Май одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года
Когда мы проходили по улице Октябрьского Переворота, Дима потянул меня за рукав, ныряя в огромную арку, ведущую в ничем не примечательный двор, затем подтолкнул к крыльцу пятиэтажного здания, судя по отсутствию балконов – типичному общежитию:
– Давай зайдем.
Меня передернуло. Я не люблю «общаги», с их вечной неустроенностью и разрухой, общими кухнями, где женщины, обремененные семьей, среди клубов густого пара и запаха вчерашних щей кипятят в огромных чанах постельное белье. Покрытые ржавой слизью душевые, «одна на этаж» и уборные с ржавыми, ободранными и никогда не мытыми унитазами, также не вызывают ни малейшего желания туда входить. Я открыл первую, затем внутреннюю дверь и остановился. Затемненный холл гудел невнятным шумом множества голосов. Свет давали только три ярких пятна. Огромный цветной телевизор на тумбе возле стены, окошко, из которого выглядывала пожилая женщина с какой-то медалью на толстой вязаной кофте, и узкий проход возле окна вахтера, в глубине которого был виден краешек ведущей вверх лестницы. Дима обогнал меня, спеша к бабуле, где в свойственной ему куртуазной манере, прорывающейся при общении с женщинами от восемнадцати до семидесяти пяти лет, начал процесс распускания перьев:
– Добрый вечер, разрешите представиться, старший поста, сержант…
Я огляделся. Напротив телевизора, как в солдатском клубе, были расставлены ряды жестких стульев, скрепленных между собой секциями, по пять штук в каждой. В креслах сидело несколько парней младшего призывного возраста, одетых в стиле «я у мамы гопник». Но эти типы были не оригинальны и мне не интересны. Два десятка юных девиц, чьи глаза загадочно блестели в свете телевизионного экрана, вызвали во мне острый приступ спермотоксикоза. Светленькие, темненькие и даже рыженькие, любого размера и комплекции исподтишка бросали полные любопытства взгляды на нежданных визитеров в форме. В холле повисла романтическая тишина. Кавалеры в ватниках и телогрейках недовольно хмурились, явно не испытывая к нам теплых чувств, в отличие от девиц. Я судорожно сглотнул и, чтобы избавиться от наваждения, шагнул к старшему, у которого с дамой, украшенной юбилейной медалью, было полнейшее взаимное удовольствие от встречи.
– Так вы, мальчики, тут будете каждый день появляться? Ой, как хорошо. Что, четыре через два? Но все равно хорошо. А то вон, байстрюки, – бабуля бесстрашно ткнула пальцем в сторону напряженно молчащих полукриминальных рож, – каждый день лезут и лезут к нашим девчонкам. У меня-то пройти не могут, я их, сволочей, гоняю как сидоровых коз. Так они, представляете, что удумали? Как стемнеет, так и лезут через окна по веревкам и простыням. Пристают к девчонкам, безобразят, пакостят. У нас на втором этаже сотрудники живут, так эти на третий лезут. На прошлой неделе один с веревки сорвался, ногу сломал… лежит в больнице, а эти все так же лезут, жизнь ничему не учит.
– Здравствуйте, а как они веревки в окна закидывают? – мне стало любопытно, и я подтянулся поближе.
– Кто?
– Ну, хулиганы ваши. – Я махнул рукой в сторону стульев.
– Что закидывают?
– Ну, веревки и простыни на третий этаж…
Но бабулька не смутилась:
– Так у нас всего пара шалашовок завелась, ну, может, три, но не больше четырех. Вот они пацанов и тягают, а так девочки у нас хорошие, порядочные. Вы, кстати, не женаты?
Уверив представителя администрации общежития, что мы достаточно свободны, не сговариваясь, уселись в уголке, вытянув уставшие ноги.
– Прикинь, три этажа девок, – сквозь зубы зашипел бравый сержант Ломов, – и все скучают. Вон, смотри, какая кудрявенькая сидит, сюда поглядывает. Нет, здесь мне определенно нравится. Там за углом, кстати, еще одно такое же здание, но там девахи постарше, в основном семейные, и сотрудники.
– Ну да, это не Нахаловка. Здесь поинтереснее будет. Да и результаты попрут, все же центр города.
Посидев минут десять, мы сделали вахтерше ручкой и пошли на маршрут. Пост откровенно радовал открывающимися перспективами резкого увеличения результатов служебной деятельности. Не успели мы пройти и пары сотен шагов, как были остановлены седым полковником-медиком, который потребовал от нас отдания воинской чести. Полковник медицинской службы был «под шофе» и, несмотря на теплую погоду и приказ по гарнизону, почему-то на голове имел каракулевую папаху, возможно, перепутал головной убор по причине усталости. Взяв военного под руки, мы поволокли его в квартал «А», где, как оказалось, и проживал начальник главного военного госпиталя. Чтобы сбить желание военврача непременно добиться от нас отдания воинской чести, Дима всю дорогу рассказывал байку, что, придя на службу в Дорожный район, он первые дни вообще не отнимал руку от обреза фуражки. Толпы железнодорожников, огромные звезды на погонах которых смутили молодого сержанта, принимавшего их то ли за прокуроров, то ли за летчиков в генеральских чинах, испуганно шарахались в сторону от нашего строевика. Когда мы передавали заслуженного военного доктора в заботливые руки супруги, тот ржал как конь и приглашал заходить в гости, по-простому и не стесняться. Естественно, мы обещали быть, вот как только, так сразу.