Последняя Фантазия XIII: Случившееся прежде

Часть V: Когда-то и где-то

Он не знал, сколь огромен мир.

Он думал, что знает. Что имеет представление об устройстве и облике мира.

Вокруг их родной деревни простирались бескрайние равнины, за ними до самых небес вздымались горы, а ещё дальше, за горами, расстилалось море. Говорили, что на море никогда не утихают бури, и любой корабль сразу же идёт ко дну.

«Но узнать о чём-то с чужих слов и увидеть что-то собственными глазами, — совершенно разные вещи».

В первый раз он услышал рассказ о мире вокруг, сидя на коленях у бабушки. Малышу всё это казалось волшебной сказкой о страшных чудовищах.

— Я видела горы, подпирающие небеса, но никогда не видела моря и поэтому не знаю, какого оно цвета, как шумят его волны и как пахнет морской бриз. Я слышала о них от отца, а тот — от своего отца, — говорила бабушка, устремив взор вдаль.

— Но море видно с холма в деревне.

— Нет, это не море. Это просто озеро, которое все зовут морем, потому что оно очень большое. Если бы море было так близко, мы не смогли бы здесь жить. Хотя давным-давно и на морском побережье бывали селения.

Те древние люди могли промышлять рыбалкой, собиранием моллюсков и водорослей. Жизнь на побережье походила на жизнь около огромного склада продовольствия. Но когда морские воды стали ядовиты для живых созданий, люди покинули свои прибрежные селения и больше не приближались к морям. От воды поднимались ядовитые испарения, которые переносились с ветрами и убивали всё живое на своём пути.

— Страшная штука это море.

— Да. Но я хотела бы хоть раз увидеть его.

— Даже если можешь умереть там от простого ветерка?

Бабушка удивлённо воззрилась на него и рассмеялась:

— Этот ветер не убивает сразу. Говорят, если жить рядом с морем и каждый день дышать этим ветром, то заболеешь. И как бы сильно люди ни боялись чего-то, любопытство не даст им покоя, пока они хоть одним глазком не увидят это.

— А все говорят, что нельзя ходить туда, где опасно.

— Конечно, такому малышу, как ты, действительно не стоит этого делать. Но бабушка-то взрослая, старше всех в деревне. Вот и хочется ей перед смертью и то повидать, и на это поглядеть.

Слова «перед смертью» звучали зловеще, и ему захотелось плакать. Три дня назад у них были похороны — хоронили селянина куда моложе его бабушки. А ещё за несколько дней до этого при родах скончалась молодая мать, и ребёнка тоже спасти не сумели.

Увы, часто матери расставались с жизнью, даря её своим детям. Даже если роды проходили успешно, они теряли силы, здоровье их слабело, и многим из них не суждено было увидеть, как растут их дети. Рождение одного означало смерть другого, и к тому же не было гарантии, что ребёнок выживет тоже. Поэтому те, кто смог наблюдать за взрослением своих детей, были настоящими счастливцами. Только самые удачливые семьи получали шанс растить больше одного ребёнка, а уж возможность дожить до столь преклонных лет, как бабушка, иначе как чудом и не назовёшь.

— Я не хочу, чтобы ты умирала, — сказал он и не смог сдержать слёз от охватившей его горечи. Мама его умерла вскоре после родов, а до этого его отец ушёл на охоту и не вернулся.

— Прости. Не стоило мне так говорить, — ласково произнесла бабушка, но он лишь сильнее расплакался. — Не плачь. Бабушка постарается прожить подольше, чтобы увидеть, как ты станешь настоящим охотником.

Он хотел попросить её пообещать ему это, но из-за рыданий не смог произнести ни слова.

Поначалу он просто шёл куда глаза глядят. «Вперед. Только вперёд. Как можно дальше», — повторял он про себя как заклинание, потому что не хотел думать ни о чём другом, шагая через равнину. Он шёл и шёл, но пейзаж вокруг не менялся. Свинцовые тучи, белая пустошь и чёрные горы. На этом унылом фоне даже монстры смотрелись ярко.

Давным-давно, когда существовало огромное жилое пространство под названием Кокон, в мире было куда больше красок. Землю покрывали зелёная трава и яркие цветы, а небо часто меняло свой цвет, и тогда, говорят, горы и моря тоже следовали его примеру.

Когда Кокон исчез с небес, мир утратил свои краски. Но это была не единственная потеря: было утрачено огромное число жизней — людей, животных, монстров и даже растений. В Коконе жили десятки миллионов человек и высилось великое множество разнообразных строений — и вся эта громада в одночасье рухнула, расколовшись сама и обратив в пыль кристальную колонну, на которой покоилась. Её падение разрушило многие жилые области на поверхности, унеся множество жизней.

Но были те, кто сумел спастись из катаклизма, а жившие у моря избегли гибели, потому что от места падения их отделяло огромное расстояние. Если бы просто каменная глыба рухнула на незаселённые пустоши, то судьба человечества сложилась бы иначе, но пало именно жилое пространство. А раз там жили люди, то были там и отходы, причём далеко не безвредные, в особенности производимые энергостанциями и заводами. То же касалось и жилых областей, на которые рухнул Кокон. В результате огромная территория вокруг места падения оказалась совершенно непригодной для обитания из-за невероятного количества разлившихся там непереработанных опасных отходов.

Выжившие начали сражаться за те немногие клочки земли, где ещё можно было жить и вести хозяйство. По-хорошему, людям следовало бы сплотиться, чтобы уберечь оставшиеся плодородные участки, но они выбрали противостояние друг другу. Все они думали лишь о том, как бы обеспечить собственное выживание, не заботясь о других и о будущем.

Это унесло ещё больше жизней. Комплексы для жизнеобеспечения были разрушены и заброшены, и из-за этого вредоносные вещества осели в почву, сделав последние клочки земли непригодными ни для чего. Исчезли дикие звери и птицы, увяли фруктовые деревья и трава на пастбищах для скота. Оставалась лишь похожая на мох растительность.

— Вот что происходило сто лет после падения Кокона, — сказала бабушка и закашлялась.

— С тобой всё хорошо? Иди, приляг.

— И правда, наставница. У вас же был жар позавчера, вам нужно отдохнуть.

В последнее время бабушка плохо себя чувствовала. Но сегодня ей было получше, и она решила возобновить занятия в своей крохотной «школе», где было всего четыре ученика и одна учительница.

Когда бабушка была молода, то и детей было много, и иногда она обучала даже несколько десятков учеников разом. Она жила на границе двух обитаемых областей, и учиться к ней приходили дети из обеих.

Когда бабушка только-только вышла замуж за дедушку, из окрестностей исчезли звери, служившие основным источником пропитания. Это место находилось довольно далеко от моря, но похоже, что загрязнение добралось и туда. Люди покинули эту область в поисках нового жилья подальше от моря и места падения. Именно во время этого странствия бабушка и видела горы, что подпирают небеса.

Когда племя осело, бабушка родила мальчика, а ещё два года спустя — девочку, но та умерла, даже не научившись ходить. Вскоре дичь перевелась и здесь, и людям пришлось вновь выступать в путь. В этом странствии погиб его дедушка. Рассказывали, что он до последнего сдерживал натиск монстров, давая своему народу шанс спастись.

Наконец, они добрались до места, где сейчас стоит их селение. Но не прошло и нескольких лет, как в окрестных пределах зверьё перевелось. Однако больше не было мест, куда можно было бы переселиться, и людям осталось лишь охотиться на монстров.

Жизням людей и животных угрожали не только ядовитые вещества, оказавшиеся в воздухе при падении Кокона. С каждым вдохом в лёгкие могли попасть мельчайшие кристаллические крупицы, которые при накоплении приводили к серьёзной болезни. Если бы ещё работали больницы, с этим можно бы было бороться, но сейчас не осталось даже толковых лекарств, поэтому люди могли лишь сопереживать больным и давать им отлежаться. Потому-то дети и советовали бабушке отдохнуть, ведь иного способа лечения они просто не знали.

— Со мной всё хорошо. Спасибо, что беспокоитесь. Но давайте продолжим занятие. Надо учиться, пока есть такая возможность.

Когда позволяла погода, взрослые всегда уходили на охоту. Целый день дома могли провести лишь совсем маленькие дети или больные.

— Древние люди были такие дураки.

— Ага. Они выжили, и даже хорошая земля у них была, а они взяли и всё испортили.

— Им надо было всякие плохие отходы куда-нибудь в другое место убрать до того, как Кокон упал.

— И заранее снести селения, которые стояли прямо под Коконом, и переселиться в другое место.

Когда четверо детей выпалили всё это, бабушка только покачала головой.

— Мы знаем, что произошло, потому и можем так говорить. А тогда люди не знали точно, когда Кокон может рухнуть. Кто согласится покинуть свой дом, если ему скажут: «Может случиться беда, поэтому мы должны снести ваши дома, так что ищите новое жилище»?

Дети помолчали и загомонили снова.

— Но они же точно знали, что беда непременно случится, и всё равно ничего не сделали. Ну не дураки ли?

— И из-за этих дураков теперь страдаем мы!

— Да, это просто бесит!

— Может, вы и правы, — отвечала бабушка с улыбкой, но сейчас он не мог припомнить выражение её лица, как ни старался. Улыбнулась ли они снисходительно, сознавая их детскую наивность, или же печально?

Как бы то ни было, это был её последний урок. На следующий день погода улучшилась, и дети вместе со взрослыми поспешили на охоту. Если они были достаточно взрослыми, чтобы учиться, то и охотиться могли. А после, когда погода испортилась снова, и охоту пришлось прервать, бабушка уже не могла подняться с постели.

Тогда он был уже достаточно взрослым и не плакал со словами «Я не хочу, чтобы ты умирала». Став охотником, он видел смерти и людей, и монстров. Он осознал, что люди куда слабее монстров и умирают с пугающей лёгкостью. Он видел, как умирают взрослые и как умирают дети. Умирают, даже не желая умирать, даже отчаянно пытаясь выжить.

Он понимал это, он не мог принять. Пусть бабушка и прожила гораздо дольше других, не было причин ей просто взять и умереть.

— Я ещё не опытный охотник, бабушка. Помнишь, ты же обещала, что постараешься дожить до дня, когда я стану настоящим охотником.

В ответ ему прозвучало лишь едва слышное хриплое «Прости…». Многие люди погибали не только в лапах монстров, но и от болезней, и он до ужаса чётко понимал, сколько осталось его бабушке. Он уже горько сожалел, что сказал такое, но было поздно. Но он всё ещё оставался в том возрасте, когда это было простительно.

— Люди умирают по-настоящему, лишь когда исчезают из памяти других. А пока хоть один человек помнит о них, они будут жить. Поэтому не забывай. Ни обо мне, ни о других.

Словно истратив все силы на эти слова, его бабушка погрузилась в сон и больше уже не проснулась.

Когда он ещё мог сосчитать проведённые в дороге дни, он набрёл на руины деревушки. Прикинув время в пути, он предположил, что это деревня, где родился его отец.

Заметив вдали уцелевшее здание, он преисполнился надежды на то, что в нём кто-то ещё жил, или же, возможно, там нашёл приют от дождя какой-нибудь странник. Но потом он разглядел, что здание совсем обветшало, и к нему и приближаться-то небезопасно, не говорят уже о том, чтобы остаться на ночлег.

Он тщательно осмотрел развалины, надеясь отыскать останки дома, в котором жили его дедушка, бабушка и отец, но безрезультатно. Единственное, что он обнаружил — старый колодец ещё не пересох, и в нём была вода.

Речную воду он пить не решался, поэтому весьма обрадовался воде колодезной. Тем не менее, он убил хелицерату, опалил до черноты её лапки и истолок в порошок, который высыпал в сосуд с водой, хорошенько перемешал и оставил на ночь, зная, что ядовитые вещества опустятся вместе с порошком на дно, а сверху останется чистая вода, пригодная для питья. Конечно, наверняка существуют яды, на которые порошок воздействия не окажет, так что нельзя говорить о полной безопасности, но даже такие меры предосторожности были лучше, чем ничего.

Даже оставшись в одиночестве, он был преисполнен решимости выжить. Какая-то часть его призывала сдаться и опустить руки, но он не позволял ей взять верх.

«Богиня откроет врата пред теми, кто не сдаётся».

Он не помнил, кто научил его этим словам. А может, никто специально его не учил, и он сам запомнил их, потому что на опасной охоте они часто звучали. Если на охоте кто-то один опустит руки, в опасности окажутся все остальные, поэтому первое, чему взрослые учили детей, было не сдаваться. Во что бы то ни стало старайся выжить, иначе монстров не одолеешь.

Сознавая, что пребывают в опустошённом гибнущем мире, они, тем не менее, отчаянно пытались выжить. Дай слабину — и смерть тут же тебя нагонит. Только больные имели право на слабость и отчаяние, потому что болезнь по сути равнялась смерти.

— Говорят, давным-давно люди от болезней не умирали.

— Знаю. Потому что были те, кто умел лечить.

— Да, хорошо им было, древним людям.

— Хотел бы я родиться триста лет назад.

Дети часто болтали на тему «вот бы родиться в другое время».

— Почему триста?

— Наставница рассказывала, что именно тогда был построен самый большой город в истории. А это значит, что тогда было много людей. Хочу жить там, где много людей.

— А я хотел бы жить двести лет назад.

— Сразу после того, как упал Кокон?

— Вот именно. Я бы как следует врезал всем тем дуракам, которые в такое время решили воевать.

— Но ведь мы говорим не о том, чтобы переместиться во времени, а о том, чтобы родиться в то время. Если бы ты родился тогда, то не знал бы, какие беды принесёт война.

— А вот и знал бы. Я бы точно обо всём догадался. А кто не догадался бы, тот совсем дурак.

— Что-то сомневаюсь.

— А я бы хотела ещё дальше оказаться. Лет на семьсот раньше.

— До Дня Рагнарока? Это когда Кокон и Гран Пульс ещё воевали друг с другом?

— Да, была война, и Кокону суждено было пасть, но дочери богини спасти его. Хорошо бы оказаться в эпохе, когда тебе приходят на выручку в беде.

— Тогда, может, лучше оказаться в том времени, когда город Падра ещё стоял?

— Но ведь и Падра была разрушена войной.

— Люди только и делали, что воевали. Какие же они дураки.

Они говорили о городах и событиях прошлого, потому что не хотели забыть о них. А если позабудут, то во всём мире не останется никого, кто помнил бы историю человечества. Многие знания и так уже были безвозвратно утрачены.

И когда умерла его бабушка, их единственная учительница, не осталось никого, кто передавал бы им знания о прошлом. Они знали лишь то, что успели запомнить, потому и не желали утрачивать эти знания. Именно поэтому они, наследники старейшего племени, оставались живы до самого конца, ведь им была назначена миссия сохранить то знание, что передавалось из поколения в поколение с древнейших времен. Если все будут помнить о том, чему их учили, то это знание будет жить. Неважно, будут ли они живы сами, они смогут оставить знание, которое возможно будет передать следующему, даже если этот следующий никогда не родится.

Он покинул руины селения, в котором родился его отец, и продолжил путь. Он думал, что идя вдоль чёрных гор, достигнет деревни, в которой родилась и выросла его бабушка, но так и не сумел разыскать её. У него не было карты, так что вполне могло быть, что он просто шагал в неверном направлении. А может, за это время от деревни попросту не осталось даже руин.

Он шёл и шёл вперёд, а вокруг расстилалась лишь белая пустыня кристальной пыли. Не знай он, что именно она — причина неизлечимых недугов, то нашёл бы окружающий пейзаж вполне красивым.

Здесь он впервые увидел барханы. Кристаллическая пыль начала скапливаться и близ его деревни, но её было недостаточно, чтобы именоваться пустыней, и она была смешана с камнями и песком. Возможно, дело было в направлении ветра и форме ландшафта, ведь хоть он и слышал о пустынных барханах, никогда не видел их близ селения.

Увидев барханы, он впервые осознал, что услышать о чём-то и увидеть воочию — действительно совершенно разные вещи. Не зная о них, он бы даже не догадался, что это барханы, а посчитал бы их нарисованными кем-то странными узорами и потратил бы уйму времени, пытаясь в них разобраться. Точнее, он хотел верить, что узоры кем-то нарисованы, хотел надеяться, что где-то ещё остались люди, и он сможет с ними встретиться.

Но знание порой может стать безжалостным молотом, сокрушающим последнюю надежду. Наверное, поэтому людям не дано знать будущее. Они думают, что, зная будущее, смогли бы сделать самый верный выбор и не сожалеть ни о чём. Но это всё как раз потому, что будущее им не ведомо. Зная наперёд всё, что должно случиться, они бы лишили себя надежд и ожиданий. Это знание стало бы цепями и путами.

И всё равно люди хотели знать будущее. Он много раз слышал, как люди сокрушались, что им не дано узнать, что несёт завтрашний день.

«Ну зачем я с ним поругался… Если б знал, что так всё обернётся, я бы всегда его слушался! А теперь мы никогда уже не помиримся…»

Один из его товарищей потерял отца. Он был единственным, у кого в живых оставался один из родителей, и отец его попадал в категорию долгожителей. Он ещё смог бы принять смерть отца, если бы тот был болен, но его отец погиб внезапно, сорвавшись в ущелье. В то утро они, должно быть, поругались из-за какого-то пустяка, а помириться им было уже не суждено. Никто не пытался утешать его, потому что никакие слова не смогли бы унять терзавшие его горечь и сожаление.

Никто не поручится, что завтрашний день ты встретишь с теми же, кто рядом с тобой сегодня. Твоего друга, что с улыбкой отправляется в дорогу вместе с тобой, на обратном пути уже может не быть рядом. То же касается и тебя самого. В этом мире смерть не делает скидок и не различает возрастов, потому ничего удивительного, если однажды рядом с тобой кого-то не станет.

Кроме барханов в белой пустыне он больше не увидел ничего нового. Мир был настолько однообразен, что не верилось, будто когда-то можно было увидеть разнообразные пейзажи и для этого не требовалось долго искать. Конечно, нельзя сказать, что изменений не было никаких вовсе. Число монстров заметно уменьшилось. Мелкие монстры перестали попадаться вовсе, и ему приходилось охотиться на более крупных. От самых крупных монстров он убегал прежде, чем те успевали его заметить. Конечно, он смог бы одолеть их в одиночку, но оставлять гнить столько с таким трудом добытого мяса было бы слишком расточительно.

Он узнал, что охота в группе и охота в одиночку разнились куда значительней, чем, скажем, охота вдесятером и охота впятером, где просто немного менялся уровень сложности. Если оставалось лишнее мясо, его засушивали, а когда запасы кончались — снова выходили на охоту, и так раз за разом.

Но охота стала становиться всё сложнее и сложнее всякий раз, когда они теряли ещё одного.

— Да уж, тяжело без него.

— Он лучше всех находил их слабые места.

— Ага, с ним охота шла куда веселей.

Сначала были такие разговоры, но со временем прекратились и они, и он начал охотиться самостоятельно. Но, возвращаясь с охоты, он не чувствовал себя одиноко, потому что были те, кто ждал его возвращения и встречал с улыбкой.

Она — младше него на три года — стала первой незнакомкой, им встреченной. До этого он знал всех без исключения жителей селения, потому, что все они родились раньше него. Возможно, поэтому он помнил тот день, когда родилась она, хоть ему и было тогда всего три года.

— Это действительно она.

— Да, это тот самый взгляд.

— Подумать только, она почтила нас своим рождением в такое время.

Многие взрослые преисполнились облегчения, чего нельзя было сказать о её матери. Ему это казалось несколько странным.

В последующие годы дети иногда рождались, но все они умирали ещё до того, как начинали говорить. А потом и вовсе перестали рождаться. С тех пор она оставалась самой младшей девочкой в деревне.

Её, весёлую и улыбчивую, любили все без исключения селяне. Они шутили с ней, а она смеялась, и они делали всё, чтобы она была счастлива. Все заботились о ней, стремились защитить её и оградить от бед. И его умирающие товарищи тревожились именно о ней. Перед смертью его старшие товарищи обязательно говорили «Позаботься о ней». Смог бы он сказать то же, если бы ему пришлось умирать? А кто защитил бы её после его смерти? Подобные размышления давили на него и вгоняли в тоску.

Что, если она умрёт раньше него?

Думать об этом было страшнее всего.

Он уже не знал, сколько дней провёл в пути. Вокруг насколько хватало глаз расстилалась белая пустыня, в которой не то что развалин, даже камней не попадалось. Что уж говорить о ком-нибудь живом.

Отчаявшись обнаружить что-либо в пустыне, он свернул к чёрной горной гряде. Он не знал, обитает ли кто в тех пределах, но даже если и нет, возможно, он встретит кого-то по ту сторону гор. Возможно, они не встретились до сих пор потому, что горы мешали им, и, перебравшись через хребты, он обнаружит селение.

Даже если там не окажется людей, он может встретить фал'Си. Сам он фал'Си никогда не видел, но знал о них. Они — могущественные создания, которые обращают людей в эл'Си и возлагают на них миссии. Он надеялся, что, повстречав фал'Си, попросит того обратить его в эл'Си и дать ему миссию — отыскать тех, кто ещё жив. И, быть может, фал'Си наделит его могуществом, чтобы исполнить эту миссию.

Рассказывали, что если эл'Си не сумеет исполнить свою миссию, то обратится в монстра-шигай, но такая участь его не пугала. Если ему суждено умереть в одиночестве, то не важно, умрёт он человеком или же монстром. Или же, раз он собирается просить о превращении в эл'Си, уже смирившись с мыслью об обращении в шигай, неплохо было бы попросить какую-нибудь более глобальную миссию. Например, предотвратить окончательное вымирание человеческой расы, или что-нибудь в этом роде.

Наверное, неплохо будет изменить несколько столетий, последовавших за падением Кокона. Быть может, печальный исход изменится, если люди прекратят сражаться и сплотятся вместе тогда, когда ещё оставалась пригодная для возделывания земля. Он слышал, что в то время ещё оставались несколько работающих заводов, и следовало бы использовать их не для создания оружия, а для разработки средств пресечения распространения заражения или проведения исследований по очистке морских вод.

А ещё лучше было бы переместиться в эпоху до падения Кокона, чтобы подготовиться к этому — загодя эвакуировать население из Кокона и с прилегающих территорий Пульса. Нет, он переместится ещё в более раннюю эпоху, когда ещё не было кристальной колонны. Ведь если не будет её, не появится и белая пустыня. А если не будет кристаллической пыли, то люди не станут умирать от болезней.

Если уж на то пошло, то отправляться ему следует во время, когда День Рагнарока ещё не наступил. Если он сумеет изменить те события, сейчас мир будет совсем другим. Небеса будут синими, а равнины зелёными, и кругом будет множество людей и зверей. Все будут улыбаться друг другу и жить одной семьёй.

«Это было бы чудом», — подумалось ему. Его бабушку, прожившую на свете куда дольше других, называли удивительным, чудесным человеком, но истинное чудо кроется в ином. Это должно быть что-то такое глобальное, что покажется поистине невероятным.

По силам ли окажется фал'Си возложить на него такую чудесную миссию? Скорее всего, нет. Чудеса — это удел богини Этро.

— Богиня откроет врата пред теми, кто не сдаётся, — произнёс он и умолк, удивлённый, настолько хрипло звучал его голос. Он не знал, что происходило с его голосом, потому что не говорил ни с кем с тех самых пор, как выступил в путь.

— Я и правда… остался один.

До ухода из деревни их было двое, но в путь он отправился, оставшись один. Он не хотел жить в деревне в одиночестве. Если бы он остался там, где вырос и где всё ему знакомо, его бы снедали воспоминания об умерших товарищах и о драгоценной девочке, которую он утратил последней.

Рядом с ней он не печалился, даже вспоминая об ушедших товарищах. Они разговаривали, делясь печалями и горестями, вспоминая прошлое, и в такие минуты он чувствовал, будто товарищи его находятся рядом.

«Люди умирают по-настоящему, лишь когда исчезают из памяти других. А пока хоть один человек помнит о них, они будут жить».

Лишь сейчас понял он значение тех слов бабушки. Именно затем, чтобы не забыть ни о ком, он постоянно упоминал о них в разговорах. Он делал это столь часто, что это вошло у него в привычку. Он вспоминал самые, казалось бы, незначительные эпизоды и непременно озвучивал их.

Когда девочка умерла, и он остался один, боль от воспоминаний стала невыносима. Одно лишь воспоминание о её улыбке грозило в клочья разорвать его несчастное сердце. Не в силах больше выносить это, он бежал из деревни. Он шёл вперед, будто пытаясь уйти от чего-то. Нет, не шёл — бежал. Он бежал, пока не сбивалось дыхание, затем останавливался ненадолго и бежал дальше, пока солнце не скрылось за горизонтом. Тогда он рухнул на землю и тут же уснул, а когда проснулся, то поднялся на ноги и снова побежал вперёд.

Лишь спустя несколько дней непрерывного бега он смог перейти на шаг и мало-помалу успокоиться. И первое, что он вспомнил, придя в себя, были им же некогда сказанные слова: «Давай пойдём и посмотрим. Где-то наверняка живут множество людей».

Он совершенно позабыл об этом, потому что это воскрешало в памяти то, о чём он не хотел вспоминать. Поэтому он выбросил из головы всё, что было с этими словами связано. Их следовало бы вспомнить раньше.

Где-то ещё есть живые люди. Лучик света коснулся сердца его, очернённого печалью и гневом.

Да, он непременно отыщет их.

Ему казалось, что горы — всего лишь большие утесы и ущелья вроде тех, что были рядом с селением, однако вблизи они оказались совсем иными. Издали поверхность горы казалась ровной, но на самом деле была нагромождением камней столь огромных, что руками обхватить невозможно.

Неудивительно, что раньше никто не попытался перебраться через горы. Было тяжело идти, утопая в песке, но взбираться по грудам камней — куда труднее. Перебираться с одного на другой было не так сложно, но попадались обманчиво-устойчивые валуны, которые норовили опрокинуться от одного прикосновения или вовсе раскрошиться под ногами.

Но это давало ему надежду. Земли по ту сторону гор лежали у моря и потому были непригодны для обитания. Никто не приходил из-за хребтов, потому что попросту некому было это сделать, — так он думал. Но вполне возможно, что дело было в другом, и никто не пытался перебраться через горы, потому что это было невероятно сложно. Если бы хоть кто-то из его товарищей ещё был жив, он сам наверняка не стал бы подвергать себя подобной опасности. Конечно, за горами могло и не оказаться людей, как говорила его бабушка, но это была лишь одна из вероятностей, ведь ещё никто не перебирался через горы, чтобы подтвердить это. А значит, он должен сам убедиться, увидев всё своими глазами. Пока есть надежда, есть и смысл это сделать.

Он взбирался вверх по камням, спускался по крутым склонам, а снова лез наверх. Из-за непривычки к скалолазанью и из-за изменчивой погоды он продвигался донельзя медленно. Он карабкался и карабкался, а вершину всё никак не мог увидеть.

Если он замечал монстра, то прятался и дожидался, когда тот уйдёт, потому что на горном склоне любая битва окончилась бы не в его пользу. Кроме того, ночи стали гораздо холоднее. Он укрывался за камнями и сворачивался в клубочек, но зубы его всё равно выбивали дробь, а после целой ночи в такой позе наутро сильно болели все суставы. Он уже жалел о столь импульсивно принятом решении, но прикинув, сколько времени потратил, чтобы взобраться сюда, отмёл мысль о возвращении вниз.

Вскоре у него закончился запас еды, но ему не попадались монстры, которых можно было бы прикончить без опасений за собственную жизнь. Большинство тварей были крылаты, и охотиться на них было невозможно. Ему едва хватало сил, чтобы не срываться в пропасть при подъёме. К счастью, он отыскал по пути родник, ведь иначе вряд ли сумел бы перебраться через горы. Порошок из лап хелицераты давно закончился, и он просто припал губами к воде. Но то ли вода оказалась плохой, то ли стелившийся в горах туман был ядовит, но приближаясь к вершине, он начал ощущать резкую головную боль. Даже короткие дистанции давались ему с трудом, дыхание сбивалось, и ему приходилось часто останавливаться на отдых. Он знал, что вершина близка, но ноги не желали его слушаться. Возможно, сил больше не осталось потому, что он давно уже ничего не ел. Он чувствовал себя столь дурно, что даже воду больше пить не мог, но всё равно упрямо продолжал ползти вперёд, отчаянно надеясь встретить хотя бы одного живого человека. Или даже не встретить, а хотя бы узнать наверняка, что существуют ещё селения. С вершины горы он всяко их сможет разглядеть.

Практически ползком, но он достиг вершины. Туман рассеялся.

— Это… море…

Оно было тёмного цвета — ни зелёного, ни серого. Оно — простирающееся, насколько видит глаз и сливающееся с небесами, — было нисколько не красиво. И зачем бабушка его так стремилась увидеть море?

От подножия горы и до самой водной глади раскинулась дикая равнина. Он отчаянно всматривался вдаль, надеясь отыскать хоть какие-то следы, но вынужден был признать, что здесь царило ещё большее запустение, чем в его родных землях. Оставленная его бабушкой и дедушкой земля ничуть не отличалась от той безлюдной белой пустыни, через которую он прошёл.

«Нет, за горами ещё должен кто-то жить, там есть выжившие, это не напрасные надежды…»

Как он ни пытался отрицать, последние крупицы его надежд безжалостно разбивались в прах.

Он с самого начала должен был понять, что люди не могут жить около моря. Их селение простояло до самого конца благодаря тому, что от морских ветров его надёжно укрывали высокие горы. Его деревня стояла там, куда наконец добрались скитавшиеся в поисках спокойной жизни люди.

Нет, надежда была ещё жива. Даже если он действительно последний из живущих ныне людей, он должен просто отыскать того или то, что сможет изменить подобный исход. Он не вправе сдаться, ведь богиня открывает врата тем, кто не сдаётся. И он не остановится, пока врата не распахнутся перед ним.

Он не знал, по какому именно склону станет спускаться, но твёрдо решил, что пойдёт к морю. Он хотел отыскать чудо. Он не станет пытаться возродить умерших, но вместо этого изменит судьбу так, что смертей не случится изначально. А раз он жаждет чего-то настолько невероятного, то такое опасное путешествие для этого в самый раз. Быть может, эти необитаемые земли понемногу отнимают его собственную жизнь, но что с того? Он был готов умереть ради исполнения этого желания. Если для существования будущего, где будут живы его друзья и все остальные люди, ему придётся исчезнуть из этого мира и из людской памяти или даже отказаться от самого своего существования — он не стал бы возражать.

Преисполнившись уверенности, он поднялся на ноги и побрёл вниз по склону, стараясь не обращать внимания на дрожь в ногах. Головная боль и головокружение не отступали, и каждые несколько пройденных метров заставляли задыхаться. Он боялся, что в таком состоянии не сможет добраться до подножия горы, но не мог позволить себе слабость, ведь слабость духа зовёт слабость тела. Он не сдастся, пока богиня не откроет перед ним врата, и выживет вопреки всему.

Он решительно шагнул вперёд, но в тот же миг мир вокруг перевернулся, и на него обрушился сильнейший удар. Камень под его ногами раскололся. Он покатился вниз по склону, отчаянно и безуспешно пытаясь ухватиться за что-нибудь и остановить падение. Казалось, его тянет какая-то невидимая и неодолимая сила, и удары продолжают сыпаться со всех сторон.

Ему показалось, что сознание на миг оставило его, а открыв глаза, он увидел небо. Когда он попытался двинуть рукой, чтобы подняться, её пронзила сильнейшая боль. Он сжал зубы и почувствовал во рту вкус крови. Небо было необычно тёмным, и он даже испугался, что повредил глаза, но потом понял, что просто наступил вечер. Похоже, без сознания он пролежал довольно долго.

Правая рука двигалась нормально, но вот левая была сломана. Боль в ней сменилась онемением, и он не чувствовал её вовсе. Он посмотрел вверх, отметив, как далеко от него горная вершина, и содрогнулся, осознав, с какой огромной высоты упал. Переместив вес на правую ногу, он осторожно сел. Чтобы подняться, времени понадобилось куда больше. С каждым вдохом грудь и спину сводило болезненной судорогой. Он поднялся на ноги, но не сумел сделать и шага. Колени его подогнулись, и он снова рухнул на камни. Его терзала невыносимая боль, но он не мог выдавить даже стона.

«Я не могу умереть здесь, не встретив живых, не отыскав фал'Си. Я ещё не сделал того, ради чего отправился в путь!..»

Если он умрёт, то не останется никого, кто помнил бы о его товарищах, о его бабушке. И если исчезнет память о них, то на этот раз они умрут окончательно. И, самое страшное, умрёт и она, «самая младшая девочка», которую любили все в деревне; та, которая была ему дороже всех, тоже исчезнет.

— Нет…

«Я не хочу умирать. Я не сделал ничего, о чём просили меня друзья…»

— Почему я?.. Почему я… последний?..

Это было несправедливо. Древняя «Книга пророчеств», в которую он сумел заглянуть, явила ему голубые небеса и зелёные равнины. Он видел яркие цветы и множество детей. То была не сказка, но реальность. Было время, когда век людей был далеко не так короток.

Но почему им было суждено родиться в эту гибельную эпоху? Сколько раз слышал он исполненные горечи голоса, говорящие о том, что не хотят умирать? Сколько раз видел он, как люди страдают, и не могут даже сказать об этом вслух?

Он не стремился к какому-то особенному счастью. Ему вполне хватило бы того, что все смогут жить.

— Почему… это случилось… с нами?..

Он отчаянно цеплялся за угасающее сознание, чтобы не провалиться в забытье, ведь иначе он не сможет больше думать и попросту умрёт. Он ничего не видел, хотя солнце ещё не ушло за горизонт. Он чувствовал, как холодеют руки и ноги, и вспоминал, что точно так же тепло оставляло и её тело.

«Нет. Я не готов сдаться. Я не хочу умирать… вот так!..»

И в это мгновение даже сквозь сомкнутые веки он ощутил разлившийся вокруг свет, и его тело окутало тепло. Он из последних сил разлепил налитые свинцом веки, чтобы понять, что происходит.

В серых небесах ярко и мягко светилось нечто. Он знал, что это был за свет — она, видевшая это, рассказывала ему. Наконец-то богиня открыла перед ним врата. Он облегчённо вздохнул. Терзавшая его боль отступила, и неподвижная прежде левая рука снова слушалась его.

Теперь он сможет изменить судьбу и создать будущее, в котором люди не исчезнут, а продолжат жить. Он не упустит шанс, дарованный ему богиней.

Врата приближались, и ослепительное сияние полнило его взор. Он понял, что поднимается ко вратам. Он слышал голос богини и видел в том свете улыбающиеся лица своих друзей.

Ноэль Крайс улыбнулся в ответ и позволил неведомой силе втянуть его внутрь.