Последняя загадка тунгусского метеорита (Александр Титов) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Титов Александр Последняя загадка тунгусского метеорита

Александр Титов

Наум СЛАДКИЙ:

ПОСЛЕДНЯЯ ЗАГАДКА ТУНГУССКОГО МЕТЕОРИТА

ШАЛОВЛИВЫЙ ПИСАТЕЛЬ

Выдающийся художник XX века Наум Исакович Сладкий родился в 1960 г. в городе Бобруйске. Город этот известен по литературе: среди сыновей лейтенанта Шмидта он считался прекрасным, высококультурным местом. Читатель не должен обижаться, что не знает ни Бобруйска, ни Н.Сладкого. Познать Воркуту хуже, чем познать Бобруйск, и познать Горького хуже, чем Сладкого. Но шутки в сторону - Н.Сладкий больше известен как художник красками, да и то в основном за границей. Творчество его делится на два периода: ранний и поздний. Ранний период соответствует пребыванию Н.Сладкого в стенах Московского Университета. Там Сладкий познал обнаженную натуру; и там он оттачивал грани своего мастерства. Тогда же начались его первые шалости как художника. Он написал одну из самых необычных картин нашего времени, применив в качестве основы ленты для оклейки окон. Некоторое время Н.Сладкого можно было видеть в коридорах высотного здания Университета с отверткой и плоскогубцами в руках, с железной баночкой на поясе. Он отковыривал дубовые панели и ловил тараканов. Каждый таракан в дальнейшем старательно изображался на отведенном ему участке ленты для оклейки окон. Потом Н.Сладкий выпускал тараканов обратно. За это Н.Сладкого исключили со второго курса механико-математического факультета: оказывается, тараканов следовало возвращать на те самые места, где они были взяты. Дело в том, что научная традиция предписывала нумеровать при изъятии как тараканов, так и места их извлечения. Н.Сладкий, конечно, заметил бы номера и догадался, в чем дело, но номера стерлись, так как последнюю инвентаризацию тараканов производил еще Пафнутий Львович Чебышев. Трудности усугублялись тем, что чебышевская ревизия тараканов производилась еще в старом здании Университета, и при перевозке тараканов на новом месте не были должным образом воспроизведены номера, имевшиеся ранее на старых местах. Уф! Надеюсь, что вы все поняли. Короче говоря, Н.Сладкого сделали крайним, и выгнали его из Университета. Художник был вынужден распродавать свою картину ничего не смыслящим в искусстве дилетантам, тупой, бессмысленной толпе в вестибюлях метро, по частям, отрезая изображения тараканов ножницами. Доверчивые иностранцы покупали тараканов пачками, думая, что это билеты для посадки в поезд. Проходило не менее получаса, прежде чем снизу появлялась процессия, состоящая обычно из взволнованных иностранцев, уборщиц со швабрами, милиционеров и каких-то молодых людей в светлых пиджаках. К этому времени Н.Сладкий уже исчезал - с долларами в кармане. В кругу знатоков искусства особенно ценятся отрезки, содержащие пять и более тараканов. Одна из таких картин находилась в Париже, в Метрополитен-опера, где Н.Сладкий выступал в позднем периоде своей творческой биографии. В Метрополитен-опера Н.Сладкий исполнял обычно кантаты Свиридова. Специально сформированный отряд на вертолете доставил Н.Сладкого обратно в Москву (кстати, этот эпизод описан в настоящей повести), прямо в кабинет Свиридова. Полгода Н.Сладкий был вынужден обучать канареек Свиридова, которые затем были отправлены в Метрополитен-опера на место покинувшего театр великого артиста. Но в основном Н.Сладкий прославился как художник красками. О его картинах можно рассказывать бесконечно. Так, в качестве эскиза нового герба им была предложена картина "Буревестник". Присутствовавший на презентации директор гастронома "Центральный" умер от инфаркта. Следствие показало отсутствие состава преступления: буревестник был слишком похож на тех кур, что продавались в гастрономе, но был красным. Слишком интенсивный цвет и в дальнейшем неизменно приводил в замешательство работников торговли, и герб пришлось заменить на старый. Но что-то я заболтался. Лучше один раз понюхать, чем сто раз потрогать (то есть, тьфу, я хотел сказать: почитать книжку перед сном). В общем, честь имею представить вам первый литературный опыт Н.Сладкого - известного певца нашего времени.

Александр Титов.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МОСКВА

Вот этот скверный город. Поднимая лицо с заплеванного пола Казанского вокзала, я вижу перед собой роскошное панно. Нет, я не лежу на полу, там лежит только мой взгляд. Я иду в чистой, легкой одежде, в потоке воздуха между высоких стен, обходя протянутые в проход ноги, пытаясь смотреть только вперед. В фокусе бинокля (Zeiss) то мир потных мозаик, то воздух площади. Я - чужой в этом мире.

Действие происходит в четырехэтажном доме возле кольцевой дороги, где начинаются Химки. Дом хрущевской постройки, из серого кирпича, переделанный под гостиницу. Дальше в глубь Химок продолжается такая же застройка, лишь кое-где стоят группами более старые, сталинского времени дома, окрашенные в желтый цвет. В маленьких дворах уют, покрытые глубоким снегом клумбы, лавочки и пронзительные утренние солнечные лучи. Посередине просторного парка из молодых деревьев кинотеатр, хорошие асфальтовые дорожки, по краям маленькие продуктовые магазины. Здесь живут жители Химок, у них есть свои квартиры, где жены накрывают на стол для завтрака. Гостиница возле кольцевой автодороги известна в узких кругах своим либерализмом. Она принадлежит институту Механизации, но селятся в нее все, кто знает хотя бы название института, а еще лучше, фамилию какого-нибудь начальника в этом институте. Впрочем, постояльцы обычно люди спокойные и порядочные. Чаще всего здесь живут снабженцы и научно-инженерные работники, прибывшие в Москву по своим тихим командировочным делам. В комнате, обращенной единственным широким окном внутрь квартала, на блестящей металлической койке лежит главный герой, Николай Васильевич Клеточников. Для простоты назовем его Сальвадор. Он сейчас проснется. Он инженер, молодой специалист, голова его пуста, а тело еще не покрылось жиром. Квартиры у него нет, он живет в общаге в городе, расположенном далеко от Москвы, любит он в казенных кроватях или в туалетах. Больше никого в комнате нет. Он любит, когда больше никого в комнате нет. Он просыпается, достает из-под кровати ботинки, вынимает из них носки и осторожно снимает со стула брюки (из спинки стула торчат острые головки шурупов). Сальвадор открывает форточку поворотом железного приспособления, и в комнату залетает несколько снежинок. Он берет гостиничное полотенце, завернутый в бумажку кусочек мыла, ключ со стола, выходит в коридор и запирает за собой окрашенную белой масляной краской дверь. Потом идет по коридору, посматривая по сторонам в поисках умывальника. В коридоре еще пусто. Вот и умывальная комната. Вдоль покрытой белым кафелем стены расположены в ряд шесть раковин, все краны исправны, бортики раковин покрыты мыльной водой. Он раскладывает на краю сначала бумажку, а на ней мыло, зубную щетку, пасту и бритву. После умывания Сальвадор брезгливо заворачивает в бумажку причиндалы, берет сверток двумя пальцами, вешает на плечо полотенце и выходит из умывальной. Вовремя. Навстречу как раз протискивается голая до пояса толстая личность с уверенным лицом и сильным запахом одеколона. Она тут же начинает обливаться и фыркать. Сальвадор на секунду задерживается у открытой двери туалета, но идет дальше - в туалете все равно негде положить вещи и повесить полотенце. Какая уж тут любовь. Он заходит в комнату, оставляет вещи, потом запирает дверь, заходит в туалет, потом опять возвращается в комнату, одевается до конца, запирает дверь и бодро спускается на улицу по узкой лестнице с железными перилами.

Сальвадор осматривается по сторонам и вдыхает морозный воздух. Слева от подъезда продуктовый магазин, и грузчик со звоном тащит ко входу штабель покрытых инеем проволочных ящиков для бутылок. Молоко в магазине есть, и хорошее молоко в финских литровых прямоугольных пакетах. Еще Сальвадор покупает четыре бутылки пива. Теперь можно и в институт. Институт рядом, надо только обойти вокруг большого жилого квартала. Сальвадор идет вдоль трассы - Ленинградского шоссе, и слышно, как там воют машины, и видно, как летит во все стороны разбитая колесами коричневая снежная каша. Вправо отходит более спокойная улица, с высокими густыми деревьями. Еще пятьдесят метров, и вход в институт Механизации. Название его на самом деле более длинное и красивое, но оно употребляется только на доске у дверей. Доска старомодная, как и весь выходящий на улицу корпус, надпись выполнена золотыми буквами под черным стеклом, и еще там есть какой-то орден. Корпус, где расположен вычислительный центр, во дворе. Попасть туда трудно. Как и все старые советские институты, институт Механизации состоит из темных коридоров, образующих лабиринты. Тут и там попадаются старые толстые научные сотрудники в черных пиджаках и с сигаретами. Они даже не отодвигаются к стенке, а только уставляются Сальвадору в лицо своими рачьими глазами бездельников, выпуская перед собой дым. Сальвадор идет направо, в конце коридора поднимается по лестнице на второй этаж, идет обратно по второму этажу до другой лестницы в другом конце коридора, спускается по ней опять на первый этаж, затем проходит в том же направлении еще несколько метров и опять поднимается на второй этаж. На этой лестничной площадке нет входа на второй этаж, зато здесь начинается ведущая в другой корпус галерея со стеклянными стенками. В конце галереи две ступеньки и дверь с кодовым замком, состоящим из ряда кнопок. Сальвадор даже и не пытается на них нажимать, а вместо этого громко стучит рукой. Дверь открывает невзрачная женщина в халате и сразу же уходит. Приличия требуют зайти сначала к директору ВЦ, именем которого Сальвадор поселился в гостиницу. Директор тоже в черном пиджаке, но чище и энергичнее. Он не затягивает разговор, потому что понимает его причину. Теперь к Васе в машинный зал. Зал просторен и весь наполнен светом высоких, до потолка, окон, образующих стеклянную стену. Спокойно и негромко гудят вентиляторы охлаждения. Посреди зала Сальвадор с радостью видит пульт компьютера с мигающими зелеными и желтыми лампочками. Пульт похож на длинный шкаф, на торцевой стороне которого вертикальная панель с блестящими металлическими буквами сверху: ЕС-1033. Свет зеленых и желтых лампочек приятно дрожит, иногда то одна, то другая группа лампочек начинает дрожать сильнее, затем наливается ровным ярким светом и остается в таком виде на две-три секунды, потом опять начинается мигание. Процессор хорошо загружен. Вдруг начинает трещать и дергаться пультовая пишущая машинка. Оператора нет, надо посмотреть, что там (хотя многие операторы не любят, когда посторонние суют нос в машину). Там мало хорошего, дисковый сбой, и операционная система предлагает переставить пакет дисков. Пакет дисков - это тяжелый слоистый цилиндр, который быстро вертится под стеклянной крышкой похожего на большую тумбочку дисковода. На таких дисках хранится вся информация. Самому тут делать нечего, и Сальвадор идет в сторону дальней стены зала вдоль высоких синеватых шкафов, из которых, собственно, и состоит компьютер. За шкафами нет никаких причесывающихся или пьющих чай девочек, и Сальвадор возвращается обратно к выходу мимо гермозоны из застекленных металлических рам. За стеклом благородного коричневого оттенка - мирно стоящие дисководы. Обычно они звенят и дергаются, так что даже бывает страшно - вдруг тяжеленный пакет дисков оторвется и разобьет верхнюю стеклянную крышку. Считывающая головка летит на ничтожном расстоянии над магнитным покрытием, не касаясь его, и силе пружины, прижимающей головку к быстро вертящейся поверхности, противодействует подъемная сила воздуха, увлекаемого пакетом. Если головка потеряет устойчивость и застрянет между дисками, будет истошный вой металла, и гермозона наполнится коричневым дымом - остатками сорванного магнитного слоя. Но такого, к сожалению, не бывает, а сейчас и вообще все стоит. На тумбочке ярким светом горит цифра 3 - позиция остановившейся головки. Остальные еле светятся. Сальвадор знает, что на пульте сейчас то же самое, половина ламп горит и не мигает, остальные потухли. Сальвадор хороший программист и хороший оператор. Он спускается со ступенек фальшпола к выходу из машинного зала и идет искать народ, а заодно и Васю. Все действительно причесываются, а Вася пьет чай. Что с машиной, никому не интересно. Вася показывает свою работу, у него проблемы. Сальвадор хороший программист, но не настолько. В этом случае полагается выразить сочувствие. Оно выражается, чай пьется и коллеги идут в машинный зал смотреть новые программы. Показывает Вася, Сальвадор смотрит. Он из провинции, у него в машинном зале нет даже фальшпола, и в машине только полмегабайта памяти. Вася беспощадно отменяет ждущую задачу, освобождает спул, демонтирует сбойный диск (два быстрых щелчка по тумблерам, приятный вой останавливающегося пакета дисков, застывшая Васина поза готовности, поднятие крышки и профессиональный жест кистью руки, похожий на запуск волчка. Затем треск замка, быстрый переворот тяжелого пакета и надевание нижней крышки). Вася бросает пакет прямо сверху дисковода. И так сотни раз, и так у всех на всех ВЦ. Зачем я описываю это так подробно? Может быть, вам придется позавидовать их чистым костюмам и залам с кондиционерами, их легкой и никому не нужной работе. Вот как раз и начинается рабочий день. Васю вызывают, отвлекают, и он постепенно исчезает, милостиво оставив Сальвадору дисплей с загруженной новой иностранной игрой. Дисплей - это большой голубой железный ящик, на передней стенке которого расположен зеленый экран. Машина высвечивает на дисплее надписи, и можно набирать ответы на толстенной тяжелой железной клавиатуре, соединенной с дисплеем жгутом проводов в белой трубке. Игра называется "Adventure", и она захватывающе интересна. Машина выдает на дисплей текст: "Перед вами просторная, светлая поляна, покрытая зеленой травой и окруженная густыми деревьями. Здесь безопасно, но как-то тревожно. Посреди поляны журчит холодный прозрачный ручей. Куда Вы пойдете?" Полагается набрать "Left" или "Right" или еще какое-нибудь слово из выписанных на клочке бумажки. Бумажку заготовили те, кто играл раньше, игра ведь иностранная, и ключевые слова надо набирать на иностранном языке. Если пойти вправо (Right), там лежит топор, его нужно взять (Get), потом могут появиться разные сказочные персонажи, приятные и неприятные. Можно сражаться топором или срубить дерево, для чего следует ввести "Use топор". Машина подробно описывает волшебную страну словами на экране дисплея. Но доиграть не дают: Вася ушел совсем, а Сальвадор здесь чужой, его игра занимает память компьютера и кому-то мешает. К тому же хочется есть.

Салатик, салатик... Вкусно, но не питательно для зимы. Так оно достало, это питание. Сейчас вроде сыт, а как начнешь бегать по городу, так и тянет в магазин скушать булочку. Сплошное детство. Что они находят в этих компьютерах, вернее, что я в них нахожу? Ищу - и нахожу, и не нахожу ничего другого, кроме: нравится вид распечаток. Вряд ли эта любовь к бумаге украшает человека.

Сальвадор залезает в автобус и привычно устраивается в углу задней площадки, разместив локти на перилах и уткнувшись шапкой в стекло. Улицы, заснеженные пустыри с торчащей из-под снега арматурой, водохранилище, помпезная ограда... Утреннее солнце пробивается между черными стволами деревьев парка. Длинный парк тянется вдоль берега водохранилища, снег в парке чист и сияет всеми цветами радуги. С другой стороны улицы тянутся многоэтажные дома, где жители мокреют в своих постелях. Серые щитки над дверью автобуса покрыты инеем, иней свисает по краю оранжевой бахромой. На щитке под листом пластика читанное не один раз приглашение на 400 рублей в автопарк, с обучением и общежитием. Сальвадор полюбил подмосковные зимы еще когда он был школьником здесь, в Москве. Тогда они тоже долго ехали на интернатовском автобусе: сначала через всю Москву от Кунцево куда-то в район ВДНХ, потом ждали накладных в уютном заснеженном переулке, а потом поехали в Павлов Посад. Ехали очень долго, и Сальвадору было скучно и холодно. Маленькое развлечение внес только сам Павлов Посад: сквозь дрему Сальвадор видел за окном покрытые снегом улицы, двухэтажные дореволюционные дома с фигурными карнизами, да черных одиноких прохожих. Потом Сальвадор заснул окончательно, прислонившись к холодному оконному стеклу и проложив для тепла сдвинутую на бок шапку. Проснулся он сразу, непонятно от чего. Стекло находилось близко к глазам, и Сальвадору спросонья казалось, что вся его голова снаружи. Вид за окном стал совершенно другим: небо и дальняя полоса леса были густого и чистого фиолетового цвета, и такие же тени на снегу. Заходящее солнце светило сбоку, освещая снег огромного поля искристым светом. Посреди поля торчало странное сооружение: высокая круглая кирпичная колокольня, ярко-красная от солнца, отбрасывающая длинную фиолетовую тень. Пейзаж был сказочно красив, но Сальвадор так до конца и не проснулся, глаза его сами собой закрылись, и открыл он их только когда автобус заехал на территорию склада под открытым небом, сплошь заставленного сетками для кроватей, и нужно было таскать эти сетки в автобус и упаковывать их в тесном пассажирском салоне. Кругом все так же простирались поля, отделенные от склада рваной колючей проволокой, а солнце все еще было ярким и оранжевым. Сальвадор был вполне счастлив, таская кровати по морозу. Потом Сальвадор никак не мог понять, что делала одинокая колокольня нетрадиционной, как он теперь знал, архитектуры, посреди чистого поля. В каталогах он ее так и не нашел. Приехали. Сальвадор выходит из мечтательного состояния и заходит в метро. Дальше небольшая беготня по городу. Для выполнения командировки Сальвадору вполне хватило бы одного дня и одной поездки на метро. Но командировка у него на неделю. Начальнику это все равно, а Сальвадор любит спокойствие и основательность: чтобы обратный билет был взят заранее, чтобы сразу наверняка устроиться в гостиницу, чтобы никуда не спешить. Такое поведение бывает у людей, которым надо отдохнуть и собраться с мыслями. Но работа Сальвадора, как уже говорилось, отдыха не требует, и голова его, как уже говорилось, пуста. Поэтому это поведение можно отнести к бессознательному стремлению сохранения status quo, быть может, бессознательно осуждаемого. Во всяком случае, его склонность к необдуманным поступкам я отношу к следствиям общего снижения интеллекта из-за всяких конфликтов, вытесненных в область бессознательного. Или, может быть, прежде, чем пить столько пива, надо хорошо покушать. Так хорошо, уютно было вечером Сальвадору в том самом машинном зале, в двух шагах от гостиницы, в компании занятого какими-то своими делами Васи, возле красивой исправной машины, что он стал искать приключений. Прежде всего Сальвадор открыл журнал "Техника-молодежи", который кто-то забыл возле дисплея. Вот что он там прочитал:

ЕЩЕ ОДНА ЗАГАДКА ТУНГУССКОГО МЕТЕОРИТА?

В архивах Русского географического общества обнаружен отчет экспедиции проф.Котельникова в район Подкаменной Тунгуски за период 1907-1908 гг. Экспедиция занималась картографированием местности и разведкой полезных ископаемых и состояла из нескольких ученых. Необычным является то, что в отчете не содержится никаких упоминаний о метеоритах или каких-либо других катаклизмах, хотя предполагаемое падение метеорита произошло самое большее в нескольких десятках километров от места работы экспедиции. Маловероятно, чтобы входившие в состав экспедиции ученые не сочли нужным упомянуть о столь необычном явлении. Экспедиция закончилась благополучно и привезла в Петербург множество образцов минералов. Отчет был сдан в срок, и его подлинность не вызывает сомнений. Из всех загадок Тунгусского метеорита эта представляется нам наиболее загадочной.

Н.Альтшуллер, г.Москва

Необдуманный поступок Сальвадора был прост: он взял трубку стоявшего рядом телефона и позвонил в редакцию "Техники-молодежи". Там очень любезно отнеслись к просьбе связать, если это возможно, с автором Н.Альтшуллером. Попросили подождать, в трубке послышался стук женских каблучков по коридору, и вдруг пиво улетучилось у Сальвадора из головы. Зачем я это делаю? Ведь это просто глупость, и вот я ее делаю, и вот они играют вместе со мной в эту глупость. Но это не игра, трубка снята на самом деле, и женщина пошла искать адрес в бумагах. Как это глупо и неудобно. Вдруг в трубке послышался уже почему-то мужской голос:

- Алло, алло!

- Я слушаю.

- Вы ищете Альтшуллера?

- Да.

- Пожалуйста, запишите: рабочий телефон 266-557. Это институт криогенной техники Академии Наук.

- Большое спасибо, до свидания.

И там повесили трубку. Сальвадор посмотрел на часы и увидел, что уже девять часов. Тут забегал опаздывающий на электричку Вася, стал отключать питание, завыли останавливающиеся дисководы. Сальвадор еле успел схватить журнал - почитать еще перед сном - и выскочил вместе с Васей на заснеженную улицу, свежий воздух и под звездное небо. Вася пошел направо к платформе "Химки", а Сальвадор в другую сторону вокруг квартала к себе в гостиницу. Чувство стыда за глупый звонок на воздухе рассеялось, он еще немного почитал журнал и перед тем, как заснуть, с удовольствием представил себе физиономию автора статьи - умную и хитрую еврейскую физиономию мистификатора.

Настало утро, и Сальвадор решил все-таки позвонить в институт криогенной техники. Ему сказали, что Альтшуллера сейчас нет, но скоро будет. Дали адрес института: Проспект Вернадского, 12; и Сальвадор решил довести начатую глупость до конца. Наверное, разгильдяй решил найти еще одно место, где можно бездельничать и отвлекать людей во время командировок. Однако затея вызывала у Сальвадора некоторые сомнения. Во-первых, он только сейчас понял, что в редакции в девять часов вечера не должно быть никаких готовых к вопросам и ответам клерков. Во-вторых, сам адрес. Сальвадор хорошо знал это место: длинное шоссе на окраине Москвы недалеко от высотного здания университета. По левую сторону шоссе жилые дома, по правую - ИНСТИТУТЫ. Это современного вида здания с цветными стенами, окруженные со всех сторон очень большими газонами и симпатичными, но надежными оградами. На газонах - клумбы, дорожки, но никаких высоких предметов, которые могли бы служить укрытием. Открытое пространство просвечивается лучами лазеров и просматривается телекамерами. Через такой газон невозможно ни пройти, ни пробежать незамеченным. Впрочем, бегать не принято. Принято спокойно и без сомнения в своей дельности идти прямо по дорожке к пологим гранитным ступенькам. И каждое утро около 9 часов утра буквально за несколько минут здание наполняется неторопливыми и пунктуальными мужчинами и женщинами в незатейливых аккуратных костюмах, а каждый вечер ровно в пять часов они все выходят обратно довольно густой, но спокойной толпой и как-то очень быстро растворяются среди окружающих кварталов, теряя свою неуловимую похожесть друг на друга. Сальвадору знакомо и другое оформление - например, Горки-10 со своей знаменитой дачей номер 1. Здесь уже километры пустого поля отделяют придорожную лесополосу от невидимых никогда и никем строений в центре, где находится Брежнев. Еще один стиль: пресловутый институт физики Земли. Он расположен прямо на оживленной улице, так что все ходят по тротуару в метре от стен. Но окна и желтые оштукатуренные стены покрыты многолетним слоем пыли и грязи, таким же слоем покрыта и входная дверь, и где настоящий вход, неясно. Во всяком случае, ясно одно: вряд ли Сальвадора без достаточных оснований пустят в такой институт.

Как и следовало ожидать, Сальвадора в институт _н_е_ пустили. Полупустой троллейбус от метро "Университет" довез его за шесть институтов от начала проспекта. Сальвадор прошел мимо чахлых березок в низенькую калитку из мрамора и толстого стального проката и не спеша направился по расчищенной дорожке к красивому бело-голубому зданию на невысоком цоколе, похожему на соты. Над ступеньками уныло свисала небольшая телекамера, не подающая признаков жизни. В безлюдном, чистом и светлом фойе скучающий вахтер предложил Коле сначала позвонить по внутреннему телефону. Сальвадор набрал 557 и узнал, что Альтшуллер здесь не работает. Набор 266-557 через город к успеху не привел, а список подразделений или хотя бы фамилий возле телефона отсутствовал. Спросить было не у кого, а вахтер стоял и смотрел в упор с явным недоброжелательством. Сальвадор повернулся и пошел вниз по ступенькам, ловя спиной провожающий его взгляд. Уже на середине дорожки он оглянулся. Вахтера не было, но на фоне стены ясно выделялся красный светлячок горящего светодиода - телекамера уже была включена. Приятного мало. И нет никакого желания звонить с какого-нибудь другого телефона и снова добираться до этого Альтшуллера. Очень может быть, что заметка предназначалась совсем не для праздных читателей, а для служебных целей сотрудников какого-то ведомства. Но зачем тогда такой интригующий сюжет? Может быть, изобретатели сюжетов оттачивают свое литературное мастерство? Во всяком случае, надо было переходить к другим делам. Сальвадор пошел на другую сторону проспекта Вернадского и стал ждать троллейбуса на остановке, состоящей из стеклянных блоков в черной металлической раме. С завыванием подъехал троллейбус, откуда-то набежал народ, и в задней двери образовалась давка. Как свободный и независимый человек, Сальвадор не стал давиться, а подождал, пока втиснутся все желающие, и уже потом аккуратно, но плотно пристроился на оставшемся пространстве нижней ступеньки. После закрытия дверей с одной стороны будут не морды, а спины, а с другой стороны троллейбусная дверь с узкими, обтянутыми по краям резиной окошками, и чуть-чуть свежего морозного воздуха - тонкой струйкой в щели между стеклом и резиной. Однако этот маленький уют был, как это часто бывает, нарушен бесцеремонностью ближних. Когда дверь уже стала закрываться, кто-то еще заскочил на площадку сзади Сальвадора и уверенным руководящим движением груди и живота пропихнул его выше в салон. Сальвадор обернулся и увидел возбужденно-доброжелательную морду, после чего повернулся в другую сторону.

Через пару остановок Сальвадор вышел на слякотную, бестолковую площадь между двумя вестибюлями станции метро "Университет". Вестибюли имели вид круглых красных пудрениц - в таких картонных пудреницах раньше продавали пудру "Красная Москва". За одной из коробок приткнулся киоск "Академкнига" из белой пластмассы и алюминия. Там Сальвадор купил книжку для самолетного чтения и отбыл в аэропорт Быково в грохочущем аквариуме метро, а потом на электричке среди веселого царства ярко освещенных заходящим солнцем сосен и старых огромных деревянных дач, которые тянутся вдоль всей железнодорожной ветки до самого Раменского, за пятьдесят километров от Москвы. Электричка остановилась, и Сальвадор вышел на небольшую уютную площадь, окруженную магазинчиками и киосками. Он, не спеша, пошел по засыпанной снегом короткой улице к виднеющемуся недалеко зданию аэровокзала, предвкушая удовольствие от трехчасового спокойного чтения интересной книжки среди ярко-синего неба и золотых вечерних облаков. Такое яркое, чистое, стратосферное небо Сальвадор видел еще только на картинах Сальвадора Дали и на одной рекламке компьютеров, где корпус микросхемы был изображен парящим в облаках. Мимо проехал автобус, а в нем лохи, которые едут за умеренную плату шестьсот метров от электрички до аэропорта, причем среди них в окне виднелась радостная морда троллейбусного попутчика. Дальше все происходило так, как хотелось: рейс не был задержан, и вылетели еще засветло. Унеслась назад фигурная церковь за оградой аэродрома, ушли вниз девятиэтажки Жуковского. Сальвадор подождал еще некоторое время и принялся за чтение книжки. Единственное, с чем не повезло - место попалось не у иллюминатора.

Перхоть. Голова соседа спереди с редкими волосами на белой коже покоится на замусоленном чехле кресла. Высота пять тысяч метров. За окном зима. На эту высоту индийские мудрецы поднимались пешком и предавались медитации среди снегов без пищи, почти без одежды, а потом возвращались в города, и достойнейшие из них получали имя "Гуру" - "Учитель". На картине такой мудрец сидит на вершине горы среди растаявшего вокруг снега, с бронзовым обнаженным телом. Еще лучше, когда красный наглый майор нажирается колбасы, апельсинов, залезает в воняющую керосином трубу и проносит среди звезд свое набитое калом брюхо.

Предусмотренная последовательность событий: сначала пороховой заряд разрывает оболочку и отбрасывает расположенные близко предметы. Открывается выпускной клапан, и давление выбрасывает в воздух аэрозоль. Простой механизм, похожий на замедлитель центрального затвора фотоаппарата, вырабатывает задержку около секунды. Затем питание подается на запал детонатора.

В вечернем свете под ровный гул моторов неортодоксальные мысли Сальвадора текли спокойно и неторопливо. Ярко-оранжевый солнечный зайчик перемещался по стенке. Винтов не было видно, лишь по серебристой поверхности крыла иногда пробегали влажные тени тумана. Открылась дверь пилотской кабины через один ряд кресел от Сальвадора, из двери вышел пилот в синей форме и направился в хвост самолета. Дверь осталась открытой, и Сальвадор мог видеть пульт - до отказа заполненные циферблатами и кнопками панели и залитое оранжевым светом остекление кабины. Вдруг раздался хлопок, и пилотская кабина наполнилась дымом. Человек с перхотью на голове дернулся вперед, но упал в дверях, и сразу остекление и циферблаты исчезли вместе с мелькнувшими в воздухе обломками. Сальвадор успел миновать лохмотья обшивки прежде, чем самолет перешел в пике. Так начался его свободный полет.

Странное чувство комфорта охватило Сальвадора, когда он очутился в жестоком морозном воздухе. Он знал, что осталось несколько секунд до того, как воздушные потоки нальются силой, сорвут с него одежду и выжгут холодом глаза. И все же чувство свободы и даже какого-то покоя было таким сильным, что он захотел посмотреть на небеса. Самолета уже нигде не было видно, и Сальвадор откуда-то знал, что на него не следует терять время. Облака были и сверху, и снизу, снизу их было больше, они были расцвечены оттенками оранжевых и красных тонов и лежали в спокойном вечернем свете, похожие на поверхность земли. Они почти не приближались, и Сальвадор совершенно отчетливо осознал, что ничего в этом небе не может принести ему вреда, когда он с небом один на один. Эта мысль была сумасшедшей, и еще совершенно детская мысль крутилась где-то на краю сознания: сознание своей необычности, как в те дни долгих одиноких зимних скитаний по подмосковным лесам без всякой нормальной цели и смысла, и невозможности хоть что-то найти для себя среди людей и вещей. И еще одна, более разумная истина звучала: о том, что каждый убитый считал себя бессмертным, но все они были неверными, и их надлежало изгнать из сознания, а правильной была та, первая. И вдруг все они исчезли, внезапно возник свист в ушах, как будто его сразу включили, и мозг стал работать ясно и четко. Раз уж ты здесь, старайся до конца. Два главных врага: декомпрессия и мороз. Он подтянул ноги к животу, придавив пальто еще и локтями, и плотно закрыл лицо руками, опустив голову. Оказалось, что еще можно смотреть между пальцами, не раскрывая широко глаза. Он понятия не имел, сколько времени займет падение, но надеялся, что еще успеет сориентироваться. Казалось, он сам превратился в компьютер. Его обрадовало, что земля приближалась медленнее, чем он думал сначала. С одной стороны, упасть нужно как можно быстрее, иначе успеет выделиться растворенный в крови азот, с другой стороны уменьшить скорость при ударе. Вокруг уже ничего не было видно, мимо проносился туман - те самые нижние облака, и вот они внезапно закончились, и далеко внизу стал виден темно-зеленый лес, постройки и заснеженные поля закатных цветов. Сальвадору каким-то образом удавалось не вращаться, он летел, лишь слегка меняя положение, и одежда все еще не была сорвана. Страх пришел на одно мгновение, когда Сальвадор впервые увидел разницу: только что сараи были неподвижны, и вот стали стремительно увеличиваться, бросаясь прямо в лицо. Но опять включился компьютер, и Сальвадор понял, что разрушенная ферма стоит на вершине холма, каким-то образом (или это ему показалось) сумел сдвинуться в воздухе, развернуться к склону холма лицом, сгруппироваться, как при спортивном упражнении "кувырок" и изо всех сил напрячь мышцы.

Заключительную стадию полета наблюдали двое местных жителей, пробиравшихся по заваленной снегом дороге, по глубоким колеям, оставленным тракторами. Приземление Сальвадора было эффектным: недалеко от полуразрушенного сарая на склоне холма возник снежный вихрь наподобие маленькой лавины и покатился по направлению к дороге, увеличиваясь в размерах и окутываясь облаком снежной пыли. Наконец пыль улеглась, и прямо у обочины из снега вылез Сальвадор, совершенно целый, но растрепанный. На пути его движения даже не попалось прошлогодней сельхозтехники, которая виднелась из-под снега в разных местах среди высокого желто-коричневого бурьяна. Сальвадор с отвращением представил себе череп, разбитый о борону, отвернулся от холма и стал рассматривать свидетелей полета. Старик в ватнике и обтрепанной шапке и молодая женщина или девушка в аналогичной одежде. Сальвадор откашлялся, выплевывая снег, и хриплым голосом проговорил:

- Авария.

- Самолет? - спросил старик. А где же он?

У девушки в глазах появилось любопытство. Сальвадор машинально оглянулся по сторонам и ответил:

- Хрен его знает.

Самолет мог упасть где-то рядом, а мог и просто развалиться на части еще в воздухе. Сальвадор вспомнил, как при аварии ИЛ-86 под Гомелем на потеху колхозникам с неба падали голые бабы. Здесь потехи было меньше, но она может начаться в любой момент, если эти люди разнесут новость по всему селу.

- Село близко? - спросил Сальвадор.

- Вы сможете идти? - спросила в ответ девушка.

- Вполне. Меня зовут Сальвадор.

- Меня Лена.

- Василий Иванович, - сказал старик.

Уже почти совсем стемнело. Небо и поля изменили цвет на темно-фиолетовый, и Сальвадор впервые за сегодняшний день почувствовал мороз. Возникшее в воздухе чувство комфорта не пропадало. Несмотря на мороз, фиолетовые поля казались уютными, воздух густым и теплым, а лицо девушки красивым. Сальвадор не знал, красиво ли оно на самом деле. Видимо, уже начиналась реакция на перенесенный шок. Неизвестно, в какой форме она выразится. Может быть, он просто заснет на пару дней, а может быть, у него сотрясение мозга или еще какая-нибудь гадость. Он засунул руки в карманы и с удивлением обнаружил, что деньги на месте. Правда, портфель с остальным барахлом упал не прямо к ногам, а где-то еще.

- Вы можете мне помочь?

- С вас пол-литра, поужинайте с нами. Куда вы сейчас пойдете на ночь глядя?

Сальвадор перелез через наваленную на обочине гряду снега, и все, не торопясь, пошли к виднеющимся вдали хатам. Дорога была наезженной, в любой момент могли появиться попутчики, и Сальвадор попросил:

- Если можно, никому не говорите про меня до утра. Мне нужно отдохнуть.

- Хорошо. А нам вы расскажете? - спросила девушка.

- Вам расскажу.

По дороге Сальвадор узнал, что автобус в село не ходит. Он объяснил своим попутчикам, что завтра утром ему нужно ехать домой, так как в городе наверняка будут знать об аварии самолета. Оказалось, что железная дорога недалеко, и утром туда можно добраться на попутке. Они вошли в средней паршивости хату, состоящую из проходных комнат, где, к удовольствию Сальвадора, не оказалось хозяйки. Она пошла по соседям, как объяснил хозяин, и поужинали они втроем. Сальвадор попытался дать деду денег на пол-литра, но тот отказался и достал свою. Сальвадор выпил чаю с самогоном вместо ликера и перестал бояться реакции на перенесенный шок. Девушка оказалась не местная, а вызванная из города ветеринарша, и действительно очень красивая. Звать хозяйку Василий Иванович, помня просьбу Сальвадора, не стал, и вскоре выделил ему постель в первой от наружной двери комнате, и Сальвадор с удовольствием остался один и начал анализировать результаты сегодняшнего дня.

Он лежал с закрытыми глазами и соображал, правильно ли он поступает сейчас. Действительно, немедленно добираться до железной дороги по темноте и морозу смысла не было. И у этих двоих было бы развлечение на вечер: ходить по соседям и рассказывать удивительную новость. Если даже самолет и упал неподалеку, при теперешнем раскладе это только отвлечет от Сальвадора внимание по крайней мере до завтра. Что процесс изведения Сальвадора будет возобновлен, Сальвадор не сомневался. Все выглядело так, как будто в пилотской кабине был заложен фугас объемного взрыва - технология, практически недоступная для террористов из числа пассажиров. Принцип действия этой штуки состоит в подрыве взрывчатки, распыленной в воздухе. При использовании таких фугасов не спасает даже танковая броня. Сальвадор уцелел именно благодаря мощи взрыва, разрушившего полностью всю переднюю часть фюзеляжа. Кто-то действовал наверняка - настолько наверняка, настолько возможно, и явно имея доступ к аэродромным службам. И опять, как и в случае с заметкой, Сальвадора удивила искусственность, вычурность ситуации: вполне можно было, например, воткнуть в Сальвадора нож в тамбуре электрички, по дороге в аэропорт или просто выдернуть его из толпы и завести куда нужно. Во всяком случае, дня три у него в запасе, скорее всего, было, и стоило рискнуть съездить домой в общагу и взять теплые вещи и документы. Сальвадор понимал, что безответственное чтение журналов открыло в его жизни новый этап.

Постепенно он заснул, но часть сознания продолжала бодрствовать, как у диких зверей. Теперь это свойство будет оставаться с ним всегда. Краем уха он слышал какое-то (безопасное) хождение, разговоры, и понял, что пришла хозяйка. Немного погодя в комнату вошла Лена и стала возиться возле кровати у противоположной стены. Сальвадор догадался, что постояльцы помещаются в первой от двери комнате, хозяева в середине, а последняя комната парадная. В комнате было совершенно темно, и Сальвадор смотрел на Лену без всякого стеснения. Сначала был слышен тихий шорох стягиваемого платья, потом шум прекратился надолго, но Лена не ложилась, и Сальвадор понял, что она тоже смотрит на него. Сальвадор сел в кровати на коленках и позвал шепотом:

- Лена.

- Иди сюда, - шепотом ответила она.

Сальвадор, бесшумно ступая босиком, направился на голос. Глаза его уже немного привыкли к темноте, и он смог различить тонкую белую фигурку Лены и два темных пятна сосков. Лена была такого же роста, как и Сальвадор. Приблизившись, он увидел, как блестели у Лены глаза, какой у нее тонкий живот, с валиком вокруг пупка. Она первая дотронулась до Сальвадора прохладными руками и провела ладонями у него по ключицам, по ребрам, усиливая прикосновение, и вдруг очень быстро и бесшумно присела, целуя его. Дальше было все самое лучшее и необычное. Скоро они совсем забыли, что за дверью хозяева, но те, наверно, напились и заснули - Лена и Сальвадор возились, шептали, и никто им не мешал.

Так они любили друг друга еще очень, очень долго и наконец заснули, а когда под утро за окном забрезжил первый свет, Лена снова разбудила Сальвадора, и, сидя на коленях сбоку от него, выпрямившись так, что темные волосы открыли лицо и упали на плечи, сложила лодочкой ладони и сказала:

- Тебе не нужен талисман от суеты. Я дарю тебе талисман от покоя. Уже утро, и тебе пора уходить.

И она сильными пальцами засунула в ладонь Сальвадора какой-то угловатый теплый предмет, который Сальвадор так и не выпускал из руки, пока не вышел из дома, из поселка, и не скрылся за деревьями ближайшего, уже начавшего розоветь под утренним солнцем перелеска.

Талисман оказался обломком минерала, похожего на магнитный железняк. Как и железняк, он был слоистым и при первом взгляде казался черным, но на самом деле состоял из множества блестящих кристалликов или чешуек. Только у железняка блеск кристалликов совсем светлый, а здесь он имел еле заметный голубоватый оттенок. И сами кристаллики были чуть-чуть больше, чем у железной руды. Сальвадор засунул камень в карман куртки, огляделся по сторонам и быстро пошел по наезженной дороге, удаляясь от поселка. Было еще очень рано, и Сальвадору не встретилась ни одна машина. Вскоре вдали показалась высокая тонкая труба котельной и покрытые инеем дома другого поселка, где были железнодорожная платформа и автостанция. Сальвадор побродил вдоль пустой составленной из дырчатых бетонных перекрытий платформы. Никакого расписания нигде не было, только сбоку виднелась небольшая хатка или сарай, скорее всего, запертый. В любом случае рваться туда не стоило. Пришлось мерзнуть в железном павильоне у окошка автокассы, пока не подошел автобус и вышедший из кабины водитель, размахивая бумагами, не направился к служебному входу. Очередь насторожилась и приготовилась к бою. Сальвадор стоял, прислонившись к стенке у кассы, согласно технологии. И согласно технологии, между ним и стоящими спереди и сзади не было пустого места, все были плотно притиснуты друг к другу. Сбоку на Сальвадора слезящимися глазами смотрела старуха в теплой, но драной одежде. Она лепилась к очереди, ожидая, когда между стоящими хотя бы на мгновение образуется щель, и морда ее с поджатыми губами сохраняла упрямое выражение. Сальвадор продолжал размышлять о технологии: интересно, что в уличной давке следовало вести себя противоположным образом, стараясь держаться подальше от стенок и оград. Самое безопасное место во время всяких митингов, выходов с футбольных матчей и панических бегств как раз середина толпы. При этом главное не упасть, чтобы не быть затоптанным. Впрочем, такие ситуации Сальвадору не встречались. Заходить сбоку кассы в обход Сальвадор не хотел, чтобы его не запомнили. А уехать надо было обязательно, и как можно незаметнее. Если билетов не будет, следует залезать в автобус в неофициальном порядке. Если ничего не получится, придется линять из этих тихих мест пешком, но в этом случае будет потеряно много времени. И придется становиться бомжем прямо сейчас, в этой вот хилой курточке и без малейшей стартовой позиции. Кассирша выписывала билеты медленно, как будто никакого расписания не существовало, и не было видно, сколько еще свободных строчек осталось в списке. Сальвадор получил свой билет и, скользя по накатанному, в подтеках масла, снегу, залез в автобус. Водитель милостиво впустил всего трех левых пассажиров - по числу досок, которые нужно было положить поперек прохода, захлопнул перед носом у оставшихся дверь и сразу тронулся с места. Снова перед глазами Сальвадора очутился замызганный чехол кресла, но сидящих спереди не было видно - кресла в автобусе были выше, чем в самолете. По проходу протиснулся контролер, проверяя билеты, автобус выехал на шоссе, а Сальвадор заснул. Дальше он добирался поездами, пропитанными запахами плохого угля, носков и туалетов, грохотом заплеванных тамбуров, матерщиной и невнятным мычанием пассажиров, ковыряющих грязными пальцами яичную скорлупу. Вагоны были старыми, но прочными, всюду виднелись аккуратные головки хорошо завинченных толстых шурупов, перегородки держались крепко, не скрипели и не шатались, и нерушимо стояли боковые подножки для залезания на верхние полки - как раз на уровне глаз сидящего на нижней полке пассажира. Сальвадор был уверен, что эти поезда послевоенных лет, сделанные на танковых заводах Урала или заказанные в Германии - последние, и ему было интересно представлять себе вид железных дорог в те времена, когда и эти добротные вагоны износятся и осядут на боковых путях станций, а сами пути заржавеют и зарастут травой. А когда поезд ранним утром наконец остановился на знакомом перроне возле малолюдного вокзала и Сальвадор, вдохнув морозный чистый воздух, посмотрел на покрытые инеем деревья и на панораму небольшого города, лежащего в долине реки, он на миг представил себе, что это обычное возвращение из командировки, без всяких приключений. Может быть, так оно и было. Сальвадор проехал весь город в пустом в этот ранний час троллейбусе и вышел на конечной остановке. За общагой уже начинались поля. Автостоянка возле входа была пуста. Вахтерша поздоровалась, как обычно. Только навстречу по лестнице с верхних этажей спускалась заспанная общежитская девица в халате, с синими от холода ногами. Сальвадор прошел по короткому коридорчику и увидел, что дверь его комнаты приоткрыта. На корточках перед тумбочкой Сальвадора сидел незнакомый плотный человек и аккуратно вынимал из тумбочки вещи. Он глянул на Сальвадора, вскочил, ленинским жестом засовывая руки куда-то под мышки, и тут же лицо его сначала побурело, потом побелело, и он рухнул на пол посреди комнаты, загребая ногами. Сальвадор подошел поближе и взглянул гостю в лицо. Это был тот самый московский попутчик.

Полноватое, одутловатое лицо незнакомца уже не было таким жизнерадостным, как в Москве, оно стало теперь бледно-желтым и казалось влажным. Сальвадор закрыл дверь, присел на корточки и осмотрел гостя. Оружия и вещей при нем не оказалось, только служебное удостоверение сотрудника областной санэпидстанции с фотографией и разборчивой печатью. "Какие хилые пошли санитары", - подумал Сальвадор и еще раз внимательно посмотрел на лежащего. Он оставался неподвижен, и Сальвадор интуитивно почувствовал, что гость уже безопасен и бесполезен. Но делать нечего, в распоряжении Сальвадора оставалось время, запланированное гостем на разборку тумбочки, и гостя следовало оживить. Получение информации было самой важной задачей. Сальвадор с отвращением раздвинул рот незнакомца и принялся делать ему искусственное дыхание - приблизительно так, как когда-то где-то учили, два вдоха и выдоха, потом четыре толчка обеими руками по грудной кости. Скоро Сальвадор понял, что толку не будет. В крашеном белой краской стенном шкафчике оказались полная бутылка водки, сухие куски хлеба и начатая банка с маринованными помидорами. Сальвадор прополоскал рот, вытер водкой губы и с удовольствием отпил два глотка. Закусывал он уже не торопясь и соображая, что с этой минуты терять ему, в сущности, нечего.

Терять было нечего, но следовало куда-то идти. Собирая самые необходимые вещи, Сальвадор думал о том, что делать. К родственникам ехать не стоило. В люк теплотрассы лезть тоже не хотелось, и прежде всего потому, что свои бомжи наперечет, а чужого вычислят быстро. Сальвадор быстро перебирал в уме всех своих знакомых, сознавая при этом, что кто-то другой будет через пару часов делать то же самое. Что если рискнуть? Есть один странный человек, и, наверное, это будет на сегодня допустимым вариантом.

Странный человек Сальвадора был инженером-конструктором в дохлой конторе, известным своей любовью к природе родного края, по фамилии Таратута. Местная газета печатала его статьи о редких растениях, о птичках, рыбках и других интересных животных, об истории и о минералах. Короче говоря, он занимался тем, что в стране советов называют краеведением. У нас такие люди считаются чем-то вроде дурачков, тем более, что уровень их изысканий невысок. С этим Таратутой Сальвадор познакомился случайно, во время сбора грибов. В сущности, знакомство было шапочным, и как раз поэтому стоило попробовать.

Стол Таратуты находился в отдельной комнате первого этажа. Здание конструкторского бюро было старым и запущенным, на дверях, рамах и подоконнике было уже несколько слоев белой краски. Небольшая, довольно уютная из-за избытка разнообразных и большей частью ненужных вещей комната освещалась ярким желтым солнечным светом из небольшого окна. Подоконник был в снегу, края окна покрывали морозные узоры. За окном по тротуару иногда проходили люди, хрустя снегом, а дальше стояли деревья, покрытые светящимся в утреннем свете инеем. Все в этой комнате было старым, неинтересным и каким-то пожелтевшим. С длинных стенных полок свисали пыльные лохмотья чертежей, грудами были навалены картонные папки. Таратута заведовал патентным отделом, это и был патентный отдел. На этих пыльных полках, в желтых кипах бумаги иногда производился патентный поиск, но сейчас он как раз и не производился, а Таратута сидел за столом у окна в потертом пиджаке, в очках, сосредоточенно водя по бумаге ручкой. Новый, чистый телефон из красной пластмассы казался здесь лишним. Сальвадор вошел, поздоровался и не торопясь положил в угол рюкзак. Таратута с интересом взглянул на Сальвадора, на рюкзак, тоже не торопясь снял очки и предложил Сальвадору сесть напротив стола, на стоящий в укромном уголке между окном и огромным шкафом старый прочный стул. Взгляд Таратуты был внимательным и острым, но глаза его оставались неподвижны в продолжении всего рассказа, он не менял позу и даже не двигал руками, только бывшее вначале неопределенно-добродушное выражение его лица постепенно пропадало. Сальвадор интуитивно чувствовал, что поступает верно, рассказывая все этому человеку. Может быть, в нем говорил навык программиста, требующий создания страховочных копий важной информации. Как и положено, теперь информация копировалась в еще одно место. Впрочем, о талисмане от покоя Сальвадор умолчал.

(Такой же морозный хруст под ногами прохожих за окном и такой же внимательный взгляд бородатого человека в пенсне. Только человек этот молод и окно находится высоко, почти под потолком. Помещение было полуподвальным, и от окна по комнате проходили тени. И город другой заваленный снегом российский губернский город, дома которого ярко раскрашены цветной побелкой и еще новы. В фокусе только лицо собеседника, и два разговора: Сальвадор говорит здесь, а слушает там. "Невозможно сейчас предугадать, что тогда будет, и терпеть нам, в сущности, не так уж плохо. Вера говорит, что они просто свиньи, и нужно отомстить, а мне кажется, мы просто носители разрушительного начала, и никто из нас не знает, чему он служит". И другие неясно различимые бредни. Сальвадор знает, откуда это: в детстве он читал книжки из жизни революционеров, но такого плетения словес там не было. И все же лубочный мир фантазии кажется Сальвадору таким родным и близким, что он с удовольствием перенесся бы туда прямо сейчас).

Человек с внимательным взглядом молчит и смотрит Сальвадору в лицо. Потом он снимает трубку, набирает номер и говорит:

- Вера Павловна, вы не возражаете, если мы с коллегой поработаем у вас с журналами? Сейчас. Да, до обеда успеем.

И он поднимается из-за стола, приглашая Сальвадора идти за собой.

Они шли по скрипучим доскам узкого коридора, и Сальвадор все время чувствовал на своем лице так и не изменившийся внимательный взгляд Таратуты. Таратута открыл боковую дверь, и они вошли в неожиданно большую и светлую комнату. Это библиотека конструкторского бюро. Таратута поздоровался с хозяйкой, не представляя ей Сальвадора, и стал носить на стол толстые подшивки журналов. Сальвадор просматривал их с конца. Теперь 1985 год, журнала в подшивке нет. Сальвадор смотрел на обложки, обложку он помнил хорошо. Только что-то долго она не попадается. Взгляд Таратуты не изменяется и не отрывается от лица Сальвадора. Почему на нем нет очков? Пачки журналов пожелтели по краям, их давно никто не трогал. А вот и тот злополучный номер. Всю обложку занимает водная лыжница в купальнике и с округлым животиком. Лыжница без всяких подробностей, равномерно закрашена розовой краской согласно требованиям советского искусства. Впрочем, есть схематично изображенный пупок, как вынужденная дань натуре. Журнал этот за 1973 год. Сальвадор лезет в конец журнала, в раздел "Смесь", где печатают всякие казусы, анекдоты и занимательные истории из жизни великих ученых. Статья была здесь, а теперь ее нет.

Или она в другом месте? Сальвадор еще раз внимательно пересматривает весь журнал с самого начала. Статьи, конечно, все равно нет. Значит, то был специальный экземпляр. Нет, слишком, слишком много чудес! Сальвадор слышит усталый голос Таратуты:

- Хорошо. Вернемся в отдел. Большое спасибо, Вера Павловна.

И они возвращаются в пыльный кабинет. Таратута надевает очки, лицо его снова приобретает неопределенное выражение, и он не торопясь говорит Сальвадору:

- Слушайте меня внимательно. У меня есть дача в Клинцах, она почти достроена. Вы сейчас незаметно пройдете туда и будете там сидеть до тех пор, пока я не скажу. Я буду появляться у вас примерно раз в неделю и привозить продукты. От дачи далеко не отходите, ведите себя естественно. Запомните, где она находится.

Таратута подробно описывает место, рисует план на бумажке, но Сальвадору эту бумажку не дает. Сальвадор надевает рюкзак на одно плечо. Рюкзак свисает небрежно, так что Сальвадор не имеет вида целеустремленного туриста. Для полноты картины он еще и расстегивает верхние пуговицы куртки. Идти не так уж далеко, город невелик, хотя длинные выросты окраин тянутся в разные стороны на много километров. Сальвадор решает, что стоит сходить туда, куда велел Таратута. Он пересекает большую магистраль и упирается прямо в здание управления исправительных работ. Отсюда панорама города видна как на ладони. Немного ниже и левее по ходу трассы церковь в черт знает каком стиле с зеленой крышей и золотыми куполами. Напротив спортивный комплекс, ниже мост через маловодную речку, потом универмаг и поднимающиеся на другую сторону ряды многоэтажных домов. Город этот не так уж дорог Сальвадору. Сальвадор, собираясь с мыслями, смотрит на панораму, потом решительно подходит к краю тротуара и начинает ловить машину. В Клинцы никто ехать не хочет, и Сальвадор не спеша отправляется пешком. Преимущество во времени потеряно. Сначала дореволюционный еще скверик, в котором стоит здание облсуда. Потом дореволюционные же корпуса, в которых сейчас фабрика глухонемых. Дальше начинаются частные дома, улицы становятся неровными и неоднородными. Дома, немощеные улицы и сады за заборами тянутся до самой объездной дороги, за которой возвышается аккуратный серый копер урановой шахты. Сальвадор переходит окружную дорогу и углубляется в живописную долину вытекающей из города реки.

Долина смерти. Пусть теперь будет лето и жаркое солнце - Африка посреди Европы. Река называется Ингул. Долина плавными изгибами уходит на юг, то сужаясь, то расширяясь, и кое-где по верху склонов виднеются сосновые леса. Огороды редко подходят к самой воде, почти везде вдоль реки идет полоса пожелтевшей травы. Там, где огородов нет, в долину иногда вклиниваются колхозные поля. Но чаще просто пустыри, где среди высоких сорных трав бессмысленно крутятся никуда не ведущие полевые пути. Мостов здесь нет. Не гудят насекомые. Тишина, зной и пустота. Люди бывают здесь редко. Если подойти к реке поближе, можно увидеть черную полупрозрачную воду без водорослей, по которой иногда проплывают небольшие лохмотья. Запаха вода почти не имеет. Те кусты и деревья, что росли в воде, давно засохли, но на берегах они пока еще зеленые, и черная вода неторопливо движется как бы в зеленой аллее. Когда-то на этих живописных склонах поселились староверы, выходцы из России, и в селах Поповка, Клинцы, Калиновка и других сохранился специфический акцент. Теперь они умирают от рака. Вода в колодцах и скважинах отравлена Ингулом, брать ее нельзя даже летом, когда щедрое солнце заливает жаром пыльные улицы тихих алкогольных сел, огороды и степь с десятикилометровой дорогой из дикого камня. Меня всегда удивлял контраст перехода от обычной степи к мертвой долине. Мы с учениками, школьниками ездили сюда отдыхать на велосипедах. Я сначала не верил, что здесь может быть что-то приличное, но послушно ехал за детьми, которые показывали мне дорогу. За Клинцами асфальт кончался, и посыпанная песком дорога поднималась в сосны на вершину холма, а потом снова спускалась к речке - притоку Ингула. Справа были какие-то большие кирпичные развалины, по словам детей, брошенный пионерский лагерь. В самом низу мостик, налево плотина, за которой огромный ставок с чистой водой, рыбой и желтыми ирисами по берегам. День был прекрасен, причем, как ни странно, все дети умели плавать. Единственное, чего я хочу от этой страны: когда она окончательно исчезнет с географических карт и из благодарной памяти, чтобы эти люди остались. Итак, налево ставок, направо развалины, а вдоль них сначала очень хорошая асфальтовая дорога, а потом конец асфальта и мертвая тишина. До Ингула меньше километра.

Но жизнь не окончательно исчезла на этих берегах. Позже я обнаружил здесь признаки новой, специальной жизни. В зоне отчуждения встречаются земляные валы, на которых кое-где укреплены полуразбитые железные щиты и смытые дождями предупредительные надписи. Вечером, когда все становится неразличимым в сумеречном свете, по ведущим отсюда дорогам тащатся уставшие солдаты в нестрого выдержанной полевой форме, мешая движению машин. Солдат никогда не бывает много, потому что это спецконтингент. Их ждут настоящая Африка, Южная Америка и другие материки. Но не будем мыслить такими большими масштабами, а лучше доведем до конца эту экскурсию и продвинемся к истокам, так сказать, к малой родине. Для этого нужно вернуться вверх по течению, в Кировоград, сначала под мостом окружной дороги, потом среди городских огородов до места, где из камыша вытекает река Сугоклея. Потом место сброса городской канализации, потом центр города с церковью в стиле украинского барокко. По сторонам начинаются стены бетонных берегов. За левой стеной грунт, за правой коридор, по которому проходят трубы теплотрассы. Коридор просторный, высокий и очень длинный, он идет через весь Кировоград вдоль Ингула до противоположной окраины, до Балашовского моста, где находится ТЭЦ. Это первое Кировоградское подземелье. Почти все среднерусские города имеют легенды о подземных ходах и кладах, а в Кировограде и Днепропетровске есть длинные каналы теплотрасс вдоль набережных. В Днепропетровске большинство входов в канал старательно заварено, но зато сам канал в длину не меньше восьми километров. В Кировограде все люки открыты. Не следует думать, что в теплотрассе прячутся воры и бандиты - воры или в зоне, или дома. Контингент бомжей состоит в основном из алкоголиков. Многие из них импотенты, выгнанные из дому женами. Примерно посередине набережной, между универмагом и ремонтным заводом, река делает загогулину, в центре которой находится парк имени Пушкина, украшенный фигурным мостиком и летящими бронзовыми наядами на бетонных пьедесталах. Под берегом большая ива, а возле нее в береговой стенке незаметный со стороны дороги вход в другое подземелье. Из прямоугольного тоннеля вытекает жидкость, но можно пройти вдоль стен. Через десяток метров приятный сюрприз, освещение: люк в потолке выходит на территорию гаража института красоты. Двигаться дальше так же удобно, и через такое же расстояние опять свет - на этот раз от ливневых решеток на проезжей части. Здесь нас ждет маленькая хитрость: слева в тоннель втекает тоненький ручеек жидкости, от которой идет запах гаража и одновременно кухни. Так пахнет перебродившая смесь машинного масла, охлаждающей жидкости от станков и электролита. Это хорошо замаскированный сброс сточных вод ремонтного завода. Сам завод в сотне метров слева. Дальше тоннель так же просторен, только материал стен меняется. Теперь это кирпич, и в стенах возле самого пола кое-где встречаются полукруглые отверстия, из которых вываливаются комья глины. Это остатки дореволюционной канализации. Вот и первая развилка. Большие кирпичные тоннели уходят влево и вправо, впереди - мешанина из кирпича и бетона. Наверху сейчас самый центр города, очень красивая площадка между старинным театром и казармами времен Николая Первого. Мостовая сложена из камня, казармы хоть и высоки, но в них всего три этажа с высокими потолками. Еще там есть конный манеж, архитектура которого несколько смазана, зато сами казармы великолепны. Как раз в них и размещается спецконтингент. Грязный вонючий тоннель неравномерной высоты, отходящий вправо, идет под центральной улицей Кировограда - улицей Ленина. Он построен задолго до революции, но сейчас почти везде разрушен. Путь вперед лежит как раз через территорию казарм. Давайте представим себе, что нигде не надо ползти на животе в смраде и грязи, рискуя задохнуться или быть раздавленным. Вы будете сидеть здесь, а ваш взгляд будет бестелесно лететь по тоннелям и трубам. Но это продлится недолго. Скоро начнется переплетение старой и новой кладки и труб самой разной толщины и давности. Наверху - памятник убитым солдатам завода сеялок и очень много люков. Поток на дне тоннеля не прерывается. Еще немного - и мы попадаем на свет, вдаль уходит широкое бетонное ложе, по его ржавому бетону навстречу струится вода. Справа высится покрытая такими же ржавыми потеками стена метизного цеха. Слева густые кусты и деревья, за которыми столярный цех. Мы на территории завода сеялок. На этом бетоне никто никогда не бывает. Впереди виднеется крутой откос, край которого огражден. По верху откоса проходит основная транспортная магистраль завода, своеобразная главная улица, там полно людей и машин. Ручей выходит из небольшого черного отверстия в стене, закрытого сварной решеткой. За главной улицей расположен литейный цех. Сразу за решеткой тоннель расширяется и делает несколько петель под цехом. Где-то здесь вливаются отходы и этого завода, но увидеть это нельзя из-за кромешной темноты. За литейным цехом поднимается циклопических размеров насыпь железной дороги. Кажется, она тоже построена еще до революции. Это целый комплекс инженерных сооружений, проходящий через весь город и состоящий из земляных насыпей и капитальных арок из каменных блоков. Когда вы подъезжаете к Кировограду с запада, насыпь незаметно начинается сразу за переездом, где истошно верещит звонок шлагбаума. Поезд замедляет ход, и вдруг вы оказываетесь на огромной высоте над Ингулом, который здесь чист. Он еще только втекает в город. Далеко внизу видны камыши, потом узкий пешеходный мостик на уровне воды, потом пляж и вдали, по берегам водохранилища, одноэтажные дома. Мост из двух ярусов каменных арок, а высоко вверху лежит небольшая стальная ферма, по которой проходят поезда. Вернемся на наш путь. Тоннель пронизывает насквозь двухъярусную толщу насыпи и наконец снова и окончательно выходит на свет в самом ее низу, но уже за территорией завода и за железной дорогой. Оглянемся назад, зрелище этого стоит: арка из огромных камней таких размеров, что в нее может проехать грузовой автомобиль, закрытая до половины решеткой. Высоко вверх поднимается насыпь, в арке абсолютная темнота. Предупреждаю вас, что физически повторять путешествие не следует: эти тоннели не безлюдны и не безопасны. Дно ручья затянуто черным илом, в котором валяются камни и другие предметы. У потока в тоннеле три источника: один ручей течет слева сверху по старательно выложенному камнями желобу c водопадиками, другой выходит из небольшой трубы под гаражами, третий бездействует. Это сухая бетонная труба большого диаметра, торчащая из земляной насыпи справа. За насыпью территория завода "Гидросила", там два больших резервуара с отработанными жидкостями, каждый размером с плавательный бассейн и глубиной больше четырех метров. Время от времени содержимое этих резервуаров исчезает, но идущая прямо от них бетонная труба остается почему-то сухой. Основной ручей проходит под гаражами, а дальше начинается большой пологий склон, заросший кустами и старыми деревьями, который мог бы быть (или был когда-то?) неплохим парком. Со стороны парка берег ручья укреплен такой же капитальной каменной кладкой. С другой стороны вплотную к воде примыкают дома, и уютно нависающие ветви деревьев доходят почти до самых огородов. Однако дно ручья и здесь покрыто черным илом, и по нему так же разбросаны камни, объедки и другие предметы. Дальше склоны оврага вдруг поднимаются, каменная кладка появляется с другой стороны, и вот мы видим узкий металлический подвесной мост, соединяющий берега. При виде этого моста я всегда вспоминаю Владимира Соловьева. Это уже конец путешествия. Каменная кладка за мостом поднимается выше, делает поворот и замыкается там, где бесстрастное вещество помойки заливает всю облицованную камнем горловину оврага, а вместе с ней источник реки. Это и есть то, с чего начинается родина.

- Ты рассказываешь о моих приключениях так, что получается одна чернуха. И зачем все эти литературные параллели?

- Что же делать, если мы с тобой не знаем никаких других цепей, кроме тех и этих. И никакая это не чернуха, и даже вовсе не фантастика. Просто мы здесь живем.

Пробираясь по заснеженным тропинкам и обочинам разбитых дорог, Сальвадор уже ни о чем не думал, а только с наслаждением дышал сухим морозным воздухом. Он отдыхал, зная, что скоро может понадобиться быстрота соображения и реакции, и, может быть, этой ночью не придется спать. Вокруг все было спокойно, никто Сальвадора не искал и не догонял, и вообще, прохожих было мало. Сальвадор знал, что если его и будут ждать, то только возле дачи, и, возможно, не сегодня. Он мог бы сюда и не идти, но рассчитывал на свою трезвость, внимательность и знание местности. Судя по описанию, дача Таратуты находилась в новом, еще не застроенном кооперативе рядом с сосновым лесом почти на берегу Ингула. Никаких домов поблизости уже не было, за лесом начиналась совсем захудалая деревня, и основная дорога туда проходила в другом месте. Ниже дачного поселка были земляные валы, ограждающие заброшенное стрельбище, а потом начинался другой сосновый лес, на краю которого торчали остатки недостроенного пионерлагеря или дома отдыха. Сальвадор зашел с противоположной стороны реки, где проходила длинная прямая улица села. Мостов на ту сторону здесь не было, и река никогда не замерзала, но зато улица хорошо просматривалась в обе стороны. С этого места дачи на горке были хорошо видны. В основном это просто огороды с торчащим из-под снега высоким бурьяном на межах, но Таратута сказал, что его домик большой и почти законченный. Таких домиков оказалось всего два, и возле одного из них виднелся рыжий старый "Москвич". Сальвадор очень медленно двигался по улице, боковым зрением следя за горой на той стороне реки. Для этого ему оставалось еще около километра, дальше начинающийся сосновый лесок скроет дачи. Улица была совершенно пуста, и Сальвадор перешел на противоположную, ближнюю к реке сторону. Теперь его закрывали дома, заборы и деревья, но он сам мог довольно хорошо видеть дачный поселок. Никакого движения не было. На той стороне Ингула начался сосновый лес, автомобиль пропал из поля зрения, и Сальвадор так ничего и не понял. Придется заходить со стороны леса. Не похоже, чтобы здесь была организована круговая засада.

Сальвадор дошел до конца села, свернул к самому берегу реки и быстро пошел по едва различимой в снегу дорожке. Скоро дорожка вывела его к мостику из жердей и остатков поливальной машины. Алюминиевые трубы под ногами были скользкими. Внизу лениво текла черноватая вода Ингула, и Сальвадор только теперь почувствовал, как он хочет пить. Цепляясь за натянутую проволоку, он перешел на ту сторону и отыскал на краю чьего-то огорода чистый снег. Как всегда, снег был свеж и вкусен, и Сальвадор во второй раз со времени отлета из Москвы ощутил страх. Сальвадор представил, как его тихо ловят в лесу, как держат и как вешают на проволоке, согласно традициям компетентных органов. Об этих традициях Сальвадор был наслышан. Следовало несколько раз глубоко подышать, выдохнуть до конца сначала грудной клеткой, потом животом, задержать дыхание насколько возможно, а потом глубоко вдохнуть в обратном порядке, сначала животом, потом грудью, и так несколько раз, до легкого головокружения. Сальвадор выполнил упражнение, и беспокойство исчезло. Улица на этой стороне Ингула была тоже пуста, и только когда Сальвадор подошел к самому лесу, он увидел под деревьями сидящего в трансе старика в засаленном ватнике. Четыре деревянных кресла, в одном из которых сидел старик, были прикреплены друг к другу и стояли прямо на снегу. Кресла явно происходили из какого-то клуба или зала заседаний. Сальвадор спросил, не было ли здесь машины. Не было. Старик опять устремил неподвижный взгляд вдоль улицы, и Сальвадор быстрым шагом вошел в лес. Обычно здесь никто не ходит даже летом: жители деревни почти все похожи на того старика, а дачников еще мало. Проехать сюда трудно, а в мокрую погоду - невозможно. Грунтовая дорога свернула к берегу, и Сальвадор пошел напрямик. Скоро впереди показалось поле, разделенное на дачные участки. Рыжий "Москвич" все так же стоял возле одного из двух кирпичных домиков. Сальвадор поднялся выше, туда, где край леса образовывал среди полей прямой угол, с сожалением посмотрел на оставленные на снегу следы и еще раз выполнил дыхательное упражнение. Теперь нужно было смотреть и ждать.

Сальвадор притащил несколько больших веток и устроил их возле ствола дерева. Он облокотился на ствол, закутавшись поплотнее и не снимая рюкзака. В поле зрения находился сам лес и две дачи, а сзади были хорошо видные, не имеющие дорог поля. Ситуация была неприятной и какой-то неправильной, Сальвадор понимал, что ведет себя неразумно, но все в этой истории с самого начала было неразумным и неправильным. Несмотря на это, Сальвадор был спокоен. Нужно было использовать время для отдыха. Постепенно похолодало, и из трубы ближайшего к "Москвичу" домика пошел прозрачный дымок. Они могут там сидеть хоть до завтра, а Сальвадор будет мерзнуть под деревом. Интересно, как они там ходят в сортир? Наконец вопрос с сортиром решился: из-за угла домика вышел Таратута в расстегнутой шубе, встал лицом к лесу и пустил слабую дымящуюся струйку. Потом он внимательно посмотрел по сторонам, поковырял ногой огород и пошел обратно в домик. Дым, идущий из трубы, стал густым и белым, потом прекратился совсем. Сальвадор встал и пошел вдоль границы леса по направлению к домику. Хлопнула дверь, Таратута показался снова, сел в свой "Москвич" и завел мотор. Сальвадор, не выходя из лесу, крикнул "Стой!", и реакция Таратуты была странной: он очень быстро вывалился в противоположную от леса дверцу и перекатился за дорогой в сторону дачи. Было видно, как там взметнулась снежная пыль. Сальвадор вышел из леса и не торопясь пошел к машине, размышляя о быстроте рефлексов у старичков. Таратута вышел ему навстречу из-за угла дачи, причем одежда его была уже отряхнута от снега, взглянул на Сальвадора своим обычным неопределенным взглядом и пригласил войти в дом.

- Вы что-нибудь поняли во всем этом, пока там сидели? - спросил Таратута.

- Скорее всего, им нужен был не я, а журнал.

- Согласен. Но все равно многое непонятно. Поэтому я поеду в Москву и начну с редакционного телефона.

- Зачем это вам нужно?

- Давайте считать, что старый чудак, холостяк хочет узнать тайну. Мне терять особенно нечего, думаю, что и вам тоже. Если вы знаете историю вашего однофамильца - он ведь тоже был искателем приключений.

- Знаю. Но это уже из другой оперы.

- Конечно. Поэтому я вам ничего не обещаю. Только советую сидеть здесь и ждать.

И Таратута уехал на своем рыжем "Москвиче", подпрыгивающем на снежных ухабах. Сальвадор постоял возле дачи и с облегчением подумал, что события переходят в конструктивную плоскость из плоскости слежки и взрывов.

Дача была куда капитальнее, чем казалось с первого взгляда и чем можно было подумать, глядя на потертые физиономию и машину Таратуты. Стены выложены в полтора кирпича, а сверху покрытая гудроном плоская крыша, хотя издали казалось, что крыши еще нет. Была и печь, так что можно было здесь зимовать. Таратута оставил запас продуктов. А немного позже Сальвадор обнаружил на столе совсем уже интересную вещь: целую папку вырезок из разных газет и журналов, относящихся к загадкам Тунгусского метеорита. Начинался вечер, мороз слабел, и сумерки, фиолетовые в России, здесь становились коричневыми по мере наступления темноты. Коричневыми были мокрые ветви деревьев, тающий снег, кочки земли на огородах и кучка дров во дворе дачи. Сальвадор полюбовался видом мокрых полей и приступил к чтению.

Итак, утром 30 июня 1908 года жители сибирской фактории Ванавары, расположенной в низовьях Подкаменной Тунгуски, видели на севере вспышку ярче солнца. От вспышки исходил сильный жар, а потом затряслась земля и раздались раскаты грома. В это же время жители разных мест Сибири и севера России наблюдали загадочные небесные явления: по небу пролетел предмет, который одним показался светящимся шаром, другим - бревном, а один из очевидцев вспоминал дымный след, оставленный на небе светящимся предметом. В последующие два дня, 1 и 2 июля, в нескольких обсерваториях севера Европы астрономы не смогли производить наблюдения из-за равномерного свечения неба. Руа и Вольф высказали предположение, что в атмосферу Земли попало кометное вещество. Согласно другим свидетельствам, во многих местах Европы в это же время наблюдали отдельные метеориты, метеоритные дожди и свечение неба. Эти данные попали в газеты того времени. Кроме того, по слухам, к конце 1909 - начале 1910 года какая-то экспедиция побывала на месте взрыва или предполагаемого падения метеорита. По слухам же, там были обнаружены светящиеся деревья, озеро с целебной водой и другие чудеса. Однако никаких других сведений, кроме слухов, от этой экспедиции не осталось. Место, где произошел катаклизм, было труднодоступным и почти не населенным. Небесный взрыв не принес никому ни вреда, ни пользы, не затронул ничьих интересов и вскоре был забыт. Известный русский инженер и писатель, В.Я.Шишков, проводил в 1911 г. экспедицию в районе взрыва, но довольно далеко от него, и обнаружил большой вывал леса. Цель экспедиции была другой, и дальнейших исследований не производили. Местные жители, эвенки, охотно рассказывали о взрыве и сопровождавших его явлениях, но указать место не захотели, считая его священным. В своих книгах В.Я.Шишков не упоминает ни о взрыве, ни об этой экспедиции.

Такова официальная версия фактов. Кроме этого, было много фантастики. Советский писатель А.Казанцев предположил, что это мог быть атомный взрыв (например, космического корабля), и написал на эту тему два рассказа и роман. Сальвадор нашел в папке выдержку из этого романа, где описывалось зрелище, увиденное экспедицией 1927 года. Согласно роману, экспедицией руководил какой-то ссыльный профессор с проводником из местных жителей, а на самом деле это была экспедиция Кулика.

Не было никакой воронки или кратера, а только огромный (радиусом больше 40 километров) вывал леса. При изображении на карте контур вывала напоминал бабочку. Деревья были повалены вершинами от места взрыва, а в самом центре деревья стояли вертикально с обрубленными взрывной волной ветвями. Посередине было небольшое болотце, из которого вверх бил фонтан воды. Правда, экспедиция Кулика не нашла уже ни леса без ветвей, ни фонтана. А вывал леса был такой, как описывается в романе. И посередине действительно было болото, в котором потом безуспешно пытались найти метеорит. В 1925 году директор Иркутской обсерватории А.В.Вознесенский проанализировал данные, записанные на сибирских метеостанциях, и пришел к выводу, что барографы записали результат мощного взрыва, происшедшего на высоте около 20 километров.

Итак, с 1908 до 1925 г. Тунгусский метеорит практически был забыт. Новая волна интереса к нему началась с 1927 г. и была вызвана исследованиями Л.А.Кулика. Этот ученый давно занимался метеоритами, не знал до 1921 года о Тунгусском метеорите и, по его собственным словам, был поражен описанием события, случайно прочитанном в каком-то старом календаре. Кулик загорелся идеей найти метеорит и организовал для этого несколько экспедиций. Первая экспедиция 1927 г. вернулась ни с чем из-за недостатка продуктов и снаряжения. Для подготовки второй экспедиции в 1928 году потребовалась помощь Совнаркома. Эта экспедиция дошла до места взрыва. Кулик и его сотрудники начали производить раскопки и магнитометрические исследования, но признаков метеоритного тела не обнаружили. Исследования вскоре пришлось свернуть опять-таки из-за нехватки средств. Часть экспедиции осталась в Сибири, часть была отправлена в Москву на выбивание денег. Им удалось развернуть в печати кампанию сбора средств под девизом "Спасти Кулика" (это было время знаменитых полярных исследований и начинающихся великих перелетов). В 1929 году была организована третья, якобы спасательная экспедиция, которая вместе с оставшейся частью второй исследовала все, что только можно, и ничего не обнаружила. Сам Кулик выдвинул гипотезу о столкновении с кометой. Во время войны Кулик попал в плен к немцам и там погиб, а со времени его экспедиций тема Тунгусского метеорита никогда не исчезала со страниц печати.

Позднейшие расчеты оценивали мощность взрыва в 40 мегатонн. Это соответствует большой водородной бомбе. Потом много всяких ученых то находили там радиацию, то не находили, то видели мутационные изменения растений, то не видели, и однозначных результатов не получали. Какие-то бородатые советские ученые даже таскали на место взрыва часы и обнаруживали, что они то спешат, то отстают. По мнению большинства астрономов, в атмосферу по касательной к поверхности Земли влетела комета. Кометы состоят из льда и небольших камней, и кометное тело частью рассеялось, частью испарилось при взрыве. Причина взрыва - бурные газодинамические процессы при испарении льда. Эта гипотеза объясняет наибольшее число известных фактов, хотя темные моменты все еще остаются. Тема Тунгусского метеорита - одна из любимых тем фантастов и научных авантюристов во всем мире.

Подборка вырезок была обстоятельной и явно подготовленной заранее. Конечно, по роду своих газетных занятий Таратута должен был хранить такого рода информацию. Не нравилась она Сальвадору, она была такой же непонятной и неправильной, как и весь сегодняшний день. С самого начала Сальвадор принял за аксиому непреложный факт: сам метеорит ни при чем. И все же папка с вырезками все время наталкивала Сальвадора на путь увязки этих вырезок с той, которой не было. Вопрос стоял ребром: или был взрыв в 1908 году, или нет. И странная получалась картина: согласно имеющимся фактам, взрыва вполне могло не быть. Прежде всего, отсутствовали публикации того времени. Сальвадор, конечно, читал роман Казанцева. Но теперь он впервые обратил внимание на то, что известные источники информации не лучше того романа. Да, иностранные астрономы и газетчики видели и свечение неба, и метеоритные дожди; а описан ли в этих заметках взрыв и большой метеорит? Кто, когда и кого из эвенков расспрашивал о метеорите? Когда и где вообще появилось впервые явное упоминание об этом событии? Эти вопросы оставались пока без ответа. Не нравились Сальвадору и манцы с экспедициями Кулика. Случайно (?), и в календаре (?), и загорелся идеей (?). Может быть, тогда и придумали этот метеорит? Но зачем? Услужливая логика подсказывала Сальвадору: чтобы попутешествовать за казенный счет. Но Сальвадор понимал, что логика эта - логика сытых Брежневских времен, а не голодных двадцатых годов. А может быть, как раз тайга и была в то время самым безопасным и сытным местом? И постепенно у Сальвадора появилось предположение: метеорит выдумали, чтобы объяснить что-то другое. Но что же это могло быть, Сальвадор никак не мог понять.

Таратута больше не появлялся. Сначала Сальвадор уходил от дачи, совершая маневры по местности, потом ему надоело. Чтобы выглядеть естественно в глазах местных жителей, он принялся по мелочам достраивать дачу Таратуты, наблюдая за окрестными полями и лесами. Он "на шару" почти достроил дачу, израсходовав все стройматериалы, что были, а Таратута все не приезжал. Всю зиму долина была безлюдной. В те дни, когда украинская слякотная зима позволяла, Сальвадор ходил в сельский магазин за мелкими покупками и новостями. И всю зиму ничего вокруг и в мире не менялось. Зима в Кировограде - это в основном дождь и слякоть. Сальвадор всегда тосковал по настоящей зиме, но у местной природы были свои плюсы: ранняя солнечная весна, жаркое лето с теплыми дождями, когда лужи на асфальте еще теплее, чем колючие дождевые струи, и очень долгая ясная осень, с синим чистым небом над желтыми полями и вкусным прозрачным воздухом. Всю жизнь на Сальвадора действовала центробежная сила, и где бы он ни был, везде получалось так, что он знал в подробностях всю местность в округе. При виде ползающих среди тараканов малолетних детей Сальвадор всегда представлял себе что-то вроде Маугли наоборот. Сальвадор знал, что частью его жизни давно стали и необозримые снежные долины Подмосковья, и пустые лесопосадки, продуваемые насквозь теплым степным ветром, но также, к сожалению, и мусорные бачки общаг, где ему приходилось жить.

Наконец настала весна, и на окраинах Кировограда показались из-под снега дохлые коты, прошлогодние бычки и разбитые бутылки. Над полями поднялся волнующий запах нагретой и влажной земли, и снег остался только клочьями в затененных местах. Сальвадор уже собирался закончить зимовку и обратиться к кому-нибудь из друзей. Для этого прошло достаточно много времени. Он строил эти новые планы, возвращаясь как всегда из магазина по узкой полоске снега, сохранившейся вдоль совершенно раскисшей полевой дороги, когда вдруг увидел свежий след, идущий по направлению к даче. Судя по следам, шли двое, причем спешили и не скрывались - след нахально по диагонали пересекал огороды, начинаясь вдали от валов, ограждающих заброшенное стрельбище. При виде следов Сальвадора охватила злоба, и он только теперь заметил, насколько озверел за зиму. Сейчас он был готов убить воров на месте. Подходя к даче, он увидел, что дверь открыта, а потом на порог вышел незнакомый, но довольно похожий на Таратуту пожилой человек с сигаретой и спокойно, вежливо представился:

- Александр Иванович.

Сальвадор тоже представился, и тот кивнул головой. Они вошли в домик, с утра натопленный Сальвадором, и сели за большой самодельный стол, за которым уже сидел Таратута собственной персоной.

- Александр Иванович в курсе наших вопросов, но не знает ответов начал Таратута. - Он корреспондент иностранной газеты... - и Таратута вопросительно взглянул на Александра Ивановича.

- "Best Express", - произнес тот с акцентом. - Я специально прибыл сюда, чтобы получить ответы. Раньше я жил в СССР, но уже много лет живу за границей. Мы давно хотели предпринять эту поездку, а теперь считаем, что откладывать не стоит. Предлагаю вам сейчас поехать в Сибирь вместе со мной.

Сальвадор с отвращением представил себе общественный транспорт двухнедельную поездку на поезде или самолет, и это, видимо, отразилось у него на лице.

- Можете не бояться милиции, - сказал Александр Иванович. Мы отправимся прямо сейчас, у меня здесь частный самолет. Вам нужно пойти со мной.

- Где он? - спросил Сальвадор, лихорадочно соображая и выигрывая время.

- Отдайте ему оружие, и пусть идет сзади, - вступил в разговор Таратута, и Александр Иванович осторожно вынул из куртки пистолет и подал его Сальвадору рукояткой вперед.

Они поднялись, вышли из-за стола, и Сальвадор тоже вышел из домика вслед за ними.

- Вы думаете, что я шпион? Если даже и так, что вы будете от меня защищать, это вот ваше отечество? - и Александр Иванович обвел рукой панораму загаженной долины.

Они пошли вдоль цепочки следов обратно, к валам стрельбища, напрямик по весенней грязи и остаткам снега, и Сальвадор только сейчас заметил за валами что-то вроде белой автомобильной кабины. Это действительно оказался небольшой самолет, но не такой, как предполагал Сальвадор. Частный буржуазный самолет представлялся ему в виде легкой этажерочной конструкции, но этот самолет имел сильно отогнутые назад широкие крылья, заключенный в кольцо большой трехлопастный винт сзади фюзеляжа и герметизированную обтекаемую кабину. Из широкого выхлопного отверстия по белому корпусу тянулась полоса гари. Самолет стоял в наклонном положении на прочных блестящих полозьях, а нос его задирался вверх, на вал, ограждающий стрельбище. Было непонятно, как же он будет взлетать.

- Это ваше дело, считать меня врагом или нет, - сказал Александр Иванович, - но запомните адрес в Москве, куда вы должны обратиться, если, например, меня убьют через пару минут. Нет, не вы. Верните, пожалуйста, пистолет. Улица Станкевича, 9.

И он открыл дверцу кабины. Сальвадор протиснулся вслед за ним, а Таратута остался снаружи, помахал ручкой и перелез через вал. Александр Иванович стал включать двигатель, мелкая дрожь затрясла самолет, потом рокот мотора внезапно перешел в звенящий вой, и самолет рванулся вперед с места, как хороший автомобиль.

При старте самолет подпрыгнул на бугре, сделал на ровных огородах рикошет, затем круто пошел вверх. Сальвадор с удивлением смотрел на внутренность самолета и на пожилого человека, сидящего впереди. Разговаривать было нельзя из-за шума. Они летели низко, быстро, и очень, очень долго. От сидения у Сальвадора занемели ноги. Осматриваясь в кабине, он заметил ремни и понял, что кресла снабжены системой катапультирования. Самолет нравился Сальвадору, но было ясно, что ходом событий теперь управляют другие. Сначала Сальвадор еще представлял, где они летят, потом потерял ориентировку. Пилот вел самолет низко, почти огибая рельеф местности, а местность уже давно была незнакомой. Первая посадка состоялась только к вечеру. Самолет неожиданно оказался над бетонными плитами какого-то аэродрома, не имеющего больших построек, и по изменившемуся звуку Сальвадор понял, что пилот еще в воздухе включил реверс винта. Посадка была такой же лихаческой, как и взлет - самолет плюхнулся в траву между двумя бетонными полосами, едва не врезавшись в шеренгу стоящих бензовозов. Сальвадор услышал, как щелкнула блокировка двери, и с облегчением вышел на свежий воздух. Александр Иванович позвал кого-то по радио, затем тоже вышел на траву аэродрома. Сальвадор еще раз оглядел самолет и не нашел на нем ни номера, ни других опознавательных знаков.

- Мы летим легально? - спросил Сальвадор.

- Считайте, что нелегально, - сказал Александр Иванович.

- А как же ПВО?

- Какое, к хренам собачьим, ПВО! - ответил Александр Иванович, и Сальвадор почувствовал, что тот прав. Как и самолет, этот человек нравился Сальвадору, но Сальвадор знал свойство некоторых старшин и старост нравиться подчиненным. Сейчас не имело значения, свойство ли это старшин и старост или самих подчиненных. От сараев вдали к шеренге бензовозов пошел человек в спецовке, завел одну из машин и подъехал к самолету. Пока самолет заправляли, Александр Иванович предложил Сальвадору крепкого кофе из термоса, сказав при этом, что полет еще не окончен. У Александра Ивановича было такое же бесцветное лицо, как у Таратуты, с таким же добродушно-заинтересованным выражением. Он был среднего роста, примерно пятидесяти лет и не очень полным, скорее плотным. На ногах его были не соответствующие весенней грязи добротные импортные туфли, одет он был в не новый, но тоже добротный импортный костюм. Если бы это был детективный фильм, Сальвадор сказал бы, что Александр Иванович представляет тип мафиози. Какие мафиози на самом деле, Сальвадор не знал.

- Зачем я вам нужен? - спросил Сальвадор.

- Чтобы безопасно падать с самолета, - усмехнувшись, ответил Александр Иванович, и они снова взлетели, но на этот раз аккуратнее. Они приземлились уже в темноте. Травяной аэродром был не освещен, и ночевали они в какой-то бревенчатой избе, без всяких предварительных разговоров заснув крепким сном на незастеленных постелях, укрывшись куртками.

Утром под крылом самолета уже простиралось ярко-зеленое море весенней тайги. Они летели теперь гораздо выше, но все равно были видны отдельные лиственницы, ветки которых только начали покрываться мягкой хвоей. На земле между лиственницами кое-где виднелся снег. Один раз вдали замаячила высоковольтная линия, несколько раз Сальвадор видел внизу широкие дороги. Тайга была обжитой. К обеду дороги исчезли. Когда перелетали реки, Сальвадор не заметил - он задремал. Проснулся он от изменившегося звука двигателей и от качки. Самолет, накренившись, делал круг над большим бетонным аэродромом. Александр Иванович вел теперь самолет спокойно и не торопясь, заходя на посадку издалека по пологой траектории. Он посадил машину на бетонную полосу, проехал ее всю и остановился у дальнего конца, возле большого бетонного здания без окон, рядом с которым уже стоял точно такой же самолет.

- Что это за фирма? - спросил Сальвадор.

- Золотодобывающая фирма, - ответил Александр Иванович. - Мы отдохнем здесь до завтрашнего утра и поговорим.

Они закрыли самолет и не торопясь пошли к видневшимся вдали двухэтажным постройкам. На аэродроме было много людей и машин, и один раз Александр Иванович поздоровался с кем-то. Потом они поднялись на второй этаж и вошли в приемную, стены которой по традиции всех приемных были обшиты пластиком, имитирующим дерево, хотя дерева вокруг хватало. Налево, как обычно, располагалась дверь "Директор", направо - "Главный инженер". Александр Иванович скромно присел на стул возле двери главного инженера и долго дожидался, пока оттуда не вышли двое начальников в пиджаках. Костюмы у них были очень хороши, но туфли Александра Ивановича были не хуже. Сальвадор со своим дачным видом здесь не смотрелся. Александр Иванович вышел в коридор с одним из двух начальников, а секретарша с неодобрением и некоторым страхом стала смотреть на Сальвадора. Александр Иванович скоро вернулся, и они вместе с Сальвадором отправились в гостиницу. Гостиница оказалась предельно фешенебельной, даже помпезной, насколько это было возможно с применением железобетона. В номере были и ковры, и телевизоры, и хрусталь, и бра, и роскошная ванная с разными причиндалами и чистыми махровыми полотенцами. Александр Иванович по телефону вызвал портье и приказал:

- Завтра разбудите нас в полшестого. Мы вылетаем утром. Ужин и завтрак будет приносить мой охранник.

Сальвадору было все равно, охранник он или нет. Когда портье ушел, Александр Иванович расслаблено сел в кресло и принялся курить, а Сальвадор пошел в ванную - впервые за эту зиму помыться в горячей воде и как следует постирать одежду.

Когда голый Сальвадор вышел из ванной и принялся вытираться, стоя босиком на ковре, он поймал внимательный взгляд Александра Ивановича. Тот с интересом осматривал тело Сальвадора, и в этом взгляде было что-то еще, кроме пустого любопытства и секса.

По звонку портье Сальвадор спустился вниз и принес на подносе ужин. После плотной еды и горячего питья к нему вернулось спокойное сосредоточенное настроение. Александр Иванович покопался в своем чемодане и положил перед Сальвадором фотографии. Сальвадор не сразу понял, что это результаты аэрофотосъемки - такими они были качественными, а бумага твердой и глянцевитой.

- Вот наша геология, - заговорил Александр Иванович. Это обычным фотоаппаратом, а это в инфракрасных лучах. Если хотите, можете посмотреть, поучиться, а я вам расскажу, что к чему.

- Какое хорошее качество, - сказал Сальвадор. Такое впечатление, что снимки делались типографским способом.

- Ну, этому как раз не удивляйтесь. За границей вы можете сделать заказ, и вам изготовят карты любого уголка земного шара. Съемка ведется со спутников. Самые популярные фрагменты постоянно в продаже.

Сальвадор увидел на цветном снимке весенние лиственницы, такие же, как при виде с самолета. Между лиственницами виднелась небольшая избушка, а рядом люди и лежащее на земле снаряжение.

- Это база какой-то экспедиции, - сказал Александр Иванович и значительно взглянул на Сальвадора, - постройки из лиственницы сохраняются долго. А это другое место, но с большей высоты.

Большую часть следующего снимка занимало болото с буграми по берегам.

- А что это такое? - спросил Сальвадор, указывая на прямоугольное светлое пятно на черно-белой фотографии этого же болота.

- То же место, - Александр Иванович снова внимательно взглянул на Сальвадора, - но в инфракрасных лучах. Вот здесь в объектив попали, по-видимому, остатки охотничьей избы или другого строения. На местности вы их не увидите - они теперь покрыты землей и мхом. А вот здесь карстовые явления - видите, темные пятна. Вот выход гранита. Так мы и ищем золото, с помощью зарубежных друзей, - и Александр Иванович засмеялся. - Вдруг вам придется тоже участвовать в геологоразведочных работах. И он засмеялся еще раз.

Утром зазвенел телефон, и Сальвадор, проснувшись, увидел Александра Ивановича, склонившегося над рюкзаком. Мафиози перекладывал вещи в рюкзак Сальвадора, вынимая их из своего чемодана. Вещей было немного, и Сальвадор не обижался, что теперь он еще и носильщик. Зато в чемоданчик были отправлены роскошные туфли Александра Ивановича и его костюм. Взамен спутник Сальвадора надел походную одежду. Потом они плотно позавтракали. Александр Иванович взглянул на часы, и они вышли из гостиницы. Сальвадор с интересом смотрел на улицы таежного королевства. На огромных территориях, больше любого европейского государства, безраздельно властвуют подобные золотодобывающие, алмазодобывающие, угледобывающие и другие конторы, вернее, их директора или, проще говоря, хозяева. Жизнь в этих таежных государствах регламентируется законом джунглей, а этот неписаный закон четок и соблюдается строго. Сальвадор засмотрелся по сторонам и чуть не пропустил момент, когда его спутник сразу за поворотом дорожки круто свернул в лес. Они продрались сквозь густой ельник и оказались на довольно широкой поляне, в углу которой виднелась свежевырытая ямка и куча земли. Спутник Сальвадора остановился и стал чего-то ждать. Вдруг со стороны аэродрома послышался вой двигателя, и вдали над верхушками деревьев показался знакомый самолет, взлетающий по пологой траектории. Самолет один раз качнул крыльями и улетел, а Александр Иванович открыл чемодан, покопался там и положил его в ямку, а потом принялся закладывать ее землей и дерном.

- Что там у вас? - спросил Сальвадор.

- Термитная бомба, - ответил Александр Иванович. - Мы уйдем, а чемоданчик сгорит.

Они быстрым шагом стали удаляться от поселка. Сначала они молчали, потом Сальвадор спросил, какая бомба стоит в улетевшем самолете. Теперь спутник Сальвадора стал разговорчивее. Прежде всего он с явным облегчением очень длинно выругался и сказал, что он из другой фирмы, а вот кто такой Сальвадор, это еще неизвестно. После этого они разделили груз, причем Александр Иванович отдал Сальвадору второй экземпляр карт и фотографий. Они распределили сектора наблюдения: Александр Иванович смотрел вперед и вправо, Сальвадор влево и назад. Мафиози явно умел ходить по тайге, и Сальвадор сначала едва успевал за ним, вертя головой. При этом спутник Сальвадора стал еще и трепаться.

- В тайге много хозяев, - сказал он. - Зверь хозяин, директор хозяин и еще хрен знает какой хозяин. Когда, по-вашему, произошел взрыв?

- Его могло и не быть.

- Он был. Через пару дней начнутся поваленные деревья. Я расспрашивал местных, они все говорили одно и то же. Но один сказал, что все это было после революции.

- А может, он не знает, что такое революция.

- Знает на собственной шкуре. Не удивляйтесь, это не один такой случай. Вы слышали что-нибудь про исследования Морозова и московских математиков?

- Насчет Апокалипсиса читал и не имею возражений. А насчет библии и античности что-то слышал, но подробностей не знаю.

- Начало всем этим исследованиям положил Морозов. Все-таки двадцать лет Шлиссельбурга. Он очень убедительно доказал, что Апокалипсис - это вовсе не самая древняя часть Библии, что написан он знаменитым богословом Иоанном Златоустом не раньше второго века нашей эры и представляет собой символическое описание солнечного затмения на острове Патмос в Эгейском море. Принцип доказательства такой: явные и символические описания небесных явлений (положений и времени появления звезд, затмений, комет и других) соотносятся с параметрами орбит. После этого производится датировка. Вы все это помните?

- Да.

- Так вот, этот же подход был применен к другим текстам Библии. Применялись и другие методы, например, статистический анализ характеристик текста. Московские математики в середине нашего века анализировали многие античные книги. В общем, была выдвинута идея о том, что чуть ли не всю античность придумали где-то в средневековье. Что противоречит наличию античных развалин.

- Могли быть придуманы книги, а не сама античность. Или древние книги были в те времена сильно переработаны. Ведь до сих пор многие считают, что такого Сократа, какого мы знаем, не было, а все придумал Платон.

- Вот именно, и масса других возражений. Мы люди деловые (тут Александр Иванович засмеялся), и однажды решили посвятить строго определенные время и силы решению вопроса: был ли феномен на самом деле? Мы финансировали эту работу и получили результаты.

Треп мешал Сальвадору. Обычно в малолюдном лесу у Сальвадора обострялось чувство постороннего присутствия. Через два-три часа Сальвадор уже мог уверенно определять, где находятся другие грибники или праздношатающиеся. Сейчас Сальвадор изо всех сил старался не терять внимания, хотя ученая беседа (и даже с употреблением философского термина "феномен", с ударением на первом слоге) становилась все занимательнее.

- Какой феномен?

- Анахронизмы. Мы поставили вопрос более широко и разбили все такие явления на два класса: предвидение того, что произошло позже, и противоречивые датировки того, что было. Или утверждения о том, что что-то было, хотя его не было, и наоборот.

Начало смеркаться. Сальвадор подумал, что окончательно влип. Один в тайге, ночью, с вооруженным психом, да еще, похоже, гомосеком. А тот продолжал:

- Примеры предвидения: Жюль Верн указал место старта лунных ракет на мысе Канаверал, а Герберт Уэллс очень точно описал вид Солнца в конечной стадии эволюции, хотя из современных ему теорий не следовало превращение Солнца в красный гигант. Кроме Библии масса других уважаемых и менее уважаемых книг, а также просто бумаг. Все это мы проанализировали.

- Как?

- Ну, пусть не все, а многое. Не забывайте, на Западе ведь есть компьютеры. Работа заняла несколько лет, и, как вы сами понимаете, труднее всего было разработать методику. Однако в некоторых случаях никакой методики не потребовалось. Например, в одной вполне современной и, честно говоря, дрянной газете была фотография уличной сценки. Один из изображенных там магазинов открыли только через год. Никто ничего не знает и ничего не замечал. Ну, и других анахронизмов полно. Случай с Библией как раз, похоже, и не анахронизм.

- Это могли подстроить, например, чтобы продлить финансирование работ.

- Вы имеете в виду - повесить вывеску только чтобы сфотографировать, а потом через год повесить ее совсем? К сожалению, это не так. Вы ведь немного разбираетесь в математике?

- Допустим, разбираюсь достаточно.

- Все эти подозрительные события как-то расположены во времени и в пространстве. Например, в Амстердаме анахронизмы возникали то через 5 лет, то через 25. По территориям анахронизмы тоже распределены неравномерно. Обозначим время появления анахронизма буквой T, а координаты его на земной поверхности буквами D (долгота) и S (широта). Теперь каждый анахронизм представляется точкой в трехмерной системе координат TDS. Вам понятно?

- Да, продолжайте.

- В расположении точек в реальном пространстве TDS не обнаруживается никакой закономерности. Нам удалось найти такую систему координат (назовем ее условно XYZ, хотя координат там больше), в которой анахронизмы расположены закономерно.

Эта фраза окончательно убила Сальвадора. Как математик, он прекрасно понимал, что все это значит. Если его нагло дурят, то надо действовать немедленно, пока Сальвадор еще сохраняет вид развесившего уши остолопа. Но если Сальвадор что-нибудь сделает с мафиози, то вряд ли сможет снова войти в круг этих вещей. Впрочем, у того пистолет.

- Что представляют собой эти координаты XYZ? - спросил Сальвадор.

- Ничего похожего на пространство и время. Например, по одной из координатных осей расположены свойства, которым удовлетворяют определенные события. Часть измерений дискретна, другие непрерывны. Мы можем предсказать следующий анахронизм.

- Во времени?

- Нет, не во времени, а в этих координатах. Где в космосе или когда во времени произошел или произойдет предсказанный анахронизм, мы сказать не можем. Но в системе XYZ он есть. Связь XYZ с TDS достаточно слабая. Предсказание формулируется примерно так: или анахронизм типа "предвидение" произойдет завтра в Амстердаме, или он уже был в 200 году до нашей эры в Египте. Если в Амстердаме он не обнаружился, то его следы нужно искать в Египте с помощью археологов и историков. И вот что еще я должен вам сказать. Вы дойдете вместе со мной до места взрыва, и там мы получим дополнительную информацию. После этого мы вынуждены будем решать, что нам друг с другом делать дальше. Ни вы, ни я сейчас этого не знаем. Поэтому давайте лучше отложим все это на потом, а сейчас будем спокойно беседовать об отвлеченных вещах.

Постепенно совсем стемнело. Они не разводили костра, а уселись под большой елью, в шатре, образованном ветвями. Предметы вокруг стали сливаться и тонуть в сером сумраке. Не было слышно никаких лесных шорохов, стояла глухая тишина. Спутник Сальвадора развязал свой мешок, достал еду и заговорил тихим, скучным голосом:

- Мир представляется мне большой пестрой тканью, на которую наложены заплаты из совсем другого материала, материала иного мира. А где-то ткань и вообще не заплатана и расползается под руками. Вы спросите: а как же физические законы, которые никогда не нарушаются? Мы не можем сказать, какой физический закон нарушило предвидение Уэллса. Образно говоря, заменяются всегда целые куски ткани и никогда не рвутся отдельные нити, соответствующие лабораторным опытам. Я думаю, что с точки зрения мира анахронизмов - мира открытой нами системы координат - наоборот, события нашего мира выглядят анахронизмами и чужеродными заплатами на ткани их мира. Впрочем, это уже не математика.

И они устроились на ночлег, укрепив брезент на ветвях ели и подстелив еловые ветви. Теперь Сальвадор чувствовал, что на много километров вокруг нет никого.

На другой день спутник Сальвадора заговорил о христианской любви.

- Любовь следует понимать в широком смысле, - произнес он. - Не только как сеансы поглаживаний, но как терпимость к присутствию другого в широком смысле.

- Что-то вроде социалистического общежития?

- Именно, вы попали в самую точку. Вспомните, когда вам было лет четырнадцать, у вас же не было никаких страшных территориальных и имущественных претензий к сверстникам. Вам, в общем, просто было хорошо с ними. В том числе вы могли, например, свободно заниматься любовью вместе или вместе с одними и теми же девочками.

Сальвадор порылся в памяти и вспомнил, что, пожалуй, так оно и было.

- С другой стороны, вы вряд ли разделили бы с теми хмырями из приемной не то что постель или хотя бы полотенце, а и комнату в общежитии. Или со мной. Мы уже говорили вчера мельком о христианстве. Думаю, христианство не выражает того, что жизнеспособно в социализме. Я вообще не понимаю никакой братской или платонической или там политической любви, я считаю, что возможна только физическая. А она возможна не всегда.

- Я с вами совершенно согласен, - промолвил Сальвадор, от всей души соглашаясь с последними двумя утверждениями. Пока спутник Сальвадора кормил его этой кашей из Морозова и Маркузе, сам Сальвадор не переставал внимательно следить за тайгой. Они вышли на длинный пологий склон и пересекали его вдоль, а вдали поднимались две огромные сопки, покрытые лесом. В это время промежуток между сопками мгновенно пересек какой-то большой зеленый предмет. Он находился очень низко и мелькнул, пожалуй, лишь на долю секунды, и заметил его только Сальвадор. Александр Иванович не заметил ничего или не подал вида, но насторожился и стал прислушиваться.

- Вы ничего не слышите? - спросил он у Сальвадора.

Сальвадор не слышал ничего, кроме слабого шелеста ветра. Его спутник продолжал беседу:

- Даже если взять ваших - наших - революционеров от Коллонтай и Дыбенко до народовольцев, и наших ближневосточных террористов, то среди прочих мотивов мы увидим в широком смысле сексуальные. Утописты вроде Чернышевского прямо указывали на любовь как конечную цель своих устремлений. Думаю, что тот блаженный берег, к которому стремится социализм и к которому стремится каждый, и есть та любовь, которую имел в виду Чернышевский.

- Вы живете в капстране и хвалите при этом социализм?

- Нет, ваш социализм - это не тот, о котором я говорю. Ваш - это египетский тоталитаризм, но с элементами умерщвления плоти в духе христианства. Если и есть что новое, так этот дух. Одним словом, единство товарищей в кепках и робах не есть истина, однако вполне может быть первым приближением к истине.

Определенно это не был кагэбист. Даже если его специально готовили и заранее напичкали нужными сведениями, говорить гладко и с выражением учатся долго. При этом Сальвадор не переставал удивляться звериной шустрости собеседника: он двигался среди кочек, сучьев, упавших деревьев и густых молодых зарослей так, что Сальвадору приходилось почти бежать. А движения Александра Ивановича оставались при этом плавными и казались неторопливыми, и голос его был спокоен. Этот человек умел ходить по тайге и имел к этому вкус. Сальвадор и сам любил лазить по лесам, но не с такой скоростью и не в таком количестве. И тайга была совсем не такой, какой представлял ее Сальвадор. Почти не было никаких затянутых туманом болот, не было и мошки, а кругом громоздились настоящие горы - и кое-где даже скалы, по которым приходилось карабкаться с тяжелым рюкзаком. Привалов они почти не делали, если можно назвать привалами питье воды из болотных луж, которые мафиози почему-то считал безопасными. Тайга вокруг стала меняться. Время от времени появлялись участки лиственного леса с пышным подлеском, дубами, березами и даже тополями. Эти участки начинались без всякого промежутка, прямо среди лиственниц, а внутри лиственниц уже не было. Как будто в сибирскую тайгу были перенесены фрагменты леса из средней полосы. Этот лиственный лес имел совсем летний вид. Листья на деревьях были полностью раскрыты, трава была сухой, хотя вокруг оставалось так же мокро и холодно. Не договариваясь между собой, они выбрали место для следующего ночлега подальше от лиственного леса, среди обычной тайги.

Наутро начались поваленные деревья. Сначала внизу попадались отдельные стволы в виде длинных полукруглых холмиков, заросших мхом. Потом стволов стало больше, они почти сплошь стали покрывать землю, и это было похоже на зеленые волны из мха и лишайников. Один раз Сальвадор наступил на такой ствол, и нога его сразу провалилась во влажную труху. Деревья упали очень давно, все они сгнили полностью, кроме самых крупных. Стволы были расположены вдоль направления, по которому шли Сальвадор и его спутник. Один раз им встретился совсем огромный завал, и под стволами что-то лежало. Александр Иванович отошел в сторону, предоставив Сальвадору заглядывать под остатки перепутанных ветвей. Сальвадор с изумлением обнаружил там кузов машины, огромной старинной машины с никелированным бампером, ржавой кабиной и хорошо сохранившимися гусеницами вместо задних колес. Александр Иванович с опаской подошел поближе и заглянул в кабину, очистив от сырости стекло и прижав к нему лицо. В кабине не было никаких предметов, только мокрые, склизкие лохмотья обшивки кресел. Сальвадор и его спутник оглянулись по сторонам. Признаков дороги не было. Может быть, дорога проходила здесь когда-то давно. Сальвадор вспомнил горы и скалы, по которым они карабкались вчера. Спутник его молчал, и только один раз с неудовольствием произнес:

- Эту дрянь еще никто не видел.

Теперь они больше молчали, так как идти было трудно даже для мафиози. Видимость ухудшилась, и Александр Иванович сверял направление по компасу. Открытых мест и ориентиров уже не было. Согласно карте, дальше до самого эпицентра взрыва - пресловутого болота - должна быть только ровная местность, без рек и холмов. Птиц не было. По такой местности они шли весь день, и к вечеру Александр Иванович спросил Сальвадора:

- Начнем работу сегодня?

- Какую вы планируете работу?

- Раскопки той хаты. Там больше нет ничего особенного, вообще ничего. Эта фотография в инфракрасных лучах - единственная зацепка. Да еще вы.

- Я тоже не вижу здесь ничего особенного. Надо было взять приборы.

- Пустое. Сюда уже носили приборы, вы же знаете.

- Тогда лучше завтра ночью, а сейчас будем отдыхать.

Этот ночлег был не таким удобным, как предыдущие. Почва была влажной, а деревья не такими густыми, по большей части чахлые сосенки. Вдобавок погода стала портиться, небо заволокло тучами, луна скрылась, и стало совсем темно. Ни фонаря, ни костра они не зажигали, и заснули на мокрой земле в темноте.

Они решили, что дожидаться следующей ночи бессмысленно. Погода не собиралась меняться, низкие тучи проносились по небу. Ночью опять будет темно, а свет привлечет внимание. Сальвадору не нравилось, что местность становилась все более открытой, а деревья все более чахлыми. Спутник Сальвадора тоже осматривался с недовольным видом. Они шли не более получаса, и вот живые лиственницы кончились совсем, а впереди в небольшом болоте остались только мокрые, без хвои, и наклоненные в разные стороны. Сальвадор попробовал было пройти по болоту под подозрительным взглядом своего спутника, но у него ничего не получилось. Там была открытая вода. Александр Иванович достал фотографию и сориентировал ее по компасу. Действительно, в указанном месте болотная почва как будто немного повышалась, но прямоугольные очертания просматривались с большим трудом. Сальвадор и его спутник в последний раз огляделись по сторонам - местность просматривалась далеко - и принялись копаться в земле. Сначала они сняли толстый слой мха и травы, потом пошли какие-то гнилые деревянные обломки, потом зола и головешки. Сальвадор предложил расширить зону раскопок, и через некоторое время поиски увенчались успехом: Сальвадор вытащил из-под слоя золы старый, смятый и обгоревший железный чайник. Вокруг чайника лежали обрывки чего-то, похожего на мокрую гнилую вату. Александр Иванович посмотрел на чайник скептически и предложил раскопать все и до конца, чтобы потом не было обидно. Очевидно, это и в самом деле были остатки охотничьей или экспедиционной избы. А потом издали послышался характерный прерывистый звук.