Последняя орбита

— Один из маяков излучает сейчас более интенсивно.

Капитан внимательно посмотрел на него, покачал головой:

— Это не установлено.

— Нужно сделать повторную проверку. Не кораблем, конечно, запустим спутник.

— Боюсь, некоторые маяки не выдержали испытания време­нем, — Бурмаков снова посмотрел на карту. — Да и слишком не­определенно ...

— Вы это о чем? — Витя недоуменно качал головой.

— Павел Константинович хочет сказать, что эллипс, который ты назвал орбитой, показывает, где находился или, может, и сей­час находится в пространстве звездолет пришельцев.

— Не совсем, — Гуща улыбнулся открыто, искренне. — Не звездолет. Спутник. Оставленная для связи автоматическая стан­ция, указанная на марсианской схеме.

— Смело, Павел Константинович, смело, — капитан сказал это не сразу. Потом встал, сделал несколько шагов, шаркая по полу легкими туфлями с магнитными присосками на подошвах. Остановился перед Гущей: — Но как гипотеза имеет право на на жизнь. Проверяйте.

II

— Все! — Бурмаков выпустил из рук штурвал и пошевелил побелевшими от длительного напряжения пальцами. Взглянув на них, улыбнулся: посадку «Набата» производил автопилот, и усилия человека не требовались. Однако инстинкт все равно заставил вцепиться в штурвал.

Надрывный гул корабельных двигателей, слышный даже сквозь многослойный корпус, снабженный звукоизоляцией, утих, оставив, однако, в ушах неприятный звон.

— Плутон под нашими ногами! — с шутливой напыщеннос­тью сообщил товарищам капитан.

Витя вскочил со стула, чтобы быть около иллюминатора раньше всех, но, сделав шаг, споткнулся и растерянно посмотрел вниз.

— Гостеприимный Плутон, — продолжал тем же тоном Бур­маков, — хочет напомнить людям, Виктор, что на свете есть при­тяжение. Как утверждают приборы, здесь оно побольше нашего, земного. А если учесть, что за время полета мы вообще отвыкли, чтобы нас ограничивала сила гравитации, то вначале должны поднатужиться. — Подмигнул парню: — Да ты не расстраивайся, Виктор, скоро привыкнешь к своему новому весу. Мускулы на­льются силой, и будешь бегать, не то что ходить.

Немного сутулясь, но без заметных усилий Бурмаков подо­шел к иллюминатору. «Набат» стоял на небольшом плато, с трех сторон окруженном горами, и только впереди лежала пустын­ная равнина. Был день, тусклый, больше похожий на обычную земную ночь, так как на небе светились неподвижные голубые, желтые, красные звезды. Но за скалами, за самим «Набатом», который стоял на выдвинутых опорах с выключенными огнями, метались четко очерченные черные тени.

— Будем готовиться, друзья, к первой экскурсии, — поймав удивленные взгляды товарищей, Бурмаков подтвердил: — Именнo экскурсии. Плутон достоин такой чести. А позже мы с Павлом Константиновичем на вездеходах проедем к местам, где должны находиться излучатели. А ты, стажер, побудешь вблизи корабля. Нам может понадобиться помощь.

Капитан говорил коротко, будто ему уже давно стали привыч­ными походы по этой мрачной планете.

Выехали Бурмаков и Гуща через земные сутки, когда уже сложилось определенное представление об условиях на Плутоне. День еще продолжался, и кое-что можно было видеть, не приме­няя специальных приспособлений.

Павел не знал, как воспринимает свою вылазку капитан — со всегдашним подчеркнутым спокойствием или дав наконец волю своим чувствам. А ему самому текущий поход в неизвестное нра­вился. Не только обещанием открыть одну из тайн иного разума, но и тем волнением, напряжением нервов, которое он невольно испытывал.

Гуща выбрал точку, до которой было чуть больше двухсот ки­лометров пути. Вездеход медленно катился по плоской равнине, покрытой мягким грунтом. Из кабины Павел смотрел на яркие звезды, которые, не мигая, следили за ним, казалось, с интере­сом; на серый сумрак, который не рассеивался и обволакивал все вокруг, как поднятая и еще не осевшая пыль; на равнину, в темно­те похожую почему-то на осеннюю степь, и думал: что ждет его в конце путешествия? Находка либо еще один марш-бросок на этот раз уже за тысячу километров к другому источнику? И не потому ли он не увеличивал скорости, что боялся разочарова­ния?

Постепенно рельеф местности стал меняться. Появились холмы, каменные нагромождения. Вездеход тыкался туда-сюда, поворачивал, возвращался, и с каждым разом автоводитель все дольше искал проезд. Павел решил выйти из машины.

— Перебрался на самый надежный транспорт, — сообщил он товарищам и посмотрел вверх, где между звезд скрывался запущенный ими мощный ретранслятор.

Почти сразу ответил Бурмаков:

— А я пока на телеге.

— Повезло, — ответил Павел, — а то топали бы всю здеш­нюю ночь свои пятьсот километров. А ты, Витя, как живешь?

— Брожу меж скал местного значения, — пошутил и он.

— Ну, тогда привет Вундеркинду, а я двинулся.

Павлу в этой бесконечной темноте не хватало проницатель­ных глаз зоркого робота, да, пожалуй, и его самого. Но на этот раз решили кибера оставить на всякий случай Вите — все парень не один будет.

На одном, из холмов Павел остановился. Где-то неподалеку должен был находиться таинственный излучатель. Однако как найти то, что даже не представляешь, как выглядит?

Астроном обернулся. Куда хватало глаз, везде — каменные обломки, словно бы кто натыкал их в сухую и холодную твердь планеты, надеясь, что когда-нибудь из них вырастут огромные горы. Павел машинально рассматривал этот довольно контраст­ный в неуловимых лучах яркой звезды — Солнца — удивитель­ный пейзаж, и вдруг еще одно сравнение родилось в его голове. Перед ним была словно сеть паутины, сплетенная неизвестно кем и неизвестно на кого, а он сам стоял в центре ее. Павел даже огля­нулся, ища того паука, который протянул прямые просеки-доро­ги, что разбегались во все стороны, будто улицы в разрушенном временем или бомбежкой поселении. У Павла перехватило дух: неужели действительно город? Он не сдержался, не мог ждать. Сбежал с холма и начал руками разгребать камни.

— Что вы там сопите, Павел Константинович, словно на гору лезете? — встревожился Бурмаков.

— Наоборот, под гору, — Гуща выпрямился, критически ос­мотрел мизерный результат. — Как первобытный человек, вот только скафандр препятствует, а то и зубами вгрызся бы.

— Так у вас лом за поясом, — засмеялся капитан. — И пос­тавьте, пожалуйста, телекамеру. Надеюсь, не забыли в машине?

— Захватил, — с сомнением произнес Гуща. — Да, если я не ошибаюсь, придется сначала записать, а вам позже показать.

С помощью ломика дело действительно пошло быстрее, и вскоре Павел, сдвинув большой плоский камень, увидел дыру, в которой была черная пустота. Собираясь в поиск, космонавты предвидели и такой вариант и захватили необходимое снаряже­ние. Павел закрепил на поверхности конец длинного троса и стал осторожно спускаться в пролом. Метров через пять он стал нога­ми на что-то гладкое и твердое. Посветил фонарем. Это было по­хоже на пол, выложенный большими прямоугольными плитами. Павел посмотрел по сторонам. Свет фонаря растворил вековую тьму, и человеку открылось нечто похожее на помещение — пра­вильные ровные стены с проемами для выхода и входа, сводчатый потолок. Только не было ни оборудования, без которого помеще­ние представить было трудно, ни чего-то другого, свойственного сделанному руками сооружению.

Прямая связь еще действовала, и Гуща повел телекамерой, по­казывая товарищам свою находку.

— Сколько же существует это строение, что Плутон прогло­тил его? — раздумчиво спросил Бурмаков.

— И проглотив, что-то оставил, — Павлу казалось, что он уже совсем не волнуется, только вот не может стоять на месте и смот­реть, его все тянет куда-то дальше. — Маяк, Степан Васильевич! Он где-то рядом.

— Ищите, Павел Константинович, и не суйтесь в преиспод­нюю. Мы ждем ваших сообщений.

Гуща помахал перед телекамерой рукой, посылая прощальный привет товарищам, и шагнул в проем.

Это было начало коридора — узкого прямоугольного тоннеля с полукруглым верком. Наверное, создатели этого лабиринта очень любили плавные линии.

Коридор-туннель оборвался метров через пятьдесят, и Павел оказался в новом подземелье, более просторном, чем первое. Посереди­не его возвышалась толстая колон­на, она будто подпирала потолок, только на этот раз не выпуклый, а вогнутый — как большое блюдце или чаша.

Павел долго смотрел на уди­вительное и простое сооружение, догадываясь, что отсюда, видимо, и излучается та энергия, что это и есть неизвестно зачем постав­ленный космический маяк. Он прикинул место, где стояла ко­лонна с чашей, и повернул назад.

В чашу стоило заглянуть сверху.

Гуща пробирался сквозь на­громождения на холм и удивлял­ся себе. Встреча с другим разумом стала явью. А он, землянин, вместо того чтобы прыгать, кричать, терять рассудок от радости и восторга, деловито выбирает, на ка­кой камень ступить, а какой обойти, чтобы не поскользнуться, не упасть, и нет в его голове никаких возвышенных мыслей.

Подойти близко к чаше не удалось, хотя Павел дважды обо­шел ее. Чаша была окружена невидимой стеной или, возможно, силовым барьером. Павел рассмотрел только узкий сектор свет­лого матового дна. Он собрал несколько обломков скалы, сложил их пирамидкой. Забравшись на нее, увидел неширокое круглое отверстие посередине чаши. Судя по тому, что больше ничего там не было, источник энергии находился, видимо, где-то в глубине. Здесь лучи, наверное, только фокусировались в тонкий направ­ленный пучок.

— Павел Константинович, не вздумайте лезть в хранилище, — предупредил Бурмаков, которому Гуща показывал все, что видел сам. — Я посмотрю свой маяк, а потом вместе подумаем, как быть.

Гуща послушался, хотя очень хотелось поискать в подземном лабиринте. Он был уже у вездехода, как вдруг в той стороне, где находился маяк Бурмакова, что-то вспыхнуло, и над горизонтом возник огненный шар — светлый, яркий, похожий на маленькое солнце. Он повисел секунду-другую и рассыпался мириадами ис­корок. А в наушниках визжало, стреляло, шипело еще добрых десять минут.

Павел стоял растерянный, не понимая, что произошло. Когда все стихло, он услышал тихий стон.

— Степан Васильевич! Степан Васильевич! — встревоженно крикнул Павел, пытаясь связаться с капитаном.

Отозвался Витя:

— Павел Константинович, слышу позывные вездехода. Но Степан Васильевич молчит.

— Давай координаты! — потребовал Гуща и погнал свой вез­деход с самой большой скоростью.

Машина Бурмакова, высвеченная габаритными огнями, лежа­ла на боку неподалеку от глубокой воронки. Павел с горечью по­думал, что капитан, предупредив об опасности его, сам не осте­регся. Хотя, собственно говоря, и опасаться было нечего. Откуда им было знать, что маяк находится на открытой равнине... Павел выскочил на ходу, подбежал к вездеходу капитана, заглянул в ка­бину. Бурмаков сидел, навалившись грудью на штурвал, свесив руки и голову. Вытащить его оттуда было невозможно: машина лежала на дверце. Павел подогнал свой вездеход и с его помощью поставил машину Бурмакова на колеса. Но прежде чем открыть дверцу, он проверил у Вити, цел ли скафандр капитана — сиг­налы датчиков на костюмах космонавтов постоянно шли на ко­рабельную ЭВМ. Герметичность не нарушилась, и Гуща перенес потерявшего сознание Бурмакова в свою кабину. Потом взял на буксир вездеход капитана — двигатель его почему-то не рабо­тал — и направился к «Набату».

Автоводитель хорошо запомнил дорогу, и вездеход без за­держек мчался домой. А Павел не видел ни этих своеобразных черно-серых пейзажей, ни близкого, с нависшими над головой звездами, неба и все пытался понять, что произошло. Более или менее вероятным казалось, что взорвались запасы вещества, ко­торое питало чашу-излучатель. Павел мог также допустить, что взрыв произошел случайно — вездеход Бурмакова пробил защит­ное поле вокруг источника. Контрольная запись на корабле, по­лученная с вездехода Бурмакова, подтверждала слабый толчок. Конечно, заметить глазами поле было невозможно, но то, что его не почувствовали локаторы, удивляло Павла. Видимо, капитан не обратил внимания на какой-нибудь предупредительный сиг­нал — после информации, полученной от Павла, он спешил.

Оставалось загадкой — и что это было за поле, и какая энер­гия взорвалась огненным шаром. Приборы не могли определить свойства частиц, захваченных на месте взрыва, — они быстро высвободились и из магнитных, и из гравитационных ловушек и исчезли в пространстве. Во всяком случае, когда Гуща примчался на место происшествия, продуктов взрыва уже не было. Вряд ли скажет что и Степан Васильевич, когда выздоровеет. Зря он не взял с собой Вундеркинда, его кибернетический мозг, может, что-нибудь и уловил бы.

Гуща сообщил Вите о произошедшем, так что юноша уже ждал его у подъемника «Набата». Вдвоем они перенесли капита­на на корабль, раздели и положили в медицинском отсеке.

Состояние Бурмакова было каким-то странным, непонятным. Детальное обследование не выявило каких-либо серьезных по­вреждений или изменений в организме, но он почему-то оставал­ся без сознания. Вроде бы спал глубоким и замедленным сном — дыхание, сокращения сердечной мышцы были очень редкими, слабыми, кровяное давление понизилось.

Павел просидел несколько часов возле ЭВМ, каждый раз вво­дя в нее новые и новые данные. Однако и в электронной памяти машины не нашлось аналога такой болезни. Утешало только, что уже долгое время состояние капитана было неизменным — не ухудшалось и не улучшалось. Оставалось ждать, какой диагноз поставят медики Космического центра.

Земля была далеко, и поэтому передачи с «Набата» велись на всех каналах связи, повторялись по несколько раз. Но существовала еще проблема — принять сообщение с родины. И Павел все чаще за­думывался: не вернуться ли «Набату» на Землю? Но и против этого, на первый взгляд, единственно правильного решения имелись обос­нованные возражения. Дорога обратно займет почти год, и день-другой, который понадобится, чтобы проверить гипотезы — его и Бурмакова — по сравнению с таким продолжительным сроком вряд ли будут иметь существенное значение. Да и Земля, если возникнет опасность для жизни капитана, вышлет помощь, хотя бы в район Марса, трассу к которому уже можно считать освоенной. За эти же день-два, что они здесь задержатся, может, будут решены вопросы, для поисков ответа на которые и отправлялся «Набат» на Плутон. Прогоняя тревогу за Бурмакова, Павел работал. За себя и за него.

Снова занявшись составленной Бурмаковым картой Плутона, на которой эллипсом соединялись маяки, Гуща уже имел результа­ты исследований, проведенных посланными им спутникам и станциями. Они, впрочем, были совсем не такими, как он надеялся. Станции отмечали, что излучения всех источников характеризуют­ся одной постоянной величиной. Не было только повторных дан­ных на одну из них — как раз ту, которая взорвалась. Скорее всего, ее вообще не стоило брать в расчет. Павел склонялся к мысли, что она почему-то вышла из строя раньше, чем на нее наткнулся Бур­маков. Гуща составил программу для ЭВМ: решить задачу, какой именно источник в данный момент излучал наиболее сильно. Но это был лишь один из исходных пунктов задачи — машина, осно­вываясь на предположении, будто орбита искусственного спутника Плутона проходит непосредственно над этим маяком, определит параметры и нынешние координаты его в пространстве. Задание было не простое даже для мощной ЭВМ «Набата». Павел, состав­ляя программу, не знал многих данных и поэтому не очень верил в успех. С таким настроением он и пришел в рубку.

Витя бодрился, хотя уже почти земные сутки безотлучно де­журил у пульта связи. Павел посмотрел на его усталое, осунув­шееся лицо и ничего не сказал. Отсылать отдыхать — не пойдет. Да он и сам бы на его месте не пошел.

— Что Земля? — спросил Павел, хотя и без того было ясно: ответ не поступил.

— Как в колодце, Павел Константинович, — пожаловался па­рень. — Одна звездочка над головой, и та далеко.

— Слишком заумно, дружок, — покачал головой Гуща. — Не соображаю, что к чему.

— Хочу сказать, Павел Константинович, — замялся Витя, — что нам одно осталось — надеяться на Землю.

— Зарапортовался, Витя, зарапортовался, — Павел взъеро­шил юноше волосы, и вдруг его рука застыла на мальчишеской голове. — А ведь мысль!

Витя заморгал воспаленными глазами.

— Так, так, — повеселел Павел. — Ты сам не знаешь, как мет­ко сказано: «колодец». Маяки могут глушить, отводить в сторо­ну сигналы, но после взрыва вокруг планеты, наверное, кое-что осталось. Так что будем сниматься. А пока ориентируйся только на стационарный спутник.

И действительно, еще до старта космонавтам удалось поймать весточку из Космического центра. Ее, похоже, повторяли не раз, не надеясь на прочную связь. Не все было принято верно. Сиг­налы шли слабые, иногда нечеткие, с пропусками. Сравнив два сообщения, принятые в разное время, Павел отчасти понял, что земные медики пока не могут назвать причину болезни Бурмако­ва, но допускают, что она вызвана излучениями маяка-источника, и будут искать способы лечения. А самое главное — опасно ли состояние Бурмакова для жизни — не было определено. Все по-прежнему оставалось на плечах его, Гущи.

Старт прошел хорошо. Тяжелый корабль после недолгой борьбы разорвал цепи притяжения Плутона и, набирая скорость, вырвался в пространство. Но Павел не торопился, он ждал, когда ЭВМ подтвердит или опровергнет его предположение, и «Набат» описывал по спирали круги вокруг планеты, постепенно удаля­ясь и удаляясь. Космонавты без сожаления оставляли Плутон — мрачный, негостеприимный, чужой.

III

Из дневника Вити Осадчего

12 января. ЭВМ решила поставленную П. К. задачу и выдала ко­ординаты возможного искусственного спутника Плутона. По косми­ческим масштабам расстояние до него выглядит небольшим — одна шестая астрономической единицы. «Набат» уже набрал довольно значительную скорость, и где-то через неделю мы могли бы выйти туда. Но сколько ни изучали определенный район пространства — никаким спутником и не пахло. Ни там, ни поблизости.

Мне самому было горько расставаться с красивой выдумкой П. К. Но факты лбом не сдвинешь. Оставалось согласиться с прежним взглядом С. В., что на марсианской схеме был обозна­чен не спутник, а звездолет, тоже чужой. Я напомнил о нем П. К., добавив:

— Звездолет, наверное, уже в своей галактике.

П. К. странно посмотрел на меня. Он вообще последние дни сам не свой. Очень много навалилось на него. И тревога за капитана, и ответственность за «Набат», и ко всему — крушение гипотезы. П. К. можно понять. Полет на Плутон, который он предложил около Марса, к той марсианской находке мало что добавил. Обидно.

14 января. П. К. ведет себя беспомощно, бесцельно. И на Плу­тон не пытается снова высадиться, что хоть как-то оправдало бы нашу задержку, и на обратный курс не направляет «Набат». Мне он ничего по этому поводу не говорит, наверное, сам не знает, на что надеется. Разве можно план, мысль подменить одними расче­тами, которыми он занимается чуть ли не круглые сутки — и на вахте, и потом? От ЭВМ не отходит.

Вчера во время моего дежурства поступила лазерограмма. Связь с Землей еще ненадежна, в последнее время мы не полу­чили ни одного полного текста. И этот не был исключением. Из Космического центра передали : «...источников-излучателей не обнаружено...». Я ничего не понял. Показал П. К. и спросил:

— Еще где-то маяки объявились?

— Я просил проверить Марс, — пожал плечами П. К.

— С Плутоном не разобрались, а на Марс оглядываемся, — я возмутился. Впрочем, кто-то должен иметь ясную голову. П. К. хотя и заменил капитана, однако капитанской решимости в нем мало. — Со Степаном Васильевичем что будет, пока мы тут мотаемся?

— Этого я не знаю, Витя, — грустно ответил П. К.

— Чего мы ожидаем, Павел Константинович? — надо было поставить точки над «и».

П. К. снова пожал плечами. Я знал, что этот жест у него озна­чал нежелание продолжать разговор. Но я был настойчив.

— Степан Васильевич в опасном состоянии...

— Степан Васильевич, придя в себя, не простит нам, если мы вернемся преждевременно.

Поговорили, называется. Как глухие. Неужели П. К. считает меня недорослем? Мне же скоро восемнадцать!

17 января. Получили еще две вести из Центра. Связь вроде бы восстанавливается, искажений меньше. На Земле опасаются за С. В., просят новые данные о его состоянии и почему-то ни сло­вом не упоминают о нашем возвращении. Заговор за моей спи­ной? Пусть себе, лишь бы все было хорошо.

П. К. прочитал присланные лазерограммы и впервые за столь­ко времени вздохнул с облегчением (правда, раньше он вообще не вздыхал, ходил как в маске). А потом внезапно спросил меня:

— Что ты думаешь об этом?

Я промолчал. Действительно, что я мог думать?

— Не обращай внимания, Витек, на мое недавнее настроение. У меня голова кругом шла, а ты молодец, держался. А сейчас в тумане вокруг нас появился проблеск.

Я удивленно поднял глаза. Хотя сегодняшний П. К. мне нра­вился больше.

— Обрати внимание, — говорил он, — нас не торопят с воз­вратом. Значит, состояние Степана Васильевича не критическое. Думаю, он в своеобразном анабиозе, вызванном взрывным излу­чением. Специалисты это допускают.

П. К. был слишком разговорчив. Подавленность последних дней вдруг сменилась возбуждением.

— Я тебе говорил, Витя, что капитан не позволил бы уйти отсюда, не проверив все гипотезы до конца.

— Так, кажется, вы все проверили.

П. К. сверкнул глазами и позвал робота:

— Вундеркинд, ты готов?

Вундеркинд теперь всегда был с нами. И сейчас он стоял спра­ва от пульта управления — то ли дремал, если это можно о нем сказать, то ли слушал наш разговор. Услышав вопрос П. К., он, не меняя позы, выдал длинную череду цифр. Мне аж дурно стало от одной мысли, что их надо запомнить. А П. К. успел записать, что-то добавил и ввел в ЭВМ.

— Не верится, — П. К. снова обратился ко мне, — что маяки на Плутоне случайно расположены по эллипсу. При всем уваже­нии пришельцев к окружности не могу предположить, что они руководствовались ею, размещая такие мощные излучатели на неопределенно долгое время.

— Ваше предположение не подтвердилось. Зачем толочь воду в ступе? — Это было грубовато, понимаю. Но П. К. дол­жен прислушиваться и к моему голосу. А кривить душой я не умею.

— Раз на раз не приходится, — он не показал, что обиделся. Просто ответил, но я опять ничего не понял. И вновь П. К. удивил меня. Нельзя же так упорно верить в то, чего нет!

Наверное, эти мысли как-то отразились на моем лице, так как П. К. улыбнулся и попросил робота:

— Вундеркинд, расскажи о назначении марсианского маяка.

Мне стало неловко. Что, если я зря нападаю на П. К.?

Робот медленно, как в раздумье, заговорил:

— Луч марсианского маяка не стационарный, он держится оп­ределенной точки в пространстве. Это выяснили искусственные спутники Марса, запущенные с Земли после нас.

— Слышишь, Витя? Я об этом узнал совсем недавно, когда уже был готов, как, кстати, ты и хотел, направить «Набат» домой. А лазерограмму, что на Марсе маяков больше нет, ты читал. Вот я и подумал: а почему марсианский маяк не может быть именно тем, который я искал на Плутоне? Не ради же экскурсантов по­строили его рядом с памятником-схемой! Мысль безумная, согла­сен. Поэтому и не высказывал тебе ее. Прости.

Моя обида сразу исчезла, осталось лишь недовольство собой. Но я не преминул высказать сомнение, которое у меня возникло:

— Слишком сложно, даже для высокоразвитых существ.

— Для них, наверное, нет. Для нас — тоже не очень, я же при­думал.

Увлеченные разговором, мы не обратили внимания на Вун­деркинда. А у того в программе был запрет мешать беседе людей. И он, получив информацию с ЭВМ, зашевелился, тронулся с мес­та и очутился у телескопа. Если нельзя вмешиваться в разговор людей, то подготовить им условия для работы можно.

П. К. мгновение смотрел на робота, потом догадался, видно, в чем дело, и стремительно вскочил на ноги. Он довольно невеж­ливо отодвинул Вундеркинда и припал к окуляру.

Робот не обиделся, он таких нюансов не улавливал. Поэто­му перегнулся через П. К. и подправил наводку. В тот же момент П. К. оглянулся. На его оживившемся лице пылали глаза. Я испугался. А П. К. рассмеялся. Я никогда не слышал, чтобы он так смеял­ся — победно, радостно и... опечаленно. Тревога за С. В. не исче­зала из наших сердец ни на минуту.

П. К. переключил телескоп на экран. Я увидел кусок обыкно­венного черного неба.

— Присмотрись, присмотрись, — повторял П. К.

Я смотрел, смотрел и ничего не понимал. Но вдруг одна из звезд словно угасла. А может, просто подмигнула мне, ведь скоро она вновь засияла на прежнем месте.

— Вот он, подарочек! — П. К. стал спокойным, собранным. — Ты хороший кибер, Вундеркинд!

Робот похлопал зелеными глазами-линзами и зашагал на свое место, косолапя ногами. Он и на похвалу не реагировал. П. К. это знал, но сдержаться не мог. Он сиял победой.

Через два часа «Набат» начал менять курс.

10 февраля. Много невероятного встретилось нам в полете. Од­нако самая последняя находка даже по сравнению с тем, что мы видели на Марсе и Плутоне, воспринимается как фантастика.

Искусственный спутник Плутона имел форму цилиндра с диа­метром пятьсот и высотой двадцать пять метров. Темный, неосве­щенный, он был почти невидим. П. К. долго рассматривал его изда­лека, опасаясь подводить «Набат» поближе. Мы боялись не взрыва или еще чего-то подобного. Не для того был оставлен он в Солнеч­ной системе. П. К. не был уверен, что большая масса «Набата» не окажет влияния на курс спутника и тот станет неуловимым даже для своих хозяев. Решили отправиться к спутнику на «Скакунке». Тут наши мнения не расходились. А вот кому лететь — спорили долго.

Я настаивал, что П. К. должен остаться на корабле, так как, если что-то случится со мной, он сможет привести «Набат» к Зем­ле. П. К. не соглашался, доказывал, что с Вундеркиндом, а также с помощью земных операторов я отлично справлюсь с управлениемкораблем, даже если С. В. не проснется. Сдался я только тогда, ког­да П. К. сказал, что он сможет больше увидеть и понять. Я еще для приличия упрямился, думая, что все равно, если понадобится помощь, — прилечу. Я даже тайно от П. К. второй «Скакунок» под­готовил. К счастью, ничего непредвиденного не произошло.

За П. К. я наблюдал по телевизору, он старался не пропустить ни одной мелочи, обо всем рассказывал.

Маленький, как шлюпка рядом с океанским лайнером, «Ска­кунок» покружил вокруг спутника, а потом скромно приткнулся к борту, вдоль которого вроде бы специально для нас расположи­лась своеобразная терраса с перилами. П. К. пришвартовал ра­кетоплан к перилам и перебрался на галерею. Он вел себя смело и в то же время осмотрительно. Я не смог бы так. Чужой спутник, под ногами бездна. Мне даже отсюда смотреть было страшнова­то, не то что самому лазить. А П. К. нипочем.

Ни люков, ни иллюминаторов на станции-спутнике не было. Но ее хозяева как-то проникали внутрь! П. К. осторожно двигался вдоль борта, ведя рукой в эластичной перчатке по гладкому кор­пусу. Что-то он все-таки, видимо, задел, так как один из секторов станции-спутника вдруг вспыхнул, облив П. К. потоком света. П. К. застыл от неожиданности. Потом быстро пошел к освещен­ному сектору.

— Вас изучают, Павел Константинович, — подсказал я.

— И фотографируют, — согласился он. — Через много веков меня будут рассматривать где-нибудь в другой галактике.

Вот таким — веселым, остроумным — П. К. мне больше всего нравится. У меня исчезли даже остатки сожаления, что полетел он, а не я.

Не успели мы перекинуться этими словами, как свет погас. Зато в эфире послышалось что-то постороннее. Это продолжа­лось минут десять, а потом все стихло. Конечно, мы записали эти то ли помехи, то ли сигналы станции. Но что это означало, разо­браться не смогли.

П. К. несколько раз прошел по тому месту, на котором его за­стал свет спутника. Закинув трос, залез на верх цилиндра. На­прасно. Спутник больше не подавал признаков жизни.

— Буду возвращаться, — сказал П. К.

Мне показалось, что он пробыл там очень мало для того, что­бы что-то найти. Но П. К. не согласился.

— Прилечу через земные сутки. Дадим время автоматам стан­ции, если они есть, оценить ситуацию.

В тот день мы долго исследовали, прослушивали запись зву­ков, возникших в эфире, давали задания ЭВМ, Вундеркинду, короче говоря, загрузили все имеющиеся мозги. Однако к рас­шифровке звуков не приблизились ни на шаг. Почему я уверен­но написал «расшифровке»? Чувствовалась в звуках, пойманных нами, система, слаженность. Подождем еще сутки!

14 февраля. Если бы не совсем реалистичные съемки и не слишком убедительные записи, которые у нас остались, навер­ное, сейчас, удалившись от искусственного спутника на мил­лионы километров, мы думали бы, что нам все это привиде­лось.

Наутро, после первой вылазки П. К. на инопланетную стан­цию, «Скакунок» снова покинул «Набат». П. К. теперь вел ко­рабль уверенно. Он сразу причалил к тому месту, где его пребы­вание вызвало определенную реакцию у механизмов спутника. Вновь вспыхнул свет, яркий, голубой. Вспыхнул на мгновение, словно проверяя, тот ли это посетитель, что был вчера, и, удов­летворившись, погас. А в следующем секторе блеснул новый огонек, маленький и ослепительно-белый. П. К. неторопливо (как хватило выдержки!) направился к нему. И он, и я думали, что вот сейчас откроются какие-либо двери.

П. К. долго простоял под этим фонарем. Ни дверь не открылась, ни окно. Хозяева станции были, похоже, слишком недоверчивыми существами. А может, мы чего-то не поняли? Чувствуя жгучую обиду, П. К. опустился на настил галереи. Позже он говорил, что хотел обду­мать, не попробовать ли разрезать корпус станции и таким образом заглянуть внутрь. Наверное, он этого не сделал бы, но и его понять можно — быть от тайны на расстоянии вытянутой руки и уйти ни с чем... И в самый напряженный момент хозяева будто почувство­вали свою вину. Глухой эфир ожил. Передача не могла быть адре­сована не нам, все очень совпадает. Трудно словами передать, что мы услышали, потому что, конечно, не родной язык звучал в эфире. На чужой волне, каким-то образом пойманной автоматами кораб­ля, мы услышали совершенно определенную передачу, с перерыва­ми, паузами. Скорее всего, это были неимоверно сжатые символы, потом мы проверим это, пустив запись с меньшей скоростью.

Передача продолжалась ровно полчаса. Когда она закончи­лась, погас и огонек.

П. К. не оставлял спутник. Да и кого бы это не убедило? Но он ждал повторения. И не ошибся. Через пятнадцать минут огонек засветился белой звездочкой. Мы записали новую передачу. Она повторяла предыдущую точнейшим образом.

В тот же день на Землю понеслось наше сообщение. Ответ Кос­мического центра обрадовал. На Марсе уцалось захватить и удер­жать в ловушках частицы излучения маяка. Специалисты изучили их, и сейчас медики гарантировали, что вылечить С. В. можно. А нам был дан приказ возвращаться. Центр отмечал, что экипаж «Набата» свою задачу выполнил. Записанное нами послание ино­планетян очень сложное и пока расшифровке не поддается, тем более, было сказано в приказе, не сможем этого сделать мы. Нам запретили вторжение силой в станцию-спутник. Это и опасно, и может вообще нанести непоправимый вред будущему контакту. С Земли к Плутону направляются нам на смену два корабля класса «Набат». Мы с ними встретимся в пространстве между Марсом и Юпитером.

Нужно собраться в дорогу. Однако вместо радости я почув­ствовал досаду. И П. К., прочитав телеграмму руководителя по­лета. как-то нахмурился, сделался задумчивым.

Мне казалось, что я понимаю, почему приказ возвращаться не вызвал у П. К. энтузиазма. Спутник нашли мы, а настоящие, конкретные исследования этого творения чужого ума, может, и сам контакт осуществят другие. Согласитесь, это несправедливо. Обидно даже мне, хотя мой личный вклад в данном случае совсем незначительный. Не то что П. К., которому принадлежит главная заслуга в этом крупнейшем открытии. Я посочувствовал ему.

П. К. улыбнулся и произнес:

— Само собой.

Он вроде бы и соглашался со мной, и вместе с тем думал о дру­гом, похоже, весьма далеком. Он был таким молчаливым и сосре­доточенным, каким я редко когда видел его. Где же он витал в мыс­лях? На встреченном нами спутнике, на планете, откуда прибыли когда-то в Солнечную систему его творцы? Впрочем, если так, то в этом ничего удивительного нет. Я тоже ни на миг не забываю, что рядом с «Набатом» плывет загадочное космическое тело искусст­венного происхождения. Стоит представить себе этот огромный обрубленный цилиндр, как по спине начинают бегать мурашки.

Пока я размышлял. П. К. на минутку словно опустился на зем­лю, ну, на пол в наших обстоятельствах.

— Степана Васильевича мы должны вовремя доставить, так что не будем сетовать на судьбу, она и так была с нами щедрой, — сказал П. К. — Ведь все сразу не ухватишь, Витя.

— Но и оставлять то, что потом вдруг не поднимешь, тоже нельзя. — Я имел право так возражать: за жизнь С. В. уже можно было не тревожиться.

П. К. промолчал, снова став задумчивым, и отошел к широко­му, на полстены, открытому иллюминатору, за которым в черной бездне светили звезды.

Смотрел я на П. К. и удивлялся несвойственной ему инертнос­ти. Возвращение домой, какие бы умные автоматы у нас ни были, требует активной деятельности экипажа. Так что, если у моего старшего товарища нет настроения или силы работать, я должен взять инициативу в свои руки. Я наклонился над пультом и начал давать нужные команды корабельной ЭВМ. И вдруг П. К., не обо­рачиваясь, попросил:

— Сделай поправку, Витя, мы задержимся.

Зачем эта задержка, я не понял. Но распоряжения капитана не оспариваются. И я послал сообщение в Космический центр.

15 февраля. Оставив вчера меня в рубке, П. К. позвал Вундеркин­да. Он наговорил роботу уйму цифр, а потом пошел в свою каюту.

— Три часа на сон, — предупредил он, словно я собирался разбудить его раньше.

После последнего посещения П. К. спутника прошел трид­цать один час. Мне это не говорило ничего. Но П. К. неожиданно объявил, что полетит туда еще раз. На мой немой вопрос сказал озабоченно:

— Доказать не могу, но, похоже, восстановить заочный кон­такт можно ровно, — он посмотрел на хронометр, — через пять часов семнадцать минут сорок две секунды.

— Какая точность! — поддел я, хотя П. К., конечно, ничего не делал просто так.

А вскоре на экране я увидел, как «Скакунок» осторожно при­стает к спутнику, как П. К. медленно выбирается из ракетоплана и, помахивая руками, плывет, словно в земном бассейне, вдоль черного и сегодня почему-то грозного цилиндра. Остановился П. К. на том самом месте, где и раньше, и осмотрелся. Ждет его там кто-то! Все, что имелось, хозяева спутника, если, конечно, их сигналы предназначались нам, сказали уже.

Кажется, я смотрел не очень напряженно, но вдруг в глазах слов­но потемнело: и «Скакунок», и П. К., и сам цилиндр начали окуты­ваться каким-то туманом. Пока протирал глаза, их совсем не стало видно. Испортился телеприемник? Лихорадочно нажимаю клавиши основной и запасной систем. А на экране вместо изображения спут­ника темнеет густое непрозрачное пятно. ЭВМ сразу выдала, что его размеры увеличивались, охватив окрестности спутника.

Несколько мгновений я тупо смотрел на телеэкран, потом спохватился: взрыв!

Я уже держал в руках скафандр, чтобы броситься выручать то­варища, и в этот момент по внутренней связи прозвучало: «Стажер Виктор, ты управляешь кораблем». Оглянулся. В дверях эллинга стоял Вундеркинд. Мне бы его заботы. Следуя инструкции, я дейст­вительно не имел права покидать «Набат». Но все равно я нарушил бы инструкцию, если бы вовремя не догадался, что сам робот до этого замечания не додумался бы. П. К., вероятно, предвидел нечто подобное и дал ему поручение опекать меня. Надежда, что все хо­рошо, была так велика, что я не выдержал и обессиленно опустил­ся на ступеньку трапа запасного ракетоплана.

Сколько просидел — не знаю. Опомнился только тогда, когда П. К. подал весть. Он возвращался.

19 февраля. Пишу честно: П. К. вновь ошеломил меня. Как тогда, когда угадал смысл марсианского маяка, что позволило найти в необъятном пространстве маленькую точку-спутник. И теперь ему пришло в голову сравнить принятые им в свое время сигналы с планеты созвездия Индейца и эти, с чужого спутника. Они оказались очень похожими. У П. К. уже были определенные соображения о той далекой планете, и теперь он смог вычислить, пользуясь записанными сигналами, время ее обращения вокругсвоего светила. П. К решил, что, может, это будет дополнитель­ным паролем для возможного контакта. Он прибыл на спутник ровно через сутки планеты созвездия Индейца. И автоматы спут­ника сделали еще одну попытку рассказать о своих хозяевах.

Чуть только П. К. оказался на площадке цилиндра, как, от­деляя его от космического пространства, выросла золотистая сферическая стена. И сразу вокруг что-то запело, заискрилось, переливаясь, затихая и разгораясь. Рассказывая об этом, П. К. жа­ловался, что у него не хватает слов, чтобы описать увиденное, передать свои чувства в тот момент. И я согласен с ним. Ведь, просматривая запись этой светозвуковой передачи, записанной на совершенной пленке, способной зафиксировать малейшие от­тенки, я также не могу описать свои впечатления, ощущения.

Как и предыдущие, эта передача повторилась дважды. К со­жалению, мы и ее не поняли. Однако, думаю, поймем. Сейчас надежд на расшифровку прибавилось. Так что П. К. недаром за­держал «Набат». И не имеет существенного значения, что, мо­жет, не мы, а другие прочтут то, что хотели сказать землянам ино­планетяне. Да и люди, зная адрес, уже сами могут что-то сказать космическим братьям по разуму.

А «Набат» лег на обратный курс.

К Земле лететь больше года. Сколько же всего я пробуду в пространстве? Но как бы ни было тяжело, я все равно вернусь в космос!