Потомок древних королей

Пролог

По лесу быстро шел молодой мужчина. Интересный мужчина – сильный, красивый и… счастливый, судя по улыбке, блуждающей на его губах.

День клонился к вечеру, и поэтому он спешил – спешил увидеть… задохнуться от счастья, утонув в синем взгляде. Спешил договориться с ее родней – застолбить, захватить, не дать ей другого выбора, получив согласие на замужество, утвердив мечту сделать ее когда-нибудь своей. Когда она немного подрастет, повзрослеет… полюбит его так же невыносимо сильно, как он - первый раз за почти тридцать прожитых лет.

Забылись все те, кто когда-то делил с ним постель, кого не воспринимал иначе, как временное развлечение, кого смертельно оскорбил и обидел, сделав несчастными, потому что не ценил... не любил.

Он со странным для мужчины извращенным наслаждением представлял этот год совсем без женщин в своей постели. Предвкушал мечты только о ней, тоску о ней, желание быть только с нею. Не узнавал самого себя – за этот месяц разрешил себе только кончик косы подержать в своих руках, да к ее руке прикоснуться. Ощущал хрупкой драгоценностью, задыхался от невыразимой нежности, терялся от непривычного беспокойства за нее, от постоянного желания опекать и защищать – эту нежную юную девочку, почти ребенка.

И жаркое мужское желание просыпалось не рядом с нею – нет. Потому что это было бы почти святотатством. Это случалось ночами, когда он в одиночестве представлял какой она станет через год… когда станет его, когда уже можно будет… Он будет ждать, он сможет… хочет этого. Она стоила того.

В лесу стремительно темнело, подул ветер… Из глубины влажной лесной поросли, на исчерченную корнями деревьев поверхность лесной тропинки, потянулись языки тумана… Он оглянулся – не узнавал это место… дорожка была не та – гораздо уже, более сырая и неровная. Паники не было – он был воином, выпутывался и из более сложных ситуаций, а сейчас просто запутался в переплетении тропинок возле поселка… замечтался…

Мужчина улыбнулся, прижал руку к груди, прикоснувшись к припрятанному под рубахой плату замужней женщины – обязательному подарку невесте при сговоре, и заспешил, заторопился, стараясь сориентироваться, сократить путь… Почти бежал уже, ни в коем случае не собираясь останавливаться, а уж тем более – возвращаться назад.

В какой-то момент он оступился, начал падать… тело сгруппировалось, поворачиваясь в воздухе, чтобы упасть на бок, всем телом, с последующим переворотом, гасившим инерцию – как при падении с коня в бою. И послышался тягучий глухой всплеск – густая болотная грязь легко подалась под тяжелым телом, почти мгновенно приняв в себя. Страх гибели взорвал мозг, затопил сознание. Тело отчаянно сопротивлялось смерти, бунтовало, боролось – жить! Так хотелось жить…!

Жадный, желанный глоток воздуха пополам с грязной жижей, ужасное понимание неминуемой гибели и последнее, что осознал мозг – светлая женская фигурка перед глазами… простоволосая, потерянная, одинокая… Кирана?..

ГЛАВА 1

Дом, в котором жила наша семья, находился не в самом поселении Переход, а в лесу. Поселковая община когда-то выкупила его для нас у лесника. Это был совсем небольшой бревенчатый домик в две комнатки, но его вполне хватало. На тот момент мы рады были любой крыше над головой. К тому же,  это жилье нам щедро подарили, дав возможность грамотной ведунье немедленно заняться своим ремеслом, не отвлекаясь на бытовые неудобства.

Все дело в том, что в этом поселке не стало лекарки, а наша семья как раз искала место для постоянного проживания, вот и поселились тут - в лесной глуши, неподалеку от границы. Бабушка знала, как лечить людей и умело гадала, глядя в дежу с водой, силу трав понимала. В нашей семье издавна передавали дочерям это умение.

Меня к принятию ведовского дара не готовили, потому что особых способностей к волшбе я не унаследовала. А травы и так знала, каждый день или заготавливая их, или наблюдая за приготовлением целебных снадобий. Ну и за тем, конечно, как бабушка лечила ими людей. Она готовила себе на смену маму, а заодно и мою старшую сестру - Милу.

Так мы и жили долгие годы - бабушка своим умением зарабатывала нам на жизнь, мама и сестра ей помогали. А я, как самая младшая, была на подхвате – работала по дому и в огороде, училась в поселковой школе и готовилась к будущему замужеству.

За мужа у нас отдавали с шестнадцати лет. Так рано выскакивать замуж я не собиралась, но на посиделки меня стали отпускать сразу после окончания школы. У сестры был уже парень, они встречались почти полгода. И ходила она туда только из-за меня - чтобы присмотреть первое время.

В тот субботний вечер мы с ней опять должны были пойти в дом, где в этот раз собиралась поселковая молодежь. Приготовили все для рукоделия, взяли кувшин с напитком, который я особенно вкусно готовила - с сушеными ягодами, фруктами и травами. Обе принарядились, заплели косы с лентами, нацепили бусики. Вскоре подошел ее парень, чтобы проводить нас через лес и лихо свистнул под окнами. Мила тихо засмеялась, кивнув на окно:

- Сколько раз ему говорила – не свисти, бабушке не нравится. Не слушает.

Бабушка недовольно крякнула, мама хмыкнула, а мы поспешили выйти во двор. Идти через лес было далековато. Вот так – вечером, я бы одна не рискнула. Хотя днем бегала по широкой натоптанной тропинке и не задумывалась ни о чем плохом. Бабушка сделала дорожку безопасной от всякой лесной живности. Просто вечером, когда подлесок утопал в тенях, а верхушки деревьев начинали тревожно шуметь под свежим ветерком и слышались звуки подступающей ночи, в лесу становилось неуютно.

В тот вечер на посиделки впервые пришли парни из новой смены столичной стражи. Воинов присылали из столицы всего на четыре седмицы, не отрывая мужиков на большой срок от семей. Жили они в общем доме, несли службу по охране нашего поселения, вершили суд вместе с Головой, если возникала такая необходимость, а еще проверяли и учитывали проходящие по тракту к границе и от нее торговые обозы.

Поселок был не очень большим, и присылали к нам всего шестерых воинов. При необходимости им помогали местные ребята, обучать которых воинскому мастерству тоже входило в обязанности стражей. Потом стражники сменялись, на замену им присылали других людей. Иногда они увозили с собой наших девушек - женились. Но были и неприятные случаи с невыполненными обещаниями и разбитыми сердцами. Поэтому к стражам относились немного настороженно. Хотя сильные, уверенные в себе и в основном симпатичные парни, конечно же, вызывали девичий интерес.

Не успели мы разложить свою работу, только расселись на лавках, как послышались мужские голоса, смешки, тяжелый топот. Само собой, все с ожиданием уставились на дверь. Местные парни переглядывались и ревниво хмурились, девчата оживились и хихикали.

Дверь распахнулась, и вошли четверо стражей. Все привыкли видеть их в воинской справе и при оружии, на конях. А сейчас они были одеты в чистые вышитые рубахи  и темные штаны, и подпоясаны широкими кожаными воинскими ремнями.

Первым вошел он. Как оказалось потом – старший новой смены, черноволосый парень с темными внимательными глазами и небольшим шрамом на скуле. Высокий, с широким разворотом натренированных плеч и крепкими большими руками. Остальные подтолкнули его, остановившегося в дверях, и ввалились в помещение, здороваясь все разом. Стояли, улыбались и разглядывали девушек.

Хозяйка дома пригласила их присаживаться. А я не отводила взгляда от того, кто вошел первым.  Слегка прищурившись с темноты, он рассматривал собравшихся здесь девчат.  Делал это спокойно и уверенно, оценивая их и выбирая к которой подсесть.  И я тоже взглянула –  девчата смотрели на вошедших  с явным ожиданием и надеждой, хотя многие местные парни были ничуть не хуже чужаков.

Стало неинтересно и я опустила голову, разбирая вышивание. Но что-то мне это напоминало... точно – так бабушка выбирала на торжище петуха нашим курам, как и он выбирал - по-хозяйски так... основательно. Наклонилась спрятать смешок и дрогнули плечи, а коса свалилась на колени. И я нетерпеливо откинула ее за плечо. Кончик свистнул и стегнул по лицу сестру.

- Дарка, ты что? Осторожнее, – возмутилась она, потирая щеку.

- Прости, прости...– смотрела я ей в глаза, стараясь не рассмеяться. Захотелось рассказать Миле, почему мне так весело. Быстро глянула на того парня и потянулась к уху сестры. И только рот открыла… скосила глаза, заметив движение - рядом возникли начищенные сапоги. Подняла голову – на меня смотрел он - тот самый стражник, который выбирал.

- Красавица, можно присесть возле тебя? – спросил... а сам уже самоуверенно развернулся и, не дожидаясь приглашения, присел радом.

- А я не разрешала, - шепнула я, обернувшись к нему.

В ответ услышала такой же шепот: - А отчего так? Совсем не понравился?

- Понравился. На посмотреть.

- А больше ни на что не годен, думаешь?

- Ничего я не думаю – не успела еще. Этот вечер можешь посидеть, а там видно будет.

ГЛАВА 2

А потом случилась эта беда в моей семье – пропали мама и Мила. Ушли в летний лес за травами и не вернулись домой. Мы с бабушкой не особо и тревожились, пока совсем не стемнело. Хотя ближе к вечеру стали немного нервничать, выходили по очереди на крыльцо, прислушивались, ожидали. Потом бабушка тяжело опустилась на скамью и задумалась.

Дело в том, что провожая нас в лес, она каждый раз смотрела в дежу с водой. Просто опускала руки в воду, ждала, когда она успокоится, потом улыбалась и брызгала на нас:

- Идите, работницы, сегодня повезет вам.

Или говорила, что все в порядке, все путем будет. А то когда и не пускала, чтобы не вымокли под дождем. Этим утром она смотрела, как всегда, и обещала маме и сестре огромную удачу. Даже сама призадумалась - что они такое могли найти или кого встретить? По-любому – ничего плохого с ними  случиться не могло, вода не обманула бы бабушку.

Мы ждали их всю ночь, потом день и еще ночь. Вода в деже показывала, что ничего лучше, чем то, что случилось с мамой и Милой и случиться не могло. Что все у них хорошо, ну – или будет. Я хоть под утро засыпала, а бабушка металась по дому из угла в угол, что-то шепча про себя, или надолго уходила в лес - советовалась. Возвращалась… ждала… На третий день мы пошли в поселок к Голове поселения.

Старший, выслушав нас, вызвал начальника стражи. Велий пришел не сразу, запыхавшийся, с влажными волосами. Улыбнулся мне, вопросительно посмотрел на бабушку. А потом стража искала наших родных до темноты. Не нашли… только принесли к нам в дом две корзины с увядшими травами да старый Милкин платок.

Отпечатки конских копыт на вытоптанной лужайке – вот и весь след. Если бы мы сразу кинулись за помощью, то можно было пойти вдогонку, а сейчас стражи прошли только до брода через речку Веснянку за дальним лесом, а дальше следы терялись. Скорее всего, похитители пошли по воде в сторону границы. Река была неглубокой. Дно твердым… песчаным.

На посиделки я больше не ходила. И к тоске по родным примешивалась тоска по парню, успевшему запасть в душу. С нашей первой встречи прошло почти три седмицы, и скоро он должен был уехать в Столицу, а уж там у него точно отбоя от девиц не будет. Мне он ничего не обещал, ну посидел рядом да за руку подержал – дел то…

Бабушка раскладывала хитрые карты с изображением созвездий, гадала на сгорающей луковой шелухе и яичных желтках. Опять уходила ночью советоваться с  лесным Хозяином. И снова выходило что, что бы там ни случилось в лесу с мамой и Милой, случилось это к лучшему и ничего плохого их не ждет... Бабушка, в конце концов, угомонилась, притихла и будто смирилась с тем, что случилось. Рада была уже тому, что знала – обе живы и здоровы. Но сильно сдала, постарела и озаботилась моим обучением. Жаловалась, что ей не так много осталось, и она не успеет.

Приставила ко мне сопровождение – шесть светлячков. Днем они выглядели, как мелкие мошки, а ночью слабо светились зеленым светом. Мне приказано было высылать их вперед себя, куда бы ни шла. Они посмотрят дорогу впереди, а я увижу их зрением. Увижу и услышу. Буду знать, что ждет меня за поворотом и нет ли там опасности.

Вскоре ко мне зашла школьная подруга звать на посиделки. Передала привет от Велия. Бабушка отпустила, но настояла, чтобы за мной зашел отец подруги с ней самой - проводить через лес. И опять мы сидели рядом, опять красивый парень держал в руках мою косу и улыбался мне. Заглядывал в глаза, обнимал взглядом. Что он во мне нашел? Удивлялась не только я, но и подруга, да все, кто нас знал. Вот это недоумение и проклятое любопытство и стало причиной всего…

Перед следующими посиделками я осталась ночевать в доме подружки. Поздним вечером мы с ней тихонько выбрались из дома и пробираясь задворками, оказались возле общего дома, в котором жили стражи. Я послала в открытое из-за жары окно своего светляка - к Велию. Ждала почти до полуночи, слушая ненужные разговоры и, наконец, услышала:

- Велий, на кой тебе эта малолетка? С ней не получится ничего, говорят, что у нее бабка – веда. С этой не поиграешь и не бросишь. Старуха найдет – уроет. Не боишься?

- Не боюсь. Я к ней перед отъездом схожу, а утром уеду.

- Ну, может, что и получится. Она с тебя глаз не сводит. Умеешь же, даже завидно.

- Поговори мне… много ты понимаешь. Моя она будет и ждать меня станет. Я потом через месяц опять сюда попрошусь. Все решу. И больше не хочу этих разговоров – не ваше это дело.

Глазами светлячка я смотрела на него. Сильный, уверенный в себе, все продумавший. Если бы не мое любопытство, то кто знает...? Я тихо застонала, привалившись к уснувшей на траве подруге, злилась... Плохо было и обидно. Сдерживалась изо всех сил, чтобы не расплакаться.

Растолкала спящую подружку, зажав ей рот, чтобы не вскрикнула и отправила ее домой, а сама, отозвав светляка, поплелась по ночному лесу. Шла по дорожке и ревела вголос, выплескивая горе от потери мамы и сестры, а теперь еще и от незаслуженной мною подлости, которую мне готовили.  И темноты не боялась сейчас совсем, и зверья лесного. Ввалилась в избу, упала к бабушке на постель, обняла ее.

Бабушка, маленькая и седая, в длинной ночной сорочке, вскинулась на кровати: - Тебя обидели?!

- Не успели, бабушка… на душе тяжело.

- С душой мы разберемся… Спи, дите, спи. Утром поговорим.

Легкая сухонькая рука легла мне на голову, провела по волосам, расправила косы. И я потихоньку успокоилась и уснула, прижимаясь к ней, а проснулась только ближе к полудню. Глаза опухли,  волосы сбились... Умылась, привела себя в порядок и рассказала все как есть. Бабушка качала головой, даже улыбалась невесело.

- Когда, ты говоришь, он уговаривать тебя придет? Послезавтра к вечеру? Они же тогда наутро уедут? Не переживай,  уж  я с ним сама поговорю…

- Не вздумай! Чтоб он понял, что я подглядывала да подслушивала? - испугалась я, - не вздумай, бабушка! Я просто уйду из дому, чтобы не видеть его, или отведи его от нашего дома, чтобы дорогу не нашел.

ГЛАВА 3

Ранним утром нас с бабушкой разбудил стук в дверь. Я накинула на сорочку большую вязаную шаль и выглянула. Там стояли двое стражей в дорожной справе, при оружии и Голова поселения. Он и спросил:

- Велий у тебя?

- Вы что? Кто у меня?

- Велий. Он к тебе ушел вечером и не пришел до сих пор. Вот и спрашиваю – у тебя он?

- Голова, да ты совсем стыд потерял?! – заголосила бабушка за моей спиной, – ты в чем моё дитё обвиняешь? Кто это про нее посмел сказать такое? Ты мое дитё гулящей обозвал?

Она почти отшвырнула меня себе за спину. Стояла и смотрела так... аж мне страшно стало.

- Я не сказал ничего такого, прости, если не так послышалось, - пошел на попятную Голова, - так он не приходил к вам?

- А должен был? Чего ему тут делать? Может, у какой бабы в поселке поищешь? А ты к дитю с этим врываешься, старый дурень.

Вперед вышел один из стражей. Помялся, подбирая слова:

- Мы сегодня выезжать должны были. Он не мог не вернуться в срок.

- А мы тут каким боком? – возмутилась опять бабушка.

- Он подарков набрал… плат… и вечером пошел к вам – свататься. Он поговорить хотел с вами о внучке. Полюбилась ему, в жены звать хотел. Договориться, когда сватов засылать, родителей привезти когда – знакомиться, - закончил он тихо.

- Не дошел, видать, - глухо проговорила бабушка, - зайди один сюда.

Парень вошел в сени, топтался у порога. Я сползла по стенке, да так и сидела, потерянно глядя на бабушку.

- Руку в дежу суй, - прошелестела она парню, – думай о нем, вспомни лицо его.

Посмотрела потом  в устоявшуюся воду... подошла ко мне, тяжело положила руку на голову. Голова закружилась... теряя сознание, я еще услышала:

- Нету его живого. Ищите в болоте… с краю… там, где сосна кривая кольцом. Ты знаешь, где это…

Как выжила – не знаю. Провалялась в горячке несколько дней. Только возвращалась сознанием в мир, как бабушка опять милосердно отпускала в сон. Поила, давала время осознать, вспомнить – и опять усыпляла, увидев в глазах боль и страшную вину. Вынырнув очередной раз из забытья, отвела ее руку.

- Не надо. Всю жизнь не просплю.

Она села возле меня на край постели. Вздохнула, расправляя складочку на своем фартуке.

- Не я его завела, ты не думай на меня. И твоей вины нет, не ищи ее. Видно, много он зла сделал другим. Много девок попортил, не жалея. Вот какая-то и отомстила. Как встретит свою любовь, так и погибель его ждала. А и мы помогли в этом. С листом-то кленовым… Вот и завело его. Но если бы не лист, проклятье другую дорогу нашло бы - не изменилось бы ничего. Просто смерть другая...

И с тобой жить ему - не судьба. Сильная обида… страшная месть – на погибель сделано. Если б и увидела я на нем, не знаю – получилось бы отстоять? Скорее всего – нет. Так что сам он виноват. Твоей вины нет. Полюбил бы другую – тоже помер. А нам с тобой наука, дите… Что-то он не так говорил тогда, неправильно ты его поняла, а может - не хотел рассказывать всем о вас. Не верь теперь и тому, что услышишь, верь делам и подслушивать зарекись. Помни – зарекись…

ГЛАВА 4

С тех пор, как все это случилось, прошло два года. Мы так и жили в лесу вдвоем, вот только в поселок я теперь ходила только по крайней надобности. О посиделках вообще речи не шло, хотя меня и зазывали, и уговаривали. Прибавилось работы по хозяйству, поэтому хоть и не надрывалась, но уставала я сильно. Да и после той истории отпала всякая охота... А две мои подруги вышли замуж за наших поселковых ребят.

Я на их свадьбах была. Сидела тихо в углу, смотрела… не хотела внимания к себе, не хотела сейчас отношений с парнями - боялась опять сделать что-то не так, ошибиться.  А  глупая ошибка моя, как оказалось,  могла стоить человеку ни много, ни мало - жизни. Как ни уговаривала меня бабушка, а вину свою я чувствовала. Ко мне подходили  парни пригласить на танец, а я смотрела с опасением, не в силах побороть эту  непонятную отстраненность… терялась, неловко отказывалась. Неудобно было, что своим отказом могла обидеть, а и заставлять себя не хотелось. Уходила с гулянки, как только это становилось возможным. Но все же кто-то тогда приметил меня, заинтересовался.

Семнадцать лет – самый возраст замужества и к бабушке стали заходить парни, чтобы поговорить обо мне. Просили разрешения навещать, ухаживать за мной. Один, другой, третий… Я никого видеть не хотела, отворачивалась, упрямо качала головой – не хочу их. Никого не нужно. Вот подрасту, поумнею... может тогда.  Бабушка не уговаривала меня и не неволила.

Мама и Мила так и не появились, хоть и была надежда на то, что подадут о себе весточку, раз живы и благополучны. А бабушка упорно учила меня ведовству, хотя у меня мало что получалось. А она и не ждала многого.

- Я почему надежду на Славу да Милу имела? Способность у них к этому, а у тебя и нет ее особо. Как будто не пускает что… Учить я тебя все же буду, а как помирать стану – силу отдам, только приживется ли вся? И ты все равно не сможешь ни лечить путем, ни в воду глядеть. Только защититься сможешь да опасности предвидеть, а и то – только явные. Ну, как если бы ехала по дороге, а за поворотом – лихие люди. Это сможешь увидеть светляками. Полечить себя не сильно сможешь и близких кого. От простуды, от боли. А от тяжелой раны – никак…

- Зачем тогда все? Если все равно ничего не смогу? Буду жить, как все люди живут.

- Своих способностей у тебя почти нет, но я научу тебя управляться с помощниками. Амулеты, снадобья, наговоры, если они правильно составлены и сказаны, силу будут иметь и помощь окажут. Да просто хорошая травница всегда на кусок хлеба заработает, особенно если знает, как красоте женской помочь, а этому ты обучена.  А еще у меня есть надежда, что помогут тебе. Все ж ты не совсем пустая. А с моей смертью… есть мужик один, - бабушка тяжело вздохнула, а взгляд ее стал мечтательным и печальным-печальным... - глаза у него синие-синие, высокий, крепкий, седой уж поди да старый - дед твой. Он почует, когда я помру. Если не настрогал еще других внуков по свету, то тоже тебе отдаст, а это уже что-то.

- А почему вы расстались, бабушка? - осторожно любопытствовала я, - я уж думала, что и нет его уже.

- А и нет его для меня. Загулял он… ушла я от него. Ходил, просился, плакал даже... в глаза врал, а я в ночь собралась и ушла. Тяжелая уже была Славой. А ему по бабам вздумалось... Любила сильно я его, не смогла простить. Но вреда чинить не стала. Он, может, и сам жалел потом...  Я тяжело ходила, плохо мне было, а отлеживаться не привыкла. Все травами спасалась... И его тогда не подпускала к себе, а ему всегда проходу от баб не было – красивый очень был по молодости. Вот и не устоял. Не знаю – искал ли меня? А замела я следы знатно. Обида страшная душила, видеть не могла его. А простила бы – он продолжил бы то же самое делать. Мне спокойнее одной потом было. А заработать на жизнь могла всегда.

- А мама? Я не спрашивала, а она не говорила никогда про отца. Погиб – и все.

- Тяжко ей было говорить о нем. Да, погиб - воин же был… человек хороший, а что погиб – это точно. Ей привели коня его и справу воинскую вернули, чтобы продать можно было. Мы продали все и уехали, чтобы Слава душу себе не рвала. Всего пару годков и прожили они вместе. Потом к ней многие сватались - она в отца удалась, как и ты. Не пошла, другого мужа не захотела. Да-а… так я про деда твоего - гулящим то он был, а вот подлым - никогда. И кровь свою не отринет. Когда мне придет пора – поищи его, внученька. Я тебе все расскажу про него, что знаю. А что живой он – чую. Пара моя он был, а я – его.

Я замерла, а потом заинтересовано заерзала на лавке – слова бабушки пробудили жгучее любопытство. Все девушки мечтали о почти несбыточном счастье, редком подарке судьбы – своей паре, лучшем из мужчин, которого могут подарить Силы. И я спросила, понимая, что сейчас прикасаюсь к легенде, а заодно возмущаясь, что услышанное только что не соответствовало слухам:

- Про пару я слышала, а вот про гулящую пару – первый раз. Как так? Такого ведь быть не должно! Что ж это за пара такая, к чему тогда пароваться?

- Не знаю я… -  тяжело проронила она, а потом будто потянулась ко мне душой, заглянула отчаянно в глаза: - Не думала сама... верила, как себе! От того и обида горше.  Наверное, бывает и такое... чего только не бывает?  А и ты не спеши, если что. На тебя вон с малолетства еще стали заглядываться. Еще и смотреть-то было не на что – мослы одни, а разглядел тот стражник тебя. И сейчас идут да идут парни за разрешением видеться с тобой. Милка вон тоже краса, только нескладная да длинноватая... так она расцветет, как родит. А ты в мать пошла и в деда - глаза вон какие  да косы черные. И бровки, как нарисованные. Гордился бы дурень старый такой внученькой.

- Не простила ты его? – посочувствовала я бабушке, чувствуя странное разочарование.

- Нет, не простила… Плохо мне без него было всю жизнь и помню до сих пор. Ты спросишь, что ж я говорила, что спокойно мне? А это разное, дитё... совсем разное. Плохо - да, зато душу не рвет никто изменами.  Да и дышать уже могла, а не воздухом давиться, как тогда - когда их увидела.  А ведь не отпустило до сих пор, надо же, -  удивлялась бабушка сама себе, - ладно, и все об этом! Пошли-ка мы к корове...

ГЛАВА 5

Шло время, близилась очередная поздняя осень. Все травы были собраны, грядки убраны, сено заготовлено. Стали срываться затяжные осенние дожди. Щедро усыпали мокрую землю мертвые листья.

Мы потихоньку переходили на зимние работы – пряли, вязали, вышивали. Пели песни вечерами в два голоса. Готовили вкусности, на которые из-за летней занятости времени не хватало. Иногда ходили с бабушкой по вызовам, если люди просили о помощи. В один из таких походов она и простыла. Вроде и не первый раз кашляла и сопливила, жар подымался, а только в этот раз она сильно расстроилась из-за этого. Сидела над дежой подолгу, смотрела, вздыхала. Гадала, бросала и опять пробовала...

А потом в один из вечеров посадила меня на лавку возле своей постели и заговорила:

- Даринка, пора мне, видно, детка. Не помогает ничего, таю, как свечка. Слабость все сильнее. Видишь – еле ползаю до ведра. Дело не в лечении, ты же понимаешь... Так что будем готовиться. Позови мне поселкового Голову, пускай придет скорее. Я смотрела в воду... перед уходом много дано. Показали, наконец, мне - Милка родила девку, мамка твоя тоже за мужем. Хорошо у них все, только сильно далеко они. Если решишь уходить отсюда, оставь им весть - куда пойдешь да где тебя искать потом. Смогут – найдут. Они богато живут, помогут, если что.

- Бабушка, так может, я к ним сразу и пойду? -  радостно вскинулась я, - что мне этого деда искать-то? Да и поможет ли он, может сам уже еле ходит? И нужно ли оно ему?

- Нельзя к ним, - сказала она, как отрезала: -  И не дойдешь ты - схапает кто по дороге. Говорю же – далеко они и бабы там одни не ходят. Но вдруг мамка сама объявится?  Так что с месяц посиди на всякий случай да и довольно. Как раз санный путь и станет. Тогда собирайся и в большой город езжай - в Столицу.  Вот со следующей стражей и езжай, они довезут, не посмеют обидеть. Там, в Столице, найдешь травницу – живет возле северных ворот, а зовут ее Кристя. Она моложе меня намного, должна быть жива. Она и отведет тебя к деду.  А лучше всего... сходи на посиделки да выбери себе мужа. Есть и у нас хорошие парни. Мне вот Хадар сильно понравился, как приходил за себя просить. Не лови журавля в небе, детка. Я, казалось, поймала – пара истинная, а оно и не вышло. Тут самое главное, чтоб человек хороший был, а уж любить тебя точно будет - славная ты у меня.

- А я? Если я его не люблю? - тоскливо вырвалось у меня.

- Потом полюбишь, - уверенно ответила она, -  оно и по любви редко когда сложится. Вот и мамка твоя любила и что? И я… Не ищи, не бывает так, чтоб все хорошо и сразу же. Выбери лучше умом, так чаще складывается. А там детки пойдут, полюбишь их, а с ними и отца их тоже. Присмотрись к Хадару, красивый же и добрый парень. Работящий и из хорошей семьи. Вдруг и полюбится?

- Хромой который? - вспоминала я.

- В детстве телегой ножку ему придавило, еле спасла я ногу. Он и не хромает почти. Видно только, если присмотреться. Зато горя знать за ним не будешь. Обещай, что хоть проводить дашь разок себя до дому, а, дите? - почти умоляла она меня.

- Пусть проводит, - растерялась я и забеспокоилась: - Ты не спеши, бабушка, уходить. Посмотрю на него, поговорим, потом с тобой посоветуюсь. Может, и за мужа отдашь меня сама.

Она довольно заулыбалась, а мне хотелось плакать, жаль ее было невыносимо. Она же из-за меня и после смерти покоя знать не будет!  Сейчас я пообещала бы все на свете, чтобы успокоить ее хоть немного. Страшно остаться одной, но это потом будет, а сейчас жалость к ней просто выедала душу.

Я побежала со светляками в поселок, как она просила и привела Голову. Они долго говорили с бабушкой, отослав меня на двор. И я пошла в хлев к корове. Она лежа жевала сено, а я плакала у нее под теплым боком. Почти уснула уже, так растормошил Голова. Потом он ушел, а я поплелась в избу. Бабушка устала от разговора и уже спала, я поцеловала ее в морщинистую щеку и укрыла теплее. Легла рядом, чтоб слышать, если что понадобится. И проспала все…

Она пожалела меня и тут. Не дала смотреть, как будет умирать. Тихо отошла во сне, а я спала и не знала. Проснулась от того, что что-то теплое укутало, как в одеяло из пушистых одуванчиков, ласково  пощекотало в груди. Бабушка держала меня за руку, рука была родной и теплой и я уснула опять, только успев заметить, как вода льется потоками по оконному стеклу – опять дождь... холодный, осенний.

А утром проснулась и как-то сразу поняла, что осиротела. Она все так же лежала на бочку, подперев щеку, и улыбалась во сне. Родная ладонь в моей руке уже остыла. Я еще долго лежала, прижимая ее руку к своей груди. Не хотелось ничего делать, куда-то идти, вставать... Голова кружилась, и я сама не поняла, как снова провалилась в сон.

Снилось непонятное: я иду по улице большого города. Откуда узнала, что большой? Мостовая там из камня и дома большие - почти дворцы по бокам мостовой. Кругом люди чужие и незнакомые, красивые и нарядные женщины в открытых повозках, мужчины оружные и без... а я иду и иду себе. Подхожу к одному из домов и захожу внутрь. Там полумрак и белый камень на полу. Смотрю вокруг и знаю – не ждут меня тут и не рады мне.

Потом я уже не там -  лютая зима вокруг, а я еду на коне, сидя перед всадником и доверчиво откинувшись ему на грудь. Он надежно придерживает меня и кутает бережно от холода, ласково уговаривая поспать немного, отдохнуть. Мне хорошо и спокойно с ним, чувствую его сильным и надежным, а себя – птичкой малой в уютном гнездышке...

Дальше – седой могучий старик с синими-синими глазами плачет в роскошной комнате, склонившись головой на руки, сложенные на столе. Рыдает тяжко и страшно, содрогаясь всем своим телом...

Потом – мужчина, молодой и красивый, в воинской справе, отчаянно говорит мне что-то, с мукой заглядывая в глаза. А я отворачиваюсь от него... на губах кривая улыбка - не хочу ничего слышать. И не жалею о том, чего не случилось, а могло... если бы не страшная обида...

ГЛАВА 6

Дальше все закружилось, как в водовороте. Я только тупо наблюдала и еще делала то, что мне велели. Все не могла понять, что это был за сон или видение такое? Мучительно напрягая память, пытаясь вспомнить лица тех мужчин - похоже что важных для меня, и не получалось ничего. Перед глазами стояли только детские – две веселые хорошенькие мордашки. И от того, что они у меня будут когда-то, становилось легче сейчас, когда я осиротела.

Опомнилась от суеты и хлопот только через два дня после похорон и тризны. Меня вызвал к себе Голова, захотел поговорить. Расстроенный был и хмурый. Усадил на лавку в своем доме и тяжело прошелся по горнице… Я сидела, покорно опустив руки на колени и перебирая пальцами тяжелую ткань теплой юбки.  Ждала, что скажет.

- Ты, Дарина, теперь главная моя маета... - трудно заговорил он наконец,  - я уже сейчас не сплю из-за тебя. Обещать-то я обещал, а вот как присмотреть за тобой – не мыслю себе. Не ходить же за тобой, как за малым дитём. Ты бы выбрала себе мужа, девочка, а? Вот тебе и защита, и достаток. Сходи ты на эти ваши… да глянь там. Ты же уже год как в поре замужества. Была бы еще незаметной – другое дело. Я же замучился отгонять мужиков от вашего дома!

- Кого это вы гоняли?!  - вскинулась я, - когда?! О чем это вы?! Да я не видела никого месяцами. Вы же это не серьезно говорите? Бабушка просила присмотреть за мной… так я скоро уеду в город, вот и избавитесь… освободитесь.

Обида душила, выжимая слезы, но я держалась.

Голова вздохнул, подошел и погладил по голове. Сердце отозвалось даже на такую скупую ласку. И я тихо заплакала... Когда успокоилась, пришлось выслушать остальное:

- Откуда ж тебе знать? Конечно, не видела никого. Я тут воюю уже считай два года. Стражи как с цепи посрывались! Приезжают все неженатые и первым делом стараются узнать, где ваш дом. Там между них слухи ходят о девице, из-за которой Велий в болоте утопился. Все-все!  Это не я такое придумал. Понимаю, что тебе тяжко слышать это.  Я же тут каждый раз собираю новую смену и угрожаю всем, чем только могу, чтобы не лезли к вам. Условие для службы здесь – оставить тебя в покое. Но я подозреваю, что они об этом никому не говорят во время пересменки. Наоборот - о твоей неприступности уже легенды ходят, расписывают, как немыслимую красавицу, хоть толком-то и не видели. Это, похоже, у них развлечение такое, видно интересно им так шутить над новенькими. Девочка, выбери ты уже хоть кого - хоть из наших, хоть из стражи. Дай ты мне отдых!

- Да как вы себе это представляете? - уныло отозвалась я, -  вы строем их проведете передо мной, что ли? А когда они увидят, что слухи сильно преувеличены? Или мне после бабушкиных похорон на посиделках танцевать? Дайте мне месяц сроку. Потом уеду в Столицу деда искать. Бабушка велела месяц подождать на месте. И еще я обещала ей, что встречусь и поговорю с Хадаром. Если можно, пошлите кого, позовите его сейчас, пусть проводит меня до дома с вашего разрешения.

Голова вдруг просиял и радостно заторопился: - Деточка, умничка ты моя, да я сей же час пришлю его. Ты подожди минутку, посиди тут…

Через некоторое время меня позвали, и я вышла во двор. Уже стемнело, поздняя осень рано опускала ночь на землю. Холодно и дождь моросит, неуютно… неприкаянно... Домой идти не хотелось, ночевать одной в пустом доме было непривычно. А вот отсрочить одиночество желание было, и к парню, ожидавшему меня у калитки, я подошла настроенной дружелюбно.

В слабых отблесках света из окон рассмотрела его лицо – загорелое почти до черноты, со светлыми серыми или голубыми глазами, густыми пшеничными бровями, почти сросшимися на переносице длинноватого прямого носа. Светлый волос, сам высокий и широкоплечий, а в руках держит накидку от дождя.

Вспомнилось, что лучшее время для провожаний – в дождь. Так рассказывали подружки. Парни укрывают от непогоды накидкой, и невольно приходится идти, обнявшись. Улыбнулась парню и поздоровалась. Попросила провести до дома. Боюсь мол сама - темно и страшно. Он тоже улыбался, глядя на меня. Потом взял за плечи и осторожно развернул  к окнам. На моем лице запрыгали световые блики, он разглядывал…

- Не видел тебя почти год. Даже боялся забыть какая ты, Даринка. А ты за это время стала еще краше, хотя как будто и некуда уже было. И не выросла совсем - такая же мелкая.

- Мелкой меня еще не называли. Это разве что возле такой дылды, как ты, Хадар, я мелкая.

За словом в карман я никогда не лезла.

Парень засмеялся, растянул накидку над нами, опустил ее и укутал меня, приобнимая за плечи. Я насмешливо хмыкнула.

- А что – дождь же. Вымокнем… А так, как в домике. Только я прихрамываю, тебе неудобно будет со мной идти. Буду подпрыгивать рядом, – немного напряженно пошутил он.

- Приноровлюсь, я думаю.

Приноровилась. Сама пару раз в темноте споткнулась, а он подхватил. Хромота его почти и не чувствовалась. Если бы не тесно сомкнутые плечи, а вернее – я, прижатая к его боку подмышкой, то и вообще...  Я вспомнила:

- А ты знаешь, что тебя моя бабушка лечила? Говорила, что еле спасла ногу. Хорошо лечила, правда – почти и не заметно.

Тепло шло под накидкой от его большого тела... легкий запах мужского пота, душистого летнего сена и дымка слышался от одежды. Мне было уютно и хорошо. Он придерживал бережно и осторожно. Сама же я не только споткнулась, а и упала бы не раз.

- Я приходил к вам, просил разрешения встречаться с тобой, - признался он, -  но твоя бабушка отказала… несколько раз.

- Это не она, это я отказала, как и всем остальным, - повинилась я, -  прости... но не хотелось даже выходить на люди, не то, что...

- Так сильно... любила его? - глухо выдавил он из себя слова.

- Нет, наверное... Почти ребенок была, а тут он – взрослый, красивый, сильный. И выбрал меня из всех. Конечно, я впечатлилась. Мы только за руку держались, да косу мою он трогал. Не знаю, почему решил в жены звать - со мной об этом не говорил. А потом я услышала… ладно, о чем это мы? Мне очень жаль, что он погиб. Себя винила, тяжело было, даже больно… Молодой ведь, жить бы да жить. Глупо, обидно – от вины пропадала. Ко мне же шел…

ГЛАВА 7

На следующий день мы с ним несли в поселок  снадобье, останавливаясь и целуясь почти под каждым деревом. Смеялись и шутили, говорили о том, чем он занимается – а чем занимаются в поселке, почти селе? Домашняя работа, работа в кузне, летом – пчелы, заготовка сена. Кроме того, их семья разводила рабочих лошадей. И сейчас владела довольно большим табуном. Справная семья, с достатком. Я слушала и понимала, что если бы не осень, то раньше посиделок мне бы Хадара не увидеть –  у него просто не было свободного от работы времени.

На обратном пути я решила зайти к Голове и сказать, что пока остаюсь жить здесь, а еще хочу просить его разрешения встречаться с Хадаром. Мы занесли снадобье и повернули в улочку к дому Головы, шли, взявшись за руки. Парень что-то рассказывал мне, улыбаясь, смотрел на меня и не увидел, как из калитки одного из домов вышла девушка. Я не знала ее. А может, знала в детстве да забыла. Она остановилась, увидев нас, как будто ее толкнули в грудь, и простонала горестно и громко:

- Хада-ар...

Хадар резко обернулся, смотрел на нее с досадой:

- Званка…

- Ты что ее за руку держишь? Ты что – бросаешь меня? Ты же со мно-ой! Ты же отца просил! Ты целовал, обещал! Ты, зараза, а ну – отпусти его! Что вцепилась? Что вы все в ней нашли такого? Задрипанка нищая, подстилка для стражи! Отойди от него, гадина, жених он мой, мы сосватаны уже – все знают! – визжала она уже не своим голосом. Начали выходить люди из ближних домов, выглядывать в окна. Я заледенела, замерла посреди дороги. Хадар тянул меня дальше, а я не могла сделать и шага.

- Пошли отсюда. Я все объясню тебе, все не так, как она говорит. Даринка, нужно уйти, она же не уймется. Пошли же.

Он все же сдвинул меня с места, мы даже прошли несколько шагов и тут на меня налетел ураган... Она вцепилась в платок, рванула его с моей головы, норовя добраться до волос и продолжая орать, как резаная.

Хадар застонал и грубо схватил ее, оттаскивая. А она обхватила его за шею, тянулась целовать, целовала, куда достанет... Он же молча отворачивался и тащил ее обратно в дом, из которого она вышла. Затолкал внутрь, вошел следом…

Я отмерла, как только они скрылись за дверью.  Обвела потерянным взглядом любопытствующих, развернулась и побежала в какой-то переулок. Домой добиралась лесом, не выходя на тропу. Пустила светляков вперед. Никого по пути не встретила, добралась до дома и закрылась на засов. Сидела красная от стыда, без платка, потерянная и злая. Вот это да-а - думала -  вот это мне везет на парней, так уж везет. Как проклятая... а может это семейное у нас? И одиночество – плата за дар?

Потом злость отпустила и хлынули слезы. Лежала на кровати, плакала и слушала, как Хадар просит, умоляет открыть, выслушать его, что собирался рассказать все сам, что нужна только я. Закрыла уши. Не могу, не готова, не хочу... Не отошла от того стыда еще. Хороший парень, бабушка, только не у меня. И зачем он так со мной? А потому, что сама позвала – услужливо подсказала память. А так бы и не увидела никогда. Позвала, провести попросила сама. Кто же так делает? Ой, дура-дура... Когда же я поумнею? Как жить тут буду после такого позора?

Встала, кинула на пол суму, побросала в нее вещи – пару платьев, бельишко, легкий платок, чулки, ботинки. Достала из-за печки деньги, что были у нашей семьи, скрутила их в платок и обвязала им стан под платьем. Пару вареных картошин захватила... времени не было совсем. Написала еще записку, в которой просила пристроить куда-нибудь корову и курочек. Приколола ее потом снаружи к двери кухонным ножом. Хорошо хоть корова доена - мелькнуло в голове. В карманы запихала содержимое шкатулки с амулетами, оберегами и прочим ведовским добром. Потом поняла, что в шкатулке будет удобнее нести, в суму запихав. Подхватила и шкатулку.  Руки тряслись...

Огляделась внутри, пытаясь вспомнить, как жили тут семьей… и не вспоминалось, только давили стены, как клетка. Чуть собралась с духом и вышла за дверь. Никого не было рядом - ушел.  Ну что же...?   Нужно идти?  Я пустила светляков на дорогу и пошла следом за ними. И все это в какой-то горячке, как в чумном угаре.  Хотелось уйти, убежать, не видеть никого!  Не выдержу ведь оправданий, уговоров, сплетен, оскорблений. Уйти поскорей и подальше отсюда, скрыться, спрятаться – билось в голове.

За поворотом светляки увидели спешащих в мою сторону мужчин – Хадара и дядька Голову.  Я быстро свернула с тропы и спряталась за молодую сосенку, присев за ней. Смотрела, как мимо быстро проходит Хадар. Сердце больно сжалось, сдавило что-то в груди... еле втянула в себя воздух. Тяжело, плохо… опять плохо. Может, и правда – ну ее, эту любовь? Одни беды с ней. И я же не могла успеть влюбиться, так же? Не могла. Нравился, просто нравился. Переживу как-нибудь.

Окрестный лес я знала, как свою избу. Тут все было выхожено, выброжено не один десяток раз. Здесь всей семьей годами собирали травы, ягоды, грибы, заготавливали сено на полянах. Я знала пару пчелиных дупел на старых липах. Кто-то из семьи Хадара окуривал их и выбирал медовые соты по бабушкиной просьбе. Поймала себя на том, что иду так, чтобы пройти мимо. Ненормальная… Если так нужен, то вернись и поговори, выслушай! Но как бы ни оправдывался...  он не сказал мне главного - что уже связан словом. Допустил это - что меня опозорили, ославили... не могу!

Упрямо шла к тракту. Устала...  когда дошла, присела отдохнуть на выворотень.  Из леса выходить не решилась. Стала ждать, когда пойдет обоз - чтобы с женщинами. Светляки кружили над натоптанным полотном дороги, а я привалилась к дереву и сидела в полудреме-полуобмороке. Слезы тихо стекали по щекам, я их не вытирала.

Зачем он пришел сейчас, когда выяснилось про невесту? И дядьку Голову привел? Что, если я чего-то не знаю? Просто хотел бы развлечься с сиротой, так бы не делал.

Но про нее мне не поведал… а невеста была – просто назваться невестой, самой, при свидетелях – это немыслимо. Выгонят из поселения за клевету, опозорят. Значит, и права свои на жениха она имела право отстаивать. Целовал, обещал… Так и бывает перед сговором. Парень добивается согласия девушки, потом идет просить ее родителей за себя. Потом уже, после месяца-двух, это самое малое, сватают невесту. Свадьбы у нас играли в зиму, как выпадет и уляжется снег. Тогда все работы, в основном, закончены, можно и погулять.

ГЛАВА 8

До ближайшего города ехали целый день и еще ночь. Спали в телеге, укрывшись от дождя и ветра большой накидкой. Женщины ехали на большое торжище - закупаться к свадьбе. Так что я всю дорогу слушала щебетанье счастливой невесты. Сама больше молчала, сказала только, что еду к тетке, осиротев после смерти бабушки.

За то, что довезли меня, заплатила полновесным серебром – щедро. Они были хорошими людьми, а еще, когда я уходить стала, старшая женщина сказала, что искали меня. Остановили их на дороге парни молодые, спрашивали про красивую чернявую девушку. Просил один из них сказать мне, если вдруг увидят, что любит и ждать будет, пока прощу и вернусь. И чтобы верила, что не хотел обидеть. Но она мне сразу не сказала, дала успокоиться, заплаканная я была и замкнутая, слушать бы не стала. А теперь, когда на холодную голову обдумаю все и вдруг захочу вернуться, то могу с ними же. Они одним днем в город, вечером выедут обратно, довезут без платы.

Простить, значит? Сам понимал и знал свою вину. Что не рассказал про Званку, что допустил этим тот скандал на людях, что, не разорвав помолвку, появился в поселке со мной за руку. Понимал же, что нельзя так, что плохо обо мне подумают. Или и не собирался рвать с ней? Зачем тогда искал сейчас?

Я молча ушла. Перед глазами стоял тот мой сон или видение в ночь смерти бабушки – я в большом городе и потом много плохого, а в самом конце – хорошее. Значит, нужно все это пройти. А Званке я дорогу переходить не буду. Представила, если бы мне перед свадьбой такое случилось - сама бы разлучницу ненавидела. Что-то же было у них, точно было, а тут я. Он сам говорил, что почти забыл меня.

А еще я красивее ее, много красивее. И бедными ведуньи никогда не были. Так что и невеста я выгодная. Сейчас в платке у меня завернуто сорок семь полновесных золотых монет и горсть серебра. За эти деньги я могла построить хороший дом в нашем поселке. Всю жизнь семья собирала, а досталось мне одной. Уже сейчас я могла прожить сама. Купить небольшой домик в пригороде столицы и зарабатывать, как травница. Пусть немного, пока не освоюсь, но то, что есть у меня в запасе, даст время обустроиться и выжить первое время на новом месте.

До Столицы добиралась со следующим обозом, также присмотрев женщин с сопровождением. Договорилась об оплате. Многого от меня не ждали – одетая в простую бекешку да не новые сапоги, в теплом платке по самые брови, с бледным лицом и опухшими от слез глазами, пересохшими на холоде губами... я не выглядела ни богатой, ни красивой. Косы уложила, как замужняя женщина, чтобы никто и подумать не мог, что жениха себе ищу.

Молчала всю дорогу - думала. Я не оставила записки для родных, если смогут искать меня. А бабушка велела еще месяц жить на месте и ждать. Она просто так не просила бы. Я виновата перед ней, да кто ж знал? Но теперь пойду к ее старой подруге, как она велела, узнаю про семью деда. Он сам был из Столицы, его родные жили там давно. И где дом их стоял, бабушка рассказала. Может, кто знает – где он сам? Или все еще живет там… посмотрю. Его звали Юрас, Юрас Стагмисов. И был он воином и ведуном. Служил при войске. Сейчас-то понятно, что старый и не на службе, но знать и помнить его должны были.

Через два дня с ночью уже пила травяной чай у бабушкиной подруги. Нашла ее легко и быстро. И признала она меня сразу – деда знала. Дала вымыться после дороги, дождалась, пока я сушила волосы и обустраивалась в маленькой комнатке. Когда я вышла, она уже ждала меня, сидя за столом и подперев щеку рукой. Крепкая, приземистая женщина в летах, приятная лицом и речью.

Налила себе и мне по чарке сладкой ягодной наливки – с устатку, с тяжелой холодной дороги. Мы выпили и не спеша поели. От крепкой наливки ослабели ноги и руки, но голова только светлее стала. Я рассказала все о себе – бабушка ей доверяла и мне велела довериться. Как про бабушку сказала, она всплакнула. А когда успокоилась, сказала невесело:

- Ты знаешь, детка, а старые люди ведь не о покойниках больше плачут, а о том, что и сами скоро уйдут. А о них что ж плакать? У них все уже устроено, ясно все, а нам только предстоит. И вопрос еще - как…? Так что о себе я плачу – пожить еще хочется.

Про тебя скажу, что зря ты ушла, нельзя так. Твоя бабка тоже вон подолом махнула, а что там было - и не разобралась. А ее Юрас один всю жизнь прожил, годами таскался по всей стране, искал ее. Потом в службу ударился. Бабы водились, но это от отчаяния и одиночества. Ни одну своей так и не назвал и детей других не нажил. Знаю, что двух парней воспитал – сирот чужих. Здесь живет, пойдем к нему завтра, отведу я тебя.  Чую, что и с тобой так же – выслушать нужно было, а не бежать. Глупо ты поступила, по-детски. Вернись, детка. Как будто дом продать хочешь, а не к нему. Выслушаешь его, а потом уже и решай. Это будет умно, ты уверена будешь, что поступаешь верно.

Звучало это разумно, но сейчас решать ничего не хотелось. Увижусь с дедом – потом.