Последний шанс

Четырнадцатая глава На переднем крае Науки

В столовой Георгия встретил Генеральный директор ядерного Центра, слегка полноватый невысокий человек с небольшими залысинами по краям широкого лба в возрасте слегка за 50. Поздоровавшись, он с Георгием и Сергей Николаевич устроились за одним столом. После того, как официант расставил тарелки с супом и удалился, Генеральный директор перешел к делу.

– Я знаю, что Вы и министр Науки собираетесь провести у нас совещание, – с места в карьер взял быка за рога Генеральный директор, – но не имею представления об его тематике и пока не вполне понимаю, кого именно из сотрудников Центра надо позвать на него.

– Зовите своего заместителя по науке, главного и ведущих научных сотрудников и главных конструкторов, – ответил Георгий. – Кроме этого пригласите всех старейших и наиболее опытных сотрудников, вне зависимости от того, какие должности они сейчас занимают. Нам нужны не должностные лица, а серьезные ученые, которые могут предложить нужное решение, а также технические специалисты, которые понимают, как это решение претворить в жизнь и что для этого требуется.

– А вот о чем будет идти речь на совещании, мы здесь и сейчас обсуждать не будем. Поговорим об этом там, где нас не сможет услышать никто из тех, кто очень хотел бы узнать о наших планах. Считайте, что совещание будет идти под грифом "Особой важности". Если у кого-то из приглашенных нет допуска категории "А", пусть секретчики возьмут у них разовую подписку. Эта информация действительно очень важна, и чем позже она дойдет до посторонних ушей, тем проще и безопасней нам будет работать.

Тем временем в столовой появился Олферов, которого сопровождал заместитель генерального директора Центра по науке. Он был значительно худощавее, своего тучного начальника, выше его почти на голову и заметно старше. Навскидку его возраст приближался к 70 годам, но, при ближайшем рассмотрении, ему можно было дать и все 75. Судя по тому, как вел себя с ним Олферов, они были давними знакомыми. Поздоровавшись, вновь прибывшие сели к столу, присоединившись к обедающей компании.

– Как добрались? – спросил у Олферова Георгий.

– Машина отличная, а дороги – безобразные.

– Ничего, дороги приведем в соответствие, – ответил Георгий. – Это действительно один из самых главных вопросов, но тот, ради которого мы сюда приехали – еще важнее.

В три часа дня совещание, которого так долго ждал Георгий, и ради которого тщательно готовили помещение технические специалисты министерства Безопасности, наконец, можно было начинать.

Генеральный директор ядерного Центра открыл совещание, представил собравшимся каждого из приглашенных и передал слово Георгию.

– Здравствуйте уважаемые товарищи ученые, – начал Георгий свое выступление. – Последние 20 лет вы работали на голом энтузиазме, так как ни вы сами, ни ваши открытия и разработки, абсолютно не интересовали руководство государства. Я знаю это по себе, но мне было легче. Доктор технических наук может заработать на стороне за счет прикладных разработок и консультаций. А доктор физико-математических наук – только лекциями и репетиторством.

– Докладываю вам, что этот период в жизни нашей страны закончился. С сегодняшнего дня вы уже не ЗАО, а нормальное государственное предприятие, находящееся на полноценном бюджетном финансировании. И уверяю вас, что объемов этого финансирования хватит и на современное оборудование и на достойную зарплату.

– А теперь давайте перейдем к тому вопросу, ради которого мы сегодня здесь собрались. Большинство из вас физики-ядерщики. Не уверен, что все сейчас будут согласны со мной, но считаю, что пора признать – ядерная энергетика – это тупиковый путь. И мы, я сейчас имею в виду не только вас и нашу страну, а все человечество в целом, слишком долго задержались на этом пути. Пора идти дальше.

– Я не утверждаю, что пора прекращать строить атомные электростанции или остановить разработку новых реакторов. Просто не надо зацикливаться на чем-то одном, когда имеется альтернатива. Ядерный реактор порождает слишком много опасных для всего живого излучений и оставляет после себя такое количество долгоживущих радиоактивных отходов, которое сводит на нет все преимущества дешевой энергии.

– Настало время переходить на управляемый термоядерный синтез. Энергии можно будет получить намного больше, негативные последствия для экологии будут сведены к минимуму, а опасности ядерной катастрофы вообще не будет.

– Довожу до вашего сведения, что нефти в нашей стране осталось всего на 10 – 15 лет, и это не при сегодняшней варварской разработке месторождений, а при вдумчивом цивилизованном подходе. Газа осталось максимум на 40 – 50 лет. Думаю, что имеет смысл не сжигать остатки нефти и газа, а переправить их на изготовление пластиков, искусственных волокон и других продуктов химической промышленности.

– Энергию надо получать другим способом. Солнце превращает водород в гелий уже миллиарды лет. Пора научиться это делать и нам. По имеющимся у меня сведениям, промышленных реакторов термоядерного синтеза до сих пор нет на Земле не потому, что их создать невозможно, а потому, что нефтяное и газовое лобби очень не хочет этого.

– Хотелось бы узнать, что вы думаете по этому поводу, и какие у вас есть предложения. Предупреждаю, что помещение, в котором мы сейчас находимся, напрочь закрыто от любых методов прослушивания, и высказываться можно абсолютно безопасно.

– На флоте, в кают-компании принято, что начинают дискуссию молодые офицеры, а последнее слово остается за старшим офицером или капитаном. Давайте воспользуемся этим принципом. Хотя молодежи я в зале не усматриваю, – младшему из присутствующих в помещении было уже под пятьдесят, – поэтому выступать можно в любом порядке, не очень строго придерживаясь градации по возрасту и должностному положению, но резюмирует пусть все-таки, самый старший и по возрасту и по положению – министр Науки.

Первым слово взял один из ведущих научных сотрудников – невысокий, с большими залысинами, в возрасте почти под шестьдесят.

– Вы никого особо не удивили своим докладом, а оспаривать Ваши предположения и выводы было бы, по меньшей мере, глупо. Дело именно так и обстоит. Просто об этом сейчас не принято говорить. Построить реактор для промышленного термоядерного синтеза можно было уже давно. Но этому активно мешают. Во-первых, на решение этой задачи нужно очень много денег. Правительства развитых стран их имеют, но на эту программу не выделяют, а развивающиеся страны и хотели бы выделить, но просто не имеют нужного количества. Страны Евросоюза тратят на термоядерные исследования примерно по 200 миллионов евро в год, и рассчитывают получить работающий реактор через несколько десятилетий. В США четырнадцать лет назад закрыли крупнейший и наиболее продвинутый исследовательский реактор, размещенный на территории Принстонского университета. Этот реактор по критерию Лоуренса[50] всего в 5,5 раз не дотягивал до порога зажигания. Дальше всех продвинулся Китай. В 2007 году они уже получили безубыточный термоядерный синтез. Полученная энергия на четверть превышала затраченную. Сейчас они активно работают над усовершенствованием этого реактора. И я могу Вам ответить почему – в Китае практически нет нефти и газа.

– Вторая причина заключается в том, что все кто всерьез брался за решение этой проблемы, неожиданно умирали в расцвете сил, или вдруг оказывались в такой ситуации, когда возможность работать над проблемой исчезала напрочь. Человека можно уволить, можно отобрать у него лабораторию, а можно с головой загрузить срочной, по мнению начальства работой. Наконец, можно просто настолько сильно пригрозить ему, что он сам найдет другое применение своим творческим способностям.

– Если Вы сможете обеспечить надежную охрану и достаточное финансирование, то такой реактор мы можем создать даже в нашем Центре.

Потом выступил другой ведущий научный сотрудник, обладатель полуседой шевелюры курчавых волос. Ему было уже хорошо за 70, но голос звучал по-молодому бодро.

– Пример с Солнцем, который Вы привели, не очень удачный. Там, при колоссальном давлении и температуре более десяти миллионов градусов Кельвина[51] идет, в основном, протон-протонный цикл. Сначала при столкновении двух протонов образуется дейтрон – частица, состоящая из протона и нейтрона. Потом дейтрон соединяется с протоном с образованием ядра гелия-3. В последующем два ядра гелия-3 объединяются в одну альфа-частицу (ядро гелия) с выделением двух свободных протонов.

– У нас другая ситуация. Сейчас в токамаках[52] пытаются реализовать термоядерный синтез гелия из двух изотопов водорода – дейтерия и трития. Этот путь является тупиковым. Реакция достаточно проста и дает большой энергетический выход – 17,6 МэВ.[53] К сожалению, она очень грязная. На каждый акт рождения ядра гелия приходится испускание одного быстрого нейтрона. Именно на его разгон приходится львиная доля излучаемой энергии – более 14,1 МэВ из 17,6. Это серьезный недостаток, но далеко не единственный. Дело в том, что на Земле нет вещества, которое являлось бы эффективным поглотителем для нейтронов с энергией 14,1 МэВ.

– Фантасты давно муссируют идею термоядерного синтеза с участием дейтерия и гелия-3, огромные запасы которого имеются на Луне. Оставим этот способ фантастам. Такая реакция теоретически возможна, но практически, ее осуществить чрезвычайно сложно.

– Мы пойдем по другому пути. Еще в пятидесятые годы XX века Олег Александрович Лаврентьев, предложил использовать дейтрид лития для создания водородной бомбы. Да, идея принадлежала именно ему, а вовсе не Сахарову. Но почет и все премии получил именно Сахаров, а Лаврентьев сначала был отлучен от лаборатории, а потом вообще отправлен в Харьков. Его третировали настолько сильно, что даже защищать докторскую диссертацию ему пришлось по техническим наукам, а не по физико-математическим. К сожалению, он не может присутствовать на нашем совещании, так как уже почти полгода как умер, но я, как его ученик и последователь готов реализовать вторую его идею – реакцию термоядерного синтеза гелия из дейтерия и лития. Эта реакция, во-первых, дает существенно больший энергетический выход – 22, 4 МэВ на один акт, а во-вторых, является абсолютно чистой – на выходе только гамма-излучение. В качестве биологической защиты и первичного теплоносителя можно использовать обыкновенный свинец.

Генеральный директор Центра предложил всем присутствующим встать и почтить минутой молчания Олега Александровича Лаврентьева, безумно талантливого самоучку, настоящего отца водородной бомбы, о недавней смерти которого знали далеко не все из тех, кто пришел на совещание.

Далее слово взял один из главных конструкторов – абсолютно лысый представительный мужчина, вес которого, несомненно, превышал центнер с гаком, а возврат уже перевалил за 60. Причем благодаря высокому росту и необычайной ширине плеч этот человек абсолютно не казался толстым. Скорее он производил впечатление какой-то особенной надежности, которой отличались в былые времена русские богатыри. В своем выступлении он сразу взял быка за рога.

– Создание такого реактора упирается в совместное решение сразу нескольких технических проблем. По отдельности, мы их решать уже научились, а для комплексного решения понадобиться некоторое время. Идея мне очень понравилась. Надо же, – реактор вообще без нейтронов! Это ведь будет вообще не токамак, а абсолютно новая схема. Ну а свинец в качестве теплоносителя и биологической защиты, – это ведь тривиально, а никто пока не додумался. В общем, я берусь за конструирование такого реактора. Только предупреждаю сразу. Денег потребуется не просто много, а очень много.

После этого, от ученых собравшихся на совещание, поступило еще несколько дельных конструктивных предложений. Это был поистине "мозговой штурм", когда свежие идеи сыпались одна за другой. Потом выступил главный научный сотрудник Центра. Перед этим он несколько минут о чем-то переговаривался с Генеральным директором, который сидел за столом рядом с ним. Этот выступающий был немногословен, но то, насколько четко он владел ситуацией и мог быстро развернуть ее в нужную сторону, быстро принимая четкие и выверенные решения, свидетельствовало о немалом опыте и аналитическом складе ума.

– Мы в достаточной мере обсудили вопрос, по которому собрались. Наш Центр берется за создание опытного термоядерного реактора, а потом и действующего прототипа реактора, который можно будет пустить в серийное производство. Нам потребуется финансирование, ориентировочную смету которого мы представим на следующей неделе. Кроме этого нам нужна охрана, которая сможет гарантированно защитить не только нас самих, но и наши семьи от посягательства всех незаинтересованных в решении данной проблемы лиц и организаций.

Слово взял Сергей Николаевич.

– С сегодняшнего дня министерство Безопасности забирает ваш Центр под свою охрану. Сейчас этим занимаются в основном спецназ и оперативники, а через пару дней мы сформируем специальный отдел, который не только будет заниматься исключительно вашим Центром, но и станет базироваться на его территории. А вашими семьями и городом в целом займется МВД. У них уже отрабатывается несколько программ аналогичного типа, которые можно быстро адаптировать под эту задачу.

Потом выступил Георгий. Он сказал, что денег будет выделено столько, сколько потребуется, но время, отводимое на разработку прототипа термоядерного реактора ограниченно всего одним годом.

– Я понимаю, – сказал он, что вы привыкли ориентироваться на большие сроки, но границы нашей страны закрыты только на один год. А дальше нам начнут очень серьезно мешать, возможна даже попытка интервенции. Мы, конечно, постараемся за этот год подготовить достойный отпор, но одна страна не может долго противостоять всему остальному миру. А вот если она будет обладать неограниченными источниками энергии и иметь надежных союзников, например Китай, то ситуацию можно будет развернуть даже на 180 градусов.

– И последнее. Думаю, что все присутствующие четко понимают – в ближайшее время о работе, которую мы начинаем, надо помалкивать.

Завершил дискуссию министр Науки. Он предложил усилить Центр несколькими учеными, которые в свое время решали близкие по сложности задачи и смогут оказать сотрудникам Центра существенную помощь в работе. Кроме этого, он пообещал быстро предоставить Центру все необходимое для работы оборудование, которое на данный момент имеется в СРГ. С заявками на изготовление нестандартного оборудования он предложил обращаться непосредственно к нему, а он сам будет передавать их Цыгу или Доржкину.

Когда все, кто присутствовал на совещании, начали расходиться, и Георгий собрался попрощаться с Генеральным директором Центра, тот удержал его руку и мягко, но настойчиво попросил задержаться.

– Во-первых, у нас так не принято. Финансирование центра в последнее время очень скудное, но мой заместитель по хозяйственной части немножко поскреб по сусекам и накрыл стол. Во-вторых, народ слегка перевозбудился. Отпускать их в таком виде по домам нельзя. Начнут трепать языком направо и налево. Нужно дать им возможность стравить пар и немножко выговориться. За столом, в неформальной обстановке это получится оптимально. Праздник должен и заканчиваться по-праздничному.

– Вынужден подчиниться, – согласился с Генеральным директором Центра Георгий. – Причем более важным оказался тот Ваш аргумент, который был приведен вторым. Но мы с Сергеем Николаевичем и Георгием Ивановичем посидим только полчаса, а потом тихонько откланяемся и покинем мероприятие. У нас еще сегодня есть работа, а Ваши сотрудники без нас смогут расслабиться и выговориться значительно лучше.

Через 10 минут все собрались в столовой, где уже был накрыт П-образный праздничный стол. Глядя на него, Георгий сделал вывод, что сусеки у заместителя Генерального директора вполне приличные и поскреб он по ним капитально.

Когда все расселись по своим местам, Генеральный директор Центра, сидевший рядом с Георгием, хотел налить ему Hennessey, но тот остановил его руку с бутылкой.

– Давайте лучше армянского. Французы придумали коньяк, это неоспоримый факт, но в дальнейшем они слишком увлеклись смешиванием купажей и добавкой всевозможных трав. Это уже получается не коньяк, а бальзам какой-то. Армяне этой тенденции пока избегают, и пить их коньяки значительно приятнее. Не все конечно, а только Ереванского завода Арарат. Это бывшие Шустовские коньяки. Ваш заместитель в этом, по-видимому, разбирается. Давайте лучше будем пить Ной-классик, который он выставил на наш стол. Это как раз то, что нужно. Он мягкий, имеет великолепный букет и хорошее послевкусие. Его можно даже не закусывать и ни в коем случае не следует запивать. Черчилль не зря после 1945 года пил только армянский коньяк. А Вы, кстати, знаете какой именно?

– Марку точно не знаю, но подозреваю, что коньяк был изготовлен на Ереванском заводе, – подумав, ответил Генеральный директор.

– Двин, – просветил его Георгий. – Считается, что его выпускают с 1945 года, и он всегда имел крепость 50 градусов. На самом деле это не так. Первоначально его выпустили небольшой партией в 1939 году крепостью в 52 градуса, специально для экспедиции на Северный полюс. Мне эту историю рассказал один наш профессор. После того как папанинцев[54] сняли с льдины, на Большой земле проходило их чествование. Когда Папанин отвечал на вопросы из зала, директор Ереванского коньячного завода спросил его, – пригодился ли на льдине их специальный коньяк?

Папанин от прямого ответа уклонился, невнятно что-то пробормотав себе под нос. Позже директор настоял на конкретном ответе, и Папанин, смущаясь, вынужден был объяснять, что коньяк был 52 градуса, а мороз 56, поэтому коньяк замерз, и все бутылки полопались. После этого Ереванский завод начал выпускать небольшими партиями, предназначенными для арктических экспедиций, Двин крепостью 57 градусов. В результате Черчилль на Ялтинской конференции впервые попробовал именно этот вариант армянского коньяка. Это его зацепило, – Черчилль вообще любил крепкие вещи, например, курил он только кубинские сигары, и другие напитки он в дальнейшем просто игнорировал.

– Мы не на льдине, – сказал Генеральный директор Центра, – и 40 градусов нам вполне достаточно. – Кстати, Вы знаете, почему Менделеев[55] предложил делать именно 40 градусную водку?

– Я все-таки доктор технических наук, – усмехнувшись в усы, ответил Георгий. – Разумеется, знаю. В этом случае на одну молекулу спирта приходится ровно 3 молекулы воды и достигается наиболее плотная упаковка – объем меньше. Да и согревает она хорошо. Вот только делают ее теперь у нас достаточно паршиво. Это ведь полная дикость – на Руси самая приличная водка – финская и шведская. Надо возвращать государственную монополию на водку и вводить государственный контроль над ее качеством.

– По поводу государственной монополии я согласен с Вами абсолютно, – выразил свое мнение Генеральный директор. – Монополия государства на водку была на Руси всегда – это ведь, кроме всего прочего, быстрые деньги. Горбачев попытался ввести сухой закон – и держава развалилась на части. С тех пор ни у кого не хватает ума вернуть эту монополию.

– Ума-то может быть, и хватало, – не полностью согласился с ним Георгий, – а вот желания такого не было. Это ведь огромные деньги, с которых всем кому требовалось, было уплачено.

Тем временем министр Науки произнес официальный тост, главной мыслью которого было то, что государство, наконец, повернулось к ученому сообществу лицом, и теперь самим ученым нужно не ударить лицом в грязь, а показать на что они способны.

В ответном слове главный научный сотрудник Центра сказал, что они долго ждали этого момента, почти 20 лет, по сути, работая "в стол" и теперь все эти наработки можно будет вытащить, отряхнуть, слегка обновить то, что успело немного устареть и начать собирать на их основе действительно новые вещи.

– Новые идеи у нас в головах периодически возникают, – сказал он. – Но чтобы их проверить, нужен эксперимент, а для него требуется купить или изготовить специальное оборудование, денег на которое просто нет. Теперь, когда деньги появились, за нами не застоится.

Минут через 20 Георгий, Олферов и Сергей Николаевич попрощались и направились к выходу. Генеральный директор Центра проводил их до дверей и вернулся к столу.

– Времени у нас мало, – сказал Георгий, когда они спустились в гараж, – поэтому назад все полетим на вертолете. – Спецназовцы пусть отгонят джипы в Арзамас и погрузят их на платформу. Их нужно серьезно ремонтировать. Сами пусть тоже едут назад по железной дороге и в пути немножко расслабятся.

Так и порешили. Через пару минут кортеж из трех джипов выехал в сторону Арзамаса, а спустя еще пять минут в противоположную сторону направилась неприметная Волга с тремя пассажирами.

Полет до Москвы прошел без серьезных происшествий. Только один раз на земле прямо по курсу вертолета сверкнула яркая вспышка и, через несколько секунд донесся приглушенный шумом от двигателя взрыв.

– Что это было? – удивленно спросил Олферов.

– Думаю, что это самоликвидировалась ракета переносного зенитного комплекса земля-воздух, – ответил Георгий. – "Стрела"[56] это была, "Игла"[57] или "Стингер"[58] не знаю, но чем-то подобным нас сейчас пытались сбить. Сергей Николаевич еще не всех переловил. Позже сотрудники министерства Безопасности разберутся – кто это был и чем именно он пытался сбить наш вертолет.

– Можно не спешить, – повернулся Георгий к Сергею Николаевичу, который что-то объяснял в микрофон далекому оператору, – убегать там уже некому.

В Москве все поехали в разные места. Георгий, прощаясь с Сергеем Николаевичем, едущим на доклад к министру, попросил его передать, чтобы вечером, собрав всю необходимую информацию, тот заехал к нему в Кремль. Нужно было оперативно прореагировать на все сегодняшние происшествия.