Повесть об океане и королевском кухаре

12

Хайме осадил коня у ворот приземистого дома. Застучал колотушкой. Долго пришлось стучать, пока не вышел старик-привратник.

– Кто там? – спросил дребезжащим голосом.

– Я, виконт до Заборра! Протри глаза, старик, не узнаешь, что ли? Живо открывай!

– Никого нет дома, сеньор.

– А где он? Ну, говори толком, где дун Дьего?

– Не знаю, сеньор. – Привратник почесал под мышкой. – С утра уехал дун Дьего. Нету его, сеньор…

Хайме, бормоча проклятия, ударил ногой по решетке. Тронул коня.

Где же может быть дорогой друг? Дорогой друг…

Злая усмешка появилась и угасла на его лице. Да нет, наваждение какое-то… Не способен благородный фидальго на такую подлость. Он разыщет дуна Дьего, и тот рассеет сомнения.

Но никто из домашних не мог совершить кражи, а из чужих был в доме только дун Дьего…

Тут Хайме заметил, что проезжает мимо мрачного здания с угловой башней – торгового дома Падильо и Кучильо. На этот раз не пришлось долго ждать, пока откроют ворота. Толстяк Кучильо принял Хайме в кабинете с узкими полукруглыми окнами. Указал на покойное кресло у полыхающей печи, сам сел напротив, добродушный, в длинном теплом халате. Спросил, перекидывая костяшки огромных четок:

– Не угодно ли вина, виконт?

– Нет. Впрочем, давайте.

Хайме вытянул кубок до дна, закашлялся.

– Что-нибудь случилось, виконт?

– Да, сеньор, случилось.

И он рассказал купцу о странном повелении командоро-навигаро прекратить погрузку. Кучильо покачал лысой головой, но Хайме не заметил на его лице особого удивления.

– Право, не знаю, что вас так обеспокоило, виконт. Погрузка не делается в один день.

– Пусть так. Но что вы скажете, сеньор, если одновременно с прекращением погрузки у корабельного астронома выкрадывают портуланы?

Теперь Кучильо, похоже, удивился.

– У вас украли портуланы?

– Да. – Хайме вскочил, прошелся по комнате, звякая шпорами. – Но не в этом дело… Я помню наизусть каждый штрих на портуланах. Нам пытаются помешать, сеньор, – вот что меня тревожит…

Купец нагнулся, неторопливо поворочал кочергой поленья в печи. Посыпались искры. Кучильо откинулся на спинку кресла, благодушно посмотрел на юного собеседника.

– Сядьте, виконт, прошу вас. Скажите откровенно: вы уверены, что достигнете Островов пряностей?

– Уверен. – Хайме остановился, пристально посмотрел на купца. – Похоже, сеньор, что вы потеряли интерес к экспедиции.

Кучильо улыбнулся – так взрослые улыбаются неразумным словам ребенка.

– Мы с сеньором Падильо не можем потерять интереса. Не забудьте, что мы несем половину всех расходов. – Он заметил презрительную мину Хайме. С лица Кучильо сбежала улыбка, голос стал суше: – Люди живут на грешной земле, виконт, а жизнь очень дорога. Никто не хочет выбрасывать деньги. И уж если вкладывать их в дело, то, согласитесь, человек вправе знать, принесет ли дело прибыль. Иначе – нет смысла, виконт. Нет смысла.

И он стал перебирать четки с видом человека, высказавшегося до конца.

Хайме стоял, понурившись.

– Прибыль значит, – сказал он тусклым голосом. – Вы, сеньор, вместе с вашим тестем, или кем вы там приходитесь… вы просто испугались. Решили выйти из игры.

Рыхлое лицо Кучильо приняло скорбное выражение.

– Виконт, – сказал он со сдержанным достоинством, – я действительно прихожусь зятем сеньору Падильо. А сеньор Падильо умел рисковать еще тогда, когда вас не было на свете. В торговом деле не обходишься без риска, потому-то мы, сеньор Падильо и я, согласились взять на себя снаряжение вашей экспедиции. Однако, скажу вам прямо, виконт, существуют серьезные сомнения в успехе экспедиции. Вы спрашиваете, испугались ли мы? Отвечаю: нет. Но, рискуя, мы не должны забывать об осторожности. Посудите сами: что было бы, если б люди перестали сообразовывать поступки с благоразумием? Страшно подумать, виконт…

С ощущением уходящей из-под ног почвы Хайме погнал коня по темнеющим улицам к реке. В лицо бил сырой зимний ветер.

Все сидят по домам, жмутся к теплым печкам. Все, кроме бездомных оборванцев, да и те греются у костров на набережной. Один он, Хайме, мечется по городу, неприкаянная душа…

Вдруг – толчком в сердце: Белладолинда. Вот кто всего нужнее сейчас. Быстрее к ней!

К счастью, отворил не надутый лакей дуна Альвареша, затянутый в тесную ливрею, а молоденькая служанка Белладолинды.

– Ох, дун Хайме! – тихонько проговорила она и отступила в глубь темноватой прихожей, кутаясь в шаль.

Хайме шагнул за ней, приподнял двумя пальцами подбородок служанки.

– Здравствуй, Кармела. Проведи-ка меня быстренько к донселле.

Два больших черных глаза испуганно уставились на него. – Донселлы нет дома, – зашептала служанка. – Никого нет дома, дун Хайме.

Сговорились все, что ли? – тоскливо подумал он.

– Где же она?

– Ох, дун Хайме… Уж не знаю, что стряслось, только хозяин сегодня кричал на донселлу… «Чтоб его ноги не было здесь…» Вашей, значит, сеньор…

– Вот как? Это почему же?

– Не знаю, сеньор. Уж она плакала, плакала… Вы лучше уйдите, дун Хайме, а то увидит кто-нибудь, будет мне…

– Где донселла? – спросил он мрачно.

– Так я же сказала, к герцогу Серредина-Буда все уехали, бал у него сегодня…

Медленно разъезжал Хайме вдоль ограды герцогского дома. Ворота ему, незванному, конечно, не откроют. Ограда высока – не перепрыгнуть. Как же пробраться в дом?

Хайме озяб. Уехать? Нет, он непременно должен повидаться с Белладолиндой. Она ему нужна. Только она.

Три темные фигуры показались на улице. Подошли к воротам герцогского дома, один взялся за колотушку.

– Погоди, приятель. – Хайме спрыгнул с коня.

– Благородный сеньор, не трогайте нас, мы всего лишь бедные музыканты…

– Музыканты? – Хайме всмотрелся в лицо, заросшее черным волосом. – Ага, старый знакомый… Покажи-ка мне тексты серенад, дружок.

Теперь музыкант всмотрелся. В путанице волос открылась белозубая щель.

– Хе-хе-хе. Тексты… Если вашей милости нужна серенада, то сегодня, к сожалению…

– Послушай. – Хайме вдруг осенило. – Вас позвали играть у герцога?

– Да ваша милость.

– Так вот. Одному из твоих приятелей придется подождать тут. Давай-ка свой плащ и гитару, – сказал Хайме второму музыканту и сунул ему монету. – Потом получишь еще. Держи коня…

В ожидании короля гости герцога Серредина-Буда прохаживались по залам, пили оранжад. Мужчины играли в кости, обменивались придворными и иными новостями. На возвышении, за балюстрадой, дамы шептались о своих делах, обмахивались веерами.

Голубой кафтан герцога выглядел эффектно рядом с черной сутаной великого инквизитора.

– Его величество подготовлен, монсеньор, – говорил герцог. – Я не предвижу неожиданностей.

– Хвала всевышнему, – разжал губы великий инквизитор.

– Но при всем том я хотел бы заметить, что промедление…

– Он будет взят этой ночью, – сказал великий инквизитор.

На лице герцога появилась светская улыбка.

– Я убежден, что изобличение столь опасного еретика будет с искренней радостью встречено всеми добрыми католиками. Дун Дьего! – окликнул герцог молодого статного дворянина с закрученными усиками. Тот подошел с поклоном. – Разрешите, монсеньор, представить моего племянника, маркиза до Барракудо-и-Буда. Это он дал нам весьма важные свидетельства, которые решающим образом…

– Знаю, – Великий инквизитор протянул молодому человеку вяло опущенную бледную кисть. – Благодарю вас, сын мой.

Дун Дьего почтительно приложился к его руке усами и губами.

Да, он, дун Дьего, неплохо справился с поручением дяди, а заодно и выполнил долг истинного христианина. Теперь он получит, как обещал дядюшка, замок Косто-Буда, это недурное поместье на юге, и поправит свои дела. Хватит ему ютиться в ветхом доме предков, который вот-вот развалиться. Теперь его дела пойдут на лад.

Хайме выхватил шпагу, стал в позицию.

Клинки скрестились со звоном. Белладолинда завизжала на весь зал. Из соседнего зала повалили гости, мелькнул голубой кафтан герцога.

Дун Дьего дрался на итальянский манер, не давая клинкам разъединиться. Хайме сразу почувствовал твердую и опытную руку. Дун Дьего не давал ему высвободить клинок, точно следовал всем его движениям, ожидая, что Хайме не выдержит, рванется, раскроется. Тяжко дыша, стояли они друг против друга, клинок скользил по клинку. Хайме чувствовал, что еще немного и он не выдержит дьявольского напряжения.

Резким движением он отбросил шпагу противника, отскочил назад. В тот же миг дун Дьего, припав на колено, сделал выпад. Хайме увернулся в полуповороте, но кончик шпаги, скользнув, прожег ему грудь. Тут же Хайме парировал следующий удар. Дун Дьего теснил его к балюстраде. Теперь пошло в открытую. Удар, отбив. Удар, отбив. И тогда Хайме применил прием, которому научил его один парижский бретер. Ложный выпад вправо, одновременно – поворот кисти. Если дун Дьего успеет отбить – все пропало… Не успел. Всем корпусом вперед! Шпага Хайме вонзилась в горло противника. Дун Дьего захрипел, вскинул руки к горлу, рухнул навзничь.

Герцог устремил на Хайме взор тяжелый, леденящий. Благородные фидальго, как стена, вокруг стояли в выжидательном молчанье. Так с минуту продолжалось; вдруг средь тяжкого молчанья троекратный стук раздался. На пороге появился королевский анонсьеро. Возгласил: «Его величество властитель кастеллонский, ужас мавров, радость верных, Аурициа Премудрый соизволил осчастливить этот дом. Король у входа!» Все почтительно склонились перед радостною вестью. Только Хайме, задыхаясь, прислонился к балюстраде и тоскливо озирался на придворных, что стеною загораживали выход – выход из палат угрюмых, из сетей интриг и сплетен, лютой злобы и коварства – на просторы океана.