Испугавшись, что каприз, заставивший человека в золотой одежде принять его приглашение, может пройти, Креоан мысленно проклинал дверь своего дома за то, что она так медленно открывается. Казалось, что дом по какой-то зловещей причине не желает отодвинуть защитную изгородь с отравленными шипами.
Но, может быть, это объяснялось лишь его собственным ужасом, из-за которого секунды казались ему часами, а минуты — вечностью.
Едва лишь щель стала достаточно широкой, он схватил своего спутника за руку и потащил в дом. Мужчина автоматически сопротивлялся: никто не смел прикасаться к одетому в золото знатному гражданину Лимерианской Империи. За это посягнувший мог быть проколот украшенной драгоценными камнями шпагой — такой, какая висела у него на поясе. Но гость, похоже, был обыкновенным обманщиком и сопротивлялся, скорее, для вида. Кроме того, он не мог скрыть жгучего любопытства — уж слишком таинственным и многозначительным тоном Креоан пригласил его к себе.
По коридору с полом, покрытым мхом, со стенами из легкого, мягко светящегося вещества, имеющего густоту меда и испускающего тонкий аромат, они прошли вглубь дома. Там, в огромной комнате, стоял мощный телескоп, взглянув в который, можно было увидеть необъятное черное небо, полное звезд.
Слишком много звезд…
До неожиданной встречи с человеком в золоте, который, единственный из всех горожан, гулявших сегодня вечером по улицам, поддался его уговорам, Креоан придумывал и повторял про себя слова, которые пробили бы панцирь всеобщего равнодушия. Он изобретал жесты и восклицания, рисовал впечатляющие картины, чтобы тот, к кому он обращался, испытал чувство приближающейся опасности — такое же, какое постоянно испытывал он сам. Но теперь, когда это произошло в действительности, а не в воображении, единственное, что он смог сказать гостю, было отрывистое: «Смотри!».
Человек в золоте подчинился, показывая всем видом, что ожидал большего и что не имеет понятия, к чему себя готовить. Пауза затягивалась и гость недовольно посмотрел на Креоана.
— Это, значит, и есть твоя машина, которая показывает будущее? — спросил он. — И что же необыкновенного ты там увидел?
— Вон звезда, — показал Креоан. — Разве ты видел ее когда-нибудь над своей любимой Лимерианской Империей?
— Я? Откуда я знаю? — гость был, явно, раздражен. — У настоящего мужчины есть чем заняться ночью, вместо того, чтобы пялиться на звезды. Ты обманул меня! Ты сказал, будто нашел способ заглянуть в будущее, и я последовал за тобой в надежде, что это похоже на то, как мы смотрим в прошлое. Но то, что ты мне показал, — пустяки!
Злость на этого человека, на его ограниченность внезапно развязала Креоану язык.
— Неужели пустяки — знать, что звезда пройдет рядом с нашей планетой? — почти закричал он. — Разве из-за этого вскипят моря и высохнут земли, города в дыму и пламени взлетят на воздух, все надежды и стремления человечества будут уничтожены, а Земля превратится в безжизненный шар? Это пустяки?
Горячность Креоана ошеломила человека в золоте, и, отступив на шаг, он, чтобы успокоиться, положил руку на эфес шпаги.
— А ну-ка, покажи мне ее, эту штуку! — потребовал он.
Креоан вздохнул, он не сомневался, то гость будет разочарован.
— Я не могу это тебе преподнести, как империю, одежде и манерам которой ты подражаешь, — он чуть не сказал «плохим манерам», — но все, что я сказал, случится, и через гораздо меньший промежуток времени, чем тот, который отделяет нас от лимерианцев, столь чтимых тобою.
— Когда это случится? — в глазах гостя мелькнуло любопытство.
— Меньше, чем через триста лет.
Напряженность человека как рукой сняло, он расслабился и презрительно усмехнулся.
— Напиши об этом своим потомкам, дурак! К тому времени я буду давно мертв, и ты тоже. Так какое нам до этого дело? Напрасно я поверил чепухе, которую ты наплел, чтобы заманить меня сюда.
— Я дал тебе возможность заглянуть в будущее, — огрызнулся Креоан. — И не моя вина, что тебе недостает ума и воли, чтобы воспользоваться этой возможностью.
Человек в золоте оскорбился и даже вытащил из ножен шпагу. Но он был Историком, то есть человеком, который всю жизнь с вожделением маньяка занимается лишь прошлым, — и разум в нем восторжествовал над чувством. Он находился в доме Креоана и знал — хотя немногие из тех, кто мог поведать об этом, остались в живых, — что может сделать такой дом, чтобы защитить своего хозяина. Конечно, лимерианцы не были знакомы с такими домами, но человек в золоте не был лимерианцем: он был всего лишь их подражателем.
Он резко повернулся на каблуках — так, что накидка взвилась над его плечами, и зашагал прочь, бормоча проклятия. Креоан смотрел ему вслед и чувствовал, как на него вновь накатывает волна отчаяния.
Неужели ничто не в состоянии пробить эту чудовищную стену равнодушия, пока пламя не опалит лица и пока волосы не вспыхнут на человеческих головах?
По зеркалу объектива телескопа ползло изображение звездного беглеца. Пока оно еще было маленьким, и Креоан вряд ли бы обратил на него внимание, если бы не Моличант.
Этот маленький смуглый человек тоже был Историком, но совершенно другого типа. Он был не маньяк, снедаемый завистью к прошлому, считающий, что в те времена его героизм или фантастические способности принесли бы ему славу, — нет, это был человек, стремящийся узнать, каким образом прошлое превратилось в настоящее, это был ученый, пытающийся понять причины того или иного современного события.
Возможно потому, что большинство приятелей Моличанта принадлежали к первому типу Историков, он не любил беседовать с ними и за последние год-два привык обсуждать всё новое, что узнавал, с Креоаном. Анализировать открытия вместе с другими Историками, по мнению Креоана, было невозможно: все обсуждения заканчивались бы или тщеславными спорами или просто заурядными потасовками.
Зато и Моличант благосклонно выслушивал рассказы Креоана о звездах и даже снабжал его иногда полезной информацией о том, как изменялась картина неба на протяжение столетий и тысячелетий. И однажды он указал на звезду, которая — ныне такая яркая — вообще не была видна во времена Усовершенствования Человека, почти десять веков назад.
Заинтересовавшись этим замечанием, Креоан произвел некоторые измерения и подсчеты, что было его любимым занятием, внес в таблицу все прежние локальные перемещения звезды и не придал им особого значения. Тем более, что увеличение яркости за последнее десятилетие, когда он занимался наблюдением, было слишком незначительным, чтобы обратить на него внимание. У многих звезд излучение менялось — они то становились ярче, то затухали.
Но тысяча лет была достаточным сроком, чтобы сделать подсчеты и сопоставления, и прошлой ночью он этим занялся.
Креоан сидел до рассвета, проверяя и перепроверяя расчеты, уничтожая любую возможность ошибки. На рассвете он заставил себя заснуть в надежде, правда, очень слабой, что, проснувшись, он найдет ошибку. Сегодня утром он всё начал сначала. Голодный и измученный, он повторял расчеты, составлял целые серии уравнений. Ошибки не было. Через двести восемьдесят восемь лет эта звезда пересечет границу Солнечной системы. Втянутая внутрь системы, она будет вращаться вокруг Солнца по сужающейся спирали, пока не соединится с ним и не превратится в гигантский огненный ад.
Оставшись один на один с этим открытием, Креоан очень жалел, что не рожден Историком, аптекарем или хотя бы просто любовником, — это спасло бы его от невыносимого знания, которое он обрел.
Видимо, он слегка сошел с ума: в его памяти образовался пробел. Он понял это, внезапно обнаружив, что находится не у себя дома за столом, а на улице, хотя и не собирался никуда идти.
Весь день до самого вечера он ходил по городу, обращаясь к прохожим, пытаясь поделиться с ними своим открытием, но над ним смеялись и не хотели с ним разговаривать. Человек в золоте был его последней надеждой. Креоану помогли прилив вдохновения и обещание показать будущее: мужчина оказался любителем сенсаций и клюнул на приманку.
Но все напрасно…
В бессильной ярости Креоан сжал кулаки. Неужели эти люди не чувствуют никакой благодарности к Земле, которая веками одаривала их, кормила и поила? Неужели их зрение кончается на границе их собственной короткой жизни? Неужели у них не осталось ни капли любви к планете, которая их выносила? Сможет ли он жить, если поверит в это? Ведь он тоже принадлежит к человеческому роду!
Конечно, если не в этом городе, то в другом, он, скорее всего, найдет человека, который тоже содрогнется при мысли о грядущем несчастье, пусть даже оно случится потом, когда их уже не будет.
В конце концов на Земле так много самых разных людей…
Его возбужденный мозг понемногу успокаивался. Обратившись к спокойному и разумному прошлому (неужели это прошлое для него кончилось только вчера? Ему казалось, что прошла целая вечность!), Креоан привел в порядок свои мысли. Он вспомнил о том, что они часто обсуждали с Моличантом во время бесед, и приказал дому создать образ Моличанта. Используя все свои впечатления о друге хозяина, который нередко тут бывал, дом выполнил приказание настолько хорошо, что Креоан чуть не заговорил с другом.
Если бы он действительно был здесь!
Но когда они виделись в последний раз, Моличант рассказал о своем намерении проследить за изменением во времени то ли какого-то слова, то ли какой-то мелодии, — Креоан забыл, о чем шла речь, — и из путешествия вернется не раньше, чем дней через двадцать.
А если бы Моличант физически присутствовал здесь, то…
Креоан не позволил себе додумать до конца. Мстить другу за ошибки Вселенной? Нет, это был постыдный всплеск чувств, который он с ужасом обнаружил в себе и тут же погасил. Разве лучше было бы находиться в блаженном неведении? Хотя теперь он временами и мог завидовать тем, кто не подозревает о гибели, ожидающей планету. Моличант сослужил ему службу, натолкнув на это открытие, и если бы разум и воля не выветрились из людей окончательно, возможно, он сослужил бы службу и всему человечеству.
Подумав об этом, Креоан успокоился. Он начал вспоминать беседы с Моличантом о том, что в данный момент ему казалось важнее всего.