Постоянная должность

ГЛАВА 9

Естественно, первым побуждением Брэйда было рассмеяться, но хотя он этого и не сделал, а ограничился недоверчивым и резким восклицанием: Ты! — Дорис сразу же ответила:

— Не смейся! Я именно это имела в виду.

— Я не смеюсь, но ты не можешь говорить это серьезно.

— Ты, конечно, помнишь, что на прошлое рождество Ральф был у нас. Помнишь?

— Да, вместе с другими аспирантами. Мы их всех пригласили, — подтвердил он. — В тот раз, когда была разбита твоя ваза.

— Ты вспомнил и это? Хорошо, тогда ты, может быть, припомнишь, как все случилось?

Брэйд пожал плечами.

— Ее разбил Ральф.

Он сказал наугад, но такой ответ соответствовал направлению их беседы.

Дорис посмотрела на Брэйда уничтожающим взглядом, как бы перенося лично на него ответственность за то ужасное происшествие.

— Важно, КАК он разбил ее! Это была моя собственная ваза, Лу. Я сделала ее сама, когда занималась лепкой.

— Дорис, я это знаю!

Но ее горестные воспоминания, видимо, были настолько сильны, что от них не так просто было отделаться.

— Ваза была единственной по-настоящему красивой вещью, которую мне удалось сделать. У нее были правильные формы, удачная расцветка. Это было мое собственное творение. Я ее не покупала, я ее сделала.

Она опять отложила вязанье.

— Я рассказала гостям о вазе и показала ее. Они видели мои инициалы.

— Помню, — подтвердил Брэйд, не решаясь выказать нетерпения. — Ваза почти круглый год стояла в доме, и когда приходили гости, она неизменно служила предметом разговора. Дорис при этом с показной скромностью слегка высмеивала некоторую несимметричность вазы, но на самом деле очень гордилась ею, как это зачастую бывает с людьми, далекими от творческой работы, если они случайно сделают что-то заслуживающее внимания.

— Ральф стоял вон у той тумбочки. — Дорис показала на тумбочку возле большого кресла. Сейчас на ней ничего не было, и Брэйд неожиданно понял, сколь печальным был жест Дорис.

— Ральф стоял там. Он чуть-чуть двинул локтем, и ваза разлетелась на миллион кусочков.

Она смотрела на пол, несомненно, видя опять осколки.

— Несколько дней я пыталась собрать и склеить осколки. Но не смогла: их было слишком много.

— Но с кем этого не может случиться?! — заметил Брэйд.

— Это была не случайность, в чем ты сможешь убедиться. Я не хотела ничего говорить раньше, чтобы не осложнить твоих отношений с Ральфом. Но теперь он мертв, и я могу рассказать тебе все. В тот момент я как раз смотрела на него. Я видела, как двигался его локоть, хотя ему незачем было двигаться. И он не вздрогнул. Все остальные вздрогнули или вскрикнули, услышав грохот, а он нет. Он знал, что это произойдет, понимаешь? Он спокойно посмотрел назад, на осколки вазы и даже не извинился — ни тогда, ни позже. Он только слегка улыбнулся. Да, улыбнулся. Ему было приятно доставить мне огорчение.

Брэйд покачал головой.

— Ты придаешь этому слишком…

— Я рассказываю тебе, как оно было. — Глаза у нее были красные, но сухие. — И вот что, Лу, для кого-нибудь другого это было бы просто мелочью — какая-то разбитая ваза! Но для меня могло стать поводом к убийству. Если бы в тот момент у меня в руке оказался нож, я с радостью пырнула бы Ральфа.

Брэйд попытался говорить спокойно:

— Ну, что ты, Дорис! Тебе так только кажется. Ты могла заплакать, закричать на Ральфа, ударить его. Но, насколько я помню, ты сохранила полное самообладание, оставаясь безупречной хозяйкой. Ты мило распрощалась со всеми, когда пришло время, и только потом…

— С ним я не попрощалась.

— Тем не менее ты сохранила самообладание. И если ты смогла удержаться от крика, то тем более удержалась бы от убийства.

— Нет, крик здесь не помог бы. Я хотела не этого. Я скажу тебе, как отношусь к нему. Я обрадовалась, когда услышала о его смерти! Я выражала сожаление и беспокойство только потому, что его смерть затрагивала нас, — вот и все. С того дня прошел уже почти год, а я все еще не простила его и считаю его смерть заслуженной. Любой человек, который может сделать то, что сделал в тот вечер Ральф, наверняка многим отравил жизнь своей злобой.

— Хорошо, Дорис, — прервал Брэйд, пытаясь остановить ее. — Ты ничего этим не доказываешь.

— Не доказываю? Лу, я стараюсь доказать тебе, что ты ничего не знаешь о мотивах. Ты не знаешь, что может одного заставить совершить убийство, а другого — нет. Откуда тебе это знать? Это не твоя профессия. Ты будешь хохотать до упаду, если детектив, каким бы умным он ни был, придет к тебе в лабораторию и попытается давать советы, как проводить исследования. Так почему же ты считаешь, что можешь быть детективом? У тебя нет ни опыта, ни необходимых знаний, и ты только наживешь себе неприятностей. Поэтому прекрати это, прекрати!

Брэйд молчал.

— Пусть это так и останется несчастным случаем, Лу, а если кто-нибудь и убил его, так ты не бог, не твое дело карать…

Брэйд отвернулся и пробормотал:

— Мне надо позвонить Кэпу.

Брэйд провел два утомительных и скверных часа над рукописью Энсона. Главы были посвящены первым годам деятельности Берцелиуса, шведского ученого, который был в свое время абсолютным диктатором в химии. Он внес весьма существенный вклад в полдюжину отраслей этой науки, открыл несколько элементов, ввел термин «катализ», разработал химические символы, которыми пользуются и по сей день, и многое другое.

Он был героем Энсона больше, чем какой-нибудь другой химик, и Брэйд, читая рукопись, задавал себе вопрос, до какой степени Энсон бессознательно отождествлял себя с Берцелиусом. Конечно, в первой половине двадцатого столетия никто не мог бы пользоваться таким влиянием, как Берцелиус в девятнадцатом. Наука стала слишком многогранной.

И тем не менее… Берцелиус перед смертью стал свидетелем заката своей славы. Да, он разработал в органической химии теорию радикалов и придерживался ее со страстью и убежденностью. И все же она существовала только благодаря поддержке ее Берцелиусом. Когда Берцелиус был уже в преклонном возрасте, в органической химии неуклонно завоевывали позиции более правильные структурные обозначения, безоговорочно принятые после его смерти.

Ставил ли себя Энсон на его место и в этом отношении? Считал ли он себя последним великим химиком-кустарем, сдерживающим натиск квантовой механики?

Брэйд наконец отложил рукопись, чувствуя себя подавленным и выдохшимся.

Брэйд проснулся в семь, перед тем, как зазвонил будильник. Он помнил, что просыпался ночью, но никак не мог восстановить ход своих мыслей. Кажется, они были как-то связаны с вазой.

Вазу он видел и во сне. Она стояла на тумбочке, такая же, как прежде, но вся — в тонких трещинках, следах склейки. А Дорис кричала ему, чтобы он не прикасался к вазе, так как клей еще не засох. Линии склейки были красными, как кровь.

Только под утренним душем Брэйд наконец избавился от этой вазы.

Кэп Энсон, как они и договорились по телефону накануне вечером, прибыл в тот момент, когда часы били девять. Брэйд открыл ему дверь и провел прямо в свою рабочую комнату.

Энсон поставил трость, осторожно опустился в одно из двух кресел и спросил:

— Как вы поладили со стариком Берцелиусом, Брэйд?

Брэйд заставил себя улыбнуться.

— Самоуверенный субъект.

— Он имел право быть таким. Ему был пожалован титул барона, вы знаете?

— О, неужели?

— Я пишу об этом подробно в одной из последующих глав. Произошло это в день его свадьбы. Он женился очень поздно, на девушке, которая была на тридцать лет моложе его. Король Швеции пожаловал ему титул барона в качестве свадебного подарка. Не вижу причины, почему бы история органической химии не была также и историей химиков-органиков.

Брэйд не знал, как ему лучше ответить. Сам Энсон в жизни, несомненно, отделял химию от химиков. Он никогда не позволял своей личной жизни вторгаться в работу. Было известно, что когда-то у него была жена, которая умерла, а теперь Энсон жил один и о нем заботилась экономка. Было также известно, что у него есть замужняя дочь, которая живет со своими детьми где-то на Среднем Западе. Энсон никогда не упоминал ни о ком из них: не из-за какого-то отчуждения, а лишь потому, что они не имели — ничего общего с химией.

— В тех случаях, когда личная жизнь связана с общим развитием органической химии, ее следует освещать. Например, присвоение титула барона представляет собой оценку деятельности Берцелиуса со стороны современного ему общества. Органическая химия становилась чрезвычайно важной для повседневной жизни, и это оправдывало пожалование дворянства химику-органику.

Энсон медленно кивнул.

— Хорошее замечание. Благодарю вас. Теперь здесь я выкинул несколько параграфов, посвященных открытию селена. Это, как и весь анализ с помощью паяльной трубки, несомненно, крайне интересно, но не имеет отношения к органической химии.

— Согласен. Книга и без того будет довольно большой.

— Хорошо. Теперь посмотрите, пожалуйста, страницу 82. Я пока еще не подошел к теории радикалов, но это представляется логическим местом…

И они продолжали в том же духе, сблизив головы, перелистывая страницы рукописи, что-то выбрасывая и опять вставляя, пока не раздался голос Дорис, преднамеренно мягкий из уважения к Энсону:

— Лу, по-моему, Вирджиния почти готова идти с тобой.

Брэйд поднял голову.

— Хорошо, Дорис. Что же, Кэп, я полагаю, мы сделали большую часть намеченного. Оставим все это до следующего раза.

— Вы куда-нибудь собираетесь пойти?

— Я веду Джинни в зоопарк. Ей на следующей неделе предстоит писать какое-то сочинение по английскому языку. Надеюсь, прогулка подскажет ей тему, она хорошо проведет время, а также даст отдохнуть своей матери.

У него промелькнула улыбка, когда он встал, собирая страницы рукописи.

Энсон тоже собрал свои материалы.

— Вы не будете возражать, если я пойду с вами? Нам надо еще кое-что обсудить.

— Видите ли… — Брэйд колебался и не знал, каким образом лучше всего отклонить эту неожиданную просьбу. — Вам будет скучно.

Энсон грустно усмехнулся и взял трость.

— В моем возрасте многое стало скучным.

Стоял тихий, солнечный день, теплый не по сезону. Хотя солнце грело почти по-летнему, но в зоопарке было малолюдно, и Брэйд подумал с некоторым удовлетворением, что по крайней мере хоть это получилось хорошо. Джинни забралась в обезьянник, а Брэйд и Энсон сели на скамейке неподалеку.

Энсон купил себе пакетик жареной кукурузы и, положив трость на колени, с очевидным удовольствием грыз мелкие зерна.

— Я говорил вчера с Литтлби, Брэйд.

— Да?

— Он рассказывал мне о лекциях по технике безопасности, которые он планирует. Конечно, старый каналья теперь уже убедил себя, что задумал их давно.

Не очень заинтересованный этим, Брэйд ответил:

— Да, я это знаю.

— А потом он спросил о вас.

Брэйд выпрямился, его спина неожиданно одеревенела.

— Обо мне?

— Вот поэтому-то я и привел вас сюда. Подальше от миссис Брэйд, понимаете?

— Что он сказал?

— Ничего конкретного. Ничего особенного. Однако я понял из его слов, что в следующий раз, когда придет время, ваше назначение на должность преподавателя будет возобновлено в последний раз. Вам будет сделано годичное предупреждение о подыскании повой работы.