насколько я понимаю, вместо того чтобы рассматривать, звезды в телескоп, Фред нацеливает свою конструкцию в космос и ловит радиосигналы, идущие с других небесных тел.

Разумеется, ни радиостанций, ни радистов там нет. Просто многие небесные тела испускают огромные количества энергии, и часть ее можно уловить в диапазоне радиочастот. Польза от приспособления Фреда состоит хотя бы в том, что мы устанавливаем местоположение звезд, скрытых от телескопов облаками космической пыли. А радиосигналы от звезд проходят сквозь облака и беспрепятственно достигают антенны Фреда.

Но это отнюдь не все, что можно выудить из такого устройства, и в своем интервью с Фредом Лю Гаррисон приберег самое замечательное на конец программы.

— Все это очень интересно, доктор Бокмен, — заявил Лю. — А скажите, не обнаружил ли ваш радиотелескоп во Вселенной чего-нибудь еще, чего не открыли с помощью обычных световых телескопов?

Вопрос был задан без предупреждения.

— Да, обнаружил, — ответил Фред. — Мы выявили в пространстве примерно пятьдесят точек, не скрытых космической пылью, откуда исходят мощные радиосигналы. Хотя никаких небесных тел в этих точках вроде бы и нет…

— Неужели? — Лю разыграл притворное удивление. — Я бы сказал, что это уже кое-что… Леди и джентльмены, впервые в истории радиовещания мы передаем для вас сегодня шумы, исходящие из таинственных точек доктора Бокмена. — Оказывается, Гаррисон и его подручные успели протянуть линию в городок колледжа, к антенне Фреда. — Леди и джентльмены, слушайте голос пустоты!..

Слушать было, по правде говоря, нечего — пронзительный свист, словно бы покрышка спустила, и только. Предполагалось транслировать его в течение пяти секунд. Когда техник выключил трансляцию, Фред и я ухмылялись бессмысленно, как дурачки. Во всем теле ощущалась расслабленность, позванивало в ушах. Лю Гаррисон скалился, будто нечаянно затесался в женскую раздевалку на пляже Копакабана. Потом он глянул на часы, висевшие в студии, и пришел в ужас. Монотонный свист передавался в эфир целых пять минут! Не зацепись нечаянно техник манжетой за тумблер, вся эта передача могла бы продолжаться и поныне.

Фред издал нервный смешок, и Лю лихорадочно принялся искать в своем тексте место, на котором остановился.

— Свист ниоткуда, — произнес он. — Доктор Бокмен, а эти необыкновенные точки никак не окрестили?

— Нет, — ответил Фред. — На сегодняшний день для них нет ни объяснения, ни названия.

Объяснения этому явлению до сих пор не нашли, но я предложил название, которое, кажется, прижилось — «эйфория Бокмена». Может, мы и не узнаем, что это за точки, зато прекрасно знаем, какое они оказывают воздействие, стало быть, название вполне удачно. Эйфория — то есть чувство абсолютного благополучия, чувство полноты жизни — действительно, это самое подходящее слово.

После передачи Фред, Лю и я благоволили друг к другу до того, что просто в пору расплакаться.

— Не помню, чтобы передача когда-нибудь доставляла мне такое удовлетворение, — сказал Лю. Искренность — не его конек, но на сей раз он говорил то, что думал.

— Одно из самых незабываемых впечатлений всей моей жизни, — заявил Фред. Вид у него был озадаченный. — Чрезвычайное, ни с чем не сравнимое…

Мы оказались в таком замешательстве от переполнявших нас чувств, так сбились с толку, что поспешили разойтись. Я побежал домой пропустить рюмочку-другую, но и там застал ситуацию, не менее не обычную.

В доме было тихо, и я дважды прошел по комнатам, прежде чем обнаружил, что там кто-то есть. Жена моя, Сьюзен, милая и заботливая хозяйка, всегда гордилась своим умением накормить нас вкусно и вовремя; а тут она улеглась на кушетке, мечтательно уставившись в потолок.

— Дорогая, — позвал я осторожно, — я уже дома. Пора ужинать…

— Сегодня по радио выступал Фред Бокмен, — рассеянно отозвалась она.

— Знаю. Я был с ним в студии.

— Он увел нас в иные миры, — она вздохнула. — Вот именно, в иные миры. Этот шум из космоса… когда он включил шум, все словно бы ушло от меня далеко-далеко. С тех пор я лежу и никак не могу избавиться от впечатления…

— М-м-гм, — я прикусил губу. — Тогда я, наверное, лучше пойду поищу Эдди…

Эддн — это мой десятилетний сын, капитан непобедимой в масштабах ближайшей округи бейсбольной команды.

— Побереги силы, пап, — послышался тихий голос из полумрака.

— Ты дома? Что стряслось? Игру отменили по случаю атомной войны?

— Да нет. Мы разыграли восемь подач.

— И так их расколошматили, что они решили не продолжать, а?

— Они держались вполне прилично. Счет был равный, двое у них были в игре, двое вне игры. — Он говорил так, словно пересказывал сон. — А потом, — глаза у Эдди расширились, — у всех вроде как пропал интерес, взяли и пошли прочь. Я вернулся домой, смотрю — наша старушка устроилась здесь на кушетке, так я лег прямо на пол…

— Но зачем? — с недоверием спросил я.

— Пап, — ответил Эдди задумчиво, — будь я проклят, если я знаю…

— Эдди!.. — воззвала к нему мать.

— Мам, — откликнулся Эдди, — будь я проклят, если ты сама знаешь…

Будь я проклят, если кто-либо смог бы что-либо объяснить, но я ощутил какое-то саднящее подозрение. Я набрал номер Фреда Бокмена.

— Фред, я не оторвал тебя от обеда?

— Было бы от чего, — ответил тот. — В доме ни крошки, я как раз сегодня разрешил Марион взять машину, чтоб закупить провизию. Теперь вот ищет магазин, который был бы еще открыт.

— Что, конечно, машина не заводилась?

— Машина-то завелась, — ответил Фред. — Марион даже добралась до магазина. А потом вдруг почувствовала себя такой счастливой, что вышла из магазина обратно на улицу. — Голос у Фреда был унылый. — Ох, уж эти мне женщины! Настроение у ник меняется ежеминутно, но досадно, что она еще и врет…

— Марион врет? Быть не может!

— Она пыталась меня уверить, что вместе с ней из магазина вышли все продавцы и все покупатели, все до одного…

— Фред, — сказал я, — у меня есть новости. Могу я подъехать к тебе после ужина?

Когда я приехал к Фреду Бокмену, тот сидел, уставившись в вечернюю газету.

— Весь город свихнулся, — сообщил мне Фред. — Без всякой видимой причины все машины поостанавливались, будто пожарную сирену заслышали. Здесь пишут, что люди замолкали на полуслове и молчали пять минут подряд. А сотни других выходили на холод с закатанными рукавами да еще и скалились во весь рот, словно зубную пасту рекламировали. — Он пошуршал газетой. — Уж не об этом ли ты собирался со мной говорить?

Я кивнул.

— Все это происходило, пока транслировался свист, вот я и подумал, что, наверно…

— Не наверно, а точно. Шансы против — не выше чем один на миллион, — заявил Фред. — Время совпадает с точностью до секунды.

— Но большинство людей и не думали слушать радио!..

— Да, но если моя теория верна, им и не надо было его слушать. Мы приняли из космоса слабые сигналы, усилили их примерно в тысячу раз и ретранслировали. Каждый, кто находился не слишком далеко от передатчика, получил добрую дозу такого усиленного излучения, хотел он этого или не хотел. — Фред пожал плечами. — Словно бы все мы прогулялись поблизости от горящего поля марихуаны…

— Почему же ты раньше не ощущал ничего подобного?

— Потому что я никогда не усиливал сигналы и не ретранслировал их. Мощный передатчик — вот что дало сигналам новую жизнь.

— И что же ты теперь намереваешься делать?

Фред удивился:

— Делать? А что тут, собственно, можно сделать? Разве что выступить со статьей в каком-нибудь журнале?..

Без всякого предупреждения входная дверь распахнулась, в комнату ворвался Лю Гаррисон, побагровевший и задыхающийся, и жестом тореадора сорвал с плеч пальто.

— Решили взять его в долю? — спросил Гаррисон, показывая на меня. Фред непонимающе заморгал.

— Его? Куда?

— Это же миллионы! — продолжал Лю. — Миллиарды!..

— Чудеса, — вымолвил Фред. — О чем вы говорите?

— Звездный свист! — воскликнул Лю. — Он им понравился. Он свел их с ума. Вы видели газеты? — Лю даже протрезвел на мгновение. — Ведь это же свист наделал переполоху, правда, док?

— Мы полагаем, что да, — ответил Фред. Он явно встревожился. — А как, по-вашему, мы можем заполучить эти миллионы и даже миллиарды?

— Недвижимость! — в упоении продолжал Гаррисон. — «Лю, — спросил я себя, — как обратить этот фокус в звонкую монету, если невозможно монополизировать Вселенную? И еще, Лю, как продать то, что каждый может получить бесплатно, едва ты начнешь передачу?..»

— А может, это как раз такое явление, которое не обращается в звонкую монету? — предположил я. — Мы ведь знаем не слишком много о том…

— Плохо ли быть счастливым? — прервал меня Лю.

— Нет, конечно, — вынужденно согласился я.

— То-то. Мы дали людям эту звездную петрушку, и она сделала их счастливыми. Теперь скажите мне: что же тут, по-вашему, плохого?

— Люди должны быть счастливыми, — сказал Фред.

— То-то и оно. — Лю просто раздувался от гордости. — Мы и собираемся их осчастливить. А они выразят нам свою признательность. Самое лучшее — это недвижимость. — Он выглянул в окно. — Тут есть сарай — прекрасно! Можем начать прямо здесь. Поставим в сарае передатчик, протянем к нему линию от вашей антенны, и вот вам, доктор, предприятие по эксплуатации недвижимости!

— Извините, — сказал Фред. — Что-то я за вами не поспеваю. Не годится это место для делового предприятия. Дорога сюда плохая, ни торгового центра вблизи, ни автобусной остановки, вид никудышный, земля каменистая…

Лю несколько раз подряд подтолкнул Фреда.

— Док, док! Разумеется, у этого места есть недостатки, но, установив передатчик в сарае, вы дадите людям самую большую ценность во всем мироздании — счастье!

— Чертоги эйфории, — вставил я.

— Превосходно! — одобрил Лю. — Я займусь вербовкой клиентуры, а вы, док, расположитесь в сарае у рубильника. Едва клиент попадает в пределы ваших владений, вы подкинете ему маленькую порцию счастья, и не будет такой цены, которой бы он не заплатил за порцию побольше…

— Рай в шалаше, пока не иссякнет энергия, — снова вставил я.

— Затем, — продолжал Гаррпсон с сияющими глазами, — когда мы покончим с делами здесь, перевезем передатчик куда-нибудь еще и откроем новое предприятие. Может статься, создадим целый дивизион передатчиков. — Он щелкнул пальцами. — Ну конечно же! Мы поднимем их на колеса…

— Вряд ли полиция оценит нашу деятельность слишком высоко, — сказал Фрод.

— Ну и пусть! Едва они явятся сюда выяснить обстановочку, вы включите свой рубильник и дадите им попробовать счастья. — Лю пожал плечами. — Черт возьми, я мог бы даже набраться великодушия и взять их в долю…

— Нет, — спокойно ответил Фред. — Если я в один прекрасный день приобщусь к святой церкви, я не смогу взглянуть священнику в глаза.

— Так мы и ему дадим попробовать! — радостно сообщил Лю.

— Нет, — отрезал Фред. — Извините, нет.

— Ладно, — сказал Гаррисон и, поднявшись, принялся мерить комнату шагами. — Я был готов к отказу. У меня есть и другое предложение, и уж оно-то полностью в рамках законности. Мы сконструируем портативный усилитель с передатчиком и маленькой антенной. Обойдется не дороже пятидесяти долларов за штуку, так что цена окажется по карману среднему покупателю — пятьсот зелененьких, скажем. Заключим соглашение с телефонной компанией, чтобы передавать сигналы с вашей антенны в те дома, где есть такие приборы. Прибор снимает сигналы с телефонной линии, усиливает и транслирует с тем расчетом, чтобы все, кто есть в доме, чувствовали себя счастливыми. Вы меня поняли? Вместо того чтобы включать радио или телевизор, каждый захочет попросту включить счастье. Ни актеров, ни декораций, ни дорогостоящих камер — вообще ничего, кроме свиста…

— Мы могли бы назвать прибор «эйфориафон», — предложил я, — или, для краткости, «Эйфи».

— Грандиозно, грандиозно! — подхватил Лю. — Что скажете, док?

— Не знаю. — Вид у Фреда был встревоженный. — Это не по моей части.

— Каждый из нас должен сознавать границы своих возможностей, — доверительно сообщил Гаррисон. — Я возьму на себя коммерческую сторону вопроса, а вы — техническую. — Он сделал движение, словно собирался надеть пальто. — А может, вы совсем не хотите стать миллионером?

— Да нет, почему же, хочу, — быстро ответил Фред. — Конечно, хочу.

— Ну, и порядок, — Лю потер ладони, — тогда прежде всего надо построить и испытать хотя бы один такой прибор.

Уж что-что, а это было по части Фреда и — я сразу увидел — заинтересовало его.

— Да в общем, сделать такой прибор несложно, — сказал он.

— Думаю, мы сможем спаять все на скорую руку и провести испытание не позже чем на следующей неделе.

Первое испытание «эйфориафона» — иначе «Эйфи» — состоялось в гостиной у Фреда Бокмена в субботу после обеда, спустя пять дней после сенсационной радиопередачи.

Нас было шестеро подопытных кроликов — Лю, Фред и его жена Марион, я, моя жена Сьюзен и мой сын Эдди. Наши стулья кольцом окружали карточный столик, на котором покоилась серая стальная коробочка. Из коробочки торчал, доставая до потолка, длинный, как ус насекомого, хлыст антенны.

Пока Фред хлопотал возле коробочки, остальные нервничали, толковали о том о сем и подкреплялись бутербродами с пивом. Эдди, разумеется, пива не пил, но успокоительное ему отнюдь бы не повредило. Он злился, что вместо бейсбола его привели сюда, и собирался, того и гляди, выместить свой гнев на мебели в гостиной. Он затеял лихую игру с самим собой, лупил кочергой по старому теннисному мячу, гонял его по полу, бил влет — и все это в двух шагах от стеклянных дверей.

— Эдди, — позвала Сьюзен в десятый раз, — пожалуйста, перестань!..

— Не волнуйся, ничего не случится, — небрежно отвечал Эдди, посылая мяч в стенку и подхватывая его одной рукой.

Марион, материнские инстинкты которой нашли свое воплощение в любви к стильной мебели, не сумела скрыть от нас страданий, какие причинил ей Эдди, превративший гостиную в спортивный зал. Лю попытался ее утешить на свой манер:

— Да пусть его разнесет все вдребезги. Вы на днях переедете во дворец…

— Все в порядке, — тихо произнес Фред.

Мы ответили ему взглядами, отважными до тошноты. Фред воткнул в серую коробочку два штыря, подсоединенные к телефонной линии. Это была прямая связь с антенной в городке колледжа, и часовой механизм держал антенну постоянно направленной на одну и ту же таинственную точку неба — на сильнейший из источников «эйфории Бокмена». Фред протянул шнур к розетке на плинтусе и положил руку на кнопку включения.

— Готовы?

— Не надо, Фред! — воскликнул я. Мне стало страшно.

— Включайте, включайте, — вмешался Лю. — Мы вообще не получили бы сегодня сигналов по телефону, не наберись компания смелости связаться с кем-то наверху…

— Я останусь рядом с прибором и сразу же выключу, если что-нибудь пойдет не так, — заверил Фред.

Щелчок, слабый гул, и «Эйфи» начал работать. По комнате пронесся глубокий вздох. Кочерга выскользнула у Эдди из рук. Он пересек гостиную, торжественно вальсируя, опустился возле матери и положил голову ей на колени. Фред покинул свой пост у кнопки, напевая что-то себе под нос и полузакрыв глаза. Первым, кто нарушил тишину, оказался Лю Гаррисон — он продолжил свою беседу с Марион.

— Ну кому нужна эта коммерция?! — воскликнул он со всей искренностью и повернулся к Сьюзен, взывая к ее сочувствию.

— Ax, — сказала Сьюзен, мечтательно покачав головой. Потом она обняла Гаррисона за шею и подарила ему томный поцелуй.

— А вы, вы, ребятки, — сказал я, потрепав Сьюзен по спине, — кажется, неплохо поладили друг с другом? Ну, не прекрасная ли это пара, Фред?

— Эдди, — позвала Марион тоном, преисполненным заботы, — по-моему, в шкафу в прихожей есть настоящий бейсбольный мяч. Жесткий мяч. С ним ведь тебе будет намного лучше играть, чем с этим старым теннисным мячиком…

Эдди даже не шевельнулся. Фред все бродил по комнате с улыбкой на губах, только глаза у него были теперь совсем закрыты. Зацепившись каблуком за провод от лампы, он повалился в камин, головою прямо в золу.

— Э-гей, люди! — позвал он, по-прежнему не открывая глаз. — Знаете, я треснулся головой о решетку…

Он так и остался там, в камине, и время от времени громко хихикал.

— В дверь звонят, — заметила Сьюзен. — И довольно давно, хотя, наверное, это не имеет никакого значения…

— Входите, входите! — крикнул я.

И почему-то мои слова показались всем ужасно смешными. Все мы буквально схватились за животики, не исключая и Фреда, — от его смеха зола поднималась в воздух крохотными серыми облачками.

Вошел старичок, маленький, серьезный старичок в белом, и остановился в прихожей, с тревогой глядя на нас.

— Молочник, — представился он нерешительно. Затем протянул Марион листок бумаги. — В вашей записке я не сумел разобрать последнюю строчку. Что вы тут пишете про творожный сыр, сыр, сыр, сыр…

Голос изменил ему, и, скрестив ноги по-турецки, он опустился на пол рядом с Марион. Примерно три четверти часа он просидел в полном молчании, потом по его лицу скользнула тень беспокойства.

— Ну, что ж, — сказал он апатично. — Я ведь только на минуточку. Фургон у меня стоит на обочине, наверно, другим мешает…

Он приподнялся, чтобы встать. Лю крутанул ручку «Эйфи», усиливая мощность излучения. Молочник рухнул на пол.

— А-а-ах, — выдохнули все в один голос.

— В такой денек хорошо сидеть дома, — сообщил молочник. — По радио говорили — с Атлантики идет ураган и, видимо, зацепит нас хвостом…

— Пусть себе идет, — провозгласил я. — Свою машину я поставил под большим сухим деревом…

Казалось, в моем замечании таился какой-то смысл. Никто мне не возразил. Я вновь погрузился в теплый туман молчания и не думал вообще ни о чем. Эти погружения, продолжавшиеся, как мне представлялось, доли секунды, тут же прерывались чьим-нибудь появлением или разговором. Теперь-то я сознаю, что погружения редко длились меньше шести часов. Из одного такого погружения — припоминаю — меня вырвал повторный звонок в дверь.

— Я же сказал — входите, — пробормотал я.

— Я и вошел, — пробормотал молочник в ответ. Дверь решительно распахнулась, и на нас с порога свирепо уставился патрульный дорожной полиции.

— Какого черта! — заорал он. — Кто из вас загородил дорогу своим молочным фургоном? Ага!.. — Он заметил молочника. — Вы что, не соображаете? Кто-нибудь выскочит из-за угла и разобьется, врезавшись в вашу посудину… — Он зевнул, и свирепое выражение лица вдруг уступило место нежнейшей улыбке. — Да нет, черт возьми, все это ерунда. Сам не знаю, зачем я и речь об этом завел… — Он сел па пол рядом с Эдди. — Ты как, парень, оружие любишь? — Он вытащил из кобуры пистолет. — Гляди, совсем как в комиксах…

Эдди поднял пистолет, прицелился в коллекционные бутылки — гордость Марион — и выстрелил. Большая бутыль синего стекла разбилась вдребезги, и окно позади бутылочной выставки раскололось пополам. Через трещину со свистом ворвался холодный воздух,

— Он еще полицейским станет, — засмеялась Марион.

— Бог мой, я счастлив, — произнес я, чувствуя, что вот-вот заплачу. — У меня самый замечательный в мире сын, и самые замечательные друзья, и самая замечательная старушка-жена…

Я услышал, как пистолет выстрелил еще дважды, и тут же провалился в благословенное забытье. И опять меня разбудил звонок.

— Сколько раз я должен повторять — ради всего святого, входите! — сказал я, не открывая глаз.

— Я и вошел, — сообщил молочник.

Я услышал топот множества ног, но не испытал никакого желания поинтересоваться, что бы это значило. Немного позже я обнаружил, что мне трудновато дышать. Расследование показало, что я растянулся на полу и что отряд бойскаутов разбил лагерь у меня на груди и на животе.

— Что тебе нужно? — спросил я новичка, чье горячее, размеренное дыхание ударяло мне прямо в лицо.

— Отряду Бобров нужны были старые газеты, но это неважно, — ответил тот. — Просто нам было ведено куда-то их отнести…

— А ваши родители знают, где вы сейчас?

— А как же! Они забеспокоились и пришли за нами…

Он указал пальцем на несколько супружеских пар, которые уселись рядком вдоль плинтуса и с улыбкой встречали ветер и дождь, хлещущий из разбитого окна.

— Мам, я вроде есть хочу, — заявил Эдди.

— О, Эдди, не будешь же ты заставлять свою мамочку готовить, когда нам здесь так хорошо, — отвечала Сьюзен. Лю Гаррисон снова крутанул ручку «Эйфи».

— Эй, паренек, а как тебе это блюдо?

— А-а-а-ах, — ответили все в один голос.

Когда сознание вновь одержало верх над забытьем, я старательно ощупал свое тело с головы до ног, но Бобров на себе больше не обнаружил. Я открыл глаза и увидел, что они — и Эдди, и молочник, и Лю, и патрульный — стоят у широкого окна и радостно кричат. Снаружи завывал ветер, хлестал дождь, капли летели сквозь разбитое стекло с такой силой, словно их выстреливали из воздушного ружья. Я легонько потряс Сьюзен за плечи, и мы вместе направились к окну посмотреть, что там происходит.

— Началось, началось, началось! — повторял исступленно молочник.

Мы со Сьюзен появились у окна как раз вовремя, чтобы принять участие в общем веселье, когда большой вяз опрокинулся на крышу нашей машины.

— Бум, трах! — высказалась Сьюзен, и я хохотал, хохотал до рези в желудке.

— Поднимите Фреда, — настойчиво советовал Лю. — А то он не увидит, как рушится сарай…

— М-м? — подал Фред голос из камина.

— Ах, Фред, ты уже опоздал, — сказала Марион.

— Ну, сейчас будет зрелище! — вскричал Эдди. — Сейчас, наверно, оборвет провода! Смотрите, как клонится вон тот тополь!..

Тополь, действительно, клонился все ниже, ниже, ниже к электрической линии; еще один порыв ветра — и он рухнул в фейерверке искр, смяв и перепутав провода. Огни в доме погасли. Слышался только вой ветра.

— Почему же никто не веселится? — вяло спросил Гаррисон. — «Эйфи» выключился, вон оно что!..

Из камина донесся ужасный стон:

— Бог мой, у меня, кажется, сотрясение мозга!..

Марион со слезами опустилась на колени подле мужа.

— Мой дорогой, бедняжечка, что с тобой приключилось?

Я взглянул на женщину, которую обнимал, на жуткую, грязную старую каргу с красными, глубоко запавшими глазами и волосами, как у Медузы Горгоны.

— Ух, — произнес я и брезгливо отвернулся.

— Дорогой, — заплакала ведьма, — это же я, Сьюзен…

Со всех сторон слышались стенания, жалостные мольбы о воде и пище. Вдруг обнаружилось, что в комнате нестерпимый холод. А ведь мгновением раньше мне мерещилось, что я в тропиках.

— Кто к чертям сцапал мой пистолет? — мрачно осведомился патрульный.

Мальчишка — посыльный с телеграфа, которого я до той поры вообще не замечал, сидя в углу, уныло перелистывал пачку телеграмм и время от времени всхлипывал. Меня бил озноб.

— Держу пари, что сейчас воскресное утро, — сказал я. — Мы пробыли здесь двенадцать часов!

На самом деле было утро понедельника. Посыльный с телеграфа вскочил как ужаленный:

— Воскресное утро? Да я пришел сюда в воскресенье вечером!.. — Он огляделся. — Ну, и видик у вас, будто вы из этого… из Бухенвальда. А разве нет?..

Героем дня — ему помогла невероятная выносливость молодости — оказался командир отряда Бобров. Командуя, как заправский армейский старшина, он построил своих подчиненных в две шеренги. Пока остальные слонялись по комнатам и ныли, что им голодно, что их мучит жажда, ребята разожгли заново огонь в камине, принесли одеяла, наложили повязку Фреду на голову, а другим — на бесчисленные ссадины, завесили разбитое окно и приготовили нам вдосталь кофе и какао.

Часа через два после того, как произошла авария и «Эйфи» отключился, в доме стало тепло, и мы поели. Серьезно пострадали только родители, просидевшие двадцать четыре часа у разбитого окна, — их накачали пенициллином и увезли в больницу. Молочник, посыльный с телеграфа и патрульный дорожной полиции от лечения отказались и отправились по домам. Отряд Бобров отдал нам щегольской салют и удалился. На улице рабочие восстанавливали оборванные провода. В гостиной остались те же, что и вначале, — Лю, Фред и Марион, Сьюзен и я и еще Эдди. У Фреда оказалось немало внушающих почтение синяков и ссадин, но сотрясения все-таки не было.

Сразу после еды Сьюзен заснула. Теперь она пошевельнулась.

— Что такое?

— Счастье, — ответил я ей. — Несравненное, нескончаемое счастье — киловатты счастья…

Лю Гаррисон со страшной черной бородой и красными глазами выглядел совершенным анархистом — он забился в угол и остервенело писал.

— Это здорово — киловатты счастья, — сказал он. — Покупайте счастье, как вы покупаете свет…

— Травитесь своим счастьем, как никотином, — сказал Фред и чихнул.

Гаррнсон не удостоил его вниманием.

— Мы развернем кампанию, понимаете? Первые объявления — для интеллигентиков: «За ту же цену, что стоит одна-единственная книга, которая, возможно, вас еще разочарует, вы купите шестьдесят часов „Энфи“. „Эйфи“ никогда не разочаровывает…» Потом мы долбанем среднего американца…

— Под ложечку? — спросил Фред.

— Да что такое с вами, друзья? — спросил Лю. — Вы ведете себя так, словно эксперимент провалился…

— Пневмония и упадок сил. Разве на такой результат мы рассчитывали? — спросила Марион.

— У нас тут в комнате собралась чуть не вся страна в миниатюре, — сказал Лю, — и всем до единого мы дали счастье. Не на час, не на день, а на двое суток без перерыва!.. — Исполненный почтения к собственным словам, он даже приподнялся над стулом. — Чтобы уберечь будущих поклонников «Эйфи» от гибели, достаточно вмонтировать в приборчик часовой механизм, ясно? Владелец установит часы так, чтобы «Эйфи» включался после его прихода с работы, потом выключался, когда придет пора ужинать, потом опять включался после ужина и выключался, когда надо ложиться спать; и опять включался после завтрака, выключался, когда надо идти на работу, а потом включался снова — для жены и детей…

Он схватился за голову и вытаращил глаза.

— А реклама… мой бог, какая реклама! Вашим детям не понадобятся дорогие игрушки!.. Тридцать часов «Эйфи» обойдутся вам не дороже билета в кино!.. Шестьдесят часов «Эйфи» стоят дешевле бутылки виски!..

— Зато действие — как у бутылки цианистого калия, — вставил Фред.

— Да неужели вы не понимаете?! — воскликнул Гаррисон с недоверием. — Это воссоединит супружеские пары, спасет американскую семью. Не будет больше ссор по поводу того, какой телевизионный канал включать, какую радиопрограмму слушать. «Эйфи» доставит удовольствие всем и каждому — мы доказали это. И скучных программ у «Эйфи» просто не может быть…

Его прервал стук в дверь. Ремонтный рабочий просунул голову в щель и объявил, что минуты через две-три дадут ток.

— Слушайте, Лю, — сказал Фред, — это крохотное чудище прикончит цивилизацию быстрее, чем варвары, спалившие Рим. Мы не желаем делать бизнес на оболванивании человечества, вот и все!

— Шутите! — воскликнул Лю, побелев. — Вы что, — он повернулся к Марион, — не хотите, чтобы ваш муж нажил миллион?

— Как содержатель притона, где торгуют электронным опиумом? Пет, не хочу, — сухо ответила Марион. Лю хлопнул себя по лбу.

— Но публика жаждет «Эйфи»! И мог же Луи Пастер отказаться от идеи пастеризации молока!..

— Как хорошо, что снова будет электричество, — произнесла Марион, меняя тему. — Свет, кипятильник, насос, ра… О, боже!..

Не успела она это произнести, как вспыхнул свет, но мы с Фредом были уже в воздухе, на полпути к серой коробочке. Схватили мы ее одновременно. Карточный столик прогнулся, вилка с треском вылетела из розетки. Лампы «Эйфи» зарделись на мгновение и тут же погасли.

Фред бесстрастно вытащил из кармана отвертку и снял с коробочки верхнюю крышку.

— Не хочешь ли сразиться с прогрессом? — спросил он, протягивая мне кочергу, которую обронил Эдди.

В припадке бешенства я крушил и молотил кочергой по стеклянным и проволочным внутренностям «Эйфи». Левой рукой, с помощью Фреда, я держал Гаррисона, который все порывался броситься между кочергой и прибором.

— А я-то думал, вы на моей стороне, — сказал Лю.

— Если ты хоть словечком обмолвишься об «Эйфи» кому бы то ни было, — ответил я, — я с удовольствием вышибу из тебя дух точно таким же способом, что из этой штуки…

Леди и джентльмены, я считал, что тем дело и кончилось. Оно не заслуживало иной участи. Теперь же благодаря луженой глотке Лю Гаррисона все это перестало быть секретом. Он обратился к вам, Федеральной комиссии связи, за разрешением на коммерческую эксплуатацию «Эйфи». Он и те, кто стоит за ним, построили свой собственный радиотелескоп.

Разрешите повторить еще раз: все утверждения Гаррисона соответствуют истине. «Эйфи» действительно даст то, что обещано. Счастье, которое приносит «Эйфи», совершенно, оно не блекнет перед лицом любых бед. Трагедий, таких, какая едва не случилась во время первого эксперимента, без сомнения можно избежать с помощью часового механизма, включающего и выключающего прибор. Экземпляр, стоящий на столе перед вами, как я вижу, уже оснащен часовым механизмом.

Вопрос вовсе не в том, будет ли «Эйфи» работать. Будет! Вопрос в другом: вступит ли Америка в новую трагическую фазу своей истории, когда люди перестанут стремиться к счастью, а будут попросту покупать его. Не пройдет и двух дней, как забвение приведет к всеобщему помешательству. Единственная польза, какую мы могли бы извлечь из «Эйфи», — это подсунуть капкан душевного покоя нашим врагам и в то же время уберечь от него наш собственный народ.

В заключение я хотел бы обратить ваше внимание на то, что Лю Гаррисон, возомнивший себя повелителем «Эйфи», — бесчестный человек, не достойный общественного доверия. Меня не удивило бы, например, если бы он установил часовой механизм на данном приборе с таким расчетом, чтобы его излучение лишило вас способности трезво мыслить, когда надо будет принять решение. В самом деле, «Эйфи» что-то подозрительно шумит, и… я сейчас так счастлив, что вот-вот заплачу. У меня самый замечательный в мире сын, и самые замечательные друзья, и самая замечательная старушка-жена. А старина Лю Гаррисон — это же соль земли, можете мне поверить. И я, разумеется, от души желаю ему удачи в новом его предприятии.