Повесть о граффах

Глава 3 Знакомьтесь: сыщик

Ид Харш поднимался по бесконечной винтовой лестнице. Двести сорок восемь ступеней из песка и камня; некоторые были надломлены, а некоторые за столетия службы и вовсе исчезли. Тяжелый шаг детектива эхом отдавался в глухие стены высокой башни. Позади себя Харш слышал отрывистое дыхание другого полицейского, своего друга, вынужденного стать на сегодня его бравым напарником. Еще десять ступеней, пять, одна… Когда Харш наконец добрался до вершины, утренний свет ослепил его, отчего ему пришлось резко встать и зажмуриться.

– Посторонись, Ид, – буркнул его напарник. – Ну и что за нелегкая привела нас сюда?

Двое мужчин добрались до верхнего купола башни Утвар. С четырех сторон, согласно четырем направлениям света, на них смотрели четыре окна в железной раме каждое, а по центру в звенящей тишине башни висел колокол на крепкой цепи. Его золотистые грани преломляли яркое солнце, редкого гостя столицы, а величавый размер колокола заставил друга Ида Харша поежиться.

– Какой огромный! А нас не оглушат им, Ид?

– Неужели ты думаешь, Фиц, что я не предупредил дворцовую стражу о ходе своего следствия в этой башне? – Харш изобразил кривую усмешку и прибавил: – Башня на целый час в нашем распоряжении, можешь не волноваться.

Ид Харш не был самым приятным граффом в столице, однако он был признанным мастером сыскного дела, что доставляло ему куда большее удовольствие, нежели такая ерунда, как дружелюбие. Его темные кустистые брови занимали почти половину его лица и никогда не изменяли своего хмурого положения. Одет он был в тяжелую изумрудную шинель нараспашку и в не менее тяжелые ботинки.

– Итак, что мы здесь ищем? – спросил белобрысый Фиц, который еле доставал рослому Харшу до плеч. На его крепкой шее висел пленочный фотоаппарат, а под мышкой он сжимал стопку подготовленных Харшем бумаг.

– Мы проверяем здесь одно мое предположение… Ага! – Харш прошелся вокруг колокола и остановился у северного окна. С минуту он стоял в молчании, уставившись на раму, а после вдумчивым тоном произнес: – Вот отсюда она и спрыгнула. На раме остались следы грязи, да и створки болтаются. Она забыла закрыть окна на щеколду либо и вовсе не собиралась их закрывать. Запиши, Фиц, – северное окно башни Утвар. Именно отсюда дочь короля совершила побег. И сделай снимки.

Фиц заковылял к указанному месту, и пока он фотографировал, Харш снова обошел колокол и взглянул в противоположное окно, южное. Перед его взглядом расстелилась россыпь из зеленых крыш, прерывающаяся лишь на востоке широкой рекой. Дальше вымеренный строй крыш рушился по вине крутых валунов, которые избороздили всю восточную часть Граффеории. В той части, у набережной реки Фессы, стояло вычурное здание с острыми, как иглы, шпилями. Столичный участок граффеорской полиции. В его стенах Харш проработал пятнадцать долгих лет.

– А как ты понял, Ид, что побег был совершен с этой башни, под самым носом у дворцовой стражи? – услышал он голос Фица, усиленный эхом.

Харш отстранился от южного окна и направился обратно к северному. Не в его правилах было разжевывать обстоятельства дела кому-либо, однако нынешний случай выдался особенным. Фиц не был его напарником, за все годы службы граффеорским сыщиком у Харша никогда не было напарника. Он прекрасно справлялся один. Ну как прекрасно… Лучше доброй половины всего столичного участка. Он справлялся грандиозно! Второй месяц он ломал голову над решением капитана Миля, согласно которому у каждого сыщика должен быть напарник или, на худой конец, младший помощник. И второй месяц Ид Харш избегал общества своего помощника, которого назначил ему в подчинение капитан. Щедрая душа Фиц весьма его выручил, согласившись сопровождать Харша вместо того чересчур амбициозного юнца.

– Очевидно, что для успешного побега дочь короля искала место, откуда она сможет сбежать незаметно, – сказал Харш. – А наша многоуважаемая принцесса, как известно, левитант. На ее счету это уже второй побег, поэтому слежка за ней идет тщательная. Малейшую инородную точку в небе стража принимала за нашу коронованную беглянку.

– Нелегкий выдался год у ребят-стражников, – присвистнув, вставил Фиц, а Харш продолжал:

– Взлети принцесса из любой точки вблизи Мартовского дворца – ее тут же заметят и вернут в родные покои. Но выход она нашла, что, признаюсь, делает ей честь. Башня Утвар – самая высокая точка на много километров от дворца…

– Погоди, Ид. Ты же сказал, что стража любую точку принимает за принцессу. Вылети она отсюда…

– Вылети она из южного, западного или восточного окна – да, ее бы сию же секунду заметили, – перебил Харш. – Однако принцесса вылетела из северного окна.

Отпустив фотоаппарат, который повис на тонком ремешке, Фиц с непониманием обернулся на друга.

– Фасад Мартовского дворца смотрит на юг, так? – принялся объяснять Харш. – А башня Утвар стоит позади дворца. Таким образом, вылети принцесса из северного окна, ее полет закроет сама же башня.

Фиц с минуту не шевелился, а потом со всей силы ударил себя по морщинистому лбу.

– Ну, Ид, твоей проницательности можно только позавидовать.

– Ты все сфотографировал?

– Да, я закончил.

– Хорошо.

Ид Харш, штурвал по ипостаси, метко крутанул рукой – и щеколда за спиной Фица щелкнула, заперев северное окно изнутри.

– И каков твой дальнейший шаг по поиску сбежавшей принцессы? – спросил Фиц.

– Дальнейшего шага нет. Я уже отыскал беглянку в Прифьювурге и передал адрес ее пребывания советнику короля. – Изумленное выражение на лице друга приятно потешило самолюбие сыщика. – Сегодня мне оставалось только определить место побега, чтобы пресечь новые попытки принцессы к бегству.

– Эта девица, должно быть, презирает тебя, Ид, – хмыкнул Фиц. – Ты дважды за этот год нарушил ее планы. Когда капитан Миль уже повысит тебя до лейтенанта?

Харш предпочел оставить без ответа этот вопрос, который больно кольнул его в районе селезенки.

– А что за напарника капитан отдал тебе в подчинение? Как его там… брат, сват… Чват! Точно, его зовут Чват. И кто он по ипостаси?

– Материализатор, – без энтузиазма пробормотал Харш, начиная спускаться по рыхлой лестнице.

– Странный выбор профессии для материализатора, – сказал Фиц, с чем Харш был согласен. – И почему же ты, Ид, притащил сюда меня, а не своего прямого помощника?

– Чват занят. У него сегодня много работы, перепечатывает протоколы.

– И этой бесполезной работой снабдил его ты сам, – усмехнулся Фиц.

– Возможно.

Харш не желал сейчас обсуждать своего юного помощника. Он только что с успехом закончил очередное дело, и единственное, чего он сейчас желал, была рюмка выдержанной на меду настойки.

Граффы спускались вниз в полумраке, крепко держась за холодные поручни. Фиц, в отличие от Харша, был изрядным любителем потрепать языком, и весь путь до самого низа он неустанно болтал.

– Уже послезавтра первая суббота сентября. День Ола. Пойдешь?

– Определенно, – дал краткий ответ Харш.

– Тебя небось и на ковровый прием пригласили, а?

– Пригласили.

– Ты молоток, Ид. В твои-то годы и столького добиться. А вот я…

Харш любил Фица как брата, которого у него никогда не было, но душевные сантименты не мешали ему на время отключать слух, пока Фиц растекался в бесконечных, как эта лестница, опусах. Под воодушевленные перечисления Фицом его заслуг перед Граффеорией Харш размышлял о том, что бы такого еще поручить юнцу Чвату, дабы тот не мешался ему под ногами до конца дня. Хорошо, что Фиц напомнил ему о скором Дне Ола, ведь из-за своего сумасшедшего графика Харш совершенно потерялся в датах.

Именно в первую субботу сентября, названную впоследствии Днем Ола, пять сотен лет назад Великий Ол выкопал из недр земли белое сердце Граффеории – Белый аурум. Своей находкой Великий Ол одарил граффов восемью дарами и обрек их на вечные чудеса. Белый аурум он поместил на зорком поле – месте, откуда и был выкопан чудородный камень. Для этой цели на зорком поле Великий Ол построил восхитительной красоты дворец, нарекаемый Мартовским, в честь месяца рождения великого первооткрывателя. По сей день Белый аурум томится в просторной галерее дворца, и по сей день граффы ежегодно отмечают знаменательный для них день.

В этом году главный праздник Граффеории организаторы обещали отметить с размахом. Несмотря на то, что Ид Харш не претендовал на звание главного поборника граффеорских традиций, День Ола он любил. В детстве он приходил на фонтанную площадь с мамой и отчимом, они втроем смотрели шоу иллюзионистов и объедались сахарной ватой; в юности он приходил с Фицем, вместе они бегали по площади, разгоняли голубей и неопытных эфемеров; а во взрослом возрасте приходил один, чтобы вспомнить давно минувшее детство. И послезавтра пойдет, только теперь не на площадь, а в сам дворец, в качестве особого гостя. Ида Харша пригласили на ковровый прием, как и еще сотню граффов, которые блеснули своими заслугами перед страной.

– Вот шуму-то устроили по поводу Дня Ола, – продолжал болтать Фиц, когда они вышли наружу. – Поговаривают, что иллюзионисты на расходы не поскупились и подготовили нечто особенное. Хочешь знать мое мнение? У иллюзионистов этих губа-то не дура. Если бы мне платили столько же, сколько платят им, я бы тоже старался. А ты, Ид, как, предвкушаешь их шоу?

– Я предвкушаю отдых, Фиц, – сказал Харш чистейшую правду. – А до королевских иллюзионистов и их фокусов мне дела нет.

На изумрудные рукава шинели капнула вода. Подняв голову, Харш увидел, как над Граффеорией бродят серые тучи. Он поднял воротник, кивнул Фицу в сторону проспекта, и граффы устремились к стоявшему на остановке трамваю.