Повелители теней

ГЛАВА 19

Керен Эшрол казалось, что она поднимается по крутому склону уже целую жизнь, но в ногах все еще оставались силы, а в легких — воздух. В движении был некий ритм, шаг за шагом. Казалось, что именно оно поддерживает ее. Тропка вилась между несущимся с ревом потоком и темным непроходимым лесом. Свежие запахи листвы проникали в ее ноздри, пробуждая уснувшие голод и жажду. Она уже собиралась остановиться и отдышаться, когда между деревьями впереди показалась стая Тварей Источника.

— Дай им пройти три четверти расстояния, потом отходи, — раздался голос Орграальшенота за ее спиной.

Она проглотила подступивший к горлу ком, потом, сжав зубы, кивнула. За четыре дня, прошедшие с момента мистического исчезновения Сувьель и Джилли, рожденный Демонами принц ни разу не упускал возможности напомнить ей, дергая за невидимую веревку, кто здесь раб, а кто хозяин. После нескольких раз, когда она не ощущала ничего, кроме боли и удушья, Керен быстро научилась не перечить своему поработителю ни словом, ни делом. Остаться живой — была ее единственная мысль. Пережить это.

Она пошире расставила ноги и обнажила меч, глядя на спешащих к ней Тварей. Не видно было блеска ножей или копий, поскольку когда-то эти существа были животными. Керен вздрогнула, вспомнив, сколько разных ужасов она успела встретить, шагая по Прекайнским горам.

Ее охватил страх и восторг грядущей битвы. Когда они подобрались совсем близко, она шагнула в сторону, прямо к потоку. Пара созданий рванулась за ней, и самый первый, нелепое сочетание ворона и пса, завыл, бросаясь на нее. В следующее мгновение он с воплем перекатился через голову и упал. Керен радостно вскрикнула, поворачиваясь лицом к следующему нападающему, волчьему скелету с кошачьей головой и торсом. Он зашипел, оскалясь. Керен развернулась, собираясь нанести удар, но внезапно потеряла равновесие, поскользнувшись на мокрых камнях. Она подалась назад, и зверь добрался бы до нее, если бы в свою очередь не поскользнулся. Пока он поднимался на ноги, Керен подобралась к нему и одним быстрым движением всадила меч в горло. Тварь задергалась в агонии, ее кровь смешалась с водой.

Тяжело дыша, воительница повернулась и увидела Орграальшенота в его человеческом обличье, высокого, закутанного в плащ. Рот его кривила дикая усмешка, пока он наносил удары сразу нескольким созданиям, трупы их собратьев лежали у его ног. Твари вились вокруг него, завывая и скалясь, потом они разом шарахнулись назад, когда Порождение Демона размахнулось своим длинным двуручным мечом. Керен зарубила еще одного, кабана со змеиной головой, который попытался напасть сзади, и, когда он упал, заливаясь кровью, остальные бросились бежать.

Ее охватила жажда крови, она поняла, что смеется и кричит, наступая на пятящихся от нее животных. Она убила еще одного одним ударом, отхватила ноги другому и была готова сокрушить всех остальных, когда ощутила, что ей нечем дышать. Горло сжималось все сильнее, перед глазами поплыл туман, легкие разрывало отсутствие воздуха. Керен рухнула на колени, безмолвно прося о пощаде.

— Держи себя в руках, дитя земли, — прозвучал голос Орграальшенота. Он возвышался над ней, вытирая кровь с лезвия пучком травы. — Даже в разгар битвы твое повиновение мне должно быть абсолютным. Непослушание меня не устраивает.

Ужасная хватка ослабла, спасительный воздух хлынул в легкие. На глаза навернулись слезы, она закашлялась и захлебнулась. Керен хватала воздух судорожными глотками, все ее тело содрогалось. Увидев, что Орграальшенот отошел, она сердито утерла слезы и встала на ноги, подхватив свой упавший меч.

Они все больше углублялись в горы. Над ними нависало низкое серое небо, внезапным потоком пролился дождь, оставив после себя резкий запах свежести. Они остановились передохнуть под развесистым деревом, на котором Керен заметила гнездо. В нем оказались два яйца, оба разбитые, и мертвый птенец. Тут она поняла, что не слышала голосов птиц уже дня два-три. Но возможно, ее отчаяние было слишком велико, чтобы замечать такие мелочи.

Их обступали холмы, поросшие утесником и терновником. Впереди возвышалась их цель, Ошанг Дакал, стоящие полукругом утесы, вздымающиеся от низких круглых холмов на севере к хребтам и пикам на юге. Именно здесь почти две тысячи лет назад Орозиада приказал основать академии, ставшие известными как обиталище магов Тревада. Керен была здесь только один раз, когда ей было двенадцать, она сопровождала своих родителей, совершающих паломничество, ее память сохранила красочные картины с тысячами идущих людей и спиральной дорогой, приводящей к Высокой Базилике.

Но это были воспоминания из времен радости и счастья, юности и невинности. Сейчас она тащилась вслед за Орграальшенотом по пустынным темным холмам, и ей казалось, что тьма стала частью ее самой, просочилась в ее душу, не оставив и тени надежды. Она хотела разрыдаться, но не позволила себе.

Остаться в живых. Не показывать слабости. Выжить.

Когда сумерки вуалью опустились на холмы, она вдруг заметила, как сильно похолодало. Она натянула вторую рубаху поверх той, что уже была на ней, и надела вторые штаны, но ее продолжало трясти. Орграальшенот не выказывал ни малейших признаков неудобства, но она видела, как изо рта вырывается пар, а на ее кистях и ступнях появился странный иней. Керен вспомнила о слухах и предостережениях, касающихся Прекайнских гор, теперь она видела все собственными глазами. Некоторые сплетни рассказывали о ледяном заклятии, лежащем на земле, или о растениях с длинными петлями, покрытыми когтями, которые душили холмы и долины, окружающие Треваду. Она хотела было спросить у Порождения Демона, но побоялась услышать ответ.

Уже наступила ночь, когда они добрались до упрятанной между двумя холмами деревеньки, ютящейся на берегу маленького заболоченного озера. В сумерках озеро казалось куском плоской тьмы, а домики и сараи призрачными силуэтами. Нигде не было признаков жизни: ни света, ни голосов, ни детского плача, ни мычания коров. Когда они подошли к ближайшему дому, Орграальшенот достал меч и взмахнул над ним рукой. Меч засветился ярким синим светом, он подошел к двери и распахнул ее. Внутри царил такой холод, что у Керен заныли зубы, ее заколотило. Магический клинок слабо освещал единственную комнату домика, где мертвые тела все еще лежали под одеялом у остывшего очага. Тело мужчины скорчилось на полу рядом с мертвой собакой, еще один труп сидел за столом, голова опиралась на руку, в другой был зажат кинжал. Изморось покрывала их, как и все предметы в комнате, сияющим ковром. Смерть явственно ощущалась здесь, и Керен попятилась к порогу. Орграальшенот разглядывал тела, сметая снег с их лиц и рук, ощупывая мертвую плоть. Керен вспомнился Олвергост и то, как Порождение Демона лечило больных и раненых. Она хотела бы знать, что вызвало у него такой пристальный интерес к этим людям.

Такая же сцена повторилась и в нескольких других домиках, Керен стояла у двери, дуя на пальцы, пока Орграальшенот переходил от мертвеца к мертвецу. Пар от дыхания окружал ее серой вуалью, тогда как дыхание Орграальшенота походило на фиолетовые овальные облака. После их возвращения из Кекрахана он принял человеческую форму, знакомую Керен как Рааль Хайдар, но теперь этот облик казался ей плохо подогнанным костюмом, натянутым на его истинную суть.

Если верить преданиям и молитвам, Порождения Демона были старейшими и могущественнейшими слугами Повелителя Сумерек, существами, вышедшими из Великого Озера Ночи при рождении мира. Повелитель Сумерек заметил их, несмотря на непроглядную тьму, оценил их возможности и предложил место рядом с собой в обмен на нерушимую клятву в вечной верности. Все и каждый из них произнесли эту клятву, связывающую их и их потомков, их плоть и кровь, их тело и душу, призывающую их вечно служить Повелителю. Керен представила, как этот черный дух, это вселяющее ужас божество ожидает где-то, пока его слуги и союзники сеют смерть и зло по всему огромному континенту Толувераз. Она вздрогнула, когда ей на память пришли слова Орграальшенота: «Я хотел всех вас использовать в своих целях… но при ближайшем рассмотрении решил, что этой одной будет достаточно».

Но если Орграальшенот Слуга Повелителя, почему он держит в тайне свое путешествие в цитадель Слуг, преданных тому же хозяину?

Она потерла руки, надеясь хоть немного согреться. Порождение Демона выпрямилось и насторожилось, его лицо показалось ей озабоченным.

— А что… — начала она.

Оно жестом велело ей молчать, некоторое время не было слышно ничего, кроме их дыхания. И вдруг Керен ощутила, что гробовое молчание почти незаметно начало расти, океанской волной захлестывая все ее чувства. Все окружающие предметы заволокла пелена, Керен показалось, что она смотрит на них со дна водоема, из серой мерцающей воды. Еще она заметила, что ее шею обхватывает черная веревка, тянущаяся к Орграальшеноту, который превратился в прозрачную фигуру, стоящую к ней спиной и вглядывающуюся во что-то.

Потом она увидела их. Призрачных людей, целую дюжину, разных возрастов, женщин, мужчин, детей, они сидели, разговаривали, ели, спорили, ходили и бегали, смеялись и рыдали. Были ли это призраки тех, кто жил в этом доме много лет назад, и их друзей и родственников? Они проходили сквозь друг друга колеблющимися волнами жизни. На нее они не обращали внимания, глядели сквозь на предметы за ее спиной. Как молодой человек в плаще, глядящий прямо сквозь нее и загадочно улыбающийся…

Вспышка света залила предметы, и там, в самом центре, она заметила то, отчего у нее перехватило дыхание: это был Таврик, его правая рука, сделанная из металла, испускала поток горячего белого света, разящего невидимых врагов. Видение длилось только миг, но она успела заметить застывшее в его взгляде недоумение и испугаться за юношу. Потом все пропало, словно кто-то закрыл за видением дверь, и она снова оказалась в ледяном воздухе домика.

Орграальшенот засмеялся негромким злым смехом:

— Лакомый кусочек! Настоящий наследник Орозиады вынужден использовать свою силу, но пытается выставить все так, будто ее использует фальшивый наследник.

— Не понимаю, — сказала Керен. — Рука Таврика была в огне…

— Ты видела? — Порождение Демона внимательно посмотрело на нее. — Любопытно, но в общем объяснимо. Связанная душа иногда начинает видеть глазами хозяина. Ты видела мальчишку, и больше ничего?

Керен кивнула, он удовлетворенно посмотрел на нее:

— Близится время, когда тебе предстоит увидеть больше, гораздо больше. — Он положил свой светящийся меч на стол и сел на скамью. — Теперь тебе необходимо отдохнуть, восстановить силы, мы пойдем дальше, как только рассветет. Не уходи далеко.

Она нашла навес у задней стены дома и уселась под ним, завернувшись в принесенные из дома одеяла. Отчаяние, похожее на черный туман, душило ее, окутывая сознание, настоящий сон не шел. Она то начинала дремать, то снова пробуждалась, принимая образы сновидений за призраков прошлой жизни.

Керен проснулась от знакомого сдавливающего ощущения на шее, бледный свет зари заливал пространство под навесом. Пустая деревня выглядела особенно печально при свете дня. Она вышла из-под навеса и обернулась посмотреть на вершины Ошанг-Дакала, удивившись, насколько сильно они приблизились с прошлой ночи. Керен помотала головой, зевнула и потянулась, потом застонала от боли в спине. Она хотела как следует размять мышцы, но тут появился Орграальшенот, он сделал ей знак следовать за ним. Бедняжка вздохнула, вытащила из-под навеса свой мешок и поспешила за ним, протирая глаза и пытаясь расчесать волосы пятерней.

Тропа резко поднималась в гору сразу за деревней. В воздухе стоял туман. Ни шевеления ветра, ни живого существа. Тропа вздымалась в холодном безмолвии по голому хребту, где лишь изредка встречались отдельные деревца или кустики. Неожиданно завеса тумана расступилась, открыв лежащие внизу земли: безжизненные холмы, между которыми струился поток. Потом разрыв в тумане снова сомкнулся, Керен вновь ощутила давление на шее и прибавила шагу.

Мысли ее возвращались к сцене с Тавриком, к его неожиданно металлической руке с магическим огнем и его странному взгляду, в котором злость смешивалась со страхом и изумлением. Это был взгляд человека, ставшего игрушкой в руках другого, захваченного чьей-то исключительной силой, она ощутила родство с ним. Несколько раз за свою жизнь она подпадала под чужое влияние и отдавалась чужой воле. Однажды, когда ей было всего семнадцать (теперь казалось, что это было целую эпоху назад), она шла через перевал в родительский дом, но снежная буря заставила ее искать укрытие в горной хижине. Там уже был один путник, наемник по имени Ахамри. Он великодушно предложил ей единственную кровать, а сам улегся на каменном полу.

Посреди ночи она проснулась, охваченная мощным желанием. Ахамри было лет тридцать, но он был строен и недурен собой, а ее плотское желание сделало его в высшей степени привлекательным в ее глазах. Она беззаботно откинула одеяло, встала с кровати и залезла в его постель. Он открыл глаза в изумлении, потом его губы медленно растянулись в улыбке, и она заметила холод в его глазах.

Позже, после вторжения могонцев, сразу после того, как армия была разбита у Ворот Волка, она бежала с остатками отряда герцога Малвурского. Они оказались отрезанными от южных областей наступающими отрядами могонцев, единственное, что им оставалось, — бежать в Прекайнские горы, где в одной из долин они натолкнулись на могонский обоз. Охваченные жаждой мести, они напали на почти не охраняемые повозки, уже потом Керен поняла, что там были только женщины и дети, которых ее товарищи безжалостно вырезали.

В ужасе от происшедшего, она оседлала лошадь и помчалась прямо в ненастную ночь на север, не думая, куда едет. Когда забрезжил рассвет, она замедлила ход и остановилась передохнуть в пещере недалеко от дороги. Дождь разошелся не на шутку, но она сумела разглядеть между двух высоких гор кряжи и хребты Ошанг-Дакала. Единственным признаком жизни в Треваде были скопления тусклых огоньков, но Керен увидела, что они постепенно гаснут под расползающимися лентами тьмы, охватывающими горы.

Темный покров тогда спрятал Прекайнские горы, погрузив их в новую ночь, которая длилась несколько следующих дней. За это время Керен успела избавиться от всех своих вещей, на которых были имперские знаки, и уже двигалась на север в поисках работы для себя.

Сейчас, пока она поднималась по крутому склону, она вспомнила прекрасное старое название — Ошанг-Дакала, Дом Молний, пару лет назад ей рассказал о нем пожилой ученый из Хоройи.

Порождение Демона, идущее в нескольких шагах впереди, остановилось и указало на расселину в голой скале, куда ныряла тропа.

— Сюда, — произнесло оно и исчезло из виду.

Предчувствие кольнуло Керен ледяной иглой, но она без промедления последовала за ним.

Узкая тропа, засыпанная камнями, вела в сумрачное каменистое ущелье. Керен ощущала, как пот заливает все ее тело, пока она карабкается по валунам. Один раз она едва не упала, но удержалась, схватившись руками за скалу. Орграальшенот ждал внизу, рассеянно улыбаясь.

— Надеюсь, ты еще не устала, — заявил он. — Мы должны многое успеть за этот день.

Керен стряхнула пыль с одежды.

— Я ценю ваши заботы о моем здоровье, — ответила она мрачно. — Со мной все в порядке. Однако мне хотелось бы знать, куда мы собираемся попасть.

Улыбка чудовища стала шире, он поднял руку и ткнул прямо наверх.

— Но единственный путь в Треваду на другой стороне Ошанг…

— Я создам другой путь. — Он повернулся и пошел, Керен двинулась за ним, чувствуя, что каждый шаг приближает ее к неведомой опасности.

В ущелье было сухо и пусто, но здесь сохранялись признаки пышной когда-то растительности: кучи тростника, корни, вцепившиеся в лысые стены, вырванные из почвы пеньки, серые, высушенные и мертвые. Были здесь и кости, небольшие скелетики мышей и птиц, а один раз, в том месте, где дорога входила в небольшой тоннель в скале, попался и человеческий скелет: череп, ребра и одна рука. Он лежал в щели между стеной ущелья и куском породы, возможно принесенный сюда полноводным когда-то потоком. «Интересно, кто это может быть? — подумала Керен. — Путешественник или вор, который хотел пробраться в Высокую Базилику незамеченным? Или солдат, может быть могонец?» Она на всякий случай наклонила голову, отдавая дань уважения, и поспешила дальше.

Демонический принц не торопился и шел теперь прогулочным шагом, изредка останавливаясь и пиная стену ущелья, иногда ощупывая ее рукой. Потом он двигался дальше. И через некоторое время совсем остановился.

— Приготовься. Все, что ты увидишь, будет не более чем проявление Королевства Покровов. Не забывай, что мы стоим на настоящей земле.

Керен кивнула, он поднял руки, широко раздвинув пальцы. Взгляд его застыл, обратившись к скалам ущелья, и Керен на миг почудилось, что она видит перед собой огромного страшного зверя. Потом он взмахнул руками и громко хлопнул в ладоши.

У Керен захватило дух, когда все вокруг нее превратилось в сияющий вихрь. У нее под ногами оказались прозрачные скалы, уходящие корнями в дымные неведомые глубины, и она запаниковала. Через некоторое время ей удалось взять себя в руки и заставить почувствовать под ногами прочную скалу. Потом Керен взглянула наверх и снова была поражена до глубины души. Скалы, вся могучая громада Ошанг-Дакала показалась ей сделанной из стекла и проходящей сквозь какие-то туманные серебристые слои. Высоко над этим стеклом можно было различить крошечные тени — храмы и дома Тревады. Но ее внимание прежде всего привлекли цепи из ярких огней, начинавшиеся здесь, прямо перед ней, и уходящие вверх по склону. Они походили на жемчужные ожерелья, где каждая жемчужина была иной формы. Казалось, неведомый ювелир развесил их, зацепив за самый высокий пик Ошанг-Дакала прямо над Высокой Базиликой.

Чудовище позволило ей рассматривать всю эту красоту только несколько мгновений, потом коротко взмахнуло рукой, и серая каменистая реальность вернулась во всей своей тяжеловесности. Порождение Демона некоторое время внимательно рассматривало голую скалу перед собой, потом двинулось дальше по ущелью.

— Сюда, на этот раз побыстрее.

Оно повело ее к трещине в скале, щели, которая быта гораздо выше его, но не толще двух пальцев. Потом ухватилось руками за края трещины, словно собираясь раздвинуть ее. И тут Керен услышала, как оно забормотало какие-то слова, противные человеческому слуху и разуму. Из его пальцев хлынуло сияние, паутина крошечных трещин покрыла небольшое овальное пятно на стене ущелья. Опустив руки, оно подошло к узкой щели в скале и начало протискиваться в нее. Керен увидела, что скала расходится, пропуская его, все ее части пришли в движение, словно она была не из прочного камня, а из какого-то мягкого податливого материала. Чудовище уже полностью было в скале, когда вдруг оглянулось, схватило Керен за запястье и потащило ее за собой.

Она потеряла способность дышать, оказавшись внутри камня, камень давил на ее голову, сжимал тело, но больно не было. Она чувствовала вес своего меча и вещевого мешка, но ни то ни другое не вырвалось из рук. Протискиваясь сквозь слои Ошанг-Дакала, она подумала, что, наверное, так чувствует себя крот, пробивающийся через толщу земли…

Наконец все закончилось, когда она споткнулась о камень в конце тоннеля, который был бы абсолютно черным, если бы не сияющая завеса, преградившая им путь. Она переливалась всеми цветами, как масляные разводы на воде, и цеплялась за все неровности тоннеля, не оставляя ни малейшей щелки. Это, догадалась она, была одна из светящихся цепей, развешанных на горах.

— Основатели Трегады обнаружили эти тоннели вскоре после возведения Высокой Базилики. — Орграальшенот, шедший за ней в человеческом обличье, тоже остановился, разглядывая преграду. — Они решили извлечь из них пользу. Некоторые расширили, другие удлинили, потом соединили их целыми тучами заклинаний и заговоров. Это Сонм Испытаний для тех, кто претендовал на высшие позиции в иерархии магов. — Он засмеялся. — Но с тех пор как Слуги захватили Базилику, кое-что изменилось. Некоторые (не все) из этих преград были переделаны, чтобы можно было… развлечься? Пленников и преступников отправляли в Сонм, чтобы можно было позабавиться, наблюдая за их передвижениями.

Дело в том, что Сонм ведет прямо в Гармонию, Храм Высокой Базилики, где хранится Хрустальный Глаз. Я не могу пройти через барьеры из заклинаний: от этого по всему континенту, не говоря уже о Треваде, пронесется особый звук. — Он шагнул к Керен, глядя ей в лицо своими сияющими черными глазами. — Нет, мне необходимо найти другой способ, и этим способом будешь ты.

Прежде чем она успела сообразить, он схватил ее за безрукавку, оторвал от земли и швырнул в сияющую завесу. Она зависла в ней на какой-то миг. Потом вспыхнула молния. Керен закричала, когда боль пронзила все ее конечности и задержалась в груди белым, разрушающим все огнем, рванувшимся потом в ее мозг.

Через пожирающую боль Керен смутно почувствовала, что ее тело переваливается в тоннель с другой стороны завесы. У нее больше не было глаз, не было ушей, не было ощущения своих рук и ног, кожи и костей, но она видела Орграальшенота в его истинном обличье — огромного, бледного, переливающегося, нависающего над ней. Она чувствовала себя чем-то колеблющимся, да и почва под ногами шевелилась. Она видела то, что осталось от ее тела, и зарыдала бы, если бы могла. Потом колебания прекратились, она снова ощутила связывающую ее с Порождением Демона нить.

— Смерть тебе не страшна, — пояснил он. — Ты мой ключ, моя дверь.

И она скользнула в свое тело, поврежденная плоть исчезла, давая место новой здоровой коже, глаза встали на свои места в пустых глазницах, волосы разом выросли на обгоревшем черепе. Ее вернули в родную плоть, как лист, заплывший в затон, возвращается вдруг в поток и продолжает свой путь…

Керен сосредоточилась и встала на ноги. Несколько обрывков ткани осыпалось на пол. На ней ничего не было, Орграальшенот, огромный, но уже в человеческом обличье, перебросил ей простой коричневый плащ. Когда она надевала его на себя, ей на глаза попались остатки ее мешка и две закрученные металлические полосы, оставшиеся от былого меча. И она тут же вспомнила пророчество замученного злой магией певца Авалти, то самое, что было адресовано ей, — «…бесполезный сломанный меч».

— Нас отделяет от храма еще двадцать семь заклятий, — произнес ее хозяин. — Нельзя медлить.

Керен печально кивнула самой себе и пошла за ним.

ГЛАВА 20

Наступал вечер, когда Бернак, Полководец Хоньира и Генерал Войска Кланов, отложил длинное белое перо и внимательно перечитал новые приказы при мягком свете масляной лампы, висящей на шесте у него над головой. Кусочек пергамента казался бледно-золотым, почти прозрачным, и буквы каждого слова проступали тяжелыми черными полосами.

В приказах говорилось, что некоторое количество воинов необходимо переучить на пехотинцев, их должно быть не менее десятка на каждую сотню, и что треть всех запасов зерна, фуража, оружия и доспехов должна быть отдана в распоряжение его собственного квартирмейстера. Бернак улыбнулся, вспомнив могонского юношу, которого он назначил на эту должность. Из двадцати четырех дикарей, предоставленных в его распоряжение вождями, было пятеро шпионов — это они с Обаксом установили с помощью магии. Хогал был одним из пяти. Сейчас-то они, конечно, верные и правдивые, хотя их души и не связаны заклятием. Он просто завязал в их мозгах узлы гордости, чести и преданности. Он обнаружил, что этот способ куда лучше простого подчинения, основанного на страхе и боли.

Бернак снова пробежал глазами пергамент, тяжеловесные чернильные строки, прямые ровные линии слов и угловатые буквы его собственной подписи. Потом он нахмурился. Когда он четыре дня назад прибыл на Кровавое Сидение, все, что он знал из могонского, — несколько отдельных слов и фраз. Теперь он чувствовал, что могонский язык стал для него вторым родным.

Бернак едва не засмеялся вслух. «Моя сердечная благодарность, — подумал он саркастически, мысленно отвешивая насмешливый поклон сгустку тьмы в глубине своего мозга. — Еще одно знание, о котором я и понятия не имел!»

За стеной шатра послышалось шевеление, занавеска отошла в сторону, явив белоглазую физиономию Слуги Обакса.

— Великий лорд, — начал он. — Уважаемый Ясгур и его советники прибыли. Они ждут вашего приглашения.

— Прекрасно. Доставь стулья и вино.

Слуги внесли три стула, потом появился еще один человек с подносом, на котором стояла пузатая бутылка и четыре бронзовых бокала, которые Обакс внимательно осмотрел, прежде чем поставить их на стол. Бернак тем временем закончил просматривать список новых приказов и аккуратно положил пергамент поверх еще двух листов бумаги, уже лежащих перед ним, — двух писем, пришедших сегодня утром, потом он коротко кивнул Обаксу, дважды хлопнувшему в ладоши.

Занавеску отодвинули, и в шатер вошли трое. Ясгур оказался широкоплечим приятным человеком, на нем был длинный черный плащ поверх кожаных доспехов. Плащ у горла был расшит скрещенными копьями, волосы могонца схватывал золотой обруч. С ним вошли плотный могонский воин, не сводивший тяжелого пристального взгляда со своего начальника, и бородатый южанин, чья лучезарная улыбка тотчас померкла под холодным взором Бернака.

Ясгур поклонился, держась руками за свой пояс:

— Приветствую великого лорда Бернака! Я пришел от имени Огненных Копий, с тем чтобы принести полагающиеся жертвы на месте будущей великой победы и обсудить важные дела.

Бернак едва заметно кивнул, немного помолчав.

— Если бы я был твоим отцом, — ответил он, — и ты в течение трех дней не выполнял бы моего приказа, я вытащил бы тебя из твоего шатра и скормил псам.

Могонский воин засопел и шагнул к Бернаку, но Ясгур жестом остановил его:

— Газрек…

Бернак не обратил на воина внимания, он пристально смотрел на Ясгура. Лицо вождя дышало яростью, вызванной нарушением дисциплины в близких к нему кругах. Да, у него есть не только знатное происхождение, но и его личные достижения, самодисциплина и умение управлять людьми. Ясгур может быть очень полезен, если согласится взять на себя командование одним подразделением, как того хотели Повелители Теней. Если же нет, от него необходимо будет избавиться.

Ясгур секунду смотрел на Бернака, потом растянул губы в улыбке.

— Мои обязательства по отношению к другим вождям не позволяли мне явиться сразу, — пояснил он. — Как сын Хегруна, я выполняю ряд возложенных на меня обязанностей. Я не собирался оскорблять вас, господин.

Ничего похожего на извинение за выходку Газрека. Бернак жестом пригласил всех садиться и мысленно скомандовал Слуге: «Обакс — напитки!»

Они уселись на низкие, грубо сделанные стулья, Обакс налил всем вина, красного, судя по всему вывезенного из Тоброзы. Бернак пригубил, потом поднял бокал в бессловесном тосте, Ясгур переглянулся с остальными, прежде чем присоединиться к нему.

— Я буду краток, — произнес Бернак. — На юге есть несколько очагов восстания, особенно много их в Кейане и Кабригане. Слуги и Совет Вождей собирались разгромить их уже несколько месяцев назад. Кровавое Сидение в этом году должно еще больше сплотить Войско Кланов, чтобы мы могли растоптать последние остатки имперского духа и напомнить нашим вассалам и всем остальным о нашей силе и нашем несомненном господстве. — Он сдвинул в сторону пергамент с новыми приказами, одно из писем упало, он поднял его и продолжил: — Предполагалось, что Войско пойдет маршем на юг сразу после выполнения обрядов Сидения, но сегодня из Кейаны пришло письмо, несколько изменившее наши планы.

Ясгур кивнул:

— Восстание в Уметре.

— Ты знаешь. Откуда?

— У меня есть… друзья в Харгасе, это Южная Кейана. Они сообщили мне, что в Уметре вспыхнул бунт, приведший к смерти Беграйика, младшего вождя, к поражению воинов и нанятых Беграйиком наемников. Город теперь в руках повстанцев, которых возглавляет юноша, незаконный сын Коррегана.

«Впечатляет! — подумал Бернак. — Ему известно гораздо больше подробностей, чем мне».

«Это внушает опасения, господин! — мысленно отозвался Обакс. — Что еще он знает?»

— Все так, — сказал Бернак вслух. — Восставшие, без сомнения, попытаются поднять весь юг, и мы должны помешать им. Обряды Сидения придется отложить, Войско Кланов выступит уже утром. Я хочу, чтобы ты возглавил авангард.

Газрек удивленно охнул, Бернак решил, что, если тот выскажет какой-либо протест, он прикажет разорвать его лошадьми. Но воин промолчал, Ясгур тоже безмолвствовал, лицо его помрачнело. А бородатый южанин, наоборот, заулыбался и кивнул каким-то своим мыслям.

— Это большая честь для меня, господин, — ответил наконец Ясгур.

— Ничего подобного, — возразил Бернак, поднимая второе упавшее письмо. — Существуют сомнения в твоей верности кланам и памяти твоего отца. Если ты возглавишь авангард, подобные сомнения отпадут сами собой.

— Сомнения в моей верности? — Ясгур подался вперед, лицо его снова вспыхнуло. — Кто распространяет эти гнусные слухи? Моя честь ничем не запятнана, моя преданность делу отца не знает границ. Кто посмел отрицать это?

— Вот. — Бернак держал в руке второе письмо. — Письмо от наших людей из твоего города Беш-Дарока. В нем сообщается, что большая часть твоих воинов, почти половина всей твоей армии, этим утром отправилась в глубь страны. — Он толкнул письмо в сторону Ясгура. — Ты явился сюда с шестью сотнями воинов клана Огненного Копья и ничего не сказал о других семи сотнях, которые у тебя есть.

— Великий лорд Бернак! — начал Ясгур. — Прежде чем отправиться сюда, я отдал распоряжение своим военачальникам действовать так, как они сочтут нужным, чтобы защитить мои собственные земли; они, конечно же, тоже знают о восстании в Уметре и принимают меры, чтобы ничего подобного не произошло в Катризе. Больше за этим ничего не кроется, клянусь. Дух моего отца восстанет и поразит меня на месте, если я вдруг пойду против собственного народа!

«Отличный ответ, — пробормотал Обакс. — Он говорит почти правду».

— Значит, ты возглавишь авангард? — уточнил Бернак.

— Да, — твердо ответил Ясгур. — Воины Огненного Копья будут счастливы…

— Авангард будет состоять из Двойных Ножей и Кровавых Кулаков. Твои воины поступают в мое личное распоряжение, но ты можешь оставить себе небольшую персональную гвардию помимо этого дурно воспитанного воина и бородача. — Бернак покосился на южанина, в глубине его сознания мелькало что-то, темное присутствие требовало его внимания, пробиваясь сквозь его собственные мысли…

«Семя, он семя. Семя несчастья и славы…»

Бернак застыл, захваченный чужой черной волей.

«Еще он жертва. И ты — жертва. Подчинись, стань моим. Отвергнешь меня — будешь проглочен…»

Видение поднималось в серых и кроваво-красных тонах. Бернак начал различать голоса, снова и снова произносящие его имя, потом он услышал, как Обакс говорит, что аудиенция окончена. Все шепчущие голоса продолжали бормотать, словно самим себе, они то завывали ветром, то становились громкими и грубыми, похожими на удары по железу, от их грохота болела голова, потом они начали затихать и переходить в звериный вой, в котором можно было различить лишь отдельные слоги и обрывки фраз.

Когда хаос наконец кончился и его зрение восстановилось, Бернак обнаружил, что лежит на полу шатра, завернутый в толстое шерстяное одеяло. На столе неярко горела свеча, он узнал сидящего за столом Обакса. Слуга тоже заметил, что Бернак пришел в себя, и наклонился к нему:

— С вами все в порядке, Повелитель? Вы можете говорить? — Его физиономия выражала испуг. Отблеск свечи играл в его белых глазах, от темных теней и без того худое лицо касалось совсем тощим. — Вы понимаете меня?

Бернак приподнялся, опираясь на локоть, и нехорошо улыбнулся:

— Слишком даже, Обакс. — На него навалилась странная усталость, но он постарался ничем не выдать ее. — Тебе, наверное, было так одиноко без твоего божества, кстати, я остался самим собой.

Слуга казался потрясенным:

— Простите меня, господин. Я слышал голос Несущего, который говорил через вас…

— И что же ты слышал?

Обакс замялся:

— Он говорил на очень древнем языке, на храмовом языке, на котором когда-то давно говорили в холодных долинах Кеременкула. Я сумел понять только несколько слов. Мне показалось, что Несущий говорил с самим собой, он сам задавал себе вопросы и сам отвечал. — Слуга вздрогнул, но его лицо казалось в высшей степени воодушевленным.

Бернак перевернулся на правый бок, пристально глядя на пламя свечи. Значит, Обакс не слышал, что было сказано о спутнике Ясгура и о нем самом и его судьбе. «Отвергнешь меня — будешь проглочен…»

Ему вдруг страшно захотелось рассмеяться. Но он подавил это неуместное желание, прислушиваясь к голосу, звучавшему за его мыслями. Но тень в глубине сознания была неподвижна и пуста, совсем не похожа на эти, окружавшие его сейчас в шатре. При свете свечи знамена с могонской символикой отбрасывали самые причудливые тени. До половины отодвинутая занавеска при входе в шатер колыхалась в ночном воздухе, где-то снаружи трепетал на ветру флаг. Бернак глядел в чернильно-черную ночь, перед его мысленным взором вставал лагерь: тысячи палаток и шатров, дымящие костры, патрули, конюхи, пасущие готовых отправиться в поход лошадей. Он представил, как все это должно выглядеть сверху, потом его взгляд сместился на запад, с плато Аренджи к побережью Эбро'Хета, потом дальше, в море, потом в открытый океан, его черные воды отражали ночь и тянулись туда, куда только доставал глаз, куда-то за пределы мира…

Он издал долгий печальный вздох.

— Я устал, — сообщил он Обаксу. — Помоги мне встать.

Схватив Слугу за руку, он поднялся. По его телу прошла нервная дрожь, едва не лишившая его равновесия, потом он отбросил руку Обакса и неуверенно зашагал к задней стене шатра, где и упал на кучу шкур, служивших ему постелью. Обакс принес подсвечник и установил его на полупустом ящике для оружия. Бернак не повернул головы, но ощутил, что Слуга смотрит на него. Потом он забормотал что-то похожее на благословение или, скорее, заклинание, затем шуршание одежды и шарканье шагов умолкли.

Свеча давала бледный золотистый свет. Он отражался на кончиках небрежно разбросанных копий и мечей и превращал бронзовый щит в сияющее пятно. Пока Бернак лежал там на боку, он видел часть своего лица, отражающуюся в щите: худой, борода давно не расчесывалась, взгляд тяжелый. Сон туманил его голову, но, прежде чем он успел погрузиться в блаженное забытье, что-то кольнуло его сознание, что-то знакомое — голос:

«Господин, мой господин, вы слышите меня?»

Он попытался открыть глаза, ему показалось, что в щите он видит неясное отражение, хрупкую фигуру со вскинутыми вверх руками.

«Мой господин, самому верному из твоих слуг необходим совет…»

— Нерек, — прошептал он, протягивая руку. Но рука оказалась сонным видением, ее тут же поглотил туман.

Джилли Кордейл сидел на стуле рядом с железной жаровней, до половины заполненной мерцающими углями. Он грелся, пока Ясгур, правитель Беш-Дарока и вождь клана Огненных Копий, метался по своему шатру как раненый зверь.

— Все, о чем они говорили, оказалось в конце концов правдой, — бормотал Ясгур. — Этот великий лорд — сосуд Повелителя Сумерек. То, как изменилось его лицо… — Он изумленно покачал головой. — Я слышал, что его называют Повелителем Теней, так же как и этого Истрегула. Не те люди, с кем стоит враждовать, а?

Джилли согласно кивнул, вспомнив, как уставился на него Бернак в тот миг, когда в воздухе начала возникать туманная завеса. Эта завеса была бледной и что-то шепчущей, потом она плотно облекла Бернака, как вторая кожа, затем к ней добавились оттенки янтарного и багрового. Черты лица Бернака заколебались, сквозь кожу лица проступила алая маска, чьи холодные глаза, как казалось, могут видеть даже то, чего и не видно. Рот кривился, выплевывая слова и жуткий хохот. Джилли не успел разобрать ничего, кроме разве пары слогов, когда жрец Обакс, впавший в панику, бесцеремонно вытолкал их из шатра.

Зрелище было страшноватое. Джилли подумал, что это во многом похоже на превращение Рааля, которое они с Сувьель наблюдали в горах. Потом ему на ум пришли те маги, которых они повстречали в сожженной деревне, и предсказание замученного певца Авалти, его пророчество: «железная безглазая лисица…»

Его передернуло. «Я уже немолод, — подумал он. — Я прожил тридцать один год, отвоевал свое, видел страшные и славные дела. Но за последнюю неделю я стал свидетелем такого количества пугающих магических деяний, что их хватило бы на целый город. Что может сделать обычный человек перед лицом такой мощи? Разве что отпускать шутки, пока его не захлестнет волной силы».

Он усмехнулся. А почему бы и нет? Если шутки будут достаточно хороши, возможно, боги рассмеются и посодействуют ему.

— Вас что-то забавляет, господин Кордейл, — произнес Ясгур. — Что именно?

— Выражение лица Слуги, — тут же нашелся Джилли. — Никогда еще не видел человека, столь неподготовленного к появлению божества.

Ясгур застыл, потом усмехнулся, потом захохотал. Он смеялся, пока на глазах у него не выступили слезы. Потом пододвинул к себе второй стул и сел, качая головой и утирая глаза, пока Джилли несколько изумленно разглядывал его.

— Вы чудесный собеседник, Джилли. Пока мы ждем прихода Газрека и еды, я хотел бы выслушать ваши впечатления от встречи с великим лордом.

«Ирония судьбы, — подумал Джилли. — После стольких лет, когда я был советником Мазарета, меня вдруг магическим способом забрасывают в гущу наших врагов и я становлюсь правой рукой одного из их лидеров. Если Рок так шутит, то как же он бьет?»

— Мой господин, — ответил он вслух, — нужно быть слепым, чтобы не понять, что Бернак хочет вашей смерти.

Ясгур помрачнел, вцепившись в свою аккуратно подстриженную бороду:

— Вы уверены?

— Вы командуете самой сильной армией из имеющихся в этих краях, вы представляете прямую угрозу Бернаку и Истрегулу, а также их планам. Вас отправляют возглавить авангард, а его лазутчики будут ждать первого же подходящего случая, потом… — Джилли пожал плечами. — Невидимое копье или меч, случайная стрела, и дело сделано. Вам устроят достойные героя похороны, споют все возможные песни, чтобы успокоить ваш дух, во имя вас будут вестись сражения.

— Мой народ обычно отгоняет мертвых женскими воплями, — как бы между прочим произнес Ясгур. — Но я не собираюсь заставлять их вопить по мне так рано. Моя личная гвардия наверняка сумеет защитить меня.

— Посреди поля боя? — Джилли покачал головой, потом у него возникла идея. — Но что если вы станете не единственным военачальником авангарда… — Он с воодушевлением посмотрел на Ясгура. — Совет Вождей сегодня ночью будет выполнять какие-то связанные со сражениями обряды, это так?

— Да, будет большой пир с возлияниями, я буду там.

— Великолепно. Если вы заявите всем вождям о вашем новом назначении и предскажете великие победы и почести, ожидающие вас на жизненном пути, не захочет ли кто-нибудь из них присоединиться к вам добровольно?

Ясгур нахмурился, Джилли сдержался и ничем не выдал своего нетерпения.

— Нет, они не могут, их место с их племенами, — горько произнес могонец. — В этом отказано только мне.

— А их братья и сыновья?

— Кто-то, наверное, захочет, но гордость не позволит им…

Он умолк, глядя на вошедшего в шатер человека, сгибающегося под тяжестью свертков. Это оказался Газрек, на его ухмыляющейся бородатой физиономии лоснились жирные пятна от съеденного мяса, и в шатре тут же запахло пивом.

— Наконец-то мы поедим! — объявил Газрек, опускаясь на колени и разворачивая принесенные им свертки.

Джилли почувствовал, как сжался его желудок, когда на свет появились куски жареной птицы, овощи и булочки. За ними последовала бутылка крепкого вина, которую тут же откупорили. Когда все принялись жевать, Газрек рассказал, какие слухи ходят по лагерю о Бернаке.

— Говорят, что он будил мертвецов, — заговорил он с набитым ртом. — Превращал людей в козлов, лебедей в женщин, приказал потоку огня залить горы. Еще он как-то захватил город на западе, собрал всех поверженных полководцев и рубил им головы по кругу!

Он воздел руки к потолку, а Ясгур недоверчиво засопел:

— Кто это болтает?

— Двойные Ножи из Яфрена.

— Ха! Двойные Ножи — не заслуживающие доверия негодяи. А где ты слышал о реке из огня?

— От Медвежьих Лап… знаю, знаю, они не заслуживающие доверия негодяи!

Оба засмеялись, Джилли вежливо улыбнулся. «Могонский юмор, — подумал он. — Когда-нибудь я его пойму».

Газрек откусил от жареной куриной ножки и взмахнул ею в воздухе.

— Но я слышал и то, что не может быть ложью. — Он нагнулся поближе к остальным и перешел на шепот. — Одна из служанок рассказала мне, что с великим лордом Истрегулом этим вечером случился странный припадок, как раз когда он беседовал со своими преданными слугами. Причем выглядело все практически так, как и в случае с Бернаком. Лорда пришлось унести в его спальные покои. Он почти потерял сознание.

— Прекрасно, — обратился к Ясгуру Джилли. — Никто не помешает вам пойти на пир и заявить о своем счастливом назначении.

Газрек удивился, и Джилли рассказал ему о том, что они обсуждали перед его приходом. Воин понимающе кивнул:

— Южанин прав, господин. Этот проклятый Бернак постарается убить вас как можно скорее.

— Ты без должного уважения высказываешься о нашем командире! — несколько раздраженно произнес Ясгур.

— Господин, вы видели то же, что и я, — ответил Газрек. — Этот человек что-то затевает, так же как и второй — Истрегул. Кто может сказать, какие злые духи поселились в головах тех, кто называет себя Повелителем Сумерек? Вы должны остаться в живых, тогда сможем выжить и мы, и план господина Кордейла хорош. А если вы немного подождете, прежде чем объявлять о своем новом назначении, я смогу распустить кое-какие слухи.

Ясгур задумчиво посмотрел на Джилли, потом на Газрека, потом снова на Джилли. Потом кивнул, улыбнувшись:

— Совет хорош, я последую ему. Старый Атрок был прав: вы хороший советчик и прекрасный компаньон, Джилли.

Джилли склонил голову, выказывая свою признательность. Ему вспомнилась первая встреча с Атроком, личным провидцем Ясгура. Когда Орграальшенот швырнул его прочь, он оказался посреди кабаньей охоты, мчащейся по высохшему руслу потока. Могонцы неслись прямо на Джилли. Они были готовы всадить в него свои копья, но их остановил старый иссохший человек в набедренной повязке и мехах, который величаво выступил вперед и поднял вверх руки.

Когда мигом позже подъехал Ясгур, старик сказал ему, что Джилли был послан богами сопровождать вождя в его путешествии на плато Аренджи. К несказанному изумлению Джилли, могонцы тут же согласились. Потом старик взял Джилли за руку, отвел его в сторону и сказал:

— Можешь называть меня Атроком, южанин. Я видел твое лицо в звездах, облаках и в линиях моей руки, с тех времен когда я был еще мальчишкой.

Следующие несколько дней Джилли общался исключительно с Ясгуром и Атроком, а потом Ясгур отправился на Кровавое Сидение. У него много раз была возможность убить Ясгура и бежать, но он обнаружил, что ему нравится этот человек. Поразительное открытие, такое же поразительное, как и то, что некоторые могонцы оказались весьма цивилизованными людьми. Во всяком случае те, кто служил под началом Ясгура.

Пока Ясгур с Газреком собирались, чтобы пойти на пир, перед глазами Джилли все время стояло лицо Сувьель на фоне бледного пейзажа, того, которое Порождение Демона называло Кекраханом.

Что с ней случилось? Повезло ли ей так же, как ему? Он усмехнулся и покачал головой. Если, конечно, считать это везением!

ГЛАВА 21

Призрачный образ Бернака повис над костром, клубы дыма соткались в четкие контуры его лица. С того места, где она сидела, связанная, с заткнутым ртом, прислоненная к вороху седельных сумок, Сувьель чувствовала исходящую от Нерек чудовищную силу, силу, окутывающую ее пульсирующим сиянием. Нерек пыталась привлечь внимание своего хозяина. Она стояла, раскинув руки, а призрачный зеленый свет ходил вокруг нее как живой.

Все на поляне приобрело невероятно четкие очертания: травинки, сухие ветки, хлопья золы, выщербленные камни, среди которых был разведен огонь, куча копий, ножей и обрывков тряпок, четверо охранников в масках, трусливо жмущихся друг к другу, блестящие отсветы костра на их кожаных доспехах. Сувьель чувствовала напряжение Нерек и дрожание ее рук…

Потом черты дымного лица вдруг ожили, и Нерек воскликнула:

— Мой господин, самому верному из твоих слуг необходим совет!

Глаза призрака повернулись к ней, рот был готов раскрыться. Но тут с лица ушла жизнь, оно начало расплываться, распадаться на части, действие заклятия окончилось. Сувьель ощутила, как сгусток силы лопнул и исчез. Огонь костра потерял всю свою яркость, ночь укрыла поляну, когда Нерек опускалась на колени, что-то бормоча и тихонько всхлипывая. Она выглядела побежденной и измученной, но через миг уже вскочила на ноги, обогнула костер и заговорила со своими людьми. Она говорила на одном из диалектов могонского, который Сувьель знала достаточно хорошо, чтобы понять простые приказы, отданные стражникам.

Закрыв глаза, она вздохнула и уронила голову на грудь. Чем ближе они подходили к Ошанг-Дакалу и Треваде, тем заметнее становились перепады настроения у Нерек. Дня через четыре после того, как Орграальшенот швырнул ее прямо в руки к Нерек, Сувьель обнаружила, что начала испытывать жалость к творению Бернака. Она была уверена, что Нерек боится Бернака, хотя и сильно привязана к нему; каждый раз, когда упоминалось его имя, в глазах зеркального дитя появлялось затравленное выражение. Еще было преследование Керен, дикая тяга выследить ее и уничтожить, странно не сочетающаяся с горячим желанием знать все о воительнице. Сувьель постоянно приходилось отвечать на вопросы о том, что та любит и не любит, какая она, что она сделала и почему. Сувьель не слишком хорошо знала Керен (та не была разговорчивым собеседником), она дополняла свои воспоминания догадками и логическими построениями, чтобы насытить любопытство Нерек.

До слуха травницы донесся звук шагов, она подняла голову и увидела стоящую над ней Нерек. Нерек ослабила кляп Сувьель и вытащила его, значит, еще что-то случилось. Наверное, очередная порция вопросов о Керен или Раале Хайдаре. Сувьель ничего не сообщила о Порождении Демона, настаивая на версии о фантастическом волшебнике откуда-то из Кеременкула, который захватил ее и остальных с какой-то неведомой им целью.

У нее была причина настаивать на этом. Они стояли лагерем в паре часов езды от ворот Тревады; если бы Нерек узнала, что демонический принц собирается тайно проникнуть в цитадель Слуг, она бы нашла способ их предупредить, тогда и без того призрачная надежда Сувьель на получение Хрустального Глаза обратилась бы в прах.

Нерек разглядывала Сувьель с безразличным видом, потом убрала с ее лица несколько упавших на него прядей. Сувьель едва не отпрянула, но сдержалась, а ее захватчица заправила растрепавшиеся волосы ей за уши удивительно деликатно.

— Утром мы пойдем в Треваду, — объявила Нерек. — Только мы с тобой, слуги будут ждать здесь нашего возвращения. Мы назовемся охотниками, скажем, что ищем работу лазутчиков или следопытов или что мы можем добывать фураж. Подумай, как лучше сыграть эту роль, прежде чем ты уснешь.

— Как скажешь.

На лице Нерек появилась едва заметная улыбка.

— Ты будешь участвовать в этом, Сувьель Хантика. Я знаю, чем убедить тебя.

Она дотянулась до одной из сумок за спиной Сузьель, достала что-то плоское, завернутое в тряпку, отложила этот предмет в сторону. Потом из другой сумки она извлекла одеяло и накрыла им Сувьель.

— А теперь подумай и спи.

Нерек вернулась обратно к костру, села на землю и развернула тряпку. Сувьель стало не по себе, когда та достала ручное зеркальце и начала внимательно разглядывать себя в нем, наклоняя голову в разные стороны, словно высматривая что-то в глубине стекла. Сувьель вспомнила о происшедшей в горах Хоньира жуткой трансформации. Неизвестно, что произошло с разумом молодого человека, которым когда-то была Нерек. Унесло ли его, как отпечаток следа смывает с пляжа приливной волной, или же какая-то часть его еще жива и переплетается с разумом Нерек?

Сувьель перестала размышлять над неразрешимой загадкой и устроилась поудобнее, повернувшись спиной к костру. Через некоторое время она ощутила, что начинается дождь, совсем слабый, похожий на густой туман, но она слишком сильно устала, чтобы беспокоиться об этом. А еще через миг Сувьель уже была слишком усталой, чтобы просыпаться.

Она проснулась тусклым утром под звуки дорожных сборов. Один из стражников принес ей миску остывшей каши и горсть ягод, потом он стоял рядом и ждал, пока она торопливо проглотит свою порцию. Слуги в масках по-прежнему оставались для нее тайной. Она уже подвергалась преследованиям с их стороны и подозревала, судя по исходящему от них острому запаху, что они были не совсем людьми.

Когда Сувьель покончила с завтраком, к ней подошел второй стражник и поднял ее, а первый достал кинжал и перерезал веревки на ногах и руках. После этого они встали по бокам, глядя на подходящую Нерек, которая остановилась, не доходя до них несколько шагов. Сегодня она собрала свои светлые волосы в пучок на макушке и надела длинный плащ из какого-то тяжелого сине-серого материала поверх мужской куртки и штанов. Но страх в сердце Сувьель вселил не ее наряд, а огонь, который она принесла с собой.

Яркий узел из цветных языков пламени шевелился в ее сложенных ковшиком руках, крошечные пестрые языки извивались и опутывали друг друга, как горящие бесконечные змеи. Нерек наклонила голову и прошептала что-то этим змейкам, потом взглянула на Сувьель, загадочно улыбаясь. Стражники без всякого предупреждения схватили Сувьель за руки, а Нерек выплеснула живой огонь в ее сторону.

Сувьель попыталась вырваться из рук стражников, увидев летящее ей в лицо пламя, языки которого разошлись в стороны, подобно крыльям. Она поборола желание зажмуриться и глядела на приближающуюся к ней судьбу с отчаянной храбростью…

Пламя померкло в шаге от нее, все оттенки пропали, языки растаяли, и само оно исчезло. Сувьель ощутила, как по ее лицу прошла теплая волна, пахнущая кузницей, горячим камнем и железом. Стражники отпустили ее, а Нерек подошла ближе:

— Ты понимаешь, что я сделала?

Борясь с накатывающей на нее нервной дрожью, Сувьель отрицательно помотала головой.

— А еще называешь себя магом! Ты хотя бы можешь перечислить старые огни?

Сувьель изумилась. Вопрос Нерек был частью необходимых магических знаний, но той частью, которая никогда не использовалась практически и не воспринималась всерьез. Нерек ждала, покачивая головой, поэтому Сувьель напрягла память и начала перечислять:

— Огонь земли, огонь небес, огонь вод, никогда не горящий, огонь песни, огонь знания, огонь ночи, огонь дня… — она задумалась, вспоминая, — огонь, который спит, огонь, который гневается, огонь, который наблюдает, огонь…

Ей почудилось какое-то присутствие, она быстро перевела взгляд в сторону и заметила нечто у ее плеча, нечто похожее по форме на перо, переливающееся всеми цветами радуги. Оно тут же пропало, оставив после себя пустое место.

— Огонь, который наблюдает, — констатировала Нерек с самодовольным видом. — Я сделала для себя слугу и приставила его к тебе. Я дала ему свое слово и дыхание, теперь я буду знать, если ты вдруг решишь… причинить мне беспокойство.

Сувьель собрала в кулак остатки мужества и посмотрела Нерек прямо в глаза:

— Раз моя судьба в твоих руках, у меня нет выбора, мне приходится верить тебе. Да будет так.

Нерек насмешливо фыркнула, но Сувьель заметила тень неуверенности в ее глазах, когда та развернулась и пошла к своим людям, отдавая последние приказы.

Начался дождь и шел все время, пока солдаты сворачивали лагерь и выезжали с поляны. Воздух посвежел, его наполнили тяжелые ароматы земли и листвы, но главенствовал над всем запах гниения, который, как казалось Сувьель, она могла почувствовать на вкус. Откуда-то доносились завывания невидимых среди зарослей зверей, но их голоса были скорее печальными, чем угрожающими. Один раз Сувьель заметила темное животное, похожее на крысу, но размером с пса, мелькнувшее в кустах где-то впереди.

Вскоре после этого они доехали до кромки леса и остановились, Нерек отдала последние распоряжения. Стражники в масках отправились на север прямо через заросли, а Нерек с Сувьель и ее невидимым сторожем поехали в сторону Тревады.

Ошанг-Дакал возвышался впереди, две мили скал и утесов, перерастающих в лысые пики, над которыми располагались Высокая Базилика и академии магов. Между горами и лесом лежала широкая долина, разделенная рекой. Истерзанная местность, где из зарослей сорняков поднимались разбитые в щепы пни деревьев, мусор плавал во всех лужах, и лишь обломки стен позволяли предположить, что здесь когда-то жили люди.

Через реку был переброшен мост, сложенный из больших блоков светлого камня. Когда они подъехали ближе, Сувьель поняла, что это были колонны и камни фундамента древнего Храма Древа-Отца, который когда-то стоял на берегу потока. Она думала, что слышанное от путешественников и лазутчиков, посещавших эти места, подготовило ее к печальному зрелищу, но реальность поражала. Она ехала через мост, глядя на бесчисленные следы, оставленные копытами, ногами и повозками на чудесных рельефах, и через некоторое время осознала, что плачет.

«Ушло, — думала она. — Все ушло: сады и птичье пение, деревья, домики фермеров, вся прелесть Прекайна, они либо вытоптаны, либо выметены».

Все оказалось хуже, гораздо хуже, чем все то, что она слышала от других. Сувьель остановила лошадь посреди моста и уставилась в бурные воды реки, которая когда-то называлась Эйтель. Слезы лились по ее лицу, она глядела на бурный грязный поток, подавляя жгучее желание броситься в него. Тогда ее боль пройдет, больше не будет необходимости страдать, бороться и мучиться от потерь. Но прежде чем она успела сойти с лошади, у ее плеча возникла янтарная вспышка, и на нее навалилась непреодолимая апатия.

— Что такое? Что ты собиралась сделать?

Нерек подъехала и сердито вырвала поводья из рук разом обессилевшей Сувьель. Потом она заметила ее заплаканное лицо, и злость уступила место удивлению.

— Ты собиралась убить себя. Но почему?

Сувьель ощутила прилив ярости и ненависти к этой женщине, ее воображение нарисовало картину, где она душила ее, тряся за шею. Ей тут же стало стыдно, и она прогнала видение. Она утерла слезы.

— Ты не знаешь, каким было это место до вторжения, — сказала она. — Я не могу объяснить тебе, что я чувствую, глядя на него теперь.

Нерек пожала плечами:

— Здесь появится новое, разве нет? Придут другие люди и построят дома и фермы.

— Могонские дома, — горько возразила Сувьель. — Могонские фермы.

— Мне плевать! — заявила Нерек, разглядывая окружающую их местность и вглядываясь в широко распахнутые ворота Тревады. — У нас нет времени сокрушаться. Нам пора идти.

Она дернула поводья лошади Сувьель, пуская обоих скакунов в галоп. Спутницы переехали мост и выбрались на грязную дорогу, идущую посреди болотистых полей. Когда они приблизились к городу, Сувьель разглядела всадников и повозки, въезжающие и выезжающие из широких, высоко расположенных ворот, разделенных на две части: одна для входа, другая для выхода.

Нерек вернула поводья Сувьель, когда они уже подъезжали к воротам, потом она сказала:

— Слуги будут осматривать всех, кто въезжает в город, я прикрыла нас заклинанием, чтобы они не смогли понять, кто мы на самом деле. Но помни — мы охотники с юга, из Хоньира, приехали сюда искать работу.

Сувьель безразлично кивнула, и они въехали в длинный темный тоннель, ведущий к воротам. Здесь воняло конским навозом и гнилой капустой, эти запахи смешивались с запахами конского и человеческого пота. Отовсюду доносился гул голосов, скрип колес и цоканье копыт о булыжники. Большинство идущих в Треваду пешком были юларийцами или ангатанцами, они тащили какие-то тюки или толкали перед собой тачки. На конях были только могонские воины. В другом конце тоннеля несколько стражников, наемников с нашивками на одежде, сообщающих об их принадлежности к определенному формированию, внимательно осмотрели их оружие и мешки, потом разрешили, чтобы они проезжали. Эти стражники были здесь, как полагала Сувьель, чтобы предотвращать возможные беспорядки и ловить потенциальных возмутителей спокойствия, но на самом деле они полностью полагались на невидимую помощь огненных цепей.

«Как и мы, — подумала она. — Нет, как и Нерек. Едва ли меня следует принимать в расчет, когда речь идет о таких возможностях».

Они спешились и повели своих лошадей в поводу мимо стражей в шумную толпу путешественников и горожан, суетящуюся на площади. Сувьель инстинктивно перевела взгляд вправо и вверх, на балконы ближайшего к воротам здания. Но студентов больше не было в «Пяти Лунах». Теперь только полураздетые проститутки облокачивались на перила, сплетничая и делая знаки проходящим внизу мужчинам.

Повсюду чем-то торговали. Люди с сальными физиономиями предлагали оружие, одежду или продукты, стоя у груженых повозок, тогда как вновь прибывшие в город пытались продать явно краденные вещи: пару кожаных ботинок, бронзовую статуэтку или пригоршню ярких заколок и булавок.

Это место когда-то называлось Площадью Путешественника, и хотя фонтан в центре площади с повернутыми друг к другу спиной изваяниями еще сохранился, но у изваяний больше не было рук и голов, а белый мрамор был измазан синей краской. Четыре огромных агатника, стоявшие когда-то по углам площади, исчезли, на месте некоторых зданий зияли пепелища, повсюду была грязь. Кроме впечатления общего упадка было что-то неправильное во всем окружении, какая-то небольшая деталь, ускользнувшая от Сувьель прежде, чем она осознала ее присутствие.

Чтобы не привлекать внимания торговцев и пьяниц, они обошли площадь кругом, миновав несколько отвратительного вида таверн и грязных прилавков, с которых торговали похлебкой из моллюсков и сомнительного вида сластями. Спутницы свернули в переулок между домами, и Нерек огляделась по сторонам, чтобы увериться, что их никто не слышит:

— Союзники моего хозяина разместили здесь только один из множества своих постов, их внимание полностью поглощено приезжающими, поэтому я сняла с нас закрывающее заклинание и несколько ослабила силы твоего постоянного спутника. — Она улыбнулась. — Нам нужно торопиться. В верхней части города нет стен, и мои враги уже там…

— Суви? Малышка Суви? Неужели это ты…

К ним по переулку ковылял седовласый старец в лохмотьях, опирающийся на палку. Сувьель обернулась к нему, изумленная и обрадованная:

— Мастер Бабрель?

Но прежде чем прозвучало хоть еще одно слово, Нерек бросила Сувьель свои поводья и двинулась на старика по имени Бабрель, вытащив из ножен кинжал. Несколько пар глаз проследили за тем, как она схватила старика за грудки и затащила его подальше, в темноту переулка. Сувьель обмотала поводья вокруг руки и кинулась за ними.

— Не обижай его, Нерек. Пожалуйста. Прошу тебя!

— Он тебя узнал, — пробормотала Нерек, прижимая старика к стене и сжимая ему горло. — Он произнес твое имя вслух…

— Он был привратником в одной из академий, когда я училась здесь, — быстро пояснила Сувьель, беря Нерек за плечо. Нерек дернула плечом и повернулась к ней. — Бабрель неопасен нам, клянусь. Посмотри на него, разве он может быть опасен?

Нерек перевела взгляд на свою жертву и после нескольких секунд пристального созерцания отступила назад и засунула кинжал в ножны.

— Ты ведь хорошо знаешь эту часть города, старик? Есть здесь место, где мы могли бы разместить лошадей?

Дыхание со свистом вырывалось из обезображенного синяками горла старика, он закивал, потом тяжело оперся на трость и пошел по переулку. Сувьель смерила Нерек презрительным взглядом, перебросила ей поводья ее лошади, потом пошла рядом со стариком, обняв его за плечи. Он оказался совсем исхудавшим.

— Мастер Бабрель, почему вы еще здесь?

Бабрель скосился на нее, подняв бровь, — знакомая гримаса!

— То есть почему я не бежал с остальными? — Старик печально вздохнул. — Должен же был остаться хоть один свидетель, юная Хантика, кто-то, кто станет наблюдать за происходящим, присматривать кое за чем, возможно, спасать что-то. Ты понимаешь?

— Да.

— Прекрасно. Надеюсь, что и ты, и две твои подружки не были бездеятельными все эти годы. Опять забыл, как их имена?..

Сувьель вздохнула:

— Пелорн и Каваксес. — Во время учения в Треваде они были ее самыми близкими подругами: Пелорн с длинными волосами и вечно насмешливым выражением лица и потрясающе способная Каваксес. Они продолжали дружить и долгие годы после окончания курса, им казалось, что их дружба будет длиться вечно. У Сувьель защемило сердце, когда она поняла, что не вспоминала о них уже долгие годы.

Бабрель заметил, что с ней что-то происходит:

— Они живы?

— Они обе погибли при осаде Беш-Дарока.

Он помолчал.

— Многие отдали свои жизни в те последние дни. Самые лучшие. Выжили только грубые и сильные, — сказал он после паузы. — «Как и я».

Сувьель грустно улыбнулась, вспомнив строки, которые он процитировал:

…Сотни чудовищ

И тысячи монстров остались в живых,

Как и я.

Это было из «Черной Саги», длинного поэтического произведения, полного неясных аллюзий и темных мест. Она легко могла представить, что автор когда-то тоже пережил череду бедствий.

Сувьель разглядывала темные силуэты зданий, между которыми Бабрель вел их. В сером дневном свете можно было различить сломанные трубы и осыпавшуюся черепицу. До вторжения эти дома были студенческими гостиницами, здесь же располагались кварталы плотников, обойщиков, переплетчиков и стеклодувов, а также множество других мастеров, умевших создать все — от башмаков и свечей до воздушных змеев и самоходных повозок.

— Теперь здесь совсем пусто, — пояснил Бабрель. — В большинство этих домов опасно заходить — стены и лестницы совсем прогнили. Все наемники и прочие паразиты живут рядом с Площадью Путешественника и еще в нескольких больших домах на улице Урагана, там они еще иногда чинят что-то. — Они завернули за угол, и Бабрель указал на трехэтажное здание, выстроенное под одним из многочисленных утесов Тревады. — Остался только этот, да еще пара домишек.

Он направился к дому, а Нерек остановилась, на ее лице было написано подозрение.

— Нас видели, — заявила она.

Бабрель пожал плечами:

— Нищие, бродяги, пьяницы… отбросы. — Он обращался к Сувьель. — Ты ничего не сказала о своей спутнице, но я и не спрашиваю. Любой сразу поймет, как она опасна. — Он продолжал идти. — Никто не посмеет сунуться. Идемте.

Старик провел их туда, где дыру в доме занавешивал большой кусок парусины, серый и истрепанный за долгие годы. Бабрель отодвинул занавеску, и ноздрей Сувьель коснулся запах пыльной старой тряпки. Старик жестом пригласил женщин войти вместе с их конями. Лошадь Сувьель мотнула головой, отказываясь заходить в полную темноту, но она успокоила ее, Бабрель вошел первым и зажег лампу.

В тусклом свете они разглядели комнату с высоким потолком, у одной стены была стойка, наверх вела полуразрушенная лестница. Один угол был завален поломанной мебелью, но пол был чисто выметен. Сувьель привязала коней к деревянной колонне и огляделась со странным чувством, что она уже видела все это.

— Это «Плащ Сенешаля», да? — За стойкой виднелась широкая скамья, на которую когда-то ставили бочки, на стене сохранились пустые полки, где когда-то стояли пивные кружки и бутылки. Это заведение посещали только военные люди и главы академий и библиотек Тревады. Студентам и преподавателям ход сюда был заказан, хотя в «Плаще» бывали многие известные поэты и певцы. Существовала легенда, что Авалти набросал свою «Песнь о Награде Королевы» именно в этих стенах.

— После падения Тревады, — пояснил старик, — и во время всего этого хаоса и резни я прятался здесь не один месяц, ненавидя это место, но не имея более надежного укрытия. В итоге оно стало моим домом. — Он посмотрел наверх. — У меня комната на следующем этаже, и довольно удобная. Там полно комнат, которые вам подойдут, если вы захотите остаться здесь. Единственный путь наверх — по приставной лестнице, эта лестница может обвалиться в любой момент.

— Полезно для незваных гостей, — заметила Сувьель.

— Но только если есть пути к отступлению, — добавила Нерек.

Она остановилась у стойки бара, разглядывая царапины на дереве и изучая пустые крючки и полки, на которых когда-то висели картины и гобелены, стояли статуэтки.

— У тебя есть какие-нибудь припрятанные сокровища, старик? Какие-нибудь там пенни и полушки?

К изумлению Сувьель, Бабрель улыбнулся:

— Нет, только безделушки, вырезанные из дерева мной самим да несколько растений. — Он взглянул на Сувьель. — Хочешь посмотреть?

Она повернулась к Нерек. Та пожала плечами:

— Нам придется остаться здесь до темноты, так что иди, если хочешь. Но не попадайся никому на глаза и будь внимательна.

Это было завуалированное напоминание о невидимом слуге Нерек, и Сувьель молча пошла за Бабрелем к задней двери комнаты. Они пошли по длинному коридору, ведущему мимо лишенных дверей комнат для слуг, и попали в комнату, забитую обломками бочек и битой посуды. Бабрель зажег свечу от лампы, и в ее свете Сувьель разглядела темные пятна на пыльном полу, пятна засохшей крови. А Бабрель был уже на другом конце комнаты и возился, расчищая подход к двери в углу, которая со скрипом распахнулась. Она поспешила за ним и оказалась на улице.

С порога, на котором она стояла, Сувьель могла достать до поверхности скалы, к которой притулился «Плащ». Между зданием и скалой был крошечный островок земли, тайный садик размером с телегу. У порога его ширина была не больше длины руки, но он постепенно расширялся к подножию скалы. Может быть, строители и хотели оставить здесь потайной клочок земли, но Сувьель ни разу не слышала о таких местах за все свое пребывание в Треваде.

— Стены «Плаща» превращают день в ночь, — произнес Бабрель. — Но моим питомцам, кажется, хватает одной лишь влаги, чтобы жить.

Он подошел к трем крепким саженцам, которые Сувьель сначала разглядывала в недоумении, но потом по листьям узнала в них агатники.

— Агатники, — удивленно повторила она вслух, подходя ближе.

Бабрель кивнул, довольный:

— В те дни эти проклятые Слуги свалили четыре древних дерева на площади, но я собрал семена с верхних веток, и вот результат.

Он осторожно погладил пальцами один из небольших раздвоенных на концах листочков. Сверху лист был темным и блестящим, снизу он был бледным и покрытым пушком.

— Я никогда до этого времени не видел молодых агатников…

Она замерла, то мелькнувшее раньше ощущение неправильности вернулось к ней и обрело силу. Она встревоженно посмотрела на старика:

— Дети, Бабрель. Прошло шестнадцать лет. В Треваде есть дети?

Он выдержал ее взгляд:

— Сувьель, прежде чем я отвечу, я хочу знать, почему ты путешествуешь с такой спутницей.

Черное отчаяние завладело Сувьель, когда она услышала этот вопрос. Как бы сильно ни хотелось ей рассказать ему о своем несчастье, она ощущала присутствие наблюдателя за своим плечом, чувствовала, как заклятие касается ее разума своими усиками.

— Я не могу сказать. Все, что я могу, просить тебя поверить мне. Я не опасна никому, а особенно тебе.

— Не о себе я беспокоюсь. — Он немного помолчал. Потом принял какое-то решение, поманил ее скрюченным пальцем и пошел вдоль серой замшелой стены таверны.

Сувель пошла за ним. Он нагнулся и несколько раз стукнул в деревянную панель. Через секунду со скрипом открылся низкий лаз.

— Это я, — произнес Бабрель. Он с трудом опустился на колени перед дырой и поманил к себе Сувьель. — Я привел друга.

Она присела рядом с ним и, вглядевшись в темноту, увидела там светлые силуэты — двенадцать маленьких детей. Самым старшим было не больше десяти, и все они смотрели на Сувьель голодными, полными недоверия глазами. Среди них была совсем маленькая девочка лет трех, которая застенчиво улыбнулась, остальные смотрели молча и сурово.

— Год назад они стали хватать сирот и маленьких попрошаек, — пояснил Бабрель. — Когда начали пропадать и домашние дети, многие семьи уехали, больше здесь не рожают детей. Слуги успели схватить многих. Одних силой, других они покупали у умирающих с голоду беженцев, потом всех увезли в центр города, за высокую стену, которую они сложили у лестницы Хаградио. — Он покачал головой. — Они разобрали Библиотеку, чтобы построить стену.

Сувьель охватил животный страх:

— Что они делают с этими детьми?

— Я не знаю. Когда я пытался расспрашивать этих детей, они только затыкали уши. Из того, что я услышал, ясно, что Слуги используют Великую Сферу для своих экспериментов. Они запирают детей в странные железные клетки, покрытые изнутри и снаружи символами и словами, а потом проводят над ними обряды. — Его голос упал до шепота. — Они не сказали ни слова о том, что происходит после этого.

Несколько детей отпрянуло к стене, словно не желая слышать, Сузьель с жалостью вглядывалась в их лица. Она читала о жестоких и диких ритуалах приверженцев магии Источника, которые они творили много веков назад, но это было что-то новое. Она хотела бы прижать к себе этих несчастных детишек, как-нибудь залечить их раны, но помнила, где находится. Она тяжело задышала, пытаясь успокоить мысли:

— Как этим детям удалось бежать?

— Их держали в комнате для ритуальных предметов и одежд, прямо под Великой Сферой. Кто-то из детей то ли нашел разлом в стене, то ли расширил какую-то трещину, пролез через нее и нашел узкий лаз. — Он пожал плечами. — В древние времена Ошанг-Дакал примыкал прямо к Храму Небесной Лошади, возможно, это был один из сохранившихся коридоров храма. А может быть, кусок породы сдвинулся внутри горы. Человек двадцать успели пролезть в тоннель, когда обрушился кусок скалы. Некоторых завалило, а остальные протискивались по проходу, пока не оказались под ночными горами. — Он улыбнулся одному из самых маленьких, и Сувьель увидела слезы у него на глазах. — Можешь представить себе, что тебе лет восемь-девять и ты лезешь по расселине внутри горы, которая едва больше твоей ступни? Им каким-то образом удалось расшатать камень и вылезти наружу через образовавшуюся дыру. Я нашел их в одной из пещер неподалеку отсюда вчера утром, едва живых и голодных. Если бы не один парнишка по имени Рови, я полагаю, они бы не выжили, он всю дорогу помогал им и подбадривал их. — Он обратился к тоненькой темноволосой девочке: — Илз, ты не попросишь Рови выйти?

Она испуганно отпрянула и посмотрела на остальных:

— Он… его здесь нет.

Бабрель испуганно охнул:

— Где же он?

— Он пошел за своим братом.

— Рови не говорил, что кто-то из мальчиков…

Илз нетерпеливо покачала головой:

— Гона не было с нами, когда ты пришел. Он пошел искать выход, а потом он вернулся и говорил с Рови протяжным голосом.

Сувьель слушала с нарастающим беспокойством. Этот «протяжный голос», не был ли он мысленной речью магов? И если так, то не был ли он как-то связан с намерениями Слуг использовать детей?

— Необходимо вывести отсюда детей, — сказал Бабрель. — Вполне очевидно, что Рови уже в руках стражников, он расскажет им об укрытии…

«Сувьель…»

Она подняла руку, призывая Бабреля к молчанию:

— Погоди…

«Сувьель, у нас гости. Быстро возвращайся и приведи старика…»

Она встала, помогла подняться Бабрелю и сказала:

— Моя спутница требует, чтобы мы вернулись обратно.

Он нахмурился, но согласно кивнул, деревянная панель встала на место, и они поспешили обратно в комнату с баром.

Пока они шли по длинному коридору с комнатами для слуг, до Сувьель доносились голоса. Она шагнула в комнату через дверь под старой лестницей и заметила, что теперь здесь гораздо светлее. Потом она окинула взглядом всю комнату и замерла.

Нерек стояла, прислонясь спиной к длинной пустой стойке, на ее лице блуждала улыбка, ее правая рука светилась. Перед ней стояли два маленьких мальчика, не старше девяти-десяти лет, оба смотрели на нее с ледяным спокойствием.

— А, Сувьель, рада, что ты здесь, — произнесла Нерек. — Я только что объясняла нашим посетителям, насколько безнадежны их попытки. Они думают, что они освободят…

— Ты инструмент врага, — произнес один из мальчиков. — Не мы.

Когда он заговорил, Сувьель уставилась на него в изумлении и испуге. Прозвучало два голоса: один его собственный и второй, хриплый приглушенный шепот, который она восприняла скорее своими мыслями, а не слухом.

— Ты слишком мало знаешь, — ответила Нерек. — Ваши тени — тени моих хозяев. Ваши слова, ваше дыхание — все это их. — Теперь светились обе ее руки. — Я вижу, как разделены ваши души.

— Гон! — позвал Бабрель. — Тебе нужно идти, тебе и Рови…

— Слишком поздно, старик, — ответила Нерек, хлопая в ладоши. — Их время истекло.

— Нет!

Бабрель хотел броситься вперед, но Сувьель обхватила его руками и удержала:

— Не глупи, Бабрель. Она же…

Горячее янтарное пламя слетело с пальцев Нерек и устремилось к мальчикам. Тот, кого звали Гоном, слегка шевельнул рукой, и в следующий миг магический огонь распался на дюжину нитей, которые разбежались по сторонам, упали на пол и с шипением сгорели. Нерек только улыбнулась чуть шире, и золотистое пламя в ее руках превратилось в злобное белое свечение.

Гон сделал шаг вперед, вытянул одну руку и указал на Нерек пальцем, произнеся своим жутким двойным голосом:

— Мы тоже умеем видеть сокрытое. Мы видим твою душу.

Его лицо полыхнуло злобой, от которой Сувьель вздрогнула. Он указательным пальцем нарисовал в воздухе перед собой круг. И на его месте тут же повис черный диск, его поверхность блестела и отражала предметы. Нерек охнула и отступила за стойку бара, поверхность которой тут же задымилась в тех местах, на которые она опиралась для поддержки. На лице Нерек читался неприкрытый ужас. Потом она вскрикнула и отпрянула от диска, упав на колени и завывая как побитая собака.

Сувьель бросилась к Нерек через всю комнату, а Гон протянул руку к черному зеркалу, и оно исчезло в сером сиянии. Его брат Рови что-то сказал ему, и он кивнул. Сувьель уже не обращала на них внимания, склонившись над несчастной Нерек и пытаясь посадить ее. Она испуганно вскрикнула, увидав вблизи ее лицо.

Одна его часть принадлежала Нерек, зато плоть и даже кости второй двигались и колебались, словно превращаясь во что-то другое. Сувьель снова припомнился тот жуткий миг в Хоньирских горах, когда Бернак превратил молодого человека из числа своих воинов в эту самую женщину. Эта движущаяся половина лица приобретала мужские черты, но что это означало для Нерек? Была ли она просто маской? Это ли увидела она в зеркале?

За ее плечом что-то жарко полыхнуло, причинив короткую, тут же прошедшую боль. Она обернулась и увидела, что Гон держит и мнет руками что-то бесформенное — невидимого наблюдателя Нерек. Сопротивляясь, масса ударила Гона усиком по лицу, оставив на щеке глубокий порез. Он даже не вздрогнул, а просто сунул руку в центр бесформенного порождения и разорвал его на мерцающие куски. Из раны на его щеке не вытекло ни капли крови, Сувьель увидела, как она затянулась и исчезла без следа.

Нерек сидела, спрятав лицо в руки и покачиваясь из стороны в сторону. Она жалобно всхлипывала. Гон несколько мгновений холодно рассматривал ее, потом повернулся к Бабрелю, который замер у лестницы и смотрел на все испуганными глазами.

— Слуги скоро будут здесь, — заявил мальчик. — Ты должен взять остальных и отвести их в безопасное место.

Старик посмотрел на второго брата:

— А ты и Рови?

— Они будут искать именно нас, мы заведем их куда-нибудь. — Он посмотрел на Сувьель и указал на Нерек. — Они скоро почуют ее и найдут. Если ты пойдешь со стариком, ты сможешь спастись от них.

Она посмотрела на беспомощную женщину рядом с собой и почувствовала к ней жалость.

— Я не могу бросить ее в таком состоянии. Я должна помочь ей.

— Тогда уведи ее отсюда. Подальше от других детей, и прямо сейчас.

Сузьель вздохнула. Несмотря на царивший в мыслях разброд, она осознавала, что мальчик прав. Сувьель наклонилась и помогла Нерек встать на ноги. Лицо последней приобрело прежний вид, но по нему продолжали блуждать темные тени, глаза покраснели от слез и смотрели в пустоту.

— Да поможет вам Мать! — хрипло проговорил Бабрель.

Сувьель молча кивнула и, обхватив Нерек за талию, провела ее под куском старой парусины и вывела в темный город.

ГЛАВА 22

В северной части Гронанвеля, Великой долины, лил дождь, сильный мелкий дождь, который пропитывал насквозь одежду, стекал ручьями с волос и бород. Большинство из двухсот пятидесяти человек, скачущих на северо-запад по берегу озера Англии, не обращали внимания на эту неприятность.

Но для Архимага Бардоу это обстоятельство превратилось в постоянный источник раздражения, заставляя его скрипеть зубами. Три дня, всю дорогу от Крусивеля до секретного лагеря у Ваньонского брода и потом на северо-запад по берегу озера, было невероятно холодно и мокро. Сейчас, сжимая мокрые ремешки поводьев почти онемевшей от холода рукой, чувствуя, как пропитанная водой одежда противно липнет к груди, рукам и ногам, маг мечтал снова очутиться в теплой комнате в Крусивеле и ощутить умиротворяющий запах бумаги и магических снадобий…

Он вздохнул и покачал головой. «Слабое оправдание для Архимага, которым ты стал, — подумал он мрачно. — Все время печься о своих мелких проблемах, пока другие готовятся к борьбе, боли и смерти. Жалко и эгоистично. Без сомнения, у Аргатиля было гораздо больше самообладания и твердости, когда он ехал вместе с Императором к плато Аренджи».

Отряд замедлил движение, — дорога превратилась в узенькую тропинку, ведущую по густому дикому лесу. Время от времени встречались валуны и небольшие скалы, спускающиеся к озеру. Бардоу задрал голову к вершинам утесов, деревьям и серому-серому небу и ощутил во рту вкус дождя.

Дождь показался чистым и чуть сладковатым. Архимаг улыбнулся, вспомнив любовь Аргатиля к вкусной еде, хорошему вину и приятной беседе. Возможно, его путешествие на север далось ему не так уж и легко. В конце концов, с Императором были самые лучшие воины страны: и Мазарет, и Архимаг, и даже сам Древо-Отец. Они были уверены в победе. Новость о поражении армии у Пустоши нашла их, когда они уже видели перед собой плато. Корреган, наверное, молился о победе своей Западной Армии, и он так и не узнал о ее гибели у Ворот Волка.

«Мы же, со своей стороны, едем на битву, которую надеемся выиграть, но только потому, что наши враги не пустили в ход свои основные силы».

Пунктом их назначения был Седжинд. Пока этот отряд рыцарей двигался по долине в столицу Рохарка, Мазарет и Кодель приближались с юга со смешанным войском, состоящим из добровольцев из Уметры и трехсот Детей Охотника. Уметру оставили на попечение главы повстанцев и его людей, усилив их ряды большой группой диких бородатых воинов, явившихся с Огучарнских островов.

Это была храбрость отчаяния. Искры от восстания в Уметре были затоптаны, несмотря на помощь сочувствующих и тайных агентов, лишь в Восточной Кейане и некоторых частях Кабригана подобные восстания прошли удачно. Так что Мазарет с Коделем думали отказаться от первоначального плана удерживать весь юг, начиная от Великой долины. Вместо этого они решили попробовать соединить земли на востоке — от Уметры до Седжинда. Седжинд было необходимо взять и удержать.

Бардоу коротко хихикнул, на него недоуменно оглянулись окружавшие его рыцари, но он не стал ничего объяснять, а просто поехал дальше.

Когда узкая тропа сделалась шире, Бардоу обогнал стройный всадник в плаще с капюшоном, который держался теперь рядом с одним из его самых одаренных учеников, с Галдамаром, высоким темноволосым человеком, едущим в авангарде. Подъехавший рыцарь откинул капюшон маленькой ручкой с голубым кольцом и явился одной из лучших учениц Медвина, молодой женщиной по имени Терзис. Она была маленькой, тоненькой, с приятными чертами лица, которые редко озарялись хоть чем-нибудь похожим на улыбку. Усиливали впечатление собранности и серьезности коротко подстриженные соломенные волосы. Она потеряла родителей во время, вторжения и несколько лет провела в Аднагоре, прежде чем сам Медвин обнаружил ее способности во время одной из поездок в этот город.

Бардоу взирал на молодых людей, и его настроение стремительно портилось. Галдамар и Терзис были самыми талантливыми из всех, и Бардоу понимал, чем они рискуют, выставляя их против могонских шаманов. Но план нападения требовал участия всех, никаких альтернатив не было.

Через некоторое время колонна рыцарей оказалась рядом с небольшой защищенной лощиной, где командир Рал Яррам приказал спешиться.

— Отдых будет коротким, — объявил он младшим офицерам. — Мы меньше чем в часе езды от Седжинда, поэтому выдайте и людям и животным по четверти пайка. Все. — Рал был невысокого роста пожилым человеком лет пятидесяти, но он обладал неуемной энергией и всегда стремился быть первым во всем. Он посмотрел на Бардоу, Архимаг вздохнул, кивнул, потом понаблюдал, как Яррам спешивается с довольным видом и собирает вокруг себя своих лейтенантов.

Бардоу тяжело соскочил на землю, морщась от боли во всех членах, вызванной трехдневным сидением в седле. Пока он разминал спину, кто-то подъехал.

— Мастер, вы должны позволить Терзис или мне провести мысленный разговор с Медвином. Мы не хотели бы утомлять вас.

Бардоу улыбнулся.

— А, Галдамар, — сказал он, не оборачиваясь. — В некоторых вещах ты уже превосходишь меня. Но кое-чему тебе еще предстоит научиться. — Закончив свои упражнения, он повернулся к ученику.

Галдамар был юношей весьма приятной внешности, его длинные темные волосы были заплетены в несколько кос на манер долбарийских горцев. Он спешился и стоял теперь рядом с лошадью, смущенно перебирая поводья. Он открыл было рот, чтобы заговорить, но Бардоу опередил его:

— Когда ты доживешь до моих лет, ты поймешь, что самопожертвование не такая уж хорошая вещь. Я уже связывался с Медвином и Мазаретом, когда мы были у Ваньонского брода. Поскольку это расстояние слишком велико для тебя, я свяжусь с ними и сейчас, потому что я хочу, чтобы ты был в отличной форме, когда мы окажемся под стенами Седжинда.

Бардоу секунду помолчал, заметив на одном из пальцев молодого человека голубое кольцо, потом продолжил:

— А теперь найди Терзис и повтори с ней все слова Песни Ритма и ее вариантов, убедитесь, что вы все помните. Если повезет, доживете до моего возраста.

Сделав над собой явное усилие, Галдамар поклонился и повел прочь свою лошадь. Бардоу смотрел ему вслед, потом покачал головой, размышляя, означают ли кольца верную дружбу или нечто большее. Он привязал свою лошадь под кроной ближайшего листоглаза, выложил перед ней на землю полагающийся фураж и только потом направился в сторону терпеливо ожидающего Рала Яррама.

Песнь Мысленной Речи была чем-то похожа на Крыло Духа, правда, она не требовала таких усилий, и через несколько секунд Архимаг уже говорил с Медвином, старейшим из трех магов, сопровождающих Мазарета. Как только командующий выяснил местоположение Яррама, он сразу же ответил:

— Мы атакуем южные укрепления Седжинда в течение следующего часа. Вы должны успеть.

После этого разговора воинам дали несколько минут, чтобы они смогли дожевать свой обед, потом был отдан приказ двигаться дальше. Выезжая обратно на дорогу, ведущую вдоль озера, которая теперь превратилась в реку жидкой грязи от прошедших по ней копыт, Бардоу бросил прощальный взгляд назад.

За озером Англии тянулись плоские поля, луга и пастбища, но уже через милю они круто поднимались вверх в Рукангские горы. Утес, возвышающийся прямо перед ними, заслоняло огромное серое пятно — широкие водопады сливались в этом месте, падая к подножию утеса и закрывая пространство завесой водяной пыли. Здесь, в восточной части Гроканвеля, Руканги были самыми крутыми, самыми угрюмыми, самыми непроходимыми и опасными. Бардоу подумал о лежащих за ними землях Катриза, о стране, которую когда-то называли Землей Мечей из-за множества происходивших там в древние времена битв. Тогда Рукангские горы были могучим заслоном от врагов с юга, теперь они заставляли идущих с севера выбирать между Ваньонским бродом и Седжиндом.

«А когда мы возьмем Седжинд, — мрачно подумал Бардоу, — у врагов уже не останется выбора».

Наступление началось, как и было запланировано. Рал Яррам выстроил своих всадников в два крыла с Бардоу, Галдамаром и Терзис в первом ряду слева. Здесь они могли производить заклинания с помощью Низшей Силы, чтобы обрушить часть главной стены и, если повезет, одну из трех сторожевых башен. Потом рыцари Яррама должны будут прорваться через разлом и захватить врага врасплох.

Из седельных сумок достали штандарты с оскаленными мордами на бледно-голубом фоне. Флаги захлопали на ветру, рыцари сгруппировались и выехали из-под полога леса на открытое место, с которого был прекрасно виден город. Оба выстроенных крыла плавно развернулись к врагу и пустились галопом. Дождь наконец прекратился, острые солнечные лучи изредка пробивались из-за туч, играя на доспехах и обнаженных мечах.

Бардоу скакал впереди с Галдамаром и Терзис. Они все уже начали Песнь Ритма, и Бардоу ощущал, как Низшая Сила поднимается в них по мере приближения к стенам города.

Он бросил взгляд в сторону, на стройные сияющие ряды воинов, спешащих к стенам, и подумал: «Скоро, уже совсем скоро…» Потом отвернулся и увидел, как из ворот выезжают двадцатками вражеские всадники и в беспорядке скачут на них.

— Что это за безумие? — закричал Галдамар, заглушая грохот копыт.

Бардоу не ответил, внимательно разглядывая приближающуюся толпу. Она состояла сплошь из двухметровых могонцев, ревущих, потрясающих дубинками, копьями и топорами. Зрелище было пугающее, но в нем было что-то неправильное. «Галдамар не ошибся. Это безумие. Что же я упустил?» Он нахмурился, стараясь отогнать все мысли и чувства, поскольку начинал вторую Песнь. Песнь Острого Глаза, видящего истину…

Два заклинания устроили настоящий сумбур в его голове, но он совладал с ним. Яррам на правом фланге приказывал выставить копья, а Бардоу увидел, как могучие дикари превратились в хилых оборванцев, простых горожан. Он погнал коня вправо, стараясь сдержать поток за его спиной, надеясь добраться до Яррама и его рыцарей.

— Стойте! — кричал он. — Это наваждение, не нападайте!

Но было поздно. Послышались крики и стоны, копья и мечи вонзались в плоть мчащихся вперед, подгоняемых злобным заклятием людей. Через несколько секунд земля вокруг была залита кровью. Тщательно спланированная атака провалилась, некоторые из рыцарей спешились, стараясь помочь раненым и искалеченным людям. Бардоу увидел, как один совсем юный рыцарь рыдает над женщиной, которую он сам пронзил копьем мгновение назад, а другой старается замотать платком рану на шее немощного старика.

Кто-то тяжело опустил ему руку на плечо. Он повернулся и увидел дрожащего, испачканного кровью Яррама.

— Как это могло произойти, маг? — просипел он. — Ответь мне, ради Матери!

Бардоу глядел на него, полный ледяной ярости:

— За всем этим обманом стоят могонские шаманы. Прикажи своим людям садиться на коней. Пора мстить.

Яррам некоторое время выдерживал его металлический взгляд, потом коротко кивнул и пошел к воинам. Бардоу поискал Галдамара и Терзис и обнаружил, что они занимаются ранеными. Он мысленно позвал их, повелительно и резко, и они тут же сели на коней и подъехали к нему.

Терзис совсем побледнела и дрожала, ее глаза покраснели от слез, она сжимала поводья так, что побелели суставы пальцев. Она не могла вымолвить ни слова, так же как и Галдамар.

— Я никогда… никогда не видел такого дикого… — выдавил наконец молодой человек. — Я знаю, где он…

— В средней башне, — подтвердил Бардоу. — Сейчас он смотрит прямо на нас. Я чувствую его радость.

Они все разом обернулись к городу и посмотрели на среднюю башню. Крики и пение дикарей были едва различимы за криками и стонами раненых. Бардоу занялся своими чувствами, запирая их от всякого внешнего воздействия; он наклонил голову и сосредоточился на Песне Ритма, нанизывая друг за другом ее части и заставляя ее расходиться кругами.

Она стала песней его крови и плоти, огнем его сердца и разума, она разрасталась в его груди, стремясь хлынуть горлом. Каким-то образом он осознавал, что его юные ученики делают то же самое, Песнь разрасталась, теперь он сдерживал ее с большим трудом. И весь его гнев вырвался в одном бессловесном крике, порожденном Песней Ритма. Через миг такой же рев издал Галдомар, потом Терзис. Сам воздух дрогнул, трава вырывалась из земли, камни покатились по лугу от тройного вопля.

Ударная волна этого вопля рванулся вперед. Потом был миг ожидания. И вот волна достигла башни. Какие-то долгие секунды здание держалось, из разломов сыпалась кирпичная крошка, с крыши валились куски черепицы. Потом, как детский домик из кубиков, башня покачнулась и начала складываться, осев горой деревянных балок и камней, над которой поднялись тучи пыли. Одна часть башни рухнула в сторону ворот, подмяв под себя часть стены и укрывавшихся за ней наемников. Стена провалилась внутрь, оставив незащищенные деревянные ворота. Яррам сразу же заметил брешь, он взмахнул рукой и бешено поскакал впереди своих рыцарей к незащищенному пролому.

А Бардоу был уже в воротах, он заставил своего коня перепрыгнуть разлом, смяв по дороге нескольких наемников. Он мчался по булыжной мостовой города, внимательно глядя во все стороны. Когда башня дала первую трещину, он заметил, как из окна в нижнем этаже выпрыгнул некто, — Песнь Ритма уже окончила свое действие, и теперь он точно знал, что могонский шаман жив и спешит в южную часть города. Бардоу мчался за ним, перед глазами его стояла сцепа, разыгравшаяся на поле у города, он жаждал мести.

Дорога уходила наверх, к массивной Главной башне, сложенной из светлого камня много сотен лет назад. Пока Архимаг мчался вперед, гром битвы становился все тише, его сменили другие звуки. По улицам метались отряды горожан, выискивая прихвостней могонцев и наемников, настолько глупых, чтобы не успеть скрыться. К небу потянулись столбы дыма, со стороны Главной башни доносился звон оружия.

Но Бардоу интересовало только его преследование, он шел по пахнущему ненавистью следу шамана, пробираясь улицами Седжинда. Его сознание дрожало и колебалось от начатых им трех Песен, трех разных Песен с разными запахами, формами и звуками, различными символами, как очевидными, так и темными, указывающими на его личные отношения с Низшей Силой. А Низшая Сила все разрасталась с каждым шагом его коня, и, хотя он чувствовал, как она начинает пожирать его чувства без остатка, он двигался вперед, не задумываясь.

Из кривого задымленного переулка навстречу ему выскочило несколько человек, но он, даже не взглянув, направил на них Песнь Успокоения. Через некоторое время он подъехал к большому добротному дому, высокие узкие окна которого были закрыты прочными ставнями. Двери из резного агатника охраняли четверо часовых. Он обезоружил их Песнью Успокоения, привязал своего коня, спешился и стал подниматься вверх по ступенькам.

Он попал в длинную сумрачную прихожую, завешанную гобеленами, сюжеты которых с трудом угадывались в призрачном свете слабых ламп. Тут было несколько дверей, но Бардоу уверенно прошел к лестнице в глубине прихожей. Он знал, что за этими дверями заперты пленники, их страх и отчаяние просачивались в прихожую, подобно всепроникающему запаху гниения. Но им придется подождать, пока он разберется с их мучителями.

Архимаг миновал четыре этажа тьмы, изредка нарушаемой случайным факелом или полосами серого света, с трудом пробивающегося через щели неплотно прикрытых ставен. Все звуки были приглушенными: бормотание заключенных, их плач, скрип ступеней под его ногами, слабые крики, доносящиеся с улицы. Ему не встретилось ни одного стражника. Бардоу чувствовал волны злобы, исходящие от его врага, и его самоуверенность.

«Самонадеянный, — подумал он. — Прекрасно».

На последнем этаже его чувства заставили его свернуть в узкий коридорчик, оканчивающийся пятью ступенями, ведущими к деревянной двери, на которой топором было вытесано изображение дерева и колокола. Он остановился и посмотрел на принесенную с собой палку. Это был обломок агатника длиной около метра, на его концах были привязаны пучки лент, всю поверхность покрывал затейливый узор. Предмет не был магическим, в нем самом не было ни капли силы, но он был прекрасно сделан и тяжело и удобно лежал в руке. Архимаг кивнул самому себе. Должно сработать.

Потом со спокойной уверенностью он шагнул к двери и толкнул ее.

Маг вошел в комнату, полную ненависти, ненависть висела здесь плотной пеленой, она была похожа на удушливый дым. В четырех углах комнаты стояли светильники, посредине сидела, скрестив ноги, закутанная в плащ с капюшоном человекоподобная фигура. Блестящие злобные глазки разглядывали его в мертвой тишине. В воздухе плавал острый неприятный запах, чувства Бардоу подсказали ему, что исходит он от символов, нарисованных на полу кровью.

— Ты пришел, чтобы сжечь меня своим огнем, о могучий светильник?

Бардоу ответил на насмешку Песней Успокоения, направив ее силу прямо на могонца. Бело-голубое сияние окружило сидящего шамана, который усмехнулся, когда сияние вдруг дрогнуло. Бардоу бесстрашно пустил в ход вторую Песнь, Песнь Бурления, которую он направил на одежду шамана и на коврик под ним.

От мехов могонца повалил сырой пар. Тот закричал от боли и вскочил, срывая с себя одежды и топая босыми ногами по полу. Он разъяренно выбросил руки в сторону Бардоу, сжав костлявые кисти в кулаки, и произнес длинную фразу из непонятных слов, перемежаемых щелчками и цоканьем.

На полу возникли символы, запылавшие горячим зеленым пламенем. В тот же миг слабо светившиеся до сих пор лампы выбросили длинные языки пламени, ярко осветив комнату. Внезапно в потолок устремились фонтаны огней, которые превратились в огромные зеленые ладони и потянулись к Бардоу.

Он покачнулся, когда они ударили по нему, но остался стоять на ногах, пристально глядя на отчаянно жестикулирующего шамана. Огромные руки схватили его, сдавили грудь, стали душить за шею, давить на ребра. Но он отбил их и выпустил на волю третью Песнь, Песнь Истинного Полета, выставив вперед принесенную с собой деревяшку. Собрав последние силы, он подался назад и швырнул ее во врага.

Время застыло. Могонец заметил движение Бардоу и начал отклоняться в сторону, но заговоренная палка тоже изменила траекторию полета. Шаман в панике попытался поднять руку и оградить себя невидимым щитом, но деревянный жезл пробил его, скользнул у шамана под подбородком и попал в горло.

Бардоу рухнул на колени, истратив весь свой запал, а его враг сползал по стене, окровавленный рот еще кривился, силясь вытолкнуть слова, но его глаза уже неподвижно уставились на мага, который завалился теперь набок. Стараясь высвободиться из злобных объятий чужой магии, Бардоу не подымал век, но он продолжал видеть шамана, голова которого склонилась на грудь, кровь стекала по шее, но тот отказывался умирать. Взгляд его горел ненавистью, губы безмолвно шевелились, Бардоу казалось, что он пожирает собственную агонию.

Архимага охватило отчаяние, он ощутил, что всех его сил и всего умения не хватило для победы. Смерть стояла рядом с ним. Его зрение затуманилось, не на что было надеяться…

Откуда-то из глубины дома донесся звук бегущих шагов, дверь с грохотом распахнулась, несколько голосов заговорило разом. Шаги приблизились, он с трудом осознал, что в комнате появились другие люди. Кто-то позвал его по имени, потом выругался. Послышался звук вынимаемого из ножен оружия. Потом свист клинка, входящего в плоть. Еще раз. Внезапно сила, давящая его, ослабла, взор прояснился. Кто-то распахнул ставни, и живой свет наполнил комнату. Бардоу различил контуры человека, стоящего рядом с телом шамана, в одной руке человек держал что-то — отрезанная голова, догадался Бардоу.

Человек присел на корточки рядом с ним и обеспокоенно заглянул ему в лицо:

— Архимаг, вы слышите меня? Могонский шаман мертв. Вы меня понимаете?

Человек был широкоплеч, его лицо покрывали синяки и порезы, на гладком лысом черепе виднелся свежий шрам. Бардоу начал узнавать, превозмогая себя.

— У Матери, конечно, есть чувство юмора, — прохрипел он, — если моим спасителем она решила сделать вас, господин Коррен.

Дов Коррен, председатель Совета Севера, иронически улыбнулся:

— На обратном пути мы попали в засаду, что не так уж и удивительно. Я рад видеть вас в добром здравии.

— Я чуть дышащая развалина, как вы, без сомнения, видите. Помогите мне встать. — Дов помог ему приподняться и сесть, и Бардоу продолжил: — Я осушенная чаша, прогнившее бревно, пересохшее русло… — Он замолчал, поняв, как это звучит. Потом вздохнул, провел перед глазами дрожащей рукой и посмотрел на второго человека. Даже обрадовался, разглядев, кто это. — Галдамар, оставь этот грязный трофей. Иди сюда и расскажи мне о битве.

Юный маг положил голову могонца на коврик и с омерзением рассматривал ее.

— Последнее, что я видел из битвы, — Яррама с несколькими его рыцарями, преследующими конных могонцев, которые старались удрать. Терзис помогла нескольким капитанам спасти могонского вождя от разъяренной толпы. — Он кончиком все еще обнаженного меча поскреб изображение на полу. Потом поднял меч и указал на окровавленную голову. — Мы что-то упустили.

— Поясни, — напряженно потребовал Бардоу.

Галдамар покачал головой:

— В комнате все еще есть какое-то присутствие, и голова является его частью. Мне так кажется.

— Тогда надо ее разрубить и швырнуть куски зеленокрылам, — проворчал Дов Коррен, выхватывая из-за пояса кинжал.

— Нет, стойте. — Бардоу заставил себя подняться на ноги. Он едва не упал, но Дов вовремя поддержал его. — Есть только один способ очистить это место — огонь.

— Мы сожжем тело? — уточнил Коррен.

— Комнату. Весь дом.

— Значит, надо вывести всех, — заторопился Коррен.

Галдамар убрал меч в ножны:

— Тогда начнем.

Бардоу закивал, он еще раз оглядел комнату, потом замер в изумлении, глядя в открытое окно.

Окно выходило на юг, и с такой высоты были видны почти все крыши и укрепления, жмущиеся к утесу. Там шла битва, люди размахивали мечами, самое большое оживление царило на широком каменном мосту, который соединял Главную башню со стеной. Воины обеих сторон сошлись не на жизнь, а на смерть, над головами сражающихся парило знамя — голубое поле с изображением Древа-Отца. Бардоу инстинктивно почувствовал, что у знамени находится Таврик, он ощутил исходящую от древнего символа радость и гордость, но его беспокоила судьба мальчика.

— Нашим товарищам нужна помощь, — уверенно произнес Галдамар. — Идемте, нужно вывести людей из этого проклятого места и предать его огню.

— Я с радостью помогу, — отозвался Дов Коррен. — Но мои люди все еще заперты где-то в дальней части города, я должен найти их и освободить тех, кто еще жив.

Все еще опираясь на плечо северянина, Бардоу отвернулся от окна:

— Вам можно помочь в ваших поисках. Я посмотрю. — Он поморщился от царящего в комнате запаха. — Но сначала выйдем отсюда.

Таврику казалось, что его зажало в живых тисках. Он оказался в центре плотной массы тел тех, кто называл себя Белыми Друзьями, — двух десятков молодых людей, которых Кодель отобрал из сотен добровольцев перед отбытием из Уметры. Слева от него возвышался Эйгил, мышцы на его руках бугрились — он пытался ровно держать тяжелое знамя. Справа от Таврика, не оставляя его ни на секунду, находился безымянный друг Коделя, Оружейник.

Все было тщетно. С того самого мгновения, когда он вместе с остальными забрался по приставным лестницам на укрепление, его окружили и стали прикрывать, не давая ему ни малейшего шанса выхватить меч. Сейчас Дети Охотника, которые шли вслед за Белыми Друзьями, рвались вперед, на мост, тесня наемников и загоняя их обратно в башню. Люди сражались и умирали ради него, Таврик знал это, он почувствовал только беспомощную ярость, когда увидел, как в грудь одного из Детей угодило копье и тот рухнул с моста.

Могучая рука взяла его за плечо, голос Оружейника перекрыл грохот сражения.

— Ты и так уже в опасности, — заявил он. — И все еще хочешь чего-то. Смотри, как они бьются за тебя.

Таврик согласно кивнул, но его не покидало чувство бесполезности происходящего. Он вспомнил то, что сказал ему Кодель несколько дней назад в Уметре: «Император не должен быть просто символом. Для своих подданных он гораздо больше, чем простой смертный, носящий корону. Он должен выполнять свои обязанности и делать даже больше того, что ему полагается».

Он уже собирался возразить Оружейнику, когда враги вдруг разом завопили. Один из них влез кому-то на плечи, сжимая в каждой руке по кинжалу, и ринулся по головам своих и чужих прямо на Таврика.

Зажатый со всех сторон, Таврик пытался достать меч. Но Оружейник оказался быстрее, он с пугающей точностью вонзил свой клинок в тело наемника, которое покатилось вниз. Умирая, человек схватился за Таврика, и тот опрокинулся назад, невольно толкая державшего знамя Эйгила и увлекая за собой и его.

Увидев это, враги торжествующе заорали и усилили натиск. Крики «Он повержен!» заставили первые ряды Детей Охотника дрогнуть и обернуться. Наемники воспользовались моментом и тут же рванулись в сторону знамени, как раз тогда, когда кто-то из Белых Друзей помогал Таврику выбраться из-под окровавленного тела его врага.

Враги прорвались. Человек пять-шесть смуглых солдат, размахивая мечами и топорами, легко сломили оборону нескольких Белых Друзей. Не колеблясь ни секунды, Оружейник толкнул Таврика в сторону плотной группы Детей Охотника, уже спешащей на подмогу, потом шагнул к ближайшему наемнику и пронзил его мечом.

Придя в себя, Таврик увидел Эйгила, силящегося поднять огромное голубое знамя, древко которого переломилось посредине под весом упавших на него тел. Он снова вспомнил слова Коделя: «Император не должен быть просто символом», собрав все силы, подскочил к изумившемуся Эйгилу, выхватил из его рук древко, взметнул знамя над головой и, крича: «Во имя Древа!» — повел за собой людей, мимо Оружейника, прямо ко входу в башню.

Кто-то выкрикивал неразборчивые приказы, впавшие в панику наемники кидались к воротам, чтобы запереть их, но было уже поздно — Таврик и бегущие за ним люди успели прорваться между тяжелыми деревянными створками и распахнули их во всю ширь. Внутри оказалась большая овальная комната, стены которой в изобилии украшали картины и гобелены, в камине пылал жаркий огонь. Лестница вдоль стены вела наверх, на стену башни, несколько фонарей свисало с шестов.

Наемники отскочили от дверей к камину, где толпилась в ожидании еще одна группа воинов. Эти были вооружены и готовы, но не сделали ни одного движения в сторону ворвавшихся. Они не сводили глаз с Таврика и его металлической руки, которой он сжимал древко знамени, прислонив его к плечу так, что оно образовало у него за спиной подобие мантии. Таврику показалось, что он видит ужас в их глазах, и его охватило чувство уверенности.

Потом появилось какое-то движение, наемники расступились, давая дорогу высокому человеку. На нем были тяжелые кожаные доспехи, расписанные в красновато-коричневые цвета, хорошо подогнанный бронзовый шлем, на его правом рукаве был изображен паук. Меч в его руке был настоящим произведением искусства: блестящую полосу металла от гарды до самого кончика покрывала тонкая гравировка, металл гарды блестел тусклым серым цветом в огне камина. Рука в перчатке из змеиной кожи держала меч уверенно и твердо, словно он был продолжением тела.

Человек с пауком подошел и пристально посмотрел на Таврика.

— Я Кролаз, правитель Седжинда, — представился высокий человек. — Просите пощады, сложив оружие к моим ногам, и я позволю вам вернуться на юг.

Несколько секунд не было слышно ничего, кроме звуков битвы на мосту и треска поленьев в очаге. Потом Таврик заговорил:

— Я Таврик Тор-Галантей, наследник Трона Беш-Дарока, защитник жизни и своих земель… — Голос его дрогнул, но он нашел слова и продолжил: — Если ты и твои люди сложите оружие, многого из того, что произойдет дальше, можно будет избежать. Согласись, Кролаз, и присоединись к нам в нашей борьбе.

Кролаз спокойно разглядывал его:

— Ты неплохо говоришь для мальчишки…

— Благодарю, господин. Я собираюсь научиться говорить еще лучше ко дню своей коронации.

Высокий человек криво усмехнулся:

— Боюсь, ты не понимаешь, что поднялось против тебя, ты не осознаешь силы и числа врагов. Нет, господин Таврик. Я не отступлю перед тобой, ибо море не заключает сделок с тонущим кораблем. — Он повернулся к своим людям. — Взять их!

Но не успел он договорить эти слова, как Таврик во главе остальных уже несся вверх по лестнице. Кролаз послал им вслед своих людей, и на нижних ступенях завязалась битва. Таврик услышал, как его окликают снизу. Он замедлил бег и увидел внизу усмехающегося Кролаза, указывающего на верхнюю площадку лестницы.

С крыши спускался еще один отряд наемников, значительно превосходящий силы небольшого авангарда Таврика. Страх и отчаяние охватили юношу, он едва не поддался им. «Попались, — подумал он. — Попались из-за меня…»

Когда наемники были уже совсем близко, Эйгил заговорил:

— Мы здесь, чтобы умереть за тебя, повелитель. Встретим их лицом к лицу!

— Сражайся и живи, Эйгил! — воскликнул Таврик, когда знаменосец и еще пятеро подошли к нему и встали плечом к плечу. Он смотрел, как сокращается расстояние между ними и первыми рядами наемников, ощущая свою беспомощность. Потом заметил движение сбоку, обернулся и отпрянул от летящей прямо в него лампы, висевшей на одном из шестов. Все остальные лампы закачались, одна из них сорвалась и упала на пол, с чавканьем выплеснув горячее масло на толпящихся внизу.

Верхушка перекладины, державшей лампы, упала на лестницу с тяжелым деревянным звуком и на миг замерла. Потом ее конец начал медленно сползать, скрежеща по камням. Таврик посмотрел через перила и замер, увидав Кролаза, который, ловко балансируя и проявляя чудеса акробатического искусства, мчался вверх по импровизированной лестнице.

Пока Таврик перехватывал меч своей металлической рукой, Кролаз преодолел последние несколько шагов, прыгнул и выбил у Таврика из рук меч. В рядах наемников не возникло ни малейшей заминки, они начали наступать. Но пока их командир замахивался своим мечом в украшенной пауком руке, отчаяние придало Таврику сил, он быстро выставил вперед свою искусственную руку.

Металл ударился о металл, полетели искры. Ненависть подпитывала его силы, он сомкнул свои неживые пальцы вокруг лезвия вражеского меча и переломил его пополам. На лице Кролаза отразились изумление и гнев, но он все еще рвался в бой, стараясь задеть Таврика обломком меча.

Он размахнулся и опустил обрубок на плечо юноши. Основную тяжесть удара принял на себя кожаный доспех, но боль была сильна. Теряя сознание, Таврик рухнул на ступени.

Он не слышал страшных криков своих воинов, окруживших его живой стеной. Его чувства погрузились в какое-то тенистое безмолвие, которое удерживало его от возвращения в мир, но в то же время не позволяло ему кануть в небытие. Но он был здесь не один, кто-то еще присутствовал в этом месте, неуловимый, незаметный…

«Ах, глупец…»

Ему в нос ударил тяжелый запах прелой листвы…

«…сын глупца…»

…запах земли, корней, гниения, ароматы леса и болота…

«…твоя ненависть ничему не послужит, твоя смерть ничему не послужит. Служит знание, служит преданность, служит подготовленность. А теперь слушай и учись…»

Новые впечатления нахлынули на Таврика, делая его жертвой (руки связаны за спиной, ноги тоже связаны, рот заткнут кляпом, а сам он закрыт куском тяжелой ткани), потом наблюдателем (запряженная в телегу лошадь, темный переулок, слабо шевелящаяся фигура на телеге, почти незаметная, зеленоватое платье, длинные светлые волосы).

«Таврик, помоги… прошу…»

Алель! Он ощутил структуру ее мыслей, глубоко запрятанный ужас и наркотическую слабость, наполняющую свинцовой тяжестью ее руки и ноги и затуманивающую мысли.

— Где ты? Кто…

«Они… они схватили меня сразу за пределами Уметры… одурманили меня зельем… вспомни то утро… белая башня, солдаты. Всадники…»

Но ее силы иссякли, он почувствовал, как распались на части ее мысли, и ее присутствие исчезло, а он очнулся от боли…

— Нет, стойте, он еще жив!

Прорвавшись через застилающий глаза туман, он узнал Командующего Мазарета, склонившегося над ним. Битва закончилась, были слышны лишь стоны раненых и крики умирающих. Таврик по-прежнему ощущал в плече невыносимую боль, а в голове был туман, но он поборол его, не позволяя себе снова впасть в забытье, и заговорил:

— Она здесь!

— Не утомляйся, — перебил Мазарет.

Послышались чьи-то шаги — это был Кодель.

— Кто здесь?

— Алель! — почти закричал Таврик. — Ее схватили, она здесь, в Седжинде. Мы должны спасти ее.

Мазарет с Коделем переглянулись, потом внимательно выслушали рассказ Таврика о его странном видении. Взгляд Командующего стал странно пристальным в том месте рассказа, где шла речь о голосе и запахах леса; командир Детей Охотника выслушал всю историю спокойно. Когда Таврик завершил свое повествование, Мазарет вскочил на ноги:

— Если ее похитители захотят уехать, они двинутся через северные или через восточные ворота. Я пошлю патрули и туда и туда, ни одна повозка или телега не пройдет без осмотра, обещаю. — Он коротко кивнул Коделю и поспешил вниз по ступеням, на ходу отдавая приказы.

— Отличный парень! — произнес Кодель. — Он совсем не удивился, когда узнал, что ты и твои последователи вырвались вперед. Даже моего друга Оружейника поразил твой порыв, хотя он, как и я, признал, что у тебя есть качества, необходимые хорошему полководцу: интуиция и везение.

— Кодель, — позвал Таврик, — что случилось с главой наемников, с Кролазом?

Кодель перегнулся куда-то через него и вытащил какой-то предмет. Это оказалась разодранная и окровавленная перчатка из змеиной кожи и кусок рукава с пауком.

— Я слышал, что ты ему предложил. Это было больше, чем он заслуживал. Жаль, что он сделал неверный выбор.

— Он не был похож на злодея, — взволнованно произнес Таврик. — Мне кажется, я почти полюбил его, хотя он и был моим врагом.

— Ничего удивительного, — ответил Кодель, холодно улыбаясь. — Враг никогда не предаст тебя, он может тебя только убить.

ГЛАВА 23

Солнце то скрывалось за тучами, то снова выходило, когда Мазарет покинул здание Главной башни. Первым человеком, которого он увидел, оказался Рал Яррам, поднимающийся по широким ступеням главной лестницы. Они встретились на середине.

— Командующий, — обратился Яррам, прижимая к сердцу ладонь правой руки, — хочу сообщить, что вражеское присутствие в городе больше не представляет опасности. Кроме тех, кого мы убили и захватили в плен, осталось не больше дюжины живых могонцев и горстка наемников, прячущихся по углам. Возможно, они постараются уйти из города под видом местных жителей или рохарканцев из деревни.

Мазарет указал на поднимающиеся во многих местах столбы дыма:

— Но, судя по всему, не все проблемы решены.

Рал кивнул:

— Толпа. С ней чрезвычайно тяжело иметь дело, особенно когда доходит до преследования уже поверженных врагов, а некоторые набрасываются и на наших, и на могонцев, не делая различий.

— Значит, шестнадцать лет правления дикарей принесли свои плоды, — произнес Мазарет, печально глядя на город. — Ты знаешь, что Седжинд был когда-то городом ткачей и мастеров гобелена, местом, где процветали науки и искусства?

— Мой дедушка родился здесь, — задумчиво ответил Яррам. — Я навещал его по два раза в год до самой его смерти, которая наступила где-то за год до вторжения.

Мазарет посмотрел на него с изумлением. «Должно быть, ему тяжело видеть, как низко пал знакомый ему город. Что бы я чувствовал, ступая по улицам Беш-Дарока после этих шестнадцати лет?»

Они оба помолчали, потом Яррам спросил:

— Когда прибудет подкрепление?

— Две сотни рыцарей Ордена должны приехать к ночи, еще сотня — перед восходом. Что до Детей Охотника, Кодель заверил меня, что сотня лучников будет в городе уже вечером, а остальные подтянутся в течение ночи. — Он внимательно посмотрел на Яррама. — Но даже если наши силы возрастут, могонцев все равно будет неизмеримо больше, и, когда они придут, битва предстоит кровавая и жестокая.

Яррам выпрямился:

— Каковы будут ваши приказы, господин Командующий?

— Раздели своих людей по двадцать человек, и пусть они под командованием самых надежных офицеров выполняют мой приказ: искать зерно и прочие припасы, которые еще остались неподалеку от башни. Делайте это тайно, о результатах сообщить лично мне. В это же время ты, Яррам, тоже возьми двадцать человек и обойди с ними город. Поставь у каждых ворот по десять человек, а всех остальных отправь к северным воротам и останься там с ними сам. Все повозки и телеги, выезжающие из города, необходимо досматривать. Вы будете искать молодую девушку, возможно связанную и без сознания. Ей на вид лет шестнадцать, стройная, с длинными светлыми волосами, возможно, на ней зеленое платье.

— Если мы ее найдем?

— Если она в безопасности и может передвигаться, проводите ее в башню, если же нет — оберегайте ее от всяческих неожиданностей. — Он положил руку на плечо Ралу. — Это опасное задание, Яррам, но девушку необходимо найти. Она обладает исключительной магической силой и не должна попасть в руки Слуг.

В глазах Яррама загорелся решительный огонек:

— Понимаю. Отправляюсь выполнять.

Мазарет кивнул и посмотрел вслед быстро удаляющемуся офицеру. «Стал бы ты действовать так же решительно, если бы я сказал тебе, что она соперница Таврика? — Он улыбнулся. — Да, думаю, стал бы. Ты человек чести, Рал Яррам».

Таврик. Мысль о наследнике, ясная и тревожная, пришла снова, как и тогда, когда он увидел развевающееся на мосту знамя с Древом. Когда он с горсткой рыцарей ворвался в большую комнату и увидел командира наемников Кролаза, стоящего над распростертым Тавриком, Мазарет решил, что все пропало. Потом совершенно ниоткуда возник Кодель, и после нескольких яростных ударов умирающий Кролаз упал к его ногам.

Значит, Кодель уже дважды спасал Таврика от неизбежной смерти, в свою очередь Таврик почитает его как своего наставника. Мазарет не был уверен в мотивах Коделя и возможных последствиях его поступков, а теперь к его тревогам добавилась еще одна, после того как он услышал о видении Таврика. Слушая, как мальчик описывает призрачный голос и странный сильный запах листьев и земли, он поразился, насколько это похоже на виденное им в Крусивеле, когда погибла его семья.

Не первый раз он задавался вопросом, чье именно присутствие стоит за этими видениями. Он подозревал, что это Мать-Земля, но каковы ее цели? Это добро, или зло, или ни то ни другое? Однажды, во время своей тайной поездки в Скаллою, он встретил огучарнского провидца и расспросил его о некоторых частях своего видения. Старик, сидевший со скрещенными ногами под пологом из куска дешевого желтого шелка, скорбно посмотрел на него, потом достал откуда-то небольшой мешочек и вывалил перед собой его содержимое. Покопавшись в костях, камешках и пыльных перьях, он забормотал:

— Жены у тебя нет, но есть множество сыновей.

Мазарет время от времени чувствовал укоры совести за то, что обманул почтенного старца, но он должен был сохранять свое инкогнито, сейчас он хмуро улыбнулся пришедшему воспоминанию.

Один из людей Коделя, юноша с огненно-рыжими волосами, в серовато-коричневом платье Детей Охотника, принес Мазарету письмо от мага Медвина. Мазарет тут же пошел за ним вниз по ступеням, прошел через массивные двери башни и вошел в столовую, наскоро переделанную для проведения Совета. Следующие полчаса он провел в жаркой дискуссии с группой людей, которые до вторжения были городскими канцлерами и правителями, среди них было и два человека, назначенных на должности могонскими вождями (и сейчас готовых сотрудничать, только бы не оказаться один на один с толпой), и еще несколько представителей знати, выпущенных из тюрьмы.

То льстя, то угрожая, Мазарет с Медвином убедили их работать вместе, чтобы восстановить порядок в городе. Мазарет выказал себя строгим и суровым на фоне дипломатичного Медвина, который явно наслаждался происходящим. Когда Городской Совет наконец заработал и начал издавать первые приказы, маг и воин спустились во двор.

— Отлично сыграно, господин Командующий! — произнес Медвин, седобородый осанистый человек, чей темно-коричневый плащ был безупречно чист даже после битвы. — Я даже сам чуть не поверил, когда ты пригрозил сжигать тех, кто будет снабжать могонцев провизией.

— Если бы я сам не верил в свои слова, — пояснил Мазарет, — то никто бы не поверил. И та парочка бывших правителей не побледнела бы так.

Медвин засмеялся:

— Должен признаться, та лесть, которую расточал им я, была менее искренна.

— А где наш коллега маг? — Спросил Мазарет, когда они выходили со двора. Тучи разошлись, солнце светило, ничем не сдерживаемое, нагревая камни и землю; Мазарет ощутил, как на лбу выступает пот.

— А, Эшмор, он говорит с городскими жрецами Матери об открытии госпиталя.

Мазарет нахмурился:

— Я полагал, что Ордены Матери были уничтожены в Седжинде, преследования в этой части Рохарки были особенно жестокими.

— Они нашли необычный способ, обучая своих неофитов моментально менять месторасположение при появлении врага. — Медвин пожал плечами. — Неизвестно, что скажет Аббатиса о такой практике… — Его глаза широко распахнулись, и он замахал кому-то входящему во двор. — Вон идет Архимаг, он может рассказать нам подробности.

Мазарет увидел входящего в высокие ворота Бардоу, опиравшегося на руку Терзис. Медвин поднял руку в приветствии и пошел навстречу, обогнав Мазарета. Маг был уже в паре шагов от пришедших, когда он внезапно покачнулся, схватился обеими руками за горло, вскрикнул и упал на землю, хватая ртом воздух. В это же время Терзис у ворот тоже душераздирающе закричала и упала в пыль, Бардоу рухнул вслед за ней.

Мазарет кинулся к Медвину и увидел, как тот протирает руками глаза, бормоча:

— Во имя Матери, он погиб!..

Подбежали Дети Охотника, предлагая свою помощь, но Мазарет отмахнулся от них.

— Кто погиб, Медвин? Кто? — спрашивал он.

Его голос пробился в сознание мага, тот опустил руки и посмотрел на него:

— Галдамар мертв, предан, обманут дурной магией и задушен… — Он дрожащей рукой коснулся собственного горла. — Я почувствовал, как он пытается коснуться нас, пока был еще жив… но жизнь ушла из него. — Он прерывисто вздохнул и схватил Мазарета за подол плаща. — Шаман! С одним из них мы расправились, но откуда мы знаем, что здесь нет другого?.. — Медвин вздрогнул и едва не зарыдал. — Бедняжка Терзис… Дайте мне руку, мой господин. Я должен взглянуть на нее и Архимага.

Часовые у ворот пытались помочь Бардоу и Терзис встать на ноги, а Мазарет почти на себе тащил в их сторону Медвина. Терзис сидела на земле, спрятав лицо в ладони, и горько плакала, отказываясь вставать.

— Медвин сказал мне, что Галдамар мертв, — обратился Мазарет к Бардоу. — Это правда?

Архимаг выглядел совсем серым и больным.

— Я истощил все свои силы в битве, поэтому чувствовал лишь тень происходящего с Галдамаром, но… думаю, его больше нет.

— Как это возможно, Бардоу? — спросил Медвин.

Бардоу, казалось, тоже недоумевал:

— Я не уверен. Он должен был быть с Дов Корреном, помогающим ему искать…

— Дов Коррен? — перебил Мазарет.

Бардоу быстро рассказал, как он преследовал шамана от западных ворот через весь город, как они сражались в доме и его спасло появление Галдамара и Дов Коррена.

— Он заявил, что его вместе с его людьми захватили по дороге и что он должен найти и освободить их. — Архимаг постучал ребром ладони по лбу. — Я настоял, чтобы он взял с собой Галдамара, и вот…

— Не вините себя за то, что сделала эта змея, — раздался голос. Подошел Кодель, рядом с ним шел Таврик. — Его Совет Севера все время нарушал наши планы.

Мазарет почувствовал раздражение, но прогнал его и полностью сосредоточился на происходящем.

— Что ты помнишь из убийства? — спросил он у Медвина. — Где это могло быть? Это в городе или за городом?

— Сложно ответить, все произошло очень быстро… — Маг опустил веки, прикрыв ладонью подбородок и рот. — Это в городе, тени… тени от высоких домов…

— Тени от деревьев, — сказала Терзис, и все обернулись к ней. Она подняла голову, устремив глаза в бесконечность. — Высокие старые деревья рядом с высокой стеной…

— Северная стена, — догадался Медвин.

— Прекрасно, — произнес Мазарет. — Мы легко найдем это место…

— Шаман, — продолжала Терзис. Ее голос сбился на тихое монотонное бубнение, и все прикрыли глаза. — Он полон страха… все они… предатель Коррен, его наемники…

— …их пленник в повозке…

— …пленница, девушка…

— …связанная, с заткнутым ртом, напоенная каким-то зельем…

— Алель! — закричал Таврик.

— Потом он погиб, — сказала Терзис, слезы снова хлынули у нее из глаз.

Бардоу подошел к ней. Следом приблизился Медвин, пока Мазарет с Коделем требовали лошадей себе и остальным, маги пожали друг другу руки в молчаливом горе.

Северная стена Седжинда была выстроена на холме, заросшем старыми дикими яблонями и густыми кустами. Дорога, ведущая вдоль ветхой стены, раздваивалась, не доходя до северо-восточного угла, одна ее часть убегала дальше на восток, где соединялась с главной северной дорогой, а вторая спускалась в заросшую кустами ложбину, из которой снова поднималась к поросшим дикими лесами холмам, за которыми вставали Рукангские горы.

Не доезжая до развилки, можно было заметить двух всадников, пристально вглядывавшихся в следы копыт и колес, оставленные в мягкой почве какое-то время назад. Все следы выходили из пролома в городской стене, рядом с которым громоздились кучи песка, известки и камней.

Из пролома вышел человек в капюшоне, срывая с себя остатки плюща. Бардоу, а это был он, откинул капюшон, осмотрелся и нахмурил брови:

— Они все еще не возвращались?

Медвин отрицательно помотал головой с высоты своей лошади, Таврик открыл рот, чтобы что-то ответить, но тут до них донесся шум копыт. Бардоу повернулся и увидел выезжающих из ложбины Мазарета и Коделя. Когда вся их компания добралась до этого места, Кодель сразу же заметил следы колес и поехал по ним. С ним отправился Мазарет и еще дюжина рыцарей, но возвращались они вдвоем. Бардоу вопросительно глядел на подъезжавших всадников.

— Мы их почти настигли, — заявил Кодель без всякого вступления. — Они заставили нас хорошенько погоняться за ними по холмам, потом переехали через мост, оттуда начинается резкий подъем…

— В той горе полно старых шахт, — добавил Мазарет. — Кто-то там все еще работает, поскольку по дороге ездили совсем недавно.

— Дорога ведет высоко в горы, — продолжал Кодель. — Там только голые утесы. Мы обогнули один из них и обнаружили огромную пропасть, словно чья-то гигантская рука вырвала кусок горы. Дорога огибает эту пропасть и уходит вверх по спирали, мы видели лошадей и повозку несколькими витками выше, а они видели нас.

— Потом скала над нами обрушилась, — подхватил Мазарет. — На нас ничего не упало, но дорога оказалась засыпана.

— Шаман, — заявил Бардоу.

— Именно, — подтвердил Мазарет. — Мы помчались обратно к мосту, и я отправил своих людей искать другой путь, часть отправилась посмотреть, можно ли пройти дальше по этой дороге. А мы вернулись.

Бардоу вздохнул и запустил пальцы в жидкие волосы.

— Значит, можно считать, что девушку везут в Беш-Дарок? Что вы скажете, господин Кодель?

Бардоу заметил, как помрачнело лицо Мазарета, и слегка удивился, когда заметил, что Кодель некоторое время мнется, прежде чем ответить.

— Это их единственная цель. Слуги хотят заняться ей.

Повисла полная невысказанного ужаса тишина.

— Мы должны ее спасти! — воскликнул Таврик. Его лицо горело от переживаний. — Мы не можем позволить им…

— Мальчик, — начал Мазарет, — ты не знаешь, о чем говоришь…

— Мы должны их остановить! — закричал Таврик, на этот раз сердито. — Мы должны пойти на Беш-Дарок и захватить его!

Он схватил поводья, звякнувшие в его металлической руке, и со злостью посмотрел на Мазарета: Бардоу ощутил, как от этого взгляда у него по спине прошел холодок. Командующий собирался что-то сказать, но сдержался, за что Бардоу был ему очень признателен. Тут раздался спокойный, подчеркнуто сдержанный голос:

— Наследник прав. Мы должны напасть на Беш-Дарок и спасти девушку от Слуг. Выбора нет.

Кодель спокойно продолжал угощать свою лошадь кусочками хлеба и гладить ее по шее. Мазарет некоторое время сердито разглядывал его. Бардоу хотел сказать что-то, но тут Командующий вскипел:

— Мои поздравления, господин Кодель! Немедленно возвращайтесь к своим войскам. К несчастью, обеих наших армий будет недостаточно, чтобы захватить хотя бы одну из башен Беш-Дарока. Но возможно, все, чего требует ваша гордость, — славной гибели под его стенами!

Пока Мазарет бушевал, Кодель оставался неестественно спокойным и серьезно смотрел на него.

— Повторяю, мы должны захватить Беш-Дарок и спасти Алель из рук Слуг. Вы забыли разработанные нами планы и наше знание города. Мы сможем это сделать. Мы должны сделать это, потому что у нас нет выбора.

— Всегда есть выбор, — забормотал Бардоу.

— Я выбираю отказ, — объявил Мазарет.

— Но почему эта девушка так важна? — поинтересовался Медвин, поглядывая на Бардоу. — Командующий сказал мне, что она отличается исключительной силой, но стоит ли рисковать всем, чтобы спасти ее, пусть даже она и могучий маг?

— Медвин, есть еще кое-что, о чем ты не знаешь, — ответил Бардоу. — Кроме того что она удивительным способом использует Низшую Силу, она является прямым потомком Дома Тор-Каварилл.

Медвин побледнел:

— Во имя Матери…

— Есть и еще кое-что, — продолжал Бардоу. — Есть еще одна причина, по которой Слуги хотят заполучить именно ее, об этой причине, насколько я понимаю, знает только господин Кодель. Именно поэтому, Икарно, — повернулся он к Командующему, — Кодель прав.

Мазарет посмотрел на него с укоризной, и Бардоу заторопился объяснить. Он уже несколько оправился после битвы, но его сил все еще не хватало.

— Погоди, дай мне сказать. Есть одна тайна в правящих династиях Империи, прямые потомки Орозиады обладают большими способностями и потенциалом, — он с сожалением посмотрел на Таврика, — за редкими исключениями. Но всегда проводился тайный обряд, кровавый ритуал, совершающийся после коронации, который устанавливал прочную связь между новым Императором или Императрицей и Королевством Древа-Отца. Этот ритуал передавал Силу Корня новому правителю и устанавливал родственные связи между ним и всеми землями Империи.

Он помолчал, теребя обрывок плюща, потом кивнул самому себе и продолжил:

— Кровавый ритуал, включавший странный предмет — Семя Матери. Я никогда его не видел, но мой учитель Аргатиль описывал его как похожий на яйцо предмет около фута длиной, напоминающий по структуре дерево, но весом с хороший камень. — Он бросил взгляд на Коделя. — Не так ли?

— Мы знаем об этом гораздо меньше, за исключением того, что Семя не больше кулака мужчины.

Бардоу пожал плечами и повернулся к Мазарету:

— Враг взял на себя все хлопоты по похищению Алель, увозу ее из Седжинда. Если даже мы знаем кое-что о Семени, то Слуги, проведшие в Беш-Дароке последние шестнадцать лет, знают и подавно. Икарно, кто может сказать, что они хотят от Алель? Последствия в любом случае будут непоправимы. Мы должны попытаться спасти ее, совсем не обязательно захватывать Беш-Дарок целиком, но необходимо выполнить то, что должно. Мне страшно подумать о том, что может произойти, если мы будем бездействовать.

Мазарет стоял замерев, весь его гнев испарился. Он ощущал, что его плечи придавило огромной ношей, а внутри абсолютная пустота. Вспомнился животный страх перед хаосом и смертью, который он знал по многочисленным сражениям и поединкам. То, с чем он столкнулся сейчас, было гораздо хуже. Похоже, сама судьба привела его в это место в это время и заставляет теперь принять решение.

«Опять против нас целое море зла, — подумал он в отчаянии. — Есть ли надежда преодолеть его? Есть ли в нас силы не сломаться прежде времени?»

Он тяжело вздохнул, потом по очереди оглядел всех своих товарищей.

— Мы должны сделать то, что должны, — просто сказал он. — Едем в Беш-Дарок.