Последний рывок

Глава 4

Заехав в Петропавловку, сдаю «груз без пяти минут двести» начкару с пожеланием найти наиболее подходящие для них места, телефонирую Келлеру и от него получаю приказ сидеть в крепости и быть «пожарной командой» на случай непредвиденных обстоятельств. Мол, все уже на местах, капкан поставлен, а мои навыки могут пригодиться, если помимо Литейного полыхнёт где-нибудь ещё. Под занавес Фёдор Артурович интонационно выделил фразу о том, что получил весточку из Института, там всё спокойно, академик Павлов, а также Дашенька с малышкой живы-здоровы и передают папочке привет. Посыл остался непонятен, поэтому отодвигаю его на задний план и иду изучать документы пойманных и бумажный хлам из портфельчика, который прихватили с собой. Итак, генерал-майор Якубович, начальник отделения ГУГШ… Полковник Барановский, ну этого я уже знаю… Полковник Туманов, исполняющий дела помощника начальника отделения ГУГШ… Что-то много генштабистов для такой маленькой компании…

От бумажной работы меня отвлекает караульный с «бодрянки»:

– Вашскородь, там один из ентых с вами говорить желает.

– Со мной лично или с каким-нибудь офицером?

– Не-а, он сказал, штоб я нашёл того, кто их сюда привёз, и сказал ешо, што эт-та очень срочно и важно.

Блин, не дадут поработать спокойно. Можно, конечно, забыть, в смысле забить, но вдруг там действительно что-то важное?..

– Ладно, пойдём, покажешь мне, кому там спокойно не сидится…

Спокойно не сиделось Барановскому. Не успел я шагнуть в камеру, как услышал немного неожиданное:

– Ну наконец-то! Здравствуйте, Денис Анатольевич!..

Это, я так понимаю, человек свою осведомлённость показать желает, цену набивает. Ню-ню, старайся, энциклопедист подкладбищенский.

– Вам здоровья желать мне как-то не хочется. Да и не к чему оно вам.

На лице подпола мелькает недовольная гримаска, тут же сменяемая улыбкой.

– Полноте вам, господин капитан. Не скажу, что обстановка соответствует приличному знакомству. Но рано или поздно мы должны были встретиться.

– Мы вчера уже встречались, любезный. Вам этого недостаточно? Как голова, не болит?

– Если бы не ваша… э… не совсем уместная привычка чуть что сразу пускать в ход грубую силу, господин капитан, наша вчерашняя да и сегодняшняя встреча могла бы пройти совсем по-другому… Итак, мы можем спокойно поговорить о том, что представляет интерес для нас обоих?..

– А что, у нас могут быть общие интересы? Вот уж не думал.

– Могу я поинтересоваться, почему вы с таким остервенением защищаете никчёмного и безвольного Николая Второго? – Барановский оставляет мою шпильку без внимания. – Что-то личное?.. Не думаю. Тем более что мы вами интересовались давно, и по отзывам довоенных знакомых, особых симпатий к императору вы не испытывали. Что изменилось? Хотя – нет, перефразирую вопрос. Насколько слепа ваша преданность? Иными словами, можно ли чем-то её поколебать?

– Возможно, господин полковник, вам не приходилось об этом слышать, но я присягал императору, и освободить от присяги меня может только он.

– Не будем обмениваться колкостями, Денис Анатольевич. Я тоже присягал, но любой здравомыслящий человек прекрасно понимает разницу между действительностью и театральным фарсом. Все эти благоглупости придуманы для овечек, чтобы шли себе смирно в стаде и не разбредались. А вам не приходило в голову, что вместо такой овечки можно стать пастухом и гнать стадо туда, куда надо тебе?.. – Барановский уже позволяет себе язвительно улыбаться. – Скажу открыто, вы ещё можете это сделать. Даже несмотря на вчерашнее. Если вы согласитесь помочь нам, ваши действия будут очень высоко оценены. Вы не пожалеете!..

– Надеюсь, Владимир Львович, сумма вознаграждения составит не тридцать сребреников?

– Опять вы за своё! Оставьте бога ради эту романтику брюсовским юношам бледным со взором горящим! Поймите, так или иначе вам придётся помочь нам. У вас, простите, нет другого выбора. Прошу выслушать меня спокойно и хладнокровно, Денис Анатольевич! То, что вы испортили вариант с великим князем Кириллом – по большому счёту ерунда. Он всё равно должен был стать мимолётным персонажем. Сейчас он у вас в руках, ну и что? Есть ещё Борис и Андрей Владимировичи.

– А есть цесаревич Алексей!

– Бросьте! Вы сами прекрасно знаете, что он безнадёжно болен. Для чего продлять мучения ребёнку? По-вашему, это гуманно?..

Ну ни хрена себе, куда тебя занесло! Скоро до эвтаназии доберёмся. И я первый её тебе устрою!..

– Вы, случайно, себя Богом не возомнили, господин полковник? Решать, кому сколько жить – его прерогатива.

– Не будем сейчас дискутировать по пустякам… Вы, наверное, не знаете ещё, что сегодня утром погиб великий князь Михаил Александрович… Не огорчены, не шокированы? Значит, ваша преданность всё же имеет какие-то пределы? Он же наряду со старым императором вас приблизил и возвысил… Я ещё раз прошу остеречься от опрометчивых действий, господин капитан… Почти одновременно с этим скорбным событием была захвачена вотчина академика Павлова, с которым вы также в близких отношениях. И где до последнего времени проживала ваша супруга с дочерью…

Только после третьего удара в голове мелькает запоздалое понимание загадочной фразы Келлера о Даше. После пятого решаю остыть и отпускаю Барановского, который сползает по стеночке на пол, где и начинает срочно учиться заново дышать.

– …Кх-а… Кх-м… Нет, нет, с ними ничего не случилось!.. У вас такое лицо, что я даже на секунду испугался. – Несмотря на всё, Барановский внимательно смотрит за моей реакцией. – Надеюсь, вы прекрасно понимаете, что они в безопасности, но найти их вам не по силам… Даже если замордуете меня до смерти, ничего не получится. Я просто не знаю, где они. И не знаю, как выйти на нашего… скажем так – руководителя. Связь у нас односторонняя. Когда ему надо, он присылает доверенных людей. А чтобы воссоединиться с семьёй, вам нужно сделать сущий пустяк… Для вас, наверное, уже не секрет, что наши товарищи сейчас пытаются штурмовать Арсенал, чтобы вооружить народные массы? В Петропавловской крепости ведь тоже большие запасы оружия? Выпустите нас из каземата, помогите взять склады под контроль! У вас же здесь, в крепости, достаточно своих людей!.. Как вы смотрите на то, чтобы остаток жизни прожить вместе с семьёй в какой-нибудь далёкой и спокойной стране, имея счёт с пятью, а то и шестью нулями в любом швейцарском банке и абсолютно ни в чём не нуждаясь?..

Ладно, поиграем немного в твои игры и по твоим правилам.

– Почему я должен вам верить?

– Ну, Денис Анатольевич, даю слово офицера, с вашими близкими абсолютно ничего не случится!

– Не напомните, кто недавно рассказывал о разнице между действительностью и театральным фарсом? Это ведь в равной степени относится и к присяге и к слову чести, не так ли?

– Что же вы хотите? – Барановский не подаёт вида, что мои слова его задели.

– Какое-нибудь более существенное доказательство ваших слов. Не думаю, что вы настолько глупы, что не додумались попросить мою супругу черкануть пару строчек, чтобы я поверил. Или предъявить какую-либо вещь, ей принадлежащую.

– Но, помилуйте, Денис Анатольевич, я же не знал, что наша встреча сегодня будет обязательной. – Теперь полкан выглядит несколько озадаченным. – И московский поезд ещё не прибыл…

– Значит, доказательств у вас нет…

– Постойте, вы же забрали портфель! Там в боковом кармашке должна быть депеша!.. Отправленная из Москвы по телеграфу МПС. В ней говорится о задержке вагонов с…

– Ага, что-нибудь типа «Грузите апельсины бочками тчк Братья Карамазовы».

Барановский, не поняв абсолютно ничего, удивлённо смотрит на меня. Приходится объяснить:

– Кто поручится, что фраза означает именно то, о чём вы говорите? Опять под слово офицера?

– Жалеть потом не будете, Денис Анатольевич? – Барановский пытается вернуть себе утраченную инициативу. – Не сойдёте с ума от мысли, что могли спасти семью, но не сделали этого из-за тех людей, которые ещё вчера слыхом не слыхивали о капитане Гурове?..

Говорят, ничто так не способствует взаимопониманию, как данная вовремя и от души оплеуха… Оказалось – правда. Полкан встаёт, потирая правый «локатор», но перебивать меня больше не решается…

– Полковник, вы меня не убедили. И я не собираюсь никого выпускать. Для всех вас единственный выход из крепости – Невские ворота[4]. Компренэ ву, мон шер?..

– Денис Анатольевич, боюсь, что вы сейчас совершаете самую большую ошибку в своей жизни! – Барановский даже изображает искренне-соболезнующее выражение на мордочке. – Мне, простите, по-человечески жаль вас!.. Который час, не подскажете?

– Четверть второго…

– У вас есть ещё полчаса, не более. Если передумаете, приходите…

Полчаса, говоришь? Вполне хватит. По твоим правилам поиграли, теперь по моим будем играть. Так, где я там видел пустую казарму?..

Нахожу Фомича с бойцами и в двух словах объясняю, что именно от них требуется. Народ довольно ухмыляется и обещает не подвести. Отправляю их в нужный каземат и бегу в штаб предупредить, чтобы не волновались, и одолжить у охраны пяток мосинок…

Когда через двадцать минут снова захожу в камеру к Барановскому, он изо всех сил пытается скрыть радостный блеск в глазах.

– Передумали, Денис Анатольевич? Я знал, что благоразумие возьмёт верх над эмоциями…

– Всех сразу я вывести не могу, это будет подозрительно. Так что, Владимир Львович, пока идём вдвоём. Я спрячу вас в укромном месте, потом приведу остальных.

А это – идея, их всех по очереди туда таскать! Если Келлер невовремя не остановит…

Полковник понимающе ухмыляется, глядя на двух конвойных, затем выходит из камеры и заводит руки за спину. Ну-ну, ломай комедию…

Выходим во двор и шагаем в каземат. Барановский с интересом оглядывается по сторонам и даже прислушивается к стрельбе, периодически доносящейся из города. Заходим в казарму, бойцы сделали всё как надо. Нары перевёрнуты на бок и составлены так, что лежаки составляют сплошную стенку шириной метров на семь. Полковник, чуя что-то неладное, замедляет шаг и оборачивается, пытаясь меня увидеть, но конвоиры хватают его под руки и толкают к «стенке», ворча:

– Давай! Шевели ногами!..

– Становись! – подаю команду пятёрке.

– Гы… Га… Господин капитан!.. Денис Анат… тольевич!.. О-объя-ясните, что это всё значит?!.. – Барановский уже догадывается, что сейчас будет происходить, и ему это очень не нравится. – Вы-вы… Не име-е-ете права!..

– Жаловаться будете? Ну, разве что дежурному чёрту… Бывший полковник Императорской армии Барановский, за участие в заговоре против государя императора вы приговариваетесь к расстрелу!.. Я бы тебя, сука, с удовольствием вздёрнул, но поблизости нет ничего похожего на виселицу…

– Не-е!.. Не-е на-ада!.. Нет!.. С-смилу-уйтесь!.. Де… Денис Анатольевич!..

– Молитвы помнишь? Давай, время идёт…

– Не-е на-ада! Нет!.. Не-е на-ада!.. – Барановский с ужасом смотрит на пятерых бойцов с винтовками в положении «К ноге». – Не-е… Не имеете права!..

– Не имею права? После того, что ты сказал про мою жену и дочь? Это я-то не имею права?!.. У меня был чёткий приказ – или арестовать вас всех, или, при невозможности доставить сюда, – ликвидировать. Так что будем считать, что ты оказал сопротивление при задержании. Или вообще тебя не было. Сейчас вот трупик дотащим до ближайшей проруби и – адью. В лучшем случае после ледохода всплывёшь где-нибудь… По частям… Не тяни время! Молиться, как я понимаю, ты не будешь. Глаза завязывать?.. Братцы, помогите ему!

Конвоиры подходят к Барановскому, заламывают ему руки, когда он начинает судорожно от них отбиваться, затем куском простыни завязывают глаза и возвращаются на место…

– Товсь!..

«Расстрельная команда» клацает затворами. Будущего «покойника» колотит крупная дрожь, колени подгибаются, он еле стоит на ногах. Но падать пока не собирается…

– Цельсь!..

Даже я чувствую, как секунды летят всё медленнее и медленнее…

– Пли!

Залп пяти стволов оглушительно бьёт по ушам. Вокруг «мишени» в деревянных лежаках появляются чёрные дырочки. Барановский оседает на пол так натурально, что даже я бы поверил, не то что какой-то Станиславский. Надо работать, пока не очухался!..

– Кто ваш главный?! Где он?! Как его найти?! Отвечать!..

– Я… Я не з-зна… Не знаю. К-как е… Его… Н-найти… – Полковник не сможет справиться с прыгающей челюстью.

– Братцы, поднимите его и привяжите как-нибудь. Чтоб целиться удобней было, – обращаюсь к конвойным.

Распятие из него изображать не стали, привязали руки к верхней ножке нар и оставили в позе «ныряющего человека».

– Последний раз спрашиваю: кто главный и где его найти? Не делай из меня дурака! Ни за что не поверю, что нет у вас экстренной связи! Даю минуту, потом расстреляю всерьёз. Веришь мне, сволочь?!..

– Я… Не-е… З-зна-аю…

– Пятьдесят секунд!..

– Ради… бога!.. Го… Господин кап-питан!.. Я не-е знаю!..

– Сорок секунд!..

– Нет! В-ы не… Не мож-жете… Вот так!..

– Тридцать!..

– Де-енис Анат-тольев-вич!.. Госп-поди… Д-да не з-знаю я!..

– Двадцать!..

– Эт-то бесче… Человечно… Т-то… Что вы… Де-делаете…

– Десять!..

– Н-ну ради-ди всего св-вято-ого! Н-не знаю!..

– Ты сам сделал выбор! Отделение, товсь! – Отхожу к бойцам. – Цельсь!..

– Я с-скажу!.. Я с-скажу! – Барановского прорывает диким криком. – Всё! Всё скажу-жу! Только не… Не стреляйте!..

Снова подхожу поближе и задаю два самых интересных вопроса:

– Кто? Где искать?

– Мих… Михаил Терещенко… Он… Он на квартире… Какого-то стихоп-плёта… Я по-помню адрес… У… Уб-берите с-солдат… Де-денис Анат-тольевич…

Пока конвоиры развязывают полковника, отправляю Фомича с его бойцами вернуть одолженные винтовки. Затем снова оборачиваюсь к «жертве произвола»… Ох, блин, а штанишки-то у него мокренькие! Перепугался, бедолага. Вот сразу бы сказал, и ничего бы этого не было…

– Так, братцы, отведите его в камеру и найдите где-нибудь портки и подштанники. – Штаны-то не только мокрые, он же теперь всю тюрьму завоняет…

Далеко не каждый вечер у Бориса Александровича Энгельгардта был таким насыщенным и эмоциональным. Сначала пришлось разбираться с заграничными «друзьями», двое из которых вообразили, что Россия ничем не отличается от какой-нибудь индейской резервации и что любую бабу можно безнаказанно повалять на лавке. Но как только он прибыл на место «тайной вечери», злость на новых подчинённых и досада за закономерно последовавшее опоздание сменились искренней благодарностью Всевышнему за непредвиденную задержку. Правда, с некоторой примесью страха…

В доме не было никого. И там явно произошло что-то, не совсем поддающееся объяснению. Разбросанная мебель, гильзы на полу, оброненный кем-то портсигар… Во флигеле, где должен был размещаться отряд американских боевиков, картина была ужасающей. Внутри были только трупы. Свежие, ещё не успевшие хоть сколько-нибудь остыть. Судя по следам и разбросанным гильзам, их расстреляли через окна, а потом вошли внутрь и добили раненых, прострелив головы всем без исключения.

В гараже сиротливо стояли испорченные броневики, на которые, признаться, Борис Александрович рассчитывал, но… Не хватало проводов зажигания, орудийного замка и отсутствовали жизненно необходимые им сейчас пулемёты со столь же драгоценным запасом патронов. Кто мог сделать такое – Борис Александрович мог только догадываться. На секунду им овладела паника, но всё же он смог отогнать прочь ненужные и вредные сейчас эмоции. Да, они понесли определённые потери, ещё даже не начав бой. Но лишиться двух бронеавтомобилей и десятка опытных бойцов – это не значит потерпеть поражение. В его распоряжении еще достаточно сил, и, самое главное, вчера была достигнута договорённость с начальником Михайловского артиллерийского училища о совместных действиях. Доселе колебавшийся генерал Леонтовский, воодушевившийся беседой «на самом верху», обещал подать условный сигнал и вывести группу офицеров и юнкеров, чтобы ударить в спину пикету на мосту. Да и у самого Энгельгардта в активе имелись восемь броневиков и личный «батальон». Около трёх сотен наёмников, разагитированных солдат, не желающих возвращаться на фронт «выздоравливающих» из госпиталей, пойманных дезертиров и прочего людского материала. Прорвавшись через Литейный мост, они возьмут штурмом «Кресты», освободив сидящих там и раздав им оружие из захваченного к тому времени Арсенала. Тот же Леонтовский обещал передать в его, Энгельгардта, распоряжение батарею училищных орудий, правда, без боекомплекта. Но в результате неимоверных усилий полученные два десятка трёхдюймовых снарядов уже лежали в ящиках в одном из грузовых авто. Сколь бы ни была многочисленной охрана тюрьмы и оружейных складов, пушкам им противопоставить будет нечего.

Борис Александрович жестом подозвал поближе своего «ординарца», финна Тойво Вялсяйнена, примкнувшего к «американцам» в одном из кабаков Стокгольма ещё по пути сюда:

– Возьми троих и приберитесь здесь. В гараже должен быть бензин. Потом догоняйте нас, пора выдвигаться.

Невозмутимый финн кивнул головой и отошёл к группе, стоявшей неподалёку и, видимо, обсуждавшей только что увиденное. А бывший депутат Госдумы и полковник Генерального штаба Энгельгардт двинулся навстречу своей судьбе…