ГЛАВА 5 ПО ТУ СТОРОНУ ВРАТ ВЕЛИКОГО СНА

I

Под действием таблеток она спала глубоко, без сновидений. Поэтому ни во сне, ни наяву не видела, как склонилась над нею тощая тень, не почувствовала исходящего от сухих костяных лат холода, не знала, с какой болью и неохотой он отпустил маленький хрустальный шарик трепещущего пламени, не ощутила, что хрупкая жемчужина, теплая, как летний солнечный свет, благоуханная и мягкая, поплыла вниз к ее разомкнутым губам. Но она улыбнулась, когда этот шарик лопнул, и теплые духи заиграли на ее улыбающихся устах, принесли розовый блеск на ее щеки. Глаза ее задвигались под нежными лепестками век – ей снова снились сны.

Шипя от злобы, жажды, зависти и отчаяния, ибо живой свет покинул Кощея (а чудовищу так хотелось сохранить его для себя, хотя он никогда бы не смог почувствовать это тепло), тонкая тень некроманта отодвинулась от постели, шагнула в дверь, завернулась в туман и застыла неподвижно.

Уронив руки, с мертвым лицом, не имея сил даже на то, чтоб испытывать муки зависти, некромант ждал. Он с ненавистью ощущал поселившийся в костях холод.


II

Венди, лежащую на больничной койке, внезапно затопило ощущение блаженства. Боль, гнездившаяся в ее теле уже много недель, запульсировала, потускнела и совсем пропала.

Она подняла руки, закатала рукава и рассмотрела предплечья в лунном свете: они были чистые, без синяков. Даже крохотный шрам от внутривенной иглы исчез.

Душная ватная дремота, которой окутывали ее транквилизаторы и обезболивающие, ушла, оставив ясное ощущение покоя.

Венди посмотрела из окна на луну, на звезды, летящие в глубокой черноте неба над серебристыми облаками.

– Кто бы ни присматривал за мной оттуда сверху, – произнесла она, – я бы хотела от души его поблагодарить и сказать, что никогда не теряла веру в него. Я всегда знала, что чудеса случаются, что бы ни говорили люди. Они случаются каждый день: рассветы, рождение детей, любовь. Люди не считают их чудесами, потому что это происходит каждый день. А в исцеления или полеты люди не верят оттого, что никогда их не видели, поскольку такое не часто случается. – Она устроилась в подушках. – Но я всегда знала, что это может произойти.


III

Спустя всего лишь секунду – или час, или бесконечность – Венди увидела юношу в серебряных доспехах, с копьем в руке. Сотканная из звездного блеска сеть развевалась, словно шарф, у него на шлеме. Он шагнул через окно по лунному лучу.

– Я, наверное, сплю! – воскликнула Венди. Юноша в панике озирался в больничной палате.

– Должно быть, я прошел сквозь врата Малых снов. Похоже на наше земное время. Где мое тело?!

– Ты потерял свое тело? – озабоченно спросила Венди. – Это ужасно. Ты ведь не призрак, верно? Бедняга! – И, подумав секунду, приставив пальчик к щеке, радостно продолжила: – Если я могу как-нибудь помочь вернуть твое тело, я с радостью помогу.

Юноша оглядывал комнату, его лицо стало озадаченным.

– С чего бы мне приснилась больница? Женщина, которая разговаривает, как девочка, видимо, символизирует невинность, а может быть, утраченные надежды. Но почему больница? Словно мои надежды мертвы или умирают. Какая пугающая мысль.

– Я только что поправилась, – услужливо сообщила Венди. – Кроме того, это ты мне снишься.

– Ненавижу, когда сны так говорят.

Он уселся на край кровати, поставив локти на колени, и задумчиво уставился в окно. Простыни не сморщились и матрас не прогнулся там, где он сел, словно гость не имел веса. Копье, без дела болтавшееся в руке, мерцало, будто хрустальное, оттенки капель предрассветной росы дрожали на узком клинке.

– Я правда ненавижу, когда сны так говорят. Но полагаю, это символизирует мое желание снова вернуться в реальный мир. Хорошо бы дедушка поднялся по лестнице, чтобы меня разбудить. Мне нужно рассказать ему, что происходит. Виндьямар пал; морской колокол разбит; черные корабли Настронда вышли в плавание. Нас предали. Проклятье! Ненавижу этот символический мусор! В глубинных снах легче. Там все гораздо… – Он махнул копьем на луну. – Как бы, ну, древнее. Величественнее. Огромнее.

Венди сказала:

– Мне снилось, что я разговариваю с летучим пони. Он напоминал стройную лошадку с головой оленя. Представь себе лошадь-балерину. Вот какой он был.

Он невесело фыркнул:

– Разумеется, мне снилась сон-лошадка. Она сказала, что отнесла бы меня к моему телу, но это не похоже на мой дом. Наверное, она тоже обратилась против нас. Где мой дом?

– Она говорила мне, что есть такой дом на востоке под названием Эвернесс. Забытые последние стражи сновидений держат закрытыми врата между миром яви и миром кошмаров. Она сказала, что врата разбиты и первый слуга императора ночи вошел в наши земли. – Венди призадумалась. – Но почему мне снилось, что это произошло, когда я была ребенком?

– Детские воспоминания сами по себе наполовину из того мира, – рассеянно ответил юноша. – По этой причине дети и невинные безумцы могут играть с воображаемыми товарищами. На самом деле они общаются наяву с людьми из сна.

Юноша выпрямился, повернулся к ней, глаза его потрясенно округлились.

– Боже мой! Вы настоящая! Не… не вставайте! Не двигайтесь и не пытайтесь включить свет или еще что-нибудь. Вы пребываете в состоянии полусна, которое называется сомнамбулизмом. Вы можете окончательно проснуться, шевельнувшись. Если вы все запишете – а я имею в виду все полностью, сразу, как только проснетесь, прежде чем встанете с постели или сделаете что-нибудь еще, – тогда, быть может, вы не забудете нашу беседу. Вы обещаете сделать это для меня? Обещаете? Это действительно важно. Возможно, это самая важная вещь на свете.

– Обещаю, – серьезно ответила Венди. – Но только если ты расскажешь мне историю целиком. Понимаешь, – добавила она доверительным шепотом, – я обожаю истории.

– Ладно. Ладно. – Он моргнул. – Гх-м… Меня зовут Гален Уэйлок. В данный момент я сплю в старом неудобном доме без канализации в северной части штата Мэн, на побережье около Бата.

– Очень приятно. Меня зовут Венди Воронсон. На самом деле в моих водительских правах написано «Венди Вранович», но это трудновато выговорить, вам не кажется?

– Ага. Точно. Гм… Ну, во-первых, рог, который предназначен, чтобы пробудить спящих стражей Запада… Нет, погодите… Ладно. Первый страж Эвернесса появился, когда Зенон был императором, а святой Гормидас – Папой. Его люди победили саксов в битве при Бадон-Хилл. Саксы молились драконам, которые были херувимами и возницами Утренней Звезды, притянутыми в мир через башню Вортигерна. Один дракон был белый, а другой – красный, и основатель связал их…

Нет. Давайте я перейду сразу к главному. Основатель отбывает наказание, потому что нарушил клятву. Он открыл черный ход в царство снов и впустил заразу, безумие, похитителей душ и домашних духов в души бодрствующих людей. На всем протяжении Темных веков повторялись массовые помешательства, ведьмины бунты, возникали одержимые деревни, видения призраков, чертей и демонов – это последствия его преступления. Второй страж Донблэз ле Фэй захватил контроль над башней, когда его отца заковали в цепи, а друидов выгнали с Авалона… Погодите. Я должен вернуться немного назад. Башня находится там, где были врата. Были и есть. Это башня Хроноса на оси времен года, с четырьмя крыльями и двенадцатью портиками. Но вы не знаете, какие они, врата. Гм… Ладно. В старину не было границы между миром реальности и миром сновидений, поэтому люди служили рабами и игрушками богов, фей и духов. И вот, дабы создать двухкамерную структуру сознания, была устроена сумеречная зона, позволяющая людям забывать страхи и ложные надежды при свете солнца. Но один из повелителей снов взбунтовался и ушел из Моммура, града Бесконечного, и увел с собой треть воинства старших сил. Их предводителя назвали в честь утренней звезды, а еще его называют императором ночи. Он со своими войсками погрузился в глубины моря, которых не достигают солнечные лучи, – в Ахерон, затонувший город из несокрушимого металла, утопленный в черном провале морского дна. Единственный свет там – бледное сияние чудовищных люминесцентных рыб. На самом деле город называется Дис, но произнесение этого имени может навлечь несчастье, поэтому мы называем его по имени реки, вытекающей из его забранных решеткой окон, реки из слез тамошних узников. И вот император ночи отправил послов к девяти расам девяти миров, включая сэлки из Хизер-Блезер… Нет, погоди. Этого тебе знать не надо. Гм… Правитель Солнца, Бельфан, по приказу Оберона послал единорога гонцом к королю Логриса. Единорог Эвринома учредила устав ордена Эвернесса и отворила врата между царствами Пана и Морфея: царством природы и царством снов. Морфей… не важно, кто это. Эвринома дала нам рог, или, может, основатель нашел рог, последовав за ней в ее собственное царство – оно не в этой стране и не в царстве снов, где-то совсем в другом месте. Или было когда-то там… Нет… Гм…

Он встал и принялся мерить шагами комнату, звеня кольчугой и размахивая руками. В такт взмахам вверх-вниз по копью пробегало мягкое, как лунный свет, мерцание.

– Ты не очень-то во всем этом разбираешься, да? – спросила Венди, невинно хлопая ресницами.

– Я просто не знаю, с чего начать! Ясно?

– Ясно, – согласилась она, с важным видом сложив руки на покрывале. – Почему бы мне не попробовать задавать тебе вопросы, чтоб ты по очереди отвечал на них?

– Здорово, – пробурчал Гален. – Просто отлично.

– У тебя есть идея получше?

– Нет-нет. Продолжай.

– Во-первых, почему мне снился сон, который я помню с детства, с участием лошадки?

Гален уселся и глубоко вздохнул. Потом заговорил медленно, с принужденным терпением.

– Скорее всего, твои детские воспоминания – это единственное, до чего ей удалось достучаться. Подобные существа могут говорить только с людьми под воздействием наркотиков или с теми, у которых не все в порядке с головой. Семьдесят третий страж Альберт Уэйлок написал об этом монографию, и его теория гласит, что таким людям дозволено хранить свои воспоминания о скрытых вещах, поскольку другие все равно не станут их слушать, просто засунут в психушку или еще куда-нибудь. Мы же сейчас в больнице? – Гален бросил на Венди скептический взгляд.

– Кто такая «она»?

– Эвриаль, дочь Эвриномы, одна из сон-лошадок, детей единорога. Мы ездим на них верхом. Они летают.

– Почему ты так одет? – Венди жестом обвела его отливающую серебром кольчугу, складчатые одежды из тонкой дорогой ткани и струящийся, словно туман, ламбрекен на верхушке остроконечного шлема.

– Это униформа, она является символом. А это доспехи. Они не дают острым предметам проткнуть тебя. А вот это копье. Им можно ткнуть кого-нибудь. Ты собираешься задавать вопросы по существу? Сквозь мглу в этот мир пытается пробраться некая тварь. Может, она уже здесь.

Венди погрозила ему пальчиком.

– Но-но. Давай по порядку. Где ты живешь?

– Ой, ради бога!

Венди принялась теребить простыни.

– Ну, если ты не готов сотрудничать, полагаю, я просто проснусь и забуду этот глупый сон…

– Нет, нет, нет! Не просыпайся! Э, ты выглядишь усталой, тебе явно надо поспать, и я расскажу тебе, что происходит! Я отвечу на твои глупые вопросы. То есть нет, я не хотел сказать, что они глупые… Какой был вопрос?

– Я хочу знать, где ты живешь, одетый таким образом, – весело сказала Венди. И хихикнула.

– Ага. Я живу в Эвернессе. На земле это дом по проселочной дороге номер четырнадцать в округе Сагадахок, штат Мэн. В царстве снов это место, называемое Высоким домом, на побережье моря Беспокойной Тьмы, последний бастион града Бесконечного, в первой сфере на этой стороне Утгарда и Нидвеллира, где высятся несокрушимые серебряные башни Тириона, под Глубинными вратами, в центре четырех четвертей луны. Не заблудишься.

– Как ты меня нашел?

– Послушай. Я тебя не искал. Я отправился поговорить с первым стражем. Он живет под сенью Тириона Несокрушимого, под темной луной, где океан вечно обрушивается в беззвездность. С края последней бездны низвергаются девять водопадов, а на скалах под ними помещается место пытки, называемое Кровавый Плач. Я отправился к нему, потому что мне так велела птица с эльфийской лампой. Во сне.

– Я понимаю, это очень важно, – сказала Венди. – Но сначала мне бы очень хотелось узнать кое-что другое. Что привело тебя сюда?

– Есть специальная молитва для призывания сон-лошадки. Заклинание. Они могут летать через море от одной луны к другой или спускаться в иные сферы.

– И сон-лошадка безо всякой причины принесла тебя сюда вместо того, чтобы отнести домой, как ты просил?

– Я вижу, к чему ты клонишь. Ты и я, должно быть, как-то связаны. Общая судьба или общее дело – иначе наши сны не соприкоснулись бы. Сорок третий страж написал трактат об этом. Он говорил о… Погоди минутку… Боже. Возможно, я не могу вернуться домой. Возможно, все, что я могу, это разговаривать с тобой. Возможно, я… Слушай, какой сегодня день? Месяц? Боже ты мой. Какой год?

Венди назвала ему число.

На лице Галена отразилось отчаяние.

– Я проспал шесть месяцев…

Он уселся на кровать, положив поблескивающее копье на колени. Затем медленно, словно падающая башня, наклонился вперед и спрятал лицо в ладонях.

Венди протянула руку и ласково погладила его по коленке.

– Ну, ну. Не расстраивайся. В море случаются вещи похуже. Я знаю. Мой муж раньше ходил в море, там творились жуткие вещи. А теперь выпрямись. Вдохни поглубже. Успокойся и расскажи мне, что случилось с тобой. Ты отправился повидать первого стража, которого за что-то наказывают у водопадов на краю мира в царстве снов. Расскажи мне по порядку, как ты туда попал и о чем ты с ним говорил. Твои первые слова, когда ты добрался туда.

– Он первым делом заявил, что сбросит меня в бездну…


IV

Гален, испуганный угрозой, пытался вернуть себе самообладание. Он посмотрел Азраилу де Грэю в глаза и поднял руку, чтобы показать крохотный шрам на ладони.

– Видишь? Я пришел по твоему посланию. Я здесь, потому что призван. Ты позвал, я запомнил, я пришел. Ты не имеешь права угрожать мне. У тебя нет причин ненавидеть меня.

Только тишина была ему ответом.

Проползли неуютные полминуты. Юноша собрался с духом и заговорил снова.

– Э… Сэр, я пришел, потому что услышал набат морского колокола. Столько лет мы ждали его.

Молчание.

Он попытался снова.

– Вы основали наш дом! Вы оставили нас ждать. Мы делали, как вы велели, мой дед, мой прадед и все остальные, вплоть до самого истока. Разве это ничего не значит? Сейчас весь мир в опасности, и воинства тьмы уже на марше. Я пришел к вам за помощью. Вы сказали, что у вас есть нечто, что нам следует знать. Даже если вам нет дела до собственной семьи, неужели мир ничего не стоит?

Он говорил с достоинством и силой, на какие только был способен. Проходили мгновения, Азраил смотрел на него ровно, холодно, надменно, и Гален начал чувствовать себя маленьким и глупым.

Темное лицо основателя не выражало ни малейшего намека на смягчение, ни искры сочувствия. Наконец он произнес тихим ледяным голосом:

– Нет причин ненавидеть, говоришь? Назови мне, говорю я тебе, имена тех, кто на Земле с благодарностью вспоминает мои дела или хотя бы знает, что некогда и я жил среди них. Никто не помог хоть немного облегчить бесконечное страдание, которое я претерпеваю ради людей.

– Ну, честно говоря, сэр, гм… не думаю, что хоть один человек знает, кто вы такой. – Стоило этим словам слететь с языка, как Гален зажмурился. «Дурак, дурак! Не то говоришь». – Кроме меня и дедушки, конечно, – вяло продолжил он.

Снова повисло долгое молчание, пока юноша, неловко балансируя на цепи, сгорал от стыда под темным, величавым, бесстрастным взором старейшего Уэйлока. Лицо древнего существа казалось бесформенным сгущением теней. Гален мало что различал, кроме широких скул под грозовой тучей волос, двух озер еще более глубокой тьмы под черными бровями и ниже – ломаных линий, горьких и суровых, образующих какой-то намек на усмешку.

Гален в удивлении и тревоге подумал про себя: «Какие великие деяния? Я думал, этот парень – предатель, имевший дела с врагом».

Из клетки донеслись слова:

– Именно я первым вынес серебряный ключ из Моммура, несмотря на то, что Оберон и все его эльфийские рыцари поднялись в серебряном свете, чтоб помешать мне. Гордец Утренняя Звезда и все его дьявольское воинство гнались за мной по пятам до последних врат дня, предпочитая проклятие отступлению. Кровь бессмертных была пролита, чтобы завоевать ключ для этого мира. Благодаря ему врата в ад и чуждые царства снов были заперты накрепко – ценой неизмеримого терпения, мужества и боли. Моя жертва не ценится, говоришь? Забыта? Всеми? Неужели никто не помнит, где теперь спрятан ключ?

Ключ? Какой ключ?..

Нотка легкого удивления:

– Серебряный ключ Эвернесса, разумеется, – Клаваргент. Он запирает и отпирает врата. Ты его охраняешь. Ключ, делающий воинов сна осязаемыми и отбрасывающими тень под ясным солнцем. Ключ, с помощью которого можно сделать так, что все нормальные и осязаемые вещи растают, как туманный сон. Ключ, являющийся источником всей силы Эвернесса и единственной надеждой на победу человечества. Неужели ты никогда о нем не слышал?

Гален неохотно покачал головой.

Фигура слегка обмякла. Плечи поникли. Юноша различал шрамы и пятна крови там, где железные шипы порезали руки и плечи.

– Тогда ты не страж. – Голос стал горьким от тяжести поражения.

– Н-нет. Страж – мой дедушка Лемюэль. Но ваша птица прилетела ко мне. Я слышал послание. Я пришел. Он не придет.

Негромкий смешок.

– Как мило. Мальчик, не имеющий ни силы, ни власти, выслушает мое предостережение – и окажется слишком слабым, глупым и юным, чтобы последовать ему. Услышит мой план – и будет не в силах выполнить. Какой невероятной милостью является твое внимание! Без тебя я поделился бы своим знанием с морскими птицами или ползущим льдом. С тем же успехом я мог бы говорить с ними!

Гален ощутил ярость, словно желчь в горле.

– Я здесь. Я могу что-то сделать.

– Правда? А страж не говорил тебе, почему он не придет? Нет? Ты знаешь, какая сила приказала ему не отвечать мне? И тебе никогда не рассказывали, где спрятан серебряный ключ, да?

Юноша попытался ответить с достоинством, но почувствовал, как горит лицо.

– Он… не много мне рассказывал…

– Твоя гордость уязвлена, не так ли, дитя?

Голос из темноты клетки сделался ласковее. В нем послышалась нотка доброты. Однако окровавленная рука по-прежнему сжимала цепь.

– Как будто он не доверяет мне или вроде того.

– Тебе еще нет двадцати четырех лет, и ты еще не совершеннолетний.

– Я взрослый!

– Достаточно взрослый, чтобы держать серебряный ключ, который может, если его неразумно применить, необратимо уничтожить Землю?

Гален молчал. Снизу налетел холодный ветерок, заставивший его поежиться. Он плотнее завернулся в серый меховой плащ, гадая, из каких мест прилетел ветер и что за странный запах он принес.

Он недоумевал, что это за серебряный ключ и где он спрятан.

Азраил произнес:

– Может, тебе и удастся уговорить своего деда, мой потомок, открыть тебе тайное знание Эвернесса, если ты выкажешь себя благородным, мудрым и достойным. Какое-нибудь серьезное деяние в защиту дома может вызвать его доверие.

Это было так близко к невысказанной тайной надежде Галена, что он не смел проронить ни слова. Только кивнул, удивляясь: неужели его помыслы настолько очевидны?

Юноша вздрогнул от ветра и, почти чувствуя вину, потянул завязки плаща. Он скатал теплую ткань и осторожно протянул сверток в сторону клетки.

– Вот, – произнес он. – Вы, должно быть, замерзли. Фигура в клетке не шелохнулась.

– Ну же! Возьмите! – Гален помахал свернутым плащом в сторону клетки.

– Просунь свой плащ сквозь эти жестокие прутья ко мне, и я отблагодарю тебя сторицей.

Гален колебался.

– Или ты боишься приблизиться на расстояние вытянутой руки?

– Вы и сами могли бы дотянуться, – громко ответил юноша. – В чем дело? Боитесь отпустить цепь? Вы готовы сбросить меня в бездну, но не желаете принять подарок?

Молчание.

– Прекрасно! – воскликнул Гален. – Просто замечательно! Я собирался заключить с вами сделку, чтобы вам пришлось рассказать мне и про послание, и про ваш план, и про то, кто намерен вторгнуться к нам и как его остановить, прежде чем я отдам вам плащ. Но вместо этого я буду хорошим парнем и отдам его просто так. Если же вы не хотите дать шанс своей плоти и крови… Ладно! Ладно, мне и так хорошо!

И он швырнул разматывающийся сверток в клетку.

Плащ соскользнул и упал на окровавленную руку, а концы его хлопали на ветру, повиснув по обе стороны цепи.

– Неудивительно, что никто не пришел облегчить ваши «бесконечные страдания», если вы так себя ведете… – пробурчал Гален.

Почерневшие и испещренные шрамами пальцы медленно разжались, отпуская цепь, и осторожно втянули плащ сквозь прутья внутрь. Азраил останавливался, чтобы высвободить каждый кусочек, когда ткань прокалывала игла или цеплял крюк.

– Спасибо тебе. Я не стал бы продавать мудрость за плащ, какие бы муки холода ни испытывал. Я не изменил себе и за королевство, так чего стоит одежда? Но я искренне благодарю тебя. Я раскрою тебе свои тайны, юноша.


V

Азраил говорил, и его слова плыли в холодной бескрайней ветреной тьме вокруг. Ночное небо было сверху над ними, ночное небо внизу.

– Ты помнишь, чему тебя учили? Оберон и дети Света не могли поддерживать сторожевой пост в запятнанном и грешном земном мире. Однако они не хотели, чтобы Утренняя Звезда легко завладел всем, дождавшись кончины своих смертных врагов. Но и смертным нельзя было полностью доверить оборону против врага. Некоторые люди, великие воины и рыцари, были опутаны сетями зачарованного сна, их доблесть и чистота сохранялись неизменными, чтобы проходящее время не дало бы преимущества вечному врагу мира. Другие – те, кто хранил серебряный ключ, не имели иного выбора, кроме как стоять на страже против наступления тьмы. Ибо только они могли пробудить Спящих.

– Я знаю. Нам полагается протрубить в рог и разбудить Спящих.

– Ага. Но знаешь ли, какой ценой? Спящие почивают не в этом мире, но в Келебрадоне. Когда Эвернесс разбудит Спящего короля и всех его рыцарей, Келебрадон победоносно спустится из круга Осенних Звезд. Ангелы и светлые альвы на его бастионах будут поднимать бледные знамена и петь хвалы Оберону. Оружие, хранившееся для последней битвы, выкованное в оружейнях небес, выйдет из укрытия и уничтожит слуг тьмы.

Битва грянет столь яростно, что запылают и содрогнутся небо и земля, а после победы Оберон заново создаст мир, основанный на самых прекрасных мечтах человечества – а может быть, на представлениях самого Оберона, – чтобы им правили верные ему люди. Гален кивнул.

– Да. Я слыхал об этом. Нам обещали место в этом новом мире.

– Со слугами Света обращаются лучше, чем со слугами Тьмы. Низшие рабы, которые служат черной башне Ахерона, боятся и ненавидят перспективу победы тьмы так же отчаянно, как и мы. Последняя война означает приговор для тех, кто процветал до нее, – для шпионов, лазутчиков и предателей.

– Вы имеете в виду похитителей облика.

– Я имею в виду похитителей облика. Сэлки. Они коварный народ, и они боятся и ненавидят своего хозяина Утреннюю Звезду не меньше, а то и больше, чем ты. Властитель черного Ахерона перестанет нуждаться в шпионах и сэлки, если тьма победит, а если падет, сэлки будут сожжены светом. Среди народа сэлки один знает об этом, и он обещал нам помочь.

Перебежчик говорил со мной и рассказал, что Ахерон обязательно пошлет в битву на земле своих низших рабов, прежде чем призвать внешних богов или злого серафима, ибо Утренняя Звезда не может знать, где и когда проснутся Спящие в Келебрадоне. Шпион служит в авангарде, брошенном в горнило войны, и обещал сделать так, что передовой отряд падет, если те, кто сторожит в Эвернессе, смогут хотя бы показать, что располагают оружием иного мира. Один вид этого оружия отгонит наиболее слабых рабов Ахерона. Если это получится, предатель клянется ложью и обманом преувеличить все победы Света, отравить своими речами советников Ахерона, лишить их мужества, подготовить отступление и если не победу, то мир.

– Что это за оружие?

– Девять талисманов. Ты что, совсем ничего не знаешь, мальчик?

Гален умолк, стыдясь своего невежества. Он уговаривал себя, что у него нет причин для этого, но все равно сгорал от стыда.

Азраил помолчал минуту и мягко продолжил:

– Чтобы победить девять великих зол, порожденных затонувшим Ахероном, в Каэр Леон из иного мира были принесены семь великих талисманов. Три хранились в Каэр Леоне у его величества Пендрагона; два были посланы его святейшеству Папе в Рим; один отправили императору в неприступный Константинополь, дом цезарей. Все они были могущественны, шесть талисманов памяти, но седьмой и самый могущественный из них был Клаваргент, серебряный ключ. Ни королю, ни священнику, ни императору не доверили серебряный ключ. Он был вручен Эвернессу, там скрыт и позабыт в доме памяти.

Азраил умолк. Гален ждал, не последует ли продолжение.

Затем Гален произнес:

– Ну, короля у нас больше нет… Папа по-прежнему в Риме. Мы не католики, но, наверное, он все равно поможет. И я даже не знаю, что за император имеется в виду. А Константинополь переименовали в Стамбул.

– Мрачные вести. Значит, талисманы рассеяны. Рассеяны, ибо уничтожить их нельзя. И только трем королевам ведомо, где они лежат теперь.

Основатель помолчал. Неуклюжими, медленными движениями он завернулся в плащ Галена.

– Нет императора? Да, мрачные вести.

Снова долгое молчание.

– Ну, а мне-то что делать? – спросил Гален. – Что мне сделать, чтобы найти эти талисманы?

Старший Уэйлок на некоторое время погрузился в глубокое раздумье, словно припоминая давний урок. Затем сказал:

– Смертным не положено ими пользоваться, ибо каждый из них проклят. Вот почему я говорил, что они должны быть показаны, но не применены. Каждый борется с одним из девяти зол, чье нашествие предсказывает морской колокол Виндьямара. Слушай, слушай внимательно и в здании твоей памяти помести каждую из этих вещей в центральный неф, на колонну, постамент или окно, чтобы вспомнить их, когда проснешься. Учти, я не могу повторять дважды.


VI

Азраил говорил:

– Первый – искусный в ворожбе

Могучий некромант.

Ни зверь, ни человек, себе

Он сердце вырвал сам.

Чтоб отогнать сию напасть,

Не нужен талисман:

Лишь тот, кто меч ему подаст,

Во власть его отдан.

Второе зло – гиганты тьмы,

Их плоть огонь и лед,

И жезл молнии один Погибель им несет.

Но возвращается назад Суровый Торов дар.

Лишь тот, кому неведом страх,

Сей выдержит удар.

И третье зло – князья штормов

В мятежной буре крыл.

Из них бечевкой и ключом

Один стреножен был.

Маг Франклин молнию хранить

Людской заставил кров,

Но гром и ветер грозовых

Седлают скакунов.

Кольцо нибелунгов без хлопот,

Их бешенство смирит.

Сумеет взять его лишь тот,

Кто от любви бежит.

И зло четвертое – лгуны

Смеющиеся – сэлки.

Крадут у смертных плоть они,

Жестоки их проделки.

Лицо их истинное вмиг Откроет жезл Моли,

Но правда смертному сулит Пучину слез и боли.

Терять всего больнее то,

Во что всем сердцем верил,

Но для невинного ничто Бесплотные потери.

Пятое – кэлпи табуны,

Сочатся гноем раны.

Грехом питаются они,

Им страшен лук Бельфана.

Ни гордый дух, ни сила рук

Ни долгое упорство —

Сгибает этот мощный лук Смиренных непокорство.

Шестое зло – могучий зверь

По имени война.

Богами в множество цепей

Закована она.

Но люди зверя из оков

Впускают сами в мир,

Победе, дочери его,

Готовя сладкий пир.

Лишь светозарный Калибурн,

Меч праведных, уймет

Чудовище, коль вещих рун

Достойного найдет.

Меч похоронен глубоко

И крепко спит, доколь,

Восстав во славе ото сна,

Не явится король.

VII

Азраил умолк. Во тьме под ногами завывал ветер, и цепь слегка покачивалась. Гален, старательно сохраняя равновесие и внимательно ловя каждое слово, ждал продолжения, но молчание затягивалось.

Теперь юношу терзало двойное смущение. В конце концов, он и раньше слышал об этих талисманах; он всю жизнь про них знал, но называл их иначе. Семь знаков Виндьямара (как его учили) были начертаны на стенах башни под названием Два Дракона – старейшей части Эвернесского поместья, которую называли сердцем дома. Барельефы в замысловатом готическом стиле изображали нескольких чудищ, людей-тюленей и великанов, каждый из них держал знак, предвещающий их приход: молот, кольцо, жезл, лук, меч. А еще два знака Азраил пока не упомянул: чашу и, разумеется, рог.

Гален и не подозревал, что эти знаки являлись изображением настоящего оружия. Его учили, что они служат иной цели. Он пытался придумать, как бы непринужденно упомянуть, что он знал, о каких талисманах идет речь, дабы показать Азраилу, что он не настолько невежествен. Но это следовало поднести так, чтобы не показаться пустым хвастуном.

– Ну? Это лишь шесть ударов колокола, – заметил юноша. – Пять талисманов. А как насчет чаши? И рога?

– Ни один талисман не может встретить то, что поднимается из моря при семи ударах, кроме самого Титана. А если колокол прозвонит восьмой или последний раз, явится такое, что тебе не по силам. Ты не совладал бы с предназначенными для этого талисманами. Ответь мне, страж, сколько раз прозвонил колокол?

– Он звонил, не переставая.

– Дошло ли до сорока пяти? Это сумма всех зол, о которых предостерегает морской колокол. Это значит, что сам Ахерон, цитадель Утренней Звезды, готовится подняться из неизмеримых глубин.

– Я… Я не знаю. Может быть…

– Или стражи Эвернесса позабыли искусство счета? Это не так сложно, если есть пальцы на руках – для чисел меньше десяти и пальцы на ногах – для ровного счета. Не важно. Какой знак послал страж Виндьямара?

– Я видел черную чайку, держащую светильник эльфов.

– Это моя птица, мною пойманная и прирученная, и этот фонарь могло создать лишь мое искусство – в знак того, что она прилетела именно от меня. Разве ты не видишь, что мой знак пришел не из Виндьямара? Страж Виндьямара прислал бы тебе сон-предостережение, и Нимуэ подняла бы из чрева волн знак, какой талисман готовить: меч или кольцо, жезл или чашу, в соответствии с тем, какую форму примет нападение – войны или ветра, обмана или смерти. Какой знак показали тебе? Или ты не страж Эвернесса? Или ты не смотрел?

Младший Уэйлок едва не умирал от стыда. Больше всего в жизни ему хотелось, чтобы из всех людей на свете хорошо думал о нем именно Азраил де Грэй, основатель его рода, дома и ордена.

Дедушка говорил ему, что должен быть знак из Виндьямара, где в хрустальной гавани хранится морской колокол. А он решил, будто черная чайка и есть знак, и приперся сюда, чтобы услышать от самого основателя, что дедушка был прав.

Но затем смущение превратилось в ужас.

– Знак? Знака не было.

– А-а. Значит, Виндьямар захвачен врагом. – Очень холодный тон, которым это было произнесено, и блеск в глазах Азраила Галену не понравились. – Есть чему ужаснуться. Стражи Виндьямара не могли не послать знак, от которого столько зависит. Только предательство могло помешать им. Только у врага достаточно сил, чтобы побороть их стойкость. Значит, трех королев схватили и увезли. В Настронд, в ужасный Настроил, к берегам, сложенным из костей убийц…

Холодный голос угас в молчании…

– И… и… что мне делать? Азраил склонил свою гордую голову.

– Нечего делать. Дело проиграно. Возвращайся домой и готовься погибнуть достойно. Самоубийство благороднее, чем пыточные ямы Ахерона.

– Должно быть что-то, что мы еще можем сделать!

– Лишь талисманы могут напугать авангард тьмы. Если передовой отряд победит, останется только разбудить Спящих и призвать на землю конец времен. Ты знаешь, где хранятся талисманы иного мира?

– Н-нет.

– И я не знаю.

– А кто знает?

– Три королевы Виндьямара. Но раз они не послали знак, призывающий тебя к войне, их можно считать захваченными или убитыми.

Гален долго стоял на цепи, глядя вниз между своих ступней. Головокружительная бескрайняя пустота, темнее полуночи, бесконечно проваливалась под его взглядом.

Но она не казалась темнее или глубже, чем бездна у него внутри. Слова основателя эхом отдавались у него в мозгу: «захвачены или убиты»…

Вдруг младший Уэйлок поднял глаза.

– Если их схватили, куда их увезли? – Он выпрямился, голос его был чист и резок. – Если они в плену, кто их охраняет? Где?

Азраил негромко произнес:

– Ага. Теперь я слышу речь не мальчика, но мужа.


VIII

Азраил заговорил негромко и мрачно, и Галену пришлось наклониться ближе, чтобы расслышать его:

– Немногие знают, где лежит Настронд, что служит гаванью и местом встречи ужасного народа сэлки, но мне ведомо это скрытое место. Они могут унести трех пленных королев в затонувший и лишенный солнца Ахерон, или на замерзшие северные шхеры в Хизер-Блезер, или в башни без окон на унылых плоскогорьях Ухнумана на дальней стороне Луны – но сначала тюлениды волокут всех без исключения пленников на берег Настронда. Ибо так они проходят тайными путями в миры по ту сторону лунной сферы, в запретную верхнюю ночь, куда люди не могут попасть даже во сне. И ради этого сэлки обязаны угождать кровожадным нечеловеческим богам, охраняющим края, в которые никто в здравом уме соваться не смеет. Они подкупают богов, дабы те закрывали глаза на незаконные перемещения. Каждый пленник подготовлен – опутан песней, словно гусеница шелком, и эта песня сэлки, пусть и исполненная ужаса, своими звуками заглушает пение того, что обитает по ту сторону стоячих звезд. Говорят, что из тех, кто слышал нечеловеческую музыку потусторонних краев, лишь сновидец Куран сумел очнуться от сна, сохранив рассудок. И даже ему не позволили возвратиться в свое тело на земле, и его тело умерло. Но ему была дарована в королевское владение вневременная и несокрушимая цитадель Келефес в облаках над внутренним морем – одновременно и в утешение, и в награду за беспримерную храбрость и стойкость его души и разума.

И мне не доставляет удовольствия рассказывать, откуда я это знаю, поскольку дело я имел с существом не вполне человеческим и заключал с ним страшные сделки. А пришло оно ко мне, потому что я увидел в темноте одну вещь.

Я видел то, что неведомо больше никому, будь то люди бодрствующие, окутанные сновидениями или перешедшие в великие сновидения истинной смерти. Ибо злоба тюремщиков Тириона подвесила мою маленькую клетку на гораздо более длинную цепь, чем у остальных, и на рассвете я гораздо ближе к пылающему дыханию солнца, когда оно поднимается снизу, а в сумерки гораздо дальше отодвинут от его тепла и гораздо глубже погружен в холодную бездну под нами.

Благодаря этому заливы за краем мира открываются мне шире, чем другим. Я вижу дальше, чем мои собратья-заключенные, и дальше, сдается мне, чем астрономы, робко выглядывающие со своими телескопами и зеркалами из-за кромки над нами. Они слишком близко к солнцу, чтобы как следует видеть во мраке. В темном одиночестве взрастает темная мудрость. Ибо я видел, откуда приходят черные корабли.

Надо ли мне рассказывать вам о черных кораблях, молодой человек? В разное время они посетили каждый порт в стране сновидений: верные Моммуру хрустально-облачные гавани, управляемые эльфами, рядом с океанами света; порты из кирпича и дерева, населенные теми, кого мы признали бы за людей; и громадные укрепленные железные мысы Нидвеллира над океанами кипящего камня – на протяжении всех циклов и эонов записанного времени они страшились черных кораблей и никогда не знали, с какой стороны света или с какого уровня сновидений они пожалуют. Но я знаю. Они приходят не с Земли, а из-за ее пределов.

Раз, и два, и три видел я их: чудовищно огромные, идут они под парусами вверх из бездны, невесомые, как грозовые облака. Обросшую льдом громаду парусов надувают безымянные ветра дальних глубин. Когда они поднимаются, фонари на них горят блуждающими огоньками болотного газа или тем сиянием, которое носят на хвосте светляки. Через заливы ночного воздуха я иногда слышал одинокие воющие голоса, распевающие гимны тьме и боли – пеаны радости, какую находят в страданиях другого. И это доносящееся с кораблей пение перемежалось зловещим лающим смехом, резкими командами, щелканьем бичей и воплями муки. И ни в одном из этих голосов не было ничего человеческого.

Когда бы ни поднялся корабль, на определенном расстоянии от кромки мира все огни на нем мгновенно гаснут, а все певцы умолкают. Бесшумнее мотылька плывет судно по тщательно выверенному курсу, проложенному так, чтобы спускаться только по самой темной части ночного неба, вдали от созвездий, дабы громада корабля не заслонила ни одну звезду, предупредив тем самым гарнизон Тириона о своем появлении.

Однажды, осмелев от безнадежности и отчаяния, при виде поднимающегося черного корабля я принялся распевать услышанные ранее грубые гимны. Я не умолк, когда корабль погасил все огни, но орал еще громче, выкрикивая богохульства вверх, в сторону моих почивающих тюремщиков.

Черный корабль убрал паруса и лег в дрейф, не зажигая огней, от южной оконечности Ориона, мимо Ригеля, который тогда стоял вровень с горизонтом. Спустили лоцманский бот, и темные горбатые фигуры склонились над заглушёнными веслами и погнали лодку через сумрачный воздух ко мне.

Лоцманский ботик подплыл туда, где в пустоте висела моя клетка, и я увидел на корме человеческую фигуру без лица. Между кружевным шейным платком и треуголкой виднелись нос и усы, как у кошки, и большие темные и влажные глаза – веселые глаза зверя, полные жестокости и смеха. Шкура у него была черная и лоснящаяся. И когда он заговорил, обнажились острые клыки, белые и чистые, как у лисицы. Его теплое дыхание пахло сырой рыбой.

Он поднял руку в приветствии, и из кружевного рукава его роскошного морского камзола высунулась когтистая лапа, покрытая шерстью с тыльной стороны. Ладонь была бледная, с черными перепонками между фалангами пальцев.

Фыркая от смеха, наблюдал он жестокую пытку моего заключения и даже потрогал зазубренные крючья, украшающие эти прутья.

«Видать, народ наверху рыбачит, – заметил он. – Они оставили тебя висеть тут приманкой для левиафанов, что ворочаются в безымянных океанах, куда впадают эти ледяные воды. Но, по-моему, ты слишком маленький кусочек, чтобы заставить их проглотить столько крючков. Ха! Или ты по дружбе обещал тамошним рыбарям пищать и верещать, пока мы готовим свой милый сюрприз, обходя их незамысловатую оборону? Ты должен быть осторожен, мой тощий кусочек мяса, а то добрые люди, которые поместили тебя сюда, лишатся возможности ловить на живую приманку».

Я насмешливо посоветовал ему не рисковать и не бросаться угрозами. Он расхохотался и принялся описывать, каким пыткам он подверг бы меня, и наклонился к прутьям со своей саблей. Оружие оказалось в пределах моей досягаемости.

Следующая лодка с корабля принесла офицера рангом повыше и сохраняла почтительное расстояние, пока они со мной торговались. Не стану утомлять тебя рассказом о том, какие клятвы были принесены в ту ночь и к каким ужасным силам они обращались. Но я признаюсь, что получил очень много тайной информации, которая может принести огромную пользу моему делу, имей я возможность открыть все своему племени. Морской народ оставил мне саблю и тюленью шкуру моего первого собеседника, да и не посмели они подойти достаточно близко, чтобы снять его тело с прутьев клетки. Я неплохо питался почти месяц.

Гален слушал и разглядывал теперь кровавые пятна на прутьях клетки с новым ужасом.

А затем Азраил негромко велел ему:

– Подойди ближе.


IX

Гален понимал, что мог в тот же миг повернуться, уйти и оказаться далеко от заключенного в клетке человека, вернуться к дедушке и больше не иметь ничего общего с этими темными делами. Но если он даже не попытается вызволить трех королев Виндьямара, если ничего не сделает, как сможет он стать достойным стражем?

Юноша наклонился ближе. Окровавленная рука Азраила протянулась и вцепилась ему в плечо. Гален поразился, какие это холодные и сильные пальцы. Ледяная длань протащила его вниз, пока лицо мальчика едва не коснулось шипов на прутьях. Юный маг в ужасе уставился на шипы и крючья в нескольких дюймах от своих глаз.

Азраил прошептал:

– Предатель – сам тюлений царь. Его тайное имя Мананнан. Его эмиссар и посредник Дилан Ньёрдинг, ты узнаешь его по приметам, которые я тебе опишу. Они не посмеют причинить вред королевам древнего Виндьямара. Тюлений царь отдаст тебе трех королев. У них ты узнаешь местонахождение талисманов. Ты прикинешься сэлки с помощью темного искусства, которому я научился. Вот тебе шкура, натяни ее на себя: теперь ты станешь сэлки…

Загрузка...