Поверженные правители

Глава 21 СВАДЕБНЫЙ ОБЕТ

Переступая порог, я думал, что окажусь на опушке леса, что увижу поджидающую меня мечтательную Миеликки под летним покрывалом и рысь, растянувшуюся у ее ног.

Но я очутился в мраморном коридоре, шагнул на скользкий гладкий камень. Проход гулко звенел эхом. В высокие проемы по обеим сторонам лился свет. Вдали бормотали голоса. Звучали торопливые шаги спешащих по своим делам мужчин и женщин.

Вопль, за ним смех. Звон бронзы о бронзу. Одобрительные крики и снова смех. Меня окружали звуки, и я понял, что оказался во дворце, а поняв это, внимательнее всмотрелся в высокие изваяния, выстроившиеся вдоль коридора: воинственные боги и пышно одетые богини, высеченные из камня цвета начищенной меди или зеленого, как старая бронза. Все головы повернуты вперед, взгляды у одних опущены, у других направлены вбок, у третьих устремлены в небо над высокими потолками.

Я сразу понял, куда попал.

Дворец Медеи из кедра и зеленого мрамора, выстроенный Ясоном в Иолке в годы после похода за золотым руном.

— Ты помнишь меня? — спросил слабый голосок за спиной, и я быстро, почти испуганно обернулся. Там стояла девочка, темноглазая, с хитрой улыбкой, в зеленом плаще. Волосы цвета воронова крыла заплетены в длинные косы и сколоты на плечах, откуда свободно спадали до пояса. — Ну же?

В памяти что-то дрогнуло, но…

— Нет. Не помню. А должен?

— Ты плыл со мной, Мерлин, — хитро прищурилась она. — В Колхиду. Ты должен меня помнить. Мы плыли в Колхиду за руном. С Ясоном и его недочеловеками.

И опять что-то шевельнулось в памяти.

— Ты хочешь сказать — с полубогами.

Большая часть первой команды Ясона была набрана в срединном мире между землей и небесами.

Девочка рассмеялась.

— Я хочу сказать — с полулюдьми. Божественная половина не воняет. Божественная половина не нуждается в мытье. — Она запнулась. — Впрочем, разбойник есть разбойник, даже если он ублюдок кого-то из богов.

— Они были отважными людьми. Поход был опасным и успешным. Мы захватили то, что искали.

Она с горечью рассмеялась:

— И объелись лотосом.

— Кто ты?

Она приложила палец к губам:

— Ты был таким тихоней, в свой черед работал веслом, охотился, наблюдал, слушал, собирал. Ты думал, я не узнаю тебя? Думал, я не знала, кем ты был или, вернее, кто ты есть?

— Кто ты?

Она с улыбкой взяла меня за руку:

— Подсказка: до меня здесь была дикая старуха с гористого островка на юге от Греческой земли. Богиня дикарей. Не так уж легко, скажу я тебе, было отделаться от нее. Ясону это удалось! До нее? Нимфа. До нимфы? Еще одна визгливая покровительница с гор на востоке. Баабла. Та была больше орлица, чем женщина. И домом ей служило орлиное гнездо на башне, что стремилась дотянуться до звезд. Ну же, Мерлин, ты должен уже узнать меня!

Я признался, что узнал.

— Да. Афина, наша покровительница на Арго.

Она три раза размеренно хлопнула в ладоши.

— Молодец. Хотя порой вам улыбалась моя мать, Гера.

— Но ты просто девочка!

— Просто эхо, — поправила она. — Когда Афина покинула корабль, здесь осталась эта малая тень. Остались тени всех его хранительниц, кроме той дикарки, Укротительницы. Как страшно! Иные тени так стары, что стали тише шепота. Мы все теперь живем в меркнущем мире. Мы спим, и играем, и мечтаем. Но всего этого не слишком много. Слишком стары, слишком далеко зашли. Вот что я такое: эхо, шепот, мечта. Но сейчас Арго пожелал, чтобы я показала тебе то, о чем ты забыл. Он вызвал меня назад. Ты был в отлучке, когда это случилось, упражнялся в магии, хотя вскоре вернулся к Ясону.

Она пробежала мимо меня, поманив за собой.

Дворец гудел и гремел звуками. От игры света на мраморных стенах коридор казался живым.

Она провела меня в парадное святилище — просторный зал с высокими потолками и стенами, сложенными из толстых кедровых бревен. В центр зала вел лабиринт из гранитных столбов, порой высоких, как корабельные мачты. Медея воссоздала колхидское святилище, но вместо расщелины между валунами и деревьями здесь блестел янтарно-зеленый мрамор.

В самой середине зала возвышался вставший на дыбы белый каменный баран, в шесть раз выше человеческого роста. В вытянутых передних копытах он держал широкий медный сосуд. Его рубиновые глаза косили в стороны, рога были увиты золотыми нитями. Пасть разинута. Поток расплавленной бронзы изливался из горна в его голове, собираясь в сосуд.

Внутри этого громадного каменного изваяния слышался шум механизма, втягивающего остывшую бронзу обратно в горн, чтобы опять превратить ее в «слюну божества».

Медея, хотя и усвоила греческие обычаи, оставалась по наследственному праву жрицей Овна.

Звон тамбуринов и нестройные причитания женщин, горестная песнь, внезапно завершившаяся пронзительным воплем, подсказали мне, что обряд подошел к концу. Медея с Ясоном вышли из-за столбов рука об руку. Медея в черных с зеленью колхидских одеяниях, с пышной юбкой колоколом, груди прикрыты длинным широким нагрудником с зеленым и золотым узором, сделанным из дубленой бараньей шкуры. Нижнюю часть лица скрывала вуаль из лазуритовых бус; черные волосы навиты на высокий тонкий конус из кедрового дерева. Ясон, напротив, был в простой шерстяной тунике земледельца, правда, разукрашенной, но отнюдь не царской. И в одной сандалии. На шее у него, на золотом ожерелье, висел амулет в виде маленького кораблика из синего кристалла.

Но выглядел он опрятным: борода подстрижена и тонкой линией окаймляет подбородок, волосы собраны в пять тугих косичек, приколотых к голове. Глаза блестят, улыбка довольная. Таким запомнился мне Ясон в нашу первую встречу: молодым, дерзким, жадным и самоуверенным.

Я вслед за ними покинул Зал Овна. Один раз Медея чуть обернулась, словно прислушиваясь.

Неужели она сознавала мое присутствие? Она должна была знать, что я в нескольких днях пути от них, у оракула. Но неужели она уловила эхо будущего?

Тень Афины, дух-дитя скакал вприпрыжку рядом со мной.

— Тебе, кажется, со мной неловко, — угадала она.

— Нет. Просто я запутался.

— Оттого что я маленькая? Все боги когда-то были детьми. Все боги когда-то были двумя большими богами, пыхтевшими в объятиях друг друга. Боги наделены умением продвигаться взад и вперед по собственной жизни. Ты тоже почти умеешь это. Разве нет? Ты меньше мужчина, чем большинство из вас.

— Прошу прощения?

Она засмеялась своей оговорке.

— Я хотела сказать: в тебе больше чего-то другого, чего-то странного, чего-то от Времени.

— Да, я такой. Куда мы идем?

— Подсматривать за ними, — хихикнула девочка. — Подсматривать, как они… обнимаются? Я достаточно изящно выразилась?

Я остановился.

— Это касается только их.

— Тебе не хочется посмотреть?

— Нет.

— Чепуха! Ты только и делаешь, что подсматриваешь. Я знаю тебя, молодой старец. Ты никогда не стесняешься подсмотреть, если думаешь, что можешь так что-то узнать. И я тоже. Даже когда я настоящая, а не тень. — Она добавила, поддразнивая: — Вот уж не думала, что ты так застенчив, Мерлин.

И я не думал.

Конечно, не застенчивость удерживала меня. А память о любви к Медее. Моей любви к Медее. Но Афина-эхо потянула меня за руку, и мы пошли дальше по коридорам к спальне колхидской жрицы и ее изголодавшегося греческого завоевателя.

Свита Медеи — опытные женщины и юноши с пушком на подбородках — засуетилась, захлопотала, заканчивая привычные дела: наполнить тазы водой, маленькие золотые кубки — вином, расправить складки ткани над постелью: открытую палатку из цветных полос, скрывающей под собой ложе.

Нагая Медея была прекрасна: ее вид, воспоминания о ней молотами стучали у меня в голове. Она была такой бледной рядом со смуглым волосатым Ясоном. Когда они обнялись, когда прервался первый поцелуй, он отвернулся от меня, опуская Медею на ложе, но глаза Медеи нашли мои глаза, и движение ее губ беззвучно поведало, что она знает о моем присутствии. Она встретила мой взгляд из глубины прошлого, и в ее глазах была теплота, а потом снова ярость волчицы, и она прижалась к мореходу, раскинувшись под его сильным, но нескладным телом.

Зачем она привела меня в их собственную комнату в миг, принадлежавший только им двоим? Что задумала Афина? Девочка прижала палец к губам:

— Сейчас будет разговор. Арго хочет, чтобы ты его услышал.

Ясон дотянулся до чаши с вином и осушил ее. Комнату продувал приятный прохладный ветерок. Медея лежала у него на груди, поглаживала по бедру, тихонько напевала.

— В следующее полнолуние, — заговорил он, проводя рукой по ее волосам, — я отплываю на Арго в любую часть океана, в какой можно найти для тебя дар твоей мечты. Свадебный подарок. Куда угодно, если пути туда не больше двух недель. Дольше я не перенесу разлуки с тобой.

— Что ты надумал? — спросила она, легонько поддразнивая. — Надеюсь, не второе руно? Одного корабля, набитого овчинами, мне хватит на всю жизнь.

Он рассмеялся:

— Мы выгодно их распродали — все, кроме руна из храма.

Колхида изобиловала овчинами с золотыми песчинками, налипшими на шерсть при промывке золота в горных реках. Ясон со своими аргонавтами перед бегством из Колхиды загрузили пять десятков таких шкур и сбыли их, пробираясь по рекам на юге Гипербореи, еще до того, как вышли в Керуанское море у Стохиад.

— Нет, — продолжал он, — я думал о восточных землях, о стране зороастрийцев. Они там творят настоящие чудеса.

Медея не дрогнула:

— Нет! Это совсем ни к чему. Хватит с меня рунных камней и волшебных камней. Слишком тяжелое имущество.

— Ну и хорошо, тогда поближе к дому, на берегах Иллиума. Колесницу, на которой прекрасный легконогий Ахилл семь дней и ночей волочил тело Гектора вокруг стен Трои. Ее до сих пор видят на равнине: тень героя яростно гонит коней, и труп все еще привязан поводьями. Тому, кто прикоснется к проносящемуся мимо телу, открывается ненадолго вход в Нижний Мир. Я соберу свою команду, подстерегу колесницу с ее бешеным возничим и поймаю их.

— Нет, — возразила Медея, — пусть духи живут как привыкли. Им ведь ничего другого не осталось. Кроме того, в который из нижних миров открывается доступ? Их ведь много, а мир Ахилла меня вовсе не привлекает. Подумай еще.

— Тогда на восток. Опять к Стохиадам. Там длинный берег, дикие золотые пески, за ними густые леса и холмы. Я слышал, там часто возникает видение: огромный город шатров и палаток, собрание народа из разных миров и времен, беспорядочный шум и обряды. С каждым рассветом люди из города спускаются к океану, чтобы омыться и умилостивить Посейдона. С помощью маленьких волшебных коробочек они на огромном расстоянии общаются с предками, а иные, говорят, — с потомками из далекого будущего. Я соберу команду, и Арго привезет тебе такую коробочку.

— Общение на расстоянии дается трудно, — согласилась Медея, — и обходится дорого. Но мне не так уж хочется общаться с предками. А мои потомки? Имя им — легион, думается мне. Твоим тоже. Что еще предложат мне твои верные разбойники с тобой во главе?

— А чего хочешь ты?

Она насмешливо рассмеялась, целуя его в подбородок.

— Не тебе пришла эта мысль, Ясон. У тебя и нет собственных мыслей. Одна только жадность влечет тебя в походы. Кто-то из твоей команды оказался более догадлив, а ты подхватил его мысль, как ворона хватает кости.

Ясон улыбнулся, признавая свое поражение:

— Тисамин. Он, кажется, знает весь мир. И еще Мерлин. Он подсказал несколько идей. Он много странствовал.

Медея заинтересовалась:

— Скажи, что предлагал Мерлин?

— Он говорил о горах на западе, окруженных почти непроходимыми дебрями. Глубокие ущелья прорезают холмы, и из тех ущелий змеями уходят вглубь земли извилистые пещеры. Он рассказывал о картинах на стенах тех подземных залов. Они пребывают в темноте, но оживают, если внести свет. Овладеть картиной и животным, изображенным на ней, — значит овладеть духом самого животного. Они бегут сквозь время. Крепкие узы тянутся от первых животных к самым последним: конь, бизон, волк, медведь, звери из породы кошачьих. Последние из этих существ еще в непостижимом будущем. Я с радостью вырублю для тебя из камня одну из тех картин.

— Оставь их в покое, — сказала Медея. Она побледнела, словно от испуга, и на лбу ее пролегли морщинки. Она отстранилась от Ясона, припоминая: сон, медленно поднимаясь на поверхность сознания, дразнил ее, не даваясь в руки.

— Ты их тоже знаешь, — понял удивленный Ясон.

— О них, о них. Я знаю о них, и их следует оставить на месте.

Он не успел ничего сказать, а Медея уже стряхнула тяжелые мысли.

— Мне не нужен свадебный подарок, Ясон. Ты достаточно одарил меня, когда спас от жителей Колхиды и привез сюда. Мне ничего больше не нужно.

— Я настаиваю. Должно быть что-то, что я мог бы добыть, отметив миг нашей любви.

— Тогда я знаю, что это. — Она склонилась к нему, обвела пальцем вокруг его лица. — Привези мне чашу песка с твоего любимого берега — берега, где ты причалил и нашел счастье и приключения. Из места, куда ты хотел бы вернуться, теперь уже со мной. Принеси мне эту чашу песка. Большего мне не нужно.

— Слишком легко, — пренебрежительно отказался Ясон. — Это можно исполнить за один день. Что-нибудь другое.

Утомленная Медея обняла ладонями его лицо и поцеловала его.

— Что ж, хорошо. Привези мне чашу ледяной воды из озера, в котором ты, склонившись, чтобы напиться, видел отражение полной луны. Мне этого довольно. Я стану пить из нее и думать обо всех лунах, которые мы еще увидим вместе с тобой.

— Опять слишком просто, — настаивал Ясон. — Я видел луну в сотнях озер. До ближайшего всего полдня пути через холмы. Ты должна пожелать чего-то такого, чтобы добыча стала для меня испытанием!

Он начинал сердиться. И она тоже.

— Что ж, очень хорошо, — резко проговорила она. — Плыви к длинному острову на юге, к острову меда и лабиринтов. Там живет человек, которого считают богом, богом-творцом. Он создает механизмы и механические лабиринты, работает с огнем так, как еще не умеют греки. Я слышала, что сам Зевс побывал в той стране, чтобы спросить у него совета. Его слава достигла даже Колхиды, но время и расстояние затмили правду о его искусстве. Кроме правды о том, что он очень опасен. У меня есть карта, на которой отмечено его убежище. Он всегда привлекал меня, хотя я никогда не знала наверняка. Но если он существует, то я знаю, где он существует: в трех дня пути под парусом к югу отсюда. У меня есть на него свои планы: я стану держать его здесь, и мне будет перед кем показать себя и у кого учиться, пока ты гоняешься по морям за добычей. Такой свадебный дар покажется тебе подходящим? — Она склонилась к нему и поцеловала чуть ли не с издевкой.

У Ясона уже разгорелись глаза.

— Я доставлю этого человека, этого Мастера.

Медея рассмеялась, покачала головой, приложила палец к его губам.

— Ты никогда не найдешь его, Ясон. Я дразнила тебя! И я не хотела бы подвергать тебя опасности из-за какого-то свадебного подарка.

— Дразни, сколько хочешь. Я доставлю его тебе, и ты сможешь выстроить для него свой собственный лабиринт.

Медея вдруг вздрогнула, сжала его лицо ладонями, стараясь поймать его беспокойный взгляд. Им уже владел азарт кровавой охоты. Морской охоты.

— Нет! Я просто дразнила! Я говорила то, что думаю: принеси мне только чашу песка и чашу лунной воды, и больше ничего не надо.

Муж отвел ее пальцы от щеки, встал и улыбнулся.

— Их тоже принесу, — сказал он.

Бежав из Колхиды, Медея прихватила несколько своих сокровищ.

С двумя служанками она ограбила собственное святилище, собирая горстями вещицы и амулеты, награды и секреты своей долгой жизни. Всю добычу она положила в три мешка и понесла на Арго. Первый мешок застрял в скалах, когда три женщины бежали к кораблю, а потные голые мужчины уже сталкивали его в море. Служанок расстреляли из луков, когда люди, посланные приемным отцом Медеи, который приказал любой ценой остановить беглецов, выбежали на гребень утеса. Царь Колхиды даже не догадывался, кто она и откуда явилась. Но он привык полагаться на ее пророчества.

Пропал еще один мешок.

Третий мешок кто-то из аргонавтов забросил на палубу, когда Арго, уже подхваченный отливом, отходил от берега.

Уже потом, на полпути через океан, после того как Медея убила и расчленила своего «брата» и сбросила куски его тела за борт, чтобы задержать корабли преследователей с отцом мальчика на борту, собиравшего останки для достойного погребения, — свалился за борт третий мешок. Один только Тисамин, одаренный быстрым разумом и могучими легкими, додумался спасти его. Большая часть содержимого утонула в темных глубинах. Тисамину удалось вынести на поверхность немного — даже ребенок мог бы унести. Это были фигурки, черепки и раковины из золота, бронзы и камня, и Медея с благодарностью приняла их.

Не зная, сколь ничтожную часть сокровищ удалось спасти, она свирепо стерегла остатки. Перед ней лежал еще долгий путь, но в конце его она установила их в новом святилище, в своем храме, в Зале Овна в Иолке.

И среди двадцати семи уцелевших даров снов была бронзовая карта Крита.

Теперь она показала ее Ясону. Он щурился, рассматривая значки и письмена: резьба была мелкой и сложной.

— Все здесь. Все, что тебе нужно знать. Не спрашивай, как попала ко мне эта карта. Я видела ее во сне, я призывала ее, и она появилась. Мне говорили, что в мире всего три таких. Одну хранит сам Мастер. И по одной он дал каждому из своих сыновей. Его сыновья погибли. Рассказывают, будто Икар упал с неба, когда отказали его крылья. Он ударился о землю близ Кизика, недалеко от Симплигад, «сходящихся скал». Его брат Раптор вознесся так высоко, что исчез за луной.

— У него были крылатые сыновья?

— Крылья создал для них отец. Он послал их искать землю над землей. Им предстояло стать его глазами и ушами, наблюдать жизнь за звездным пологом. Так рассказывают. Эта карта — от упавшего сына. И на ней показаны входы в лабиринт. И где искать пещеру Дисков. А найдя пещеру Дисков, ты наверняка найдешь в ней Мастера. У него там мастерская. Вот.

Медея пальцами взяла Ясона за подбородок, подняла его лицо, пристально всматриваясь в глаза.

— Но, Ясон, с меня вполне хватит песка и воды, — тихо сказала она. — Частицы твоего сердца, частицы жизни, которой ты жил до меня. — Она поцеловала его. Поцелуй был страстным, но она резко отстранилась. Ясон ответил ей холодно.

— Не уходи так скоро, — упрашивала она. — Погоди немного. Спешить некуда.

Но она уже знала, что все слова напрасны.

Ясон подушечкой большого пальца поглаживал золотую пластинку. Он уже рвался в путь. Он чуял приключение.

— Я велю перенести это на кожу, на большой кусок кожи, — сказал он. — На бычью кожу, чтобы было легко рассматривать. Ты получишь своего Мастера. С помощью Арго и его команды, даже без взбалмошного Геракла, я доставлю это чудовище в твое святилище. Ты получишь свадебный дар. Обещаю.

Улыбка Медеи (как показалось мне, призраку, подсматривавшему за ними) была загадочной.

Афина окутала спальню вуалью скромности и с озорным смешком простилась со мной взмахом руки. Она первой убежала по коридору. Я пошел за ее развевающимся зеленым плащом. Она свернула за угол, к высокой узкой двери, отделявшей мраморный дворец от обжигающего зноя улицы, но когда я выскочил на светлый двор, ее уже не было. Тень исчезла.

Остался только шепот тени.

— Ты все еще в сердце Арго, Мерлин. Теперь посмотри, что было после свадебного обета. Я тебе больше не нужна. Арго проведет тебя в следующие недели.

Побитый штормом, но с надутым попутным ветром парусом, Арго летел к темным горам Крита. Сам Зевс, казалось, вышел приветствовать его черным взбаламученным небом, проливным дождем и золотыми вспышками, открывавшими в прорывах облаков иззубренный край земли.

Ясон с Тисамином искали в скалах проход в бухту и наконец нашли.

Спустить парус, снять мачту и выложить весла, чтобы замедлить опасный бег корабля по бурным волнам к бухте, где тонкий цветной мазок подсказывал полоску берега, позволявшую причалить… Все глаза всматриваются в воду, выискивая скрывающиеся под туманом и бурунами рифы. Арго раз-другой ударился о подводные камни, но богиня благополучно провела его к берегу и выбросила на гребень прибоя, корабль накренился, и несколько аргонавтов вылетели за борт. Однако в дело уже вступили весла, и со следующей волной корабль надежно утвердился на суше.

Корабль обвили канатами, и, поминая затерявшегося в вечных поисках приключений Геракла, двадцать мужей вытащили судно за полосу прибоя и надежно закрепили, словно выброшенного из глубин левиафана. С подветренного борта на растяжках от мачты натянули парусину, устроили укрытие от ветра. Ясон, собрав четыре больших камня, соорудил алтарь и наполнил его огнем. Юный Мелеагр, все еще жадный до подвигов, пробился сквозь ураган вглубь суши, нашел там стадо коз и сбил утяжеленной на конце веревкой козленка. Ясон принес его в жертву Посейдону в благодарность за удачное плавание. Потом с костей срезали полоски мяса и поджарили над костром.

Посейдон принял жертву. К восходу буря улеглась. Облака спешили на восток, солнце согрело берег и промокших, потрепанных мореходов.

Укрепив Арго на песчаных берегах, Ясон вернулся на палубу. Остроглазый Линкей, хранивший карты Крита, срисованные с бронзовой таблички, теперь развернул одну из них. Он взирал на кожу сверху, как сокол, парящий над холмами и долинами.

— Где мы высадились? — спросил Ясон.

— Где-то здесь, — сказал Линкей, указав на изрядный кусок северного побережья.

— Точнее нельзя?

Линкей достал тонкую сланцевую линейку, размеченную рисками. Приложил ее так и сяк, что-то подсчитал в уме… Долго соображал…

— Мы здесь, — наконец твердо повторил он, отмерив тот же самый длинный отрезок береговой линии.

Акает вмешался:

— Отсюда в глубину острова уходят три долины, и все они встречаются у города, зажатого холмами и окруженного пещерами. Одна из них наверняка и есть пещера Дисков.

Ясон кивнул.

— И до Диктейской пещеры тоже недалеко, а к ней нам нельзя приближаться. Она наверняка хорошо охраняется, даже если старика Грома нет дома. — Он улыбнулся себе в бороду.

Мелеагр, тыча пальцем в кожу, сказал:

— Глядите, если эти отметки значат то, что мне думается, тут в каждой долине по мастерской. По всему этому проклятущему острову разбросаны мастерские. А прятаться он может в любой из них. Которую нам искать?

— Он окажется где-нибудь рядом с городом, — твердо сказал Ясон. — Если Медея не просчиталась, мы найдем его там. По ее словам, он уже стар и редко заходит в пещеры. А если он все же сбежал в холмы, выследить его будет нетрудно.

— Откуда ты знаешь? — поморщился Идас.

— Медея сказала.

— Медея сказала, Медея сказала! — Идас был явно не в настроении. — Ей-то, во имя Грома, откуда знать?

— Я ей верю. Она знает больше меня, а я не спорю с опасными женщинами. А тебе не советую спорить с опасными мужчинами.

Снова заговорил Мелеагр:

— Все пещеры связаны между собой. Если верить Эолерону, этот Мастер за один шаг попадает из одного конца острова в другой. Ты так же проворен, Ясон?

Ясон, раздосадованный возражениями, грохнул кулаком по карте и набрал в грудь побольше воздуха.

— Мы здесь ради добычи, — сказал он. — Так давайте искать добычу! Сделаем то, за чем явились. Нечего слушать сплетни волшебников, даже таких хороших, как Эолерон. И не обращайте внимания на байки, которыми оброс этот островок. Старик Гром — Зевс — родился здесь? — Он в притворном ужасе уставился на Мелеагра. — Да ну? Неужто ты в это веришь? Когда мы вошли в устье Даан, после бегства с руном из Колхиды, после бешеной гребли через то великое море, мы повстречались с истригийцами. Помнишь? Те утверждали, будто Зевс родился из черного камня, упавшего с неба и хранившегося в медном сосуде двадцатью поколениями. Сосуд лопнул и выпустил молодого бога только после того, как одну крестьянку растянули на его круглой крышке и изнасиловали родные братья. Этому тоже верить? Чему вообще можно верить, когда речь идет о Повелителе Грома? — Ясон с наслаждением бросал вызов божеству, блестящими глазами вглядываясь в полосу рассвета, каждую минуту ожидая увидеть черную тучу, из которой грянет гром.

Тучи таяли вдали. Ясон издевательски усмехнулся небесам и повернулся к своей команде.

— Нет. Этот человек, этот Дедал, любит свою бронзу и гордится своими дисками. Мы найдем его там, где тайна зарыта глубоко-глубоко.

— Что за диски-то? — спросил Мелеагр. — Они опасны?

— Не знаю. Мне все равно. — Ясон проницательно взглянул на Мелеагра. — Опасны? С каких это пор ты дрожишь перед опасностью? — Не слушая оправданий обиженного Мелеагра, он продолжал: — Пусть даже эти диски — колеса, на которых вращаются звезды, мне все равно! Пусть на них записана память двадцати тысяч поколений! Мне нет дела. Пусть на них записана во всех подробностях наша будущая жизнь и сроки смерти — меня это не касается. — Он потрепал юношу по щеке. — Я ничего не понимаю в дисках. Пусть другие ими занимаются. Но Медея захотела получить измыслившую их голову и тело, на котором держится эта голова. Чтобы забавляться с ним на свой лад. Она хочет вскрыть его разум, как ребенок вскрывает птицу, чтобы рассмотреть, как бьется ее сердце. На свой лад! И ее желание будет исполнено. Она получит свадебный дар. Создателя дисков. Его бьющееся сердце. А остальное, не считая попутной добычи и трофеев…

Последние слова были встречены радостными возгласами.

Ясон усмехнулся:

— А больше мне ничего и не надо.

Оставив пятерых товарищей сторожить Арго, Ясон повел остальных вверх по речному руслу, отыскивая в окрестных холмах приметы сходства с рисунком карты. Скоро они нашли их: залитую кровью рощу с разбросанными частями звериных тел, поклеванных воронами, но все еще достаточно свежих, чтобы навести на мысль о недавнем жертвоприношении. Высокое каменное изваяние Госпожи Змеи поднималось из гущи оливковых деревьев. Глаза статуи были пусты и всевидящи. Живые змеи лениво сворачивались кольцами на ее обнаженной груди, греясь на солнце. Каменные змеи в ее руках были раскрашены яркими красками, красной и зеленой, и вполне могли сойти за живых.

Это святилище было отмечено на карте из сна Медеи. Аргонавты теперь знали, что подъем по этой долине приведет их к пещере Дисков.

Днем позже они стояли на гребне невысокого холма, глазея на огромный город, через который протекала блестящая река. Кругом вздымались холмы. Город кружил головы. Высокие ступенчатые здания, облицованные черным камнем, видимо, были храмами. Все прочие постройки ослепляли буйством красок. Взгляд блуждал между ними, как в лабиринте, а земля у них под ногами ритмично вздрагивала, наводя на мысль о скрытом под ней механизме, недоступном их пониманию. Если зрелище и встревожило аргонавтов, они не выказывали тревоги. Жесткие взгляды обшаривали город.

— Река. И судоходная, — мрачно заметил Идас. — Мы могли бы поберечь ноги. У меня мозоли на подошвах от этих проклятых камней. — Он поднял вверх сносившиеся сандалии.

— Река на карте не отмечена, — сказал Ясон. — Тому должна быть причина. Эти места не предназначены для гостей.

— Может, и так. Но надо послать кого-нибудь за Арго. Я не хочу пешком добираться обратно.

Ясон вдруг вскинул руку:

— Чувствуете?

— Что чувствовать? — спросил Тисамин.

— За нами следят.

— Откуда?

— Откуда-то… оттуда, с гор. Ну-ну. Ближе, чем мы думали.

Глава 22 МАСТЕР

На тропе, огибавшей подножие его горы, прорезавшей лес и уходившей вдоль реки, часто можно было видеть движение, так что цепочка мужчин, целеустремленно двигавшихся внизу, его не встревожила.

Скорее всего, охотники, хотя цвет их туник — красное на черном — не походил на обычные цвета охотничьих отрядов, рыскавших по здешним холмам и лесам в поисках разнообразной добычи. В них имелась еще одна странность, но она была ему не видна. Они шли с луками и копьями, не поднимая глаз на ложную пещеру, скрывавшую уходившую вглубь земли полость. Шли по своим делам.

Все же на всякий случай он послал пронзительный призыв двум сторожевым псам. Их длинные худые деревянные спины поднялись над подлеском, где они спали, свернувшись. Бронзовые морды быстро обратились к пещере и снова опустились: оба зверя начали спуск к тропе, один позади отряда, другой впереди. Они не набросятся, если люди не свернут с тропы.

Удовлетворенно кивнув, Мастер вернулся к прерванному делу.

При первых проблесках рассвета он заметил падающий с неба огонь, который опускался к западу яркой полоской на темном небе, такой прямой поначалу, что он чуть не принял его за обычную упавшую звезду. Но вот огонек повернул к нему, словно встрепенулся во мраке, направляясь в сторону утренней зари, и скрылся в рассветных тенях над землей.

Раптор, бросавший эти диски из той части Срединной Земли, где он опустился, с каждым броском обретал не только точность, но и дерзкую смелость. Что бы ни происходило там, в невидимых далях, оно явно торопило, не допуская промедления.

Морское дно вокруг острова было усеяно упущенными снарядами Раптора. В горах на западной оконечности лежали еще сотни дисков, так и не найденных Мастером. В тех землях властвовала Укротительница, и проникнуть в ее кишащие чудовищами владения в поисках бронзовых дисков всегда было сложно.

Сейчас же Мастер прошел сквозь гору по вьющемуся проходу, выходившему точно в той стороне, где в середине зимы садится солнце.

Он взвалил тюк на плечи, подобрал крепкую палку, чтобы опираться на спуске, и клеточку с пчелами. Крошечные создания, предчувствуя новое поручение, расправляли крылышки. Клетка позванивала от ударов их бронзовых головок и хрустальных ячеистых глаз. Потом они успокоились.

Спустившись на дно долины, Мастер выпустил разведчиц, и пчелы, гудя и переливчато вспыхивая на свету, разлетелись в разные стороны.

Он шел точно на запад.

Вскоре одна пчела вернулась, дважды прожужжала над его головой, затем опустилась на землю и начала кружиться словно в танце. Всмотревшись в переплетающиеся петли ее пляски, Мастер понял, куда упал диск. Он свернул в сторону и пошел на запах горелого дерева.

Диск он нашел врезавшимся в ствол осины. Бронза почернела от падения с небес, но, протертая тканью, скоро открыла узор, извивающийся по обеим сторонам пластинки.

Мастер некоторое время рассматривал цифры и знаки. Многие рисунки были ему знакомы, но появились и новые, а это требовало новых толкований. Да, новых толкований и, значит, новых знаний о Срединной Земле.

И быть может, на этот раз он найдет долгожданное послание, несколько значков, в которых узнает собственное имя, и цепочку знаков, содержащих личное письмо отцу от мальчика, которого он научил летать и потерял в последнем ослепительном взлете.

Он тщательно завернул диск и пошел обратно в горы. Пчелы одна за другой отыскивали его и возвращались в клетку, спокойно усаживаясь на дно.

Было уже далеко за полдень, надвигающиеся с севера и запада облака затмили небо. Лес беспокойно шумел. Его гора вырастала впереди: с виду не более как заросший лесом скалистый обрыв, хотя привычный глаз различал на нем игру теней там, где входы и выходы в подземный лабиринт вдыхали свежий воздух и выдыхали каменную сырость. Эти узкие расщелины, подобно рыбьим жабрам, могли закрыться от случайного прохожего или открыться, заманивая и глотая неосторожного зверя.

Звери!

По шее пробежали колючие мурашки. Сотни тончайших бронзовых волосков, вживленных им себе в спину, подавали сигналы тревоги, указывая на юго-восток.

Укротительница!

Он позволил себе утратить бдительность. Ушел на запад в одиночку, без защиты. Но она уже больше поколения не засылала своих чудовищ так далеко на восток. Еле слышно шуршали змеи, ее наводившие страх любимицы. А другие создания ее ярости неслышно подкрадывались из-за деревьев.

Он бросился бежать. И на бегу выпустил пчел, всех, кроме одной, послав их против настигающих его колец, когтей и челюстей. Последнюю пчелу он отправил предупредить псов и одновременно издал высокий свист, неслышимый призыв, хотя и подозревал, что до дома еще слишком далеко.

Бег его ускорился, когда заработали усовершенствованные мышцы и сухожилия ног. Он открыл свое сердце и усилил позвоночник, отсек все ненужные ощущения. Лес, ручьи, камни, скалы и колючие заросли словно уменьшились для него, и он прорывался сквозь них и над ними, сердце качало кровь, ноги ступали без ошибки, в голове звенела отвлекающая песня, пронзительная мелодия разума, ложившаяся за его спиной как обманный след, который должен сбить с толку и устрашить зверье Укротительницы.

Мастер начинал ощущать свой возраст.

Он упал ничком у пруда и стал пить воду, чтобы влить в себя новые силы. Когда рябь на поверхности улеглась, он уставился на седые промокшие пряди, спадавшие по сторонам его испуганного исхудавшего лица. Его взгляд встретился с глазами, блестящими, как у ребенка, но все, кроме глаз, выдавало разрушительное действие времени. А потом лицо его преобразилось в синюю обезьянью маску, мерзкую рожу из кошмара, выкованное ужасом уродство, дитя природы, порожденное изуродованным чревом. Создание Укротительницы.

Он мгновенно вскочил и снова бросился бежать, но поймал себя на том, что карабкается по крутому откосу к гранитному гребню.

Слишком высоко! Не удержаться!

Он беспокоился напрасно.

Семь темных теней сорвались с каменного гребня, меркнущий свет блеснул на бронзе и влажной пене, стекавшей из их разинутых пастей. Его псы услышали зов, повиновались ему и теперь с лаем и ворчанием устремились на охоту за тварями Укротительницы.

Мастер перевел дыхание и бессильно приник спиной к жесткому валуну. Сквозь обертку он нащупал новый диск и посмотрел на вечернюю звезду, уже ярко загоревшуюся на небосклоне.

Охота, казалось, длилась целую вечность, но наконец его гончие псы вернулись к нему: изодранные, исцарапанные, обожженные, опутанные цепким плющом и утыканные шипами. Они, пыхтя, легли к его ногам и стали следить голодными взглядами за хозяином. Отдышавшись, принялись выдирать из себя шипы и срывать лианы, яростно щелкая зубами в злобе на это природное оружие.

— Хорошая работа, — прошептал каждому из них Мастер. — Вы избавились от ее жутких творений. Хорошая работа. Ее — слишком стары. Мои — новые, сильнее. Хорошая работа, звери мои. Мои звездные звери.

Каждый по очереди устремил на него обожающий взгляд и снова занялся приведением в порядок шкуры.

Позже, когда Мастер возвращался в пещеру, стражи бежали за ним, рыча и вылавливая мелкую лесную добычу: воспоминания дикой свободы, которой их бронзовые тела никогда не знали. Каждый из них вернулся на свое место. Мастер хорошо сделал их. В тихие минуты, когда от них не требовалось службы, им снилась жизнь, по образцу которой их изготовили.

Мастер вернулся в мастерскую — в малую мастерскую вблизи главной пещеры — и поместил диск на полированный камень, служивший ему для работы. Резные знаки на стене отражались в камне розовыми и зелеными бликами. Темный диск с последними известиями заставлял его склоняться все ниже, все глубже уходить в его тайны.

И тогда-то он услышал тихое эхо шагов в глубине горы и осознал, что в его пещеру кто-то вторгся и теперь обследует ее.

Как они сумели обойти сторожей и подобраться так близко? Второй раз за день его застали врасплох!

Он неслышно подобрался к выходу из пещеры.

Пятеро пробирались между механизмами, обнажив мечи и опустив щиты, на их жестких лицах — любопытство к невиданным ими созданиям. Один, высокий и властный на вид, раскрутил колесико диска и засмеялся его басовитому гудению. Теперь Мастер осознал, что еще отличало их от местных жителей.

Судя по странным прическам, по мечам и круглым разрисованным щитам, они были из Греческой земли.

Они чуть не весь день стерегли подножие горы, подражая движениям и повадкам охотников, каждый в свой черед урывая случай взглянуть на пещеру, оценить подходы и ожидавшие их опасности.

Подъем ко входу в пещеру был труден; другого Ясон и не ожидал от создателя лабиринтов. Остроглазый Линкей выстроил в уме карту запутанных троп. Мера предстоящих опасностей выяснилась достаточно скоро, когда два пса из кедра и бронзы, злобно рыча, набросились на пришельцев, норовя порвать их в клочья.

Закаленный в огне Иофест знал толк в металлах. До того как откликнуться на зов сновидения и присоединиться к походу аргонавтов за руном, он был подмастерьем у Гефеста. Работая у горна, любимый ученик бога-кузнеца свалился в самый жар и пролил себе на живот расплавленную бронзу. Иофест вырвал смертоносный металл из тела мальчика, швырнул бронзу обратно в огонь и только после этого открыл один из желобов для промывки руды, чтобы остудить его раны и свои обожженные руки.

В благодарность Гефест наделил руки Иофеста способностью плавить бронзу одним прикосновением. Теперь этот человек с дубленой кожей бросился навстречу сперва одному, затем другому псу и расплавил ощеренные морды. После этого уже нетрудно было нашарить мечами под их деревянной шкурой лубяные сердца.

Новые ужасы ожидали аргонавтов на подъеме, но для этих людей, победивших так называемых гарпий — вонючих ящеров, мучивших несчастного слепого Финея, который в знак благодарности направил спасителей на верный путь к руну; победивших войско мертвецов, взошедших из посеянных «зубов дракона» царя Аэта; перепевших «поющие головы» в геркинейских рощах; срубивших тевтонский «Иг Драсалит» прежде, чем чудовище из чащи в верховьях реки Даан успело выдернуть корни из земли, — для них изобретения Мастера казались простыми и грубыми, хотя и привлекательными.

В них чувствовалась работа воображения. Но им не одолеть было Ясона и его команду полулюдей, хотя Акасту и Мелеагру стражи нанесли смертельные раны.

— Совсем как встарь, — с улыбкой вздохнул Ясон, вступая вместе со спутниками под своды пещеры.

Теперь они крались через владения Мастера, дивясь и радуясь как дети высоким изваяниям и странным устройствам, наполнившим подземные залы. Одни механизмы предназначены были для полета, другие умели ходить. Точеное дерево и кованая бронза преобладали в них, но глаза у многих состояли из множества хрустальных ячеек, а головы больше напоминали стрекозиные, нежели собачьи. И еще части конечностей, и цельные конечности, и жар от пламени, горевшего в пузатых котлах, суженных кверху.

Диски заворожили Ясона. Когда он их раскручивал, они издавали глубокий мягкий звук, подобный голосу в далеком сновидении. Они были сложены так, что стоило раскрутить один, как начинали вращаться все, и пока они не замирали, в воздухе звучало нестройное неземное пение. И в те короткие мгновения, когда трепещущий стон наполнял пещеру, механизмы начинали вздрагивать, словно стремились ожить.

— Молот Гефеста! Что это за штуки? — беспокойно шепнул Тисамин.

Ясон задумчиво рассматривал одну за другой бронзовые пластинки.

— Не знаю. На них что-то нарисовано. Кое-что я узнаю — люди, идущий человечек, шлемы с гребнями, корабли, башни, созвездия. От других у меня голова идет кругом. Никогда не видывал подобного.

— Это голоса из мира за пределом мечты.

Ясон обернулся, пораженный прозвучавшим у него в ушах голосом. Тисамин и все остальные тоже развернулись, мгновенно выхватив из ножен мечи и прикрывшись щитами.

— Кто здесь? — грозно спросил Ясон.

Последовало долгое молчание. Потом тот же тихий голос отрывисто, по слогам произнес:

— Собиратель этих голосов. Вам, кто бы вы ни были, выпала редкая честь. Вы слышали мир, существующий невидимо и неведомо, меж землей и небесами.

— Где ты? — спросил Ясон. — Покажись.

Его голос эхом разнесся в пещере. Аргонавты уже выстроились в круг для обороны, и глаза их обшаривали каждую темную щель в камне. Снова долгое неуютное молчание.

— Кто вы? — спросил тот же голос уже жестче. — Что вы такое? Что делаете здесь? Что вы сделали с моими созданиями?

— С какими созданиями?

— С моими сторожами. С собаками и коршунами.

— Они напали на нас. Мы их перебили. Они не оставили нам выбора.

— Лжец! У вас был свободный выбор. Как долго я трудился над ними! Они бы прогнали вас, но не тронули, если бы вы оставались на отмеченном пути, на охотничьей тропе. Но вы не на охоту собрались.

— О нет, на охоту! — мрачно проговорил Ясон.

— Мы уже не одни, — сказал Идас, указывая в глубину пещеры, и аргонавты, звеня оружием, развернулись навстречу видению.

Он был высоким и тощим, длинноволосым, с запавшими щеками. Длинная туника его переливалась красками, которые издревле связывали с этим островом: различные оттенки морской синевы, изумрудная зелень, алый цвет крови и зари. Но глаза его были серыми и твердыми. Из-под насупленных бровей он разглядывал стоящих против него мужчин. Поджав губы, уверенно, не скрывая гнева, он шагнул ближе.

— На этом острове есть создание, — отчетливо выговорил он, — имеющее вид женщины. Ужасное. Ужасное создание. Рожденная из лесных трясин, Хозяйка всех диких и древних, посвященных мертвой грязи под ногами. Она умеет вызывать змей и голубей единым дыханием. Такова одна из ее коварных уловок. Она всеми силами стремится уничтожить все, созданное мной. Тщетно. Она видит во мне осквернителя своей земли. Я со своей стороны хотел бы выкорчевать ее из зловонного чрева земли. Мы оба обречены на поражение: она и я. Друг против друга. Но в том, что не удалось ей, преуспели вы. Вы погубили многолетний труд. Эти псы были мне дороги. Они мне служили. Не было нужды — никакой нужды — убивать их. Вы хоть понимаете, о чем я говорю? Сомневаюсь. Кто вы? Чего хотите? Отвечайте быстро, мне еще делать новых собак.

— Меня зовут Ясон. Сын Эсона. Служитель Афины. Из Греческой земли. А это моя команда, моя маленькая дружина.

Мастер подступил ближе, пристально всмотрелся.

— Я узнал в вас греков, но тебя, Ясон, не узнал. Я слышал о тебе. По какому случаю, не припомню.

— А я слышал о тебе. Тебя зовут Дедал, не так ли?

— Да. Ты произносишь непривычно, но это так.

Что-то было в осанке Мастера, в его лице. Он казался одновременно взволнованным и озабоченным. Его проницательный взгляд притягивал Ясона.

— Зачем вы сюда пришли? Зачем так старались найти меня?

— Чтобы пригласить тебя вернуться на Греческую землю. Познакомиться кое с кем, кто слышал о тебе и тобой восхищается. Она желает беседовать с тобой о чарах и колдовстве, о делах, недоступных пониманию такого простого человека, как я.

Мастер вдумался в истинный смысл его слов.

— Приглашение от вооруженных воинов, — с горечью проговорил он.

— Нам повезло, что мы оказались при оружии, — напомнил ему Ясон.

Он вложил меч в ножны и опустил щит на пол. Аргонавты последовали его примеру.

— Откуда я тебя знаю? Откуда я тебя знаю? — повторял изможденный старик.

Теперь Ясон понял, что видит отражение Дедала в зеркале, но где находится сам отраженный, определить не удавалось.

— Он повел нас в поход за руном, за золотой шкурой овна, — с гордостью объявил Идас. — Рассказ о нем уже разнесли четыре ветра, о нем поют поэты, его повторяют сами боги.

Слова Идаса еще звучали в сводчатом зале, когда диски начали вращаться, одни быстро, другие медленней. Заунывный звук наполнил пещеру. Он набирал мощь, становился нестерпимым.

Образ Мастера пропал. Казалось, он нахмурился и шагнул назад, в темноту.

Трое аргонавтов подхватили щиты и бросились бежать к выходу из пещер. Но Ясон с Тисамином остались на месте, снова вооружившись и с тревогой поглядывая на клонящиеся к ним машины. Когда Тисамин заикнулся о поспешном отступлении, Ясон покачал головой.

— Останься со мной. Должен отыскаться путь в эту гору.

И снова сменился сон Арго, его воспоминание, его речь ко мне сквозь эти мучительные для него сновидения. Как он увидел Ясона с его людьми у Мастерской на горном склоне? Быть может, он питался снами-воспоминаниями самого Ясона на обратном пути с Крита к Иолку, когда трюм корабля наполнился козами, вином, добычей. А еще там был гневно кричащий человек.

Тот человек — Мастер — прошел сквозь путаницу шахт и переходов, созданных им же, и теперь смотрел на Арго. На севере лежала Греция. А за спиной — шорох движения человека, которому решимость помогла избежать всех ловушек в лабиринте.

Ясон напугал Мастера. Но теперь, увидев корабль на берегу, он расслабился. Корабль был знакомым. Союзником и старым другом. Теперь он лучше вспомнил слышанную когда-то историю похода за золотым руном священного овна. Ясон плыл на корабле, построенном из дуба, взятого в святилище Зевса в Додоне. Богиня Афина одолжила старому кораблю свой голос и взор.

Но перед Мастером ясно представало его судно, которое предшествовало этому кораблю и на котором он несколько лет был капитаном. Судно, уносившее его ночными дорогами в незабываемый Нижний Мир. Судно, в полной мере развившее его дар.

Он звал его Эндая, что на грубом языке этого острова означало «бесстрашный проводник». Он содрал с носовой части фигуру вопящей гарпии, Укротительницы, завладевшей кораблем, когда тот разбился у ее берегов. Он заменил ее более ласковой спутницей. Вошел в его Дух и встроил в него то, что даровало ему большую силу, более проникновенный взор и нечто, по чему он томился…

Он отворил деревянному другу воспоминания прежних времен и обратил смутные грезы корабля в осязаемые воспоминания. Он воскресил корабль, тысячелетиями странствовавший по рекам и океанам по прихоти капитанов, далеко не всегда достойных его.

Они провели вместе не так много времени, но это время полностью изменило жизнь человека. Он сумел прикоснуться к позабытым источникам памяти. Обрел свободу от гнета лабиринтов. Он мимолетно ощутил вкус тех чудес, испытать которые дано было лишь его сыновьям, одному более, чем другому (бедный Икар пропал вместе со всеми дарами отца); зато другой — Раптор — и по сей день постигает неведомые миры.

Теперь он удалился от берега и отыскал путь к Мастерской в Диктейской пещере. Отсюда с помощью дисков он послал преследователям призывный сигнал, и Ясон осторожно выбрался к нему. За ним по пятам следовал его остроглазый хитроумный спутник. Оба изготовились к бою.

— Опять оружие? Вечно оружие!

— Я чую океан, — сказал Ясон. — А мы гнались за тобой не больше времени, чем нужно, чтобы ввести коня в загон. Запутанные здесь переходы.

— Это так. И ты прав. Океан рядом, как и твой корабль. Я тоже знаю этот корабль. Я звал его Эндая. Забыл, как назвал его ты. Афина?

— Арго.

— Да, конечно. Конечно, Арго. Потому что мастер-корабельщик — кажется, Аргос? — врезал и вбил в его киль додонский дуб. Он лишил его половины прошлого, заменив сильнейшими чарами Греческой земли. Он теперь сам — вещий корабль. Да. Конечно.

Ясону стало любопытно. Он убрал меч. Его спутник (вроде бы Тисамин? Это имя мимоходом назвал Ясон) тоже разоружился и очень усердно оглядывал мастерскую. Его больше интересовали старые знаки и карты времени, но, может быть, они просто притягивали его, как волка — свет и как притягивали самого Мастера, когда он увидел их впервые. Второй осторожно спросил:

— Ты знаешь Арго? Ты на нем плавал?

— Я его освободил, — тихо поправил Мастер. — Он не был тогда таким величественным, он был побит и разбит морем, краска потускнела, глаза потухли, парус в лохмотьях. Палуба прогнила, весь корабль гнил, но отчаянно цеплялся за воспоминания, и Дух его светился сквозь борта, пробитые непогодой и небрежным обращением. В нем еще оставалось старое дерево — крепкое дерево, кто-то когда-то построил его с любовью. Однако от нового остались одни заплаты. Он был в запустении. Его выбросило на западный берег острова, во владения Укротительницы — ужасной женоподобной твари, — и она использовала его… нечто, сохранившееся в нем.

— Тот шаг сквозь время. Переход в другие миры.

— А, ты знаешь.

— Дух корабля.

— Дух корабля, — эхом отозвался Мастер. — И как любой переход, этот тоже мог быть заброшен. Я помог отчистить его. Сбросил за борт все, что в нем было мерзкого, всех темных покровительниц, набитых в его Дух. И чудовищных тварей Укротительницы. Я сделал корабль снова чистым. Я вернул ему дикое дерево, древнюю красоту. Я даже подглядел его рождение.

— Рождение? — усмехнулся Тисамин. — Разве корабли рождаются?

— Корабли строятся.

— Да, конечно.

— Этот корабль выстроил мальчик. Твой Арго — тот же корабль, но постаревший, обретший глубину трудами многих капитанов, многих создателей, многих плотников. Теперь Арго стар и, без сомнения, станет еще старше. Но хотел бы я знать, насколько молодо его сердце?

— Достаточно молодо, — ответил Ясон. — Я понятия не имел, что у него такая долгая история. Я буду рад принять тебя на борт, Дедал. Взойди на борт как друг и как гость. Один, если хочешь. Возобнови старое знакомство.

Мастер чуть попятился. В лице этого грека, в его глазах светилась искренность. А его спутник все еще осматривался с трепетом и излишним любопытством.

Рука Ясона была пуста, ладонь открыта. Он говорил о том, как рад будет Арго снова увидеть старика.

— Его мачта расцветет розами при виде тебя.

Как же хотелось ему снова шагнуть в Дух корабля! Он поместил туда нечто, потайное устройство, которое — он знал — принесет кораблю долгую жизнь в морях и откроет путь к морям неведомым. Но то устройство было грубым, состряпанным наспех, со страстью и грубой силой. И оно не было испытано. Хранится ли оно там до сих пор?

Как ему хотелось знать!

Но этот Ясон…

Его лицо, его глаза лгали, скрывая охотника в его груди. Волка в брюхе. Кота в его ногах. Коршуна в холодной расчетливой душе.

Доверять этому человеку нельзя.

Тут Ясон полез в кошель на поясе и извлек из него маленькую металлическую пластинку, кусочек бронзы, покрытый зеленой патиной. Не поднимая глаз на Мастера, он произнес:

— Я принес тебе дар. Он очень мал. Быть может, он ничего не стоит. Но он твой, если он тебе нужен. Я вижу, что это карта, карта твоего острова, но знаки ничего не говорят мне.

Мастер принял бронзу. Сердце его, казалось, было готово вырваться из груди, в голове было легко и пусто. Разглядывая металл, он вспоминал Раптора, своего милого сына Раптора. Как мальчик стоял на краю обрыва, испытывая новые крылья, натягивая предплечьями жилы и тяги, заставляя сгибаться и двигаться великое изобретение, вшитое в его тело. Как он ловил ветер, поймал его, как крылья расправились под воздушным порывом и он полетел своей дорогой.

Мастер держал в руках карту, полученную от отца. Большие пальцы гладили металл, запоминая, как слепец запоминает значки, выдавленные на глине, обратный путь к земле, на случай, если пламя Срединного Царства выжжет ему глаза.

— Где ты ее нашел? — спросил Мастер.

— Она упала на землю, — отозвался Ясон, — близ Колхиды, за Симплигадами. И с множеством других предметов была подобрана и доставлена в мой город Иолк. В Греческую землю.

— Ты знаешь, что это такое?

— Узнаю карту твоей страны. Сделанную из бронзы. Больше ничего, кроме того только, что моя подруга, пожелавшая увидеться с тобой, думала, что тебя это заинтересует.

Мастер стиснул карту в руках. Он протер металл вощеной тканью, которой обычно счищал ржавчину и налет, так что стали видны знаки. Да, путеводитель Раптора. Никаких сомнений.

Вот они оба и вернулись к нему — его прощальные дары сыновьям, две карты, изготовленные как одно целое и разрубленные надвое.

— Благодарю тебя.

Ясон, как видно, обрадовался, что его дар принят.

— Надеюсь, ты отправишься с нами в Греческую землю. Обещаю доставить тебя обратно, когда вы с моей подругой устанете обсуждать дела Иных Миров.

— Нет, — ответил Мастер. — Только не в Греческую землю. Туда я не вернусь. Привези сюда свою подругу, если хочешь. Но я останусь здесь.

— Она будет разочарована…

— Кто она?

Ну, конечно! Колхидская колдунья! Он теперь целиком вспомнил историю Ясона. Жрица. Она поклонялась Овну. Наследница тайн, столь же древних, как деяния Мастера. Встретиться с ней было бы чудесно — и опасно.

Все это он сказал Ясону, и грек не скрыл разочарования. Впрочем, он тотчас же улыбнулся и повернул к выходу из пещеры.

— Мне еще надо дождаться возвращения троих наших — твои кедровые зверюги убили двух других! Я не держу на тебя зла. Но пока я их жду, если тебе вздумается навестить Арго, повторяю — ты мой гость. И его гость. Когда вся команда соберется, я отчалю, с тобой или без тебя, коль уж тебя не уговорить.

Ясон с Тисамином начали долгий спуск по склону к тропе, проложенной вдоль реки, выходящей к морю, где лежал на гальке корабль.

Мастер смотрел им вслед. Потом обогнал их, выйдя через лабиринт туда, где море билось о скалистый берег и Арго, опутанный парусиной и канатами, вздрагивал перед надвигающейся бурей.

Он сразу узнал гостя. Тот почувствовал его зов.

Глава 23 СВАДЕБНЫЙ ДАР

Он сразу узнал Мастера. Тот почувствовал его зов. Море взъярилось за то время, пока он шел к кораблю. Аргонавты собрались в кружок у костра. С минуту Мастер забавлялся мыслью присоединиться к ним, но они увлеклись своими чашами и настоями и жались к огню, чтобы укрыться от непогоды. Он взобрался по веревочной лесенке, стараясь не шуметь, и спрыгнул в трюм между тюками, бочонками, запасными веслами и парусиной. Он точно знал, куда ему нужно, и осторожно приблизился к порогу.

И удивился, потому что никто не ждал его. Тут должна быть проводница: Афина или ее мать Гера. Малая частица греческой богини должна стеречь порог Духа корабля. Но его сразу встретила пропеченная солнцем пустыня, горячий ветер запорошил глаза пылью. Между камней виднелись узловатые деревца и сухие травы. Пахло незнакомыми растениями. Вдали звенели бубенцы, быть может привязанные на шеи коз. Протяжно, назойливо зудели рога, в их зычном гуле не слышалось никакого порядка. Мастеру стало не по себе. Он радовался порядку. Он опасался беспорядочно устроенной природы и хаоса, созданного людьми, подражавшими ее миру.

Тогда он окликнул корабль, назвал его Дух по имени, как звал, когда сам был капитаном. Ответа не было. Он снова позвал, на сей раз — Арго. И сперва неясно в горячей дымке, потом яснее, когда ветер развеял марево, он увидел…

Маленькое подвижное дитя в старинной одежде, с чумазым от пыли личиком, наспех связанные пучки волос высветлены солнцем до оттенка золотистого каштана. Глаза горят яростной зеленью, руки совсем малы. Она держала в них флягу для воды и прямой костяной нож. И она внушала робость. И казалась опечаленной.

Она почувствовала его недоумение.

— Кого ты ожидал увидеть? — спросила она.

— Не знаю. Быть может, греческую богиню. Или мой колосс.

— Твой колосс здесь. У тебя за спиной. Ты сделал его недолговечным.

Мастер обернулся. Маленькая странная фигурка из дерева и бронзы сидела в каменном кресле, чуть склоняясь вперед, сложив руки между колен, понурив голову, словно в дреме или в отчаянии. Светлая бронза, смешиваясь с твердой полированной древесиной, горела так же ярко, как в день, когда она ступила на этот корабль, но Мастер сразу понял, что изваяние мертво. Да никогда и не было живым. Просто хитроумная игрушка, механизм, на дисках которого — она была полна дисков, крошечных дисков, сцепленных между собой, — должна была записываться жизнь корабля. Вращаясь, они говорили друг с другом, потому что он устроил так, чтобы при соприкосновении знаки на них сменялись, превращаясь в осмысленную историю.

Как видно, он хотел слишком многого. Не разобрался, как следовало бы, в небесных дисках, присланных Раптором. Не понял природы шифра.

— Я старался, — сказал он.

— Она была чудесная, — отозвалась девочка с горящими глазами, — пока действовала.

— Пока действовала? Разве ты уже была здесь тогда?

— Я всегда здесь, — тихо сказала девочка. И снова в ее глазах вспыхнули скорбь и отчаяние. — Я любила своих капитанов. Всех. Что я без них? Я любила всех. Без них я была бы обычной лодкой.

— Любила? — повторил Мастер. — Но ты слишком молода, чтобы любить мужчин.

Она рассмеялась:

— Не так уж я молода. Когда меня сделал мальчик, мальчик, не умевший завязывать шнурки, когда река закружила его, грозя утопить, когда тот первый мальчик сделал меня, я уже была старой. Просто до тех пор никто не сделал из дерева и кожи тела для меня.

Откуда я смотрел? Кто показывал мне это? Мысль промелькнула, на миг наполнив меня паникой, но я уже узнал свою детскую любовь! Девочку, что преследовала и изводила меня насмешками. Медея в своем первом облике. Моя первая лодочка, моя Странница, увлекла с собой, сделала своей первой покровительницей дух той несносной девчонки, моей муки и моей радости, моей первой возлюбленной и первого врага.

Во времена, когда богов еще не было, кто мог стать хранительницей корабля, как не та, что жила в сердце его капитана?

Вот когда я начал понимать! И я увидел, как Дедал, несчастный одинокий Мастер, шагнул в ловушку, расставленную для него Ясоном.

— Ты скучал по мне? — спросил Арго через свою первую хранительницу.

— Скучал, — ответил Мастер. — Очень скучал. Ты пробудила во мне такое любопытство! Ты была одним из немногих чудес моей жизни. Мои сыновья… — Он замолчал, разглядывая девочку.

Должно быть, на миг ему показалось странным говорить с этим древним эхом, с этим юным старым образом, призраком, ребенком, воспоминанием… Но им правил разум. Он знал, что перед ним существо или дух, если хотите, столь же реальный, как эти обожженные солнцем камни. В конце концов, что есть Время? Всего лишь миг существования в любом состоянии бытия. Время течет, течет сейчас и всегда, и каждый миг может прорваться в настоящее из прошлого или будущего. Что управляет этим проникновением, этим внезапным прорывом? Разгадку этой тайны, как и многих других, он пытался прочитать на звездных дисках, прилетавших из Срединной Земли, на которую опустился его родной сын, его посланец, его коршун, его Раптор.

Арго, даже представляясь древним или юным как дитя, оставался кораблем! Кораблем, нагруженным Временем. И воспоминаниями. И как Мастер нес в себе воспоминания о нем, так и корабль нес в себе память о Мастере.

— Сыновья были чудом для меня, — продолжал он, заканчивая мысль — мысль об их рождении. — Близнецы, но птицы из разных стай. Я понял это, едва взглянув на них.

— Знаю.

— Их мать не пережила родов.

— Знаю.

— Да. Я уже говорил тебе все это.

— А я для тебя была просто диковинкой.

— Не просто, — упрямо возразил Мастер, напуганный ее внезапной холодностью.

— Просто диковинкой, — шептал Дух Арго. В глазах девочки мелькнул гнев и снова сменился неуверенностью. — Так уж я устроена, что люблю своих капитанов. Каждый из них становился частью меня. Я была верна всем. Даже если они направляли меня к пределам мира или в нижние миры, я все равно доверяла им, повиновалась им. Такой сделал меня мальчик. Верной. Любящей. — Глаза ребенка затуманились.

Мастер молчал. Что-то было неладно.

Девочка повернулась и убежала, выкрикивая сквозь слезы:

— Зря ты пришел! Твое время здесь кончилось! Я теперь верна Ясону. Нельзя тебе было приходить!

Земля вокруг покрылась тьмой. Он ощутил холодный ветер на лице, холодные брызги моря.

Повернувшись к порогу, он тяжело завалился на бок. Руки были связаны за спиной, и ноги тоже связаны. Тело перекатывалось с боку на бок — корабль шел по бурному морю. Он видел над собой мрачное ночное небо, тяжелые тучи, окаймленные лунным сиянием.

Над ним, вглядываясь, стояли двое. Остальные сгрудились в трюме, мокрые и продрогшие. Парус раздувался, ловя ветер и дождь, и судно вспарывало свирепые волны.

Он хотел заговорить, но слов не прозвучало. Язык распух во рту, в глазах — туман.

— Позаботься, чтоб он не мерз, — велел Ясон спутнику, человеку по имени Тисамин.

— Сколько идти до Иолка?

— Самое большее два дня, даже в такую погоду.

— Нам придется накормить его. Он уже два дня так валяется.

— Выживет. Пока его усмирит зелье Медеи. Не развязывайте его. Я не доверяю его рукам. В них металл.

Зелье действовало. Он уходил в себя, чувствуя, как горький яд расходится по жилам. Тело онемело, он погружался в сон без сновидений. Пришла последняя мысль:

Два дня. Она продержала меня за разговором два дня, а казалось — совсем недолго. Но Ясону хватило времени вернуться на берег и поймать меня.

Она предала меня. Меня предал Арго! Мой Арго! Вот откуда такое отчаяние. Он предал меня, воспользовавшись устройством, мною же установленным. Предательство. Ради нового капитана. Она убила меня…

Последнее, что он слышал, были слова морских разбойников.

Сперва Тисамина.

— Если рукам нельзя доверять, можно их отрезать.

Потом Ясона. Тот помедлил, прежде чем нехотя согласиться:

— Ладно. Отрежьте руки. Но бережно. И смотрите, чтоб не испортились, пока Медея не пришьет их обратно. Медее свадебный дар нужен целым. Чтобы забавляться с ним, он нужен ей целиком.

Глава 24 ПАМЯТЬ ДЕРЕВА

Густо падал снег, но сквозь белую пелену просматривалась близкая тень застывшего леса. Единственным звуком среди зимнего безмолвия был женский смех. Одетая в белый мех Миеликки, бросавшая снежки в свою веселую любимицу рысь, оставалась почти невидимой.

Она шагнула мне навстречу, переступив через глубокий сугроб, дыхание ее клубилось паром. Я все еще стоял в потустороннем мире, за порогом Арго. Миеликки была в своем бледном, прекрасном обличье — очаровательная женщина средних лет.

— Получил ответ? — спросила она меня.

— Часть. Часть ответа. Арго предал своего капитана, человека, которого звали Дедалом. Предательство терзает его.

Богиня задумчиво кивнула:

— Да. Он любит своих капитанов.

— Я это знал. Всегда знал. Таким я его построил, так смастерил ребенком свою первую лодочку. Мне об этом напомнили.

— Так что еще ты хочешь узнать?

В самом деле, что?

Я пожал плечами, чувствуя, как кусачий мороз пробирается под одежду.

— Мне нужно знать, что случилось дальше. Как Дедал оказался в Ином Мире Альбы? Альба далеко от дома Мастера.

— Ты мог бы посмотреть! — поддразнила меня Миеликки. — Потрать немного своих тайных чар…

Меня удивила несвойственная ей игривость. Не сливается ли она с Ниив? У двух женщин была одна холодная северная родина. Однако Ниив закрыт вход в Дух корабля. Хозяйка Леса оберегала ее, но не подпускала к себе. Скорее, дело в том, что богиня, подобно всем покровительницам корабля, увлеклась игрой, страстями и раздорами между разными членами команды Арго. Да и ей самой, признаться, заслуженно полагалось хоть немного развлечений.

Заглянуть в прошлое? Потратить малость чар? Зачем? Арго шаг за шагом просвещал меня.

Но я ответил на ее шутку.

— Может, и придется. Но я замерз здесь. Пора идти. Снега я не ожидал.

— Не рад ему?

— Не рад.

— Я затосковала по дому, — объяснила она с бледной улыбкой, ловя на ладонь снежные хлопья. Иней искрился на ее лице. — Я скучаю по северу. И еще по льду.

— Да, я знаю, что ты соскучилась. И я обязательно верну тебя, как только смогу. Но сейчас я проголодался, и мне не хватает солнца. Не хватает тепла и выпивки.

И опять она ответила на мои слова мягким, понимающим взглядом.

— Тогда иди.

Даже богиню меняют события и обстоятельства. Злобной быть или игривой — ей решать. С какой стати ей быть постоянной?

Я перешагнул порог, вернулся в земную часть корабля и нашел Ясона, присевшего передо мной и пристально глядевшего, как я прихожу в себя. Вид у него был оторопелый.

— Никогда я к этому не привыкну, — сказал он.

— К чему?

— К тому, как ты из сухого дерева превращаешься в жирную плоть. Но я не о том. Двое мальчиков вернулись по реке. Ни Талиенца, ни остальных не видно. И Урты тоже. Пойди посмотри.

Я не запомнил их имен. Наверняка слышал их на пути от Альбы, но они оставались для меня просто парой юнцов, ревностно гнувших спины на весле, а во время отдыха тихо сидевших среди крипты, собранной Кимоном и Колку.

Боллул сдвинул мешковину. Распухшие от воды лица были невыразительными, как маски. Бледная кожа, промокшие волосы, глаза, слепо уставившиеся из-под разбухших век.

— Их порвали звери, — сказал Боллул. — Порвали когтями животы, погрызли. Но это уже после смерти. Умерли они от змеиных укусов. Смотри…

Он перевернул один из трупов. Рубашка на мальчике была порвана. Черные метки зубов виднелись вблизи узора шрамов, оставленных ножом. На первый взгляд порезы казались случайными, но только потому, что их исказили смерть и вода. В действительности же они складывались в грубый рисунок двух волков, которые стояли на задних лапах мордами друг к другу и протягивали передние лапы к точкам змеиного укуса.

Следы зубов на ладонь отстояли друг от друга. Большая змея.

Едва я указал на грубый рисунок, Ниив уловила связь:

— Похожие изваяния стояли на входах в пристанища в Альбе, на рубеже Страны Призраков.

— Хорошая память.

— Любопытно, — протянул Боллул, почесывая бороду и водя жестким пальцем по ножевым порезам. — Очень любопытно.

— Любопытно не любопытно, — буркнул Ясон, — а этот ваш Талиенц увел их с собой и довел до беды. Мерлин! Пора за дело.

И вид у него был деловитый. Он выглядел вполне трезвым и все еще готовым к спору. А мне спорить не хотелось.

В Талиенце было что-то от смерти, так мне подумалось, едва я взглянул на него.

Я мог бы преследовать его как Морндун, призрак на земле, или как Скоген, тень незримых лесов. Все леса вечны, хотя их члены умирают, гниют и падают. Все леса отбрасывают тень на поколения, и Талиенц, если он и впрямь имел что-то общее со смертью, мог оставить среди них свою тень.

Но чем больше я размышлял, тем очевиднее становилось: Талиенц не был сродни мне или Медее, старейшим в этом мире, но он был слугой этого мира. Он постоянно обновлялся, обретал новую жизнь: резьба сохранялась четкой и гладкой, прогнивший и размягчившийся наружный слой искусно удалялся. Но если я не ошибался, возникал вопрос: был ли он созданием Мастера или Укротительницы? То и другое было возможно.

Я решил отправиться как Скоген. Тень незримых лесов, память дерева.

Я вызвал личину и не сумел подавить крик, пораженный неожиданной болью, когда дерево проникло в мое лицо. Это что-то новое! Потом я вызвал образ. И когда лес окутал меня, я призвал с Арго дубовое подобие Сегомаса. Пропавший воин тихо прокрался в одну из моих рощ, нашел безопасное место и привязал себя к стволу дерева. Я чувствовал биение его сердца, кипение его мыслей, надежды и страха перед тем, что мы могли найти. Мертвый (чье имя означало «Победитель») шел за мной по пятам, и я углубился в тайны острова.

Я перетекал через холмы вдоль русла реки, касаясь пещер и заглядывая за стены, появлявшиеся внезапно и таинственно в самых отдаленных уголках острова. Сегомас в поисках своих останков уже обрел более человеческий облик. Он легко проникал за стены и нырял в темные отверстия пещер.

Переходя в новый лес, мы ощущали прилив сил, как если бы живые деревья делились силами с этим призрачным эхом, мимолетно залетевшим к ним, чтобы тут же двинуться дальше.

У Диктейской пещеры мы задержались надолго. Здесь был силен запах Укротительницы и чувствовались отзвуки более юных созданий. Впереди к заходящему солнцу тянулись низкие холмы, за ними мрачные горы. Но мальчики наверняка не успели уйти так далеко.

Скоген повернул на юг, и мы принялись обследовать ближние взгорья.

Повсюду среди деревьев лежали упавшие и оплавленные, позеленевшие и поломанные гиганты. Талосы Мастера, стражи острова из времен, когда он был в силе. В скорбных морщинах их лиц поселились птицы и летучие мыши. Их простертые руки терялись среди толстых замшелых корней. «Рухнули они разом, — гадал я, — или же падали по одному год за годом, отыскивая место, чтобы умереть, впасть со стоном кованого металла в вечный сон?»

Пристанища птиц и летучих мышей. Но Сегомас учуял в одном из левиафанов иную жизнь.

Маленькую перепуганную жизнь, затаившуюся в металлическом черепе.

Я хотел отпустить здесь Сегомаса, но он упросил меня этого не делать. Я завернулся в лес, обступивший разбитого великана, а Сегомас пробрался в одну из его глазниц, действуя с безрассудной отвагой, на какую не решился бы ни один аргонавт.

Он появился наружу с одним из криптов, с мальчиком, которого, как оказалось, звали Маелфор. Рот и лицо у него были разбиты в кровь, одежда порвана, руки выпачканы в земле и плесени.

Я показал себя в маленькой роще. Он сперва казался встревоженным, потом всмотрелся, узнал меня и успокоился, но от облегчения тут же бросился наземь, спрятал лицо в руках и расплакался.

Когда он немного опомнился, Сегомас опустился рядом с ним на колени. Он успел найти воду и принес ее пареньку в выгнутом куске коры вместе с виноградом с лоз, в которые мы преобразились. Хотя Скоген и представляется призрачным, земля питала наши тени, скользившие по ней.

— Расскажи нам что знаешь, — попросил коритани. — Где остальные? Что случилось? Расскажи нам все, что можешь.

— Я не знаю, что рассказывать. Талиенц сказал, мы должны искать здесь ключ к бедам Альбы. Что наши глаза и умы острее, потому что свежее. Что нам откроется скрытое. Что мы должны будем перенести находки на Альбу.

Мы шли старой тропой день и половину ночи. Луна светила ярко, и глаза скоро привыкли к темноте. Но едва мы устроились на ночлег, в наш лагерь въехала какая-то женщина. Вид у нее был дикий, страшнее, чем у плакальщиц моей страны. Она сидела верхом на волке или на чем-то вроде волка, только ростом с лошадь. Зверь бросился на Талиенца. Тот набросил плащ на лицо и крикнул, чтобы мы бежали. Не знаю, что за волшебство он вызвал, только он сумел сдержать ту свирепую женщину. Словно пламя и лед вспыхивали и замерзали между ними. Он выкрикивал с воем бессмысленные слова. Женщина визжала, но ее взгляд, ее ужасные глаза следили за нами, пока мы разбегались.

Талиенц спас нас. Последние слова его были: «Ищите диски! Ищите Мерлина!»

Он исчерпал свои силы. Он как будто поник, и волк прыгнул на него, схватил его, сжимая зубами глотку, и унес. Талиенц висел как мертвый. У женщины были длинные волосы, похожие на клочья кудели на костяной прялке. Уезжая, она бешено мотала головой, и пряди завивались вокруг нее.

Тогда появились другие твари: странные животные, вроде помеси диких котов с собаками. Мы с Кимоном и Колку сбежали от них, а Дунрора и Элку они схватили и уволокли прочь.

— Что сталось с Кимоном и Колку? — спросил я.

— Потерялись на склоне холма. Нас гнали, пока луна не скрылась за горами. Но мы все равно бежали. А на следующую ночь я оступился и скатился в овраг: свалился на лицо бронзового человека. Я сумел в нем спрятаться. Он не весь пустой, но в нем есть место. Твари, что охотились за мной, бродили вокруг до рассвета. Думаю, они потеряли мой след. Я так испугался, что не хотел выходить. В глубине бронзового человека что-то двигалось. Я не хотел смотреть, что там. Вот все, что было, пока вы не нашли меня.

Итак, Укротительница забрала Талиенца и, судя по словам Маелфора, убила его, а потом послала стаю выслеживать мальчиков. Оставалась надежда, что Кимон с Колку еще живы, но надо было спешить. Я и так слишком долго медлил, желая узнать, что скажет мне Арго, в надежде осмыслить события его жизни. Я сделал ошибку.

Но искать мальчиков надо поблизости. Они могут оказаться в заросших распадках между холмами или у реки. Могут спрятаться где-то, как Маелфор.

Маелфор решил, что стая потеряла его след, но могла быть и другая причина, помешавшая им запрыгнуть в глазницы гиганта и разорвать его.

Талосы — создания Мастера. Царская стража этих берегов. Хозяйке Диких Тварей они ненавистны.

И Сегомас тоже творение Мастера: дерево и кровь, слитые воедино и перекроенные заново провидческим разумом человека, подхватывающего идеи, падающие на него с неба. Он сооружал подобных дубовых бойцов для забавы великих воинов Греческой земли, когда ее еще называли другим, более древним именем. И столетия спустя повторил тот же труд на Альбе, действуя из Иного Мира, ставшего его тюрьмой.

Вот почему Арго взял с собой Сегомаса с искрой его разбитой жизни внутри: он был щитом для нас. Возможно.

И вот почему Госпожа Змея так быстро расправилась с Талиенцем, более слабым созданием. Возможно.

Но первым делом надо найти сына и племянника двух правителей. И одного из этих правителей, тоже затерявшегося где-то в холмах. Мне представлялось, что Урте с его утэнами не выстоять против тварей, которых бросит на них Укротительница.

Они бежали, как звери, спотыкались, скользя, останавливаясь, чтобы перевести дыхание и переждать боль в груди и с новыми силами броситься прочь, подальше от визжащей, завывающей стаи.

Вниз по косогорам, по пояс вброд через хрустально-чистые речки, протекавшие между холмами, вверх через редколесье… Они устраивали короткие привалы, забившись в расщелины под камнями, они заблудились и растерялись в незнакомой стране. Временами наступало затишье. Временами они слышали, как урчит у них в животах и как барабанами стучат крепкие сердца, доведенные до предела.

Но стая неизменно возникала снова.

Днем было тихо, и они замедлили шаг, даже умудрились выловить в мелком ручье крупную рыбину. Разрезав, они съели ее сырой.

Воды хватало.

Ночью вся земля звенела лаем. Вдали отрывисто кричала женщина, ее вопли напоминали пронзительную песнь. Их доносил ветер, но и сам ветер, казалось, менялся при новых напевах. Облака содрогались, словно повинуясь приказу. Земля глухо рокотала, будто шевелились скрытые в ее глубине переходы.

Стая приближалась.

На вторую ночь, когда они пробирались в темноте по гребню, освещенному луной, беззащитные и перепуганные, Маелфор вдруг вскрикнул и покатился кубарем в темноту. Его крик долго не замирал и вдруг оборвался.

Кимон словно остолбенел. Колку схватил его за плечо.

— Ему конец. Нам надо спешить.

— Знаю.

Кимон припал на колено и вгляделся в темную расщелину.

— Добирайся домой, как сумеешь. Мы славно бежали, брат.

— Я не знал, что он твой брат.

— Какая разница? Уходим с этого гребня.

На третий день в лесной долине Колку высмотрел молодого кабанчика, и мальчики затеяли на него охоту. Кимон подкрадывался сбоку, Колку спереди. Оба опасались появления взрослых кабанов. Когда поросенок с визгом выскочил из укрытия, они во весь дух понеслись за ним, перескакивая через упавшие деревья, перекатываясь через валуны, цепляясь в прыжке за ветки, чтобы издали высмотреть добычу, перекликаясь свистками и жестами указывая друг другу, куда свернул черный гладкий зверь. Это было наслаждение! Для таких погонь они родились на свет!

Кабанчик попался проворный и хорошо знал лесные тропинки. Но его преследовали опытные охотники, и куда бы он ни свернул, один из мальчиков оказывался рядом и бросал свой меч, промахиваясь совсем чуть-чуть, снова бросал и снова промахивался, но поросенку приходилось все хуже.

Он развернулся, прижавшись задом к высокой серой скале. Взвизгнул. Издал странный звук. Призывал своего хранителя, умолял его услышать зов. И снова завизжал, когда Колку вонзил ему нож в загривок, повалив забившегося поросенка наземь. Его маленькие клычки оставляли царапины на левом плече коритани.

— Хорошая гонка, — польстил старшему мальчику Кимон.

— И ты хорошо бежал, — ухмыльнулся в ответ Колку. — И ты тоже, молодой вепрь, — обратился он к мертвому поросенку. — Ты достоин лесов Альбы.

Развести огонь они не могли, поэтому выпотрошили тушу и разделили сырую печень. Потом нарезали ленточками мягкие части мяса и стали молча жевать.

Колку вырвал клыки и полоску щетины с загривка.

— Стая быстро его учует, — сказал Кимон, и Колку согласно кивнул.

Он беспокойно огляделся, вытирая кровь с губ.

— Надо накрыть тушу мхом и листьями и спрятать.

Кимон встал, чтобы взглянуть, куда завела их охота. Подняв глаза, он заметил, что перед ним не обычная скала, а огромный обтесанный валун. На нем виднелись знаки, полуистертые дождями и ветром. Пройдя вдоль подножия, он обнаружил проход: узкую щель между двумя плитами. Кимон протиснулся внутрь. Ход напоминал лабиринт, и мальчик упрямо пробирался вперед, пока впереди не забрезжил свет — выход на открытое место. Что-то блеснуло там и потускнело, когда солнце зашло за облако.

Выбравшись обратно и подозвав Колку, он вернулся и прополз до того места, где коридор выходил на маленькую круглую площадку, поросшую высокой сухой травой и окруженную дюжиной камней, напоминавших спящих каменных людей. Пять низких проемов в дальней стене, видимо, вели в залы или переходы за пределами этого солнечного островка.

Блестящий предмет оказался хрустальным или стеклянным сосудом, установленным на каменном столе посередине площадки. Внутри его скорчилась человеческая фигура.

Кимон дождался друга. Колку, кряхтя от натуги, выбрался из прохода, таща за собой тушу кабанчика.

— Девочка, — удивился он, взглянув на прозрачный пифос. — На вид мертвая.

Он бросил тушу. Сквозь сухой бурьян они пробрались туда, где милое личико с распахнутыми глазами смотрело на выход с площадки. Маленький ребенок, ручки сложены на груди, ножки подогнуты к животу, белая туника словно подхвачена внезапным порывом ветра. Она плавала в бледно-желтой жидкости, и Кимон сразу понял, что жидкость эта изготовлена пчелами.

Колку обошел вокруг сосуда.

— У нее крылья.

— Крылья?

— Посмотри сам.

Кимон встал рядом с другом, завороженно уставившись на сложенные крылья с черными и белыми перьями, пришитые и привязанные к плечам девочки, к ее шее и туловищу тягами и нитями разной толщины и цвета.

Оба понимали, что это значит. Не зря они слушали рассказ Тайрона об Икаре и Рапторе.

Испуганно озиравшийся Колку не выдержал первым:

— Что это за место?!

Кимон между тем уже изучал знаки на закругленном каменном основании.

— Опять тот же рисунок, — показал он заинтересовавшемуся Колку. — Ты-то не видел, а я знаю: то же изображение, что у входа в пристанище на краю Страны Теней Героев. Глянь сюда…

Он показал Колку повторяющийся узор: два зверя мордами друг к другу, а между ними женщина со странным ликом, упирающаяся ладонями в их лбы. Здесь было десять таких троек: женщина и звери. Она удерживала пары волков, оленей, клыкастых кабанов, быков, псов, котов, журавлей, орлов, зайцев и поднявшихся на хвостах змей.

— Что это значит? — громко спросил Колку, высказывая мысли вслух.

— Она усмиряет их, укрощает их. Это та косматая женщина, что гонится за нами. Хозяйка Диких Тварей. Это ее знаки. — Кимон разогнулся, поскреб шрам на подбородке и осмотрел отверстия в скале. — Но не думаю, чтобы это место всегда принадлежало ей.

— Из-за крыльев.

— Крылья для меня загадка.

— Он начал прилаживать свое изобретение на дочерей…

— Хорошо бы Мерлин был здесь. Он бы лучше разобрался.

— Но его здесь нет, — твердо сказал Колку и осторожно дотронулся клинком меча до хрустального пифоса. — Если это и вправду одна из дочерей Мастера, а это, — он постучал по каменному основанию, — оставлено здесь Дикой Женщиной, значит?..

— Значит, это было его место, а она им как-то завладела. Сделала своим. Принесла в жертву его дочь в меду.

— Медовое дитя.

— Хорошо сказано, — признал Кимон.

— Это двор перед его Мастерской, — прошептал Колку, оглядывая подходы к дальним пещерам. — А там вход в нее.

— Думаю, мы нашли то, за чем послал нас Талиенц.

— Талиенц мертв. Скорее всего.

— А мы даже не знаем, что должны были забрать из Мастерской.

Они помолчали, стараясь рассмотреть что-нибудь в темноте пещер. Кимон первым высказал то, что было на уме у обоих: именно в такую дверь вошел в юности Тайрон, исследователь лабиринтов, чтобы уже не вернуться. Они слышали его историю на Арго. В горах Крита скрывались непостижимые лабиринты и загадки. И за каждым из пяти разверстых приглашений к тайне могло скрываться — или не скрываться — начало такого вечного всепоглощающего пути.

Колку вдруг принялся выдергивать длинные травинки целыми пучками. Он связывал сухие концы влажными корешками и прядь за прядью свивал длинную хрупкую нить.

— Есть предание, — сказал он, продолжая работу. — Я мало что помню. Путники рассказывали. Может быть, как раз об этом острове. Тоже о лабиринтах. Не хватайся слишком сильно и постарайся не тянуть, тогда она сможет вывести нас обратно к свету.

— Кто пойдет?

— Потом решим. Ты умеешь вязать узлы? Нам понадобится длинная травяная нить.

Темнело. Я торопливо двигался туда, где крипты шли дорогой Ариадны в исследовании Мастерской. Сон был смутным, но эхо их голосов, сила их действий, их чистое мальчишеское ощущение собственного бессмертия будило отзвук в струнах моего разума, когда я впитывал их отражения через лик луны.

Я забыл, как медлительна Лунная Греза. Пес Кунхавал уже сбил бы их с ног, конечно, от избытка любви.

Тем временем я стал понимать, что двигаюсь по чьим-то следам. Женщина опережала меня, подгоняя своей визгливой песней стаю хищников, заставляя ее растянуться по холмам в поисках чужаков, вторгшихся на завоеванные ею земли. Укротительница решительно устраняла все, чего не могла понять.

И она уже почти настигла их.

Я снова вошел в сон о погоне, впитывая пережитое Кимоном, когда он вступил в первый тоннель.

Это место Мастер занял под рисунки прошлого. Оно было мне хорошо знакомо: во всяком случае, его вид — галерея рисунков, то понятных, то с темным смыслом. Животные: на бегу, в прыжке, свернувшиеся клубком, то ли спящие, то ли убитые; в других частях зала ряды странных надписей, круги и квадраты, теснящиеся значки и символы: можно подумать, выражающие запретные знания. Я так не думал.

Кимон дивился красоте животных, особенно коней. Те словно мчались по стене: одни — вскинув голову, другие — опустив ее в неподвижном мгновении скачки. Яркие рыжие и гнедые шкуры играли в луче света от входа. Он мысленно слышал топот их бешеного бега; и, можно было не сомневаться, земля под ним содрогалась от ударов копыт, когда он впивал глазами эту сиявшую красками картину.

От кругов, линий и странных знаков у него едва не закружилась голова. Они, казалось, притягивали мальчика, завораживали и заставляли застывать на ходу. У него хватило сил стряхнуть их чары.

Глубже свет не проникал, и он не осмелился войти туда, где слышались только отдаленные стоны ветра.

Что нашел Колку, не знаю. Я видел сон о Кимоне.

В гаснущем свете он осматривал зал, где, как и в воспоминании Ясона, собраны были движущиеся части: искусно выплавленные из металлов, вырезанные из самой твердой древесины, по большей части из кедра. Повсюду были рассыпаны листы и цилиндры из хрусталя. Стена, прежде покрытая рисунками, была грубо, злобно исцарапана. Только одна картина уцелела, чтобы открыться жадному взгляду мальчика. Подняв глаза вверх, он увидел ночное небо. Снаружи еще горел день, но отсюда он видел звезды. И пока он смотрел, по небу пролетела падающая звезда. Там, наверху, плавала млечная пелена, клочок летучей паутины, притянувший его так же властно, как до того древние знаки первого зала.

Он подбирал бронзовые диски и длинные кусочки серебра. Набрал целую охапку, добавил несколько прозрачных пластинок, на которых виднелась резьба, и все продолжал собирать обломки, пока хватало рук. Потом по травяной нити вышел из сумрака навстречу умирающему дню и Колку.

— Целая груда, — слабо улыбнулся Колку.

Кимон уронил добычу на землю.

— Целая груда чепухи. Талиенц знал, что мы должны найти. Зря он нам сразу не сказал.

— Может, он сам не знал, — спокойно возразил Колку.

Кимон перебирал находки. Он выбрал маленький диск, не больше его ладони, прищурился, разбирая вьющиеся по обеим сторонам рисунки.

— Для меня это ничего не значит.

— А должно?

Кимон с досады запустил диском над травой и спящими изваяниями. Запущенный движением кисти диск взвился над площадкой и ударился о каменную стену у самого выхода.

— Может получиться хорошее оружие, — заметил мальчик.

Колку усмехнулся:

— Думаю, он не для того предназначен. Но если нам с тобой опять придется схватиться один на один, я позабочусь, чтобы у меня в поясе лежали четыре-пять таких штуковин.

Он встал и, раздвигая траву, подобрал помятый бронзовый диск. И кое-что заметил.

— Мы забыли прикрыть поросенка, — крикнул он. — Тут полно мух. Как ты думаешь, его еще можно есть?

— Поросенок большой, возьмем части, куда мухи не добрались, — отозвался Кимон, все еще перебиравший непонятные изделия.

И поднял голову, заметив, что Колку умолк. Старший мальчик стоял над мертвым животным, уставившись себе под ноги.

— Что это? — громко спросил он.

Встревоженный Кимон сердито разбросал находки и бросился к распростертой туше.

С выпотрошенным брюхом, с порезанным на полосы задом, кабанчик являл собой печальное зрелище: трупное окоченение вместе с жарой лишали его последнего достоинства. Колку отбросил его вплотную к скале, так что голова опиралась на камень.

И теперь на них с клыкастой головы смотрело детское лицо с белыми метками шрамов. Ребенок!

— Урскумуг, — выдохнул Кимон. Его затрясло. Бледные черты человеческого лица словно насмехались над ним. — Урскумуг.

Колку только таращил глаза, понимая одно: на Кимона накатило прозрение. Мальчику было страшно.

— Мы в опасности, — сказал Кимон. — Нам надо убираться отсюда и попытать счастья в лесу. Скоро стемнеет. Здесь нам не укрыться.

Его товарищ все молчал. И в это молчание проникли пение дикарки и лай ее стаи химер. Пока еще очень далекие.

— Сомневаюсь, — наконец огрызнулся Колку, однако вместе с Кимоном побежал туда, где валялись разбросанные находки.

Они сгребли, сколько могли унести, прижимая к себе одной рукой, и бросились назад к щели.

Поздно. Вой и завывающая песня стали намного ближе.

— Теперь нам не помешала бы помощь божества, — заметил Колку.

— Не божества! — Глаза Кимона вдруг вспыхнули. — Надо соорудить святилище Урскумуга.

— Опять Урскумуг. Ты твердишь это имя, как горячечный.

— Нам нужно его святилище. Если повезет… — Он настороженно прислушался: до них долетели вой и рычание проникших в расщелину зверей.

— От тебя разит безумием, — прошептал Колку.

— У тебя хороший нюх. Это и впрямь безумие. А что нам терять? Дай мне клыки. Кабаньи клыки. И щетину тоже.

Колку неохотно отцепил их от пояса. Кимон сгреб добычу и бросился к медовому дитя, упал на колени, нащупал один из рисунков на основании.

— Нет, не здесь, — остановил он себя. — Это камень Укротительницы.

Словно отозвавшись на имя своей хозяйки, котопсы Укротительницы хлынули из щели в камне. Они выли, ощерив клыки; большие глаза кровожадно светились. В тот же миг брошенный на площадку факел поджег яростно вспыхнувшую траву.

Колку с Кимоном дали отпор, как на поле боя: свирепо и не раздумывая. Они бросились на врага, на бегу обнажая мечи. Колку, словно на крыльях, взвился над спинами двух тварей, в кувырке нанес удар вспыхнувшим в лунных и огненных отблесках мечом. И тотчас же отпрыгнул назад, перевернулся в воздухе, снова взмахнул беспощадным клинком.

Кимон не хуже его владел приемом пяти прыжков. Земля, как растянутое одеяло, подбросила его в воздух. Кровь дважды забрызгала его прежде, чем он упал на корточки после пятого прыжка, уже готовый встретить стаю.

И оказался в кругу бешеных хищников. Над площадкой поднимался жуткий смрад.

Четыре твари напали разом, и в воздух взлетели две не то собачьи, не то кошачьи головы. Тут же невесть откуда появился Колку, и на Кимона навалились два вздрагивающих зловонных трупа. Ветер раздувал пожар. Мальчишки стояли спина к спине, тяжело дыша, изготовившись к следующей схватке.

Враг медлил. Кимон, озираясь, взглянул вверх. Там, загораживая ночное небо, на краю каменной стены возвышалась зловещая фигура самой Хозяйки Диких Тварей. Опустив глаза, бесстрастная, с твердым взглядом, Укротительница, серебристой тенью сидевшая на своем звере, простерла руки, расставила пальцы. Странный, умиротворяющий мотив затих. Она не сводила глаз с Кимона.

Затем она пропела короткий приказ.

Ее гончие растянулись широким кругом. Иные по тлеющей траве проскользнули туда, где еще догорал факел.

Луна пробилась сквозь облако, и вся арена заблестела шерстью и огоньками бдительных настороженных глаз.

Кимон не упустил случая. Метнувшись вперед, он подхватил с земли факел. Смахнул пламя с рукояти и понесся к первой пещере, позвав за собой Колку. Тому не пришлось повторять дважды.

Они прорвались ко входу, хотя стая чуть не хватала их за пятки, и, едва оказавшись в темноте, приготовились к нападению. Но огоньки глаз замерли снаружи. Здесь все еще были владения Мастера.

Они оказались в зале рисунков. Изображения как будто извивались в бегающих тенях тусклого огня.

— Спасибо тебе за тот прыжок, — сказал Колку. — Я на один прыжок у тебя в долгу.

— Я потребую возврата, не сомневайся, — отозвался младший, задыхаясь, но уже с улыбкой.

Колку оглянулся через плечо в глубину пещеры.

— Дальше я не пойду. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на вечные блуждания. Как Тайрон.

— Согласен. — Кимон уже рассматривал стены. Еще в первый раз он заметил, что каждая ниша в камне посвящена определенному животному. И был уверен, что видел среди них нарисованного вепря.

— Поторапливайся, — сказал Колку. — Что бы ты ни задумал, делай быстро. Наш друг факел выплевывает последние капли.

Кимон держал факел совершенно неподвижно. Сделан он был грубо и давал мало огня, едва разгонял тьму. Мальчик осторожно поворачивался кругом, обводя взглядом картины. Быки, кони, коты, собаки… Последними оказались кабаны, целых три зверя, казалось готовые выпрыгнуть со стены.

Пошарив в поясе, он извлек памятки последнего пиршества: клыки и щетину — и положил их в нишу.

— Ты знаешь, что делаешь? — усомнился Колку.

— Нет, конечно. Но что такое святилище? Место, посвященное обрядам и тайным знаниям жрецов? Или то, чего просит сердце? Урскумуг сказал тогда, что я могу позвать его, если нужно.

— Нам нужно хоть что-то…

Кимон призывал Урскумуга. Он стоял на коленях перед тремя вепрями и напоминал о слове, данном на лунной охоте. У входа в пещеру завывала стая. Несколько хищных морд уже просунулись внутрь, опасливо пробуя порог. Они набирались наглости.

— Урскумуг! — наконец выкрикнул в отчаянии и гневе Кимон.

Факел мигал. Не успел болезненный вскрик мальчика замереть в воздухе, как огонек вспыхнул в последний раз и погас.

И в тот же миг стены вздрогнули. Из глубины послышалось тяжелое дыхание. Хрюканье, ворчание — голос кабана.

Зверь вырвался из тоннеля, отбросив мальчишек в стороны: Кимона к одной стене, Колку — к другой. Щетина на его шкуре была острее клинков и сильно оцарапала подростков. Тяжеловесный зверь пронесся мимо, не замечая их, низко опустив голову.

Стая бежала. Выйдя на площадку, вепрь поднялся на задние ноги и уставился на Укротительницу. Зверь и Хозяйка Зверей обменялись долгими бесстрастными взглядами. Потом — чудо! — Хозяйка Диких Тварей попятилась по скале. Глаза ее горели бессильным гневом. Взметнув космы волос, она вдруг исчезла, и ее стая скрылась в расщелине, ведущей в лес.

Когда Кимон опасливо высунулся из пещеры, Урскумуг повернулся и сверху вниз взглянул на него. На его человеческом лице, гневном и белом как мел, не было видно даже тени узнавания юного корнови.

— Благодарю тебя, — вымолвил Кимон. — Я все еще не верю, что ты услышал мой зов. Но благодарю тебя.

По-прежнему никакого ответа. Урскумуг отвел взгляд, уставился на маленького мертвого кабанчика у выхода. Кимон почувствовал, как сердце понеслось вскачь. Он не знал, чем ответит Урскумуг на убийство своего сородича. Но громадный вепрь опустился на все четыре ноги и пронесся по горелой траве, вспрыгнул на скалу, на то самое место, где еще недавно была Укротительница. Он задрал морду вверх, понюхал воздух и посмотрел вдаль.

Последний долгий взгляд на Кимона — и он умчался в сторону гор.

Под ногами Кимона и Колку, еще не опомнившихся после мгновенного появления и исчезновения древнего духа, лежал разбитый вдребезги сосуд. В прыжке Урскумуг сбил его со стола. Медовое дитя лежало среди осколков: съежившееся тельце, залитое липким густым медом.

— Он нарочно, — тихо сказал Кимон. — Я видел.

— Зачем? Зачем тревожить могилу?

Колку не успел ответить. Из отверстия в стене им ответил другой голос:

— Думаю, это значит, что нам надо взять ее с собой.

Подростки, остолбенев на миг, уставились на видение с ликом, подобным луне, и в темной одежде, облекающей тело. Но одежду они узнали.

— Мерлин? — недоверчиво спросил Кимон. И со вздохом великого облегчения повторил: — Мерлин!

Я их нашел. Живыми. И Кимон так гордился своим самодельным святилищем, что я не стал рассказывать ему, как, поняв, чем он занят, сам во всю глотку окликнул Древнейшего. Боль до сих пор отдавалась во всем теле!

Я отпустил Лунную Грезу.

Кимон ухмыльнулся при виде моего настоящего лица.

— До корабля далеко? — спросил он.

— Далеко. Заверни девочку в мой плащ.

— Девочку? Вот эту? Она же провоняет!

— Продержится много дней. Она хорошо укрыта. Труднее будет с мухами, которые слетятся на мед. Скорей. Нам надо еще кое-кого найти, прежде чем возвращаться в гавань.

Глава 25 ПЛАЩ ЛЕСОВ

Сегомаса с мальчиком не оказалось там, где я их оставил, — в роще, под плащом молчаливого леса, неподвижного леса, в тихой дреме ожидавшего возвращения носителя маски, призвавшего его.

Кимон заметил, как я встревожился. Мы стояли на заросшем кустами склоне, глядя в долину, на бледный, затянутый туманом восток.

— Я оставил их здесь…

— Кого?

— Сегомаса. Дубового воина. И вашего юного друга Маелфора.

— Маелфор жив? — переспросил Кимон. Глаза у него загорелись. — Он долго падал.

— Зато упал в надежное место.

Что стало со Скогеном? Я вертел головой, озирая землю. Но нашли его глаза помоложе и поострее моих. Колку засмеялся, указывая вниз по склону холма, и тогда я тоже увидел, что лес там светится неестественным сиянием. На краю леса стояли мужчина и мальчик, и мальчик махал нам рукой.

Уцелевшие крипты где сбежали, где скатились сквозь густой подлесок навстречу старому другу. Я последовал за ними более достойным, но менее быстрым способом.

Скоген попросту «соскользнул» по склону, отыскав вполне естественное и удобное местечко для отдыха. Мне следовало бы помнить это свойство личин: оставь их, не отсылая обратно, и они найдут себе место по вкусу. Морндун просочится под землю, Синизало отыщется в стайке детей, Лунная Греза найдет ночь и таинственное притяжение самой луны. И так далее: пес — рыскающую под луной стаю; рыба — воды, породившие ее; орел — утес, откуда можно озирать мир своим пронзительным взглядом.

Сегомас отступил в тень. Мальчики обнялись.

Но нас ожидал еще один сюрприз. Из темноты к нам шагнули Урта с Морводумном. Оба были оборваны и исцарапаны шипами. В волосах у них запуталось столько листьев, что они хоть сейчас могли бы принять участие в одном из обрядов Глашатая в вечной роще. Кимон даже не сразу узнал отца, но, признав, бросился в его объятия.

Урта стоял на коленях, обняв израненными руками без умолку говорящего мальчика. От радости встречи и от спешки выложить ему сразу все свои странные приключения мальчик спотыкался на словах, лепетал бессвязно, как ребенок, с большим чувством, но путаясь в подробностях. Урта, как я подсмотрел через Сегомаса, нашел укрытие от преследователей — ночных охотников Укротительницы — в маленьком гроте у самого ручья, протекавшего по долине. Всех нас притянули к себе эти места, часть острова, хотя и попавшая под власть Укротительницы, но еще хранившая память о Мастере. Все мы столкнулись с силой Укротительницы, но нам посчастливилось остаться в живых. Гибель мальчиков была бедой, исчезновение Талиенца — загадкой, которая, возможно, так и останется неразгаданной. Этим не повезло.

Сегомас утратил надежду. Он стоял на освещенном краю леса спиной к поляне. Подходя к нему, я увидел в его глазах блестящие капли сока.

Кожа его сохранила оттенок коры, но он был почти человеком. На подбородке даже виднелось что-то вроде бороды — эхо мужчины, прорастающего сквозь твердый дуб, смягченный силой Скогена.

— Мне придется покинуть вас, — сказал он. — Я должен найти то, что от меня осталось.

Он дрожал. За моей спиной смеялся Урта и звучали взволнованные голоса мальчишек. Веселились так мирно, будто собрались в зале Тауровинды после долгой охоты.

— Сегомас, — мягко напомнил я коритани, — ты умер или был убит в Греческой земле. Здесь не Греческая земля. И ты умер или был убит в то время, которое еще не пришло. Ты понимаешь? Арго и этот остров шутят с нами шутки. Когда мы уйдем отсюда, то скоро вернемся туда, где нам место, но сейчас наш мир еще не существует. И ты еще не умер. Ты не найдешь здесь своих останков. Их здесь нет! Искать их бессмысленно.

— Я здесь, — упрямо возразил он. — Пока тебя не было, я видел сон. Я слышал шум битвы, бушевавшей тогда в Дельфах. Я видел свою судьбу. Ты был прав. От меня остался лишь плащ из кожи да жестокая маска-череп. Они висят в здешнем святилище вместе с пятнадцатью моими друзьями. Нас отдали сюда как дань, как плату за что-то. Сон был очень ясным. Если придется несколько лет подождать, я подожду. Но меня привезли сюда, и отсюда я смогу вернуться домой, к своей настоящей могиле.

Он был настойчив и силен. Сок теперь блестел и на губах, и на лбу.

Тогда я понял, как много свойств личин еще не постигаю. Они, будучи покинутыми, не только умели отыскать себе место по своему вкусу, но и обладали свойствами и способностями, неподвластными временному владельцу маски: в данном случае мне.

Скоген — это лес, а лес отбрасывает тень сквозь время не только в прошлое, но и в будущее. «Плащ лесов» ощутил Сегомаса в будущем этой земли, в какой-то ложбине между холмами, или в расщелине скал, или в раскрашенном зале каменного здания, наполненного дымом трав и плоти, — в каком-то будущем святилище.

Итак, Сегомас останется и будет ждать.

И, как я догадывался, согласно данному ему имени, рано или поздно одержит победу в своей маленькой грустной битве.

Глава 26 ПЛЕННИКИ ЯНТАРЯ

Остров остался позади, как воспоминание, темное и невнятное, как горы на западе — последнее видение острова, утратившего цвет, темной тенью поднимавшегося над морем. Крит, остров древних знаний, ополчившихся на новые открытия, исчезал вместе с заходящим солнцем, а ветер и море, благосклонные к Арго, уносили нас на северо-запад.

Был миг — Тайрон, как и я, уловил его, — когда странные силы, правившие нашим походом в землю Мастера, оставили нас. Время вернулось на свой круг. Будущее снова захватило нас. Мир эха, созданный Укротительницей, — мир, через который Арго показывал нам события прошлого, был поглощен самыми обыкновенными волнами и устойчивым ветром, подгонявшим нас на пути домой, на Альбу.

Наша поредевшая команда держалась тихо, радовалась добрым ветрам и спокойному морю. Так мы дошли до Геркулесовых столбов. Потом натянули прус и с попутным ветром пошли на север, вдоль опасных берегов Иберии. И только здесь мы собрали совет, чтобы заставить Ясона рассказать о событиях, якобы забытых им.

Ясно было, во всяком случае для меня, что Арго убрал запрет с части событий, пережитых им вместе с Ясоном. Едва мы миновали Стохиады у побережья Галлии, Ясон сильно изменился. Он выглядел тревожным и задумчивым и проводил на весле больше времени, чем требовала необходимость, а его взгляд, хоть и внимательно следивший за морем, стал далеким и обращенным в себя.

Арго держался неприступно: богиня в злобном обличье скалилась на нас и отказывалась вступать в беседу.

Я попытался, впрочем безуспешно, объяснить петлю времени, в которую загнали нас на Крите Арго и Укротительница. Тайрон в какой-то мере понял: для исследователя лабиринтов естественно было, по крайней мере чутьем, угадать лабиринт, оставленный нами позади. Но Урта никак не мог взять в толк, как это вышло, что, скажем, Сегомасу теперь придется сотни лет ждать, пока он родится, вырастет и отправится воевать в чужую землю, попадет в плен, будет живым подвешен в роще на Крите, а его внутренности будут съедены, высушенную кожу вместе с кожей его товарищей по оружию, тоже попавших в плен, пустят на плащ, многослойный плащ, что он обнаружит дубовое изваяние самого себя, созданное чуждым духом, духом — изгнанником из первых времен острова, на котором он, Сегомас, наконец обретет покой Иного Мира.

По правде сказать, я и сам находил все это несколько запутанным, так что нечего было и спрашивать, сумеют ли остальные постичь игру веков — они попросту не могли. А что касается созданных Укротительницей множественных отзвуков мест и событий, не сосуществовавших больше нигде… Об этом лучше промолчать.

Арго привел нас к пониманию причин, по которым Страна Призраков захватила земли Урты.

Но остается вопрос: как попал в Страну Призраков Мастер? Да, то была страна теней, но и населенных призраками берегов, звучащих шумом охоты лесов, звенящих клинками равнин и одетых железом войск. Ему там было совсем не место.

Ясон наблюдал за мной через головы столпившихся вокруг него мужчин. Погода испортилась, мелкий дождь поливал Арго и скатывался по кожаным навесам. Мы промокли. Чем дальше мы продвигались на север, тем более жалкое зрелище собой являли. Боллул сражался с веслом, открыв рот от натуги. Рубобост ждал своей очереди. Кимон притулился рядом с отцом под навесом, натянутым между бортами. Оба думали о Мунде: один с надеждой вернуть дочь; второй, судя по хмурому лицу, обдумывал способы приструнить сестрицу.

— Что ты сделал с Мастером? — спросил я у Ясона.

Тот взглянул на меня. Седые волосы облепили лицо, косматая борода набрякла от влаги и вытянулась сосульками. Но как горел его взгляд! И теперь в нем светилась память, память о втором великом походе.

— Это сделал не Ясон, — заговорил он, почему-то упоминая себя в третьем лице. — Это сделала колдунья. Она обыскала его, ободрала его, разбила его, извлекла мозг его костей. Она сожрала его, как стрекоза поденку, заглотила, начав с головы. И чем больше она ела, тем сильней ненавидела. И тем сильней снедала ее ярость. А почему?

— Почему? — повторил Урта, когда молчание после последнего загадочного восклицания Ясона слишком затянулось.

Ясон уставился на правителя в глубокой задумчивости. Тень улыбки тронула его губы. Потом он оглянулся на меня:

— Потому что он сумел скрыть свой дар. И Медея осталась голодной, съев его сердце. Она ничего не узнала. Он сказал ей лишь одно: «Свет загорается в небе». Она знала, что он говорит о бронзовых дисках, которые прилетали сверху, но не со звезд, а ближе. Но она так и не дождалась объяснения, что они значат и откуда берутся. Как она бесилась! От нетерпения она раздирала собственную грудь. И нетерпение подвело ее. Она погубила свой свадебный дар. Этот человек — или кто он там был — ушел или утратил свои способности прежде, чем моя добрая жуткая женушка сумела найти слабое место в его обороне и вымотать тугие жилы его открытий.

Она выбросила, извергла его, а внутренности, изжеванные и непереваренные, выплюнула на пол. Кости, расколотые ее зубами, измолола в муку и развеяла по ветру. Не в буквальном смысле, конечно.

— Конечно…

— Но я помню, как она целовала его глаза, прежде чем запустить в них свои когти. И помню, как он смеялся.

— Она ничего от него не узнала?

— Ничего существенного.

— И поэтому она его убила.

— Нет, — быстро возразил Ясон, — совсем не так. Она вернула его мне. — Он помрачнел от воспоминания, покачал головой. Потом тихо рассмеялся. — Да, она вернула дар. Я тогда не понял, что это был конец нашему союзу. Любовь давно бежала. Она оставила меня так же скоро, как Медея покинула Мастера. Я тогда не обращал внимания. Он был игрушкой в ее руках. Она все еще принимала меня и с радостью впускала в себя. Я не замечал, как становится кислой ее сладость. А если и замечал, то приписывал это влиянию луны или иным преходящим событиям. Только потом, когда, покинутый ею, я нашел короткое счастье с Главкой, она повернула кинжал на столе так, чтобы он указывал на меня, указывал, что вина на мне. И она убила все, что я любил: моих сыновей, моих прекрасных сыновей. Я тоже был игрушкой в ее руках, но к тому времени игра ей наскучила.

— Мы завернули его в парусину, — продолжал Ясон. — Этого разбитого человека, этого Дедала, полуметалл, полуплоть, звездного безумца, странного сновидца, отвергнутую плоть волшебства, отвергнутый дар любви. Он стенал на множестве языков, проклинал мореходов с волчьими сердцами, которые увозили его из Иолка на продажу. Мы прослышали о невиданных странах с несметными богатствами там, далеко на севере, о земле пяти рек, из которых две текут на запад и восток, две — на север и юг, а одна — блуждает.

То было второе великое странствие Арго.

Но Мастер, призвав свое волшебное зрение, предсказал нам беду. Он не принял в расчет человеческой тупости. Нам он казался забавным. Мы надеялись, что всех других — чужаков — удастся одурачить.

Одного мы назначили присматривать за ним, чтобы он не заболел и его члены не отмерли под туго стянутыми веревками. Мы завязали ему глаза — на всякий случай: даже ослепленные глаза могут больше чем видеть; и заткнули ему уши. Вот как мы боялись его. Мы кормили и поили его. Старались избавить его от любой боли. Помогали, когда ему требовалось помочиться и прочее. То и дело переворачивали его, чтобы не скопилась черная кровь, губительная для таких пленников. Мы кормили его и вдоволь поили водой и простым вином.

И гребли навстречу приключению. Его можно было продать, если только подыскать подходящее царство, и подходящий товар на обмен, и подходящую простую душу, которой хватило бы той, как мы считали, слабенькой магии, какая осталась у Мастера.

И мы нашли такое место и такого человека. Я забыл его имя. Он был царем в той земле — надменный вождь, занятый только своим богатством и вином, лошадьми и женами. Его жрецы, покрытые шрамами, с серебряными волосами, таинственные, были жестокими, их жертвоприношения были воистину звериными.

Они вцепились в предложенного им Мастера с дикой жадностью и яростью. Вот мы и променяли его где-то близ той реки, что зовется, как я теперь узнал, Рейном. Что получили в обмен? Янтарь! Самый удивительный янтарь, какой мне приходилось видеть. Ради него мы прошли по рекам вглубь страны. В кусках драгоценного янтаря застряли всякие твари. Мы знали, что за такой товар в святилищах у нас дома дадут большую цену.

Ясон пожал плечами, развел руками:

— Ну вот. Что сталось с нашим изобретателем потом? Думаю, он умер. Я скоро забыл о нем. Несколько месяцев спустя, когда я вернулся во дворец, Медея пыталась убить меня. А я — ее. Ее колдовство было сильнее моего оружия, так что я отступил, оставив ее гнить в своих покоях. Я не сознавал, как легко ей дотянуться до моих сыновей, как легко она пожертвует ими. Остальное вы знаете. Во всяком случае, Мерлин знает.

Он больше ничего не сказал, а я ни о чем не спрашивал. Перед нами лежала самая трудная часть обратного пути, и нам требовалась вся сила наших спин и все умение, чтобы одолеть его.

Глава 27 ПРИВИДЕНИЯ

— Мы не одни…

Шепот Ниив разбудил меня. Она гладила мне лицо ладонями, серьезно рассматривала. Вымотанный долгой работой на весле, я спал под грудой меха. Над Арго пахло свежим сырым рассветом, а по легкому качанию веток над головой я понял, что корабль медленно входит в сужающееся перед землями Вортингора русло Нантосвельты.

— Кто там?

— Всадники. Туманные всадники.

Правильнее было бы сказать не туманные всадники, а всадники в густом утреннем тумане. Река здесь была еще широкой, окаймлявшие ее ивы и ольшаник еще зеленели, хотя наступила осень. Деревья блестели от росы. На туманных берегах, там, где прибрежные заросли расступались, ясно видны были всадники. Их отряды держались вровень с нами. Временами на их шлемах и копьях странно и угрожающе вспыхивал свет.

Все мужчины, кроме меня, были на веслах. Ниив и мальчики тоже спали после морского перехода. Боллул с Рубобостом, оба раздевшись до пояса, мощными гребками, силой своих четырех крепких рук помогали Арго медленно двигаться против течения. Теперь, проснувшись, и мы перебрались на скамьи и добавили ему скорости.

Всадники в тумане подгоняли коней, чтобы не отстать. Лошади громко фыркали, звенела сбруя.

— Что ты о них думаешь, Мерлин? — спросил Урта, налегал на весло.

В туманных бестелесных всадниках с южного берега я заподозрил пришельцев из Царства Теней Героев. Но те, что ехали по северному берегу, были мне незнакомы. Что-то с ними было неладно.

Едва я осторожно прощупал нашу молчаливую свиту, как всадники будто почувствовали мое присутствие. Те, что на северном берегу, поспешно ускакали вперед и скоро потерялись для затуманенного зрения и иных чувств. И всадники на юге почти одновременно повернули в сторону от реки, растаяли в дымке.

За нашими спинами показалось солнце. Оно прожгло волглый туман. Подойдя наконец к причалу неподалеку от крепости коритани, мы отправили Колку к дяде. Парень вернулся и привел троих мужчин и еще троих юношей своего возраста, чтобы помочь нам грести, но сам Вортингор закрыл ворота и постыдно затаился в своей ненадежной крепости. С тремя воинами он прислал пять щитов, пять копий и пять мечей — все поношенные.

Колку был вне себя от ярости. Он молчал и только бледнел, не решаясь взглянуть в глаза старшим аргонавтам. Урта же был не так зол, как я от него ожидал.

— Мог бы хоть лошадей одолжить, — пробормотал он.

Ясон рассмеялся:

— Можем и сами взять. Мы с Рубобостом, каждый по-своему, опытные конокрады.

— Вортингор немало помогал нам прежде. Таково мое суждение, — сухо отозвался правитель, засмотревшийся вдаль, на холм, и отгородившийся теперь даже от друзей. Вождь в беде понимал беды другого вождя. — Оставим Вортингора в его несчастье. Быть может, само наше возвращение прояснит ему разум. К тому же — хочет он того или нет — нам еще предстоит помогать друг другу, пока наша жизнь — все наши жизни не кончились.

— Вон там, к югу от крепости, табун, — вдруг азартно зашептал Колку. — Я вижу, лошадей сорок. Выращенные на воле, горячие. И стадо в двадцать голов. Мой дядя, верно, совершал вылазки на север: знаю я его обычай. Я рад буду доставить их вам. Лошадей и скотину. Я сумею. Объездить их так, чтоб слушались узды, будет не слишком трудно. Это уж наше дело! Руки Рубобоста нужны тебе для гребли. А мы готовы к набегу!

— Ты готов обокрасть того, кто заменил тебе отца? — сурово спросил долговязого юнца Урта.

Но Колку не так легко было смутить:

— Считай, беру взаймы. И ты сам сейчас сказал, правитель Урта, в конечном счете обе крепости будут сражаться за одну жизнь.

Урту не пришлось долго уговаривать. Впрочем, Кимону он не позволил участвовать в набеге, как ни возмущался мальчишка. Кимон рвался примкнуть к отряду собственных утэнов, все еще мечтал занять среди них место вождя. Кроме того, напомнил он отцу, будь под ним конь, он мог бы перескочить реку, прорваться через пристанища и достичь Тауровинды куда быстрей, чем пешком или на веслах.

— Речь идет о твоей сестре, — упрекнул его отец. — Ты только и думаешь, как сбросить со стен собственную сестренку.

Кимон ощетинился, с вызовом встретил взгляд отца.

— А я думал, ты заботишься о моей мачехе!

— Об Улланне? Она снится мне каждую ночь. Я думаю о ней каждую минуту дня. Мы — одна семья, и все мы, каждый по-своему, правим Холмом Быка. Великий правитель лежит в его глубине. Великий род наследовал ему. И моя дочь тоже из рода правителя — того, что был повержен, но создал великую страну. Вы должны помириться с Мундой.

Кимон кисло рассмеялся:

— С тех пор как она вошла в пристанище Всадников Красных Щитов, она переменилась. Я это вижу. Ты — нет. Я не хочу видеть тебя поверженным! Я не хочу унаследовать разгромленную страну.

— Тогда просто поверь, что я лучше знаю. Ты не пойдешь в набег с Колку.

Кимон поневоле смирился с решением отца.

Колку и три юные рекрута переговорили с тремя старшими воинами из крепости. Они не хотели подводить добровольцев. Но все сошлись на том, что Вортингор может обойтись и без новой добычи. Все коритани разочаровались в своем вожде.

И хорошо, что эти трое остались на Арго.

Новый туманный рассвет. Река кипела от играющей рыбы, прибрежные деревья вздрагивали от бегущих оленей, так что каждый на борту только и думал, как бы поудачнее бросить дротик и обеспечить добрый ужин. Над нами кружили журавли, около двух десятков потревоженных птиц. Слышалось шумное карканье невидимых для нас ворон.

Сети поднялись из воды так неожиданно, что на миг каждый решил, будто видит сон. Арго покачнулся и застрял, нас сбросило со скамей в трюм, весла перепутались.

Мы сели на мель, а всадники, прорвавшись сквозь ивняк на северном берегу, гнали своих темногривых коней в воду. Они окружили нас волчьей стаей — в тяжелых плащах, в темных личинах, ощетинившиеся короткими копьями и стрелами в заплечных колчанах. Двое всадников вскочили на борт. Урта зарубил одного, а второго Боллул могучим толчком сбросил обратно в реку, но при этом получил глубокую опасную рану в плечо.

Засвистели стрелы. Их полету отозвались снасти Арго. Короткое копье по дуге полетело прямо в Кимона, но тот с юношеским проворством отскочил влево, перехватил древко и отправил копье обратно в метнувшего его воина, успевшего, однако, подставить щит.

Ржание лошадей не заглушало протяжных воинственных кличей нападающих. В довершение всего река бурливо закипала под их телами, когда они пытались окружить нас и подтащить к берегу. Они были быстрыми, а их удары — смертоносными. Один из воинов Вортингора погиб от меча разбойника, который прыгнул на корабль прямо со спины коня и тут же снова вскочил в седло.

Ниив забилась под шкуры.

Тайрон извлек из-за пояса пращу, из мешка — каменные снаряды и хладнокровно обстреливал нападавших. Потом стрела ударила его в грудь и сшибла за борт. Он забился в воде, зажимая руками рану. На губах выступила кровавая пена. Я видел, как Кимон втащил его под грозную фигуру Миеликки, а Ниив выскочила, чтобы им заняться.

— Кто эти ублюдки? — перекрикивая шум, спросил Ясон.

Они с Рубобостом сражались по-гречески: один колол, другой рубил. Дисциплинированное войско из двух бойцов встало против всадников в личинах.

— Дхиив арриги! — крикнул в ответ Урта. — Мстительные изгои!

— Много же ты нажил врагов, — проревел Ясон.

В его голосе слышался смех, прерываемый шумным выдохом при каждом ударе. Для таких сражений он и родился.

Они подстерегали нас, эти «мстительные изгои». Но откуда они прознали, что мы на подходе? Здесь всем правил жестокий случай: этим бывшим друзьям, бывшим героям, предавшим вождя и обреченным на жизнь диких зверей, не осталось ничего, кроме звериной злобы и жажды минутного торжества над человеком, изгнавшим их.

Они были опасны, но не имели значения, хотя их мечи и причинили нам серьезный ущерб.

Я внезапно осознал, что Ясон выкрикивает мое имя. Арго затягивали в сеть, корабль опасно кренился, и старый друг просил меня вмешаться. Кажется, и Ниив орала на меня. Но Тайрон, прислонившийся к ее плечу, махнул мне рукой, словно говоря: «Ничего не предпринимай!»

Вдруг из-за деревьев, из тумана выехали новые всадники: бестелесные воины на высоких конях в нарядной броне. Если бы и этот отряд оказался нашим врагом, никто из нас не вышел бы живым из стычки. Но Нерожденные были здесь стражами. Это они следили за нами с южного берега, быть может присматривая заодно и за отрядом изгоев. Они ворвались в реку и вступили в бой.

И снова я услышал свое имя, теперь от одного из них. Проникнув взглядом за пластину забрала, я узнал ухмыляющееся лицо Пендрагона. Он с двумя десятками соратников обрушился на дхиив арриги, сбивая их с седел, хватая коней и вытаскивая их на берег. Река покраснела, но не надолго.

Кимон с отцом рассекли цепкую сеть, освободив нос Арго, и тот сразу закачался на волне. Пендрагон со своими всадниками с шумным плеском выбирались из реки и продирались сквозь плакучие ивы, кони отыскивали на скользком береговом откосе место, чтобы твердо поставить копыта. Коней изгоев они утащили за собой, и отряд спасителей скрылся так же внезапно, как и появился.

Из-за деревьев донесся голос Пендрагона:

— Мы станем ждать вас там, где река захлестнула ваш лагерь.

И все кончилось.

Немного погодя Арго круто развернулся поперек течения, так внезапно, что вальки весел чуть было не сбили нас со скамей. Но мы быстро выправили весла, и корабль мягко ткнулся носом в отлогий берег, явно служивший местом для водопоя скота.

Так Арго намекал нам, что пора на время распрощаться, и мы поспешно сгрузили свое добро, не забыв и медовое дитя в многослойной обертке. Боллул, у которого раненая рука висела на перевязи, первым выскочил на сушу и бросился на холм, откуда можно было осмотреть окрестности: привычная забота о безопасности вождя. Когда он дал знак, что все спокойно, Урта с Рубобостом соскочили на мелководье и приняли на руки безжизненное, но живое тело Тайрона. Ниив совершила настоящее чудо: он все еще дышал, но не глубоко и с трудом и был бледным как смерть, которая его едва не унесла. Никто не верил, что он выживет.

— Моя ночь наступит скорее твоей, — шепнул он Ниив, но та приложила пальчик к его губам.

— Нет, если я найду то, что надо. Если бы мы с тобой оказались на севере! Но я учую нужные корни, а ты их съешь и снова будешь готов умереть в любой день.

К вечеру мы прошли сквозь чащу и выбрались в просторную рощу с пятью увитыми шиповником камнями, стоявшими в ряд, покрытыми узорами, разными старинными символами. Каждый лежал на невысокой насыпи. То было святилище Пяти Сестер, одно из тех священных мест, куда и жрецы заходят только в определенное время года. Оно же служило межой, разделявшей владения Урты и Вортингора.

Иными словами, мы подошли к новой реке, к серебристому рукаву Извилистой, отрезавшей Урту от его твердыни.

Здесь мы, утомленные переходом, остановились на отдых. Луна поднялась над нами — больше половины диска. Камни на могилах запели: по крайней мере, я слышал песню. Лунная тень, цепляя выбитые на них круги и спирали, вызывала мелодию, недоступную слуху Урты и Ясона, но для меня столь же явственную, как некоторые звуки для собачьих ушей. Я наблюдал за тенями спиралей, которые углублялись с движением яркого полумесяца. Я вслушивался в мелодию, которая становилась все глубже, громче, пронзительнее, перешла в протяжный стон и замерла, когда тень поглотила все.

Ниив, думается мне, тоже уловила отзвуки древней песни. Она прижалась ко мне, упершись одной ступней в мою — осторожное прикосновение, знак товарищества и любви.

Но смотрела она на памятники, и ее сдвинутые брови выдавали любопытство.

— Ты слышала музыку? — спросил я ее.

— Что-то слышала. Что-то странное. Странно ведут себя эти камни.

Несколько минут мы задумчиво помолчали, потом она спросила:

— Это темницы? Или дворцы?

— Места Мертвых. Ворота. Входы.

— Но темницы или дворцы?

— Сюда возвращаются Мертвые.

— Темницы или дворцы?

— Не знаю. Что чувствуешь ты, Ниив? Темницы или дворцы?

Она обняла руками колени, поймала мой взгляд.

— Я не уверена, что есть разница. Как бы велики, как бы просторны они ни были, рано или поздно всегда натыкаешься на стену. Из того, что я узнала о Ясоне и Медее, об их жарком южном мире с мраморными дворцами и вьющимися коридорами… Нет, я не вижу разницы. Там, откуда я пришла, сама земля — дворец. Я могла год идти снегами и лесами и не найти стены. — Она снова постучала ногой по моей ступне. — И ты это знаешь. Клянусь самой Снежной Госпожой, твой мир больше, чем можно вообразить. Твой дворец — сам мир. Нет стен, только возвращение к началу. Где твое начало, Мерлин? Я никогда не спрашивала…

— В глубоком ущелье, заросшем лесами, полном пещер и образов, там, где встречаются несколько рек; откуда расходятся в стороны долины. Там, куда люди приходят, чтобы остаться. Я стар. Но там, откуда я пришел, те, кто растил меня, были не так стары, как первый народ долины, чьи песни и видения мы учили.

Ниив уставилась на меня с полуулыбкой на губах, с живыми звездами в светлых глазах:

— Ты вернешься туда? В конце?

— Конечно.

— Тогда то место — твоя могила.

— Мой дворец. Моя темница. Да. Я вернусь туда, но еще не теперь.

— Я найду тебя там, — сказала она с тихим озорством. — Знаю, что я всего лишь мимолетное увлечение для тебя, просто прихоть.

— Ты больше…

Она со смехом отмахнулась:

— Нет, нет. Я слишком хорошо тебя изучила. Я знаю о тебе слишком много. Нет, просто прихоть. Но я отыщу тебя там, когда ты наконец отбросишь вьючную лошадь и дорожный мешок, посох и ложную мужественность. И саму Тропу. Когда ты вернешься домой, чтобы переносить свою звериную память на стены пещеры, — ищи меня. Я договорюсь с Миеликки. Через тысячу лет? Мой поцелуй застанет тебя врасплох! Мы вместе пройдем по склону горы.

Я привлек Ниив к себе. Она свернулась в моих объятиях, и мы стали возиться с одеждой, чтобы наши тела грели друг друга, хотя этой душной осенней ночью не так уж и нуждались в тепле.

Она была настроена странно. Я хотел сбить ее на обычные чувства. Я не хотел прощупывать ее. Она была такой грустной. Такой жалостной. Было что-то… Как это высказать? Я стараюсь припомнить ту минуту теперь, через столько лет… Она была одинока.

И мы уснули.

Меня разбудило кряхтение — тяжелое кряхтение Рубобоста, стаскивавшего камень с одной из могильных насыпей. Освободив его от налипшей земли, он бросил валун наземь.

Призрачная фигура возникла за его спиной, заглянула в открывшийся ход и кивнула.

Человек опустился на четвереньки и пролез в проем. Тогда Рубобост поднял камень, положил его на прежнее место, затем разбежался и сильно пнул ногой, вбивая поглубже. Поправил отвалившийся дерн и начертил незнакомый знак на возвышавшейся над ним глыбе.

Я не успел спросить, чем он занимается. Он сам подошел ко мне, кивнул Ниив, заметив светлое пятнышко ее лица под моим плащом, и присел на корточки:

— Он просил попрощаться.

— Тайрон?

— Да. Он умирает и знает об этом. Велел поблагодарить тебя за то, что искала корешки, запирающие кровь. — Последние слова предназначались Ниив.

— Я их не нашла, — грустно прошептала Ниив.

— Он просил передать, что уходит домой. Он недолго там побыл и снова покинул дом, чтобы помочь нам с Арго. А теперь он отыщет обратный путь через лабиринт.

— Какой лабиринт? — спросила Ниив.

Рубобост оглянулся на могилы.

— Об этом я его и спросил. Он сказал, что уверен: именно этот камень — Сестра — и есть вход в лабиринт. А если так, он сумеет добраться до своего острова.

— А если нет?

Рубобост смешался:

— Я не догадался его спросить.

Дак отправился добирать то, что не достал. Ниив вздохнула и снова прижалась ко мне. Ее последние слова той ночью были словами сочувствия нашему другу критянину.

Тайрон больше не появится в моем повествовании. Но мне вспоминаются слова Ниив после встречи с матерью Тайрона и охоты Укротительницы, когда мы спешили на Арго: ей показалось, что она видела Тайрона в толпе на пристани.

Странник по лабиринтам нашел свой дом. Я в этом уверен. Что сталось с ним после того, рассказывать ему самому.

К концу следующего дня мы стали ощущать равномерные толчки земли под ногами. И лес вокруг нас, казалось, тоже чувствовал их. Он настороженно замер, и только птицы вдруг вспархивали, кружили над деревьями и так же внезапно опускались.

— Это надвигается сзади, — сказал Ясон.

— Нет, спереди, — Урта тревожно вглядывался в закат.

— Нет, вот они! — выкрикнул грек, и мы обернулись, чтобы рассмотреть четыре маленькие фигурки, которые с воплями нагоняли нас на измученных лошадках: пятки бьют в лошадиные бока, волосы разлетаются по ветру. Каждый гнал перед собой несколько коней, которые брыкались, вставали на дыбы, но продолжали скакать.

Колку и Маелфор победоносно вскочили на попоны, покрывающие спины их лошадей. Потные мальчишки приветствовали нас веселыми ухмылками.

— Всего восемнадцать, — сказал воинам Маелфор, — да и то повезло. Колку высмотрел лошадей…

— Но не заметил охраны, — признался Колку, не переставая улыбаться и глядя на Кимона. — Задали они нам жару!

— К счастью, они были пьяны, — закончил Маелфор. — Не то могло бы плохо кончиться.

Он повернул голову, показав длинную полосу от копья, которое процарапало шею, но вполне могло перебить позвоночник.

Всадников и их добычу устроили на отдых. Больше всего они нуждались в воде, а рядом протекал маленький ручей.

Но Боллул сказал:

— Мне кажется, земля все еще дрожит.

Удары — вернее, перекрывающиеся раскаты дробных ударов — наводили на мысль о корабельных барабанах, задающих ритм гребцам. Удары становились то чаще, то реже. Будто под землей работал механизм, гудело рукотворное сердце земли.

Мы с Ясоном обменялись короткими взглядами.

— Мастер, — тихо сказал он.

— Мастерская, — добавил я.

И он кивнул:

— Мы почти у цели.