Последняя битва

КНИГА ПЕРВАЯ. ДНИ УНГАТТ-ТРАННА ИЛИ ДОРОТИ ПОКИДАЕТ ДОМ

Одиночество, дух безнадежности нависли над западным берегом дурными предзнаменованиями, бросая отблески на сушу, море и гору Саламандастрон. И никто не ведал, откуда взялось это гнетущее, подавляющее душу настроение.

Бледная луна бросала неровный свет на поверхность моря, пятнала верхушки волн холодным серебром. На берег неумолимой чередой обрушивались волны прибоя, утомленные путешествием от дальних краешков земли. Над линией прибоя порывы ветра несли сухой песок, бросая его на утесы, заставляя каждую песчинку петь свою тонкую песенку, вливающуюся в хор волн темного океана.

В помещении, из которого открывался этот безрадостный вид, лорд Каменная Лапа сидел в большом кресле, чувствуя себя ровесником горы, обитателями которой он управлял. Возраст давал себя знать. Ритуал ежевечернего отхода ко сну и неизбежного подъема по утрам мучительно отзывался в старых костях. Плотнее запахнувшись в плащ от ночных сквозняков, некогда могучий лорд барсук с недобрым чувством косился на море.

Не утруждая себя стуком в дверь, в кабинет втащился почтенного возраста заяц, тяжело опираясь на сервировочный столик, который он толкал перед собой. Попытки Каменной Лапы не замечать пришедшего ни к чему не привели. Заяц хлопотал, как заботливая наседка, у которой остался только один цыпленок, постоянно причитая:

— Ай-яй-яй, опять сидите без огня, милорд! Вот замерзнете до смерти однажды ночью, помяните мое слово.

Каменная Лапа взглянул на пищу, которую слуга выставлял на маленький столик, стоявший у кресла, и покачал головой:

— Оставь меня в покое, Резвый. Потом, попозже.

— Нет, ваша милость, не-ет, пять чертей попозже, только сейчас! Вот еще, таскать туда-сюда, пока все остынет! Супчик с травкой, ну-кось, хлебушек свеженький, по-олезный, во!

Старый барсук обреченно вздохнул:

— Дай своему языку отдохнуть. Ладно, суп давай. Хлеба не надо, моими деснами корку не одолеть.

Резвый не стал спорить. Он уселся на подлокотник, принимаясь за суп и хлеб, пытаясь увлечь своим примером хозяина. Каменная Лапа лишь безрадостно хмыкнул:

— Посмотреть со стороны… Я, Каменная Лапа, когда-то поднимавший громадные валуны, теперь с трудом держу ложку, а ты, Резвый, едва ковыляешь с этой тележкой…

Заяц слегка подтолкнул своего старого друга локтем и задребезжал слабым смешком:

— Хе-хе-хе, может, и так! Да я помню еще, что когда-то мог перепрыгнуть через три такие тележки, поставленные одна на другую, во. Мог бежать от зари до зари без отдыху. На всей горе не было зайца, который бы смог дышать в пыли, которую я поднимал, пока она за мною не осядет, ну! Были сезоны, да! И ваша милость, тоже… Я помню, валуны больше самого себя ворочал, копье мог сломать, меч согнуть голыми лапами, во…

Каменная Лапа уставился на восславленные зайцем конечности.

— Не спорю, не спорю, старый друг, но сейчас эти лапы… Поседевшие, побитые, все в шрамах — и постоянно болят… Никуда больше не годятся.

Поморщившись, Каменная Лапа медленно поднялся с кресла и подошел к окну. Глядя на мрачные волны, он произнес:

— Слишком долгий мир. Что-то мне подсказывает, что нашим берегам угрожают невиданные неприятности. Хотел бы я дожить свои дни в покое, не хватаясь за оружие, но в глубине души у меня такое чувство, что это нам не суждено. А ведь я даже не могу предположить, чего ждать от будущего.

Резвый искоса глянул на барсука, пожал плечами:

— Понимаю, ваша милость. Чую то же самое. Нынче вечером старая повариха Блинч сказала: «Не к добру все это. Посмотри только, ни одной птицы ни над морем и ни над сушей».

Лорд Каменная Лапа задумчиво погладил длинную серебристую бороду:

— Права повариха, ничего не скажешь. Куда делись птицы? Обычно в конце весны неба не видно за чайками, бакланами и буревестниками.

Резвый пожал плечами:

— Птице в голову не залезешь, во… Может, знают они что, нам неведомое.

Барсук улыбнулся своему старому верному другу:

— Да, действительно. Они всегда смогут устроиться в другом месте. Теперь ступай. Завтра поговорим. Сейчас мне нужно кое-чем заняться.

Резвый всю жизнь подчинялся своему лорду. Вот и сейчас он неловко поклонился и покинул помещение, толкая перед собой сервировочный столик.

Лорд Каменная Лапа направился в потайную комнату, где мечтали и размышляли все сменявшие друг друга саламандастронские правители. У любого другого существа, попавшего сюда, шерсть на спине встала бы дыбом. Резные панно, окружавшие вошедшего в помещение, рассказывали об истории Саламандастрона. В боевой броне стояли на страже мумии древних воителей: Уртран Хваткий, Леди-копейщица Горса, Бешеный Синеполос, Дотошник Справедливый и другие легендарные герои.

Каменная Лапа зажег от своего фонаря еще три, взял с полки щепотку сухой толченой травки и всыпал ее в вытяжные отверстия фонарей. Когда потянулся сладковатый дымок, он уселся в резное каменное тронное кресло и закрыл глаза. Глубоко и ровно дыша, барсук через некоторое время заговорил:

— Если ворота Темного Леса вскоре откроются для меня, если тени зла сгущаются над нашими западными берегами, кто встанет вместо меня? Зайцы мои рассеялись повсюду. Мирные времена вселяют беспокойство в молодых воинов, они пускаются в странствия в поисках приключений. Здесь со мной осталась лишь старая гвардия, глаза наши неверны и мышцы ослабли, сезоны силы давно позади…

Глаза лорда Каменной Лапы засверкали, он сидел прямо, окутанный ароматным дымом. Высоко поднятая голова сверкала сединой, голос отражался от скальных стен пещерного помещения.

— Где сильнейший из сильных? Кто рискнет поднять, объединить и возглавить боевых зайцев? Ходит ли по земле барсук, достаточно храбрый и могучий, чтобы стать повелителем Саламандастрона?

Ветер на берегу тем временем стал еще сильнее, волны накатывались на берег в попытке покорить сушу, океан рычал, как обезумевшее животное. Песок взмывал ввысь скрученными колоннами, вихревыми смерчами метался по берегу. Не было слышно ни птиц, ни иных живых существ.

Суша и море ожидали пришествия Большого Зла. И никто не ведал его причины.

До поры до времени.

По северо-восточным окраинам Леса Цветущих Мхов шел путешественник, приближаясь к поджидавшим его крупным неприятностям. Дриг Ненасытная Пасть и его выводок горностаев, числом тринадцать, один другого гнуснее и коварнее, сделали своей профессией воровство, ложь, грабеж, убийство. Даже в общении друг с другом оставались они верны призванию. Единственная их работа в тот день — неподвижное ожидание ничего не подозревающей долговязой бесшабашной зайчихи, известной друзьям под именем Дотти. Школа отнюдь не была ее любимым местом на земле, но где ей не хватало знаний, она брала нахальством, смелостью, остроумием. Казалось, ее нисколько не смутило сомкнувшееся вокруг кольцо грабителей.

Она дружелюбно кивнула им:

— Привет, пацаны и пацанки! Неплохой денек для этого сезона…

Горностаи заржали:

— Глянь-ка, Дриг! Шикарный кролик!

Дотти обернулась на эти слова и обратилась к жирной грязной молодой горностаихе:

— Ошиблась, старушка. Я — зайчиха, а не крольчиха.

Ну-ка повтори за мной: «Глянь-ка, Дриг! Шикарная зайчиха!»

Дриг влез между ними и указал на походный мешок, напоминающий здоровенную хозяйственную кошелку:

— Вытряхивай все на землю!

Дотти сладчайше улыбнулась ему:

— Может, не стоит? Я полдня убила на упаковку и переупаковку, ну…

Здоровенный туповатый горностай, старший сын Дрига, выдвинулся вперед:

— Тогда скажи, что там, внутри, да не ври, что ничего нету.

Дотти укоризненно покачала головой:

— Ты хотел сказать «ничего нет», так ведь? Спорю, ты в школу не ходил.

Горностай взревел, хватаясь за кинжал, болтавшийся на боку:

— Живо давай мешок, крольчиха!

Зайчиха погрозила ему лапой:

— Опять крольчиха! Я ведь не называю тебя горностаем! Потому что вижу — передо мной жаба-переросток.

Извини, мешок! Получай, чего хотел!

Последние слова опять были обращены к горностаю, которому с размаху опустился на голову мешок. Раздался треск и звон, горностай растянулся на земле. С опасным блеском в глазах Дотти занялась остальными.

— Я могу простить грамматические ошибки и личные оскорбления, но в мешке была добрая бутыль старого сидра, подарок для моей тетушки Блинч, а этот олух разбил ее своей дурной башкой. Такого не прощают! Я вам могу теперь сказать только одно: Еула-ли-а!!!

С древним военным кличем боевых зайцев Дотти обрушила на незадачливых грабителей удары мешком и мощных задних лап.

Из своего укрытия неподалеку, из-за толстого бука, происходящим заинтересовался еще один путешественник. Он удовлетворенно хмыкнул. Юная зайчиха неплохо управлялась, несмотря на численный перевес противостоящих ей бандитов. Дотти уложила троих и собиралась лишить жирную неряху пары-тройки гнилых зубов, когда Дриг петлей поймал ее за ноги. Зайчиха потеряла равновесие и рухнула ничком. Трое горностаев сразу же оседлали ее, придавив к земле. Дриг вытащил длинный обоюдоострый кинжал и подошел к жертве, обращаясь к сидевшим на ней горностаям:

— Ну-кось, переверните ее на спину да держите крепче, чтоб я ей горло, того… Живее, бараны тупые!

Прятавшийся за деревом наблюдатель решил, что пришел момент вмешаться и помочь побежденной зайчихе. Дриг неожиданно для себя самого завопил от ужаса, когда его вздернули в воздух и использовали в качестве метелки для расчистки местности от остальных горностаев. Размахивая лапами, он помогал сметать своих детишек слева и справа; вот он лишился воздуха, когда живот его врезался в спину еще одного горностая, потом звезды посыпались из глаз и череп хрустнул от столкновения с челюстью крепкого младшенького. Дотти вскочила, взмахнула мешком, но бить уже было некого — враг был рассеян вокруг. Те, кто не потерял сознания или снова очнулся, стонали и причитали, увлеченные лишь своими ранами. Ошеломленный Дриг еще свисал из лапы могучего барсука. Видно было, что это создание ни от кого не потерпело бы неуважительного отношения. Перед зайчихой горою возвышался настоящий воин, в домотканой рубахе и походном плаще. Громадный двуручный меч торчал из-за спины. Он бросил Дрига, как использованную половую тряпку, и серьезно кивнул зайчихе:

— Я следил за вами из-за того дерева. Для вашего возраста вы очень неплохо справлялись, пока они не подкрались сзади. Запомните навсегда: если против вас двое или больше, всегда прижимайтесь спиной к скале или хотя бы к дереву.

Зайчиха ответила барсуку без особенной сердечности:

— Хорошенькое дело! Спокойно следить, как слабое, нежное создание защищается от орды бандитов, а потом рассказывать ей, как она себя вела! Извините, что своим поведением заставила вас оторвать зад от камня, на котором вы изволили отдыхать!

Барсук спокойно пожал плечами:

— Я же сказал, что сначала у вас неплохо получалось.

Если бы вы справились с ними самостоятельно, я бы вообще не стал вмешиваться.

У Дотти настроение быстро менялось. Она уже жалела о своей грубости, смущенно почесывая длинные уши.

— Н-у-у-у, пожалуй, вы правы. Я чуть совсем не потеряла голову, когда разбилась бутылка старого сидра. У проклятого горностая котел на плечах, как булыжник крепкий. Никогда не выходи из себя, говорила моя старушка-мать.

Барсук неторопливо кивнул, как бы между прочим наступив на хвост Дрига, попытавшегося уползти.

— Мудрая особа, судя по ее словам. Жаль, что вы ее наставлений не усвоили. Кстати, меня зовут лорд Броктри.

Зайчиха хлопнула себя по щеке:

— Ох, глупая моя головушка! Я сожалею и извиняюсь за то, что так непочтительно с вами говорила. Я ведь и не ведала, что вы лорд.

Чуть заметная улыбка мелькнула на спокойной, даже суровой физиономии лорда Броктри.

— Ничего страшного. Вы были очень возбуждены. Как вас зовут?

Зайчиха изобразила элегантный поклон:

— Дороти Дакфонтейн Дилворти, к вашим услугам, милорд, но обычно меня зовут Дотти. Папа говорит, неважно, как зовут, лишь бы к столу звали вовремя. Извините за неуместную шутку…

Жирная горностаиха поднялась и собиралась удрать, но Дороти снова уложила ее мешком. Она показала на банду Дрига:

— Что нам делать с этой шайкой негодяев, милорд?

Ужасающе свистнул меч лорда Броктри. Он был длиною почти со своего хозяина, лезвие шириной в два листа щавеля. Многоголосый стон ужаса раздался с земли. Держа меч одной лапой за середину рукоятки, Броктри взмахнул им, и воздух зашумел, как при взлете лебедя.

— Ух!

Меч воткнулся в землю, а голос барсука, обратившегося к перепуганным бандитам, понизился до опасного ворчания:

— Я берегу свой меч для боя с настоящими воинами. Подонки вроде вас могут обесчестить клинок. Но я все-таки сделаю исключение, если кто-то из вас останется рядом, когда я досчитаю до трех. Помните, я всегда держу слово… Раз!…

Лорд Броктри не успел продолжить счет, а Дриг и его выводок уже исчезли. Дороти ухмыльнулась:

— Честное слово, вот бы что мне хотелось с ними сделать. Жаль, что у меня нет такого меча. Шикарный боевой инструмент, скажу я вам!

Она уперлась и с трудом вытащила меч из земли, но сразу же свалилась под его тяжестью.

— Небо и земля, сэр! Как вы только с ним управляетесь?

Вместо ответа барсук одной лапой подобрал свой меч, взмахнул им в воинском салюте и точным движением сунул за спину.

— Думаю, что для этого нужна сила. Говорят, я еще сильнее, чем мой отец, лорд Каменная Лапа.

Дотти понимающе шевельнула ушами:

— Еще бы! У каждого свой бич. Вот, например, мое проклятие — красота. Все, как один, утверждают, что я красивее, чем закат солнца в солнцестояние. Вот почему эти болваны на меня и напали. Думают ведь, что красота — признак слабости. Так вы сказали, что старый лорд Каменная Лапа — ваш батюшка?

Броктри вытащил из-за бука мешок и перекинул его через плечо.

— Сказал. Вы его знаете?

Дотти состроила гримаску и начала прихорашиваться.

— Можно сказать, знаю. Дело в том, что я как раз туда направляюсь, на эту старую гору, как ее, Сталламалла…трудное название.

— Саламандастрон.

— Вот-вот, она самая. Моя тетя Блинч там главным поваром. Вот кто у нас настоящий старый воин…

Лорд Броктри почуял за словами Дотти какую-то историю. Он уселся, опершись спиной о ствол бука, и вынул из объемистого мешка провизию.

— Присядьте со мною, Дотти. Как вы относитесь к овсяным лепешкам? Вот сыр и бузиновая сладкая…

Зайчиха не заставила себя упрашивать:

— С удовольствием! Я целую вечность ничего не ела… уже почти час. Сыр у вас… м-м-м… слюнки текут!

Лорд Броктри невольно улыбнулся молодому заячьему аппетиту:

— Прошу вас, угощайтесь, и обменяемся нашими рассказами. Сначала вы. Почему вас послали в Саламандастрон?

Уже час как светало. Ветер стих, морской туман опустился на западный берег. Медунка Жесткий, старый заяц-боксер, заканчивал утреннюю зарядку на береговом песке. После пробежки, швыряния камней и поднятия бревен ветеран приступил к завершающей тренировочной серии нырков и уклонений. Выбросив в воздух завершающую серию ударов, Жесткий подобрал с камня свой чемпионский пояс и поднес его к своему мускулистому телу. Но вдруг…

Покрытые шрамами уши Жесткого уловили в грохоте отливного прибоя какой-то незнакомый звук. Постукивая себя по носу расслабленной лапой, он потрусил к воде. К берегу на веслах направлялась узкая лодка со спущенным парусом. Над гребцами, дюжиной крупных крыс, шерсть которых была выкрашена в темно-синий цвет, возвышалась фигура в плаще с накинутым на голову капюшоном. Встревоженный заяц, готовый к неприятностям, стоял на берегу. Киль лодки заскреб по дну, нос воткнулся в песок. Крысы сложили весла, резво выпрыгнули из лодки и плюхнулись на мокрый песок. Фигура в плаще, не обращая на них особого внимания, прошлась по образованному телами мостику, не замочив изящно обутых лап. Жесткий вызывающе окрикнул пришельца:

— Эй, приятель, ты кто и что тебе здесь надо?

Одна из частей живого моста поднялась и подошла к зайцу. Это было животное в кольчуге под гербовой накидкой с вышитым на ней крюком серпа. Презрительным голосом крыса обратилась к зайцу:

— Эй, ты! Низшие существа не смеют обращаться к Гранд-Фрагорль. Стань на колени и жди, пока я соизволю тобой заняться.

Жесткий зловеще улыбнулся бронированной крысе:

— Лучше ты стань передо мной на колени, бычок нахрапистый. Небольшой урок хорошего поведения…

С этими словами он слегка двинул собеседника в челюсть и, когда тот зашатался, прижал его сверху лапой, заставив опуститься на колени. Тут же заяц почувствовал, что в его бока уперлись кончики мечей остальных крыс. Один из нападавших обернулся к фигуре, закутанной в плащ. Та сделала несколько движений лапами, не вынимая их из-под плаща.

— Любой, поднявший лапу на кого-нибудь из избранных, должен умереть. Тебе неслыханно повезло. Гранд-Фрагорль оставляет тебе ничтожную жизнь, потому что желает передать весть правителю горы. Ты нас к нему проводишь.

Жесткий не собирался спорить с дюжиной мечей. Он кивнул закутанной фигуре, поворачиваясь, чтобы вести группу.

— Ну, что ль, пошли, проведу я вас к лорду Каменной Лапе. Вряд ли он вас к завтраку пригласит, коли так будете себя вести.

В дверь покоев Каменной Лапы, как обычно, без стука ввалился Резвый. Отвернувшись от окна, старый барсук поднял седые брови, не увидев тележки.

— Что, сегодня завтрака не будет? Блинч проспала? На нее не похоже.

Старый слуга озабоченно поклонился:

— Ох, напасти, которых мы опасались, кажись, тут как тут, во. Там, внизу, с берегового входа, к вашей милости… Вам бы надо одеться для приема, во…

Каменная Лапа позволил слуге выбрать свободно ниспадающее зеленое одеяние. Потом он освободился от халата, и заяц, взобравшись на кресло, помог своему господину облачиться для официального приема.

— Хм. Конечно, к этому надо надеть красный пояс, во.

Может быть, шлем и дротик…

Каменная Лапа сделал свой выбор:

— Принеси белый веревочный пояс. Шлем не надо, он все время сползает на глаза. И дротик не надо. — Взяв Длинный церемониальный шестопер, барсук подошел к высокому медному зеркалу.

— Вызови Жесткого, Колотушку, Ухопарус и Хлопотуна для свиты.

Уже почти рассвело, и старые зайцы сквозь окна-бойницы могли заметить странных крыс и их закутанного вожака, ожидавших у главного входа горы.

— Клянусь моими усами, они синие!

— У тебя что-то с глазами. Разве бывают синие крысы?

— Нет, он не ошибся. Они и вправду синие. Не ясно, какого цвета тот, закутанный. Мрачный тип, черт побери.

Повариха Блинч, уходя на кухню, чтобы присмотреть за завтраком, бросила:

— Синие, розовые они или даже пестрые, все равно ничего хорошего от них не дождешься, вот увидите.

Скрытая плащом Гранд-Фрагорль сохраняла таинственность и не двигалась, зато собеседник Жесткого нервно бегал взад-вперед. Очевидно, он был чем-то вроде офицера. Наконец появился лорд Каменная Лапа в сопровождении четырех зайцев, вооруженных дротиками.

Крыс перестал вышагивать и, поигрывая рукоятью меча, обратился к барсуку, предварительно смерив его наглым взглядом:

— Ты тут главный? Отвечай!

Лорд Каменная Лапа, не обращая на наглеца внимания, поднял узловатую лапу в направлении закутанной фигуры:

— Кто ты, и почему ты с вооруженными солдатами высадился без разрешения на моем западном берегу?

Капюшон плаща откинулся назад, под ним оказалась синяя голова самки хорька. В носу ее красовалось кольцо с золотым амулетом в виде серпа. Ее высокомерные интонации показывали, что она привыкла к подчинению.

— Я Гранд-Фрагорль, прибывшая от Унгатт-Транна,

Правителя земли. Ты принадлежишь к неполноценным видам, но он разрешил мне доставить тебе это послание.

Чувствуя, что шерсть на загривке встает дыбом, барсук проворчал:

— К неполноценным видам? Если продолжишь в том же духе, станешь пищей для крабов еще до того, как рассеется туман. Вместе со своими крысами. Выкладывай свое поручение и проваливай, пока я еще не вышел из себя.

Вытащив из складок плаща свиток, Гранд-Фрагорль прочитала вслух:

— Да будет известно всем низшим существам, что на стали дни Унгатт-Транна. Все эти земли и моря, их омывающие, отныне его собственность. До заката вам следует освободить эти места. С собой ничего не брать, ни пищи, ни оружия. Следует оставить также всех слуг, от которых может быть хоть какая-то польза. Такова воля и закон Унгатт-Транна, низвергающего звезды с неба и заставляющего землю дрожать. Повинуйся или умри!

Медунка Жесткий поднял копье:

— Прикажите, властитель, и мы их превратим в лапшу. У низших существ это неплохо получается.

Каменная Лапа нажал на метательное копье Медунки, направив его в песок. Он тяжело вздохнул и ответил Гранд-Фрагорли:

— Передай мои слова свихнувшемуся ничтожеству, которому ты служишь. Скажи ему, что лорду Каменной Лапе, правителю Саламандастрона, не впервой учить пустозвонов, и это он узнает на своей шкуре, если отважится высадиться на моем берегу. Теперь проваливай и захвати с собой этих крашеных придурков.

Хорек и крысы без единого слова направились к своей лодке, которая вскоре скрылась в тумане.

Словоохотливая старая боевая крольчиха Ухопарус лихо тряхнула дротиком:

— Здорово вы их, милорд. Они все поняли.

Покачивая седой головой, Каменная Лапа повернулся и направился в свою любимую гору.

— Хотел бы я надеяться, боевая подруга. Хотел бы.

Лорд Броктри с удовольствием слушал рассказ Дороти.

— Да, вот так из-за глупых случайностей я всегда попадала в беду. Если в нашем доме с подоконника исчезал пирог, если кто-то устраивал шум в винной лавке, кто был всегда виноват, догадываетесь? Я и только я! Я — причина, я — зачинщица, я — бельмо на глазу! И мне надо задать трепку, и чтоб масло не таяло у меня во рту! Черт бы драл, все это из-за моей мистической, неземной красоты. Все всегда валят на красавиц, скажу я вам. Ну а после того, как с чего-то вспыхнули усы дедушки и кто-то в штанах дядюшки Сентимуса вырезал дырку, аккурат сзади, мои дорогие престарелые родители решились. Вот, соизвольте бросить ваш милостивый взгляд на эти каракули!

Дороти вырыла из мешка обтрепанный кусок бересты. Темные глаза Броктри прищурились, как только он начал читать.

Дорогая сестрица Блинч!

Мы с Крамзи не можем больше управляться с Дороти, так что решилась я направить ее к тебе. Пусть твой господин лорд барсук делает с ней, что пожелает, родительское наше дозволение, только пусть не убьет ее ненароком. И ты тоже. Подержите ее у себя в горе, пока она не научится хорошим манерам, чтобы жить среди честного народа. Научи ее готовить и вести хозяйство. Скажу по секрету, она, дьявол в заячьей шкуре, можешь мне поверить. Дорогая сестрица, умоляю, подержи ее у себя, пока, у нас еще сохранилась крыша над седыми от забот головами. Я бы соврала, если бы сказала, что она. мало ест. Это какой-то пустой мешок с ногами, прожорливее, чем стая чаек. Сделай нам с отцом одолжение, а мы тебе вовек будем благодарны и дарим шаль в бусинках, которую мне оставила, мать, и бутылку лучшего сидра из шкафчика Крамзи. Пожалуйста, сообщи, как она доберется, а, если она, к зиме не вернется, я буду считать, что она начала, у вас новую жизнь. Крамзи кланяется, а я остаюсь твоя любящая сестра,

Дафна Дакфонтейн Дилворти.

Броктри отвернулся и поднес к глазам платок в горошек, чтобы удержаться от смеха. Дотти, уверенная, что он вытирает слезы, сочувственно кивала:

— Печально, правда? Трагическая история неотразимой роковой красавицы. А вас тоже родители выкидывали из дому? Вы меня простите, но кажется невероятным, чтобы парень вашего размера не натворил чего-нибудь этакого… Барсук похлопал ее по лапе:

— Нет, нет, Дотти, все совсем иначе. Конечно, я не мог жить спокойно, как и все лорды барсуки до меня. Мне было жаль покидать молодого сына, которого я назвал Боевой Вепрь. Сын барсука — его гордость и радость, пока он еще малыш. Но дело в том, что два барсука-лорда не могут мирно жить вместе. И я покинул Брокхолл и пустился в путь, вослед моей мечте.

Дотти аккуратно засунула записку обратно в мешок.

— Извините, милорд, а что это за мечта такая у вас?

Броктри вытащил свой меч и начал полировать лезвие, и без того острое, о кусок гладкой скалы.

— Бывают у меня видения, иной раз наяву, а иногда, когда сплю. Гора, когда-то извергавшая пламя и расплавленный камень, старше самого времени. Теперь пламя ее угасло. Она ждет меня на берегу безбрежного океана. Я не знаю дорогу к Саламандастрону — так называется эта гора, но что-то внутри, мое сердце может быть, безошибочно ведет меня туда. И у меня предчувствие, что гора эта ждет лорда барсука, который не отступит от опасности и не испугается обнажить меч.

Дотти хмыкнула, снова встревая в речь барсука:

— Вы как раз созданы для такой работенки, да и это ваше необъятное чудовище, которое вы скромно называете мечом…

Броктри скосил глаз на меч:

— Да, чудится мне, что придется ему поработать, когда придет время. Эта физиономия, беспокоящая меня в видениях… Ничего кошмарнее я не видел.

От звука изменившегося голоса Броктри Дотти содрогнулась:

— Великие Сезоны, что это за морда в видениях?

— Не хотел бы я о ней даже говорить, малышка. Да и хватит пока вопросов. Мы сейчас устроим лагерь. Вон за тем вязом течет ручей. На тебе горшок, притащи воды, а я тем временем разведу костерок. Давай, давай, Дотти, поживей, если хочешь путешествовать со мной.

Зайчиха вскочила, выхватила посудину из громадных лап Броктри и отсалютовала ею.

— Есть ручей за вязом! Есть наполнить котелок! Кругом! Шаго-ом марш! Ать-два-три! Ать-два-три!

Броктри ухмыльнулся ее маневрам. Она на ходу подбросила котелок и неуклюже его поймала. Потом обернулась и лукаво усмехнулась:

— Это вы здорово сообразили, сэр, направить меня за водой. Если дать мне развести костер, я б чего доброго спалила весь лес. Не очень-то мне везет с огнем, знаете…

Броктри вытащил коробку-трутницу, бормоча:

— Надеюсь, она не затопит лес котелком воды, хотя кто знает… Ладно, все веселее, чем странствовать в одиночку.

Тени от костра оживленно прыгали по полянке. Дотти выскребла котелок деревянной ложкой и облизала ее.

— Очень у вас вкусный получился суп, сэр. Может, вы уволите мою тетю Блинч и назначите себя на ее место, когда мы прибудем в эти Саламатинджи, а?

Броктри с деланной суровостью погрозил ей:

— Если я буду поваром, то вы, юная мисс, получите неимоверное количество грязных котлов для мытья.

Дотти занялась содержимым своего мешка. — Если в них все будет такое же вкусное, как в этом котелке, я их вылижу до блеска. А сейчас я хочу спеть вам песенку.

Барсук сложил лапы на животе.

— Неплохая мысль. Прошу, прошу.

Дотти уставилась в мешок.

— О, черт, половина бус вывалилась из этой окаянной шали, подарка матушки для тети Блинч. И она вся в сидре к тому же. Ага! Вот моя знаменитая гармошка. Зайкордеон. Малость кнопочек и дырочек залито сидром, но это к лучшему, может, промоет, а то они заедали. Ну, приготовьтесь наслаждаться. Поехали!

Сказать, что голос зайчихи напоминал вопль лягушки, зажатой под горячим камнем, было бы несправедливостью как по отношению к лягушке, так и по отношению к камню. К тому же инструмент, на котором она играла, звучал, как десяток болтливых белок, раскачивающихся на ржавых воротах.

Дотти жизнерадостно распевала, а Броктри закрыл глаза и отчаянно надеялся, что песенка не окажется слишком длинной.

С заключительным аккордом Дотти гармошку сжала так резко и сильно, что та выплеснула ей в нос бледную струйку сидра. Исполнительница чихнула и неловко присела в реверансе.

— Ух! Аж самой легче стало. Спеть еще?

Барсук встрепенулся, надеясь, что она не будет настаивать:

— Нет, нет. Лучше побереги голос для следующего раза. Сейчас пора отдохнуть. Возьми плащ.

Зайчиха устраивалась в плаще, напоминавшем ей громадную рухнувшую палатку. Она вздохнула:

— Смешно… Знаете, как трудно быть красавицей с голосом настолько прекрасным, что его можно слушать лишь раз в день. На моего отца он так сильно действовал, что однажды он сказал, что одного раза ему на всю жизнь хватит. Вам по крайней мере я смогу петь каждый вечер.

Броктри, стоявший к ней спиной, вздрогнул:

— Ну, может, не каждый вечер. Не надо перенапрягать горло.

Дотти закрыла глаза, устраиваясь в плаще поуютнее.

— Ну, я буду петь вам каждый раз, когда буду в настроении. Спокойной ночи, господин Броктри, милорд. Можно, я буду называть вас Брокой?

Тон барсука не предвещал ничего хорошего.

— Ни в коем случае. Надо же, придумала — Брока! Спокойной ночи!

Утреннее солнце забросило лучи в маленький лагерь, щебетание птиц заставило Дотти высунуть голову из складок плаща. Синеватый дымок поднимался к кронам деревьев, исчезая в свежих весенних листьях. Броктри переворачивал овсяные лепешки на горячем камне, лежащем в пламени ожившего костра. Он неодобрительно покачал полосатой головой:

— Уж два часа как рассвело, мисс. Будете почивать весь день?

Зевая и потягиваясь, зайчиха приблизилась к костру и занялась лепешками и мятным чаем, подслащенным медом. Броктри тем временем свернул и упаковал плащ.

— Пойдем вдоль этого ручья, из которого ты принесла воду. Он приведет нас к реке.

— Вопрос, сэр: а зачем нам река?

Барсук ответил не оборачиваясь:

— Реки всегда текут в море. Так мы выйдем к берегу и пойдем на юг. И придем к горе на западном берегу. Береги дыхание, Дороти, не болтай.

Утро еще не перешло в день, а Дотти уже проголодалась, натерла ноги и почти не могла говорить. Перед собой она видела широченную спину барсука, украшенную здоровенным мечом. На все ее жалобы и замечания он отвечал молчанием или невнятным мычанием. В походе лорд Броктри не был настроен на разговоры. Дотти споткнулась, ободрав лапу об ивовый корень.

— Ой-ой-ой! А-а-а-а, я сломала ногу! Аж в ушах больно!

Никакого ответа, никакого утешения. Броктри шагал и шагал вдоль виляющего ручья. Тогда Дотти обратилась с жалобами к божьей коровке, опустившейся на ее плечо.

— Я бы сейчас взяла этот большой меч и отрубила чертову лапу, так больно. Найти бы подходящую деревяшку да смастерить из нее здоровую лапу… И завтрак был сто лет назад… Сдохнуть можно от голода, топать так весь день за барсуком, который словечка не скажет…

Чтобы не засмеяться, барсук закусил губу.

— Была бы я барсуком, я бы все время говорила, я чувствовала бы себя обязанной разговаривать с прелестной зайчихой. Ах, ты ушибла лапку, Дотти, сказала бы я. Давай я отрежу ее моим большим мечом, а ты сядешь мне на плечи и поедешь верхом, пока я не найду деревяшку, чтобы сделать новую лапку.

Броктри резко остановился, и Дотти, все еще бормоча, врезалась ему в спину.

— Вон речка впереди. Мисс может присесть на берегу и охладить больную лапу. А я тем временем приготовлю поесть. — Он ловко выхватил меч. — Но я могу выполнить твое желание. Давай лапу, я моментально отхвачу ее.

Дотти проскользнула мимо него к берегу с криком:

— Я бы оттяпала вам обе ваши здоровенные лапы, если бы могла поднять этот меч. Вы бы хоть шли тогда чуть помедленнее, лорд Лапоруб!

Настроение зайчихи улучшилось, когда она уселась в тени и опустила обе задние лапы в прохладную воду. Броктри набрал ранних ягод, смешал их с мелко нарубленным яблоком и орехами из своего мешка. С медом и водой из ручья все это превратилось в прекрасный фруктовый салат. Потом барсук протянул Дотти листья щавеля и каких-то водных растений, сорванные вдоль русла.

— Оберни лапы, если они все еще болят.

Схватив голову барсука обеими лапами, Дотти прошептала.

— Не оборачивайтесь, смотрите прямо на меня, делаем вид, что я вас благодарю. В кроне ивы на другой стороне ручья — не оборачивайтесь! — кто-то сидит и на нас смотрит.

Броктри выпрямился и махнул ей лапой.

— Ну хорошо! Я посмотрю еще вдоль берега, может быть, найду листья побольше. Отдыхай, я скоро вернусь. — Он широким шагом направился вдоль русла, скрывшись за его изгибом.

Дотти постоянно чувствовала чей-то взгляд. Стараясь не смотреть в том направлении, она вела себя так, как будто ничего не подозревала. Она вынула гармошку и растянула ее на просушку под солнышком. Затем, болтая лапами в прохладном водном потоке, вполголоса затянула незамысловатую мелодию, украдкой поглядывая через речку. Она подумала, что, будь она здесь совсем одна, это было бы прекрасное местечко для безмятежного времяпрепровождения. Но покой длился недолго.

Тишина вдруг взорвалась ревом и воем, в воду полетели листья и ветки, а вместе с ними туда же плюхнулись два тяжелых тела. Дотти, размахивая мешком, бросилась в воду.

— Держитесь! Я иду на помощь! Еула-ли-а!

Вдоль восточного берега висел туман. День обманул утренние ожидания. Слоистые ватные комья неподвижно висели между водой и грязно-белым небом. Маслянистые волны лениво лизали обросший ракушками и водорослями борт большого судна с единственным убранным парусом. К борту подошла маленькая лодка, Гранд-Фрагорль переместилась из нее в спущенную сверху брезентовую петлю и кивнула. Ее тут же подняли на палубу. В толпе крыс с синими шкурами образовался проход, по которому она направилась к корме.

Внутри кормовой салон Унгатт-Транна напоминал кошмарный сон. В подвешенных на цепях больших медных котлах что-то горело синим пламенем, от которого поднимался густой фиолетовый дым. Удушающая жара делала нестерпимой вонь гниющего мяса. Углы были сплошь закрыты паутиной, растянувшейся и под потолком. В паутине копошились жирные волосатые пауки, не испытывающие недостатка в пище. Тучи мух жужжали в помещении. Гранд-Фрагорль, стараясь не задеть паутину, прошла в центр помещения и растянулась на полу мордой вниз, подняв одну лапу вверх. На нее смотрели еще два живых существа. Один из них, маленький серебристый лис, остановившийся в росте из-за какого-то страшного несчастного случая, весь скрюченный, сидел у стола, зажав в лапе гусиное перо. Сквозь очки с толстыми линзами он просматривал груду свитков. Это был Гроддил, верховный маг Унгатт-Транна. Повернувшись к хозяину, он ждал его сигнала.

Дикий кот не двигался, лишь поводил хвостом. Желтовато-серый с черными кольцами и толстым закругленным концом, хвост, казалось, жил собственной жизнью под креслом Унгатт-Транна. Свирепый воин, Унгатт-Транн не тратил время на всякие мелочи для украшения своей персоны. Он был одет, как подобает простому воину: кольчуга, наручи и шлем, окаймленный кольчужной сеткой и увенчанный шипом. Но достаточно было бросить на него лишь один взгляд, чтобы понять: это безжалостный завоеватель. Из-под постоянно нахмуренных полосатых бровей не мигая смотрели черно-золотистые глаза. Усы прикрывали янтарные клыки, высовывающиеся даже из закрытой пасти.

Он посмотрел на распростертого хорька, отвернулся и кратко кивнул лису. Гроддил заговорил тонким дрожащим голосом, начав с восхваления хозяина:

— Знай, что ты находишься перед могучим Унгатт-Транном, сыном короля Нагорья Смертельного Копья и братом Вердоги Зеленоглаза, заставляющим звезды падать, а землю — трястись. Синие Орды его многочисленны, как листья в лесу и песчинки на берегу моря. Он пьет вино из черепов поверженных врагов. Таков Унгатт-Транн, ужасный зверь, и дни его настали.

Гранд-Фрагорль, все еще лежа мордой вниз, громко произнесла требуемый ритуальный ответ:

— Я не отваживаюсь взглянуть ему в глаза, но знаю, что Унгатт-Транн здесь и что настали дни его.

Унгатт открыл наконец пасть.

— Да будет так! Видела ты мою гору? Что там произошло? Скажи мне все без утайки и искажений, иначе в твоем трупе будут плодиться мухи, чтобы кормить моих паутинщиков.

Фрагорль позволила себе взглянуть в сторону и увидела гниющую в углу мертвую крысу. Она хорошо знала, что случается с теми, кто имеет глупость вызвать неудовольствие Унгатт-Транна. Хотя жара в каюте была устрашающей, Фрагорль почувствовала, что покрывается холодным потом под своими длинными одеяниями. Она заговорила, стараясь, чтобы голос не задрожал.

— О устрашающий, я видела вашу гору, насколько позволил туман. Внутрь меня не пригласили. Называется она, как вы и изволили сказать, Саламандастрон. Ее защищают низшие существа, кроликоподобные, все они уже старые. Управляет ими полосатая собака лорд Каменная Лапа, который еще дряхлее. Он высказал много оскорби тельного, я не отваживаюсь повторить, но главное — он угрожал. Я следовала вашим указаниям, о Унгатт-Транн, и не задерживалась, чтобы обмениваться грубостями с полосатой собакой и его служащими. Я немедленно вернулась к вам.

Наступила тишина, нарушаемая только многочисленными мухами. Ни Фрагорль, ни Гроддил не двигались. Какая-то муха подлетела слишком близко к Унгатт-Транну его лапа метнулась вперед, как серая молния, и вот муха уже оказалась в лапе. Поднеся кулак с пленницей к уху, Унгатт послушал испуганное прерывистое жужжание и резко швырнул муху вверх, в паутину. К ней сразу бросились два паука. Унгатт вверх не глядел, он созерцал распростертую у ног фигуру.

— Ты все сделала правильно, моя Фрагорль. Можешь встать и идти.

Оставшись наедине с лисом, Унгатт налил вина в кубок, сделанный из выбеленного временем черепа выдры.

— Прочитай пророчество еще раз, Гроддил.

Лис торопливо нашел свиток и развернул его.

Жирный паук свалился с паутины на плечо дикого кота. Унгатт проследил за бегом паука вдоль лапы, поворачивая ее, чтобы паук оставался сверху.

— А теперь растолкуй!

Гроддил, уже в который раз, начал пояснять:

— Оно гласит, что вы слишком сильны и свирепы, чтобы принять Нагорное Королевство, когда умрет ваш отец. Вы также не бродяга-разбойник, мечтающий завоевать какой-нибудь замок, как собирается поступить ваш брат Вердога. Вы создадите собственное царство и будете управлять им с горы, которая больше всех других. Ни у кого нет такой огромной армии, как ваши Синие Орды. Я, ваш маг, говорю вам, что нынешним вечером вы увидите, как звезды падают с неба… А завтра на заре вы почувствуете, что земля трясется под вашими ногами.

Дикий кот спокойно смотрел на мага.

— Ты знаешь много хитрых уловок, Гроддил. Но если ты меня надуешь, то почувствуешь, как земля затрясется над тобой, потому что я спляшу на твоей могиле. Что там с барсучьим лордом? Рассказывай.

Гроддил знал, что гибель ему не грозит, слишком он был полезен. Лис пожал плечами и вернулся к свиткам.

— Эта полосатая собака стара, как описала ее Фрагорль. Барсук не представляет опасности для могучего Унгатт-Транна.

Дикий кот наклонился над столом, приблизив морду к голове лиса.

— В моих снах нет дряхлой старой полосатой собаки. Я видел барсука средних сезонов, настоящего воина, и это можно было узнать с первого взгляда. Объясни мне это различие, мой чахлый друг.

Гроддил снял очки и начал их обстоятельно протирать.

— Я не могу видеть всех ваших снов, Могущественный. Этот барсук мог быть именно тем, чем он и был: сном.

Унгатт вернулся к своему креслу и погладил клыки:

— Твое счастье, если так оно и окажется.

Лорд Каменная Лапа долго вглядывался в туман, окутавший море. Ему уже чудились какие-то фигуры, двигающиеся в белой завесе. Он протер уставшие глаза и вернулся к кровати. Усевшись на нее, барсук принялся размышлять о свалившихся на его голову неприятностях.

Медунка Жесткий постучал в дверь и вошел.

— Властитель, все зайцы вооружены до зубов и готовы к бою.

Лорд барсук поднялся со вздохом:

— Старички мои и слабачки. Хотел бы я, чтобы мы все были такими же крепкими, как ты, Медунка. Да из хотенья ухи не сваришь. Ладно, тащи мне броню и дротик. Я должен выглядеть как правитель горы.

Главный зал был заполнен зайцами примерно наполовину. Старому лорду помогли подняться на возвышение. Каменная Лапа печально покачал головой, оглядев свое воинство. Выдержав паузу, он заговорил, возвышая голос, чтобы услышали и те, чей слух уже ослаб до тугоухости:

— Добрые друзья, верные товарищи, вы знаете, что я всегда был искренен с вами. Не буду лукавить и теперь. Передо мной стоят сейчас храбрые воины. Увы, все они уже не молоды. Как и вы, я помню времена, когда этот зал и подходы к нему были забиты молодыми и крепкими воинами. Нас осталось мало. Но это не значит, что мы не можем сражаться!

Нестройные возгласы смутили ряды:

— Еула-ли-а!

— Нальем им кровавого вина, ребята!

— Мы с вами до последнего, милорд!

— Не зря нас зовут опорой Каменной Лапы!

— Мы им покажем!

Слезы выступили на глазах барсука. Он смахнул их и гордо выпятил грудь:

— Я горжусь вами! Для меня честь — вести вас в бой!

Мы не знаем, сколько у врагов войска и насколько оно искусно владеет оружием, но мы встретим их, как принято в Саламандастроне!

После еще одного воодушевленного взрыва откликов раздались команды:

— Закрыть все входы!

— Лучники — к верхним бойницам!

— Длинные копья — вниз, к окнам!

— Пращники — на второй ярус!

— Ухопарус, забирай свою команду на уступы, к кучам камней.

Зайцы рассеялись по местам. Лорд Каменная Лапа задержал двоих:

— Блинч, дорогая, их надо кормить. Я знаю, что у тебя мало помощников, сможешь ли ты с этим управиться?

Главная повариха отсалютовала железной поварешкой:

— Еще не было случая, чтоб я оплошала, милорд! Никто не будет драться на пустое брюхо!

Каменная Лапа повернулся к последнему оставшемуся возле него зайцу, к своему верному слуге:

— Резвый, как ты думаешь, можно еще тебя назвать бегуном,, чувствуешь в себе возможности?

Старый заяц невесело рассмеялся:

— Да, коль надо, смогу еще стряхнуть пыль с придорожной травы. А что?

Каменная Лапа понизил голос до шепота:

— Добрый товарищ! Возьми с собой полевой паек, и через час чтоб тебя здесь не было. Используй свое чутье. Найди наших странствующих воинов, обратись к полевым зайцам. К молодым, с боевой искрой в глазах. Помощь нужна нам, как никогда еще. Разыщи и направь в Саламандастрон, и чем быстрее, тем лучше.

Резвый поклонился лорду и размял лапы:

— Сделаю все, что смогу.

Каменная Лапа прижал старого друга к себе:

— Я знаю, ты постараешься, старый прыгун. Удачи тебе!

Резвый отбыл, и лорд отправился в свою потайную комнату. Посыпав горящие фитили травой, он сел, закрыл глаза и глубоко вдохнул. Сосредоточившись, он попытался увидеть своего наследника, того, кто сможет занять его место.

— Где ты, сильный, мощный? Ты мне нужен, приходи скорей! Откликнись на зов горы!

Он погрузился в полудрему, но так и не увидел того, кого хотел.

Лорд Броктри почувствовал, что необычайно сильный противник тащит его под воду. Казалось, враг становился тем сильнее, чем глубже погружался. Зверь был жилистый и мускулистый, стальной хваткой зажал он голову, шею и плечи барсука. Коснувшись дна, Броктри использовал всю силу своих мощных лап, чтобы оттолкнуться, и устремился к поверхности.

Когда оба зверя, крепко сцепившись, вынырнули, барсук смог набрать в грудь свежего воздуха. Тут он услышал, что на его противника обрушился град ударов. В воздухе раздавался крик Дотти:

— Отцепись! Я вышибу из тебя мозги, если ты не от пустишь его голову и не будешь драться по-честному.

Зверь, обвившийся вокруг головы Броктри, взревел:

— По-честному? Двое на одного — это ты называешь по-честному? Уххх! Убери мешок, дура голенастая, ты чуть не выбила мне глаз!

Лорд барсук воспользовался замешательством. Схватив противника за хвост, он с силой швырнул его в мелкую воду, нырнул и подобрал свой меч, выпавший в пылу борьбы. Дотти в испуге раскрыла рот, когда массивная фигура барсука, подняв тучу брызг, поднялась из воды, воздев меч к небесам и вопя:

— Броктри из Брокхолла! Кровь и кости!!!

Выдра стояла, выпрямившись, на мелководье.

— Ну-ну, из-за чего, собственно, весь шум, приятель?

Что случилось, из-за чего так размахивать этой железной штукой?

Броктри с поднятым мечом пошлепал к своему противнику.

— Ты пытался утопить меня, убийца!

В ответ послышалось ворчанье:

— Стыд-то какой! Это я-то убийца? Сам все начал, подкрался тихой сапой, исподтишка…

Дотти поджала губы и встала между драчунами.

— А ведь он прав, сэр. Это ведь вы напали на него.

Броктри удивленно опустил меч:

— Прошу прощения, ты на чьей стороне, ты за меня или за него?

Хихикающая выдра присела в воду.

— Да ладно вам спорить! А вот супу из корешков с креветками, как? У меня целый котел, на троих хватит запросто.

При упоминании о еде Дотти сразу же почувствовала теплые чувства к незнакомцу.

— Никогда не пробовала, но уверена, что мне понравится.

Выдра с протянутой лапой выбиралась из воды.

— Звать меня Груб Глухой Ручей. Груб звать, Груберт, грубоват немного, да, бабуля моя, старушка, так говаривала, когда я лез с ней драться.

Дотти удивилась:

— Вы дрались со своей старой бабушкой?

Груб усмехнулся:

— Да, только не одолел ни разу. Она всегда меня колошматила. Ну пошли, ребята.

Чуть выше по течению они обнаружили стоянку Груба. На берегу тлел костерок, а в воде покачивалось длинное плоское бревно вяза. Груб занялся котлом с супом, помешав в нем деревянной поварешкой и озабоченно попробовав содержимое на вкус.

— Во, как раз готово! Налегайте сами, ребята. Я вам не матушка.

Дотти не заставила себя упрашивать и набросилась на суп, как три дня не евший баклан.

— У! А! Ой! Ай! — бешено задышала она. — Мамочка!

Рот, рот горит!

Груб очень удивился, зачерпнул своей раковиной воды и протянул ей:

— Залей-ка огонек!

Она залпом осушила раковину, сморгала слезы с глаз и, отдуваясь, пропыхтела:

— К-классный супчик! Островат немножко, но мне нравится.

Груб и Броктри только рты разинули, когда она, молниеносно опустошив свою раковину, снова ее наполнила.

После еды они растянулись на берегу, Дотти и Броктри рассказали о себе, а Груб поведал, как он попал в эти места.

— Я вроде Дотти, знаешь… Если бы сам не ушел из дому, то меня все одно выставили бы. Дикий я, хлопот от меня — как от мешка шершней. Бедной бабуле жаль меня было, ну а остальные только обрадовались. И вот я совсем один. Ну, не так уж плохо! Никто не орет: «Груб, прекрати немедленно! Груб, как ты смеешь!»

Броктри кивнул:

— А сейчас ты чем занят, Груб?

— Да, то… сё…

Лорд Броктри прищурился:

— Нам с Дотти надо на берег Великого моря. Лучше всего — вниз по течению, так ведь? Вместо того чтобы лапы бить, можно с удобством в лодке… Что если ты с нами?

Груб моментально сел, ловко оттолкнувшись мощным толстым хвостом от земли.

— Грести умеете?

Дотти сразу ответила за обоих:

— Ну, если и не умеем, то быстро научимся. Я, конечно, не лорд барсук, но у меня тоже лапы мощные.

Груб прикоснулся к своему припухшему глазу:

— Да, я это уже понял, когда ты мне мешком вмазала.

Плыть вниз по течению по освещенной солнцем речке — занятие приятное и увлекательное. Дотти и Броктри скоро обучились искусству обращения с веслом. Дотти жмурилась от удовольствия, когда по ее мордочке и по зеленой воде скользила дырявая тень от нависающих веток.

— О-ля-ля! Вот жизнь, а? Груб, старый речной волк, ты, наверное, знаешь какие-нибудь морские песенки, что бы распевать в лодке?

Груб брызнул в нее кончиком весла:

— Ну так, Дотти, дорогуша, а то нет! Знаю водные баллады, рабочие матросские песни. Можно и втроем петь. Припев простой, грести помогает, ритм держать.

И затянул старинную гребную песню.

«Лодка» из бревна вяза скользила по воде, Груб распевал, его два «матроса» подпевали, как два настоящих обитателя водных просторов.

Вечером они остановились в устьице небольшой речушки, впадающей в речку, по которой они следовали. Груб наловил рыбы, и ужин после долгого дня на воде показался необыкновенно вкусным.

Лорд Броктри сидел, ковыряя в зубах веточкой.

— Я пробовал форель и хариуса, но такой вкусной рыбы еще никогда не ел. Как ты ее готовишь, Груб?

Украдкой посмотрев по сторонам, Груб зашептал:

— Это секрет моей бабушки. Если она узнает, что я его кому-то выдал, она мне хвост вырвет.

Дотти полезла за гармошкой:

— В таком случае для песенки веселенькой времечко пришло!

Лорд Броктри вздохнул с облегчением, когда Груб решительно остановил певунью:

— Лучше не надо, не слишком дружелюбно выглядит это местечко в лесу. Как бы не привлечь нежелательных гостей. Лучше бы спать ложиться. Завтра рано вставать.

— И то верно, — зевнула Дотти. — Сон для моей красы ненаглядной — первое дело.

Когда костер догорел до угольков, Груб убедился, что Дотти крепко спит, и тронул за плечо барсука, прижав лапу к губам в знак молчания:

— Слышь, Брок, можно бы завтра дуть дальше, но надо бы здесь якорь бросить, не нравится мне вниз по течению, чую беду. Сон красы ненаглядной можно не тревожить. Вот план у меня. Я тебя бужу на самом краешке зари, мы тихонечко встаем и…

Выслушав Груба, лорд Броктри согласно кивнул. Потом он снова улегся, глядя на звезды и сжимая рукоять меча, вслушиваясь в ночные звуки леса.

Ночь опустилась и на Саламандастрон. Тихо дрейфовали к берегу на приливном течении корабли со спущенными парусами. Они выскользнули из рассеивающегося тумана и направились к берегу. Множество судов, от одно— до четырехмачтовых, плоскодонные и снабженные глубоким килем, стройные и неуклюжие, большие и малые… Можно было бы долго шагать посуху вдоль берега, с палубы на палубу, не замочив ног.

Синие Орды Унгатт-Транна высадились на берег, колоннами по пятьдесят рядов, в каждом ряду по пятьдесят крыс, направились маршевым шагом за своими командирами. Шум шагов глушил влажный береговой песок, не били барабаны, не дудели трубы, никаких тарелок, горнов или другой военной музыки… Звезды тускло отсвечивали в броне, наконечниках копий и стрел, в клинках. Громадные челюсти смыкались вокруг Саламандастрона, безжалостная разрушительная сила готовилась нанести смертельный удар.

В сопровождении двух дюжин солдат Унгатт-Транн направился к скальной крепости. Путь ему освещал единственный факел, который обеими лапами держал Гроддил. Зоркие глаза дикого кота заметили высокое прямоугольное окно комнаты Каменной Лапы, в котором виднелся силуэт лорда Саламандастрона, в броне и с большим дротиком в руках.

— Н-ну, ты еще здесь, полосатая собака? — крикнул Унгатт-Транн.

И сразу же услышал ответ:

— До самой смерти, полосатый кот.

— До твоей смерти, не моей, — оскалил клыки дикий кот.

— Громкие слова, — насмешливо бросил Каменная Лапа. — Слышал я громкие слова от неотесанного сброда, которым ты меня наградил вчера. Твой посол сказал, что ты заставишь звезды упасть с неба. Посмотри вверх, хвастун. Они сейчас там и все время будут там.

Слова барсука уязвили дикого кота. Его голос задрожал от ярости, когда он услышал смех зайцев.

— Для тебя у меня нет больше ни словечка, полосатый пес. Фрагорль!

Похожая на призрак, из ночи выступила фигура в капюшоне.

— Настали дни Унгатт-Транна, устрашающего. Знайте, что правда всегда в его словах. Если он сказал, что звезды упадут, то даже они послушны ему. Глядите!

Гроддил швырнул в пламя своего факела щепотку порошка. Факел тут же вспыхнул ослепительным синим сиянием. Это послужило сигналом. Каждый солдат войска дикого кота, каждый матрос на палубе каждого судна одновременно зажгли свои специально приготовленные факелы. Впечатление было такое, будто море и суша, насколько хватало глаз, вспыхнули одновременно. Медунка Жесткий уставился в небо. Из-за яркого света на земле ни одной звезды не было видно, лишь сплошная черная пустота.

Зайцы Саламандастрона ошеломленно молчали. Пылали море и берег, как будто на земле был день, а вверху — ночь. Беззвездная ночь.

Гроддил шептал что-то Унгатт-Транну. Тот кивнул и снова заговорил:

— Что-то я больше не слышу презрительных замечаний. Все видели, какова мощь Унгатт-Транна. Мои Синие Орды останутся на ночь у подножия горы. На заре вы почувствуете, как затрясется земля. Вы не покинули гору, как я приказывал, и будете за это наказаны. — Отвернувшись, дикий кот зашагал к кораблю.

Лорд барсук следил, как факелы превращаются в лагерные костры. Брамвил, старейший из зайцев, собравшихся в горе, нетвердой походкой подошел к лорду и схватил его лапу. Голос его дрожал, как тростник на ветру.

— Лорд, я бы не поверил, если бы не увидел своими старыми глазами. Что мы сможем сделать против колдовства?

Каменная Лапа осторожно похлопал старика по спине:

— Это не колдовство, друг мой. Это просто очень хитрый фокус. Но реальность устрашает не меньше фокусов. Хлопотун, у тебя глаза посильнее, можешь сосчитать, сколько там факелов?

Хлопотун затряс головой:

— Да вы шутите, сэр. Никто не сможет.

Каменная Лапа, глядя на огни, заметил:

— Вы все слышали, что дикий кот сказал об отступлении: нам нет ходу отсюда.

Зайцы молча обдумывали слова своего вождя. Молчание нарушил Жесткий:

— Ну и что же нам делать? Стоять и ждать, пока перережут глотки? Вот уж нет. Вверх голову, грудь вперед, сжать губы и драться! Может, эта шушера заставляет звезды падать и землю трястись. Но посмотрим, как они возьмут гору, если ее будем держать мы.

Глаза лорда загорелись боевым огнем.

— Жесткий, организуй всех зайцев к окнам и выступам. Покажем этой нечисти, что мы о них думаем.

Унгатт-Транн выскочил из своей обширной каюты, когда вызывающий рев зайцев разорвал ночную тишину:

— Еула-ли-а! Еула-ли-а-а-а!

Гроддил проковылял за хозяином и презрительно плюнул в море.

— Дураки! Они что, думают нас испугать своим боевым кличем?

Унгатт-Транн не удостоил его взглядом.

— Нет, они не пугают нас, а показывают, что не боятся. Это называется храбрость, Гроддил. Ты этого слова не знаешь. Если бы этих зайцев было столько же, сколько у меня крыс, я бы сам испугался.

Заря была бледной и робкой, но уже через час расцвела в прекрасный день поздней весны, обещающий хорошее лето. Лорд Каменная Лапа в эту ночь почти не спал. Сейчас он погрузился в дремоту, сидя на краю своей кровати.

Повариха Блинч осторожно прикоснулась к его плечу:

— Проснитесь, сэр, эти невежды ждут на берегу. Я вам завтрак принесла.

Каменная Лапа медленно открыл глаза и заморгал.

— Ох-х! Никогда не спи в доспехах, Блинч. Просыпаясь, чувствуешь себя как в одном из твоих горшков на плите. Этот грубиян, дикий кот, конечно, выставил напоказ всю свою армию, да?

Блинч поставила поднос около лорда.

— Ох, там столько этих синих паразитов шляется по пляжу, обвешаны оружием, глаз не видно. Ну и странные же типы… Как вы думаете, милорд, они хотят начать войну?

Каменная Лапа выбрал теплый пирожок со сливами и налил чаю из цветков шиповника и одуванчиков.

— Скорее всего, Блинч, скорее всего… Что-то я проголодался. Пусть подождут, пока я позавтракаю. И позаботься, чтобы все были накормлены.

Уходя, Блинч хмыкнула:

— Слыханное ли дело, чтобы какой-нибудь заяц Саламандастрона пошел в бой голодным?

Унгатт-Транн стоял на скале, рядом жались Гроддил и Гранд-Фрагорль. Они обозревали побережье.

— Ну что, песок виден?

Фрагорль покачала головой:

— Нет, ваше могущество, только Синие Орды. Их столь ко, что не видно песка на берегу. Они стоят плечом к плечу даже на мелководье.

Унгатт мрачно посмотрел на сморщенного лиса:

— Гроддил, вот еще фокус, который ты проморгал. Маг удивленно вздернул голову:

— Господин?

Унгатт-Транн махнул лапой в сторону берега:

— Я могу заставить не только звезды упасть, но и землю исчезнуть. Головой работай, дурачина.

Чтобы отвлечь неблагосклонное внимание хозяина, Гроддил указал на гору:

— Полосатая собака не озаботился появиться, чтобы увидеть вашу мощь, о возвышенный.

— Обычная уловка командиров, — презрительно ответил Унгатт-Транн. — Он думает истощить мое терпение, заставив дожидаться. Этого тоже не понимаешь? Надо было прикончить тебя вместе со всей твоей семейкой, а, Гроддил.

Опустив голову, лис кротко пробормотал:

— Я каждый день благодарю вас за то, что вы сохранили мне жизнь.

Унгатт бесстрастно ухмыльнулся, глядя в сторону склоненного лиса.

— Наверное, я тебе повредил мозги, когда изуродовал спину. Ха! Вон он, появился в своем окне.

Повернувшись к горе, дикий кот не мог видеть ненавидящего взгляда, который бросил на него лис.

Лорд Каменная Лапа и дюжина лучников смотрели вниз, на войско противника.

— Неплохой денек, чтобы умереть? — крикнул Унгатт-Транн.

Барсук покровительственно улыбнулся:

— Уже здесь, кот? Я думал, ты землю трясешь. Подожди еще немножко, чтобы мы смогли насладиться твоим следующим фокусом.

По кивку Унгатт-Транна Фрагорль подняла красное знамя.

— Пусть под врагами Унгатт-Транна задрожит земля! Тут вся армия принялась прыгать, скандируя:

— Унгатт-Транн! Унгатт-Транн! Унгатт-Транн!

Фрагорль размахивала знаменем, войско прыгало, крик превратился в рев, шум становился все громче. Плескалась вода, вздымались тучи песка.

Хотя в этом шуме вряд ли что можно было разобрать, заяц Колотушка сложил лапы воронкой и крикнул Каменной Лапе:

— Смотрите, милорд! Земля трясется! Волны бегут к морю. Там, где они прыгают, земля дрожит! Великие Сезоны, она дрожит! Дрожит!

Демонстрация силы закончилась так же внезапно, как и началась. Унгатт-Транн стоял, мрачно улыбаясь Каменной Лапе; песок осел, и волны исчезли.

— Ну, полосатая собака, почувствовал, как тряслась земля? Теперь понял, что я говорил правду? Бросай оружие и выходи. — Уверенный в убедительности своих слов, Унгатт слез с камня и вышел вперед.

Лорд Каменная Лапа только хмыкнул:

— Ну, может, ты и заставил землю трястись, кот, но Саламандастрон стоит, как стоял, а мы ничего не почувствовали. Давай теперь я покажу тебе фокус.

Каменная Лапа метнул свой тяжелый дротик во врага. Перед диким котом сразу же сомкнулись ряды его бойцов. Один крысиный труп, пробитый насквозь, осел наземь, оказавшийся за ним еще один синий боец был тяжело ранен. Свирепость барсуков-лордов в бою была общеизвестна и не зависела от того, насколько многочисленным был противник. И не зависела от возраста. Лорд Каменная Лапа не составлял исключения. Он начал войну.

Резвый был близок к полному истощению. Старый заяц ни разу не остановился с тех пор, как покинул гору. Пустившись на восток, затем повернув обратно к западу, он обшаривал холмы, равнины, долины и утесы, выйдя наконец снова к берегу севернее Саламандастрона. Опустившись на песок, он ждал, пока успокоится дыхание, чтобы достать провизию и глотнуть холодного мятного чаю.

Как сердитая оса, оперенная стрела вжикнула сквозь заячье ухо и воткнулась в песок. Небольшая патрульная группа из десяти крыс Унгатт-Транна появилась из дюн позади Резвого.

— Ни с места или смерть! — крикнул их командир.

Из уха сочилась кровь, но заяц рванул так, как только заяц и может. Как будто помолодев, он несся, стараясь оторваться от преследователей. Но крысы не отставали. Он повел их зигзагами обратно в дюны. Лапы увязали в песке, заяц тяжело дышал, карабкаясь вверх и скатываясь вниз по склонам. Мимо свистели и втыкались в песок стрелы, один раз брошенное вдогонку копье чуть не воткнулось в его пятку. Только не останавливаться. В бегущую цель труднее попасть. Дальше от берега дюны сменились кочками и холмиками, покрытыми высокой колючей травой. Он несся, не обращая внимания на царапины, оставляя клочья шерсти на шипах кустарника. Тяжелое дыхание крыс приближалось.

— Рассредоточиться и окружить его! — услышал Резвый команду старшего.

Легкие, казалось, сейчас разорвутся. Заяц старался уйти от окружения, устремившись к сосновому леску, в котором он надеялся найти убежище. Но один из преследователей, более быстрый, чем остальные, уже догонял. Краем глаза Резвый заметил, что преследователь поднял копье. Он оттолкнулся обеими лапами и нырнул в тень деревьев. Копье вонзилось в ствол чуть в стороне. Тут же Резвый услышал сдавленный крик крысы, камнем свалившейся наземь одновременно с глухим звуком удара камня из пращи.

— Задери лапы, старый, живо!

Не раздумывая, Резвый исполнил приказ. На него свалилась толстая сеть, в которую он вцепился, и сразу же взлетел вверх.

Крупная белка махнула ему лапой:

— Теперь помолчи, длинноухий. Отдыхай! — Она быстро окинула взглядом четыре с лишним десятка белок, засевших в кронах сосен. — Пленных не брать! В Темные Леса их всех!

Шмяк! Бряк! Звяк! Стук!

Крысий патруль был перебит в мгновение ока. Оставив зайца висеть в сети, белки спрыгнули вниз и сняли с крыс все оружие и снаряжение. Мгновенно вспыхнули перебранки из-за трофеев, хищно оскалились зубы.

— Я первым увидел этот меч! Отдай!

— Дожидайся! Я угробила этого длиннохвостого!

Резвый барахтался, пытаясь выпутаться из сети.

— Как бы мне, э-э, отсюда выбраться, ребята, во? Помог бы кто, а?

Белка-вожак с двумя товарищами уверенными движениями опустили сеть наземь, другие белки помогли зайцу выбраться. Предводительница уверенными прыжками спустилась с дерева и остановилась рядом.

— Спасибо, вы спасли мне жизнь, во! — поклонился заяц.

Белка посмотрела на трофейный лук.

— Ну, ухлопали-то мы их не ради спасения твоей драгоценной жизни, а ради грабежа. Оружие, снаряжение…

Меня зовут Юкка Праща, это мое племя. Ты с горы, с юга?

Заяц кивнул:

— Да. Мое имя Резвый, во.

Юкка села, опершись пушистым хвостом о ствол сосны.

— У вас там большие неприятности, Резвый. Мы видели столько этой нечисти, и все они маршировали по берегу на юг, к горе.

Резвый потупился:

— И это только треть их всех, Юкка. Столько же пришло с юга и столько же высадилось с кораблей.

Юкка наблюдала за своими белками, волокущими крыс к месту захоронения.

— У старого барсука будет много хлопот. Они всех перебьют. Зайцы горы такие же старики, как и ты, молодежь вся разбежалась.

Заяц удивился осведомленности Юкки:

— Вы тут много знаете о Саламандастроне!

Белка накинула свою пращу на конец хвоста.

— Я должна знать, что творится на свете. Только дурак не обращает внимания на то, что происходит вокруг.

Ты, значит, сумел выбраться из Саламандастрона?

Старый заяц печально покачал головой:

— Нет. Лорд Каменная Лапа послал меня на поиски подкреплений, но я никого не нашел. Вы нам не поможете?

Белка перекинула пращу из одной лапы в другую:

— Нет, ни в коем случае, хотя мне и жаль вас, друг.

Каждый заботится о себе. Но это не значит, что мы не гостеприимны. Отдохни у нас, подкрепись. Все равно ты не перенесешь долгого пути в таком состоянии.

Резвый тяжело вздохнул:

— Спасибо, но сейчас не время для отдыха. Я просто обязан продолжить путь.

Он пожал протянутую Юккой лапу, и она скупо улыбнулась:

— Доброго тебе пути, старый. Пусть удача сопутствует тебе.

— И тебе удачи, Юкка Праща. Может, передумаешь… хорошие у тебя воины, лихое племя!

Юкка посмотрела вслед зайцу, мелькавшему между деревьями.

— Храбрый и дурной, как все зайцы. Что скажешь, Груд? — Молодой воин тихо проворчал что-то, и Юкка хлопнула его по ушам. — Рот с песком отдраю за такие слова! Сколько можно тебя учить?

Постепенно рассветало, на цветках болиголова, клюквы и дягиля сверкали капли росы. Где-то в верховьях надрывалась кукушка. Она-то и разбудила Дотти. Зайчиха немножко понежилась, ожидая, что ноздри ее защекочет запах костра и стряпни. Но тут же озадачилась. Лагерь подозрительно тих и неподвижен, лишь голос кукушки доносился издали. Дотти высунула голову и повертела ею, оглядываясь. Ствол вяза был наполовину вытащен на берег, но друзья ее куда-то подевались. Не поднимая лишнего шума, Дотти вполголоса позвала: — Броктри, Груб, где вы?

Из зарослей донесся шорох, и она улыбнулась:

— Ну вылезайте, ребята. Я знаю, вы… Ой!

Большой дрозд вспорхнул из-за куста, задев ее щеку крылом. Тогда Дотти решила переменить тактику.

— Ну хватит, пошутили, и будет, всему есть предел.

Вылезайте немедленно, кому сказано!

Но в ответ доносилось лишь все то же «ку-ку». Дотти махнула в сторону кукушки прутом:

— Заткнись, зануда, сколько можно!

Она решила, что Броктри и Груб отправились собрать в лесу чего-нибудь съедобного на завтрак. Ворча под нос, Дотти уселась на берегу, грызя жесткую ячменную лепешку и яблоко, которые она нашла в своем мешке. Теплые лучи восходящего солнца ничуть не улучшили ее настроения. Она чувствовала себя одинокой, всеми забытой и покинутой.

— У-у… противные хитрюги… смылись только потому, что красавице необходим сон. Небось нашли ягодную поляну и сидят, округляют свои толстые морды.

Утешая себя таким образом, она заметила что-то на плоской поверхности лодки-бревна.

Это был грубый рисунок угольком из вчерашнего костра. Вниз по течению указывала стрела, Дотти была изображена сидящей в лодке. У резкого поворота реки были запечатлены Груб и Броктри, похоже, они поджидали Дотти. И слово, нацарапанное, очевидно, Грубом: «УВИДЕМ-СЯФПОЛДИНЬ».

Зайчиха изучала эти художества, все еще ворча под нос:

— Увидимся в полдень у излучины… Очень мило они мне сообщили, дезертиры несчастные… Ха! Это, стало быть, я! С такими жалкими ушами? Да у меня ушки прелестные!

Фу! Неудивительно, что выдры выкинули его вон… А правописание!

Она подобрала обгоревший сучок и исправила рисунок, пририсовав Грубу громадное брюхо, а Броктри — кривой висячий нос. Подправив свое изображение, она вывела жирную двойку под каракулями Груба.

— Ну, милочка, пришло время вам принять командование собственным судном!

Чуть не свалившись за борт два или три раза, она освоилась и легко управлялась с бревном. Смышленая Дотти очень скоро приноровилась удерживать свое судно в середине фарватера.

Без приключений она неслась вниз по реке, разговаривая сама с собой и слагая ужасающие «капитанские» стихи.

В стихах говорилось о том, что Дотти хоть и красива до невозможности, но не раздумывая врежет тому, кто сомневается в ее капитанских возможностях.

Вдруг она тормознула веслом, потому что на берегу появилось живое существо: необычайно жирная и неряшливая ласка, с половиною завтрака на засаленной рубахе. Она стояла, держась за свисающую сверху, из кроны дерева, толстую лозу дикого винограда. Плюнув в воду, она сумрачно глянула на Дотти и сказала лишь одно слово:

— Ну!

Зайчиха вежливо улыбнулась ей:

— Извините, что вы сказали?

Ласка вызывающе вскинула морду:

— Ну. Я сказал — ну. Ты, стало быть, собираешься мне врезать, кролик?

Зайчиха вздохнула, закатила глаза, как бы ожидая помощи от небес.

— Если вы сегодня умывались, то, конечно, не промыли глаза, сэр. Я не кролик, а заяц, видите ли… А врезать вам я вовсе не собиралась, это просто песенка такая.

Грязнуля опять сплюнул в воду.

— Ты сказала, что если я еще хоть словечко… то ты мне врежешь. Вот я выдал словечко. И не одно уже. Ну давай, врежь!

Дотти с неудовольствием смотрела на него. Мать всегда предостерегала ее от общения с задиристыми типами, которые много плюются. Их можно отшить только презрением, которого она постаралась вложить в свой взгляд как можно больше.

— Мерзкая привычка — плеваться. И позвольте вам заметить, что уровень реки нисколько не поднимется от ваших плевков. Всего наилучшего.

Она пустилась дальше, но тут «тип» завопил изо всей мочи:

— Эй, лодка!

Дотти двинула в его сторону ушами — знак презрения, обычный для благовоспитанных молодых зайчих.

— Разумеется, лодка, помраченный шут гороховый.

А ты думал, сервировочный столик?

Ласка делала какие-то знаки появившемуся на противоположном берегу такому же жирному и неопрятному типу, тоже висевшему на побеге дикого винограда и плевавшему в воду. Проплывающей мимо Дотти он сквозь зубы пробормотал:

— Значит, не боишься, да? Ну ладно!

Обе ласки разом отпустили свои «веревки», и сверху рухнуло в воду бревно, перегородив поток позади лодки.

Зайчиха поняла, что ничего хорошего ее здесь не ждет, и принялась грести изо всех сил. К несчастью, она не успела продвинуться и на дюжину корпусов лодки, как второе бревно рухнуло перед нею ниже по течению. Теперь — ни вперед, ни назад. Дотти выправила свое суденышко, когда волна, поднятая передним бревном, дошла до него. Появились еще две ласки. Дотти чопорно выпрямилась. Понимая, что с такой публикой разговаривать бесполезно, она все же решила попробовать:

— Доброе утро. Надеюсь, вы в добром здравии, а?

События развивались в неприятном направлении. Вторая ласка вытащила ржавую ножовку по дереву и направилась к Дотти.

— Во как, гляди-ка ты. Ну, сейчас она у меня получит зарубку на память.

Дотти схватила весло покрепче.

— Не подходите близко. Я не только прекрасна, но и опасна.

Ласка сделала выпад к ее ноге.

— Ну, так ты больше не будешь прекрасна, как я т-тебя отмаркирую!

Бумс!

Весло резко опустилось промеж ушей противницы. Со страшным воплем пораженная ласка рванулась обратно на берег.

— А-а-а-а-а! Убивают! Меня убили, мой бедный череп пробит в двадцати местах! Ай-йа-а-а-а-а-а-а! Я вся в крови! Убита, уничтожена, й-й-й-и-и-и-и!

Другая ласка фыркнула и прижала лапу к глазам, вытирая отсутствующие слезы.

— Да как ты смела так треснуть Эрми по башке! Вот выйдешь на берег, мы тебе покажем, мы тебя накажем.

Дотти подняла весло.

— Как бы не так, пока у меня это весло. Ну-ка уберите бревно из русла!

Эрми с новыми силами подняла вой:

— Йу-гу-гу-уууууу! Надо было придушить ее сразу, как только эти двое смылись, говорила я вам! А теперь… Оюшки, нет меня больше-е-е-е-е!

Из чащи неспешно появились Броктри и Груб, с трудом удерживаясь от смеха. Барсук строго обратился к Эрми:

— Кончай причитать, не то я влеплю тебе так, что будешь вопить по-настоящему.

Затем Броктри указал на бревна в русле:

— Быстро уберите это безобразие из речки! — Он вы тащил меч.

Дотти не ожидала, что четыре тяжеловесные ласки могут двигаться с такой скоростью. И успевать к тому же еще ныть и недовольно фыркать.

— А теперь быстро к своему винограду и задрать левые задние. Живо! — приказал им Груб.

— Ой-ой-ой! Не рубите нам лапы, сэр, мы никогда больше не будем!

Груб связал лозой лапы одной пары, переплыл на другой берег и проделал то же самое с Эрми и ее другом.

— Это ж счастье, что мы ей ничего не сделали… левую, левую он велел, это правая…

Когда Груб закончил, Броктри гаркнул:

— А теперь отцепились!

Разжав лапы и лишившись опоры, ласки взвились вверх, увлекаемые бревном, но замедлили свой взлет и повисли в воздухе, достигнув равновесия. Вопя, они висели как раз над головой Дотти, и Эрми орала прямо ей в ухо:

— Ой-ой-ой! Не оставляйте меня тут вверх ногами и с шишкой на башке! А-а-а-а!

Прижав прохладное, мокрое весло к шишке, Дотти уменьшила страдания несчастной ласки.

— Тихо, дорогуша, воплем боли не уймешь. Я вот тебе сейчас шишку разглажу. Замри! Спокойно!

И Дотти двинула по веслу лапой, вдавив шишку в голову. Оглушенная Эрми, ко всеобщему облегчению, замолчала.

Броктри и Груб влезли в лодку и продолжили путь. Дотти без устали пилила их:

— Я удивляюсь тебе, Груберт. Так меня бросить на произвол судьбы. Ну, вы, сэр, — совсем другое дело. Чего от вас еще ожидать. Вы однажды уже отсиживались за деревом, когда меня убивали жестокие разбойники. Вот и сейчас то же самое. Нехорошо, сэр, очень нехорошо. Я думала, что лорды Броктри серьезнее. Шаль, что я ошиблась.

Броктри болтал лапами в речном потоке.

— Могу понять твои чувства, Дотти. Но у нас свои резоны. Мы хотели быть уверенными и устроили небольшую проверку. И ты ее чудесно выдержала. Правда, Груб?

Выдра отсалютовал Дотти хвостом.

— Горжусь такой боевой подругой. Ни капли страха. А какая выдержка! Целое ведро выдержки. Только так с ними и надо… Честно говоря, мы все время следили, так что никакой опасности… Но ты ж не знала этого и могла испугаться и задрать лапки кверху. А ты молодец, Дотти, здорово их проучила.

Броктри кратко подтвердил:

— Совершенно верно. Лихой ты заяц, Дотти.

Дотти собиралась ввернуть еще что-нибудь едкое, но тут Груб заметил рисунок и каракули на бревне.

— Э-э, вроде я не так рисовал… Дотти льстиво улыбнулась ему:

— Ну, грубоватый был рисунок. Я чуть-чуть подправила. Теперь Груб вспылил:

— Да ты что, хвост щекастый, издеваешься, да? Это у меня такое жирное брюхо? Я здесь как набитое чучело горностая!

Броктри развеселился:

— Хо-хо-хо! Чучело горностая! Вот здорово! Брось, Груб, где твое чувство юмора?

Выдра раздраженно уставился на него:

— Там же, где и вашей милости, когда вы изволите узреть, как она вас отделала.

Барсук посерьезнел и вытянул голову в сторону художества Дотти, которая, наоборот, втянула голову в плечи и прикрыла уши лапами.

— Ах ты прожорливый кусок шерсти! — взорвался Броктри. — Это у меня такой висячий кривой носище? Да как ты посмела!

В ответ Дотти вскочила, размахивая веслом:

— Назад, назад, кривонос и толстопуз! Вы сейчас узнаете, какой я лихой заяц, не знающий страха!

Груб, искусно подражая Эрми, захныкал:

— Ой-ой-ой! Пжалста, мисс Лопоух, не бейте нас! Пощады!

Тут все трое прыснули и смеялись, пока слезы не выступили на глазах.

Глубокий грубый бас окликнул их с южного берега:

— Ого-го-о! Хорошо-о весно-ой весе-елой! Что смешного, Груб?

Протерев глаза, Дотти увидела коренастого подтянутого крота в зеленой блузе, расшитой ромашками и лютиками. На голове его плотно сидела похожая на гриб высокая шляпа, украшенная ярким оранжевым пером зимородка. В лапе он держал длинный, почти как посох, черпак. Крот широко улыбался, выставляя напоказ множество сияющих белизной зубов.

Груб приветственно замахал хвостом и направил бревно к берегу.

— Чтоб мне руль потерять, да это ж Рогг Длинная Ложка! Как на белом свете дышится, приятель? Уж сезона четыре я тебя не видал. Ну, вот и снова свиделись! — Причалив, Груб сердечно обнял крота.

Крот, не переставая улыбаться, запротестовал:

— Прочь, прочь, черт здоровенный, замараешь!…

Груб пригласил на берег друзей:

— Брок, Дотти, сюда, ребята! Вот мой приятель Рогг. Лучший повар на этой и любой другой реке и лучший крот на земле и под землей.

Рогг галантно приподнял шляпу и склонил бархатистую голову:

— Хурр-хурр. Здорово, сэр и мисс, о-очень приятно, о-очень.

Дотти легко выпрыгнула на берег и присела в изящном реверансе:

— Хурр-хурр. Добрый день, сэр Рогг. О-отличная пого-ода! Прекрасно выглядите, про-осто здо-орово!

Рогг удивленно развел свои роющие когти:

— Наш разгово-ор! О-отлично, мисс, где о-обучались?

— У моей мамочки подруга-кротиха, Блосом Бонн, она со мной с малых лет возилась, хурр-хурр-хурр.

Груб только развел лапами, обратившись к Броктри:

— Во шпарят! Понимать-то я всегда кротов понимал, но чтобы так легко говорить… Куда там!

— Да, здорово у нее получается, — согласился барсук, следуя вместе с Грубом за непринужденно болтающими кротом и зайчихой.

Рогг Длинная Ложка жил в роскошной пещере под корнями большого бука. Задумчиво осматривался в пещере лорд Броктри.

Свисающие с потолка пещеры корни делили помещение на множество уютных закутков. Дотти уселась в удобное кресло в одной из таких ниш, а кротовый народ, взбудораженный вестью о зайчихе, которая говорит на их языке, спешил посмотреть на нее.

— Хуррр… Я — дед Клобб, мисс, во-от моя дорогая бабушка Домбрел. Мы вас приглашаем пообедать с нами, надеюсь, согласитесь, мисс?

— Спасибо, дед Клобб, сэр, хурр-хурр, о-очень, о-очень рада.

Груб и Броктри уселись на поросший мхом выступ у стены, и вокруг тотчас столпились кротята. Голос самого маленького гудел, как судовая сирена.

— Здорово, сэр. Здорово, другой сэр. Я — Неуема.

— Заметно, заметно.

— Хо-о, хо-о, мама то-оже так думает, хурр-хурр. А вы какой крот, сэр? Я никогда не видел такого, с полосатой головой.

— Я — барсуковый крот. А мой друг — выдровый крот.

— Ого-гоо, мно-ого, мно-ого вам надо было лопать, чтобы в ро-ост пойти. Большо-ой, большо-ой.

Груб подмигнул барсуку и объяснил:

— Так дело не в еде. Надо просто мыться чаще, вот и все. Мы пять раз в день моемся чисто-чисто, поэтому такие большие выросли.

Неуема сморщил мордочку:

— Брррр! Хррр! Лучше останусь маленьким…

Появился Рогг и, размахивая листом щавеля, прогнал кротят:

— Во-он, во-он, Неуема, Затычка, Подкрадушка! Дайте гостям поко-ой, поко-ой! О-отдых, о-отдых! Хурр! Бегите на кухню, поможете там, но сначала лапы вымойте чисто-чисто!

Оставленные публикой, путешественники расслабились. Броктри и Груб растянулись на моховой подстилке, Дотти развалилась в кресле, наслаждаясь ароматами, доносящимися из кухни. Она неторопливо рассматривала уютную пещеру. Разных цветов фонари висели между корней, в стенах устроены полки, на полу расстелены тростниковые циновки. Возле тлеющих углей очага дремали два черно-оранжевых жука-могильщика, которых держали в качестве домашних животных. Они подбирали крошки, рассыпаемые повсюду детьми. Закрывая глаза, Дотти вздохнула. Какое уютное местечко! Настоящий дом.

Уже вечерело, когда Резвый свалился без сил. Он жутко устал, его мучила жажда, за день напекло солнце, и к тому же старый заяц бежал без передышки уже почти двое суток. С повисшей головой, он плелся, еле волоча лапы по равнине. Ковыляя полубессознательно, он сначала даже не понял, что свалился. Сухой язык высунулся изо рта, задние лапы еще подергивались в ритме бега, поднимая облачка пыли. Полубезумными глазами он уставился на камень, воображая, что видит перед собой своего сурового вождя.

— Честное слово, сэр, — прохрипел заяц, еле шевеля языком, — ни одного зайца… нигде. Я пытался, как мог, во, но, увы, все молодые зайцы покинули страну…

Глаза его закатились, и Резвый потерял сознание.

С камня неподалеку за ним внимательно следила ворона. Она осторожно подлетела и опустилась совсем рядом. Подкравшись к зайцу, птица слегка клюнула его в ухо. Никакой реакции. Птица осмелела и обошла неподвижное тело, оценивая свою добычу. Она уже собиралась клюнуть зайца в глаз, когда камень, запущенный из пращи, сшиб ее с ног. Сердито каркая, ворона взлетела и поспешила прочь: второй камень просвистел мимо, чуть не задев крыло.

К Резвому спешили Беддл и еще пять молодых белок.

— Капельку воды на язык ему, не больше…

— Бедный старый дурак, Юкка сразу поняла, что он далеко не уйдет. Глянь на лапы!

— Да, сбил в кровь. У тебя с собой твои травки, Руро?

— Сейчас посмотрим… Подлесник, щавель, мох… — Добавив воды, она сделала компресс. — Его счастье, что Юкка направила нас вдогонку. Беддл, можешь сделать носилки?

Беддл не спеша стащил с себя рубаху, продел в рукава два копья. Потом он обратился к младшему спутнику:

— Груд, давай и свою.

Груд нехотя стащил с себя требуемую одежду. Беддл сурово напомнил:

— И следи за языком, или получишь по ушам дважды, сейчас — от меня, потом — от Юкки.

Бледный лунный свет пробивался сквозь кроны сосен. Небольшой костер, спрятанный между камнями, излучал приятное тепло. Резвый осознал, что над ним маячат силуэты белок. Он услышал тихий голос:

— Юкка права, жить он будет.

Выплыли из тьмы грубоватые черты самой Юкки Пращи.

— Любой другой старик твоего возраста погиб бы после таких упражнений.

Резвый облизнул губы и прохрипел:

— Я умру с оружием, в бою. А пока я просто болтаюсь тут и мешаю тебе, друг.

Юкка хмыкнула:

— Слышала я о тебе, лихой ты воин. Сейчас отдыхай.

Выпей бульона и спи. Утром поговорим.

Об отдыхе старый заяц не хотел и думать, но не успел он выпить и половины кружки грибного бульона, как его одолел сон.

Он проспал и утро, и день, проснувшись лишь к вечеру,

— Ну, как лапы? Да что тут спрашивать, болят, конечно.

Резвый сел и дал Руро сменить повязки.

— Если затянуть потуже, я снова побегу.

Руро покачала головой:

— Куда ты побежишь? Юкка с тобой хочет поговорить. Поешь и снова отдыхай.

Заяц попытался встать, но резкая боль в лапах свалила его.

— А где Юкка?

Ответил Беддл, принесший пищу:

— Она вернется, когда стемнеет. И принесет новости о твоей горе. Давай, давай, не валяй дурака, ешь. Надо питаться, чтобы жить.

Резвый схватил картофелину и пирожок с орехами.

— Спасибо, ты прав, друг, но это вы валяете дурака, откармливая старого зайца, во… Это там что, тертая морковка?

Юкка Праща вернулась уже после полуночи. Она села, переводя дыхание и потягивая бузиновое вино.

— Как наш заяц, спит?

Руро подкинула в костер сухое сосновое полено.

— Он проснулся, съел громадную кучу всего и снова заснул. Разбудить?

Предводительница отставила вино:

— Не надо, пусть спит. Не из-за чего его будить. Плохие новости.

— Значит, гора Саламандастрон захвачена?

Юкка протянула лапы к огню: с моря тянуло прохладой.

— Да, синие захватили ее. Я не смогла подобраться слишком близко, но издали видела, как эта нечисть карабкалась по склону. Они волокли свои знамена, чтобы их там вывесить. Печальный день для всего западного побережья, Руро.

Беддл сидел на корточках, готовя для Юкки еду.

— Может, надо было все-таки помочь старикам, Юкка?

— Не говори глупостей, Беддл. Сейчас нашими трупами играли бы морские волны. Лорд барсук и его зайцы были храбрые, бешеные звери, и они выполнили свой долг. Все было предрешено.

Капли дождя, просочившиеся сквозь кроны сосен, разбудили зайца на заре. Юкка сидела рядом, завернувшись в одеяло. Отвернувшись от Резвого, она возилась с закрытым в каменной печи костром, разгребая пепел и раздувая угли. Голос зайца ударил ее сзади, как бич:

— Скажи мне, что случилось с горой.

Юкка не повернулась, но ответила зайцу.

Когда весь лагерь белок уже был на ногах, Резвый стоял, придерживаясь за ствол сосны. Юкка сидела перед ним. У ног зайца стояла нетронутая тарелка с едой.

— Никто ничего не смог бы сделать, Резвый. Давай ешь. Я слышала, что у тебя неплохой аппетит.

Тарелка взвилась, посланная в воздух ударом заячьей лапы. Глаза его окаменели, в голосе слышалось презрение:

— Я не ем с трусами.

Юкка вскочила с пращой в руке:

— Никто не смеет назвать Юкку Пращу трусихой!

Заяц разорвал рубаху, обнажив свою сухую жилистую грудь.

— Тогда убей меня, Юкка, давай! Старый заяц не противник для такого воина, как ты. И посмотрим, сколько ты еще протянешь в лесах, пока тебя выследят синезадые Унгатт-Транна. Тогда ты поймешь, что умнее было бы вовремя помочь спасти Саламандастрон.

Трррахх!

Камень из пращи срезал ветку около самой головы зайца и прожужжал между деревьями. Белка стояла перед ним, сверкая бешеными глазами.

— Любой другой на твоем месте был бы уже покойником. Но я докажу тебе, что я и моя команда не трусы. Мы отправимся с тобой, даже если придется тебя нести. Я помогу тебе сколотить армию из зайцев и тех сумасшедших, которые отважатся бросить вызов Синим Ордам. И мы нападем на них, белки — чтобы захватить трофеи, оружие, ты — чтобы отомстить убийцам твоих братьев. Я, Юкка Праща, сделаю это не из добрых чувств к тебе, а ради своих интересов.

Заяц и белка стояли, сжигая друг друга взглядами. Резвый презрительно скривил губы:

— Ради чего хочешь! Но только сделай это!

Юкка тряслась от гнева.

— Сделаю, сделаю, не бойся, длинноухий! — рычала она. — Если Юкка Праща что-то обещает, то на ее слово можно положиться.

Заяц отвернулся и поковылял прочь, ворча:

— Ну, если дело делать, то надо действовать, а не тратить время на разговоры. Дела говорят громче слов, знаешь ли…

Всего племя Юкки состояло из пятидесяти крепких белок и двенадцати детишек и старичков. С этой дюжиной она оставила восемь воинов, остальные сорок два с нею во главе в течение часа были готовы к выступлению, с вооружением и провиантом.

Руро догнала зайца, ковыляющего по окраине леска.

— Подожди, друг, мы уже выступаем. Вот, возьми.

С этой ношей путь покажется легче.

Резвый не сопротивлялся, когда она перекинула через его плечо небольшой мешок, и с любопытством принял от нее короткое копье с толстым древком-рукояткой. У копья было отточенное обоюдоострое лезвие в форме ивового листа, у основания которого находилось перекрестье.

Руро показала ему свое копье, точно такое же.

— Полезные штуки. Юкка разработала их для ближнего боя, не для метания. А еще ты можешь опираться на копье, Резвый, взявшись за перекрестье. Только остерегайся лезвия. Хорошая палка для ходьбы…

Старый заяц не мог не согласиться: идти, опираясь на копье, было намного легче. Мимо прошла Юкка, мрачно пошутив:

— Если древний рухнет, крикнешь, мы его нанижем на копье и понесем, как охотничью добычу.

Резвый ожесточенно огрызнулся:

— Зато вы слишком быстро передвигаетесь! Должно быть, натренировались, улепетывая от противника, во, во!

Юкка не замедлила шагов, но уши и хвост ее напряглись от возмущения. Руро укоризненно покачала головой:

— Не надо дразнить Юкку Пращу. Никто ее еще не одолел в бою. Зря обижаешься, помни, что она делала лишь то, что выгоднее для ее племени. Любой умный зверь поступил бы на ее месте так же.

Резвый не хотел спорить с Руро, которая ему сделала столько добра и к тому же очень нравилась, и он сменил тему:

— А куда она нас ведет?

Руро указала на северо-восток:

— В Скалистый Лес. До темноты дойдем, наверно. Юкка хочет побеседовать с Ударой Костоломом.

— А кто это такой, во имя Всех Сезонов?

Мимо спешили другие белки, и Руро ускорила шаг.

— Хватит разговоров, друг. Мы сейчас отстанем от отряда. Давай побережем дыхание для марша.

Весь день они провели в быстром беспощадном марш-броске. Возможно, из-за того, что Юкку рассердили необдуманные замечания зайца. Воды на равнине не встретили нигде. Солнце нещадно припекало, не ощущалось ни ветерка, буроватая трава не шевелилась. Видно было, что она засохнет, не дождавшись наступления лета. Сухо скрежетали кузнечики, высоко в небе надрывались жаворонки. Подражая белкам, заяц сунул в рот и сосал плоский камушек, помогающий удерживать во рту влагу. Задние лапы болели от ходьбы, передние — от копья-палки. Чтобы крестовина не резала лапу, он подкладывал пучки травы, но они мало помогали.

Ближе к вечеру Резвый споткнулся и упал. Никто еще не успел этого заметить, а Руро уже помогла ему подняться и опереться на палку, с другой стороны поддерживая его сама. Старый заяц, скрипя зубами, ковылял позади белок.

— Далеко еще, Руро?

Она махнула лапой вперед:

— Вон уже виднеется Скалистый Лес. Мы хорошо шли, думаю, до темноты придем. Можешь идти, друг? А то ведь можно и отдохнуть, ведь лес уже виден.

Резвый незанятой лапой смахнул пыль с глаз.

— Если белка может, то заяц тем более. Я в прекрасной форме, дорогая моя, — хорохорился длинноухий.

Скалистый Лес оказался нагромождением громадных камней, по которым были разбросаны корявые деревья и чахлые кустики. На разведку был выслан Беддл, который вернулся, когда отряд уже подходил к цели.

— Я заметил Удару, но он сразу исчез в зарослях. Хорошая новость: лесное озерцо не пересохло. Уйма воды!

Юкка подняла лапу, чтобы пресечь радостный галдеж белок.

— Внимание, тихо, все слушайте меня! Мы во владениях Удары Костолома. Ведите себя скромно, сидите тихо и не буяньте, пока я не вернусь. Это тебя тоже касается, заяц.

Одним прыжком она исчезла между валунами. Заяц послушно сидел вместе со всеми белками, но любопытство не переставало его мучить.

— Руро, теперь ты скажешь мне, кто такой Удара Костолом?

Белка устало растянулась, прикрыв глаза хвостом.

— Скоро узнаешь, друг мой.

Юкка действительно скоро вернулась.

— Удара появится после заката. Воду из озера можно пить, но не плавать и не мыться. Я сама прослежу. На деревьях кое-где есть яблоки и груши. Верхние можно срывать, на нижних ветках — не трогать. Все понятно?

В ответ раздалось нестройное «Да!» и «Понятно!». Груд опять ворчал на ходу что-то, привлекшее внимание Юкки. Она схватила юнца за ухо и не слишком нежно дернула.

— Я все слышу, негодник. Видишь этот кусок коры? Заткну им твой рот, если еще раз услышу.

Беличий отряд послушно отдыхал под тенистыми деревьями. Чуть поодаль сидела Юкка, ожидая, когда совсем стемнеет. Только тогда должен появиться таинственный хозяин. Резвый заснул, размышляя, кем бы мог быть этот страшный зверь.

Синие Орды завоевывали Саламандастрон. Унгатт-Транн сидел в своей душной комнате и следил за пауками. Пауки — существа свирепые, независимые, смертельные. Они нравились Унгатту. Многому он научился, лежа в своей каюте и наблюдая за ними. Не давала ему покоя мысль о полосатой собаке. Беспокоила его не та, старая, которая управляла горой, а отравлявшая его сны, большая, мощная, угрожающая, с ликом, всегда окутанным дымкой. Это был враг, и он приближался. И теперь, когда бы Унгатт-Транн ни закрыл глаза, он снова и снова видел призрачного барсука заполнявшего пространство. Это означало, что барсук собирал армию.

Раньше Унгатт-Транн смеялся над глупыми суевериями. А теперь он ловил себя на том, что прислушивался к загадкам искалеченного лиса, для которого в царстве видений не было тайн. И это его злило. Он крепко закрыл глаза и громко заговорил, изо всех сил пытаясь не упустить зыбкий образ врага.

— Покажи, покажи мне свою морду, появись у моей горы, не увиливай от судьбы. Я Унгатт-Транн, устрашающий, и ты умрешь от моей лапы, когда увидишь мои глаза.

Над ним на корме стояли Гроддил и Гранд-Фрагорль, наблюдая, как Саламандастроном овладевают Синие Орды, нескончаемые, как волны морские. Оба они слышали голос дикого кота, но слов разобрать не могли. Поэтому они заспешили вниз, опасаясь, что могли не расслышать зова хозяина. Лис-колдун осторожненько постучал и проскулил:

— Могущественный, вы нас изволили позвать?

Унгатт-Транн упругой походкой появился из двери и направился на палубу. Броня подчеркивала силу и рост мощного воина. Его глаза-щелочки устремили взгляд на берег.

— Как идет завоевание моей горы?

Гранд-Фрагорль сдержанно ответила:

— Еще не стемнеет, как вы уже сможете вступить в нее, о сотрясатель земли. Ворота уже почти взломаны.

Дикий кот подошел к борту. Оба сопровождающих следовали на почтительном расстоянии.

— Лодку мне. Направляемся на берег.

Один из наиболее выдающихся капитанов крысиной армии — крыса по имени Кошмарина поджидала их на линии прибоя. С нею стояли двое вновь прибывших, здоровые молодые крысы, одна — с луком и стрелами, другая — с абордажной саблей за поясом. Унгатт безмолвно смерил их взглядом. Обе — корабельные крысы. Он спокойно стоял в сторонке, говорили Кошмарина и Фрагорль. Кошмарина отсалютовала копьем:

— Здесь две крысы с моря. Привлеченные славой устрашающего, они желают присоединиться к Синим Ордам.

Фрагорль кивнула и повернулась к крысам:

— Знайте, что вы должны служить лишь одному хозяину, Унгатт-Транну, сыну Смертельного Копья. Клянитесь под страхом смерти!

Крысы переглянулись. Затем та, что с саблей, слегка наклонила голову и ответила за обеих:

— Я, Рвущий Клык, и мой брат, Свирепый Глаз, клянемся служить Унгатт-Транну.

Фрагорль пошепталась с диким котом и снова обратилась к братьям:

— Вы понравились могущественному. Умелые воины всегда желанны в Синих Ордах. Оставьте оружие и следуйте за нами.

Рвущий Клык и Свирепый Глаз делали то, что им приказывал Гроддил. Сначала они полностью погрузились в воду. Выкарабкавшись на берег, крысы стали на колени перед лисом, который велел им закрыть глаза и осыпал синим порошком из большого мешка. Тем временем Фрагорль декламировала клятву-посвящение.

Повернувшись на пятке, дикий кот направился к горе, фрагорль последовала за ним, а лис задержался, чтобы ознакомить рекрутов с их обязанностями.

— Вотрите порошок в мех и остерегайтесь воды, пока солнце не взойдет три раза. После этого вы навсегда останетесь синими и сможете отправиться под командование капитана Кошмарины.

Шум боя раздавался над горой. Братья-крысы открыли глаза и стерли остатки порошки с век. Они посмотрели вслед трем удаляющимся фигурам. Свирепый Глаз потянулся за луком и стрелами, другой лапой втирая порошок в мех.

— Вроде мы теперь тоже синие, братец?

Рвущий Клык действительно выделялся своим клыком. По какому-то капризу природы из центра верхней челюсти у него рос здоровенный кривой зуб, так что улыбка его напоминала кошмарную гримасу.

— Пока можно будет больше награбить — синие, а там видно будет.

Лорд Каменная Лапа понимал, что поражение неизбежно. Зайцы храбро дрались, но что толку? Медунка Жесткий пробился к верхним помещениям, куда отступили остатки заячьего войска со своим вождем. Вокруг вился тяжелый черный дым, поднимавшийся из нижних проходов и помещений горы. Не обращая внимания на глубокую рану в лапе, боевой заяц отсалютовал лорду:

— Нас отрезали от остальных, сэр. Колотушка и его воины полностью уничтожены у главных ворот, ворота сожжены и разбиты. Колотушка держался до последнего, рубя эту нечисть и вопя «Еула-ли-а!», но силы были слишком неравными. Он упал, как раз когда я пробился к главной лестнице. Да сохранят Все Сезоны память о храбреце!

Разбитое копье Каменной Лапы упало на пол.

— А что Ухопарус и ее команда во втором ярусе?

Жесткий вытер глаза.

— Их окружили, зажали и захватили, сэр. Там было столько этих синих, что у них не было никакого шанса. Я получил по голове и упал, оглушенный. Они думали, что я покойник, но резаная рана на лапе и дырка в боку не смертельны. Крысы рванули дальше, с факелами обыскивая помещения в поисках пленных. Я очнулся и пробрался наверх. Надо что-то придумать, пока они не добрались сюда.

Храбрец Хлопотун взмахнул клинком:

— Мы встретим их на лестнице. Пусть мы погибнем, но захватим с собой в Темный Лес немало врагов. Кто со мной?

Каменная Лапа задержал лапу Хлопотуна:

— Нет. Послушайте меня. Я знаю, что вы лихие воины, но если мы все погибнем, то Саламандастрон будет потерян навсегда. Я знаю секретные проходы, ведущие в нижние пещеры. Там нас не найдут. И мы дождемся помощи, которая обязательно придет. Пошли!

Восемнадцать зайцев, жалкая горсточка, остатки гарнизона горы, последовали за своим лордом. Они гуськом тянулись за вождем, и в ушах их еще звучали его последние слова:

— Пока мы живы, нас не оставит надежда, друзья!

Вечернее небо на западе запылало, когда солнце окунулось в темное, как вино, море. Птиц по-прежнему не было видно и слышно. На еще не остывшем песке толпились синие, которым не довелось побывать в бою. Унгатт-Транн восседал в большом кресле Каменной Лапы, вынесенном из обеденного зала, наблюдая за черным дымом, поднимавшимся из прорезанных в скалах горы окон, и выслушивал доклады офицеров.

Первый из них, капитан Фрол, мрачный горностай, склонил голову:

— Потери первого отряда…

— Молчать! — скрипучим голосом крикнул Гроддил. — Его могущество не желает слышать о потерях, идиот! Докладывай о победе!

— Победа полная, о великий!

Гранд-Фрагорль, стоявшая справа от Унгатт-Транна, льстиво заговорила:

— Какой иной исход битвы мыслим для Унгатт-Транна, сына Смертельного Копья? Капитан Свинч, вы были во второй волне. Сколько убитых врагов у вас на счету?

Унгатт поднял лапу, предлагая Свинчу подождать с докладом. Другой лапой он обхватил шею Фрагорль, как бы в дружеском объятии. Но вместо дружеского объятия Фрагорль ощутила удушающую хватку. Подтянув жертву вплотную, дикий кот хрипло прорычал ей в ухо:

— Я Унгатт-Транн, и я прокладываю свой собственный путь. Еще раз назовешь меня сыном Смертельного Копья, и я тебя поджарю на медленном огне. Убрать это имя из списка моих титулов, я не хочу его больше слышать. — Он выпустил жертву, и та отшатнулась, схватившись за горло. Унгатт кивнул капитану, и тот доложил:

— Шесть десятков и дюжина убитых, о могущественный. Их недостойные трупы будут брошены в море при отливе.

Гроддил что-то прикинул в уме и задал вопрос:

— А сколько пленных? Ответил капитан Фрол:

— Шесть десятков пленных ожидают суда могущественного.

Удивленный лис обошел офицера по кругу.

— Гм… Семьдесят два мертвых и шестьдесят пленных.

Итого сто тридцать два, капитан. Но зайцев в горе было явно больше.

Фрол вытянулся по стойке «смирно», глядя прямо перед собой.

— Я не знаю точного числа защитников. Я могу лишь доложить, сколько их у нас, мертвых или живых. Унгатт-Транн встал с кресла и шагнул прямо на хвост лиса. Гроддил вздрогнул и замер в испуге. Голос дикого кота резал спину, как нож:

— Разведчики, наблюдавшие за горой, насчитали пол торы сотни старых зайцев, не менее. И еще вопрос, изуродованный ты мой: где барсучий лорд Каменная Лапа?

Гроддил подпрыгнул при этих словах, но промолчал. Хозяин ударил его, швырнув на песок, и продолжал вышагивать.

— Старая полосатая собака Каменная Лапа должен быть где-то в горе с кучкой своих приближенных. Он и его зайцы должны лежать передо мной в песке мордами вниз, живые или мертвые. Найди его, Гроддил. Возьми солдат и обшарь гору, каждый скрытый уголок. А теперь — вон с моих глаз!

Лис подозвал капитана Свинча и, взяв у него солдат, скрылся в горе Саламандастрон.

На пути в нижние погреба Каменная Лапа и его зайцы не встретили ни души. Они пробирались без огня, на ощупь, темными проходами. Вниз, вниз, в сеть пещер под горой. Вплотную к старому Брамвилу шагала повариха Блинч, выставив вперед поварешку, чтобы не наткнуться на стену. В темноте раздался ее призрачный голос:

— Милорд, вы уверены, что знаете дорогу?

Увесистая лапа барсука слегка надавила на ее плечо.

— Тихо! Нас могут услышать. Не беспокойся, я знаю ходы как собственную лапу. Теперь держитесь левее, ближе к скале.

Раздались всплеск и недовольный шепот Каменной Лапы:

— Я же сказал — левее, Блинч. Левая — это лапа, на которой у тебя браслет из ракушек. Мы уже почти пришли. Подождите здесь. Я сейчас вернусь.

Зайцы замерли во тьме, поджидая своего лорда и бормоча приглушенными голосами.

— Где он? Поскорее бы вернулся…

— Что там плещется впереди, Хлопотун?

— Что я тебе отвечу? Я так же вижу, как и ты.

— Гы-ы-ы, «так же вижу…» Хорошо сказал!

— Брамвил, помолчи, ты гудишь, как лягушка в бочке.

Впереди посыпались искры от ударов стали о кремень, вспыхнул огонь.

Лорд Каменная Лапа появился с факелом в руке:

— Сюда, друзья, ко мне!

Они зашагали за лордом. Вдруг он остановился, держа факел, как всем показалось, возле сплошной скалы.

— Здесь. Для меня тесновато, но для зайца достаточно свободно.

В скальной стене была едва заметная расщелина. Жесткий недоверчиво уставился на нее.

— Вы здесь пролезете, милорд? Кажется просто трещиной.

Проникнув сквозь узкий лаз, зайцы застыли, изумленно разинув рты. Они оказались в небольшой пещере с озерцом в центре как будто светившимся зеленоватым светом. С белесых известняковых сталактитов капала вода заставляя поверхность водоема переливаться блестками. У стен пещеры располагались гладкие уступы, на которых громоздились причудливые сталагмиты.

Каменная Лапа наполнил четыре больших фонаря растительным маслом из стоявшего у входа бочонка. Затем он зажег их от факела.

— Расставьте их на уступы по пещере.

Зажженные фонари добавили беглецам бодрости. Каменная Лапа усадил их полукругом перед собой.

— Прежде всего, посвятим несколько слов нашим дорогим товарищам, павшим в бою или попавшим в плен. Брамвил, прошу тебя.

Слабое беспокойное эхо сопровождало хриплый шепот пожилого зайца, разносилось над склоненными головами его товарищей.

Минуту молчания нарушали лишь капли, ударяясь о поверхность воды.

Лорд Каменная Лапа откашлялся и протер глаза, озирая последних уцелевших из полутораста верных бойцов.

— Итак, военный совет. Прежде всего у нас нет пищи.

Правда, как видите, полно свежей чистой воды. Простым голосованием решим вопрос, что делать дальше. Сидеть и ждать, пока нас спасут, или искать путь на волю?

Единогласно было решено искать выход из Саламандастрона. Лорд барсук одобрительно кивал головой:

— Ну что ж, здесь полное единодушие. Тогда к делу. Жесткий, как у нас с оружием?

Заяц сразу же доложил:

— Четыре легкие рапиры, луки со стрелами — восемь, полные колчаны. Всего полдюжины дротиков, но у каждого праща, в камнях недостатка нет. Восемь кинжалов и поварешка Блинч. Все, сэр.

Прежде чем высказаться, Каменная Лапа обдумал ситуацию.

— Если мы хотим выбраться отсюда, то с этим лучше не тянуть. Уверен, что солдаты Унгатт-Транна рыскают по всей крепости, заглядывая под каждый камень. Если мы задержимся здесь, то нас найдут и мы окажемся перед выбором: смерть в бою или плен и рабство. Если нас не найдут, то умрем с голоду. Не слишком богатый выбор, не так ли?

Блинч зачерпнула поварешкой воды и напилась.

— Тогда идемте. Милорд! Вы знаете, как отсюда вы браться?

Каменная Лапа покачал массивной полосатой головой:

— Ни малейшего представления. Может быть, кто-нибудь из вас знает старую балладу или поэму, которая подскажет выход? Давайте подумаем. Тихо! — вдруг при казал он.

Звук под Саламандастроном распространялся во всех направлениях. До них донеслись голоса.

— Эххх, это все равно что искать крупинку соли на морском берегу. Ничего не найдем. Только сами потеряемся.

За этим последовали болезненный вскрик и грубый голос капитана Свинча:

— Мыслитель, да? Ты тут, чтобы мыслить или чтобы выполнять приказы, Красный Лоб? В следующий раз я тебе врежу уже не плоскостью, а лезвием.

— Нам надо больше факелов, Свинч. Пошлите кого-нибудь…

— Х-ха! А как же ваши колдовские таланты, милейший Гроддил? Посветите нам своим колдовством. Пока мы с вашей магией ничего, кроме камня, не обнаружили.

— Ладно, ладно, Свинч. Имейте в виду, если мы ничего не найдем, нам обоим придется заплатить за неудачу его могуществу, и возможно, жизнью.

— М-да, ты прав, чертов лис. Красный Лоб, Зеленка, быстро сбегайте за факелами — и принесите жратвы. Придется задержаться. Ну что, неясно? Живо исполнять!

С изменением направления поиска голоса удалились и затихли. Наступила тишина.

— Ф-фу! Чуть не влипли! Куда бы они могли теперь направиться?

Каменная Лапа жестом приказал Хлопотуну говорить тише.

— Эти пещеры творят с голосом странные фокусы, так что непонятно, где его источник. Одно можно сказать наверняка: они вернутся. Дикий кот не успокоится, пока не найдет меня.

Желудок старого Брамвила заурчал. Он потер живот:

— Сейчас бы пирожок с грибами… румяный, с корочкой… Салату тоже неплохо…

Блинч потрепала его по плечу:

— Если бы мы были на кухне, я бы тебе испекла. И яблочный тоже, и с сыром…

— Да, желтого сыру с шалфеем и зеленым луком, — Увлеченно вступил Медунка Жесткий, но заметил взгляд лорда и осекся. — Думаем о еде, а надо напрягаться в Поисках выхода из положения. Прошу прощения, сэр! Виноват!

Лорд Каменная Лапа понимал своих зайцев.

— Я тоже хочу есть, но барсук легче переносит голод, чем заяц. Ничего, друзья. Давайте подумаем, как нам отсюда выбраться.

Прошли часы, все так же капала вода, иногда вздыхал кто-нибудь из зайцев, не в силах ничего сообразить. Каменная Лапа молчал, зная, что задача не имеет решения. Они заперты в собственной горе и могут в ней бесславно погибнуть.

Ни крошки больше!» — твердо решила Дотти, но почти сразу же передумала и стала отщипывать засахаренные почки сирени с краев миндального пирожного. Рогг Длинная Ложка, без сомнения, мастер во всем, что касается съестного. Нет ему равных в варении, печении, жарении, приготовлении всяческих вкусностей, которые могут отыскать его кроты. Зайчиха посмотрела на лорда Броктри, уплетающего за обе щеки что-то из большого котла деревянной ложкой.

— Ушами клянусь, сэр, вы выглядите вполне удовлетворенным.

Барсук счастливо улыбнулся, снова засунув в рот ложку.

— Изумительно, мисс. Я бы эту кротовую свекло-картофельно-репную запеканку ел до утра.

Груб вынул нос из кружки с каштаново-лютиковым пивом и сдул пену с усов.

— Д-дааа, блеск! Я бы ни за что не ушел из дому, если бы наши умели так готовить.

Сытный ужин быстро сморил гостей, и даже неугомонное веселье с песнями и танцами не было помехой сну. Дотти устроилась во мху около выступа в стене, на который склонили головы Груб и Броктри. Ночной покой был нарушен незадолго до зари, когда барсук устроил переполох.

На него навалился кошмар, но ясный, как день. Он увидел качающуюся комнату, всю в пауках и в паутине. Ясно услышал жужжание мух. Неистово ворочаясь во сне, барсук старался избавиться от неприятного видения. Но тут появился еще и свирепого вида дикий кот, голос которого скрежетал, как ржавая пила:

— Повернись ко мне лицом, покажись. Ты должен прибыть на мою гору и встретиться со своей судьбой. Я — Унгатт-Транн, ужасный зверь. В тот день, когда ты увидишь мои глаза, ты умрешь от моей лапы!

Еще в тисках кошмара, Броктри вскочил и, схватив меч, зарычал громовым голосом:

— Это моя гора! Я — лорд Броктри из Брокхолла.

Мой меч проникнет в твой разум и коснется твоего сердца в тот день, когда мы встретимся, Унгатт-Транн. Еула-ли-а!

Испуганные Дотти и Груб вскочили на ноги. Груб бросился на Дотти и оттолкнул ее подальше от опасного меча, свистнувшего в воздухе и расколовшего пополам скальный выступ. На полу тоже осталась борозда от клинка.

— Прочь, прочь, все назад! — кричал Груб кротам, размахивая лапами и хвостом. Те появились в своих ночных одеяниях, желая узнать, что происходит. Рогг Длинная Ложка не растерялся. Быстро схватив со стола горшок, он метко плеснул холодным мятным чаем барсуку в глаза. Броктри вздрогнул и сел на покалеченную полку. Он снял лапу с рукояти меча и вытер физиономию. Удивленно уставился он на окружающих.

— Комната… комната раскачивалась… и пауки… паутина, мухи везде…

И вот он снова схватил меч и, приняв боевую стойку, грозно обвел глазами присутствующих.

— Где дикий кот? Кто видел его? Быстро говорите!

Сохраняя невозмутимость, Груб выступил вперед и остановился прямо перед мечом:

— Опусти оружие, друг! Это был только сон.

Ошеломленный Броктри опустил меч и снова сел.

— Ничего не понимаю, Груб. Он был здесь. Его зовут Унгатт-Транн, и он хочет сразиться со мной.

Рогг жестом своей длинной поварешки выпроводил всех кротов и кротят.

— Во-он, во-он, спать. Хурр-хурр. В постель, ско-оренько, ско-оренько.

Дотти пояснила Роггу, чего искал Броктри в Саламандастроне. Когда барсук подробнее поведал о своем кошмаре, крот успокаивающе поднял лапу:

— Хурр-хурр. Подождите чуток.

Он выкатился наружу и почти тут же вернулся в сопровождении еще одного крепкого взрослого крота, похожего на него внешностью и манерой поведения.

— Это мой сын Гурт. Здоровый, да? Хоро-ош, хоро-ош. Большой Гурт, мы его зовем. Путешественник знатный! Бродит, бродит…

Сын Рогга вежливо прикоснулся к морде и поклонился гостям:

— Рад знакомству, господа, хурр. Этак за три луны был я на юге и западе, да, к морю поближе. Раз увидел я мно-ого, мно-ого синих тварей, целую армию, хурр-хурр. Они топали к западу, к берегу. Главный орал: «Унгатт!» и все остальные кряду трижды: «Транн! Транн! Транн!». И опять: «Унгатт! — Транн! Транн! Транн!». И сколько их было слышно — так и топали с воплем. «О-о-о! — подумал я. — Надо сказать народу, кротам». Но отец сказал: «Помолчи». И я — молчок. До сих пор молчал, хурр.

После этого рассказа все принялись уговаривать Броктри подождать и не срываться с места немедленно. В конце концов он согласился подождать до утра. Они решили отправиться в путь сразу после завтрака.

День едва забрезжил, когда лорд Броктри встал из-за обильного стола Рогга и сунул меч за спину.

— Ну а вы оба, что, еще не утолили свой ненасытный аппетит?

Дотти виновато утерла губы вышитой салфеткой.

— Так вкусно, что сколько ни ешь, еще хочется. И как только у тебя такая вкуснотища получается, Рогг? — спросила она, забыв про кротовый акцент. — Я в жизни такой медовой овсянки не пробовала!

Рогг усмехнулся:

— Хо-о-хо-о, мисс, то-то и оно-о… Добавляю я каштан и фундук, яблоки и груши… и огонь медленный, медленный, хурр…

Крот бухнул на стол четыре увесистых мешка.

— Хурр-хурр, тут вот… что-то пожевать в дороге. Барсук обратил внимание на количество мешков.

— Но мешка-то четыре, а нас только трое…

Рогг пошевелил своими рабочими когтями, как делают кроты, когда они в затруднительном положении.

— Хурр-хурр, даже не знаю, сэр…

— Он хочет попросить вас о чем-то, милорд, — помогла Дотти.

Броктри широко развел лапы:

— Как я могу отказать после такого гостеприимства!

Смелей, друг Рогг.

Крот еще немного пожался и помялся и наконец перешел к делу:

— Хурр-хурр, как бы вам взять с собой моего Гурта? Мы все спасибо скажем. Он с пращой хорош, сильнее любого крота. Беспокоюсь я, когда он в одиночку шастает, сэр, а с таким славным воином, как вы, милорд, дело совсем другое…

Лорд Броктри тепло пожал лапу Рогга:

— Мы с удовольствием примем Гурта в компанию, а если он еще и готовит так, как его отец, то я сам бы умолял его с нами отпустить.

Тут откуда-то вынырнул Гурт и подхватил свой мешок.

— Так я от батяни кой-что усвоил из кухонного ремесла… Спасибо огромное за разрешение идти с вами, хур-р-р.

У речной излучины все четверо погрузились на бревно и пустились по освещенному солнцем потоку, провожаемые шумным семейством Рогга.

— Прощайте, мы будем вам всегда очень рады, приходите снова!

— Мисс Дотти, всего наилучшего! Жаль, что вы не смогли нам спеть. Может быть, в следующий раз…

— Они не знают, как им повезло, что не довелось услышать скрежетания нашей Дотти, — понизив голос, пробормотал Груб барсуку.

Гурт с торжественным видом принимал наставления родни, всем отвечая одной и той же фразой:

— Спасибо, обязательно, ни за что не забуду.

— Всегда чистый носовой платок…

— Веди себя как следует, не обжирайся…

— Слушайся большого лорда…

— Возвращайся с подарком для мамани…

— Охраняй мисс Дотти, сын!

Бас Гурта монотонно разносился над рекой:

— Хурр-хурр. Спасибо, обязательно, ни за что не за буду.

Кроты зашли в воду и махали лапами, пока бревно не скрылось из виду. Мать Гурта поднесла платок к глазам:

— Береги себя, сынок!

Рогг обнял ее за плечи:

— Конечно, он и о себе не забудет. У нас разумный сын.

Удара Костолом оказался короткоухим филином. К несчастью, он с детства не умел летать, но, казалось, это его вовсе не беспокоило. Место своего рождения, Скалистый Лес, а также прилегающие территории стали его владениями. Мудр был Удара и свиреп чрезвычайно. Он ревниво следил за своим мирком и устанавливал свои законы для каждого, кто отваживался в него проникнуть. За соблюдением этих законов он строго следил.

Резвый сидел с белками возле небольшого костра. Уже темнело, когда появился филин.

Юкка поднялась ему навстречу:

— Хорошо выглядишь и перья твои блестят, Костолом!

Взъерошив свое пестро-коричневое оперение, филин строго уставился на белок золотистыми глазами, в которых отражалось пламя костра.

— Ррук-ку-ду! Зачем пушистые хвосты пожаловали в мои земли?

Впервые Резвый слышал такую размеренную и весомую речь. Впечатляло также и то, что убийственный кривой клюв Удары почти не шевелился, когда из него вылетали эти слова.

Юкка на мгновение замешкалась с ответом:

— У нас с собой длинноухий, который хочет узнать, есть ли поблизости какое-нибудь зверье, в особенности его соплеменники.

Филин закрыл оба глаза и слегка повел ушами. Казалось, он заснул, но вот золотистые глаза его снова раскрылись.

— Хур-ру-ку-у! Удара видит все, даже в новую луну.

Проходили длинноухие, молодые, шумные и легкомысленные. Ежи… не нравятся мне ежи. Грубые, вести себя не умеют.

Резвый вскочил на ноги:

— Сколько зайцев прошло и когда?

Корпус Удары не шевельнулся, но голова, как бы сама по себе, описала полукруг, пока глаза не уставились на Резвого. Филин глядел на зайца так, как будто был Резвый куском грязи, прилипшим к когтю, взглядом почти враждебным.

— Хур-рук-ку-у! Тебе надо поучиться хорошим манерам, косой. Не надо быть выскочкой. Твои сезоны не сделали тебя сообразительнее молодых зайцев.

Голова спокойно повернулась обратно и уставилась на Юкку:

— Ничто не дается даром в этой жизни, поверь моим словам. Старый длинноухий должен заплатить за то, что узнает.

Юкка метнула вопрошающий взгляд в сторону зайца, который энергично кивнул. Теперь белка спросила от его имени:

— Длинноухий хочет знать, что ты требуешь в качестве платы?

— Ху-у-у-у-у-у! — послышался долгий медленный звук. Филин как будто размышлял. — Тяжелый сладкий хлеб, который вы носите с собой, нравится Ударе, хороший хлеб.

Резвый метнул свой мешок Юкке, которая поставила его перед филином. Удара посмотрел на мешок, закрыл и снова открыл глаза.

— Ууук-ууук-ууук! Еще. Одного мало.

Старый заяц оглядел белок, сидящих возле костра. Никто не спешил расстаться со своим мешком. Резвый поежился и развел лапами.

Юкка невозмутимо смотрела не него.

— Удара говорит, что одного мешка мало. Ты должен найти еще.

Руро швырнула свой мешок к уже стоящему перед филином. Молчание слишком затянулось. Наконец Удара соизволил снова его нарушить:

— Рук-ку-ду-у! Еще один!

— Ты слышал его, длинноухий? Еще один. Есть у тебя еще что-нибудь?

Резвый покачал головой. Удара слегка пихнул мешки.

— Хуу-туу! Тогда ты зря потратил время на дорогу, длинноухий!

Резвый решил, что вытерпел достаточно.

— Ну вот что я тебе скажу, мешок с перьями. Это тебе надо поучиться хорошим манерам. Не чудо, что тебя все избегают, старого жулика. Пыли с ног моих ты не дождешься после такого!

Белки замерли. Удара медленно обошел огонь, клюв его приблизился к глазу зайца.

— Кур-ру-хум! Два — это два, заяц. За два мешка я скажу лишь то, что стоит два мешка.

Бух!

Мешок Юкки упал к двум уже стоящим на земле.

— Вот и третий! Теперь ты должен сказать все, что знаешь, Удара! Все!

Подхватив мешки одним когтем, филин перекинул их через бесполезные крылья, выкрикнув на ходу:

— Будьте здесь на заре! Я все вам скажу! Куу-хум-хум!

Заяц тяжело сел к костру.

— Клоун в перьях!

Юкка присела перед ним, укоризненно покачивая головой.

— Сам ты клоун. Чего ты полез со своим мешком? Я бы выторговала у него то же всего за один. А ты, Руро, тоже зря отдала свой. Мне пришлось добавить мешок, когда ситуация стала совсем безнадежной. Если бы сделка сорвалась и ты взял мешок обратно, Удара убил бы тебя. Эта нелетающая бестия заслужила свое имя. А сей час замкните рты на замки, и спать!

Ощущая себя заслуженно обруганным дураком, заяц улегся. Но прежде чем закрыть глаза, он потрепал по плечу Руро:

— Спасибо, Руро. Я никогда не забуду, как ты пожертвовала своими запасами.

Руро, глядя в огонь костра, ответила:

— Юкка Праща права, оба мы дураки набитые. И напоминать об этом нам будет голодный желудок. Спокойной ночи, приятель!

Удара вернулся на рассвете, когда большинство белок, утомленных вчерашним маршем, еще спали. Юкка и Резвый спешно оживили костер и приготовили мятно-одуванчиковый чай с медом. Солнце начало щедро светить, когда Удара посчитал, что пора начать неспешное повествование.

— Хум-рум-рум! Есть тут один длинноухий, не с той горы, откуда ты пришел. Говорят, это заяц мартовский, лихой и бешеный. Я его не встречал, не знаю. Много ваших шло к нему в секретное местечко. Слышал я, что его зовут король Бахвал Большие Кости.

— Король? — не смог сдержаться Резвый.

Глаза Удары сверкнули.

— Я тебя просил вмешиваться? Если хочешь поораторствовать — пожалуйста, а я помолчу.

Юкка торопливо извинилась за зайца:

— Извини его. Он очень возбужден. Я позабочусь, что бы он не перебивал больше. Пожалуйста, продолжай. — Она предостерегающе посмотрела на старого зайца.

Удара шевельнул клювом:

— Ххууу-ххум! Один из длинноухих выронил свиток коры. Чтение-учение — занятие не для меня. Чихал я на чтение ученое! Вот и все, что я хотел сказать. И до полу дня чтобы вас здесь не было. Вот эти каракули, можешь развлекаться чтением.

Чуть приподняв левое крыло, что стоило ему видимых усилий, Удара выронил маленький мятый свиток — почти в костер. Резвый бросился вперед и подхватил затлевший кусочек коры. С независимым видом Удара Костолом, не умеющий летать филин, отправился наслаждаться одиночеством.

— Читай вслух. Хочется послушать, что пишут длинноухие.

Надменное высказывание Юкки взорвало зайца:

— Моментик, хвост пушистый. Ха! А тебе не понравилось, что я тебя так назвал, во! Почему? Разве обидно? Нет, как и длинноухий. Но мне надоело! Я буду звать тебя Юккой, ты зови меня Резвым.

Юкка сделала вид, что ей все равно.

— Если желаешь…

— Смело можешь биться об заклад, что желаю.

— Тогда успокойся и читай, длинннн… Резвоногий.

Проснулись и белки Юкки. Они подтянулись к костру, чтобы послушать, что собирается прочесть вслух старый заяц.

Резвый хлопнул лапой по пергаменту:

— Тьфу ты! Подумай только: заяц провозглашает себя королем и заманивает к себе нашу молодежь! Кем он себя вообразил, ну?

Юкка улыбнулась его возмущению:

— Без сомнения, он вообразил себя королем. Можешь расшифровать этот стишок-загадку, заяц?

Резвый фыркнул:

— Конечно, могу… белка. Мы, ребята из Саламандастрона, все время едим салат. Очень полезно для мозгов, знаешь ли… — Он вызывающе посмотрел на Юкку и продолжил: — Так, посмотрим. Ну, камень, тень и вода — это место, где камни и тень и можно напиться. Это, конечно, здесь. М-м-м, направление… два румба на север от зари… Это потруднее, а?

Вмешалась Руро:

— Заря на востоке, где восходит солнце, а два румба на север означает северо-восток.

Заяц фыркнул:

— Конечно, я понял, просто проверял вас… Но как насчет завтрака? Я сегодня только чаю выпил, так далеко не уйдешь, во как…

Руро протянула ему два зеленых яблока.

— Ты забыл, что у нас нет больше запасов? Ни у тебя, ни у меня, ни у Юкки. Теперь надо вскарабкаться вверх по Скалистому Лесу, там посмотрим.

Утомительный подъем занял немалую часть утра. Усевшись в тени дерева на вершине, они услышали мрачный голос: невдалеке находилось одно из потайных местечек отдыха Удары.

— Ку-ху-хууу! Утро проходит, а вы все еще на моей земле. Скоро полдень!

Резвый как раз пытался влезть на корявую рябину, но, услышав голос «друга», свалился и ободрал ногу.

— Ясно, ясно! — заорал в ответ обозленный заяц.

Руро помогла ему подняться, легко вспрыгнула на ветки.

— Там, — указала она на северо-восток, — высохшее русло, уходящее вдаль.

Резвый вскочил, чувствуя себя много лучше.

— Во-во, как в стишке, вода, которой нету. Хорошо разгадывается, да, Юкка?

Юкка, которая уже вела белок в том направлении, спокойно ответила:

— Сообразили уже, о резвый ногою.

Руро пристроилась в конце колонны. Заяц шел рядом, бормоча:

— «Резвый ногою», тоже… имя правильно не может выговорить… А если бы я ее назвал Юккой пращевою?

Хорошая идея — запустить ее из пращи, во!

Голод — штука не слишком приятная. Особенно после длительного марш-броска. Они шли гуськом по длинному извилистому высохшему руслу. Заяц плелся в хвосте, отфыркиваясь и кашляя в туче пыли, поднятой идущими впереди. Мучил не только голод — отчаянно хотелось пить. Два маленьких кислых яблока, которые ему дала Руро, он проглотил сразу же. Заяц сорвал на ходу горсть травы, но, засунув ее в рот, сразу же вскрикнул и выплюнул, с отвращением глядя на полосатое длинное черно-желтое тело, с жужжанием взвившееся из комка.

— Проклятые осы, в рот лезут! Сдохну тут с голоду и от жажды!

Уже поздно вечером Юкка остановила группу. Резвый рухнул рядом с Руро, жадным взглядом оглядывая остальных белок, которые открыли свои мешки и откусывали медовый хлеб с фруктами, запивая водой из фляжек. В отчаянии он взмолился:

— Ох, ребята, как бы кто поделился ужином, а?

Как будто не слыша, белки продолжали поглощать пищу. Тогда заяц взялся за дело иначе.

— Вот такая жизнь в походе… вместе шагаем, вместе поем… весело живем… Брось кусочек старому приятелю, парень, и запить глоток…

Тот, к кому обращался Резвый, аккуратно спрятал лепешку и с ненавистью во взгляде повернулся к зайцу:

— Если б не ты, мы бы уютненько сидели в своем сосновом лесочке, вместо того чтобы тут глотать пыль. А все из-за того, что ты наговорил всякой всячины атаманше. Воткни кляп в глотку и будь им сыт.

Резвый мрачно опустил взгляд и увидел ползущего по ноге муравья. Он уже собирался отведать, каково это резвое насекомое на вкус, но на ум пришла другая идея. Ерзая на хвосте, он приблизился к Юкке. Она удивленно уставилась на зайца, который подмигнул, улыбнулся и зашептал:

— А есть-то хочется, дружище! И тебе тоже! Глянь только на этого, противного, толстомордого, как лягушка на сковородке. А что если ты прикажешь двум-трем из них отдать тебе половину провизии? Кто посмеет отказать Юкке Праще? А мы поделим добычу пополам, во, половину мне за умную идею, другую половину тебе, как главному. Хи-хи-хи. Здорово придумал, да?

Взгляд Юкки, казалось, мог расколоть скалу.

Заяц отъехал на своем хвосте обратно. Он был обречен еще на голодную ночь. Закрыв глаза, он крикнул:

— Спокойной ночи, жлобы твердокожие! Чтоб вам не дал спать мой завывающий с голоду желудок, во! Чтоб вам приснилось, как я загибаюсь!

Утро не принесло зайцу облегчения. Он запричитал сразу же, как проснулся:

— О-о-о-о! Лапы свело! Глаза не видят!

Бумс!

Юкка врезала ему по уху и, бросив на землю, зажала пасть обеими лапами.

— Дурень, — зашипела она. — Чего орешь на всю округу? Ты что, не слышал, что Беддл сказал? Сидеть тихо и не высовываться, враг совсем рядом. Еще пикнешь, и я сама тебя придушу!

Она подняла голову над береговой кромкой. Руро и Груд присоединились к ней.

— Что-то там шевелится, видишь, Руро?

— Ну, вижу, да… Трава высокая и колышется против ветра.

— Сколько, интересно, их там…

Юный Груд раскрыл было рот, но Юкка подтолкнула его:

— Тихо! И все вы, потише! Не накликайте неприятностей, может, они пройдут мимо и нас не заметят.

Потирая живот, Резвый осторожно высунул голову, заметил движение травы и заорал во все горло:

— Эй, друзья, где вы там, покажитесь!

Тут же над травой поднялись колючие головы двух ежей, которые, больше не скрываясь, направились к вы-. сохшему руслу.

Юкка прищурилась на зайца:

— Как ты понял, что это ежи?

Резвый вежливо повел ушами:

— Я ведь, видите ли, из Саламандастрона, во как. Мы можем чуять живность на каком-то расстоянии. Эй, ребята, с кем имеем честь?

Два крепких самца неуклюже скатились в русло.

— Здравствуйте. Я — Травун, тут вот мой брат Камышун. Вы малыша тут не заметили?

Заяц осторожно, чтобы не уколоться, пожал ежиные лапы.

— Да нет, пока не встречали. Опишите поподробнее на всякий случай, будем поглядывать, посматривать.

Говорил Травун, брат его только кивал да поддакивал.

— Кеглюн ему имечко. Мы его у лис отбили в прошлом сезоне. Отца-матери не знает, так, Камышун?

— Да, да!

— А уж у-умный! Говорит все по-ученому, по-ученому, а уж на-аглый… Так, Камышун?

— Да, да!

— Нас зовет злыми дядьками, раз мы его рано в кровать, рано вставать, мыться-чесаться, так, Камышун?

— Да, да!

— В общем, смылся от нас тихонечко… Мы его уже два дня ищем. Так, Камышун?

— Да, да!

— Так если вы, добрые звери, найдете его случайно, оставьте с ежами, каких встретите… Это лучше всего будет, так, Камышун?

— Да, да!

Они полезли обратно вверх по склону высохшего русла.

Юкка бросила на зайца недовольный взгляд:

— Хотела бы я, чтобы ты был таким же разговорчивым, как Камышун.

День прошел без событий, жаркий, пыльный, утомительный. Резвый был убежден, что конец его близок, голодная смерть поджидает за ближайшим поворотом. Юкка и Руро более стойко выдерживали муки голода. Они никого ни о чем не просили и ничего не брали у товарищей. К вечеру высохшее русло почти сровнялось с берегами, на ночь отряд расположился на открытом торфянике. Белки уселись у костра, разведенного под прикрытием валуна. Резвый лежал в сторонке от остальных и некоторое время молчал. Наконец его прорвало, и тут началось его обычное нытье:

— Ох, горе мое горькое! Тяжкая моя доля, печальная жизнь, во как, тоскливая смерть. Помру здесь, на травке, и никто не склонится над моими побелевшими костями.

Угаснет Резвый, словно свечечка восковая! Ай!

Камень врезался в землю рядом с его головой. Юкка стояла над ним с заряженной пращой и решительно глядела ему прямо в глаза.

— Всем надоело твое нытье, длинноухий. Если не за молчишь, я тебя успокою навсегда вот этим камнем.

Резвый повернулся на бок и закрыл глаза.

— И вправду, ночь наступила, спать пора, уж нету силы, во…

На заре заяц, от голода не в состоянии больше спать, вскочил с ревом:

— Ага! Я вижу его знак, ребята! Вон он! Во, во!!!

Тишину в пещере Саламандастрона нарушало только сопение лорда барсука и его зайцев. Не зная, день сейчас или ночь, они решили немного вздремнуть.

— Куда они подевались, клык и когти!

Медунка Жесткий проснулся от звуков в пещере. Разговаривали две синие крысы, Красный Лоб и Зеленка, которых отослали за провизией. Нагруженные пищей и питьем, они искали капитана Свинча. Из подслушанного стало ясно, что они заблудились.

— А я откуда знаю? Я думал, они оставят нам какой-нибудь знак или будут сидеть и ждать на том же месте.

— Может, тогда нам сидеть и ждать их?

— Шутишь! Капитан Свинч с нас живых шкуру снимет!

Голоса удалились по коридору, и Жесткий последовал за ними, бесшумно, как тень. Впереди мелькал свет факела крыс Заяц надеялся, что они задержатся, чтобы отдохнуть, но крысы все шли и шли по коридорам и камерам, туннелям и залам. Наконец терпение Жесткого было вознаграждено. Зеленка подошел к плоскому скальному выступу и опустился на него.

— Безнадега. Заблудились мы, вот что. И они, судя по всему, тоже. Ничего не видно и не слышно.

Красный Лоб сел рядом с товарищем.

— Ты прав, Зеленый. Эти фляги с элем такие тяжеленные, просто лапы отнимаются. Давай махнемся, ты понесешь эль, а я еду.

Зеленка фыркнул:

— У тебя, должно быть, память отшибло. Ты ведь думал, что фляги легче, потому за них сразу и схватился.

— Сюда, выше, идиоты, сюда! — донесся до них голос. Крысы вскочили, испугавшись, что их застанут сидящими. Красный Лоб напряженно уставился в темноту.

— Вроде бы оттуда, а?

— А кто его разберет, как звук здесь отдается.

— И что ж нам делать?

— Дай мне факел, я схожу посмотрю. А ты посиди здесь.

— Не-е-е, хитрый какой! Хочешь оставить меня одного в темноте!

— Ну, иди ты. Я останусь. Не побоюсь. Двигай!

Зеленка осторожно, высоко держа факел, зашагал, не громко восклицая:

— Капитан Свинч, маг Гроддил, это вы?

В ответ послышалось грубое:

— А кто же еще, пустомеля! Мы здесь!

Зеленка рванул за поворот, освещая путь факелом.

— А мы вас везде ищем, ищем…

Речь крысы прервал мощный удар. Зеленка рухнул как подкошенный. Жесткий подхватил факел, прежде чем тот успел упасть.

Красный Лоб заметил, как свет в коридоре заколыхался.

— Что там, приятель? Нашел?

Довольно похожий на Зеленкин голос поторопил его:

— Давай поторопись! Мы идем.

Красный Лоб захватил эль и пищу и, волоча свою ношу, засеменил на свет, боясь снова потеряться.

— Иду, иду, погодите.

Когда он появился из-за поворота, Жесткий ударил. К сожалению, он не рассчитал, что Красный Лоб пригнулся под тяжестью ноши. Кулак скользнул по лбу крысы.

Красный Лоб уронил поклажу. Он был здоровым, крепким бойцом. Нисколько не испугавшись, он тряхнул головой и схватился за кинжал.

— Ха! Только-то старый кролик! Ну, дедуля, напугал ты меня!

Старый заяц не собирался спорить с вооруженной крысой. Красный Лоб взмахнул кинжалом, и тут же молниеносный удар сокрушил ему челюсть. Со сдавленным воплем крыса рухнула.

Лорд Каменная Лапа и зайцы с энтузиазмом встретили провизию, хотя барсук и покачал головой:

— Тебя могли убить. Почему ты меня не разбудил?

Жесткий оторвался от фруктовой ватрушки:

— Вам надо было поспать, сэр. И те двое мерзавцев тоже пусть отоспятся. Драться они совсем не умеют.

Блинч подмигнула ему:

— Узнаю старину Жесткого. Мигом уложил красавчиков.

Унгатт-Транн обосновался в горе. Вид из комнаты лорда Каменной Лапы ему нравился. Растянувшись на кровати, он угощался лучшим элем барсука и жевал сыр с луковым пирогом. По знаку Унгатт-Транна страж распахнул дверь. В помещение проскользнула Гранд-Фрагорль и остановилась в сторонке. Капитан Фрол ввел капитана Свинча, Гроддила, Красного Лба и Зеленку. Оставив сыр, пирог и эль, дикий кот поднялся с кровати. Он медленно обошел кругом четырех преступников, поводя полосатым хвостом и глядя на их трясущиеся лапы.

— Кажется мне, что новости не слишком хороши. Говори, Гроддил.

Стараясь сдержать дрожь в голосе и говорить спокойно и ровно, маг начал доклад:

— Могущественный, мы обыскали множество темных пещер под горою, без еды и питья, во тьме и в холоде.

Увы, величайший, мы не нашли ни следа полосатой собаки и его подданных, несмотря на все наши усилия.

Унгатт отскочил к окну и замер на фоне неба.

— Кто эти двое синих? Почему они здесь?

Последовали отрывистые приказания капитана Свинча, обращенные к перепуганным Красному Лбу и Зеленке:

— Шаг вперед, вы двое! Стоять смирно, смотреть перед собой и честно рассказать его могуществу, что с вами случилось.

Крысы, тряся головами, перебивая друг друга, преподнесли наспех придуманную историю страшному хозяину. Красный Лоб держался за сломанную челюсть.

— Капитан Свинч послал нас за провизией, господин.

— Да, а когда мы вернулись, все уже ушли, о могущественный.

— Но мы не отдыхали и ничего не ели, господин. Мы искали своих, как вдруг нас окружили. Это была полосатая собака и два десятка его кроликов.

— И вооружены они были как следует. Мы дрались отчаянно, кровь была везде.

— Их было слишком много, о могущественный! Они забрали провизию и, подумав, что мы убиты, ушли.

Унгатт-Транн набросился на злополучную пару, как коршун на цыплят. Крысы заверещали, когда когти дикого кота вонзились в их шкуры. Он встряхнул обоих, сломав им шеи, и мощным броском вышвырнул их трупы из окна на скалы. Дыхание его при этом оставалось ровным, на морде не было и следа недовольства или гнева, когда он отвернулся от окна. Он безучастно уставился на Гроддила и капитана Свинча, как будто ничего не произошло.

— Завтра на рассвете вы вернетесь к выполнению своей задачи. Полосатая собака жива и прячется внизу со своими зайцами. Он от меня не уйдет, потому что вы его найдете. Возьмите столько солдат, сколько считаете нужным, возьмите припасы, факелы, все, что вам надо, но помните: вернетесь с пустыми руками — и вы пожалеете, что не умерли быстро, позавидуете тем двум дуракам, которые только что пытались врать мне в глаза. Ваша смерть будет гвоздем сезона, отличным для всех примером. Вы хорошо поняли мои слова?

Свинч и Гроддил, кланяясь, попятились.

— Как прикажете, о могущественный!

Унгатт-Транн отвернулся от окна и проследовал в обеденный зал. За ним семенила Гранд-Фрагорль. В углу толпились шесть десятков зайцев, охраняемых вооруженными синими. Капитан Роаг, лихая ласка, ловко отсалютовал дикому коту:

— Шестьдесят ничтожных душ ожидают вашего суда, господин.

Как обычно, за хозяина ровно, без интонаций говорила Гранд-Фрагорль:

— Вы, длинноухие, — существа низшего вида, которым не следует существовать даже в тени высших существ. Только от моего повелителя зависит, будете выжить или нет. Наш повелитель — Унгатт-Транн, срывающий звезды с небосвода, сотрясающий недра земли! Выживете отныне лишь для того, чтобы служить ему, вы рабы его. Если будете работать плохо, ежедневно одного из вас будут сбрасывать с самого верха горы. Жизнь ваша и товарищей в ваших собственных лапах.

Ухопарус не сдержалась и выкрикнула:

— Я надеюсь дожить до того дня, когда тебя скинут с верхушки горы, кот!

Ближайший крыс-охранник сбил ее наземь, ударив тупым концом копья в лицо. Он тут же перехватил копье, чтобы убить старую зайчиху.

Унгатт вмешался:

— Стоп! Подожди. Оставь ее.

Расступившись, охрана пропустила Унгатт-Транна к поверженной зайчихе. Он остановился над ней и покачал головой:

— Хотел бы я, чтобы у моих воинов был такой боевой дух. Почему ты так преданна этому старому дураку, полосатому псу?

Как будто не замечая распухшей челюсти, Ухопарус поднялась и выпрямилась:

— Тебе этого никогда не узнать, кот. Да ты бы и не понял, если бы я даже попыталась это растолковать.

Дикий кот стоял, расставив лапы и спокойно улыбаясь:

— Что я хорошо знаю и умею — это война. Я господствую при помощи страха, а не преданности… А ведь вы, должно быть, знаете, где скрывается бывший повелитель Саламандастрона.

Ухопарус с вызывающим видом хранила молчание, языком пробуя качающийся после удара зуб. Дикий кот с восхищением потряс головой.

— Вижу, что знаете. Возможно, вы и ваши зайцы скорее умрете, чем выдадите своего вождя и товарищей. Но это не важно. Он от меня не уйдет. А вам советую запомнить, что до самой смерти вашей вы — мои пленники, рабы.

В ответ зайчиха положила одну лапу на лоб, а другую прижала к груди и улыбнулась:

— Ничего подобного, кот. Мы свободны. И здесь, в наших помыслах, и здесь, в сердцах.

Унгатт равнодушно отвернулся и отошел, уже на ходу бросив:

— Не слишком заноситесь, не то я вам покажу, как легко сломить дух любого существа.

Вдогонку раздался слитный рев из всех заячьих глоток:

— Еула-ли-а!

Шепнув что-то Фрагорли, дикий кот оставил обеденный зал. Гранд-Фрагорль обратилась к зайцам:

— Его могущество приказал не кормить вас в течение двух дней за вашу неподобающую наглость. — Она повернулась к охране. — Увести их и запереть!

Прежде чем охранники успели подойти к зайцам, чтобы копьями погнать их в темницу, Торлип, бравый, прямой как струна старый заяц, отрывисто бросил несколько слов команды:

— В колонну двенадцать по пять, живо, бодро, стройся!… Животы убрать, плечи развернуть!… Равняйсь! Смирррна! Правое плечо вперед, шаго-о-ом… марш! Ать-два-а! Ать-два-а!

Они торжественным маршем протопали до самой пещеры, места своего заключения, окруженные недоумевающими крысами, которые не могли понять, как пленники могут петь, да еще так громко, бодро и храбро.

Унгатт-Транн слышал пение от главного входа со стороны берега. Он осмотрел обугленные ворота, еще висевшие на мощных кованых петлях, затем обозрел побережье, кишевшее множеством крыс. Он пробормотал себе под нос, ни к кому в особенности не обращаясь:

— Вот дурни… Старые дурни…

Он хотел еще постращать своих рабов, но тут на него нахлынуло видение. Другой барсук, большой, темный, угрожающий, как боевой меч на его спине. Выпрямившись, дикий кот уставился в морскую даль. Непонятно почему, его решимость поколебалась. Не ясно, когда и откуда появится этот воин-барсук. Но дикий кот был уверен, что однажды он объявится здесь.

Поток петлял по зеленому спокойному лесу. Впервые все четверо путешественников провели вместе целый день. Дотти и Гурт сидели на носу «судна», упражняясь в кротовом языке, Груб и Броктри гребли, сидя на корме. Груб одобрительно кивнул в направлении бархатной спины нового члена команды:

— Похоже, повезло нам с ним. Сегодняшним завтраком он папашу не опозорил. Классный повар!

Броктри согласно кивнул и добавил:

— И не боится воды, в отличие от большинства кротов. Выглядит таким же сильным, как ты да я.

— Ну, скоро увидим. Эй, там, на носу, возьмите-ка весла да добавьте нам скорости!

Гурт сначала греб неуклюже, но скоро наловчился, и дело пошло лучше. Наслаждаясь греблей, он все время радостно восклицал:

— Хурр-хурр, вот здорово! Дотти, это лучше, чем кротовый ход рыть, лапы чистые, и все видно! О-отлично на реке, о-отлично!

Зайчиха почувствовала, что выдыхается, пытаясь выдержать предложенный Гуртом темп. Она поражалась силе и выносливости крота.

— Где ты столько силушки поднабрал, Гурт? — жалобно пискнула Дотти.

— Это все добрая еда, хурр. Все доедаешь — силу собираешь, мама говорила. Есть да спать — силу набирать, отец так учит.

Ближе к полудню с южной стороны показалась заводь. Чуткие уши Дотти уловили какие-то звуки, и она обратилась к Броктри:

— Послушайте, сэр, там что-то странное творится. На до бы сползать да проверить.

Лорд барсук хотел завернуть в проток, но устье было непроходимо забито речным мусором.

— Здесь не пройти. Наверное, придется вылезать на берег и топать посуху.

— Давайте поближе, я тут попробую, разберусь, что к чему, — предложил Гурт.

Он осмотрел завал, схватил толстый буковый побег и рванул его. Преграда развалилась, образовался проход.

— А теперь заруливаем сюда полегонечку… Груб хмыкнул:

— Вот не ожидал! Здорово, ничего не скажешь.

Путь по заводи оказался нелегким. Весла запутывались в водорослях и стеблях кувшинок. Вопли и шум в камышах стали слышнее.

— Обгони негодяя! Отрежь его, Ригго!

— Есть!… Нет… сорвался, заморыш…

— Кангл, Ферриб, вот он! Хватай его! Последовали резкий вскрик и всплеск.

— Ой-ой! Уколол меня, негодник! Он свалился!

— Шерсть и когти! Доигрались, вон щука летит! Бревно прорвало заостренным концом завесу камышей, и путешественникам открылась невеселая картина.

Несколько землероек возбужденно подпрыгивали, дико жестикулируя и указывая на воду. Крохотный ежонок второй раз ушел в глубину заводи, вынырнул, булькая и отплевываясь. Ему угрожала смертельная опасность. К нему скользила, время от времени разевая пасть и поблескивая рядами острых зубов, здоровенная щука. Спинной плавник ее, облепленный водорослями, торчал над водой.

Дотти с отвращением завопила:

— Какая здоровенная! Она сожрет ежонка вместе с колючками, не подавится!

Землеройки в отчаянии махали лапами.

— Пропал, пропал!

— Что же делать, что же делать?

— Мы бессильны!

Гурт попытался протянуть малышу весло, но бревно было еще слишком далеко.

— Ой, ой, бедный малышок!

Тут Груб разбежался по бревну и взвился в воздух. В воздух фонтаном взлетели брызги вперемешку с водорослями. Здоровенная выдра плюхнулась в воду и устремилась не к колючему малышу, а к водному хищнику. Груб с силой ударил по щучьей голове своим мощным плоским хвостом. Он схватил щуку, и они вместе ушли вглубь. Броктри, Дотти и Гурт бешено гребли, отрезая своим бревном подступы к ежонку. Гурт подцепил малыша когтем за пояс и выудил его из воды.

Землеройки возбужденно прыгали на берегу, подбадривая Груба:

— Поддай ему, приятель, держи его, здоровый, покажи Речному Волку, где раки зимуют!

В мутной воде закружились клочья шерсти выдры и щучья чешуя, оба показались наконец на поверхности. Груб своими мощными лапами, как тисками, сжал пасть щуки. Хищница металась во все стороны, а хвост Груба, как дубинка, методично колотил щуку по голове.

Бух! Трах! Шлеп! Хлоп!

Щука ослабла в объятиях Груба, движения ее замедлились. Груб отпустил хищника, оттолкнулся от его тела и устремился к бревну.

— Ф-фуу! — отдувался он. — Прыткая больно… Отдохнет теперь… Завтра проснется с головной болью, точно… Но не так уж это легко, надо сказать… Пробовала ты когда-нибудь оглушить взрослую щуку хвостом?

Дотти оглянулась на свой маленький круглый хвостик:

— Да нет, не пробовала… Заячий хвост, боюсь, для этого плохо приспособлен.

У щуки оказался прочный череп. Придя в себя, рыбища проявила свой характер, бросившись на бревно. Броктри, не слишком церемонясь, треснул ее по голове веслом.

— Сгинь отсюда, не то я займусь тобой серьезно.

Зло хлестнув хвостом, голодный хищник погрузился в глубину.

Опустив весло, Дотти порылась в мешке и вытащила кусок ткани, который использовала как полотенце. Она протянула тряпицу маленькому ежу, который тотчас в нее закутался, бормоча:

— Весь пломок тепель… гадкие землойки… Кеклюн не хотел в воду…

Гурт подтолкнул Дотти, наблюдая за малышом:

— Ну, мисс, как этот пострел, с ним все в порядке?

— Хурр, промок, продрог, но жить будет. — Дотти не могла сдержать улыбки, глядя на недовольно ворчащего ежонка.

Как только бревно уткнулось в берег, Груба окружили восхищенные землеройки.

— Ну и крутой ты парень!

— Как ты Речного Волка наказал!

— Он тут воображал себя хозяином вод, пока ты не появился!

— Позволь пожать твою мужественную лапу, о воин. Я — Лог-а-Лог Гренн.

Груб сердечно пожал лапу вождя:

— Рад встрече, Гренн. Конечно, нельзя было позволить сожрать малыша, пришлось отчехвостить старину Речного Волка.

— Хо-хо, отличная работа, дружище. Приглашаем вас всех к столу. Причальте бревно и зовите своих друзей.

Лагерь землероек был разбит под навесами, устроенными из наброшенных на ветви одеял. Гостей представили всем присутствующим, Гренн приказала подавать угощение. Броктри веселился, глядя, как землеройки спорили за право обслуживать Груба. Они скалили зубы, топорщили не слишком чистую шерсть, хватались за свои крошечные рапиры и поправляли пестрые головные ленты.

— Убери лапы, длиннопалый! Мистеру Грубу подаю я!

— Поговори еще, мокрый нос, и я подам тебе на тарелочке твои собственные зубы.

Дотти взяла себе кусок теплого хлеба и нагнулась над миской дымящихся тушеных овощей:

— Шустрая у вас публика, Гренн. Они всегда такие?

Лог-а-Лог Гренн спокойным жестом отвела в сторону наткнувшуюся на нее в пылу спора землеройку.

— Всегда землеройки были такими шустрыми и беспокойными, прирожденными спорщиками. Я хочу поблагодарить вас за спасение Кеклюна. Мы нашли его не так давно. Но характер у него, надо сказать… очень своевольный ежик, правда, Кеклюн?

Малыш сурово отмахнулся:

— Меня зовут не Кеклюн, а Кеклюн. Дотти попыталась перевести имя ежонка:

— Понимаю. Тебя зовут Кедлюн? Малыш недовольно наморщил нос:

— Х-ху! Клупый клолик. Не Кетлюн, а Кеклюн! Дотти предложила другой вариант:

— Значит, тебя зовут Кеглюн.

Он покровительственно ухмыльнулся, довольный, что до нее дошли наконец его разъяснения:

— Да. Кеклюн.

— Его зовут Кеглюн, — обратилась Дотти к вождю. — Но он еще слишком маленький, толком языком еще не ворочает, потому и Кеклюн.

Гренн поставила миску еды перед Кеглюном, и ежонок сразу зарылся в нее по уши.

— Я бы ему дала еще парочку имен, более подходящих. Это кошмар на четырех лапках, а не еж!

Кеглюн приподнял нос над краем миски и буркнул:

— Я не плосто Кеклюн, я Кеклюн Ша Колючкун, это мое настоящее длинное имя.

Дотти отламывала хлеб и подчищала им миску:

— А что значит «Ша»?

Кеглюн свирепо глянул на нее и сказал:

— Ша — Шепелявка, но если ты это кому-нибудь скажешь, я тебе уши отолву.

Дотти нахмурилась и тоже уставилась на ежонка:

— Если ты меня еще раз назовешь кроликом, твой зад станет красным-красным и все узнают о твоем среднем имени. Нравится?

Ежонок понял, что наткнулся на серьезного противника, и потопал прочь, ничего не ответив.

Груб тем временем был в центре внимания. Молодежь старалась произвести на него впечатление, фехтуя и показывая всяческие фокусы с рапирами. Продемонстрировали ему и борьбу — любимый вид спорта племени Гренн.

Дотти была в восторге:

— Во дают! Скажи, Гурт, они отлично двигаются… и такие хитрые приемчики! Я и не знала, что кроты хорошие борцы.

Гурт скромно повел когтями:

— Я ведь, мисси Дотти, чемпион, награжден поясом с серебряной пряжкой, да-а…

И он показал пояс, обычно скрытый жилеткой. На серебряной пряжке боролись два отчеканенных крота, над которыми древней кротовой вязью красовалось выгравированное имя: ГУРТ.

— Конечно, я не хвастаюсь им перед кем попало…

Дотти ткнула его лапой:

— Слушай, старый подземный хитрюга, покажи свое умение. Вызови этих землероек!

Спрятав пояс, Гурт пожал мощными плечами:

— Не повредить бы кому, хурр…

Подойдя к землеройкам, Гурт тяжелым басом, не слишком громко, продекламировал свой вызов:

— Я — сын Рогга Длинной Ложки, рожденный в темнейшем туннеле. Я молниеносный, прочный, как скалы, и сильный, как эль моей матушки!

Произнеся это, он нагнулся и рабочим когтем пробороздил землю.

— Кто переступит эту черту и примет мой вызов?

Несколько землероек выступило вперед, возбужденно потирая лапы. Гурт выбрал первого противника и приготовился к поединку.

Стремительно бросился на Гурта борец-землеройка, но крот слегка уклонился и умело подтолкнул нападавшего. Тот взметнул все четыре лапы в воздух и шлепнулся на спину.

— Хурр-хурр, неплохая попытка, сэр. Следующие двое сразу, вместе, прошу…

Две горячие головы разом метнулись на крота. Тот лишь схватил землероек за хвосты, повернул и стукнул друг об друга.

— Спасибо, господа. Кто-нибудь еще хочет попытаться?

Еще один отчаянный борец прыгнул ему на спину и сомкнул лапы на шее противника. Гурт протянул лапу за спину, слегка ущипнул землеройку за хвост, потом резко дернул — и противник плюхнулся на землю. Улыбаясь и покачивая головой, крот-чемпион уселся рядом с Дотти.

— Хурр-хурр-хурр. Хитрый он зверь, но это против правил. Пусть полежит, отдохнет… Подумает о поведении…

Дотти восхищенным взглядом смотрела на крота:

— Слушай, Гурт, научи меня, а? Пожалуйста!

— Ну так… как откажешь такой милашке… Да хоть этим же вечером и начнем…

Дотти подмигнула лорду Броктри:

— Вот как действует неотразимая роковая красота!

До вечера они провели время в лагере землероек и приняли приглашение Гренн остаться на ночлег. Вокруг Груба и Гурта постоянно толпились землеройки, упрашивая их остаться подольше. У шумных землероек Дотти чувствовала себя как дома. Лорда Броктри пришлось уламывать довольно долго, но в конце концов он сдался. Барсук не хотел признаваться, но он привязался к малышу-ежонку и не хотел с ним расставаться. Он нарочно напустил на себя суровый вид, когда Кеглюн залез на плечи лорда и оседлал рукоять громадного меча.

— Слезь оттуда, негодник. Все плечи отсидел, как скала неподъемная, сил больше нет тебя таскать.

— Если ты плогонишь Кеклюна, он отлубит тебе голову этим большим мечом, здоловенный глубиян!

— Ну ладно, испугал, сиди уж тогда, Кеглюн-Наглюн… Только держись подальше от лезвия, чума неуемная.

— Блоктли, пошли по ягоды!

— Великие Сезоны, чего еще тебе вздумается? Какие тебе ягоды вдруг понадобились?

— Сла-адкие ягоды любит Кеклюн.

Груб и Лог-а-Лог Гренн сидели под навесом, потягивая землероечное пиво и посмеиваясь над спорящей странной парочкой.

— Надо же, как этот малыш гнет в баранку нашего железного лорда, — заметил Груб.

Гренн подлила одуванчиковой лопуховки себе и Гурту.

— Лорд Броктри рассказал мне о своих снах. Сдается, крупные неприятности происходят в Саламандастроне.

Дотти потягивала охлажденный в реке напиток.

— Может быть, так оно и есть. Ведь лорды барсуки не такие, как мы. Они отмечены судьбой и видят странные вещи.

Вождь землероек сидела, закусив губу, и неподвижно глядела перед собой. Груб потянул ее за лапу:

— Скажи, Гренн, ты ведь хочешь идти с нами, так?

Она встала и выпрямилась:

— Землеройкам Гуосим пора чем-то заняться. Еда, борьба, споры… Мы слишком засиделись на одном месте.

Нам необходимо какое-нибудь дело. Если вы нас возьмете, мы пойдем с вами.

Все четверо хлопнули лапами, а Гурт пошевелил когтями и вежливо спросил:

— Извините мое невежество, Гренн, почему вы называете своих землероек Гуосим?

Гренн с удовольствием пояснила:

— Так называется партизанский союз землероек. Меня называют Лог-а-Лог, потому что это титул всех племенных вождей землероек. Мы — бродяги и отважные воины, всегда помогаем добрым зверям бороться со злом. Все землеройки Гуосим также дают присягу помогать друг другу в бою.

— Вы хорошие товарищи, Гуосим, — кивнул Гурт.

Вернулся лорд Броктри. В обеих лапах он держал кучу маленьких жестких груш, которые ссыпал наземь, прежде чем ссадить с себя Кеглюна. Барсук вздохнул:

— Ягод не нашли, но этот маленький Обнаглюн заметил дикие груши, сладкие, но жесткие как камень. Заставил все-таки набрать!

Кеглюн уселся на лапу Броктри:

— Ничего, землойки холошо готовят.

Гренн подобрала и попробовала грушу.

— Малыш прав. У нас остались сладкие каштаны с прошлой осени. Если их приготовить с этими грушами, получится очень вкусная фруктово-ореховая смесь. То, что надо в дальнем походе.

Броктри обрадовался решению Гренн присоединиться к нему и сразу же изменил планы:

— Ну, тогда нечего тут рассиживаться. Я за то, чтобы свернуть лагерь и с утра отправиться в путь.

Груб возразил:

— Эй, на палубе, суши весла! Ты голосуешь за уход. А здесь я, Гурт, Дотти, Гренн и сотня землероек. Если мы захотим еще денек-другой поотлеживать бока, то у нас, пожалуй, больше голосов.

Глаза лорда Броктри ясно говорили, что его не так легко уломать. Взмахнув своим боевым мечом, он всадил клинок в землю.

— А сейчас я объясню правила голосования. Один лорд барсук имеет сто голосов, его меч несет в себе еще сто. С этим ты согласен, друг?

Груб перевел глаза с меча на лорда. Солнечный свет отражался от меча и играл в глазах барсука, придавая им жутковатое выражение. Груб несколько нервно улыбнулся своему большому другу:

— Против большинства голосов никак не возразишь. Голосование окончено, так? Завтра утром и снимаемся.