Поверьте один раз

Часть 1. НОЧЬ

— Весь день работал. Начальство взгрело. Прошлой ночью спал мало. Лег и упал в сон, как обычно. И вдруг какое-то непонятное вращение в ушах, переходящее в затылок. Голова начинает крутиться по спирали со все возрастающей скоростью. Появляется изматывающий, непередаваемо гнетущий звон. Сквозь сон чувствую, как будто неизвестной природы поле тянет куда-то. Тело охватывает ни с чем не сравнимый ужас. Хочу проснуться — не получается. Я все вижу, пытаюсь кричать. Крик остается в груди. Всей силой души напрягаю мышцы — бесполезно. Обессиленно открываю глаза и резко просыпаюсь. Но страх еще стоит. Разум отказывается верить, что все прошло. И темнота давит неопределенностью. Несколько минут лежу с открытыми глазами. Страх уходит, но, прикрывая веки, физически чувствую, что мозги погружаются в кошмарную вращающуюся бездну. Через некоторое время незаметно засыпаю, и больше уже ничего не чувствую.

— И как давно это началось?

— Доктор, мне трудно объяснить, раньше бывало что-то подобное, но не это. А в последнее время происходит чуть ли не каждый день. Я думаю, все началось недели две назад. После похода.

— Успокойтесь, такое бывает. Вы перетрудились, возник стресс. Организм не может расслабиться и посылает тревожные сигналы. Возьмите отпуск. Отдохните. Старайтесь почаще бывать на свежем воздухе. Совершенно не употребляйте спиртного. Постарайтесь меньше курить. Желательно завести роман. И через некоторое время все встанет на свои места.

— Вы уверены, доктор?

— Конечно. Вы не первый. В последнее время участились подобные случаи.

Длинный узкий коридор привел к лестнице. Больница внушала отвращение. Обшарпанная снаружи, она была еще хуже внутри. «Непонятно, как они поддерживают чистоту при таких условиях. Хорошо, хоть сумасшедшим не признали. А то бы без вины за решетку. Да, много работаю, надо взять отпуск. Поехать в деревню. Отдохнуть. Рыбку поудить. Дров поколоть. Молочко парное вспомнить. Свежий воздух — вот что главное! А то ведь так можно и докатиться ненароком. В одно прекрасное утро просыпаешься: „Привет! Я белая горячка“».

— Леночка! Кошма-ар, это просто ужас какой-то. Что мне сегодня снилось!? Ты не поверишь! Еще раз приснится, не проснусь. — Прелестная, милая, слегка заспанная улыбка во все лицо превращала всю фразу в призыв поиграть.

— Татьяна, ну что тебе опять приснилось? — вопрос с укоризной. Лена была старше сестры всего на шесть минут, но всегда и везде опекала сестру, давая понять, что она старшая. Хотя им стукнуло уже по двадцать, детская привычка осталась.

— Представляешь, сплю, и мне кажется, что не сплю. И не могу открыть Глаза. А кто-то рядом стоит. Хочу от страха закричать, открыть глаза, но своего голоса не слышу. Это продолжается так долго, что чуть с ума не схожу от страха. Наконец, просыпаюсь. И еще страшней. Думаю, до твоей комнаты не дойду Зарываюсь под одеяло. Просыпаюсь — солнце, — у нее на лице вспыхивает искреннее недоумение. — Сейчас мне кажется, что это и не сон. Я точно помню, под одеяло пряталась! — Татьяна села на кровать, прижала двумя руками одеяло к груди и задумалась.

— Врушка ты у меня! Приснилось это тебе все. Не бери в голову.

— Ничего не приснилось. Я уверена, что-то было, — она немного рассердилась.

— Ладно, вставай, а то к завтраку как всегда опоздаешь. А потом, не поев толком, в университет понесешься.

— А все равно что-то было, — упрямо произнесла Татьяна.

На кухню Татьяна пришла как всегда последней. Немного свободная блузка скрывала красивую грудь. Длинные прекрасные ноги в обтягивающих брюках, черные, спадающие до пояса волосы делали ее бесподобной. Большие глаза и правильные черты лица не оставляли сомнений — она явно не страдала от отсутствия поклонников. За столом сидели отец, мать и сестра. Сестры мало чем отличались друг от друга. Лена смотрелась более серьезно. Взрослое лицо Строгая одежда. Волосы до плеч. Однако они не были близнецами.

Святослав Николаевич — солидный черноволосый мужчина, без единого седого волоса. Антонина Владимировна — стройная светловолосая женщина, сохранившая былую красоту.

— Пороть тебя надо было в свое время! Чай уже остывает, — почти строго произнес отец.

— Надо было, — в тон ему ответила Татьяна. — А то теперь приходится холодный чай по утрам пить.

— Татьяна! — молодой высокий парень, с чисто студенческой внешностью и в аналогичной одежде, окликнул девушку. Она заулыбалась, увидев его.

— Здравствуй, Александр! — она всегда называла его полным именем. Про себя решив, что когда выйдет за него замуж (Дело твердо решенное, пусть даже он о том не догадывается), будет звать его Сашенькой, а на людях — Александр Артурович.

— Слушай, Танюш! Сегодня, кроме лекций, ничего нет. А завтра суббота. Мы с ребятами хотим днем дернуть к Хомуту. У него в деревне «дворец» пустует. Устроим уик-энд. Три дня на природе — сказка! Мясо для шашлыков уже маринуется.

— А что я скажу родителям? Дочь на две ночи исчезла, ни слуху ни духу!

— Скажешь, у подруги родители уехали. Одна сидеть боится. Телефона нет.

— Они скажут, возьми с собой сестру. Она вам такую подругу устроит про шашлыки забудете!

— Ну что, отболтаться не сумеешь? — обиженно.

— Сам ничего придумать не можешь, а я опять виновата?

— Скажи, это твоя дальняя подруга, сестра ее не знает. И вообще, поговори с сестрой. Она сама откажется.

— Жди, дожидайся — откажется! Она еще расскажет, что на лекциях в университете не была. Тогда не то, что подруга, всю субботу и воскресенье лекции читать заставят.

— Ну, объясни, мол, кружок открылся — по гипнотическому обучению разговорному английскому, за три дня. Тебя по знакомству берут. Ты всю жизнь мечтала.

— Ладно, ты у нас, конечно, гений. Но придется снова самой выкручиваться, — она обняла его за талию. — За мной заходить не надо. А то можно все испортить. Где встречаемся?

— У пристани в двенадцать.

— Я еще успею в университете посидеть.

Они попрощались.

На пристани матросы проверяли билеты. Немногочисленный народ неторопливо рассаживался по салону. Метеор плавно повторял движение миролюбивых волн. За окнами чайки вели обычную перекличку. Четыре парня и две эффектные молодые девушки, перегруженные пакетами и сумками, громко разговаривали, привлекая внимание. Но никто не возмущался. И когда метеор тихо отчалил и, лениво выйдя на фарватер, встал на подводные крылья, всем почему-то стало жаль удаляющийся берег. Легкая грусть быстро прошла, она не способна долго задерживаться в таком возрасте.

— Смотрите, какой огромный пес, — воскликнула Татьяна. Добродушный меланхоличный сенбернар прошествовал мимо, даже не взглянув на компанию.

— Хомут! — окликнул Дима.

— Сам ты Хомут, — огрызнулся Олег, маленький, пухленький, вечно улыбающийся, с короткими рыжими волосами в защитном костюме. Прозванный так за то, что вечно отставал от остальных. — А я Вещий Олег. Лада, скажи ему, кто он есть, укосина несчастная.

Дима — полная противоположность ему, худой и длинный голубоглазый блондин в протертых джинсах и спортивной куртке, никак не среагировал на выпад и продолжал:

— Хомут, расскажи-ка лучше анекдот, а то твоя пустая болтовня уже начинает надоедать.

— Не люблю анекдотов, — заметила Лада. Жгучая блондинка, в обтягивающих брюках и кофточке с расстегнутой пуговицей, словно случайно приоткрывающей кое-что. Как будто только что сошедшая с обложки западного журнала. Разбудите лучше Славу, а то он словно спать сюда приехал?!

Слава, красивый бугай с задумчивым взором, был из тех, кто обычно нравится девушкам.

— Саш, что они ко мне пристают?! Едем на природу. Шашлыки. Шампанское. Ночь при кострах, с ведьмами в обнимку. А она, разбудите, — с деланной укоризной. — Ну, разве так можно? Может быть ты, Лада, разбила мою лучшую грезу? И теперь я всю оставшуюся жизнь буду страдать. Коварная звезда моих очей! — добавил он жеманно.

— Я? Коварная? — смеясь. — Город еще виден с корабля, а он — коварная! И с ним я поехала. Уж лучше мне было умереть, не родившись или провести оставшиеся дни в монастыре. Не подходи ко мне больше. И вообще отодвинься! Она капризно отвернулась.

— Ребята, давайте лучше выпьем бутылочку за отъезд, — Александр всегда знал, когда и как разрядить атмосферу. — Кто за? Кто против? — обежав всех глазами и не получив никакого ответа: — Единогласно!

Они выпили чуть-чуть. Дамы, естественно, поломались для приличия. Но пили как все. Одной бутылки показалось мало за отъезд. Открыли еще. Второй было тоже мало, но приближался берег.

Дом представлял собой двухэтажный, солидный, с элементами роскоши особняк, что по местным понятиям свидетельствовало о зажиточности. Окруженный массивной, кое-где сгнившей оградой из заостренных сверху стволов, он напоминал древний острог. Сходство еще более усиливалось отдаленностью от деревни.

— Да у тебя не дом. Хомут, а хоромы! — воскликнул Слава. — Мы сюда на пикник приехали или на постоянное место жительства?

— Нужны вы мне здесь на постоянке, — довольно произнес Олег. — Лада, бросай его, будем сюда каждый день ездить, — продолжил он шутя.

— Я подумаю над вашим предложением, — кокетливо глядя на Славу, ответила Лада. Они стояли во дворе, оглядывая добротные хозяйственные строения, утопающие в сени молодых, но уже высоких дубов. Деревья тихо шелестели над обычным деревенским колодцем — с длинным журавлем, украшенным головой какой-то птицы, сильно смахивающей на ворону.

— Заходите, рассаживайтесь! — Олег открыл дверь и вошел в дом.

— Какая красота! Кто это сделал? — воскликнула Татьяна.

— Я не знаю. Отец купил его совсем недавно, прошлой осенью. Старик, который здесь жил, отдал дом со всей мебелью почти даром.

Дима плюхнулся на диван. Легкий скрип старой мебели возвестил, что они прибыли.

— А мне здесь нравится, — произнес он. — Только непонятно, зачем напротив дивана это подозрительное дупло в огне? С перепоя может показаться черт знает что!

После того, как разложили припасы, взятые на три дня, но явно на целый партизанский отряд, Дима и Олег пошли готовить шашлыки, остальные разбрелись осматривать достопримечательности. Первый этаж был из камня с огромной русской печью, двумя комнатами, сенями, кладовкой. Резная лестница в прихожей плавно переходила на второй, деревянный этаж, с тремя довольно большими комнатами. Вместительный подвал, сделанный как подземный этаж из массивного необлицованного камня, больше напоминал офис из трех помещений. Все помещения были со вкусом обставлены мебелью ручной работы. Весь дом был украшен резьбой. Чувствовалось, что здесь работал выдающийся мастер. Стены прихожей являлись картиной, застывшей в дереве и составляли единый пейзаж, изображающий охоту на волка. Большая комната, предоставив свои стены не менее талантливому произведению, продолжала тему — сгорающим в адском костре дубом, расколотым огромным, притягивающим своим непонятным мраком дуплом. Пламя уже пожирало исполина, и он склонялся, не в силах бороться с неистовым торнадо. Малая комната создавала ощущение глухого девственного леса. Густой бурелом, заросший неимоверно плотно, передавал неприступность природы, не подвластной человеку.

Второй этаж являлся единой картиной, переходящей из комнаты в комнату. Черепа в шлемах, изломанные копья, холмы из заросших скелетов лошадей веяли тягучей безысходностью. И только одинокий ворон в центральной комнате, смотревший единственным живым глазом, создавал иллюзию угасающей жизни.

В сгущающихся сумерках комплекс смотрелся либо гнетуще, либо меланхолически, в зависимости от настроения и времени суток. Подвальный этаж, лишь местами облагороженный резными картинами, являл странный дисбаланс с наземными этажами. Палач, рубящий голову, украшал входную дверь. Картина была написана словно маслом, так четко и ясно художник выразил агонию жертвы и желания палача. Внутри открывалась вместительная комната с дверями слева и справа, на которых были вырезаны лишь простые подковы. На всю центральную стену изображался костер инквизиции. Резчику явно удавались костры. Монахи с крестами рождали неприятные ощущения. Каждый колышек в костре, словно дьявольской рукой доведенный до совершенства, спешил внести свой вклад в уничтожение, возможно, невиновной жертвы. Остальные стены украшали лишь неотесанный камень и не к месту прекрасная мебель.

— Извините, здесь свободно? — спросил вошедший мужчина. Немолодая женщина с усталым, тронутым временем лицом, тяжело вздохнув, ответила:

— Да, конечно, присаживайтесь, — ей явно не хотелось ехать одной. Поезд дернулся, как бы раздумывая. Попробовал еще раз — не получилось. И с третьей попытки, тихо грохоча, стал набирать скорость.

— А вы далеко едете, — спросила она голосом, которым обычно обращаются друг к другу люди в такой ситуации, чтобы в задушевной беседе провести время, а затем забыть все на нужной остановке.

— Нет, недалеко, на тридцать шестой километр. Хочу немного отдохнуть от городской суеты. Порыбачить. На спокойных людей посмотреть. Озер там много. Хоть и маленькие, да рыбные.

— А как деревня называется? — спросила она для поддержания разговора.

— Синюки. — Вооруженный трехколенной бамбуковой удочкой, металлическим спиннингом и рюкзаком внушительных размеров, он выглядел обычным дачником, которых полным-полно передвигается на всех пригородных дорогах в весенне-осенний период.

— Родителей навестить или на дачу?

— У меня там дом. Родители в город переехали. Хочу один побыть. А то заботы довели. Спокойно спать не могу. Всякая чертовщина в голову лезет. Жизнь стала нынче скоростная. Здоровья не напасешься.

— Да, со здоровьем стало плохо. Всякие стрессы, болезни новомодные… — и они повели обычный бесконечный разговор. Между кресел пробежал огромный сенбернар, на него никто не обратил никакого внимания.

— Смотри, Слава, как живой, — Лада была слегка ошарашена. — Я бы здесь одна спать ни за что не согласилась. Мне кажется, этот ворон по ночам здесь летает. И ищет, чем поживиться.

— Успокойся, дорогая, — ответил он, притягивая Ладу к себе. Руки обняли прекрасный стан, пошли выше. Губы соприкоснулись с губами. Мурашки неведомого, переходящие в электрический ток, усиливая движение и силу рук, понесли в мир грез. Волны страсти, от губ и сросшихся языков, разлились по всему телу. Не в состоянии противостоять восставшей природе, они рухнули на ковер. Одежда, словно повинуясь неведомой воле, невидимо глазу покидала тела. Грудь приятно ощутила прикосновение другой груди. Волнение перехватило дыхание, и стыдливое обоюдное желание повисло в воздухе. Две разные противоречащие себе силы вступили в борьбу. Но разум отключается в подобных ситуациях, и последняя одежда полетела отдыхать.

— Слава! Лада! Где вы? Все уже собрались, — жизнерадостный голос Олега вернул к действительности. Завеса спала. Лада вырвалась и стала быстро смущенно одеваться.

— А что б его, — недовольно воскликнул Слава. Его можно было понять. Подобные вещи и в более солидном возрасте вызывают бурю не самых приятных пожеланий, а в данном могут убить.

— Шашлыки, наверное, уже готовы, — произнесла Лада, глядя из-под опущенных слегка неловких глаз и поправляя кофточку.

Все собрались у костра. Характерный запах шашлыка, пробуждающий аппетит даже у сытых, неуловимо возбуждающе бодрил и радовал. Как это всегда бывает, все скопом бросились хватать шампура, сделанные из веток, очищенных от коры, отдавая некоторый приоритет дамам. Рассевшись, кто куда мог, некоторое время молча, и сосредоточенно удовлетворяли жгучее желание.

— Шашлыки полагается запивать красным вином, — еще не прожевав, произнес Дима. — Я случайно прихватил пару бутылок.

— Дима, ты гений! Дай я тебя поцелую. — Татьяна освободила одну руку, обхватила его затылок и звучно поцеловала.

— Я тоже хочу, — улыбаясь, произнес Олег.

— Тебе вредно, — ответил Дима. — Лучше достань вино вон из того пакета.

— Вот всегда так, как что-то сделать, так Хомут. А как целоваться — так с соседом, — обиженно пробурчал он, вытаскивая бутылки.

— Иди сюда, мой маленький, я тебя поцелую, — позвала его Лада.

— Ладно уж, а то бо-бо будет, — произнес он, театрально глядя на Славу.

— Что-то он не жуется?! — произнесла Татьяна, задумчиво разглядывая недожеванный кусочек.

— Это последний писк, — Хомут никогда не умел делать шашлыки, но скрывал очевидный факт. — Ты что? Не знаешь? Все европейцы кушают только так. А японцы вообще сырые предпочитают. Пока жуешь, вырабатывается желудочный сок и улучшается пищеварение.

— Лучше замолчи, а то тебя переварю, — угрожающе произнесла Татьяна.

— А мне нравится, — сказал Александр.

Татьяна резко выхватила у него шампур и сунула ему свой. Смех всей компании стал ответом на его недоуменное выражение лица. Александру пришлось покориться своей тяжелой судьбе и он со страдальческим выражением продолжил трапезу. Наслаждаясь ароматным мясом, попивали терпкое вино. Разговоры прекратились. Костер начал потухать, и Александр подложил хвороста. Поднялся густой сизый дым. Александр дунул, появились слабые языки пламени дернулись и потухли. После нескольких попыток огонь весело побежал по веткам, дыма стало меньше.

Длинные летние дни пролетают словно птицы. Незаметно опускаются сумерки. Деревья начинают отбрасывать тени. Сначала неясные, затем все более четкие и, наконец, растворяющиеся в темноте. Слабый, едва заметный ветерок, такой желанный днем, начинает вызывать легкую дрожь. И непроизвольно все смещаются к слабо тлеющему огню. Глаза, уставшие от пламени, чуть вдали ничего не видят. И непрозрачный лес наполняется необъяснимыми страхами.

— Хомут, расскажи что-нибудь, скучно, — попросила Татьяна.

— Люди с древних пор почему-то боятся ночи. Причем, если кто, даже не верящий в предрассудки, проснется случайно ночью, то чувствует внезапный прилив страха. А с полночи до пяти — возможно ужас. Какое-то гнетущее ожидание чего-то неминуемого. Каждый шорох вызывает подозрение, любой скрип кажется шагами. Раньше врачи отрицали, что есть лунатики. Говорили, бред, бабьи сказки. Сейчас пишут диссертации. Какая сила движет ими? Что позволяет им переходить по проводам с крыши на крышу? Даже цирковые артисты, постоянно совершенствующие своё мастерство, этого не могут делать. А ведь кто-то поверил! Не испугался молвы. Вы никогда не задумывались, почему многие верят в Бога (даже не верующие) и никто, якобы, не верит в Дьявола? Почему когда кто-то говорит, что там-то пропал человек или в какой-то деревне возникла неизвестная болезнь, — туда устремляется море народу? Но когда человек говорит, будто что-то видел ночью, а тем более на кладбище, хоть чуть-чуть выходящее за общепринятые рамки, над ним в лучшем случае посмеются, а в худшем упекут куда подальше. Сейчас много говорят об упырях. Пишут книги, показывают фильмы. Изгаляются, кто во что горазд! Но никто не задумывается, почему у всех народов всех континентов существует примерно один сказ о них? Что у них удлиняются клыки, один клык постоянно сточен, глаза в момент действия светятся неземным светом, кровь пьют из артерии, а не из вены и так далее. Почему религии любых вероисповеданий высшим актом искупления считают кровавое жертвоприношение? В различных видах. Иисус взошел на Голгофу и, истекая кровью, снял со всех первородный грех. В других религиях приносили в жертву самых лучших юношей и девушек. Ну ладно, не буду забивать ваши мозги слишком большим количеством задач. Упыри это обычные люди, которые после двенадцати часов ночи, подобно лунатикам, встают и идут к своей цели. Науке не известно, каким образом они, не имея ключей, входят в дверь. И на какое расстояние они могут совершать походы. Подойдя к спящему человеку и сделав легкий надкус, выпивают немного крови, достигая тем самым «единения». Тот, кому сподобилось быть выбранным, испытывает в этот момент дискомфорт, близкий к шоку. Но, согласитесь, чтобы получать удовольствие, всегда вначале приходится страдать. Чем больнее вначале, тем более сильное оно будет потом. Девушка, становясь женщиной, испытывает боль. Мальчик становится мужчиной лишь после хорошей драки. Чтобы не разгружать вагоны в старости, надо в юности учиться. И так далее. Они существуют с давних времен. И у человека выработался защитный рефлекс. При подходе упыря он впадает в сон, близкий к трансу (или, возможно, попадает под его воздействие). И в момент духовного соития он не просыпается. Представьте, вы проснулись в такой момент! Я думаю, мало кто бы выжил. Некоторые упыри по тем или иным причинам не достигают цели или приходят к одной жертве вдвоем. Жертва иногда просыпается. Болезнь, будем это называть так, начинает прогрессировать. Упыри превращаются из ночных друзей в ненасытных кровососов. Становятся своеобразными наркоманами. Каждый раз им нужно все больше и больше. Некоторые перестают получать оргазм или биоэнергию, если хотите. И в силу того, что другим способом получить ее не могут, выпивают всю кровь донора. Но и обессиленные такой дозой, хотят еще. Если жертва проснулась, то остаться живой практически невозможно. Упыри очень хорошо видят сквозь закрытые глаза, я имею в виду первых, вторые ходят с открытыми. Заразна эта болезнь или нет — неизвестно. Хотя из фольклора известны две точки зрения на эту проблему. Первая — болезнь передается по наследству, вторая — через укус. Некоторые считают, что бешеный упырь — это укушенный упырь, еще не пробовавший крови; другие, что это кто-то из детей больной пары. Лучшая защита от упырей — это женитьба. Упырь не может воздействовать на мужчину и женщину одновременно и поэтому к парам не приходит. Основное отличие упырей от других людей — стертый клык. У людей их четыре, но у упырей, непонятно по какой причине, неестественно стерт один, в то время как остальные словно новенькие. Упыри, как правило, сосут кровь у противоположного пола. Они есть везде и всегда. Поскольку свидетелей нет, а те, что видели, или думают приснилось, или умирают, серьезная наука не скоро ими займется.

Ночь уже спустилась. Костер практически потух. Лишь угли, засыпанные золой, слегка подавали признаки жизни. Черная стена слегка расступилась от лунного света. Большая медведица величаво указывала путь морякам.

— Схожу за дровами, — произнес Александр.

— Не ходи! Я боюсь, — Татьяна напуганно прижалась к нему.

— Сама просила, сама испугалась, — усмехнулся Слава.

— Мне на днях приснился сон, будто я проснулась, а не могу открыть глаза. Кричу, а никто не слышит. Наконец, проснулась. И стало так страшно, что залезла под одеяло и боялась дышать. А теперь его послушала и уже думаю, а сон ли это?

— Ну, все теперь будем спать при свете и упырей ловить, — съязвил Дима.

— Зря смеетесь, — почти серьезно произнес Хомут. — В этой деревне, старый хозяин рассказывал, разные неприятные вещи случались.

— Ну ладно, хватит, — вмешалась Лада. — У тебя дома итак мурашки По коже бегают. Мы сюда отдыхать приехали? Или ужасы слушать? Мне уже давно холодно. Может, в дом пойдем? — произнесла она вставая.

На небе по-летнему быстро начали наползать тучи. Кроны деревьев затрепетали в предчувствии влаги. Тьма властно входила в свои права.

Девушки расположились на втором этаже, ребята — на первом. Электричества не было. Его все время обещали подключить еще со дня приобретения «замка». Проснувшись наутро, как это обычно бывает на новом месте, все почувствовали плохое настроение. Но погода была хорошей. Посвежевший после легкого ночного дождя лес весело шуршал листвой молодых дубков. Большая компания быстро расставила все по своим местам. День прошел своим чередом. К вечеру поднялся сильный пронизывающий ветер, ощутимый даже в лесу. Нагнал огромные свинцовые тучи, которые, повисли столь низко, что, казалось, верхушки деревьев вот-вот начнут их задевать. Вдали засверкали первые сполохи молний, доносящиеся в виде далеких глухих раскатов грома. Стало темно и холодно. После небольшого затишья начался ливень. Сильный дождь бушевал и бушевал. Огромные массы воды извергались на землю водопадом. Словно управляемый невидимой силой, он то ударял землю, пригибая траву, то как бы успокаивался перед новым броском. Земля не успевала впитывать воду. Тропинки быстро превратились в одну гигантскую лужу. Ручейки, сливаясь на склонах и образуя мутные потоки, устремились к реке, прорывая по пути новые овраги и срываясь с отвесных прибрежных стен. Все живое попряталось от воли стихии. Молния с треском рассекла дерево. И оно, с хрустом падая, перегородило овражек. И столь мощная преграда не смогла устоять перед напором гуляющей природы. Медленно повернувшись, оно, беспомощно ломая ветки, устремилось по водостоку. Ночь досрочно вступила в свои права. Одинокий путник, застигнутый неожиданной грозой, попытавшись переждать под деревом и окончательно промокнув, спотыкаясь и проваливаясь в темноте, обреченно побрел дальше. Ледяные струи, непрерывно стремясь за шиворот, вероятно, хотели доставить удовольствие. А обвисшие ветки деревьев просто хлестали по лицу, когда ноги проскальзывали или находили корень. Дождь уже не просто пускал струи, а обрушивался резервуарами с уставших деревьев. Впереди показался неясный свет.

При свете свечей и ярких отблесках молний все в доме приобретало нереальный оттенок. Ребята, подобно сектантам запрещенной религии, собравшиеся в свой секретный молельный дом на черную мессу, устало развалившись в комнате, наблюдали за пляшущими тенями на барельефе, невольно уставились на мертвый костер. Человеческое творение, усиленное грозой и переливами беспокойных свечей, рождало мрачные мысли. Огромное зияющее дупло словно скрывало кого-то, непрерывно наблюдающего за людьми. Начинало казаться реальностью, что туда можно войти.

— Слушайте, — не выдержав тишины, обратился Дима. — Мне кажется, если здесь вызывать духов, то без проблем. Давайте попробуем!

— Нет, не надо, — возразила Татьяна. — И хватит, я здесь не хочу оставаться. Поехали домой, — добавила она решительно.

— Ты что! Сейчас нет никакого транспорта. На улице кошмар какой-то, произнес Александр.

— Окстись, ты бредишь, — присоединился Слава.

— Ребята, мне кажется, сегодня что-то произойдет, — не глядя ни на кого, произнесла Татьяна — Если мы не можем уехать, то давайте или вообще не спать или спать вместе.

— С этого бы и начинала, — усмехнулся Хомут.

Татьяна метнула на него гневный взгляд. В наружную дверь раздался стук. Все вздрогнули, Лада схватилась за грудь. Даже в неярком свете свечей показалось, что все побледнели. Александр, подавляя неловкость, спросил:

— Кто там?

Стук повторился. Александр подошел, открыл дверь комнаты и снова спросил:

— Кто там?

— Пусти переждать, хозяин, на улице ураган, — раздался голос из-за входной двери.

Он подошел и впустил гостя. В дом вошел довольно молодой мужчина, примерно лет тридцати. Ростом под метр девяносто, с короткой прической, в брезентовой куртке и резиновых сапогах. Казалось, что он только что вынырнул из воды. В комнате возникла естественная неловкость.

За окном мелькнула молния. Раздался треск и, спустя мгновение, сильный удар и скрежет. Дерево, упав, обрушило колодец. Ветер бросил охапку дождя в окно Что-то кольнуло в сердце. Дождь не хотел кончаться. Пришедший оказался молчуном. И, посидев в напряженной обстановке некоторое время, все разошлись спать, оставив его на диване. Двоим, из-за нежданного гостя, пришлось спускаться в подвал.

..Палач улыбнулся ребятам живой улыбкой. Жертва прокричала скрипнувшей дверью. Свеча, капая на руки обжигающим парафином и грозя потухнуть на каждом шагу, дрожала, оживляя мрак. Монахи спокойно смотрели в страшный огонь, как бы обещая сойти по окончании. Шум дождя и грохот молний довершали представление, превращая его в затянувшийся фарс, вызывающий днем смех, а ночью мурашки. Ночь только начиналась. При каждой вспышке молнии ворон оживал. Его единственный глаз зажигался каким-то неестественным светом. Весь дом стонал и кряхтел как живой, гордо сопротивляясь ударам стихии. Под действием ветра прощально прокричал журавль.

— Что это? — испуганно спросила Татьяна.

— Спи, дождь, — засыпая, протянула Лада. Прижавшись поплотней, Татьяна заснула. Проснулась она оттого, что кто-то терся об нее мягкой головой. Слабый причмокивающий храп чем-то не понравился, и она открыла глаза.

Ливень кончился, и полная луна освещала комнату мягким светом. Склонившись головой на шею Ладе, незнакомый, судя по волосам мужчина, с присвистом нагло целовал ее. Татьяна отодвинулась. Незнакомец приподнял голову. Волны паники сковали душу. Горящие кошачьи зрачки и слабо поблескивающие клыки оказались прямо перед ней. Открыв рот и не в силах крикнуть, она отдалась воле судьбы. Он протянул руки, придвинул ее к себе и нежно приник к ее сонной артерии. Она почувствовала, как миллион маленьких иголочек наполнили ее кровь. Затем резко заболела голова и сознание погрузилось в черный бездонный омут. Вдруг стало хорошо. Потом очень хорошо. Ни с чем не сравнимое наслаждение охватило тело. Разноцветные шарики закружились в малиновом облаке. Она стала легкой, бесконечно легкой. Ее понесло навстречу солнцу.

— Ты что улыбаешься во сне? — голос Лады вернул ее на землю. Она уже встала и укладывала волосы. Яркое солнце разлилось по комнате. Ворон добродушно охранял поле битвы. За окном раздавалось веселое щебетание птиц. Взгляд Татьяны случайно упал на подушку подруги. Легкий след от помады немного испачкал наволочку. Татьяне всегда не нравился этот коричневый цвет.

— Лена! У меня всю ночь было состояние, будто я не сплю и сплю. Голова сама в себя вкручивается по крутой спирали со все возрастающей скоростью и непонятным звоном. И становится очень страшно. Я уже устала кошмары смотреть.

— Татьяна, ты у нас всегда чего-нибудь придумаешь. Вставай! Уже поздно.

Солнце всходило над городом. Народ валил на пляж, потея в троллейбусах и изнывая под тяжестью захваченного груза. Волга лениво несла свои мутные воды в не менее ленивый Каспий. Чайки крикливо и жадно дрались за добычу. Палящее солнце растопляло мозги. Безгранично ленивое спокойствие разряжало атмосферу. Пивнушки как обычно штурмовали завсегдатаи с носами, служившие им паролем. Трехлитровые банки прямо тут же лихо перетекали в желудки. Никто не замечал худого человека со стеклянным взглядом. Задев кого-то и не извинившись, он скрылся в подъезде невысокого дома. Двери не открывались и не закрывались. В подъезде его не было. Вечером громко выла собака. Ночью дикий крик то ли разрываемой на куски собаки, то ли ребенка потряс жильцов.

Летняя ночь, недолгая и прекрасная, спустилась на землю. Притихший город величаво глядел на белоснежную луну. Звезды словно бисером разукрасили небо.

Неброско одетый человек вышел и остановился. Резкая боль заставляла дрожать руки. Чуть сгорбившись, он пошел по пустынной дороге. Обходя квартал за кварталом и никого не встречая, он время от времени, не сдерживаясь, вскрикивал от боли и обреченно шел дальше. Боль усиливалась. Вдруг вдали мелькнула тень. Зрение напряглось. Уши насторожились. Сердце учащенно забилось. Луч надежды успокоил боль. Он ускорил походку. Ноги сами перешли на бег. Почти нагнав, он увидел его. Тот шел, если не сказать парил, как мумия. Руки незнакомца бессмысленно болтались по сторонам. Движение ног создавали впечатление, что кто-то дергает за веревочки. В нос ударил резкий запах. Он знал, что это такое. В бессильной злобе, издав яростный крик, бросился бежать. Остановился, когда понял, что находится в лесу. Осмотрелся. В лунном свете надгробия могил поблескивали металлическим блеском. Тени решеток рисовали полосатые пейзажи. Крылья на могилах летчиков пытались взлететь. Покосившиеся кресты словно вылезали из земли. Протяжно прокричала сова. Уу-ууу, уу-ууу, у-ууу! Завядшие цветы на венках вызывали отвращение. Немного пройдя, он открыл калитку и сел на лавочку. Никто сюда не придет. Снова дикий голод. Значит, весь день жестокий мороз будет терзать его плоть. Но почему ему так не везет? Как трудно стало находить добычу. После каждого раза их все меньше и меньше. Стало жалко себя. Заскулив, он вцепился зубами в металл решетки. Хрустнул голодный зуб. Вдруг сердце радостно забилось. Ноздри почувствовали сладковатый запах. Неужели? Не может быть. Он тихо и осторожно встал. Нет, нюх не подвел. Уши различили голоса. Незаметно подкравшись и превозмогая голод, он прислушался.

— Ну вот, а ты боялась, — говорил звонкий юношеский голос. — Все это байки, никакие мертвецы здесь не бродят. А свет, про который все рассказывают, это на старых кладбищах светится фосфор.

— Да ничего я не боюсь, — юная, с наивной детской улыбкой, в шортах и майке, с копной черных ниспадающих волос и упругой грудью, узкой гибкой талией и до неприличия длинными ногами, она напоминала молодую березу. Ее зеленые глаза, казалось, светились в лунном свете.

— Хочешь на спор, ты здесь сиди, а я спрячусь на какой-нибудь могиле и пока ты меня не найдешь, не подам голоса. — И, не дождавшись ответа, убежала.

Оставалось меньше часа. Нестерпимый голод жег желудок. Он знал, что этого делать нельзя. Нужно выследить, дождаться, когда заснет и только тогда устроить пир. Опасность слишком велика. Но он уже не мог рассуждать здраво. Одна рука обхватила лицо, зажав ладонью рот и нос, другая, обхватив тело, обезвредила руки. Клыки мягко вошли в нежную шею. Она перестала сопротивляться. В голове родились образы, как в те времена, когда женщины еще интересовали его с другой стороны. Еще мальчишкой он впервые узнал, какое удовольствие может дать женщина. На самом деле сейчас он испытывал большее удовлетворение. Тело наполнилось необычайной легкостью. Голова погрузилась в мир райских грез. Огромный бескрайний космос носил его по неизведанным далям иных миров. Вот он погружается внутрь солнца, катается на кольцах Юпитера. Кассиопея. Вега. Лира. Странные существа, напоминающие наших гидр, перекрещенных с улитками. Все дальше и дальше. Находясь в состоянии прострации, он отпустил ее и радостно побрел домой. Сегодня ему больше ничего не надо. Со стороны он производил впечатление простого человека, который беззвучно сам с собой разговаривает, втягивая и вытягивая губы со слабым причмокиванием.

Очнувшись, он ужаснулся. «Что я натворил? Ничего нельзя исправить». Теперь ему стало совершенно ясно, что он стал ненасытным. «Пить кровь у неспящего да еще в присутствии кого-то еще — значит терять дар парализатора. Последний шаг в бездну!» Дикий вой уже ничем помочь ему не мог.

— Александр, в последнее время чуть ли не каждую ночь мне снится сон, будто кто-то тащит меня в угол кровати. При этом весь мой разум начинает вращаться по закручивающейся спирали, все быстрее и быстрее. Давящий звон заполняет меня и становится очень страшно. — Татьяна была явно встревожена.

— Меньше надо читать всякие ужасы. Да еще душевно больные фильмы по видику насмотришься. И хочешь, чтоб кошмары не снились.

— Но я таких страхов не смотрела! И притом снится одно и то же. Во сне себя видишь, я же могу видеть руки, ноги, тело, но не лицо.

— Давай прекратим дурной разговор. Лучше скажи, ты и вправду считаешь, что нам сегодня ночью не нужно быть вдвоем?

— Александр! Разве можно быть таким идиотом? У девушек такие вещи не спрашивают. Если девушка сказала — нет, если любимая девушка сказала — нет, это может быть. Если может быть — это да!

— А если да?

— Это не девушка. — Татьяна весело рассмеялась своей шутке. Но это была не ее острота, — она только что прочитала ее в популярной газете. От этого ее радость не уменьшилась.

— Значит, ты не возражаешь сегодня вечером пойти ко мне?

— Ты просто чудовище! — Она патетически схватилась за грудь. — Желаешь моей смерти? — Лицо приняло страдальческий вид.

— Ну, если ты не хочешь, тогда конечно, — Александр был явно смущен.

— Ладно, зайди за мной вечером, — Татьяна улыбнулась своей милой улыбкой. Обняв, она поцеловала его в губы, и Александр подумал, что она бог.

Александр и Татьяна сели в троллейбус. Он был почти пустой. Но даже если бы он был полный, они не прекратили бы обниматься. Вырываясь, она сама же прижималась к нему. Объятия нередко заканчивались поцелуями. Продолжая держать друг друга, они вышли. Прошли мимо садика, школы. Обогнув дом и войдя в подъезд, Александр, глядя ей в глаза, тихо произнес:

— Я люблю тебя, — он сказал это очень медленно. Его глаза, подернутые влюбленной пеленой, глядели проникновенно — просительно.

— Я тоже, — она обняла его шею и наградила долгим страстным поцелуем. Поднявшись на третий этаж, Александр вытащил ключи.

— А точно никого нет дома? — на всякий случай поинтересовалась она.

— Нет. Родители уехали к сестре отца за Волгу и раньше чем послезавтра не вернутся. — Они вошли в квартиру. Положив сумочку на трюмо и сняв туфли, Татьяна, хотя у нее все было на месте, поправила прическу. Как делают это все женщины на свете, желая перестраховаться и дать слегка остыть партнеру, чтобы потом довести его до безумия. Они прошли в комнату Александра. Она представляла собой обычную комнату молодого холостяка. Кругом все валялось (на ее взгляд), хотя он естественно убирался перед ее приходом. В глаза бросалось обилие музыкальной аппаратуры. Студийный магнитофон и огромные акустические колонки, электрофон и мощнейший усилитель, и другие какие-то ящики, название которых она не знала. Маленький телевизор, ковры на стене и на полу, раскладной диван и письменный столик явно не являлись спальней принца. Но ей этого было и не нужно. Александр молча включил музыку и полилось что-то страшно знакомое, но что — они оба забыли.

— Хочешь чего-нибудь попить?

— Нет. — Никто ничего не хотел. Он обнял ее, она с радостью прильнула к нему. Поцелуи становились все более и более страстными. Он робко попробовал расстегнуть ей кофточку. Возражений не последовало. Когда пальцы нащупали замок бюстгальтера, она напряглась. Александр сразу оробел. Осознав свою ошибку, она так прижалась к нему, что дух замер у него в груди Когда перед ним возникла упругая нежная грудь, разум перестал мешать чувствам. Одним рывком подняв ее на руки и ласково касаясь ее аккуратных сосков, он перенес ее на диван. Все остальное делалось словно не наяву. Он не помнил, расстилал диван или он был расстелен. Снимал он одежду или она сама каким-то образом снялась. Он помнил только, как губы медленно касались тела Как он поцеловал ее вдруг отвердевшие соски — его затрясло какой-то странной дрожью. Поцеловал ее в губы — и почувствовал, как ее ноги обняли его.

— Тебе было хорошо?

— Я не знаю, что это было. Мне показалось, мы улетели далеко-далеко Гуляли по необыкновенным садам, я был Адам, а ты Ева!

— Мы теперь поженимся? — капризно спросила она.

— Конечно.

— Завтра пойдешь и скажешь это моим родителям? — Сладкий сон кончился, началась проза жизни.

— Если ты этого хочешь.

— А ты не хочешь? — спросила она ревниво.

— Хочу, конечно. Я люблю тебя, — целуя ее, — но просто не подумал, что так скоро.

— Так ты идешь завтра или нет?

— Торжественно клянусь прийти завтра к твоим родителям и просить руки твоей дочери, тьфу ты, и просить твоей руки у твоих родителей. — Он рассмеялся.

— Если ты не хочешь, можешь не идти, — она обиженно отвернулась. Обняв ее и целуя в шею, он произнес:

— Татьяна, ну что ты в самом деле. Я люблю тебя. Ты самая красивая на свете! Пойду я к твоим родителям или не пойду, мне не важно. Ты все равно будешь моей женой. Если хочешь, пойду прямо сейчас!

— Иди! — Она с силой обняла его, поцеловала и положила голову ему на плечо. Потом счастливо уснула. Он не стал мешать ей, хотя ему было неудобно. И заснул так, положив ей руку на талию.

Александр проснулся оттого, что Татьяна пыталась встать. Он убрал руку. Она, пошатываясь, пошла к двери. Какие-то смутные подозрения закрались в его душу. Накинув рубашку, он пошел за ней. Она добрела до наружной двери, дверь бесшумно открылась. Совершенно нагая она вышла в подъезд. Наслышавшись о лунатиках, он не стал ее будить. Она прошла в дверь напротив, вошла в спальню и наклонилась над детской кроватью. Глаза стали большими. Ужас пронзил все тело. Чмокающий звук сковал голос и сломил волю. Пятясь назад, он упал в кровать.

— Александр! — Татьяна провела рукой по его волосам. Он дернулся как от укуса змеи. И широко открыл глаза. Светило солнце. Она с любовью смотрела на него. Ее волосы пушистой волной обняли грудь.

— И приснится же такое, — пробормотал Александр, окончательно проснувшись. — Я уже приняла душ. А ты спишь как убитый. Уже девять часов! Она была уже одетая и ему было стыдно вставать. Тем более от ее близости кое-что никак не хотело успокаиваться.

— Сходи на кухню и приготовь мужу завтрак, — произнес он нарочито приказным тоном.

— Слушаюсь, мой генерал! — Она встала по стойке смирно и приложила руку к воображаемому козырьку. Повернулась и строевым шагом отправилась на кухню. Зайдя в ванную и придя на кухню, он обнаружил, что за такое короткое время можно приготовить, оказывается, не только яичницу. Обычно по утрам у него не было аппетита. Но нынче он ел за троих. Она почти не притрагивалась, а только задумчиво смотрела на него. Когда голод был утолен и почти ничего не осталось, две прекрасные руки обвили его шею. Мощная волна желания захлестнула его.

— Нет, мне нужно домой, — мягко отстраняя его, произнесла Татьяна. — Я сказала, приду утром, когда к подруге пойдет сестра.

— Я хочу тебя, Татьяна.

— Об этом ты и скажешь сегодня моим родителям, — произнесла она, участливо — иронично глядя на него.

— Угу, — страдальчески произнес он носом. Он пошел провожать ее. Шли беззаботно разговаривая. Но какая-то мысль не давала расслабиться. Уже у ее дома, когда они поцеловались на прощание, Александр спросил:

— Татьяна, а ты можешь улыбнуться американской улыбкой?

— Зачем тебе это?

— Хочу представить тебя Мисс Америка!

— Пожалуйста! — Она обнажила два ряда маленьких, ослепительно белых зубов.

— Ты лучше, — сказал он, со вздохом опуская глаза.

— Что-нибудь не так? — спросила она испуганно. Она глядела на него словно ребенок, который хватает третью конфету со стола, а родители запрещают, боясь диатеза.

— Да нет, все в порядке, — произнес он, обнимая ее. Я должен был с утра зайти к Хомуту. Хоть он парень и простой, но ужасно обидчивый.

— Ну ладно, до вечера, — бросила она и растворилась.

Город продолжал жить своей размеренной жизнью. Люди шли на работу, возвращались с работы. Брели на пляж и с него. «Штурмовики» лихо передавали банки с пивом через головы таких же выпивох. Народу на улицах, как всегда в такое время, было мало. «Им не до упырей». Слово промелькнуло в мозгу. Обожгло. Только сейчас он понял, это не сказка. Это кошмар. Это его кошмар. Никто не поможет. Никуда нельзя обратиться. «Не схожу ли я с ума? Может, такое бывает, когда впервые у мужчин? Я сегодня иду к родителям девушки, которая самая красивая на свете. Она согласна. Что еще надо? Чертовщина какая-то». Если человек сильно хочет, он всегда себя убедит. И почти успокоившись, он ускорил шаг. Вдруг словно молния пронзила его. Со стороны можно было подумать — приступ. Быстро идущий молодой человек резко останавливается и хватается за сердце. «Рубашка! Я же снял ее вчера вечером». Он ясно представил себе, она мешает ему касаться ее кожи. Как, яростно сорвав, он, скомкав, бросает ее на стул. «Сомнений быть не могло. Но что делать? Я люблю ее. Это конец. Конец всему. Нет! Я не могу без нее». Ее красивые, улыбающиеся глаза предстали перед ним. Она встала по стойке смирно и поднесла руку к козырьку. Ему стало грустно. Затем возникла ярость. «Нет! Что бы ни случилось, она будет моей женой!». Решив так, он сразу успокоился и бодро зашагал вперед. «Так. Вначале надо составить план. Первое: надо сходить к Хомуту и узнать, откуда он все это наплел. Второе: надо пообщаться со всеми этими колдунами и экстрасенсами. Если все это ерунда, то хуже. Должен же быть какой-то выход?! Да и потом люди болеют и более страшными болезнями, и то ничего». Он шел, размахивая руками, доказывая сам себе. «Стоп! Хомут говорил, у них в деревне судачат что-то про бескровных. Надо съездить в деревню. С людьми я говорить могу, общий язык как нибудь найду. Дом! Этот дом явно строил маньяк. Надо узнать все о старых хозяевах». Мысли роились, словно пчелы. «Как я сразу не догадался! Охота на волка, сжигание чертовой норы и наконец чистый лес. Да. Но у меня задача посложнее. Мне нельзя сжигать — мне нужно спасти! Не раскисай. Сейчас идешь к Хомуту. Под любым предлогом выманиваешь его в деревню. Так. Завтра утром. Сегодня нельзя. Вечером надо быть у Татьяны. Татьяна!? Сказать ей или не сказать? Если не сказать, то болезнь может прогрессировать. Если сказать, она может подумать, что я виляю. Да и вряд ли поверит. И легче все равно не станет. Нет, пока подожду. Определенно подожду. Сейчас главное Хомут. Его надо растормошить. Пусть расскажет все, что знает. Чем бы его заинтересовать, чтобы не отбрыкнулся? Ладно, в рабочем порядке».

Он подошел на троллейбусную остановку. Сел в подошедший транспорт и встал у заднего стекла. Билет он не взял. Хотя у него не было проездного. Как и большинство студентов, летом он льготные проездные, не получал. Но, привыкнув не брать билеты, с этой привычкой не расставался. На выходе стояли контролеры. Ему пришлось проехать одну остановку. Выйдя, он почему-то задержался взглядом на памятнике Герою. В этот момент его кто-то грубо толкнул плечом. Чуть не упав и едва устояв на ногах, он попытался понять, что произошло. Ноги без спросу пошли за наглым типом. Хотя это было в другую сторону. В кассе тип взял билет до Синюков. Когда он выпрямился и посмотрел на него, Александр увидел его глаза. То ли от мыслей в голове, то ли от стеклянного блеска в глазах, то ли от какой-то угрозы, исходившей из его взгляда, Александр бросился бежать. Остановился он только у труб, загадивших некогда красивую улицу.

Хомут открыл дверь и хмуро сказал:

— Заходи. Я только что встал. Сегодня всю ночь видик смотрел. Динозавры во сне замучили!

Александр вошел. Разделся в коридоре. И прошел в комнату Олега. Несобранная кровать. Два захламленных кресла. Стол, на который навалили все, что смогли. Недвусмысленно говорило — здесь живет творческая неженатая личность.

— Че пришел? — поинтересовалась «неженатая личность».

— У соседки сочинение на носу. Вот она меня и попросила написать что-нибудь ужасное. Я и подумал, дай зайду к тебе, про упырей послушаю.

— Кто ж с утра про упырей рассказывает? Приходи ночью. Я на тебя такого страху нагоню! Сочинение отгрохаешь, хоть в журнале штампуй!

— Нет, я серьезно. Ты мне только расскажи, кто они такие, как появляются, чем от людей отличаются? — спросил Александр.

— Что я тебе, упырь что ли? — подозрительно промычал Хомут. — Поймай кровососа да пообщайся! — Он саркастически улыбнулся.

— Я к тебе через весь город перся. А ты поймай упыря, пообщайся. Где я его поймаю? — с обидой спросил Александр.

— Езжай ко мне в деревню, там тебе любой столько расскажет! Не унесешь!

— Давай завтра съездим! — воспрянул Александр.

Хомут посмотрел на него с сомнением.

— Ты, часом, не рехнулся? А то слышал я про одного такого. Говорят, до тех пор напился, что, когда увозили, все кричал: «Отпустите меня, упыри поганые! Люди добрые! Спасите невинную душу!». А эта невинная душа за полдеревней с ножом побегала в предыдущие запои. Ну ладно, говори, что мне рассказывать?

— Ну, как они появляются. И все такое.

— Тут всякого много. Одни говорят, что если тебя упырь укусит — ты сам упырем станешь. Другие, что передается по наследству.

— Они опасны?

— Ты сегодня видать того. Что они, на самом деле что ль? Сказка это, а в сказке как? Есть зло, есть добро. Раз кровь сосут — значит опасны.

— Тогда, у костра, как Цицерон пел, а сейчас двух слов связать не можешь!

Кровать заскрипела. Александр пересел в кресло. Хомут перестал бродить по комнате и развалился на кровати.

— Тогда, тогда. Тогда стимул был.

— Слушай, может съездим к тебе завтра, в деревню? Пивка возьмем!

— Из-за сочинения в деревню?

— Понимаешь, у нас с этими соседями отношения очень хорошие. А у них дочка болела. Вот учительница и велела написать сочинение. Но не обычное, а чтобы народный фольклор про страхи. Точнее про ведьм и леших. На десять листов, не меньше. Она отличница. На десять листов, что кровь сосут, мало!

— Хочешь, давай съездим, — миролюбиво. — Только у меня «мани» отсутствуют.

— Деньги у меня есть, — обнадежил Александр. — Тогда завтра без тридцати семь я зайду за тобой.

— Зачем так рано?

— На первый метеор народу мало, а на автобусе не хочу.

— Ну ладно, как знаешь.

Ровно в девятнадцать ноль-ноль Александр позвонил в дверь. Открыла сестра. По тому, как она посмотрела на него, он понял — уже знает. Ведомый, словно бык на корриду, он прошел в зал. За большим овальным столом сидели родители. Стенная мебель, заполненная книгами от пола до потолка, занимала одну стену. Телевизор у окна, пианино и диван составляли единое целое. От всего веяло монументальностью. Стол был уже накрыт — надо сказать, не без роскоши. Подозревать, что они каждый день тушили осетров, он не стал. Пить шампанское, закусывая красной икрой, обычно тоже не принято. Святослав Николаевич сразу разрушил неловкость.

— Садись, жених дорогой. Я сам таким когда-то был, вроде даже помню. Татьяна только что к соседке на минуту вышла Сейчас придет Так что мы с тобой пару партий в шахматы разыграть успеем, — он улыбнулся. Судя по его веселому настроению, он сам принял для смелости. Александр сел. Пришла Татьяна.

— Ой, Саш, прости! Тебя ждала, ну, думаю, успею. На секунду вышла. Ты тут как тут. — Она принарядилась и выглядела просто превосходно. Из нее лучилась жизненная сила. Но Александру стало как-то не по себе.

— Святослав Николаевич и Антонина Владимировна! Мы с Татьяной решили пожениться, — выдохнул он и посмотрел на Татьяну в поиске поддержки.

— Я думаю, по этому поводу надо открыть шампанское, — Татьяна невинно посмотрела на отца.

— Раз дело решенное, то не грех и выпить. Открывай, зятек, — он протянул бутылку Александру. Тот открыл бутылку. Мощная струя пены, вырвавшись, словно джин на свободу, облила скатерть, понемногу обрызгала всех и зловредно пролилась ему на брюки, образовав пятно прямо на том месте где скрывается мужское достоинство.

— Все нормально, это бывает, — успокаивающе произнес Святослав Николаевич.

— К счастью, — вторила Антонина Владимировна.

— Впредь мне наука. Студентов надо угощать только водкой, — улыбаясь, продолжил отец. Несколько смущаясь, Александр разлил, что осталось, по фужерам.

— Чтобы у вас все было хорошо! — произнесла тост мать. Выпили.

— И когда свадьбу надумали? — спросил отец.

— Мы еще не решили, — вмешалась Татьяна.

В пять тридцать Александр позвонил в дверь Олега. В шесть тридцать судно отправилось в путь. Около восьми они уже взбирались по отвесной прибрежной стене, вдоль живой изгороди, неизвестно каким чудом произрастающей на срезе земной твердыни. Поднявшись, со сбитым дыханием и сильно бьющимися от перегрузки сердцами, они пошли по узкой лесной тропинке, местами заросшей мхом и папоротником. Листва тихо разговаривала с ветром. Птичьи трели успокаивающе ласкали слух. Дыхание выравнивалось. Все стало казаться далеким-далеким. Летнее солнце и прохлада леса завораживающе уносили в меланхолию. Орешник своими распущенными изогнутыми ветвями не давал пройти, и приходилось искать обходные пути, от чего лесная дорожка выписывала невообразимее пируэты. Одетые в шубы из мха пни приглашали отдохнуть.

— Хорошо как, — на лице Хомута разлилась задумчивость. — Иногда думаю бросить все! Поселиться в деревне, пчел разводить!

— Здесь надо родиться. А иначе долго не выдержишь, — серьезно ответил Александр, думая о своем.

Показалась околица. Обойдя забор и перейдя по шаткому деревянному настилу ручеек, гордо именуемый в деревне рекой, вошли в дубраву. Природа, будто шутя, превратила равнину в морскую поверхность во время шторма, с огромными валами в виде пригорков и впадинами оврагов. Дом появился внезапно, как это всегда бывает в лесу. Протяжно скрипнула калитка. Войдя в дом и раскидав нехитрую поклажу, наскоро пообедав банкой тушенки, которую даже не грели, отпив из канистры, еще вчера заботливо приготовленной Хомутом, изрядную порцию пива, отправились на разведку.

— Слушай! Ты что, первого встречного встретишь и скажешь: «Давай, кореш, про упырей вякай?» — произнес Хомут с издевкой.

— Подойдем, поговорим, мол, новые соседи, хотим познакомиться. Ну а дальше по обстановке.

Дойдя до околицы и войдя в калитку, с удивлением обнаружили, что, кроме свиней, гусей и прочей живности, народ отсутствует.

— Где твои бабушки-старушки, которые «ТАКОГО» понарассказывают, саркастически выдохнул Александр.

— Это тебе не город. Здесь в это время все чем-нибудь занимаются, — они лениво обходили деревню.

— Гляди! Бабка воду из колодца набирает.

Подойдя к колодцу. Хомут произнес:

— Здравствуйте! Извините. Мы в дубраве дом купили. Теперь вот ваши новые соседи. У нас проблема возникла, друг у меня сердечник, — он указал на Александра, тот кивнул головой. — А валидол дома забыл, не одолжите пару таблеток? На всякий случай, — добавил он торопливо.

Пожилая женщина в платке и в обычной деревенской одежде, со следами долгой и не всегда легкой трудовой жизни на лице, перестала вставлять коромысло в ведра. И щурясь от яркого солнца, посмотрела на молодых людей.

— Я не знаю. Есть какие-то таблетки. С тех пор, как муж умер, я ни разу в лекарства не заглядывала. Он болел долго, может и есть что-нибудь, пойдемте, посмотрим. — Она стала одевать коромысло.

— Мы сами донесем, — торопливо произнес Александр, хватаясь за ведра.

— Ну что ж, дело молодое, — произнесла она со вздохом. Александр взял ведра. Но Олег его остановил:

— Тебе нельзя! Ноги протянешь, возись потом с тобой.

Они остановились перед большими воротами, с массивным перекрытием над ними, непонятно с какой целью построенным. Александр оглянулся и обнаружил, что подобная своеобразная крыша над воротами имеется также у соседей. «Значит надо», — подумал он философски. Женщина подняла щеколду и вошла во двор.

— Ставьте здесь, — показала она на лавку у веранды.

Двор представлял собой совершенно вытоптанную площадку, с гравийной дорожкой, ведущей к входу в дом. С одной стороны возвышался двухэтажный домик, рядом баня и замыкал прямоугольник двора какой-то сарай без дверей, напоминающий хижину.

— Заходите в дом, раз пришли.

Внутри стояла огромная печь и нехитрая мебель. Прошуршав за печкой, она принесла коробку из-под обуви, в которую аккуратно были сложены различные пузырьки, бутыльки, таблетки и прочие медицинские принадлежности. Александр начал перебирать упаковки.

— И давно это у тебя? — спросила женщина.

— Вообще-то с рождения, но врачи сразу не заметили, — солгал Александр.

— Да, нынче больная пошла молодежь. В молодости бывало и о врачах-то не слыхивали. А сейчас!? — она махнула рукой. Поднялась и зашла за занавеску, отделявшую маленькую кухню от комнаты. Принесла кувшин и две большие металлические кружки. Налила в каждую до краев молока и предложила:

— Пейте! Свое. Парное, — она посмотрела на Александра, ее взгляд выражал участие. Выпив полкружки, Александр произнес:

— Хорошее! Не как у нас, — слегка задумавшись, продолжил: — Олег мне рассказывал, что в этих местах существует своеобразное поверье, дескать, бродят по лесам люди, кровь пьют. — Александр улыбнулся. Тревога промелькнула в глазах женщины.

— Для чего это вам?

— У меня курсовая скоро, маленький диплом. Народный фольклор изучаю. Вот мы и приехали, — ответил Александр. Хомут сосредоточенно цедил молоко.

— Не добрый это сказ, ребята. Не лезьте вы в это дело, — она бросила пристальный взгляд на Хомута, тот не заметил. «Она-то мне и нужна», подумал Александр. — Не нужно было вашим родителям покупать этот дом, не каждый хозяин в деревне пустит к себе домой жильцов из того дома. Я одна, да и старая, мне терять нечего. Силич до того измаялся, что по всей деревне ходил, всем свой хутор предлагал. Чуть ли не даром. Кто-то подучил городским спихнуть.

— Неужели из-за детских сказок такой дом и не брали, — встрял Хомут.

— Эх, если бы сказки, — тяжелый вздох вырвался из груди женщины. Глаза погрустнели. — В те времена, когда было еще крепостное право, наша деревня была вольной. А лес за околицей, частью государственный, частью помещика Корнила Сирафимова. И далось ему охотничий домик в лесу построить. Богат был. Не избушку — усадьбу выстроил. Но сам не больно охотник был. Редко приезжал. А жил там смотритель с женой. Мастер был на все руки. Барскую избу, как кисточкой, резцами написал. Начитанный весь. А жена у него травы собирала, да врачевала помаленьку. Кто новую избу строит — за ним: дескать, пособи. Если кто заболеет — ее кличат. Говорят, одними словами кровь останавливала. Но тут напасть напала на деревню. Собаки стали выть по ночам сатанинским воем, в будки забиваться. Лошади стойла ломать. Слухи поползли, дескать, упырь завелся. Припоминать стали, что да как. Одна у ребенка ранку на шее нашла. Другая вдруг припомнила, что-то подобное вроде было. Понесли крестить обоих немедля. А на улице мороз был. Дети при крещении криком кричали, словно их не в святую воду опускают, а в кипящую. Оба вскорести преставились.

Вспомнили тут, кто роды принимал. Побежали в лес. Схватили знахарку, муж в тот момент в село уехал. Притащили в деревню. И за околицей уже убитую сожгли. Хотели, и дом сжечь, да барского гнева побоялись. Муж приехал, горевал сильно. Кричал, будто она от упырей и спасала. Затем собрался и якобы ударился в бега. Потом на барской усадьбе нашли. Повесился. А через несколько дней нашли двоих за околицей. Ни единой кровинушки в теле. Священник не дал хоронить на кладбище. Люди со страху их тоже сожгли. Все семьи каждый двор святой водой обливали, проверяя на нечисть. А вой по ночам продолжал раздаваться. Люди, как стемнеет, и в туалет боялись выйти. Все двери в распятьях. Углы в образах. Поутру в село, за святой водой, каждая семья посылала. Выть продолжали. Решили всех собак порешить. Не помогло. Всей деревней на архиерея насобирали, чтоб, значит, крестным ходом деревню обошел. Поп обошел. На ночь в деревне остался. А старый был. Утром не проснулся. Люди решили — сожгли не того. Делать-то что? Тогда не как сейчас, землю не бросишь. Решили страх побороть, да всем мужикам ночью выйти на охоту. Деревня тогда была маленькой. Дворов пятнадцать. Да и не везде мужики-то были. Вышло их человек восемь, сыновей не брали. Запаслись осиновыми колами, серебряные ножи у кого были, взяли. Святой водой окропясь да перекрестясь, с божьей помощью и двинулись. Авось попадется кровопийца. Так выходили почти месяц. Каждый раз все меньше и меньше. Дошли до двух, и вовсе бросили. Вроде все образумилось. Спустя много времени, у кого-то корова заблудилась, хозяин пошел искать. На следующий день его нашли. Весь изодранный, словно ненасытный какой кусал. А крови вытекшей — нема. Говорят, если упырь укусит, сам упырем станешь, сожгли и его. С тех пор ничего не случалось. Но тяжелая молва осталась. И люди, говорят, что-то видели у вашего дома. Да и Силич не так стар, чтобы быть таким седым. — Закончила она.

— Скажите, а говорят, что эта болезнь передается по наследству, спросил Александр.

— Не знаю, передается или нет. Но говорят, что упыри бывают разные слепые, зрячие и ненасытные. Слепые они не опасны. Они кусают спящих, как комары, и сами не знают наутро, что делали. Зрячие знают, что делают. Они выслеживают жертву и пьют кровь, от них можно заразиться. Ненасытные выпивают всю кровь. И если обескровленное тело не попадет под солнечные лучи, то созреет и превратится в зрячего упыря. Как становятся ненасытными, я не знаю. Но вроде бы, если упырь укусит и жертва увидит его, он становится ненасытным.

— А упыря можно вылечить? — спросил Александр, тщетно изображая улыбку.

— Я не слышала такого. Упыри — дети Сатаны. И разве можно чертей превратить в божьих тварей!

— Хм, это, значит, сплю я спокойно. Кусает меня комар. И я превращаюсь в козла? — пробурчал Хомут.

— Я рассказала все, что знаю. Но все в деревне уверены, что упырь до сих пор здесь. Думают, он охраняет дом в дубраве. И живет там днем. А по ночам ищет свою жертву.

— А что делать, если напал упырь? — спросил Александр.

— Защищаться! Пока его не убьешь, он от тебя не отстанет. А убить его можно только с помощью осинового кола, серебряной пули (или ножа) и огня. Говорят, святая вода отпугивает. Они опасны, в основном, с двенадцати ночи до пяти утра, днем их не определишь, а активности они не проявляют. С пяти утра до двенадцати ночи с ними можно бороться, как с обычными людьми, то есть все обычные способы годятся, хоть с автоматами и танками за ними гоняйся. Только надо уже в мертвое тело осиновый кол вбить, а то оживут. Но вам лучше не спать в этом доме, а уехать в город.

Александр понял: пора.

— Я нашел пару таблеток нитроглицерина. Нам пора. Спасибо вам большое за все.

— Спасибо, — поддержал Хомут.

Выйдя на улицу, они направились домой.

— Интересная старуха, — произнес Хомут. — Хотелось бы знать, она только что сошла с ума или раньше? — Он улыбнулся.

— Почему бы и не поверить? Если столько необъяснимых случайностей. Я сам чуть не поверил. А тут бабуля, всю жизнь, кроме деревни, никуда не выезжавшая.

— Ладно, кончай страх нагонять, — недовольно пробурчал Хомут. — Мне здесь жить.

— Слушай! А ты говорил насчет сточенного зуба. Сам сочинил?

— Да нет. Просто много раз слышал. Когда много раз слушаешь некоторые часто повторяемые детали, запоминаешь. Короче, я устал от этих бредней. Еще полчаса и можешь заказывать смирительную рубашку.

— Помнишь, тогда, — не унимался Александр. — В грозу. Вы с Димой спали в подвале, мы со Славой в дальней комнате. А этот, цвета хаки, около лестницы. Мне он сразу странным показался. Без предупреждения стучит. Почти не разговаривает. На девчат глядел, словно не видел.

— Я не обратил внимания. Просто ты обиделся, что он разрушил наше уединение.

До дому больше не разговаривали. Придя, потихоньку допили пиво. Появился аппетит. Поужинали.

— Когда у вас свет дадут? — спросил Александр.

— Да уж около года руки не доходят.

— Сейчас стемнеет. При свечах страшновато, однако, — произнес Александр.

— В кладовке керосинка есть. Хочешь принесу?

— Принеси.

Хомут вышел в сени. Загремел чем-то. Выругался. Раздался грохот падающего тела.

— Понаставили всякой всячины, — послышался не совсем довольный крик Хомута. Наконец, вернулся с керосинкой и пластмассовым бочонком. Долго возился, соображая, как туда заливают керосин. Сумерки плавно переходили в темноту. Александр зажег свечу. Подумав, зажег еще одну. Керосинка все же загорелась. И Хомут поставил ее на печку. В комнате стало светлей.

— Свечи потушить или оставить? — спросил Хомут.

— Потуши. А то играют на стенах, словно в склепе сидишь. Слушай! А что, если и на самом деле упыри существуют? Что тогда?

— Тогда они сегодня придут и нас съедят, — съязвил Хомут.

— Ты твердо уверен, что нет?

— Как тебе сказать, — Хомут задумался, и добавил:

— Днем да. Ночью не очень.

— А ты ночью никогда не слышал звона в ушах?

— Нет. И мозги не закручивало. И мама в детстве с крыши не роняла. Тебе не кажется, что из дупла за нами кто-то наблюдает? — добавил он с улыбкой.

— Я не знаю. Но куда бы я ни поворачивал взгляд, ловлю себя на том, что смотрю в дупло, — ответил Александр серьезно.

— Ты с этим сочинением скоро чокнутым станешь. И я в психи запишусь, добавил Хомут, уже более серьезно.

Протяжно скрипнул журавель. Ребята вздрогнули.

— Опять запел, — сказал Хомут, подавляя испуг.

— Колода обвалилась, а он поет. Родители узнают, что колодец развалился — никакая буря не поможет. И ведь не виноват, а за всю жизнь не докажешь, что он сам жить расхотел, и я здесь непричем. Был рядом — значит виноват.

— Зря ты так. Многие же свидетели видели.

— Это для меня ты свидетель, а они скажут: «Друг всегда заступится и будет выгораживать». Или вообще подумают: «Совместно развалили!»

— Успокойся. С кем не бывает! — попытался ободрить его Александр.

Лес в окне стал едва различим. Ночь опустилась на землю. Луна слабо освещала кроны деревьев. Что-то с грохотом стукнулось об крышу.

— Голубь, наверное, — произнес Хомут. Протяжно прокричала выпь. Что-то или кто-то пробежало у ограды. Звякнул громоотвод. — И в самом деле, поверишь в привидения.

— Хомут, ты никогда не задумывался? Почему охотники гонят волка, потом дуб с огромным дуплом в огне и, наконец, чистый девственный лес?

— Не знаю, наверное, так получилось. Довел ты меня! Я уже сам верю сейчас дверь откроется и войдет упырь.

За дверью раздался стук. Хомут чуть не откусил палец, которым ковырялся в зубах.

— Ребята, можно войти? — женский голос разрядил обстановку.

Хомут открыл дверь в сени, взяв лампу в руки.

— Войдите! — пригласил он неуверенно. Дверь открылась и вошла женщина, у которой они были. Она тяжело дышала, будто за ней гнались.

— Вот возьмите. — Она протянула распятие и бутылочку с водой. Хотите — верьте, хотите — нет. Но я подумала, что совершу грех, если оставлю вас здесь на растерзанье без защиты. — Она приложила бутылочку и крест к груди Хомута, зажала их его рукой. — Повесьте крест в комнате, где будете спать. А углы обрызгайте святой водой. Ну, я побежала. До двенадцати успею, еще время есть. И она вышла, захлопнув за собой дверь.

— Чумная какая-то, — произнес Хомут. Поставил лампу на печку и стал разглядывать предметы.

— Чумная не чумная, но она совершила подвиг! Веря в упырей — пошла нас спасать. — Александр взял распятие. — Давай повесим на дверь.

— Зачем?

— Чтоб дурные мысли ночью в голову не лезли.

— Ладно, давай. Только ты посвети мне, пока я буду гвоздь с молотком искать.

Александр взял лампу, и они вышли. Хомут боязливо вошел в сени, схватил банку с гвоздями и молоток и вынырнул как из воды. Прибив гвоздь к двери и укрепив крест, они сели на диван.

— Воду брызгать будешь? — спросил Хомут без всякой иронии. Александр поднялся и побрызгал во все углы.

— Идиотизм какой-то, — пробормотал Хомут смелее. Александр посмотрел ему в глаза. Тому стало не по себе. И отчетливо произнес:

— Я верю в упырей.

Если бы он сказал в этот момент: «Я упырь». Хомут бы ему поверил.

— Давай спать, — произнес Хомут, пряча глаза. — Завтра на первом метеоре уедем отсюда.

Они легли на кровать вдвоем. Александр положил бутылочку под подушку. Потушили свет. Хомут вскоре заснул. Александру не спалось. Луна бросала слабые лучи. И резьба, неравномерно освещенная, оживала, создавая зловещую панораму.

Вдруг у калитки раздался какой-то звук. Потом послышались чьи-то торопливые шаги. Внешняя дверь тихо, словно от ветра, скрипнула. Слегка напряглась трехступенчатая лестница. Как будто кто-то решил подняться, а потом, передумав, спустился обратно. «Пришел или кажется?» Жалобно крикнула сова. Александр взял бутылочку и осторожно подошел к двери. Всем телом, всей душой он почувствовал — за дверью кто-то есть. Страх поразил тело. Он ясно видел широкие плечи, большую голову на маленькой шее. Словно тень от человека. И вдруг он почувствовал, как новая волна страха вошла в него. Тень стала поворачиваться. Два зеленых фонаря смотрели ему прямо в лицо. Четыре кинжала хищно торчали из открытого рта. Подсознание, независимо от его воли, заметило — крест, который он прибил на дверь, не прозрачен. Руки судорожно открыли бутылку и стали брызгать в него. Вода, попадая на дверь, растекалась, делая ее не прозрачной, подобно ветровому стеклу, на которое попала грязная вода из-под колеса впереди идущей машины. От напряжения, разбрызгивая воду не только на дверь, Александр опустошил бутылочку. И по инерции продолжил трясти ее уже пустую. Он заметил это и остановился. Святая вода, подобно обычной грязной жидкости, стекала, и дверь вновь начинала становиться прозрачной. По мере вырисовывания силуэта, сердце Александра почему-то все сильнее и сильнее начинало стучать в висках, а дыхание становилось все тише.

Проснувшись, и резко посмотрев на часы, Александр подумал: «Сон или на самом деле? Так можно и свихнуться». Солнце светило в окно. «А может это все мне показалось? А я дурью маюсь. Рассказать Татьяне? На смех подымет».

— Вставай, бродяга, — ткнул он в бок Олега. — Работать пора, а ты дрыхнешь как старая карга.

— Сколько времени? — проворчал, не открывая глаз, Хомут.

— Семь часов.

— Куда так рано? Первый отсюда уходит в десять двадцать.

— Помыться, побриться.

— Ты мойся, брейся, — произнес Хомут, переворачиваясь на бок. — А я еще часок посплю.

Александр закрыл глаза. Когда открыл, было уже без десяти десять.

— Вставай быстрей, — он вскочил и запрыгал над брюками, — уже десять.

Хомут резко сел на кровати.

— Ты же говорил семь?!

— Семь-семь, — передразнил Александр. — Семь было три часа назад.

Они быстро собрались и побежали на метеор. Птицы весело щебетали. Где-то яростно тарахтел дятел. «И не болит же у него голова», — подумал Александр. Прямо перед ребятами, слегка колыша траву, шмыгнул уж. Спускаться по прибрежной стене оврага, прорытого великой рекой и отшлифованного осенними дождями и весенними паводками, было немного страшновато. Круто уходящие вниз глиняные ступеньки подозрительно сыпались, ноги непроизвольно подкашивались на каждом шагу. Ощущение, не из приятных, улетучивалось с каждым шагом. На пристани, представляющей из себя грубый настил, ожидали двое. Старик в видавшем виды пиджаке, фуражке, темных брюках, с маленьким заплечным рюкзаком. И спортивного вида парень в широких, напоминающих связку из двух бананов-брюках, в черной майке с короткими рукавами, подчеркивающей внушительные мышцы, и маленькой золотой цепочкой на шее. У пристани река проявила свой своенравный характер, образовав причудливой формы залив, в котором колыхались на привязи несколько прогулочных катамаранов-велосипедов, вероятно, принадлежащих какой-нибудь из многочисленных, раскиданных, где непопадя, летних баз отдыха. В отместку за это стена карьера глубоко врезалась в реку, мешая с пристани разглядеть приближение метеора. Вся стена утеса, словно просверленная, была усеяна норами из птичьих гнезд, делая их недоступными для незваных гостей. Вынырнув из-за утеса, показался метеор. Сбросил скорость, и нос вяло упал в воду. Пришвартовался. Из метеора вышел всего один человек. Взяв пассажиров и оглушив сиреной, корабль весело вышел на фарватер.

— Слушай, Олег, — задумчиво обратился Александр. — Почему так иногда бывает: проступок незначительный, а вспоминаешь его много лет и каждый раз становится стыдно?

— У всех людей есть такие поступки, о которых хочется забыть. Но те, кто вспоминает о них с болью, — больше никогда не повторят этого, — произнес он серьезно. — А те, кто бахваляются, просто хотят показной неприступностью скрыть это или, того хуже, выместить на ком-нибудь свою же вину. Как говорится, с больной головы на здоровую.

— Помню, в детстве купили мне дожонка. Неуклюжий такой, как будто все части тела от разных собак. Уши длинные — болтаются, огромные глаза, лапы большие, но слабые. Вынесешь его на руках, на улицу, — по лестницам только вверх у него хорошо получалось, — он сразу, смешно размахивая лопастями ушей, мчится на свой газон, что у нас под окном. Трава почти с его рост и он, как уж в лесу, траву раздвигая, носится. Что-нибудь увидит, остановится: заднюю лапу подвернет, зад — на землю. Глядишь — весь на бок завалился. Тут же вскочит и давай по газону бегать, бегать у него лучше получалось. За газон не выходил, боялся, маленький еще. Возьмешь его на руки, отнесешь куда подальше, он стремглав на свой газон бежит. А на поводке упирается, уходить не хочет. Как-то летом остался я один. Жара. На пляж хочется. Одного его оставлять нельзя. Ему полтора месяца было. Оставишь — он все шторы посрывает, стулья погрызет, короче — устроит в квартире варфоломеевскую ночь, не любил, когда его одного оставляли и, надо отдать должное, действенным способом об этом сообщал. Ну не выдержал, пошел на Волгу, его с собой взял. Пришел на пляж. Одного оставить боюсь — потеряется. С собой взять не могу, неизвестно, умеет он плавать или нет? Знакомых ребят встретил, оставил им. А они взяли и стали его в воду бросать. То ли плавать учить, то ли просто, дурью маяться. Он, бедный, с головой в воду уходит. Только вынырнет, начнет к берегу выгребать, — все повторяется с начала. У него полные уши воды, в глазах чуть ли не слезы. Я его забрал, вынес на берег. Он лег и так и лежал, глядя на меня своими большими глазами, такой всегда шустрый, а тут лежит, не шевелится, и слезы из глаз будто текут. Он же маленький еще, я для него как мать, кроме меня он ни на кого положиться не может. А я, чтобы в воду раз залезть, его бросил. Короче, даже сохнуть не стал, сразу оделся и ушел. Противно так на душе было. Сколько лет прошло, а до сих пор помню. Странно, да? Вроде мелочь, а неприятно.

— А детские переживания они самые сильные. Потом человек взрослеет и грубеет. Начинает думать, что уж он то все знает и все пережил. Ни во что не верит, если это расходится с его понятиями о том, как и что должно быть. Вот ты пришел ко мне со своим сочинением. Думаешь, я так просто все бросил и с тобой поехал? Нет, я подумал, а вдруг в этом что-то есть! Однажды в детстве я видел сон, скажем так. Будто вышел я в туалет. Мне было тогда лет восемь. Возвращаюсь. Смотрю, входная дверь открывается. Входит мужчина. Глаза горят как у кошки, когда на них падает свет в темноте. Я остолбенел. Подходит он к комнате сестры, дверь перед ним открывается, как по мановенью волшебной палочки. Я словно под гипнозом пошел за ним. Он наклонился над ней и с причмокиванием целует ее в шею. И целует как-то странно, руки по швам, ноги прямые. Будто ритуал какой выполняет. А потом я проснулся. Сестра с утра усталой была. Как будто вагоны всю ночь разгружала. Странно? Вот иногда и подумаешь: а вдруг не приснилось?!

— Знаешь, я ведь, честно говоря, не из-за сочинения поехал. А чтобы побольше узнать про них. Я ведь верю во все это. В лунатиков ведь тоже не верили! Говорили: приснилось, меньше пить надо. Но те хоть безвредны, а эти людей убивают! Хочешь — верь, хочешь — нет. Но когда мы сегодня спали, он к нам приходил. На двери крест висел, вот он и не вошел. Как ты описываешь, так он и выглядел. Глаза горят как фосфорные, я в него всю воду из бутылки вылил. Он, понимаешь, за дверью стоит, а она стала прозрачной — не дверь, а мутное стекло. Я его через дверь вижу, как если бы ты в потемках стоял, а у меня глаза только что к темноте привыкли. И глаза у него горят, как под рентгеном, до сих пор страшно. Я водой брызгаю, и дверь, где вода попала, становится непрозрачной. Брызгаю я, брызгаю, и вдруг глаза открываю, пора вставать. Ну, думаю, неужели приснилось, ведь как наяву было. И тут у меня мелькнула мысль. Я руку под подушку, бутылочка пустая. Вот и думай теперь вылилась аль не вылилась?

— Да! Я сам любитель порассказывать, но ты по «ходу» загнул! Теперь ведь спать не смогу, — подытожил Хомут.

— Я не загнул, я серьезно. Но, впрочем, живи, как знаешь. Мне, самое главное, узнать, излечимо или не излечимо? И как лечить, — решительно произнес Александр.

Хомут посмотрел на него. «Разыгрывает или не разыгрывает, — подумал он напряженно. — Да, ладно».

— Я кое-чем тоже интересовался. Ну, там, у разных людей, — он слегка замялся. — И смысл такой, если упырь укусит, то человек сам упырем становится. Но пока он крови не пил, он еще не упырь. Но если пил, то единственное — это осиновый кол в грудь или сжечь. Но этому никто не верит, и чтобы точно узнать, надо упыря поймать. А больше никак.

— И ты думаешь, не было людей, которые или ловили или общались?

— Если они есть, то, конечно, были. Только или умирали от страха или сами ими становились. Так что можешь не искать. Хотя есть такая религия, которая исповедует культ крови. Может они что-то знают.

— Что за религия, — встрепенулся Александр.

— Ты, может, слышал, сатанисты. Поклонники Диавола. Они тоже человеческую кровь пьют. Только из стаканов. И живых людей в жертву приносят. Если судить по бульварной прессе.

— И где их можно найти?

— Ну, ты от меня много хочешь. Они прячутся, как только узнают, где их секта, их сразу закрывают. Власти с попами в этом деле за одно.

Судно незаметно опустило крылья под воду и через некоторое время бесшумно причалило. Немногочисленный народ поспешил к сходням.

— Ну ладно. Тебе налево, мне направо, — произнес Хомут. — Пиши письма, если что.

— Хорошо. Пришлю — приглашение на костер, — горько пошутил Александр.

Люди спокойно шли по делам. Женщины гуляли с детьми. Осоловевший от жары народ, как обычно, толкался в троллейбусе. Кто-то кому-то ожесточенно доказывал, за кого надо голосовать и почему, хотя оппонент и не возражал. Маленькая бабулька активно протискивалась к месту, мужчины с газетами и без газет ее не замечали. Две молодые девушки громко разговаривали и деланно смеялись, стараясь обратить внимание рядом стоящего парня. Мимо пронеслась милицейская машина с мигалкой и одним шофером, явно спешащим на свадьбу, а не по делу. На остановке женщина шлепала маленького ребенка, не столь больно, сколь сильно он кричал. Все шло своим чередом. Никого не интересовали чужие проблемы. «Им не до упырей и К°, - подумал Александр. Все твердо уверены в себе. Отчего же им становится не по себе, когда они внезапно просыпаются ночью?» — додумал он, уже ожесточаясь. Он вышел и направился в церковь. К ней не ходил транспорт. И он обреченно направился по железобетонной набережной. Вдоль гор намытого песка, к единственной действующей церкви, которая вообще-то называлась собором. Шел просто так, на удачу. Повинуясь скорее отчаянию, а не мысли, уже по дороге подумал: «Если все это связывают с происками дьявола, то либо так оно и есть, либо я совершу великое открытие». Здесь он саркастически и зло усмехнулся. Около церкви сидело несколько нищих и калек. Он, не замечая их, вошел в собор. Хоть он и был крещеным, но никогда здесь не был. В огромном зале, с уходящим в небо потолком, людей практически не было. С раскрашенных стен скорбно смотрели святые. Терпкий густой запах горящего воска обволакивающе погружал в нереальный странный мир. Александр остановился перед иконой. Маленький мальчик с нимбом жалобно смотрел в глаза. От пули, пробившей ему голову, по стеклу расходились трещины. А он наивно смотрел каждому в глаза, еще не понимая, что он убит. Александр резко повернулся и вышел из церкви. С шага перешел на бег, работая ногами все быстрее и быстрее, пока силы не покинули его. Потом резко остановился и упал в траву. Сердце гулко и часто стучало, сотрясая все тело. Воздух со свистящим шумом вылетал из легких, а перед глазами мальчик все еще надеялся на спасение. «Возможно, он и прав», подумал Александр. Глупый кузнечик на секунду замер у него на затылке и понесся дальше разыскивать свою скрипку. Природа сентиментально радовалась солнцу.

Придя домой, Александр взял спортивную сумку, деньги и охотничий нож. Задумался. Затем подошел к серванту и достал крестильный крест, надел его на шею. Взял шарф и положил в сумку. Захватил на кухне трехлитровую банку. Достал флакон из-под шампуня, сделал из него брызгалку.

Сходил в церковь за святой водой. Затем отправился в лес. В лесу долго искал осину. Одни были высокие, другие слишком молодые, третьи просто не нравились. Наконец, нашел подходящую. Попытался срезать толстую ветку. Задача оказалась сложней, нежели он ожидал. Пришлось делать зарубки по кругу. С каждым слоем дерево становилось все тверже, и нож переставал резать. Он схватил одной рукой ветвь и нажал, напрягшись всем телом. Ветка затрещала и резко ослабла. Он упал. Падая, задел рукой за что-то. Из вены потекла густая темная кровь. Он встал, рассматривая рану. Кровь шла довольно сильно, стекая, капала на отцветшие ландыши. Ему стало дурно. Присев на корточки, Александр подумал: «Этого еще не хватало. Надо сходить за топором. Иначе до завтра здесь промучусь». Он встал, взял сумку и пошел, держа раненую руку перед собой. Кровь никак не хотела свертываться. Александр не любил вид крови — его слегка мутило. Довольно сильно болела голова. Он вышел из леса. Кровь, наконец, спеклась и успокоилась. Дойдя до остановки, он сел на лавочку, положив сумку на колени и на нее раненую руку, ладонью вверх. Почти над ухом каркнула ворона. Что-то неприятное задело душу. «Я не боюсь вас, — подумал Александр. — А даже если боюсь».

— Идите к черту!

Рядом стоящие люди подозрительно обернулись на него.

Подошел автобус. Придя домой, Александр устало лег спать. Сон не шел. Провалявшись полчаса, он встал. Взял топор, положил в сумку и снова отправился в лес. Нарубил толстых осиновых веток и, выстругав из них колышки, аккуратно сложил в сумку. Сумка стала довольно большой и тяжелой. Затем, водрузив сумку на плечо, пошел в город.

— Ты где был? — спросил Слава, заходя в прихожую. — Я тебе весь день вчера звонил!

— На дачу с Александром ездил, — ответил Хомут.

— Что ты там забыл? Я вчера двух «телок» зацепил. И никого, как назло, нету. Так, в кино сходили. Договорился сегодня встретиться. Ну, рассказывай, что у вас там?

— Да ничего хорошего. Он теперь романы про упырей пишет! Съездили за материалом, — невесело ответил Олег.

— Ну и как, вас там упыри не съели?

— Попытки были, но мы отбились, — Хомут вымученно улыбнулся.

— Зря так далеко уехали. Могли бы ко мне зайти. У меня родители из вас бы кровь выпили, не отходя от кассы.

— Что у тебя опять случилось?

— Ты же знаешь, как обычно. Пора мне за ум браться. Хорошие отметки это очень важно. Оценки с первого курса в диплом идут, а я уже на четвертом. И так далее. Короче, сосут мою кровь и упырями не зовутся.

— Сейчас же каникулы?

— У кого каникулы, а кому осенью досдавать. Правда, они об этом не знают.

— Кофе будешь?

— Нет, не хочу. Ты бы мне лучше кружку пива предложил. Кстати, пойдем пропустим по одной?

— Потом еще по одной? Хватит! Только этим каждый день занимаюсь. Сегодня перекур!

— Ну, ты вечером идешь или нет?

— Ниче хоть?

— Да так себе. На безрыбье и рак рыба, — он улыбнулся. — Да ничего вообще-то.

— Ничего или совсем «ничего»?

— Посмотришь — увидишь.

— Черт с ним, пойдем пивка врежем, перекур завтра устрою.

Они вышли. И пошли в ближайший пивбар. В зале почти все столики были заняты. Взяв четыре кружки жигулевского и пару желтых чахлых чехоней (засоленных еще при Адаме), они прошли в самый конец к столику с одним стулом. Слава сходил еще за одним.

— На улице лето, а пиво мерзопакостное! — попробовав, произнес Хомут. Они его специально что ли где-то прячут? Ждут, когда испортится.

— Ничего, пить можно, — ответил Слава. — Все «там будем».

— К такой рыбе другого пива и не положено, — усмехнулся Хомут. Однако, допивая вторую кружку, он добавил: — Хм, пиво странная вещь. Когда начинаешь, выбираешь — хорошее, плохое. А когда вторую допиваешь — «идеал».

— Я тебя понял, — произнес Слава, вставая. И принес еще четыре.

Александр шел около памятника Космонавту, когда навстречу ему выплыли Олег со Славой.

— Откуда это вы такие теплые?

— Да в баре по кружке пива пропустили, — ответил Слава, икая. — А сейчас совершаем моцион. Уже две остановки пробежали.

Хомут слегка осоловело ляпнул:

— Ну, как там с кровососами?

— Как раз сегодня ночью собрался идти на кладбище, — ответил Александр. — У них там должен быть сбор. Пойдете со мной? — Он посмотрел на Славу.

— Нет, у нас сегодня деловое свидание. Встречаем американских послов, с серьезным видом ответил Слава.

— Ну что, очко жим-жим? — продолжал напирать Александр.

— Да ты что? Я хоть один могу пойти. На спор? — произнес Слава, шатаясь.

— На спор да навеселе каждый сможет. А ты так рискни, не дрейфь!

— За так не пойду. За спасибо пойду. А ты. Хомут, пойдешь?

— Нет, у меня голова болит, — ответил Хомут, трезвея.

— Слава, я к тебе в одиннадцать часов зайду. Вы как раз догуляете.

— А что так поздно? Мы часов в десять освободимся. У меня будем.

— Раньше идти смысла нет. Весь момент после двенадцати начинается, хоть нервы пощекочем.

— Ладно, заходи. Только смотри, чтобы там ведьмы с чертями плясали, а то обижусь, — бросил он, уходя.

Полная луна, прорываясь сквозь облака, слабо освещала дорогу. Черная гладь озера предостерегающе отражала прибрежные деревья. Тропинка, плавно обогнув озеро, привела в густой орешник. Кроны, обняв друг друга, превратили тропинку в тоннель. Почти в абсолютной темноте они медленно, нащупывая ногой каждый шаг, приближались к кладбищу. Протяжно прокричала какая-то птица. Ей басом отозвался филин. Лес, живя своей жизнью, издавал шорохи и неясные звуки. Александр шел впереди, Слава сзади.

— Саш, если сейчас кто-то появится, мне будет больно об этом вспоминать, — произнес Слава, храбрясь.

— Не бойся, я сам боюсь, — пытаясь разрядить атмосферу, произнес Александр. Совсем рядом прошелестели чьи-то шаги. Александр насторожился.

— Что это? — не выдержал Слава.

— Не знаю. Ты крещеный?

— Нет.

— А ты не боишься, что все это не сказки?

— Живы будем — не помрем. Хватит страху нагонять. Итак мурашки по спине бегают. Иду, и кажется, кто-то за спиной идет. Оглядываться бесполезно. Тебя-то еле вижу. Глупость, конечно, приятного мало. Хорошо хоть острые ощущения за бесплатно.

— Куда путь держите? — раздалось за спиной. Они резко обернулись.

— За такие шутки и по шее мало, — голос Славы немножко сипел.

— А я за вами от самого дома шел, вы и не замечали, — голос Хомута звенел от удовольствия. Они шли уже довольно долго. И страх постепенно исчезал. Луна стала чаще проскальзывать среди деревьев.

— Хомут, расскажи ему, зачем я иду на кладбище, у тебя это лучше получится.

— Ну, Слава, — Хомут слегка замялся, потом продолжил: — Короче, помнишь, тогда на даче, я про упырей рассказывал? Александр считает, что они есть на самом деле. Как лунатики, в которых сначала не верили. В общем, такие же, только кровь сосут. У ниx чего-то не хватает, вот они у других и берут.

— Да-аа, — с сомнением произнес Слава. Дальше шли молча. Тоннель как-то вдруг кончился.

Вокруг серебрились памятники. Кресты, кое-где покосившиеся, тоскливо поскрипывали. Они сразу оказались уже в глубине кладбища. Молодые березки мягко шелестели над могилами. Тени от решеток выписывали на дороге между могил сложные ковры. Могилы без оград и надгробий неприятно темнели. Маленький детский холмик, без памятника, весь заросший травой, спокойно хранил свою трагичную тайну. Они подошли к цветастой металлической ограде, открыли калитку. Около могильного холма, с двумя раскинувшимися крыльями, стоял маленький столик с огибающей его лавкой. Александр уселся за стол спиной к могиле, остальные — напротив него.

— Держите, — Александр вытащил из сумки и протянул каждому осиновый кол, себе взял флакон со святой водой.

-. Это зачем? — спросил Слава, оценивающе рассматривая заостренную палку.

— На всякий случай. Теперь сидите тихо!

В тишине в ушах возникает звон. Луна, появляясь и исчезая, таинственно ожидает чего-то. Начинают слышаться различные мелодии и неясные, едва различимые голоса. Поле закапанных мертвых оживает. Сердце активно желает, чтобы его услышали, настойчиво стучит в висках. Колья в руках непрерывно поворачивают мысли в одну сторону. Слегка поблескивающие глаза наводят неприятные подозрения. Где-то осыпался грунт, тела непроизвольно вздрогнули. В звучащей тишине взлетающая птица громом ударила по голове. Карр-кар-каа-арр!

— Если мы так еще полчаса посидим, то точно свихнемся, — произнес Слава. В сторожке залаяла собака. Лай перешел в тихий скул. На соседней могиле что-то упало. Жуткий невыносимый страх настырно полез в душу, сея вызывающую дрожь панику. За оградой появилась и исчезла тень. Игра света в этом состоянии истолковывается однозначно, хотя в большинстве случаев неверно. Где-то вдали скрипнула ограда.

— Я пойду домой, — произнес Слава.

— Иди, — ответил Александр.

Слава передумал.

— А если они не помогают? — спросил Хомут, с сомнением разглядывая колышек. Никто не ответил. Осуждающе смотрела фотография со странного памятника. Анютины глазки настороженно замерли в ожидании. Напряжение возрастало.

— Пойдемте, — произнес Александр, стараясь говорить спокойно. — Нужно обойти кладбище.

— Зачем? — почти в один голос воскликнули Олег со Славой.

— Какой смысл так сидеть и дрожать. Ни мы никого не видим, ни нас, произнес, вставая, Александр. За ним, на секунду замявшись, встал Хомут.

— Я не пойду. Здесь останусь, вас подожду, — недовольно произнес Слава. — Делайте, что хотите. Мне надоела эта затея.

Александр молча открыл сумку, достал колышек и, открыв калитку, вышел. Хомут поплелся за ним. В проеме обернулся:

— Я не буду закрывать калитку, а то потом будет тебя трудно найти.

— Не закрывай. И пусть упырь приходит. Я его в гости жду. Добро пожаловать. Милости просим! — выпалил Слава с плохо скрываемым раздражением.

Они пошли по лунной дорожке, мимо свежевскопанных могильных ям, зияющих зовущей темнотой. Вдоль холмиков с камнями вместо памятников. Обходя кучи скрюченных, разлагающихся венков и прочих, отслуживших свое, похоронных принадлежностей, в гнетущей зябкой, прихватывающей влажным ночным холодком тишине, угнетающей легким, едва слышимым эхом собственных шагов. Птицы время от времени, испуганные незваными гостями, мстили громом хлопающих крыльев. В сторожке протяжно была собака. Что-то невесомое стянуло горло и «успокоило» сердце.

— Пора назад, — глотая слюну, произнес Александр. — Зря мы его одного оставили.

— Ты на самом деле уверен, что действительно видел? — вспоминая прошлое, спросил Хомут.

— Я видел, как тебя сейчас, — его глаза блеснули в лунном свете. Возвращаясь, они ускорили шаг. — Хомут! Ты ничего вон там не видел?

— Вроде тень какая-то промелькнула.

— Давай живей!

Они побежали. Подойдя к калитке, Александр почувствовал смутное, забытое еще в детстве чувство чего-то непоправимого. Войдя, они не обнаружили никаких изменений, все было по-прежнему. Не хватало самого существенного. Слава исчез.

— Куда он подевался? — спросил Хомут.

— Будем надеяться, что сам ушел.

— Давай отсюда уйдем. Это становится уже неинтересным.

— Ладно, пойдем. Все равно скоро рассветет.

Им вслед смотрели немножко потревоженные анютины глазки.

По аллее они уже бежали. Ветки хлестали по лицу, корни хватали за ноги. В ушах нарастал грохот погони. Уже шлепая по городу. Хомут тронул Александра за плечо. Он резко повернулся и брызнул в него святой водой.

— Ты чего, я только хотел колышек в сумку положить.

— Извини, перенервничал.

Приближающаяся заря уже начала белить небо. Недолгая летняя ночь, сопротивляясь, приготовилась сдавать позиции. Они разошлись и направились по домам. У подъезда Александр брызнул себе в лицо водой, чтобы привести нервы в порядок. Стало легче. Он с силой рванул дверь и влетел в подъезд. Мощная пружина со стуком захлопнула дверь. Две сильные руки, оторвав его от пола, бросили на стену. Еще не придя в себя от удара, он почувствовал новый удар ногой в живот. Согнувшись от резкой боли, получил коленкой в подбородок. Сознание медленно, все более слабо фиксируя мощные многочисленные профессиональные удары, поплыло из реального мира.

Очнулся Александр от боли в скуле. Никого рядом не было. Не было также сумки и наручных часов. Он встал и чуть не упал, едва успев схватиться за поручень. Левая нога отекла и не слушалась. Держась за перила, он побрел домой. «Хорошо хоть так». Вымученная улыбка мелькнула на обезображенном ударами лице. Тихо войдя домой и пройдя в спальню, не раздеваясь, упал на диван. Силы покинули его, и он забылся неспокойным сном.

Привкус песка на языке. Свежевскопанный окоп и кусок бирюзового прямоугольного неба. «Что я здесь делаю?» Медленно поднялся и, подтянувшись на руках, вылез. Солнце лениво светило сквозь прозрачные облака. Аккуратные могилы благоговейно берегли чьи-то сны. Озираясь по сторонам, лихорадочно приходя в себя, он усиленно тер голову, вспоминая, как оказался в такой ситуации. «Они ушли. Я сидел за столом. Потом встал. Подошел к фотографии на памятнике. Что-то меня напугало. Что было дальше? Я обернулся. Ничего не увидел. Присел на корточки. Около памятника стояла рюмка с водкой».

Он медленно шел по аллее, вдруг резко вздрогнул и громко произнес:

— Тьфу ты, черт.

«Что было после этого? — Он зло пнул молоденький подберезовик. — За ограду я не выходил. Это точно. Дернуло же меня пойти с этими придурками».

— Татьяна! — окликнула мать. — Где твой суженый запропастился?

— Не знаю. Он и раньше исчезал на два-три дня.

— Смотри в оба, а то разное бывает, — улыбаясь, произнесла Антонина Васильевна.

— Со мной не бывает! — Татьяна рассмеялась. Надев туфли, она выскользнула за дверь.

Выйдя из подъезда, она столкнулась со Славой. Он прошел, не поздоровавшись. «Странно», — она обиженно надула губки. Затем решительно повернулась и пошла к Александру. По пути мужчины оборачивали головы.

Кто-то что-то спрашивал, она, не замечая, проносилась мимо. Обтягивающие черные брюки, обнимающие прекрасные ноги, распахнутая летняя курточка поверх маечки с глубоким вырезом, в обрамлении прекрасных длинных темных волос, развевающихся от ветра, с серьезным выражением лица, так не вяжущемся к прекрасным чертам, она очаровывала окружающих, не прилагая к этому ни малейшего труда.

— Татьяна! — остановила ее Лада, широко улыбаясь.

— Здравствуй, Лада. Как поживаешь? — Она улыбнулась в ответ.

— Прекрасно. А ты как? Говорят, замуж выходишь.

— Да вроде, — невесело ответила Татьяна.

— А что случилось?

— Александра третий день не вижу. Пришел, сказал моим родителям о свадьбе и исчез. Сейчас иду к нему.

— Это не страшно. Я так рада за тебя! Когда свадьба?

— Мы еще не решили точно. Осенью, наверное, в середине. А у вас как с этим?

— Не думали пока об этом. Вначале нужно кончить учиться, — ответила Лада.

— Ты куда сейчас?

— На рынок. Шмотки посмотреть. Делать все равно нечего. Загорать уже надоело. Сегодня вечером идем со Славой на день рождения к его родственникам каким-то. Ты завтра что делаешь?

— Не знаю. Приходи, поболтаем.

— Ладно. До завтра!

— До завтра!

Войдя в подъезд, она резко вбежала на третий этаж и позвонила двумя длинными звонками. Дверь открыла мать.

— Здравствуйте! Александр дома?

— Здравствуй! Заходи, Танюша, — произнесла она тепло. Он в спальне, не вставал еще. — Буди! Хватит дрыхнуть.

Татьяна прошла в комнату Александра. Он лежал на нерасстеленном диване в кроссовках, на животе, повернув голову к стене.

— Ты что это до сих пор спишь! — воскликнула она капризно. — Уже одиннадцать часов. Вставай!

Он зашевелился. Затем медленно, не поднимая головы, сел. Поднял тяжелую голову, как бы пытаясь проснуться. Резким женским движением она одной рукой схватилась за грудь, другую поднесла ко рту, подавляя крик. Все лицо Александра представляло собой распухшую маску. Застывшие ручейки крови от разбитых бровей дорисовывали глаза. Синева на переносице, переходя на отеки под глазами, раздула их как сдобу. Губы увеличились так, что было не видно кончика носа. Спутанные запекшиеся в крови волосы довершали картину. Человек, сидящий на диване, был не похож на Александра.

— Что с тобой? — произнесла она изумленно.

— Не знаю, — ответил он. Попытавшись встать, вскрикнул и, чтобы не упасть, сел обратно.

— Кто тебя так? Что случилось? Где ты был три дня?

Он не понимающим взглядом посмотрел на нее. Окончательно проснувшись, произнес:

— Здравствуй, Танюша. Как все болит, ты бы знала. Голова как после крутого похмелья.

— Да что же все-таки случилось? Скажешь ты, наконец? — прокричала она выходя из себя.

— Зашел вчера в подъезд. Кто-то стукнул. Потерял сознание. Видать, попинали для приличия. Очнулся, никого нет. На руке часы отсутствуют. Вот и все.

— А где ты был три дня? — произнесла она, явно не веря.

— Ну, вообще-то два. Позавчера ездил к Хомуту. Надо было материал собрать. А вчера дела были.

— И с кем вы там ма-те-ри-ал собирали? — спросила она с сарказмом, явно собираясь обидеться.

— Да брось ты. Иди лучше ко мне. — Он приглашающе протянул руки.

— Вот еще! Посмотри на себя в зеркало. — Она обиженно отвернулась. Александр подошел, пытаясь не наступать на больную ногу, обнял ее за талию и прижал к себе.

— Ну что ты, маленькая. Успокойся.

— Исчез и ни слуху ни духу, вернулся страшней приведения, — обиженно произнесла она. Сложила руки на груди и деланно попыталась его оттолкнуть. Ты меня совсем не любишь.

— Ты же знаешь, что это неправда, дорогая.

— А почему сегодня твой друг со мной даже не поздоровался?

— Кто? — спросил Александр, встрепенувшись.

— Слава, кто же еще? Шел как маньяк, меня чуть не сбил. А прикинулся, будто не замечает.

Александр отпустил Татьяну. Подошел к телефону, приложил трубку к уху и набрал номер.

— Алло! Это я, Александр. Куда ты вчера делся?

— Куда вы делись? Я вас ждал, ждал. А потом…

— Что потом? — быстро спросил Александр.

— Что потом! Что потом! Проснулся в могиле. Вот и все. Может у меня стресс со страху произошел? Не нравится мне вся эта история.

— Мне тоже. Ладно, я к тебе сегодня зайду. Хотя нет, лучше ты ко мне приходи!

— Почему?

— Да мне здесь в подъезде по «чайнику» настучали. Вид не для слабонервных. — Александр старался говорить как можно бодрее.

— Нет! Сегодня нет! — в трубке послышались гудки. Александр задумчиво положил трубку.

— Татьяна! Я хочу с тобой серьезно поговорить!

— О чем хочет поговорить со мной живая мумия? — все еще сердясь, но уже явно желая помириться.

— Наверное, это покажется странным, но надо тебе поверить в это, — он немного задумался и продолжил:

— Помнишь, когда мы ездили на шашлыки, Хомут рассказывал про упырей?

— Да. Что-то о кровососах, — ответила она, явно думая о другом.

— Ты в последнее время ничего не замечала за собой?

— О чем ты?

— За последние несколько дней я пережил несколько странных моментов. Сначала у Хомута на даче мне приснился сон, будто пришел человек с горящими глазами, я в него из бутылочки со святой водой брызгаю, брызгаю. Утром проснулся — бутылочка под подушкой пустая. Вчера я, Слава, Хомут вошли на кладбище. Там оставили Славу, он не хотел идти, на скамейке у могилы. Сами пошли обходить кладбище. Когда вернулись — его не было, осталась только сумка. Сейчас к нему звонил. Говорит, ничего не помнит, проснулся в могиле на кладбище.

— О чем ты, Сашенька?

— Подожди! Я не сказал еще самого главного. — Она испуганными, наивными глазами посмотрела на него. — Татьяна, за эти два дня… — он задумался. — Я твердо узнал, что упыри есть. Что это реальная болезнь, а не бредни. И что этим можно заразиться. Увы, я стопроцентно знаю, что тебя заразили!

— Меня? — она искренне удивилась, а затем посмотрела на него участливым взглядом.

— Сашенька, я, конечно, больна. Но, может, тебе стоит хорошенько выспаться?

— Конечно, было трудно надеяться, что ты поверишь. Тогда ответь мне на несколько вопросов, только сразу отвечай, не думай, хорошо?

— Хорошо, — согласилась она с вздохом.

— Скажи, тебе за последние дни снились кошмарные сны?

— Нет.

— А до этого?

— Снились.

— Было такое, будто голова начинает вращаться по спирали со страшным звоном?

— Да, несколько раз.

— Было страшно и непонятно от чего?

— Да, — она стала слушать более внимательно.

— Тебе снились во сне упыри?

— Да.

— У тебя было чувство, что это не сон?

— Да, — она расплакалась и бросилась к нему. Он ласково прижал ее к себе, она доверчиво прильнула к нему.

— Таня! Я люблю тебя. И чтобы ни случилось, буду с тобой. Я хочу помочь тебе и только поэтому этим занимаюсь. Все будет хорошо. Если можно заразиться, значит можно и вылечиться.

— Тогда, на даче, мы спали с Ладой. Я проснулась от того, что кто-то терся об меня головой. Открыв глаза, я увидела — мужчина, я так подумала, целует Ладу в шею, с наслажденьем причмокивая. Потом он поднял свои блестящие глаза, схватил меня и укусил. Я проснулась. А теперь подумала: а сон ли это? Может, мы оба сумасшедшие, — произнесла она уже твердо. — Что ты собираешься делать?

— Главное, чтобы лицо до свадьбы зажило, — он улыбнулся. — А насчет этого надо подумать. Возможно, надо сходить к экстрасенсу. Они, говорят, делают разные вещи, которые превосходят наши представления о мире.

— Делай, как знаешь. Я буду тебе помогать. И не исчезай.

— Ладно. Давай пока забудем об этом.

— Давай?

— С такой физиономией все равно на улицу не выйдешь. Не только упыри, люди разбегутся.