Позывной «Курсант» — 4

Глава 10 Я встречаюсь с тем, с кем встречаться не хотел бы

— Реутов, ну-к иди сюда! Шустрее!

— Твою мать… — вырвалось у меня против воли.

Мы только что, буквально пять минут назад, распрощались с Молодечным, закончив его утренние занятия, и единственное, чего в данный минуту хотелось — обмыться, переодеться, пожрать. А вот разговоров с Панасычем точно не хотелось. Тем более, разговаривать нам, вроде, не о чем. Косяков не было никаких. Веду себя исключительно послушно. Прямо отличник. Если только речь пойдет о Корчагине… Но, думаю, вряд ли. Стремно, по понятиям детдомовцев, жаловаться воспитателю. Не должен Матвей так поступить. Тогда зачем я Панасычу? Конечно, можно было бы предположить что-то приятное и допустить, будто меня сейчас отправят к шлагбауму, где уже стоит машина Клячина, если бы не два «но».

Во-первых, время слишком раннее. И если бы Николай Николаевич явился за мной в восемь утра, то тут скорее надо горевать, а не радоваться. Даже при том, что я этого явления очень жду. Потому как в восемь утра ничего хорошего происходить не может. Во-вторых, Панасыч выглядел несколько настораживающее. Он был взволнован, нервничал и вообще напоминал сейчас человека, который узнал нечто крайне негативное.

Поэтому вынырнувшего из-за угла Шипко, а особенно его фразу, сказанную мне, я расценил как хреновый знак.

— Не может быть ничего путного, когда на смену одному извергу второй является, — буркнул Подкидыш тихонько и тут же громко крикнул Панасычу. — Доброго денечка, товарищ сержант государственной безопасности. Утро раннее, а вы уже на ногах. Совсем себя не жалеете. Так и загнуться недолго.

— Заткнулся бы ты, Разин, — ответил Шипко с чувством. Прямо от души ответил. — Уж точно не ради твоей рожи тут стою. А насчёт загнуться, думаю, у тебя шансов поболее будет. Реутов, ко мне! Сколько еще раз повторить надо? Проблемы со слухом? Так я сейчас помогу уши-то прочистить.

Я, вздохнув и мысленно распрощавшись с завтраком, потому что сразу представил, как меня чем-нибудь загрузят, направился к воспитателю. Впрочем, может не все так плохо? Может Шармазанашвили решил вызвать? Такое уже случалось. Вот ему точно не спится с самого раннего утра. Нет, сначала-то мы загрустили сразу втроем, коллективно. Однако, когда оказалось, что Панасычу нужен конкретно я, Марк с Ванькой немного расслабились. А вот мне наоборот, стало еще грустнее. Тем более, особо напрягало выражение лица воспитателя. За все время своего нахождения в школе, я, пожалуй, никогда его таким не видел.

— Да вы шуруйте! Замерли столбами. Он вас сейчас догонит. Бегом! — рявкнул Шипко на пацанов, которые действительно притормозили, собираясь дождаться, когда меня отпустит Панасыч.

Мы как раз топали с Бернесом и Подкидышем к бараку, чтоб отправиться на завтрак, а потом на учёбу. И пацаны, видимо, решили, не бросать товарища в «беде». Мы вообще теперь постоянно везде и всюду ходили втроем. Не считая тех моментов, когда нас забирали на индивидуальные занятия.

— Что случилось, товарищ сержант государственной безопасности? — спросил я, в два шага оказавшись рядом с Шипко. Старался, чтоб интонации голоса не выдали волнения.

А волнение имелось. Была уже пятница, я сильно нервничал. Клячин по-прежнему молчал. Бекетов по-прежнему меня к себе не звал. Снов по-прежнему не приключалось.

Но зато теперь появилась информация про дневник Алеши. Вернее, про возможный дневник. Однако это не точно. Рассказ Корчагина основывался на воспоминаниях Зайца, а Заяц в то время хотел меня выставить в поганом свете. Хрен его знает, насколько можно верить его словам. Но Матвея я все равно расспросил. Вернее, как расспросил…

— Да че ты… Ты че?! Я вообще ниче! — Корчагин, которого я сгреб за грудки и немного приподнял вверх, пытался вывернуться, а потому дёргался, дрыгая то одной ногой, то другой.

— Я ведь поначалу нормально спросил. Так, Склизкий? Нормально. Ты же начал провоцировать. Зачем?

Я смотрел Матвею прямо в глаза. Чтоб он проникся ситуацией. При этом с удивлением отметил, что за все время, почти за три месяца, я будто немного вытянулся. Силы точно добавилось, физуха тоже улучшилась, но еще и рост. Матвей теперь чуть ниже меня.

— Да че ты начинаешь, Реутов? Ну чуть психанул. Ну немного надерзил. Так это не со зла, — Корчагин снова дёрнулся.

Я пока руку не разжимал. Пусть сделает выводы. Разозлил меня, честное слово. Я ведь реально нормально спросил и про тетрадку, и про рассказ Зайцева, а Корчагин начал вести себя, как придурок. Типа, мы теперь не товарищи и нечего вопросы задавать. А мне эта информация очень была нужна. Поэтому, когда Матвей послал меня, и это было не в переносном смысле, я сорвался. Подскочил, схватил его за ворот куртки, затем несколько раз тряхнул. Вот он в момент и поменял свой тон.

— Да брось уже! Все расскажу! Реутов, хватит! Ну, извиняй. Погорячился.

Я молча кивнул, разжал кулак, выпустив Корчагина, а потом сделал шаг назад, всем своим видом демонстрируя интерес.

— Давай, слушаю. Что там Заяц трындел?

Из сбивчивого рассказа Матвея выходило следующее. В первые дни, когда Зайцев пытался убедить всех, что я — это вовсе не я, пацаны на его разговоры внимания не обращали. Тем более, потом этот вопрос решился в нашем открытом противостоянии и я выдвинул вполне логичный обоснуй. Однако, как оказалось, Заяц не успокоился и принялся убеждать детдомовцев, будто я вру. Только делал теперь это исподтишка, за моей спиной. Гнида, чего еще сказать.

Он упорно давил на Витцке. Мол, всем своим поведением я похож на того пацана. Мол, тот был ненормальный и я такой же. У того даже тетрадка имелась, в которой он каждый день что-то записывал. И готов был за эту тетрадку на полном серьезе отгрызть пальцы одному из пацанов, решившему вырвать личный дневник у Витцке, чтоб посмеяться над ним. Короче, до последнего Заяц так и не верил, что я — Реутов. Он упорно считал, будто под такой фамилией явился тот самый Витцке, который вроде бы утоп.

Удивительное дело… Знал бы Заяц, насколько он был прав в своих подозрениях…

— И к чему ты это сказал? — спросил я Корчагина с невозмутимым видом. — Очевидно же, речь шла о другом парне. Ты забыл, что мы с Зайцевым этот вопрос выяснили? Он продолжал упираться и вас настраивать только из вредности. Так что, если кто и вел дневник, то это точно был не я. По большому счёту, по хрену. Просто твоего поведения не понимаю, Матвей.

— Да я вкурил, конечно. Вкурил… Просто хотел тебя сейчас побесить, — Корчагин виновато шмыгнул носом. — Обидели вы нас шибко. Ходите теперь сами по себе, будто выше стали. Морды воротите. Вот и попытался тебя зацепить.

— Дурак ты, Склизкий. При чем тут мы? Это от нас уже не зависит.

Я посмотрел на Матвея, потом на Леньку со Степаном, которые, кстати, во время нашей непродолжительной разборки даже не дернулись, чтоб помочь Корчагину. Стояли молча, таращились. А по идее, их трое. Они бы могли мне легко навалять. Тем более, если считаю нас теперь гадами.

Да уж… Я ругаю чекистов, костерю их по чем зря. А они ведь реально не дураки. Вон, как группу нашу разделили. Очевидно, что Матвею, Степану и Леньке нечего делать там, куда нас собираются отправить.

Подкидыш раздолбай, конечно. Это — факт. Но он не ссыкло. Да и хитрость в нем природная. Хитрожопость даже. Он и сам выкрутиться, если что, и товарищей вытащит. Бернес — там тоже все понятно. В общем… Верное решение чекисты приняли.

— Ну… Бывайте… — я кивнул детдомовцам и пошёл обратно в барак, на ходу осмысляя услышанное.

Сложно предположить, насколько правду говорил Зайцев, но выходит, дневник у Алеши и правда мог быть. Тот или не тот, не знаю. Может, он вообще их каждый месяц заводил. И куда делся дневник, тоже не знаю. Однако, когда Клячин забирал меня из детского дома, никаких дневников точно не было. Там и вещей-то не было, куда уж до тетрадок. Короче, спокойнее от рассказа Матвея точно не стало. Меня вообще состояние ожидания, которое продолжалось эти очередные две недели, изрядно вымотало. Хоть на стену лезь. Не зря говорят, хуже нет, чем ждать и догонять. А тут — просто тишина. И вдруг Панасыч с его внезапным желанием о чем-то поговорить.

— Так… Реутов… — Шипко непривычно замялся. — Значит, сейчас идешь на завтрак. Потом бегом в дом. Примешь душ. Чтоб намылся до скрипа. Ясно? Потом оденешь все самое лучшее. С иголочки должен быть. И тебя кое-куда отвезут.

— Товарищ сержант государственной безопасности… — начал было я.

— Все! Никаких мне тут разговорчиков. И это… Смотри там! — Шипко зыркнул в мою сторону, но его взгляда я, если честно не понял.

Такое чувство, будто Панасыч волновался. Причем, волновался за меня. А когда чекист беспокоится, тем более такой, как Шипко, впору самому нервничать. Я и занервничал. Еще больше. До этого момента был на взводе, а теперь — вообще мандец.

— Чего он от тебя хотел? — Подкидыш, само собой, тут же накинулся с расспросами, едва я догнал их возле барака.

— Да сам ни черта не понял… Велел после завтрака привести себя в идеальный порядок. Сказал, меня кое-куда отвезут.

— Ага… — Ванька многозначительно округлил глаза. — Перед смертью-то оно всегда чистое надевают. Похоже, все, Реутов. Тебя того… Ай! Ты чего?

Последняя фраза предназначалась не мне, а Бернесу. Марк подскочил к Подкидышу и со всей дури отвесил ему подзатыльник.

— Чтоб не каркал, придурошный. Давно ли стали о таких вещах предупреждать? Да и не за что. Не за что ведь, верно? — Бернес переключился с Ваньки на меня.

— Вроде бы, да. Не за что, — я неопределенно пожал плечами. — Ничего такого не творил. К тому же ты прав. Даже если Бекетов там что-то удумал, меня точно не стали бы заведомо готовить.

— Ну, и все, — Марк удовлетворённо кивнул. — Давайте тогда шустрее на завтрак. Раз тебя вон куда-то отдельно повезут. Интересно, кто? Клячин твой опять явится?

— Не знаю… Но почему-то думаю, вряд ли, — ответил я Бернесу, при этом в сердце испытывая ещё более сильную маяту.

Собственно говоря, я, как в воду глядел. Машина возле шлагбаума была. И чекист за рулем тоже был. Вот только машина не та, которую я знаю. И чекист вообще не тот. Я по началу-то выскочил с территории школы очень даже вдохновлённый. Издалека «воронок» — он и есть «воронок». С первого взгляда не определишь, какой именно. Даже обрадовался. Подумал, ну, наконец, явился Николай Николаевич. Привёз мне часики вместе с какой-нибудь историей душещипательной. Заодно, рассчитывал, чекист расскажет о тех двух мужиках, которые прабабку невзначай угробили. Потому что их никак обойти в повествовании не получится.

По большому счету, сейчас, что там с Лапиным и Разинковым, уже ничего не решало, но я вспомнил еще один сон. Этот Ляпин… Он ведь меня из комода выпустил. Вернее, деда, конечно. Вернулся и открыл ящик. А потом хотел встретиться. Вернее даже настаивал, чтоб дед следом пришел в определённое место. Другой вопрос, что Алеша на эту встречу так и не попал. Так вот стало просто любопытно, что за тип этот Ляпин и на кой черт он помог деду. В человеческую доброту не сильно верится. Тем более, в подобных ситуациях. Значит, у данного товарища имелись свои планы. Крайне интересно, какие? Чем больше я узнаю о прошлом деда, а вернее его отца, тем больше людей замешано в этой истории.

Поэтому, конечно, увидев издалека черную машину, я резво устремился к ней, решив, будто ошибся в своих предположениях и, наконец, явился Клячин. Однако уже на подходе к тачке понял, ни черта это не Клячин. Это вообще совершенно посторонний, абсолютно незнакомый мне товарищ.

Сердце как-то тревожно замерло. В башку полезли те глупые шуточки, которые отпускал Подкидыш. Ну, по идее, они, как бы реально глупые. Однако…

— Слушатель Реутов? — мужик выбрался из машины, едва только заметил, что я подхожу.

Был он достаточно высоким, крепким и я бы сказал, явно откуда-то с кавказских районов. Акцент практически незаметный, еле слышный, но всё-таки имеется.

— Так точно, — кивнул я, приблизившись к автомобилю.

Хотя, желание было диаметрально противоположное. Не приблизится, а рвануть в другую сторону. Чертов Подкидыш. Это он меня настропалил со своим чистым бельем. Нет, не может такого быть. Дед пережил войну и потом еще маман состряпал. Значит, я тоже сегодня никуда не денусь.

— Садись. Едем, — чекист кивнул мне на автомобиль и сразу же полез обратно за руль.

Я обежал машину, сначала собираясь по привычке сесть вперед. Однако в последнее мгновение передумал. С Клячиным у нас был определённый формат общения. Можно сказать, в некотором роде почти родственный. Как бы то ни было, мы с ним нормально так пережили вместе. Сложности, они объединяют. А здесь… Хрен его знает, как отнесётся новый, незнакомый товарищ. Может, примет за панибратство. Поэтому в итоге я уселся сзади.

Всю дорогу до города мы ехали молча. Водитель пялился на дорогу, я — на его затылок. Вообще, хочу сказать, какая только херня не приходит в голову, когда появляется опасение, что тебя сейчас грохнут. Или не сейчас, а через полчасика, как до места назначения довезут. Я на полном серьезе примерялся к этому крепкому затылку, маячившему передо мной, и думал, в какой сторону и каким приемом можно свернуть шею чекисту. Чисто теоретически это возможно, практически — не уверен. В общем, дурь, конечно, удивительная. Потому что, даже если бы я нечто подобное учудил, дальше что? Бежать? В общем, сам для себя решил, вернусь обратно в школу, оторву лучше голову Подкидышу. Чтоб он нормальным людям не внушал вот таких идиотских мыслей.

Постепенно, путем аутотренинга и мантр, которые без остановки крутил в голове, удалось успокоиться. Аутотренинг заключался в следующем. Я просто максимально уверенно повторял мысленно, все будет хорошо. Со мной всего лишь хотят встретиться. Не знаю, кто именно, но очевидно, не Бекетов.

Правда, успокоился я ненадолго. Ровно до того момента, когда машина остановилась возле невысокого голубого дома. Вот именно в ту минуту в моей душе начало крепнуть весьма основательное подозрение относительно персоны, которая возжелала поговорить с Алешей Реутовым. И я точно знал, что к подобным встречам не готов. Ни морально, ни физически. Есть люди, которым лучше оставаться значимым личностям, но чисто в представлении и воображении. На расстоянии. Желательно, на максимально далёком расстоянии.

— Идем, — снова коротко бросил чекист и выбрался из машины на улицу.

— Идем… — буркнул я себе под нос. — Вот сам бы и шел. Мне тут неплохо…

Однако, естественно, оставаться в машине, когда мужик ждёт меня возле нее, было как минимум странно. Поэтому пришлось последовать его примеру.

— Нам сюда? — спросил я чекиста, когда он уверенно направился ко входу.

Мужик покосился на меня через плечо, но промолчал. Наверное, в его глазах я выглядел не сильно сообразительным малым. Очевидно, что туда, раз мы топаем к входной двери. Но у меня просто, честно говоря, оставалась маленькая надежда, вдруг это какое-то недоразумение.

Дом я знал. Его многие знают. Вокруг него ходит до хрена слухов. Вернее, в мое время уже значительно меньше, но помнится, каких только ужасов не рассказывали, когда я был помладше. Лет так на двадцать от своего настоящего возраста.

Внутри все оказалось гораздо круче, чем снаружи. Двери с хрустальными вставками, витиеватая лепнина на потолках, зеркала в золочёных оправах и парадная лестница из мрамора.

— Шустрее. Тебя уже ждут, — поторопил меня чекист.

Я просто слегка завис, изучая обстановку. Вот тебе и советская реальность. Впрочем, если учесть, к кому мы приехали, с одной стороны удивлён, потому как многовато излишеств. Опять же, чисто с моей точки зрения. А с другой стороны, наверное, это нормально для жилища второго по значимости человека в Союзе. Негласно, конечно, он второй, но тем не менее. Всем данный факт известен. Особенно после того, как сняли Ежова.

Чекист проводил меня до высокой, и, судя по внешнему виду, дубовой двери. Дубовая… Неплохо, конечно. Неплохо… Он постучал осторожно костяшками пальцев, заглянул внутрь, затем отстранился и распахнул дверь шире. Все это было сделано молча. Из комнаты тоже ни звука не доносилось. Жестами они, что ли, разговаривают?

— Вперед, — скомандовал товарищ, указав подбородком на порог кабинета.

Я так понял, это был именно кабинет, потому что впереди виднелись книжные полки и однотонный ковёр на полу. Вряд ли подобная обстановка подошла бы для спальни. Да и вряд ли народному комиссару внутренних дел захотелось бы беседовать со мной в спальне.

Просто, в данную секунду я был уверен почти на сто процентов, что дом, в котором оказался, принадлежит ему, Лаврентию Павловичу. Думаю, в комнате меня ждёт именно он.

Я мысленно собрался, распрямил плечи и решительно шагнул через порог.