Повелитель генов

Master of the Genes 1935

Торн Хэддон резко поднялся со своей койки и пересёк тёмную глинобитную камеру, подойдя к двери с железной решёткой. Он прислушался и услышал приближающийся по коридору топот ног. Повернулся к Джерри Лэнхэму, севшему на своей койке.

— Вот и они, Джерри, — произнес он. — Полагаю, по всем законам приключенческих романов, я должен пожать твою руку и дрожащим голосом сказать: «Прощай, старина».

— Неужели они собираются сделать это сейчас? — возмутился Лэнхэм, протирая глаза и вставая. — Нас собирались расстрелять на рассвете, а ещё даже не наступила полночь.

— Полагаю, они перенесли время, — пожал плечами Торн.

— Не дают человеку последнюю ночь спокойно поспать! — гневно воскликнул Джерри. — Это последняя революция, в которой я участвую — здесь, в Бразилии, или где-либо ещё.

Его крупная, широкоплечая фигура каждым движением выражала оскорблённое негодование; светлое добродушное румяное лицо нахмурилось, а голубые глаза наполнились возмущением от подобной несправедливости. Затем он зевнул, расправив плечи так, что казалось, они вот-вот разорвут облегающий чёрно-красный мундир, что он носил.

Торн Хэддон криво усмехнулся в ответ. Он был на несколько дюймов ниже своего товарища и сложен более компактно. Смуглый, с коротко подстриженными чёрными волосами, твёрдым взглядом чёрных глаз и решительным изломом рта. На нём, как и на Джерри, был яркий мундир покойной, увы, революции.

В темном коридоре за дверью их камеры замерцал свет — топот ног становился громче. Это были факелы, которые несли двое из четырёх, идущих колонной, смуглых солдат. Возглавляли колонну чопорный офицер в великолепной зелено-золотой форме и маленький человек в белом гражданском костюме и панаме.

Все остановились, и один из солдат отпер дверь. Офицер и мужчина в гражданской одежде вошли в озаренную факелами камеру.

— Зачем нарушать наш сон, полковник Эскоба? — иронично спросил Торн офицера. — Казнь же назначена на рассвете.

— Да, с чего это вы перенесли её на середину ночи? — потребовал объяснений Джерри.

— Молчать! — приказал им полковник, а затем повернулся к гражданскому.

— Вот эти люди, доктор Аласия. Крепкие, упрямые norteamericanos[1] — я бы вам не рекомендовал с ними связываться.

— И всё же похоже, это именно те, кто мне нужен, — возразил штатский. — Сильные люди, способные, если понадобится, постоять за себя.

— О, уж это они умеют, видит Бог, — воскликнул полковник Эскоба. — Они два месяца руководили восстанием в Верхней Амазонии, пока их войска не разбежались и мы не взяли их в плен

Человек в белом с интересом оглядел двух американцев. Он был довольно невысоким; маленькие кисти и ступни казались практически женскими. Его лицо, несмотря на зрелый возраст, выглядело почти девичьим благодаря безукоризненно правильным чертам, гладкой оливковой коже и влажному блеску чёрных глаз.

Торн Хэддон напрягся под пристальным взглядом этого человека.

— При чём тут наша казнь, полковник? — требовательно спросил он.

— Возможно, что казни вообще не будет, сеньоры, — сказал штатский. — Возможно, пропадёт необходимость в ней.

Торн уставился на него.

— Что вы имеете в виду?

— Сейчас объясню, — ответил тот. — Моё имя доктор Эрмис Аласия, и я учёный, генетик, если вам это о чём-то говорит. Я живу в миссионерской деревне индейцев на притоке Амазонки, милях в шестидесяти вверх по реке отсюда.

— Мне нужны двое… скажем так, помощников. Не научных, разумеется — вы двое не производите впечатления учёных. Мне нужны люди, умеющие сражаться, знающие, как обращаться с оружием и подчиняющиеся мне беспрекословно.

— Вы кажетесь мне именно такими людьми. Если вы пообещаете отправиться со мной и повиноваться мне, что бы ни случилось, вы будете помилованы. Полковник Эскоба согласился на это из-за моего определенного влияния на нынешнее правительство. Каков ваш ответ?

Торн задумался.

— Иными словами, — сказал он, — вы хотите, чтобы мы с Джерри стали вашими телохранителями. — Он повернулся к Лэнхэму. — Что скажешь, Джерри?

— Конечно, мы согласны, — ответил великан. — Это получше, чем свинец на завтрак.

— Очень хорошо, мы принимаем ваше предложение, — ответил Торн учёному.

Нежное оливковое лицо доктора Аласии просияло.

— Это прекрасно! Вы можете отправиться со мной прямо сейчас — моё каноэ ждёт, чтобы доставить нас вверх по реке.

Тут полковник Эскоба угрожающе наклонился к двум американцам, подняв палец.

— Помните: никаких попыток сбежать от доброго доктора! — предупредил он. — Попробуете — и вы никогда не покинете эту страну.

— Мы дали слово, и мы его сдержим, — жёстко ответил Торн.

— Конечно, конечно, — быстро вмешался доктор Аласия. — Уверен, ваше предупреждение излишне, полковник. Я не забуду эту услугу, — добавил он, когда они повернулись к двери. — Ваше имя услышат во Дворце.

— Пустяки, — самодовольно отмахнулся офицер и добавил двум американцам: — Следуйте за добрым доктором.

Они вышли в коридор, освещенный красноватым светом факелов, и Лэнхэм, согнувшись, последовал за Торном через низкую дверь.

Доктор Аласия и полковник пошли впереди по коридору, ведя учтивую беседу. Свет факелов в руках идущих сзади солдат, отбрасывал огромные, колеблющиеся тени на белые стены впереди.

Они вышли из приземистой старой глинобитной тюрьмы в ночь. Торн Хэддон почувствовал, как будто тугая петля, сжимавшая грудь, наконец спала с него. Он думал, что в следующий раз переступит этот порог лишь затем, чтобы выйти под утро в предрассветный туман — навстречу треску винтовок!

Он глубоко вдохнул ночной воздух, насыщенный запахами гниющих речных растений. Шагая вместе с остальными по единственной улице тёмного городка и слыша звонкую музыку и громкое пение, доносящиеся из‑за закрытых ставен домов, он буквально впитывал в себя свободу.

Они подошли к деревянному пирсу в конце улицы. Там, в темноте, катились темные воды Амазонки, безмолвные и величественные. В конце пирса виднелись смутные очертания ожидающего каноэ; пять индейцев‑гребцов сидели в нём неподвижно и безмолвно.

Доктор Аласия и полковник Эскоба обменялись на причале изысканными латинскими любезностями, после чего учёный повернулся к двум американцам. Они заняли свои места, ученый что-то сказал рулевому, и каноэ выскользнуло на простор тёмной реки.

На следующее утро, когда каноэ под палящим солнцем медленно продвигалось вверх по могучей реке, Торн задал учёному вопрос, с самого начала не дававший ему покоя. Он, Джерри и бразилец сидели в тесноте, в тени маленькой каюты в средней части судна.

— Доктор, а с какими именно неприятностями вы ожидаете столкнуться в вашей деревне? Наверняка у вас есть какие‑то определённые опасения — иначе вы бы не проделали весь этот путь, чтобы нанять пару охранников.

Доктор Аласия задумчиво посмотрел на него.

— Не вижу причин скрывать это от вас, — наконец ответил он. — Прежде всего, скажу, что я, на самом деле, не жду никаких неприятностей. Но на случай, если они все же возникнут, я не хочу, чтобы мой дом остался без защиты.

— Я говорил вам, что я генетик, сеньоры. Так вот, именно из научного интереса я обосновался в этой деревне более двух лет назад. Я слышал, что у индейцев из этой деревни рождаются дети с крайне необычными аномалиями.

— Поскольку моя наука изучает наследственность, это, разумеется, заинтересовало меня. Я решил исследовать явление всесторонне, поэтому отправился туда вместе с дочерью Консепсьон и молодым человеком по имени Томаш Патау, которого взял с собой, чтобы он основал плантацию и, в дальнейшем, управлял ею.

— С тех пор я живу там, изучая этих аномальных детей индейцев. Каждый ребёнок, рождённый у них за последние несколько лет, оказывается чудовищно деформированным, со страшными телесными уродствами. А индейцы становятся всё более суеверными и странными. В последнее время я стал думать, что на случай, если их суеверный гнев приведёт к какому-нибудь насилию, мой дом должен иметь защиту.

— Понимаю, — задумчиво произнёс Торн. — А как они выглядят, эти аномальные дети?

— Вы никогда не видели ничего подобного, — ответил Аласия. — Они невероятны: одни без конечностей, у других отсутствуют жизненно важные органы, у третьих лишние конечности или органы — целая галерея монстров.

— Ну и райский уголок нас ждёт, — прокомментировал Джерри Лэнхэм.

— Из-за чего они рождаются такими? — спросил Торн у учёного.

— Несомненно, дело в дефектах их генов, — ответил Аласия.

— Их генов? — переспросил Торн. — Помните, мы не учёные.

— Вы даже не знаете принципа работы генов? — удивился доктор. — Странно, что именно генетика из всех наук остаётся столь малоизвестной для большинства…

Он прервал свои размышления.

— Но я могу объяснить в общих чертах. Гены, сеньор, — это для наследственности то же, что атомы для химии. Они — это механизм наследственности, крошечные элементы, определяющие особенности строения тела и передающиеся половыми клетками из поколения в поколение, сохраняя эти особенности.

— Каждый человек начинает жизнь как оплодотворённая половая клетка, или «гамета», в теле матери. И в каждой такой оплодотворённой клетке содержится — полученное от отца и матери — скопление маленьких палочкообразных частиц, называемых хромосомами, внутри которых находятся гены. Именно они определяют, в какой организм разовьётся эта клетка.

— Число этих генов огромно, и каждый из них выполняет определенную функцию. Одни контролируют цвет кожи, другие — цвет глаз, третьи — форму черепа, длину пальцев, качество крови и так далее — каждая характеристика организма определяется генами, содержащимися в исходной половой клетке.

— Если в генах клетки, отвечающих за нос, есть ген, формирующий римский нос, то у развивающегося организма будет именно такой нос. Если вместо этого у клетки есть только ген курносости, нос обязательно будет курносым. Если случайно окажется, что вообще не будет генов, отвечающих за нос, у тела не будет носа.

— Без сомнения, в моей деревне у индейцев рождаются аномальные дети именно из-за дефектов в генах. Когда они начинают свою жизнь в виде оплодотворенных клеток, у них отсутствуют нормальные гены, и поэтому их тела не могут нормально развиваться.

— Но что случилось такого, что их гены стали ненормальными? — спросил Торн.

Доктор Аласия развел руками.

— Это, сеньоры, как раз то, что я пытаюсь выяснить. Я потратил два года на исследования и, признаюсь, так же далёк от ответа, как и в самом начале.

— Что‑то повлияло на генную систему младенцев индейцев с самой стадии их зарождения в виде половых клеток — но что именно, мне пока не удалось обнаружить.

Позже, когда доктор Аласия безмятежно спал в тени, Торн спросил своего напарника:

— Что ты об этом думаешь, Джерри?

— По-моему, это довольно странное место, — сказал Лэнхэм, почесывая в затылке. — Но мы дали слово оставаться с ним, так что ничего не поделаешь.

— Да, мы дали слово, — медленно произнёс Торн. — Ну что ж, может, там не так уж плохо. Он сказал, что мы доберёмся за два дня — скоро сами всё узнаем.

Ближе к концу второго дня они наконец увидели деревню. Утром они свернули с просторов Амазонки в небольшую протоку, текущую с юго‑запада. И вот, обогнув излучину этой зажатой сплошной стеной леса реки, Торн и Джерри увидели на правом берегу невысокие холмы, а под ними — индейскую деревню.

Торн разглядел скопление нескольких сотен глинобитных хижин с соломенными крышами. Над ними возвышалась квадратная, тоже глинобитная, миссия с колокольней. Справа и слева от деревни раскинулись возделанные плантации, отвоёванные у окружающих джунглей, а на невысоком холме виднелся белый дом с плоской крышей, наполовину скрытый пальмами.

Когда каноэ доктора Аласии приблизилось к грубому деревянному причалу, на нем уже собрались молчаливые индейцы. Они внимательно смотрели на них — бронзовокожие мужчины и женщины в грязных белых хлопковых рубахах, штанах и юбках, в широких соломенных шляпах. Затем Торн заметил, как двое белых мужчин и девушка протиснулись сквозь толпу к причалу.

— Моя дочь и Томаш заметили наше приближение, — сказал доктор Аласия Торну и Джерри. — И отец Нуньес тоже.

Ступив на причал, он с нежностью поцеловал девушку, а затем представил их друг другу.

— Моя дочь Консепсьон, мой управляющий сеньор Томаш Патау и отец Нуньес, сеньоры. Сеньоры Хэддон и Лэнхэм, — обратился он к троим, — будут моими… гостями.

Торн поклонился им. Священник был дородным, румяным мужчиной в чёрном облачении, с разгоряченным, влажным и встревоженным лицом. Молодой бразилец был в белом костюме для верховой езды и начищенных сапогах; у него было чистое, смуглое лицо и прямой взгляд карих глаз.

Торн заметил, что Джерри с восхищением смотрит на девушку. Она была стройной, в простом платье из белого шелка, чёрные волосы аккуратно уложены на голове. Её оливково‑смуглое, с тонкими чертами, лицо сильно напоминало лицо учёного, но Торн уловил тени тревоги в глубине ее влажных глазах.

— Были ли новые роды с тех пор, как я уехал? — спросил Аласия у священника.

Отец Нуньес с тревогой кивнул.

— Один ребёнок — у Тины, жены Пелао.

— Ещё один монстр? — спросил учёный, и священник кивнул.

— Да. И один из самых ужасных — настоящее чудовище. Индейцы с тех пор стали вести себя еще страннее. Они больше не приходят в миссию. Боюсь, они отступают от истинной веры.

Томаш серьёзно добавил:

— И в полях они тоже больше не работают. Весь урожай остался неубранным.

— Но новый монстр? — настойчиво переспросил Аласия. — Он отличается от остальных? Я должен увидеть его, прежде чем мы пойдём в дом. Вы пойдёте со мной, сеньоры? А ты, Консепсьон?

Девушка вздрогнула, ее лицо побледнело.

— Нет, отец, я не могу больше выносить их вида. Я вернусь с Томашем.

Она с молодым бразильцем ушли, а Торн и Лэнхэм последовали за Аласией и священником через деревню. Молчаливые индейцы провожали их взглядами, и Торн заметил, что медные лица у всех были серьёзными и невозмутимыми. Его поразила неестественная мертвая тишина, царившая в этом выжженном солнцем месте.

В полумраке одной из глинобитных хижин они наблюдали за тем, как доктор Аласия зачарованно осматривает новейший пример человеческой аномалии. Отец и мать, индейцы, следили за происходящим с другого конца пустой хижины, с каменным выражением лиц, как будто не испытывая никаких эмоций.

Торн почувствовал, как по его коже поползли мурашки, и услышал, как Джерри тихо выругался сквозь зубы, когда учёный поднял младенца. Коричневое создание было жалкой пародией на человека. У него не было ни рук, ни ног, но при этом были кисти и стопы. Кисти росли прямо из плеч, а стопы — прямо из бедер или нижней части туловища.

Он ощутил облегчение, когда заворожённый увиденным учёный наконец опустил младенца и повернулся к выходу.

Покидая хижину, Аласия обратился к индейцу‑отцу:

— Не расстраивайся так сильно, Пелао. Малыш вырастет и станет мужчиной — у него никогда не будет рук и ног, но он будет жить.

Гортанный голос индейца дрогнул от переполнявших его чувств:

— Какой смысл ему жить и расти, когда он такой? Он проклят, как и все, кто рождается с тех пор, как проклятие пало на нас.

— Не думай о проклятиях, Пелао, — сказал отец Нуньес. — Молись доброму Иисусу и святым — только они могут помочь.

Индеец ничего не ответил, лишь его лицо исказилось от сдерживаемых чувств. Священник вздохнул, когда они вышли на солнечный свет.

— Они все такие… Они больше не слушают меня, а верят, что на них наслали проклятие. И, право, это и впрямь кажется проклятием, когда дитя за дитем рождаются уродами.

Они расстались со священником у дверей миссии.

— Я зайду завтра, чтобы изучить этого новорожденного, отец, — пообещал Аласия. — Он один из самых странных на сегодняшний день.

Торн и Джерри, проходя через деревню по направлению к холму, увидели и других младенцев, почти столь же необычных. В корзинах, подвешенных в тени, или ползающих по полу пустых хижин, они видели младенческие уродства, словно порождённые ночным кошмаром.

У некоторых вовсе не было конечностей — лишь туловища. У других отсутствовали глаза, уши и носы, а лица представляли собой гладкие участки кожи. Один имел оплывшее тело, по-видимому, лишенное скелета, а у другого — один огромный выпученный глаз вместо обычных двух.

Торн был бледен, а Джерри покрылся потом к тому времени, когда они наконец выбрались из деревни и стали подниматься по холму к дому, утопающему в пальмах.

— Это ужасно, — проговорил Торн. — Неужели нет никакого способа это остановить?

Аласия покачал головой.

— Причина слишком глубока, чтобы человек мог ее исправить. Она кроется в искаженных, поврежденных генах, с которых начинается их жизнь в виде половых клеток. Но если попытаться выяснить причину такого состояния генов, можно узнать многое из того, что прежде было неизвестно. Вот почему я здесь.

Ужин в тот вечер в освещенной свечами столовой дома на холме показался Торну тягостным. Внимание Джерри было приковано к девушке, но Консепсьон Аласия ела молча, лишь время от времени обмениваясь несколькими словами с юным серьезным Томашем.

Из всех присутствующих один лишь Аласия был разговорчив. В короткий промежуток тишины в конце трапезы, когда пламя свечей трепетало от сильных дуновений ветра, пробивавшегося сквозь москитные сетки, они услышали приглушённый пульсирующий звук со стороны деревни — ровный, мерный ритм.

Юный Томаш указал в сторону деревни.

— Молитвенные барабаны. В последнее время они бьют в них каждую ночь, взывая к демонам джунглей, чтобы те сняли с них проклятие.

— Отец Нуньес уже на грани отчаяния из‑за этого. Да и мне не по душе от того, как они себя ведут, — добавил он.

Доктор Аласия поднялся из-за стола.

— Со временем это пройдет. Необычное всегда пробуждает в них старые суеверия. Я пройду в свою лабораторию, чтобы зафиксировать данные о новорожденном. Вы уж простите.

Он вышел из комнаты и направился в низкое западное крыло дома, и они услышали, как он отпер там дверь.

Джерри Лэнхэм умудрился увести девушку на веранду, и Торн слышал их голоса снаружи, в темноте, пока сидел и беседовал с молодым Патау. Спустя несколько минут он извинился и пошел вслед за ученым.

Торн двинулся по коридору западного крыла, пока не добрался до двери в его конце, из-за которой доносились гул и треск. Он постучал, но, не получив ответа, открыл дверь. Внутри находилась лаборатория, оборудованная стеллажами и столами аппаратурой для микроскопических исследований, инструментами для препарирования и множеством образцов в банках со спиртом.

В центре комнаты висело огромное устройство, похожее на гигантскую рентгеновскую трубку. Оно потрескивало и ярко светилось фиолетовым светом, отбрасывая причудливые отблески на белые стены. Оно было подключено к массе трансформаторов и стойке с большими батареями.

Доктор сидел за столом в углу, но, когда Торн открыл дверь, Аласия сразу поднялся и подошёл к нему, преграждая дорогу.

Он сухо сказал Торну:

— Сеньор, в мою лабораторию никто не входит, кроме меня. Таково правило.

— Простите, — ответил Торн. — Я подумал, вы не услышали мой стук из‑за шума, издаваемого этой штукой.

Манеры Аласии смягчились.

— Это всего лишь ещё одно моё увлечение, на этот раз электрическое. Вы зачем-то хотели видеть меня, сеньор?

Торн кивнул.

— Я просто хотел спросить, чего именно вы от нас здесь ожидаете. Мы должны дежурить днем и ночью?

Аласия покачал головой.

— В этом нет необходимости. Я просто хочу, чтобы вы всегда находились поблизости от дома — на случай, если что‑то произойдёт. В шкафах библиотеки есть оружие, и вы знаете, как его использовать, если возникнет такая потребность. Но я не думаю, что она возникнет.

— Хорошо, доктор, — сказал Торн. — Простите за беспокойство.

Он вернулся и обнаружил, что столовая пуста. Торн уже направлялся на веранду, когда вошёл Джерри — с удручённым видом.

— Ну, я вовсю обхаживал Консепсьон, но даже до первой базы не добрался, — сообщил он Торну. — Думаю, она запала на Томаша.

— Ты, бестолковый орангутанг, опять выставил себя на посмешище? — резко спросил Торн. — Если так…

Он вышел и после недолгих поисков нашёл Консепсьон Аласию: она стояла в пятнах лунного света под пальмами, рассеянно перебирая белые цветы высокого тропического кустарника.

Торн резко спросил ее:

— Мой бестолковый напарник досаждал вам?

Мимолетная улыбка промелькнула на ее нежном лице.

— Сеньор Лэнхэм очень галантен, — сказала она. — Думаю, он мне нравится.

Торн почувствовал облегчение.

— Рад, что он не выставил себя полным идиотом, как это обычно бывает.

Он с легким любопытством посмотрел на освещенную луной фигуру девушки, молча смотревшей на цветы.

— Сеньорита, позвольте задать вам бестактный личный вопрос? Почему вы остаётесь в этом месте? У вашего отца есть научная работа, поглощающая его, но вы… Мне кажется, эта богом забыта деревня — последнее место на свете, где захотела бы жить молодая девушка.

Она ответила ему тихим голосом:

— Вы правы, сеньор Хэддон. Но мой отец хочет, чтобы я оставалась здесь. Он любит меня так сильно, понимаете, так сильно, что ни за что не согласится с моим отъездом, замужеством или чем‑либо ещё, что могло бы разлучить меня с ним.

Торн понимающе кивнул:

— Но эти жалкие, ужасные индейские дети… Как вы можете жить здесь, где они рождаются? Или вы уже привыкли к ним?

Она вздрогнула и покачала головой.

— Как я могу к ним привыкнуть? Каждый новый ребёнок наполняет меня таким же ужасом, какой я испытала, когда родился первый.

Хэддон непонимающе уставился на нее, пораженный ее последними словами.

— Но ведь вас с отцом ещё не было здесь, когда родился первый из них, — сказал он.

— Напротив, сеньор, мы были здесь. Прошло почти год с нашего приезда, прежде чем начали рождаться эти чудовищные дети.

— Но ваш отец говорил нам… — начал Торн, но оборвал себя.

Он стоял, слегка нахмурившись рассматривая девушку, пока не услышал шаги за спиной — к ним подошёл молодой Патау.

Торн извинился, оставил их вдвоем и ушел в дом. Некоторое время он стоял в гостиной, хмуро глядя в пространство и напряжённо пытаясь собраться с мыслями.

С каждым мгновением зерно подозрения, внезапно посеянное в его сознание, прорастало все сильнее. Он резко двинулся было к лаборатории ученого, но остановился, подумал и вместо этого направился в библиотеку.

Там он быстро просмотрел множество научных трудов, пока не нашел полдюжины перспективных. Торн засел за них, лихорадочно пролистывая оглавления и названия глав.

В течение следующего часа он углубился в книги и наконец нашел нужную ему информацию. Он читал быстро, с трудом пробираясь через термины и символы, но общий смысл был достаточно ясен. Когда он отложил книги и поднялся на ноги, Торна буквально трясло от охватившего его ужаса.

Тут он услышал голос доктора Аласии из гостиной и направился туда, плотно сжав губы и прищурив чёрные глаза. Учёный разговаривал с Джерри, но в тот момент, когда Торн вошёл, с улицы вернулись девушка и молодой управляющий плантацией.

Молодой Патау выглядел встревоженным.

— Барабаны в деревне смолкли, — сказал он. — Должно быть, что-то случилось.

Все прислушались. Пульсирующий ритм барабанов прекратился, и издалека донесся хор жалобных криков отчаяния.

Они вышли на веранду, посмотрели вниз на залитую лунным светом деревню с белыми, словно нереальными хижинами.

— Вон отец Нуньес поднимается на холм! — воскликнул Томаш.

Лицо приблизившегося к дому дородного священника было бледным, руки дрожали. Он тяжело дышал после подъема.

— Ещё… ещё один монстр только что родился, и это самый ужасный из всех, — прохрипел он. — У жены Франсиско только что появился ребёнок — у него нет головы! Глаза и рот у него на груди. Все индейцы ждали, чтобы узнать, будет ли этот младенец тоже уродливым, и теперь они обезумели от отчаяния. Может быть, вы и Томаш сумеете хоть немного их успокоить, доктор?

— Мы пойдем немедленно, — заявил Аласия. — Ребенок без головы!

Он и молодой бразилец вместе со священником направились вниз по освещенному луной склону. Девушка, всхлипнув от ужаса, скрылась в доме.

Лэнхэм было уже двинулся вслед за троицей, но Торн отдернул его назад.

— Нет, Джерри, не уходи! Я должен кое-что выяснить, и это наш шанс.

— Пойдём, — сказал Торн. — Наведаемся в лабораторию доктора. И не задавай вопросов, — добавил он, видя недоумённый взгляд светловолосого гиганта.

Торн быстро вошел в дом и направился по коридору западного крыла к двери лаборатории. Дверь была заперта, но изнутри всё ещё доносилось потрескивание гигантской трубки.

Он перестал дергать дверь и повернулся к своему напарнику.

— Выломай эту дверь, Джерри. Ты сможешь.

— Но доктор сказал, что его лаборатория… — запнулся Лэнхэм.

— Неважно, что он сказал, — делай, как я говорю, и побыстрее, — приказал Торн.

— Тогда ладно, — ответил тот и навалился плечом на дверь. С силой надавил.

Раздался лёгкий треск, а когда Джерри надавил сильнее, дверь распахнулась.

Торн быстро шагнул внутрь. Большая трубка в центре лаборатории все еще сияла фиолетовым светом — мерцающим, зловещим свечением. Её треск и шипение заполняли комнату.

Торн изучил установку, пока его напарник растерянно осматривался вокруг. Он подошел к письменному столу, стоявшему в углу, и быстро просмотрел все его ящики и отделения. Из одного он вынул толстую пачку аккуратно напечатанных карточек — карточки дрожали у него в руках, пока он их читал.

— Боже мой, всё именно так, как я думал… даже хуже, чем я думал! — воскликнул он.

Его ужас нарастал с каждой минутой.

Джерри вышел в коридор, но тут же поспешно вернулся.

— Я слышу голоса, Торн! Должно быть, Аласия и Томаш вернулись.

— Мы подождем его здесь, — сказал Торн ровным, леденящим тоном. — Я поговорю с ним прямо тут.

Через несколько мгновений в коридоре послышались шаги, и доктор Аласия остановился в дверях лаборатории.

Его невысокая фигура окаменела от гнева, а черные глаза были зловеще холодны, когда он окинул их взглядом.

— Итак, сеньоры… при первой же возможности вы взломали мою лабораторию. Что вы здесь делаете?

— Мы тут кое-что разглядывали, — ответил ему Торн. Он кивнул в сторону большой трубки. — Особенно вот эту трубку. Довольно мощная, правда? Настолько мощная, что её излучение способно воздействовать на все в радиусе мили отсюда.

Выражение лица учёного мгновенно изменилось. Он уставился на американца.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил он.

— Хочу сказать, что я знаю! — выдавил Торн. — Я знаю, какие дьявольские дела вы вели здесь целых два года с помощью этой трубки! Так значит, монстры в той деревне — это следствие дефектов в их генах? Да, но именно вы вызвали эти дефекты в их генах!

— Вы приехали сюда два года назад, и через год после вашего приезда родился первый из монстров. Узнав это, я сразу подумал: если аномалии детей индейцев действительно вызваны повреждением генов, то это вы каким-то образом их повредили.

— В книгах по биологии из вашей библиотеки я узнал, как вы могли это сделать. Я прочел, как Мюллер[2] из Техасского университета обнаружил, что рентгеновские лучи могут повреждать гены, и как он создавал таким образом из плодовых мушек мутантов.

— Я вспомнил об этой огромной рентгеновской трубке в вашей лаборатории и понял, что вы повторили эксперименты Мюллера — на людях! Вы время от времени меняли излучение и вели записи об изменениях на этих карточках, чтобы увидеть, какой именно тип уродства вызовет каждое изменение. Эта трубка воздействовала на каждого зачатого ребенка в деревне, калеча каждого из них, превращая в монстра!

— Торн, он умышленно вызвал рождение всех этих монстров? — недоверчиво спросил Джерри Лэнхэм. Затем его румяное лицо потемнело, и он сделал шаг к учёному. — Да ты, проклятый…

Аласия спокойно поднял руку, останавливая его:

— Минутку, сеньоры, послушайте меня прежде чем вы совершите что‑нибудь опрометчивое. Когда я спас ваши жизни в Сан‑Мартино, вы дали слово беспрекословно подчиняться мне — независимо от того, что произойдёт.

Джерри остановился и беспомощно посмотрел на Торна. Хэддон проглотил душивший его гнев и подавил желание убить доктора.

— Мы действительно дали вам слово, — сбивчиво произнёс он. — Только это удерживает меня от того, чтобы не прикончить вас прямо здесь.

— Но, Торн… — возмутился Лэнхэм, чьё лицо всё ещё оставалось тёмным от душившей его ярости.

Торн покачал головой.

— Мы дали слово, Джерри. Бог свидетель, сейчас, когда я знаю, какой он бессердечный изверг, я об этом очень жалею.

Доктор Аласия подошёл к столу и обернулся к ним с презрительной улыбкой.

— Обычные гуманистические сантименты, — прокомментировал он. — Именно из-за них мне приходилось держать свою настоящую работу в абсолютном секрете от всех, поэтому я не осмеливался никому о ней рассказывать.

— Но зачем вы это делаете? — вскричал Торн. — Ради чего, во имя всего святого, вы обрекаете этих индейских детей на жуткие уродства?

Ученый задумчиво посмотрел на него.

— Думаю, вам двоим моя причина будет непонятна. Я делаю это просто ради расширения знаний о человеческих генах — моих собственных знаний и знаний науки вообще.

— Почему наука должна знать так много о генах плодовых мушек и так мало о генах человека? Просто потому из сентиментальных соображений экспериментировать над людьми запрещено. Я решил пренебречь всякими сантиментами и превратить это место в лабораторию для генетических опытов на людях.

— Я хотел выяснить, какое влияние оказывают рентгеновские лучи различных типов на гены нерожденных детей. Я выяснил, какие лучи воздействуют на гены человека. Когда‑нибудь собранные мной данные принесут неоценимую пользу науке, помогут генетикам будущего создать лучшую человеческую расу.

— Это было жестоко и бесчеловечно! — осуждающе воскликнул Торн. — Обрекать этих бедных индейцев на рождение таких искалеченных, чудовищных детей.

Джерри Лэнхэм свирепо посмотрел на ученого.

— Я бы уже вцепился ему в глотку, если бы мы не дали того обещания.

— Но вы его дали, — холодно заметил доктор Аласия. — И поскольку вы связаны им, вы будете повиноваться мне и сохраните всё, что узнали, при себе.

Торн, загнанный в угол, беспомощный, с черными глазами, искаженными от внутренней муки, отчаянно указал на гигантскую, пульсирующую трубку:

— Но вы хотя бы прекратите теперь эту дьявольскую работу? Вы сделаете это?

— Моя работа продолжится, — непреклонно заявил ученый. — Эта трубка будет излучать, как излучала последние два года, и будет продолжать влиять на гены каждого зачатого здесь ребенка.

— Каждый ребёнок, рождённый здесь, будет чудовищем, как и дети в прошедшем году. Но каждый ребенок пополнит копилку моих знаний.

Из дверного проема раздался крик, и трое мужчин резко обернулись. В дверях стояла Консепсьон Аласия.

Ее лицо было мертвенно-бледным, а темные глаза — неестественно огромными. Она смотрела на отца как загипнотизированная.

— Я слышала, — прошептала она дрожащим голосом. — Я пришла посмотреть, что вас задержало, и услышала… услышала, как ты говорил, что это ты вызвал рождение чудовищ, что каждый ребёнок, рождённый здесь, будет таким. Это правда?

Аласия, с помрачневшим и встревоженным лицом, быстро шагнул к ней.

— Консепсьон, мало ли, что ты слышала. Ты не должна придавать этому значения, уходи.

— Скажи мне, это правда? — потребовала она ответа, не отрывая от него взгляда расширившихся от ужаса глаз.

Он медленно кивнул.

— Да. Но ты не должна судить поспешно. Это всё ради науки…

— Ради науки? — повторила она, а затем разразилась истерическим смехом, от которого по нервам Торна прошёл ледяной холод. — Мой ребёнок родится таким же, как те, в деревне, — ради науки!

— Твой ребёнок? — Лицо учёного посерело. — Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что и у меня через несколько месяцев будет ребёнок — тот, кого ты обрек родиться чудовищем! Томаш и я… мы любим друг друга, но понимаем, что ты запретишь наш брак, — и потому попросили отца Нуньеса тайно нас обвенчать. Я думала, ты простишь меня, когда я скажу, что жду ребёнка, — твоего внука…

Она, пошатываясь, отступила от двери в коридор, назад, в сторону другой части дома.

Торн и Джерри, застыв в оцепенелом ужасе, увидели, как Аласия покачнулся, словно пьяный.

Лицо ученого исказилось, глаза невидяще уставились в пустоту, губы шевелились.

— Ребенок Консепсьон, мой внук!

Где-то в доме прогремел выстрел.

— Консепсьон! — закричал ученый и выскочил за дверь.

Торн и Лэнхэм побежали за ним по коридору и ворвались вместе с ним в библиотеку.

Девушка лежала на полу с пистолетом в руке, а на ее лице и груди алела кровь. Над ней склонился Томаш Патау. Он ошеломленно поднялся на ноги, медленно огляделся по сторонам, пока не увидел ученого. Его глаза впились в Аласию.

— Она всё мне рассказала, — произнес он почти спокойно, и вдруг вскричал: — Она всё мне рассказала! Рассказала, что ты натворил, и застрелилась, прежде чем я успел остановить её. А теперь я убью тебя, но не из пистолета. Это было бы слишком милостиво. Я позволю индейцам сделать это; слышишь? Я спущусь вниз и расскажу им, кто виноват в том, что их дети рождаются уродами. Я им всё расскажу!

С этими словами Томас, обезумев, выскочил из библиотеки. Они слышали, как он, все еще выкрикивая что-то хриплым голосом, побежал в темноту, вниз по склону в сторону деревни.

Аласия опустился на колени рядом с безмолвной девушкой и нежно обнял ее. Своим носовым платком он стер кровь с ее губ.

— Консепсьон, — тихо произнес он.

Он поднял взгляд, и на его утонченном лице застыла странная улыбка.

— Она была моей дочерью, сеньоры. Вы понимаете? Когда она была еще маленькой девочкой, она часто наблюдала за моей работой. Она спрашивала: «Папа, зачем ты это делаешь?» или «Папа, что это?», а я отвечал: «Тише, не мешай отцу».

Откуда‑то из деревни, из темноты, донёсся отдалённый вопль безумной, неистовой ярости — сотни глоток, звериный, леденящий сердце крик.

Он разнёсся в ночи хором иступлённой ненависти, как взрыв давно сдерживаемых эмоций.

— Томаш им всё рассказал! — воскликнул Джерри Лэнхэм. — Они будут здесь через несколько минут!

Он распахнул шкафы в библиотеке и вытащил оттуда тяжелые пистолеты и патронташи.

Торн быстро наклонился и тряхнул погружённого в свои мысли учёного за плечо.

— Сеньор, мы должны бежать! Эти индейцы не оставят в живых никого в этом доме. Бог свидетель, даже сейчас я не горю желанием вас спасать, но мы дали слово — и мы его сдержим. Но быстрее — времени почти не осталось! Они, наверное, уже убили Томаша!

Аласия прислушался к нарастающему гулу ненависти, доносившемуся со стороны холма, и быстро поднялся на ноги.

— Вы правы, сеньоры. У нас мало времени.

Он выбежал из библиотеки и помчался обратно по коридору к лаборатории. Торн и Джерри последовали за ним, на ходу перепоясываясь патронташами и прицепляя кобуры с пистолетами. Теперь они яснее слышали звериный рев толпы и, пробегая мимо окна, увидели мелькание факелов, поднимающихся по склону.

Они ворвались в лабораторию и увидели, как Аласия торопливо сортирует карточки с записями: некоторые отбрасывает, другие складывает в стопку.

Он сунул стопку в руки Торна.

— Эти записи о моей работе — передайте их кому-нибудь из выдающихся ученых, проследите, чтобы они не потерялись.

— Давайте же, нельзя терять ни секунды! — крикнул Торн, засовывая их в карман. — Мы проберемся к реке и возьмем каноэ.

Аласия тихо покачал головой.

— Вы возьмёте, сеньоры, а не я. Я освобождаю вас от вашего обещания. Я предпочитаю остаться здесь со своей дочерью.

Спокойный, он быстро зашагал обратно по коридору к библиотеке, прежде чем они успели помешать ему.

Сотни индейских глоток издали безумный вопль: толпа хлынула на вершину холма. Торн рванулся было вслед за учёным, но Джерри удержал его:

— Торн, не ходи! Человек хочет умереть, и мы умрём вместе с ним, если сейчас не уберемся отсюда!

— Тогда быстрее! — воскликнул Торн. — В окно — и вниз по другому склону холма!

Они вскарабкались в окно с противоположной от деревни стороны дома и спрыгнули в темноту.

Через пятнадцать минут Торн и Джерри, обойдя вспаханные поля, вернулись к деревне. Она была пуста: все её жители присоединились к разъярённой толпе на вершине холма. Американцы быстро нашли каноэ, погрузили в него вёсла, рыболовные остроги, кувшины с водой — и оттолкнули лодку от берега, отправив её скользить по тёмной реке.

Они усиленно и быстро гребли. Лодка мчалась между тёмными стенами джунглей. Когда они достигли излучины, на чёрную воду легло багровое свечение, и они увидели красные языки пламени, вырывающиеся из дома Аласии. Затем они прошли поворот и снова погрузились в темноту, в безмолвие и покой джунглей.

Они опустили весла, позволяя течению нести лодку, и перевели дух. Торн достал из кармана стопку испещренных машинописным текстом карточек.

Он задумчиво посмотрел на них, а Джерри изумлённо произнёс:

— Сам он не стал спасаться, но хотел, чтобы эти карточки уцелели! Разве можно понять такого человека?

Торн кивнул.

— Прежде всего он был учёным. А учёные… странная порода… странная порода…

Он убрал карточки обратно в карман и взялся за весло.

— Ладно, Джерри, нам предстоит долгий путь. Налегай.

— Согласен, братишка, — откликнулся Джерри, глубоко погружая весло в воду. — И после этого будем заниматься только революциями!