Последний проблеск света

— Ни в одной нет двух кроватей, — говорю я, пока влага капает мне на лицо с мокрых волос. Моя обувь чавкает при ходьбе.

— Черт.

— Наверное, мы можем занять две комнаты. Может…

— Неа. Мы должны быть в одной комнате, чтобы я мог забаррикадировать дверь. Просто выбери любую. Неважно, какую.

Я вхожу в хозяйскую спальню — просторную комнату с большой кроватью и декоративной кушеткой под окном.

— Здесь очень большая кровать, и мы можем оба поспать на ней.

Я оглядываюсь и обнаруживаю, что Трэвис хмурится.

— Трэвис, все нормально. Кто, черт возьми, теперь переживает о сне в одной кровати? Мы спим еще ближе друг к другу, когда ночуем под открытым небом. Я не позволю тебе спать на неудобной кушетке, так что мы либо делим огромную кровать, либо опять спим по очереди.

Он ворчит, но я слышу в этом согласие, так что позволяю всем вещам, что я несла в руках, упасть на пол.

Он обходит комнату по периметру и открывает дверь в шкаф и прилегающую ванную, когда я кое-что замечаю.

— Трэвис, смотри.

Он подходит к месту, где я смотрю на красивый кирпичный камин. И рядом маленькая стопка поленьев, явно оставленная владельцами дома, когда они еще спали здесь.

— Думаешь, поленья в нормальном состоянии?

Он пожимает плечом.

— Наверное. Лишь бы сухие были, а так сгорят.

— Как думаешь, мы можем развести огонь? — в комнате не холодно, но я дрожу, потому что вымокла. — Не на всю ночь. Ровно настолько, чтобы разогреть суп.

Трэвис колеблется, переводя взгляд с моего лица на очаг и обратно.

— Наверное, можно. Едва ли кто-то увидит дым в темноте и дожде. Давай я сначала осмотрю камин, чтобы убедиться, что там чисто. И костер должен быть небольшим. И как только суп согреется, мы позволим огню погаснуть.

Я улыбаюсь ему.

— По рукам.

Довольная этим открытием, я иду к своей сумке и достаю длинную футболку и леггинсы, которые взяла в другом доме. Не подумав, я стягиваю мокрые джинсы и надеваю вместо них леггинсы.

Я кошусь на Трэвиса. Он наблюдает за мной, но теперь поворачивается спиной, хватается за мокрую ткань своей футболки и стягивает ее через голову.

Ужасно устыдившись, я отворачиваюсь от него, делаю то же самое со своей рубашкой и майкой, сменяя их на сухую футболку.

Когда мы переоделись, я развешиваю нашу мокрую одежду в душевой, чтобы за ночь все высохло. Вернувшись, я вижу, что Трэвис уже осмотрел камин и развел маленький костер буквально из одного полена.

Ранее сегодня мы нашли хороший говяжий суп с овощами. Не сгущенная химозная фигня, а хороший суп с большими кусками мяса и овощей. Я открываю две консервные банки, выливаю их в наш котелок, а Трэвис держит его над огнем, чтобы содержимое согрелось.

Пока он занимается этим, я сбегаю вниз и беру на кухне две миски и ложки, чтобы нам не приходилось есть из котелка.

Мы едим на полу перед гаснущим огнем. Суп густой, теплый и полный больших кусков мяса.

Это лучшая еда, что я ела в своей жизни.

Мне тепло и приятно, когда мы доедаем. Дождь размеренно стучит по крыше. На мне чистая комфортная одежда. Я сыта.

Я улыбаюсь Трэвису в свете огня, и он почти улыбается в ответ.

— Пока не баррикадируй дверь, — говорю я. — Мне надо будет сходить в туалет перед сном.

— Да. Мне тоже. Пью больше воды, чем обычно.

— Наверное, это хорошо, — я встаю, потягиваюсь и внезапно смущаюсь. Трэвис смотрит на меня, и я не могу прочесть выражение в его глазах.

Поскольку заняться больше нечем, я плюхаюсь на кровать и смотрю в потолок, наслаждаясь ощущением сытости и стараясь не гадать, о чем думает Трэвис.

Услышав шуршание, я сажусь, чтобы посмотреть.

Он держит что-то в пакетике.

— Нашел это в аптеке. Подумал, что стоит попробовать, — он подходит и бросает несколько ярких разноцветных упаковок на кровать рядом со мной.

Я ахаю и сцепляю руки перед собой.

Конфеты.

Конфеты!

Трэвис садится на кровать и бросает на меня смущенный взгляд.

— Шоколад испортился за четыре года, так что я придерживался других вариантов. Готов поспорить, эти могут храниться целую вечность.

Я хихикаю, разрывая пачку Skittles и позволяя маленьким цветным камушкам рассыпаться по покрывалу. Мы оба выбираем по одной конфетке и смотрим друг другу в глаза, засовывая их в рот.

— О Боже, — стону я, откидываясь назад и жуя. — Как вкусно.

Трэвис хмыкает.

Я хватаю еще несколько и жую, меня омывает удовольствие от сладкого вкуса.

Возможно, я снова застонала. Но кто мог бы меня винить?

Я уже много лет не ела ничего сладкого.

Трэвис открывает пакетик мармеладок и жует одну, но морщится.

— На вкус нормально, но очень жестко. Не лучшим образом сохранились.

Я разрываю пакетик желейных мишек и пробую одного.

— Ммм. А эти хороши. Может, чуть тверже обычного, но все равно вкусно. И готова поспорить, что с леденцами все в порядке, поскольку они и должны быть твердыми. Нам стоит приберечь их — надолго хватит. Так у нас каждый день будет лакомство.

Трэвис кивает, жуя Skittles.

Какое-то время мы едим молча, вместе растянувшись на кровати.

В итоге я говорю:

— Такое чувство, будто наступил Хэллоуин.

Я кошусь на Трэвиса и вижу, что его голова повернута ко мне, а глаза не отрываются от моего лица.

— Такое же ощущение, — поясняю я. — Сладкий вкус во рту и даже слишком набитый желудок. И восторг от целой кучи конфет разом. Понимаешь?

— Ага. Именно такое чувство.

— Ты в детстве ходил по домам, крича «Сладость или гадость»?

— О да. В Мидоузе это было важной традицией. Все наряжались, родители возили нас вдоль тех длинных прямых улиц возле утиного пруда, где можно разом пройтись по десяткам домов, при этом не проходя много миль вверх и вниз по холмам, — уголки его губ приподнимаются в выражении, которое у него считается за улыбку. — Там было сотни детей, и все приходили в одни и те же дома. Бедные жители того квартала, должно быть, тратили целое состояние на конфеты.

Я хихикаю и беру несколько желейных мишек. На их разжевывание требуется немало времени.

— Думаю, это и дальше так продолжалось. На улице моих родителей ходило много ряженых, но все же это не основная их масса. А вот через несколько улиц от них… Вау. По тем дорогам невозможно было проехать в Хэллоуин, настолько много детей.

— А ты сама ходила просить «сладость или гадость» в Мидоузе?

— Нет. Мне было двенадцать, когда я переехала, и в первый год я никого не знала. А потом была уже слишком взрослой.

Трэвис переворачивается на бок, чтобы оказаться лицом ко мне. Он выглядит расслабленным, теплым и очень сексуальным в приглушенном освещении.

— Припоминаю, что иногда в мой дом приходили и подростки. Слишком взрослые, чтобы кричать «сладость или гадость».

— Знаю, — я смеюсь. — Некоторые были просто бесстыжими. Я так не делала. Хотя в церкви, которую я посещала пару лет, были вечеринки на Хэллоуин. Называли их «Вечеринки Аллилуйя», чтобы можно было называть себя приличным христианином и все равно получать конфетки.

Трэвис хрюкает, и я узнаю в этом звуке смешок.

— Знаю я эти вечеринки. В детстве я посещал ту же церковь, и тогда они их тоже проводили.

— Ты сказал, что моя бабушка учила тебя в воскресной школе?

— Да. Она была лучшей учительницей.

— Да, — моя улыбка кажется душераздирающей, грудь сдавливает от любви и скорби.

— Это точно.

Мы молча жуем, а минуту спустя Трэвис говорит, глядя в потолок:

— Я бы водил Грейс в ту церковь, чтобы твоя бабушка учила и ее тоже. Она могла бы посещать эти «вечеринки Аллилуйя».

Мое сердце сжимается еще крепче, еще сильнее. Я перевожу взгляд и вижу, как черты Трэвиса на мгновение искажаются.

Он любил свою дочку не меньше, чем я любила свою бабушку.

Он тоже ее потерял.

Не так давно.

Моя потеря вызвала ощущение онемения, но у Трэвиса этого нет. Я гадаю, имел ли он возможность оплакать смерть своей дочери.

Может, он оплакивал ее в недели перед ее смертью.

Может, он уже не умеет скорбеть.

Это одна из тех вещей, которые были потеряны, когда мир развалился на куски.

Я не знаю, что сказать. И я боюсь, что если скажу, то Трэвис отстранится. Он снова отгородится, а я не хочу, чтобы это произошло.

Так что я тянусь к его руке, лежащей на покрывале. Я переплетаю наши пальцы и сжимаю.

Он не сжимает в ответ, но не отстраняется.

Я держу его за руку меньше минуты. Затем отпускаю и снова тянусь к конфетам.

Я не хочу, чтобы он отстранился, так что ищу возможность разрядить атмосферу.

— Когда ты был маленьким, они заставляли детей наряжаться в библейских персонажей для этих вечеринок?

— О да, — Трэвис снова кажется расслабленным. — Я каждый год наряжался пастухом, потому что можно было просто надеть халат.

Я беспомощно хихикаю от его сухого тона и мысленного образа.

— А ты? Кем ты наряжалась?

Я улыбаюсь в потолок и проглатываю Skittles перед тем, как ответить.

— В последний год я наряжалась как Есфирь. У моей бабушки была такая старинная… не знаю, что это было, то ли халат, то ли ночнушка, то ли еще что. Очень красивая и вычурная — зеленый бархат с золотой оторочкой и невероятной бисерной вышивкой. Она купила ее где-то в поездке, и я никогда не видела, чтобы она ее носила. Но мне это одеяние подходило, так что я носила ее с блестящей золотистой тканью на голове в качестве вуали. Я завивала волосы, подводила глаза черным и красила губы.

— Готов поспорить, ты была очень красивой.

— Я определенно так считала. Я так гордилась своим величием, — я тихо смеюсь, и мои глаза не отрываются от расслабленного лица Трэвиса. — Не знаю, чем думали мои бабушка и дедушка, позволяя мне наряжаться как Есфирь. Четырнадцатилетняя девчонка идет в церковь, нарядившись как женщина из гарема. Но она же упоминается в Библии, значит, все нормально.

Трэвис тоже смеется. Это настоящий смех. И он улыбается так, как я за ним еще не замечала.

Нам еще предстоит доесть конфеты.

И я счастлива.

В данный момент я счастлива.

***

Я просыпаюсь посреди ночи. Мне тепло и уютно, я окружена запахом Трэвиса.

Я немедленно понимаю, что произошло, еще даже не открыв глаза. Ложась спать, мы оба находились под одеялом, но на разных сторонах кровати. Но теперь я прижимаюсь к нему.

Во мне теплится смутная надежда, что это он перекатился ко мне, но открыв глаза, я понимаю, что все совсем не так. Мы на его стороне кровати. А значит, это я подползла, чтобы обниматься.

Он крепко спит, дышит размеренно и шумно. Волосы в его подмышке щекочут мой лоб.

Если он проснется и обнаружит, что мы вот так переплелись, ему не понравится. Я как можно осторожнее отстраняюсь.

Его рука крепче обнимает меня, и он мямлит что-то во сне.

Я лежу, пока он не расслабляется, затем снова пытаюсь отстраниться. На сей раз мне удается. Я откатываюсь на свою половину кровати и сворачиваюсь на боку, спиной к нему.

Тут не так тепло и уютно, но мне нужно оставаться здесь.

***

Когда я просыпаюсь в следующий раз, почти наступило утро, и мы снова обнимаемся.

Трэвис прижимается ко мне сзади, жесткие и горячие очертания его тела прильнули к моей груди.

Я открываю глаза и понимаю, что на сей раз мы на моей половине кровати, то есть, это он перекатился ко мне.

У меня есть всего несколько секунд, чтобы насладиться этим заключением, после чего я осознаю кое-что еще.

Трэвис тверд.

Очень тверд.

Его эрекция прижимается к моей заднице.

На нем те спортивные штаны, что я ему нашла, так что это не просто неудачно сгрудившиеся джинсы. Я чувствую его длину, прижимающуюся ко мне. На мне лишь тонкие эластичные леггинсы, так что я чувствую все.

Абсолютно все.

И мне это нравится.

Его очертания позади меня вынуждают меня сжать ноги от возбуждения.

Он одной рукой прижимает меня к себе. Его лицо прямо за моей головой. Его дыхание обдает мою шею сзади и ухо. Я чувствую его запах. Чувствую его.

Мое тело продолжает реагировать.

Трэвис слегка ерзает во сне, совершая легкий толчок навстречу моей попке.

Мне приходится подавить стон удовольствия от этих ощущений.

Мне нужно убраться от него. Я не могу позволить себе эти ощущения. Не тогда, когда он спит. Я очень аккуратно пытаюсь убрать руку, что прижимает меня к нему.

Он что-то бормочет и крепче стискивает меня, снова вжимаясь в мою задницу.

Мои щеки горят, дыхание делается неровным. Я так возбуждена, что между ног зарождается болезненное, пульсирующее ощущение.

Я думала, он чутко спит. Почему он не просыпается и не понимает, что делает?

Я понимаю, что это не всерьез. Это невольная физиологическая реакция во сне.

Но все равно. Он возбужден и прижимается ко мне. Мое тело не понимает разницы.

Я пытаюсь убрать его руку и скатиться с кровати, но он мне не дает. Он снова бурчит, и даже без слов похоже, что он ворчливо протестует из-за моих попыток отстраниться.

Я немного ерзаю, и он с низким стоном прижимает бедра к моему телу.

О Боже. Это так приятно.

И так неправильно.

Я снова пытаюсь подвинуть его руку, уже не так аккуратно, и все его тело напрягается. Я сразу же ощущаю разницу, и мне хватает ума закрыть глаза и расслабить тело.

Трэвис будет сгорать от стыда, проснувшись и поняв, что он делает.

И будет еще хуже, если он узнает, что я тоже проснулась.

Он замирает, не меняя позы. Я дышу медленно и глубоко, держу глаза закрытыми.

Затем его рука медленно отпускает мою талию. Он откатывается с приглушенным стоном. Мне не нравится, какими холодными ощущаются мои спина и задница, когда он не прижимается ко мне, но я ничего не могу поделать.

Я чувствую, как его вес смещается на матрасе, и слышу очередной тихий стон Трэвиса.

Я умираю от желания увидеть его лицо. Посмотреть, что он делает. Но я не осмеливаюсь повернуться.

С минуту я ничего не слышу. Затем раздаются его шаги по полу. Затем звук открывающейся двери.

Он не может выйти из комнаты. Вход все еще забаррикадирован комодом, который он туда подтащил. Но явно открылась какая-то дверь.

Ванная. Наверное, он вышел в ванную.

Он не может ею воспользоваться. Водопровод и канализация не работают.

Понятия не имею, что он там делает.

Я лежу совершенно неподвижно и слушаю.

И вскоре я слышу что-то новое.

Звук тихий, приглушенный, едва различимый. Но я точно это слышу.

Странный, ритмичный, шлепающий звук.

Какого черта?

Я моргаю и продолжаю слушать. Это доносится из ванной, и закрытая дверь не позволяет мне расслышать.

Но это что-то…

Мои глаза широко распахиваются, когда я понимаю, что он там делает.

Само собой, я знаю, что он делает.

Он сильно возбудился в постели. И теперь он решил об этом позаботиться.

Мое возбуждение распаляется и скручивает мое тело, когда я представляю его в ванной, пытаюсь представить его лицо, пока он дрочит.

Это нечто личное. Я не должна подслушивать.

Но ничего не могу с собой поделать.

И это заставляет мое тело испытывать нечто большее.

Не раздумывая, я запускаю руку под пояс леггинсов, пока не нахожу клитор. Я потираю его быстрыми и сильными круговыми движениями, заглушая тяжелое дыхание подушкой.

Я слышу Трэвиса. Он все еще трудится в ванной.

И я тоже.

Я еще не достигаю пика, когда слышу низкий хриплый звук, что-то среднее между хрипом и стоном. Шлепки прекращаются.

Я двигаю пальцами быстро и сильно, чтобы кончить, пока он не вернулся в комнату.

Мой оргазм накатывает быстрой горячей волной, и я хрипло ахаю в подушку, когда мое тело расслабляется.

Я успела вовремя. Я слышу, как дверь ванной открывается.

Мое тело теплое и расслабленное от оргазма, и я прячу лицо, чтобы он не увидел, как я раскраснелась. Я слышу, как он ходит вокруг, собирая мусор и перекладывая наши припасы. Затем я различаю шорох ткани. Должно быть, он переодевается, снимая спортивные штаны.

Через несколько минут я чувствую ладонь на своем плече.

— Лейн. Лейн. Уже утро.

Я издаю шмыгающий звук и перекатываюсь, открывая глаза.

— О. Утро. Привет.

— Привет, — он не улыбается, но это нормально.

Он выглядит серьезным. Собранным и естественным. Не знай я лучше, я бы и не догадалась, что он только что делал в ванной.

А он не узнает, что я делала под одеялом.

По утрам мы всегда тихие, так что все нормально, пока я встаю и переодеваюсь в свою одежду и чистое нижнее белье из вчерашнего дома. Мы делим консервированное фруктовое ассорти (Трэвис отдает мне все вишни), а потом мы выходим, чтобы облегчиться и собрать вещи.

Мы проверяем соседние дома, пока не находим машину с бензином, наполняя бак джипа и канистру.

Затем мы отправляемся в дорогу.

***

День проходит без каких-либо событий. Мы не наталкиваемся на населенные города, но также не добиваемся большого прогресса, потому что дорога сильно повреждена землетрясениями. Нам постоянно приходится съезжать с нее и пробираться через канавы и обломки.

Время клонится к вечеру, когда Трэвис говорит, что нам стоит высматривать бензин. Вскоре мы натыкаемся на старый фермерский дом с гаражом на две машины, который не выглядит слишком поврежденным.

В гараже два автомобиля — старый пикап и седан. Мы пополняем запасы топлива, а я захожу во двор, чтобы пописать за деревом.

Я уже застегиваю ширинку, когда замечаю что-то внизу двора.

— Эй, Трэвис!

Я слышу хмыканье и понимаю, что он меня слушает.

— Там ручей. Надо проверить, вдруг вода достаточно чистая, чтобы вскипятить ее и наполнить бутылки.

Он присоединяется ко мне с пакетом, в котором лежат наши пустые бутылки, и мы спускаемся к ручью, наклоняясь, чтобы опустить руки в воду и проверить ее чистоту.

— Неплохо, — Трэвис набирает воду пригоршнями и умывает лицо. Мы наполняем пустые бутылки. Потом мы вскипятим эту воду, когда будет время развести огонь. Затем Трэвис запускает руку за плечо, хватает ткань футболки (это одна из новых, черная с вырезом под горло) и стягивает ее через голову.

Я наблюдаю, как он встает на колени и брызжет водой себе на лицо, руки и грудь, особенно уделяя внимание подмышкам и предплечьям.

— Хорошая идея, — мне приходится силой оторвать взгляд от воды, стекающей по его голой груди. — Я могу принести мыло и полотенце, помоемся по-настоящему… если ты считаешь, что у нас есть время.

Трэвис выпрямляется, наблюдая за мной своим мокрым и задумчивым лицом. Он смотрит на небо, затем обратно на меня.

— С таким же успехом можно остановиться. Остаться тут на ночь.

Я стараюсь скрыть радость от его слов.

— Правда? Так рано? Мы могли бы ехать еще час до наступления темноты.

Он пожимает плечами.

— Да, но это хороший дом. Возможно, позже не удастся найти другой. И тут есть ручей. Мы можем помыться и развести костер. Вскипятить воду для бутылок, хорошо поужинать и провести ночь внутри.

Я практически обнимаю себя.

— Звучит здорово. Я пойду, подгоню машину, чтобы не тащить все в руках…

— Я могу…

— Ты весь мокрый, — я уже бегу вверх по холму к дому, где мы припарковали джип. — Я сама.

— Достань пистолет! — кричит Трэвис мне вслед. Напоминание кажется машинальным, привычным, нежели вызванным спешкой. Он снова плещется в воде.

Я притормаживаю и делаю, как он говорит. Машина припаркована перед домом, ее совершенно не видно от ручья. Мы несколько часов не видели ни единой живой души, но нет причин вести себя глупо.

Я глупа.

Я улыбаюсь и напеваю себе под нос, добравшись до джипа. Я думаю о мытье, о вечере у костра и ужине с Трэвисом. Может, мы наконец-то сделаем макароны с сыром.

Теперь у меня есть шампунь. Я могу нормально помыть волосы.

Я сажусь за руль, положив пистолет на пассажирское сиденье.

Затем я замечаю, что ранее мы оставили заднее отделение открытым, так что выхожу, чтобы закрыть его.

— Ты глянь. Я ж сказал, что слышал девчонку, — голос раздается позади меня. Мужской. Грубый. Незнакомый.

Я разворачиваюсь и вижу, что приближаются два грязных бородатых мужчины.

Понятия не имею, откуда они взялись. Раньше их тут не было. Но теперь они здесь. В считанных метрах от меня.

Я инстинктивно тянусь к кобуре, но она пустая, так что я хватаюсь за нож.

— Не подходите, — хриплю я, мое горло сжимается от паники.

Я привыкла иметь дело с враждебными мужчинами, но эти двое застали меня врасплох. Я не готова ментально. Я так потрясена и напугана, что едва могу дышать.

Тот, что заговорил ранее, хохочет. Это хриплый, уродливый звук.

— А она бойкая. Люблю девочек с характером.

— Я тут не одна, — выдавливаю я, пятясь назад от их приближения. — И я вас убью, если тронете меня хоть пальцем.

Мужчина снова хохочет.

— Сдается мне, ты одна. Я составлю тебе компанию. Я уже несколько недель не видел хорошенькой киски. Что скажешь, Хэнк?

Хэнк — второй мужчина, и пока я не слышала, чтобы он говорил. Он с сомнением смотрит на своего друга.

— Не знаю. Если она не хочет…

— Ты разве не слышал? Весь мир скатился в жопу. Уже неважно, хочет сучка или нет.

Теперь они приперли меня к джипу, подходя с двух сторон. Трэвис недалеко. Я знаю, что он мне поможет. Я пытаюсь закричать, чтобы дать ему знать — он мне нужен.

Мое горло так сдавило, что получается издать лишь писк.

От этого первый мужчина гогочет.

Я пытаюсь снова, но так же безуспешно. Это ужасно. Кошмарно. Я не могу издать ни звука.

Мне надо что-то предпринять. Немедленно. Раз кричать не получается, я бросаюсь на Хэнка и рассекаю его руку ножом.

Он воет и отшатывается, и я бросаюсь к пассажирскому сиденью, где оставила пистолет.

Я почти добираюсь туда, но первый мужчина настигает меня и хватает сзади.

— А ты норовистая, да? — его ужасное дыхание обдает меня через плечо.

— Брось, чувак. Отпусти ее. Она этого не хочет, и у меня вообще-то кровь идет.

— Она получит это, хочет она того или нет, — одна из его рук возится с низом моей футболки.

Ком в горле уходит, и наконец-то удается закричать.

Дальше все происходит так быстро, что я едва могу отследить отдельные движения. Я отчаянно извиваюсь в его руках. Он изменяет их положение, чтобы лучше меня контролировать, и подносит одну руку к моей шее.

Теперь его предплечье достаточно близко.

Я впиваюсь в него зубами как можно сильнее и бешено извиваюсь в его хватке.

Я кусаю до крови.

Он разъяренно ревет и отпускает меня, но прежде чем я успеваю отпрянуть, он замахивается кулаком. Если бы удар пришелся в полную силу, я бы потеряла сознание, но он лишь вскользь задевает мою щеку. Все равно больно. И я теряю равновесие и падаю.

Даже в этот момент я тянусь к оружию.

Затем раздается другой звук. Я вообще его не узнаю.

Это похоже на рычание. На дикое животное.

Но это не так.

Это Трэвис.

Он бежит со всех ног и набрасывается на нападавшего мужчину, повалив его с такой силой, что тот отлетает на пару метров.

Драка быстрая и неприглядная. Я едва могу ее отследить. Трэвис оказывается сверху другого мужчины. Поначалу он бьет только руками, но потом противник вытаскивает нож и атакует им. Трэвис каким-то образом отбирает оружие.

А потом проливается кровь.

Много крови.

Трэвис вонзил охотничий нож в шею мужчины сбоку.

Тот умирает за считанные секунды.

Трэвис встает, поднимает свой дробовик и упирает приклад в плечо, прицелившись в Хэнка.

Хэнк наблюдал за всем словно в опешившем трансе, но теперь поднимает руки и делает шаг назад.

— Это не я. Это был не я!

— Не он, — каркаю я с земли. — Это был не он. Он говорил другому парню остановиться.

Трэвис выстреливает над головой мужчины. Выстрел оглушительно гремит в послеобеденной тиши.

— Беги. Беги немедленно.

Хэнк стремительно разворачивается, не обращая внимания на кровь от оставленной мною раны, и бежит. Он не останавливается и не оборачивается.

Трэвис ждет, пока он не скрывается из виду. Затем опускает оружие и подходит ко мне. Он опускается на колени и пытается нежно заставить меня выпрямиться.

— Черт. О черт, Лейн. Ты в порядке?

Я пытаюсь сказать, что все нормально, но выходит лишь какой-то скулеж.

Он издает невнятный гортанный звук, и его лицо на мгновение искажается.

Моя голова раскалывается, я оглушена ударом, но понимаю, что серьезного урона нет. Я пытаюсь заставить свое горло нормально работать.

— Я в порядке. В порядке.

Он осматривает то место, куда мужчина ударил меня.

— Кровь идет?

Трэвис прикусывает губу.

— Совсем немножко.

— Я хочу помыться. Его пот… его пот повсюду на мне…

Трэвис что-то бормочет и встает, помогая мне подняться. Когда мои колени подкашиваются, он подхватывает меня на руки и несет к пассажирскому сиденью джипа. Я опускаю руку, чтобы убрать свой пистолет (зачем, черт возьми, я оставила его там?), и Трэвис нежно садит меня на сиденье.

Он заводит машину и едет к ручью, после чего выносит меня на берег.

Я могу ходить. Я знаю, что могу.

Просто сейчас у меня нет силы воли спорить с ним.

Трэвис роется в наших вещах в поисках мыла и полотенца, затем опускается на землю рядом со мной. Я уже наклонилась и плещу водой себе в лицо.

Я уже неспособна чего-либо стесняться. Я просто хочу смыть с себя запах и пот этого ужасного мужчины. Я стягиваю футболку, бросаю на землю и брызгаю водой на свою грудь и руки.

Я беру предложенное Трэвисом мыло, намыливаюсь и ополаскиваюсь, тру свою кожу, пока запах мужчины не исчезает. Я утыкаюсь лицом в сырое полотенце и с минуту трясусь, наконец-то избавляясь от напряжения.

Трэвис встает, и я не знаю, зачем, но потом он возвращается с другим полотенцем. Он макает один конец в воду, затем протирает им мою спину. Я дрожу, пока он намыливает то место, а затем еще раз протирает полотенцем.

Его руки такие осторожные. Такие мягкие.

— Тебе нужно… — его голос срывается, будто он забыл, как им пользоваться.

Я опускаю полотенце и вижу, что он жестом показывает на мои джинсы.

— Нет. Там он меня не трогал.

Я вижу, как это отражается на его лице.

Трэвис протягивает руку, убирает часть волос, выбившихся из моих кос, затем опускает руку обратно на колени.

— Можно мне… можно мне обработать… место, где он тебя ударил?

Я без слов киваю и наблюдаю, как он встает и возвращается с антисептической мазью и пластырями.

Он аккуратно стирает кровь, затем приклеивает один большой пластырь.

— Ранка не очень большая, — бормочет он. — В основном будет синяк.

Мне все еще больно в том месте, куда ударил кулак мужчины. Все могло быть намного хуже.

Я не могу перестать дрожать. Мое нутро скручивает тошнотой.

— Спасибо, — хриплю я.

Его лицо снова искажается.

— За это. И за то, что пришел на помощь.

— Я должен был прийти раньше. Прости. Я понимал, что ты задерживаешься. Я должен был… — его акцент усиливается, когда он расстроен.

— Ты пришел вовремя. Спасибо. Это я дура. Я не сохраняла бдительность. Я…

— Ты не дура. Ты не сделала ничего плохого. Это он. Это все он, — его голос снова становится хриплым и почти свирепым, но он все равно нежно убирает мои волосы с лица.

— Я вела себя как дура. Я же знаю, что не надо ослаблять бдительность. Я положила пистолет. Я… расслабилась и наслаждалась жизнью. И я положила пистолет.

— Это не твоя вина. Ты имеешь право наслаждаться жизнью. Это все он.

Я обхватываю руками живот в попытках перестать трястись.

— Я вспомнила, чему ты меня учил. Я очень сильно его укусила. Я вырвалась из его хватки.

— Ты справилась хорошо. Очень хорошо.

— Спасибо, что помог мне, — по моему лицу скатывается слеза. Я чувствую, как она капает вниз.

Трэвис издает беспомощный звук. Он протягивает ладонь, но роняет ее, так и не дотронувшись. Я знаю, он хочет что-то сделать, но не делает.

Я все еще сгорбилась у ручья. Без рубашки. Держа влажное полотенце перед грудью.

— Можешь принести другую футболку из моей сумки? Синюю?

Он тут же встает и приносит ее мне. Когда я надела ее, Трэвис стоит и смотрит на меня.

— Тебе нужна вода или еще что-то?

Я качаю головой.

— Не сейчас. Ты… ты не против, если мы найдем другое место для ночлега? Я не хочу тут оставаться.

Тело того мужчины все еще лежит на окровавленной земле у дома. Возможно, у него есть друзья. Что, если Хэнк расскажет им, что случилось?

— Конечно, — Трэвис помогает мне встать, собирает вещи и увозит нас прочь от ручья и фермерского дома.

Мы находим небольшое скопление заброшенных домов примерно в двадцати минутах езды оттуда. Большинство обрушилось при землетрясении, но один остался невредимым. Там два этажа, так что это подходит для наших нужд.

Мы не разговариваем, пока берем вещи и идем на второй этаж. Я без раздумий захожу в хозяйскую спальню, и Трэвис следует за мной.

— Ты голодна? — мягко спрашивает он.

Я качаю головой и забираюсь в постель. На ней лежит красивое лоскутное покрывало. Слегка затхлое, но не в плохом смысле слова.

Я забираюсь под покрывало и сворачиваюсь на боку.

Трэвис с минуту стоит и наблюдает за мной, и его лицо искажается в той манере, которая говорит, что он пытается контролировать эмоции.

Он съедает протеиновый батончик, пока чистит оружие. Затем баррикадирует дверь шкафом и забирается в постель рядом со мной.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

Его глаза такие пытливые и нежные.

— Я могу что-нибудь сделать?

— Я в порядке.

— Разве?

— Я буду в порядке.

— Знаю, — он прочищает горло. — Ты хочешь, чтобы я… чтобы я…

— Чтобы ты что?

— Обнял тебя. Или типа того.

Мне и в голову не приходило, но именно в этом я нуждаюсь. Я безмолвно киваю.

Трэвис подвигается ближе, а я переворачиваюсь на другой бок, чтобы он мог обнять меня сзади. Его рука легонько обхватывает меня, и я вжимаюсь в его силу, в его тепло.

Я снова начинаю дрожать.

Он утыкается носом в мои волосы, в мое плечо.

— Мне надо было прийти быстрее, — бормочет он. — Мне так жаль, Лейн.

— Ты пришел достаточно быстро. И это не твоя вина, — я вспоминаю слова, которые Трэвис сказал мне ранее, и повторяю их. — Это он. Это все он.

Мои волосы, выбившиеся из кос, слегка шевелятся от дыхания Трэвиса. Его ладонь мягко обхватывает мое предплечье. Вся длина его тела прижимается к моему, и я окружена его запахом.

Так я чувствую себя в безопасности.

Мне становится лучше.

Я перестаю дрожать.

Я знаю, то, что он делает сейчас для меня — это не личное. Он мужчина, который заботится о других людях, и я единственная, кто у него есть.

Это все равно кое-что значит для меня.

Маленькое местечко, где мне не надо быть всегда сильной.

После гибели родителей я узнала, что жизнь — тяжелая штука, а за последние четыре года я узнала, что все намного хуже. Жизнь жестока. Безжалостна. Она забирает все и редко дает что-то взамен. Так что я никогда не ожидала найти это.

Утешение после конца света.

Я закрываю глаза и засыпаю, окруженная Трэвисом.

Глава 5

Я просыпаюсь следующим утром, и в комнате светло. Это нетипично… обычно мы встаем, когда еще темно.

Я моргаю и переворачиваюсь, запутавшись во времени. Трэвис рядом. Я ощущаю его запах. Я привстаю и обнаруживаю, что он сидит в кресле у окна.

Он читает мою книгу стихотворений, но опускает ее, осознав, что я проснулась.

— Как ты себя чувствуешь?

— Ты чего меня не разбудил? Мы давно должно были отправиться в дорогу.

Он пожимает плечами и встает.

— Неважно. Подумал, тебе не помешает отдохнуть.

Я подвигаюсь, свешивая ноги с края кровати, затем похлопываю по покрывалу рядом с собой.

Он подходит и садится, наблюдая за мной с тихой пытливостью, которая слегка нервирует.

— Как ты себя чувствуешь? — повторяет он, но уже мягче.

— Нормально. Синяк немного побаливает, но ничего страшного. Я правда в порядке. Ты правда думаешь, что мужчины не пытались провернуть со мной подобное?

— Знаю, что пытались. Но он тебя везде лапал. Ударил. Я видел, как он сшиб тебя с ног. Он мог… — его лицо безупречно собранное, но акцент делается таким сильным, что мой желудок скручивает спазмом. Трэвис до сих пор очень расстроен.

— Он этого не сделал. Меня сбили, но теперь я снова на ногах. И даже если мне потребовалось больше времени, чтобы снова подняться, я не хочу, чтобы ты обращался со мной как со сломанной куклой или типа того.

Я вижу на его лице признание моих слов. Его челюсти разжимаются.

— Ладно.

— Так что мне не нужно проспать весь день, или что ты там себе придумал. Я хочу снова отправиться в дорогу. Нам нужно добраться до Форт-Нокса раньше, чем стадо.

— Сначала тебе надо поесть. Что-нибудь с протеином. Ты вчера пропустила ужин. Мы все равно выедем поздно, так что давай разведем костер снаружи и разогреем что-нибудь.

Я колеблюсь. Я очень проголодалась, но мы опаздываем.

— Я тоже умираю с голоду, — добавляет Трэвис.

— Ладно. Но прежде чем мы что-то сделаем, мне надо спуститься вниз. Я вот-вот описаюсь, — я направляюсь к двери, но медлю, понимая, что Трэвис идет за мной.

— Ты не пойдешь одна, — говорит он. — Никуда. Больше ни за что. Раньше я пытался дать тебе уединение. Быть… вежливым. Не слишком лезть к тебе. Но теперь этому пришел конец. Я не выпущу тебя из поля зрения.

Я выдыхаю и слегка улыбаюсь.

— Ладно. Но ты повернешься спиной, пока я делаю свои дела. Тут я провожу черту.

— По рукам.

***

День выходит неплохим. Мне уже лучше после вчерашнего, и осторожность Трэвиса помогает, потому что это дает мне нечто, чему можно противиться и давать отпор.

Не то чтобы я собираюсь бороться с его попытками защитить меня. Мы слишком расслабились, и оба это понимаем. Но необходимость дать Трэвису понять, что я не травмированная и не слабая, дает мне нужный запал, чтобы быть сильной.

По ходу дня ко мне возвращается уверенность. Слишком много всего случилось, чтобы зацикливаться на одном плохом моменте.

К вечеру я почти чувствую себя нормально.

Мы преодолели не очень большое расстояние из-за позднего выезда и урона от землетрясений, отчего приходится маневрировать и постоянно искать бензин. Когда начинает темнеть, мы проехали всего около пятидесяти километров.

Нам снова пришлось полностью съехать с разрушенной дороги, так что мы находим местечко в лесу, чтобы разбить лагерь на ночь. Трэвис показывает мне приемы самообороны и учит пользоваться его дробовиком, и от этого мне еще лучше. Он позволяет мне поспать первой после того, как я заставляю его пообещать разбудить меня для моей «смены».

Он правда меня будит. И если я подозреваю, что он бодрствовал больше половины ночи, то у меня нет доказательств. У меня нет никаких часов.

Я сижу спиной к дереву, держа оружие наготове, пока Трэвис спит у моих ног. В какой-то момент он протягивает руку и держится за мою лодыжку, как и несколько ночей назад.

Я не отстраняюсь.

Следующим утром воздух кажется более прохладным. Более свежим. Более близким к тому, что я помню по временам своего детства. Я глубоко дышу, пока мы делим меж собой банку консервированных персиков. После я напеваю себе под нос, сворачивая спальный мешок.

Я это не осознаю. Я делаю это машинально.

Но все же замечаю, когда вижу, что Трэвис уставился на меня.

— Что? — спрашиваю я.

— Ничего. Просто… ты что-то с чем-то.

Я не уверена, что он имеет в виду, но по его лицу понимаю, что это комплимент.

Я улыбаюсь ему, и он почти улыбается в ответ.

День проходит почти так же, как и предыдущий. Медленное продвижение вперед. Никаких встреч, кроме безвредных пеших путешественников.

После обеда мы видим весьма крупный ручей, и я спрашиваю, можем ли мы на время остановиться, чтобы наполнить бутылки и помыться.

Трэвис какое-то время изучает окрестности, пока не находит хорошее уединенное место, с двух сторон огражденное скалистыми выступами. Затем мы берем пустые бутылки, полотенца, мыло, маленькие бутылочки шампуня и идем к ручью.

Сначала мы наполняем бутылки, проверив качество воды (потом можно будет вскипятить для гарантии). Затем я снимаю рубашку, решая помыться в майке и трусиках, как в тот день ранее. Вода в ручье глубиной больше 30 см. Должно получиться.

Когда Трэвис встает рядом с дробовиком, лениво прислоненным к плечу, я спрашиваю:

— Ты же тоже помоешься, разве нет?

— Конечно. Но не одновременно. Тут очень тихо, но я не буду рисковать.

Я соглашаюсь без споров и расстегиваю джинсы.

— Я собираюсь зайти внутрь. У меня до сих пор не было возможности помыть волосы, а очень хочется.

— Нет проблем.

Трэвис не поворачивается спиной, пока я раздеваюсь и захожу в ручей, но и не смотрит на меня. Он осматривает окрестности, его поза выдает напряжение.

Я моюсь и ополаскиваюсь. Затем распускаю косы, опускаю голову под воду и намыливаюсь. Это так приятно, что я стону от удовольствия, пока вымываю шампунь из волос.

Трэвис наблюдает за мной, пока я промываю глаза водой, и я улыбаюсь ему.

— Я никогда не понимала, какая это роскошь — мытье головы.

Он лишь хмыкает.

Я не хочу испытывать терпение Трэвиса, задерживаясь надолго, так что выхожу на берег и вытираюсь. Я заворачиваюсь в полотенце, подтыкая его под мышкой, чтобы удержать, затем тянусь к пистолету.

— Мне надо обсохнуть перед тем, как надевать одежду, так что почему бы тебе не пойти мыться сейчас?

Он не спорит. Он кладет дробовик и подходит к краю ручья. Я стою на страже, совсем как он ранее, пока он раздевается до серых боксеров, которые я нашла для него. Он моется мылом и шампунем намного быстрее, чем я. Я знаю, что ему не нравится быть уязвимым на открытом воздухе.

Я стараюсь стоять на страже и не пялиться на него все время, но сложно отвести глаза. Когда он намокает, хлопок его трусов льнет к телу. Я вижу каждое очертание его фигуры. Сильные бедра. Крепкая округлая задница. Жесткие очертания рук и плеч.

Его тело не просто привлекательное. Оно сильное. Живое.

Что-то во мне тянется к нему так, как тянет к воде во время жажды.

Трэвис оказывается на берегу и вытирается прежде, чем я успеваю переварить свои чувства.

— У нас есть время, чтобы я расчесала волосы? — спрашиваю я у него.

Он на мгновение колеблется.

— Конечно, — он оборачивает полотенце вокруг талии и поднимает дробовик.

Я нахожу камень, на который можно сесть, и принимаюсь распутывать свои мокрые волосы. Трэвис напряженно ждет, выглядя до невозможности сексуально в одном полотенце и с дробовиком.

Я действую быстро и почти распутала волосы, но вдруг замечаю кое-что, когда Трэвис поворачивается.

— Ты ранен! — я встаю, и от движения мое полотенце соскальзывает.

Он удивленно моргает.

— Что?

— Ты ранен. Тот мужчина зацепил тебя ножом. Почему ты мне не сказал?

Он смотрит на свой бок, на порез, который опять начал кровоточить — наверное, от того, что он помылся.

— О. Это ерунда. Я почти и не заметил.

— Я не осознавала, что он тебя ранил. Ты даже не обработал порез.

— Я же сказал, ерунда, — он выглядит весьма раздраженным. Это почти вызывает облегчение. Значит, он оправился и стал самим собой.

— Ну, если мы не обработаем рану, может начаться заражение. Нельзя же так глупить! — мое полотенце продолжает сползать, так что я бросаю его и тянусь к джинсам. Мои трусики все равно почти высохли.

Трэвис скользит взглядом по моему телу, после чего резко отворачивается.

Надев джинсы, я подхожу к джипу и достаю нашу аптечку.

Трэвис мрачнеет.

— Я же сказал…

— Знаю, знаю. Это ерунда, — я сердито смотрю на него. — Ну, я все равно обработаю рану, хоть ерунда это, хоть нет.

Он больше не возражает, но его тело напряжено, пока я аккуратно очищаю порез, наношу мазь-антисептик и наклеиваю два пластыря. Его полотенце мне мешает, так что я сдергиваю ткань с его талии. Он свободно придерживает полотенце рукой. На нем все равно есть трусы, так что он не голый.

Прижимая пластыри к его коже, я внезапно осознаю, как близко стою. Я чувствую его тепло. Чувствую его чистый запах. Его тело крепкое, напряженное. Но оно реальное, мужское и такое близкое ко мне.

Я провожу пальцами вверх от пластырей по его боку и слышу, как он резко втягивает вдох.

Я смотрю ему в лицо и вижу, как его глаза блуждают от моего лица к груди. Мои волосы распущены. Моя майка до сих пор слегка влажная.

Я чувствую себя желанной в такой манере, которой обычно не испытываю. Его серо-голубые глаза пылают чем-то сродни голоду.

Я опускаю взгляд на его тело. Ткань его боксеров вздыбилась.

Он затвердел.

Между моих ног зарождается пульсация.

Мы оба молчим, не считая нашего учащенного дыхания. Его взгляд задерживается на моих грудях. Их ничто не прикрывает под влажной льнущей майкой. Я опускаю глаза и вижу, что соски заметно напряглись.

Я как будто чувствую их. Свои соски. Напрягшиеся под тканью.

Они реагируют на Трэвиса, как и остальное мое тело.

Затем он внезапно издает сдавленный звук и драматично отворачивается, густо покраснев.

— Прости, — бормочет он. — Прости.

Я делаю несколько глубоких вдохов и смотрю на его пах. Его эрекция отчетливо видна под влажным хлопком. Это заставляет меня вспомнить, как он мастурбировал в ванной того дома пару дней назад. Те тихие ритмичные шлепки. И как он под конец застонал.

Мне так хочется прикоснуться к нему, что меня почти трясет.

— Все в порядке, — выдавливаю я.

— Я не хотел.

— Знаю. Тебе не нужно извиняться.

Я жду, затаив дыхание. Мои пальцы дрожат, так что я сжимаю ладони в кулаки.

— Нам пора отправляться, — Трэвис неловко отстраняется от меня. — До темноты есть еще час или два.

Я выдыхаю.

— Ладно. Я готова.

***

Два часа спустя мы находим дом для ночлега.

Он большой, окружен несколькими акрами земли. Там имеется веранда с прекрасной декоративной плиткой, летней кухней под открытым небом и встроенной ямой для костра. Кое-что пострадало от землетрясения, но не слишком сильно. И дом расположен на холме, что дает хороший обзор на окрестности, и я знаю, что от этого Трэвису спокойнее за нашу безопасность.

Костровище просто идеально. Мы разводим небольшой огонь, кипятим воду, чтобы сделать макароны с сыром быстрого приготовления. Конечно, у нас нет молока или масла, но и с водой прекрасно. Мы едим их с банкой ростбифа в подливе. Так написано на банке: ростбиф в подливе. Я не уверена, настоящее ли это мясо, но оно вкусное и знакомое. Как и макароны с сыром.

Мы чистим зубы и идем пописать, после чего направляемся в спальню на втором этаже.

Я переодеваюсь в леггинсы, не снимая майку, пока Трэвис загораживает дверь комодом.

После этого он расслабляется. Я вижу это по его позе, выражению лица.

К тому моменту, когда он переодевается в чистую футболку и спортивные штаны, я принимаю решение.

Я сижу в изножье кровати, и он медлит, заметив, что я смотрю на него.

— Что не так?

— Ничего.

— Нормально себя чувствуешь?

— Да, все хорошо.

Он хмурит брови и садится рядом, от чего матрас проседает.

— Ты не устала?

— Не слишком.

Он колеблется, всматриваясь в мое лицо в поисках объяснения моему настроению.

— Я могу что-то для тебя сделать?

— Да.

— Что?

Я открываю рот, но слова застревают в горле. Я хочу сделать это, но это кажется таким странным, таким рискованным.

— Что такое, Лейн? Я сделаю все, что тебе от меня нужно, — его лицо выражает искренность. Похоже, он говорит всерьез.

— Я устала чувствовать себя напуганной и беспомощной.

— Хочешь, чтобы я поучил тебя другим приемам?

— Да, но не сейчас. Я не это имею в виду. Я устала всегда чувствовать себя так. Это длится уже годами. Будто я ничего не контролирую. Я хочу что-нибудь сделать с этим. Я хочу что-нибудь сделать, чтобы изменить это.

Он явно до сих пор понятия не имеет, о чем я говорю.

— Что ты хочешь сделать?

Я с трудом сглатываю.

— Я хочу почувствовать что-нибудь другое. Я хочу почувствовать что-нибудь… приятное.

Он замирает совершенно неподвижно. Даже его ресницы не шевелятся.

Теперь я уже по уши в этом… дороги назад нет. Возможно, это самый дурацкий мой поступок, но я не собираюсь останавливаться.

— Я не хочу, чтобы ты делал то, чего не хочешь, Трэвис. Я бы никогда даже не попросила. Но кажется… уже дважды… кажется, будто ты… будто ты хотел. Со мной. Так что я подумала…

— Ты хочешь… — его голос такой тихий и гортанный.

— Заняться сексом. С тобой. Да. Хочу, — я смотрю на свои руки на коленях. — Если ты хочешь.

— Зачем?

Я вскидываю голову от надломленного изумления, прозвучавшего в этом одном слове.

— Я же сказала. Я хочу почувствовать… что-то другое. Что-то хорошее. Я хочу почувствовать… что контролирую происходящее.

— Я помогу вернуть тебе чувство контроля и без…

— Но я хочу это сделать. Почему я не должна этого делать? Почему мы не должны?

Его широко раскрытые глаза все еще изучают мое лицо.

— Со мной?

— Да. С тобой. Ты мне нравишься. Мне нравится, как ты выглядишь. И я хочу это сделать, — я втягиваю протяжный прерывистый вдох. — Ты… тебе нравится, как я выгляжу?

Он так напряжен, что тоже почти дрожит.

— Ты же знаешь, что нравится.

— И мне показалось… уже дважды… что ты хотел…

— Не дважды, это случалось чаще, — он опускает глаза, как и я ранее.

Меня накрывает воспоминанием о том разе, когда я подслушивала, как он дрочил в ванной того дома. Как я запустила руку под свои трусики. Все мое тело переполняется жаром, который собирается между ног.

Сумев заставить горло работать, я говорю:

— Ладно. Итак. Мы оба хотим. Так почему мы не должны этого делать? Почему мы всегда должны… должны работать, страдать, терпеть боль и бороться? Почему мы… почему мы не можем испытать что-то хорошее?

Теперь он уставился на меня, и я вижу напряжение на его лице. Он испытывает соблазн. Он решает. Он хочет этого, как и я.

Это дает мне храбрости встать.

— Пожалуйста, Трэвис. Я хочу. Ты не воспользуешься мной. Я хочу сама принимать решения, и это мой выбор. Итак… итак, ты хочешь?

Вопрос повисает в воздухе на несколько долгих секунд.

Затем что-то мелькает на его лице, когда он бормочет:

— Да.

Я вдыхаю и выдыхаю. Я поворачиваюсь к нему лицом, пока он сидит в изножье кровати.

— Сейчас тебя устроит?

— Д-да. Сейчас хорошо, — его щеки слегка раскраснелись, спина напряжена. Глаза не отрываются от меня, когда я делаю шаг к нему.

Я не совсем знаю, что делать, но его твердый взгляд делает что-то с моими внутренностями. Я наклоняюсь, аккуратно снимаю леггинсы и теперь стою перед ним только в майке и белых хлопковых трусиках.

Его взгляд быстро пробегается по мне и потом возвращается к груди. Затем к моему паху. Я вижу жар, вспыхивающий в его глазах, и это меня ободряет.

Он правда хочет этого. Он просто осторожен. Беспокоиться переступить границы дозволенного.

Но он правда хочет этого.

И я тоже.

Я делаю шаг еще ближе, пока его колени не задевают мои ноги. Его голова на уровне моей шеи.

Трэвис протягивает руки и нежно прикасается к моим бокам. Я чувствую его ладони через ткань майки. Он медленно поднимает их, пока не задевает мои груди снизу. Мы оба смотрим на его руки, пока его пальцы деликатно скользят по соскам, проступившим через поношенный хлопок.

Я ахаю от этих ощущений.

Его взгляд взлетает к моему лицу.

— Ты уверена насчет этого?

— Да. Я уверена. Пожалуйста. Прикоснись ко мне. Я хочу ощутить что-то… хорошее.

Он обеими руками берется за низ моей майки и стягивает ее через голову. Мои груди подпрыгивают от этого движения, и Трэвис издает странный гортанный звук, глядя на них.

Он снова тянется к моим грудям, и на сей раз между его мозолистой кожей и моим телом ничего нет.

Я переступаю с ноги на ногу, и тот завиток жара между ног усиливается.

Он долго изучает мое тело вот так. Трогает меня мягко, аккуратно. Мои груди. Мой живот. Мои руки. Когда его ладони наконец-то возвращаются к груди, он перекатывает мои соски под большими пальцами, и я выгибаюсь навстречу, ахнув.

Мои колени подкашиваются. Я держусь за его плечи для опоры.

Он накрывает мою задницу поверх трусиков и пододвигает меня ближе к себе, устраивая между своих ног. Затем берет мой сосок в рот, посасывая и дразня его языком.

Я хнычу и впиваюсь ногтями в его плечи.

Пульсация возбуждения теперь уже повсюду. Я чувствую это с головы до пят. Я и раньше возбуждалась, но это не было так. Я издаю очередной хнычущий звук, когда его зубы легонько царапают кожу над моим соском.

Он позволяет мне выскользнуть из его рта и отстраняется, чтобы всмотреться в мое лицо.

— Трэвис, — шепчу я.

— Тебе нравится?

— Да, — мое лицо горит, голова кружится, между бедер все пульсирует. — Мне…

— Хорошо, — он снова подается вперед, чтобы пососать другую грудь, и на сей раз его рука соскальзывает с моей попки ниже. Он сжимает бедро сзади и продолжает сжимать, пока его пальцы постепенно не оказываются между моими ногами, проводя по ткани трусиков.

Я влажная. Я внезапно осознаю это. Возможно, он даже чувствует это.

Я издаю смущенный звук, когда мои бедра начинают тереться об его пальцы.

— Тебе правда нравится, — бормочет он, будто слегка удивившись, и легонько дергает мой сосок.

— Д-да. Да, нравится, — я тяжело дышу, начинаю потеть и покачиваться на ногах, опираясь на его плечи, чтобы не упасть.

Он отстраняется и снова смотрит на меня.

— Ты правда этого хочешь.

— Я же сказала.

В выражении его лица промелькивает что-то, явно выдающее одно — он наконец-то принял это и верит, что я правда этого хочу.

— Почему бы тебе не прилечь? — он отстраняет меня и встает, чтобы стянуть футболку через голову. Он возбудился еще с того момента, как я сняла леггинсы, но теперь он полностью эрегирован, его длина и толщина отчетливо видны под свободными штанами.

Я подхожу, чтобы стянуть покрывало и одеяло, и ложусь на кровать, пинками отбрасывая их, чтобы не мешались.

Я чувствую себя голой, оставшись лишь в трусиках. Уязвимой, пока его нетерпеливый взгляд бродит по мне. Я изнываю от нужды, и мне сложно лежать неподвижно.

Я ерзаю бедрами и впиваюсь пальцами в простыню под собой.

Трэвис забирается на постель рядом, все еще одетый в спортивные штаны. Его отросшие волосы взъерошены, ему надо побриться, и он снова начинает пахнуть Трэвисом. Он сексуальнее всего, что я когда-либо видела.

Он опирается на одну руку, а другой еще немного мнет мои груди, водя кончиками пальцев вверх и вниз, по очереди дразня соски.

Я ахаю от каждого касания и выгибаюсь, поднимая грудь ему навстречу.

Затем он дразнит меня ртом, пока я не начинаю почти извиваться. Я мямлю невнятные мольбы, когда он утыкается лицом в мой живот.

Я стискиваю его волосы обеими руками.

— Трэвис!

— Хмм, — он удивляет меня, протяжно лизнув центр живота вверх и в итоге накрыв ртом мою грудь.

Я издаю урчащий звук, и мной овладевает спешка.

— Трэвис, пожалуйста!

— Раздвинь для меня ножки.

Я сжимала бедра из-за пульсирующей нужды, но подчиняюсь. Я теперь такая влажная, что уверена — он видит мокрое пятно на моих трусиках, когда его глаза опускаются к моему паху.

Мы оба тяжело дышим, пока он смотрит на меня. Двумя пальцами он поглаживает мое белье вверх и вниз. Затем начинает чуть сильнее давить в разных местах. Находит влажное пятно. Раскрывает меня через трусики. Снова трогает.

Я осознаю, что он пытается найти мой клитор.

— Выше, — шепчу я.

Он слегка сдвигает пальцы и снова давит.

Я дергаюсь и запрокидываю голову.

— Да, тут.

Он кругами массирует мой клитор через трусики.

Я хнычу и запрокидываю руки за голову, чтобы схватиться за что-нибудь. За что угодно. Я нахожу изголовье и держусь за него.

Его глаза не отрываются от меня, пока он гладит меня через влажный хлопок. Я чуть ли не рыдаю, когда оргазм приближается, но тут Трэвис останавливается.

— Тебе это нравится, Лейн? — спрашивает он, стягивая мои трусики вниз по ногам.

— Да. О Боже, да. Я… я…

Он хмурит брови.

— Что ты?

— Я тут умираю! Пожалуйста, мне нужно поскорее кончить.

— Я сделаю так, чтобы ты кончила. Я сделаю так, чтобы ты кончила очень хорошо, — в его глазах живет жаркое обещание, которое удивляет меня и заставляет все тело сжаться от предвкушения.

— Скоро?

— Вполне скоро, — он изменяет позу так, чтобы оседлать одну мою ногу, и утыкается лицом в мои груди.

— Ты слишком высоко. Тебе надо опуститься пониже.

Он усмехается. От этого его тело трясется и слегка задевает мою чувствительную кожу.

— Я так и сделаю. Имей немножко терпения.

— Я не хочу терпения. Я хочу кончить.

Его тон слегка меняется, когда он бормочет:

— Не хочу спешить. Хочу, чтобы тебе было хорошо, — он снова посасывает мой сосок.

Понимание, что он говорит мне правду — что он так усиленно старается, чтобы я получила удовольствие — будит во мне иное напряжение.

На сей раз оно вызвано эмоциями.

Я глажу его по спине, наслаждаясь ощущением твердых перекатывающихся мышц, а потом снова запутываюсь пальцами в его волосах.

Очень нежно я толкаю его ниже.

Трэвис снова усмехается и на сей раз опускает ладонь между моих ног. На мне уже нет трусиков, так что я чувствую его пальцы, когда он принимается изучать мою горячую влажную плоть.

Я издаю абсурдные скулящие звуки, пока он дразнит и ласкает. Затем он вводит в меня палец, поворачивая его так, чтобы ощутить мои внутренние стеночки.

— Откройся для меня посильнее, — хрипло бормочет он, когда я сжимаюсь от проникновения.

Я развожу ноги, сгибая их в коленях. Трэвис убирает палец, затем вводит уже два пальца.

Я не уверена, как воспринимать эти глубинные ощущения. Я снова хватаюсь за изголовье, а пальцы ног впиваются в простыню, поджимаясь.

Трэвис утыкается лицом в мои груди, а потом в живот, продолжая двигать пальцами во мне.

Мое тело как будто хватается за них, пытается сжаться вокруг них. Кончиками пальцев он потирает мои внутренние стеночки, не прекращая движений.

Теперь я вся вспотела, мотаю головой из стороны в сторону. Я кусаю губу, подавляя беспомощные звуки.

Его голова опускается ниже по моему телу. Его волосы щекочут мой живот, щетина царапает внутреннюю сторону бедра. Прежде чем я успеваю сообразить, его язык принимается активно лизать мой клитор.

Я совершенно теряю контроль, захлебываясь наслаждением, пока мое тело упивается оргазмом от его пальцев.

— Это очень хорошо, — хрипло бормочет Трэвис, утыкаясь носом в мой пупок и продолжая двигать пальцами, пока мои мышцы сокращаются. — Ты ведь этого хотела, верно? Сейчас тебе очень хорошо. Как ты и говорила.

Мне не хочется, чтобы это прекращалось, и это не прекращается — его большой палец накрывает мой клитор и начинает массировать. Я хнычу и выгибаюсь всем телом, когда удовольствие опять усиливается, и вскоре за первым я испытываю еще парочку мини-оргазмов.

Его пальцы все еще во мне, когда Трэвис поднимается выше по моему телу, прокладывая дорожку поцелуев от груди к горлу. Он посасывает точку пульса, нежно двигая пальцами, пока мои судороги стихают.

Он еще не целовал меня в губы. Я этого и не ожидаю.

— Ты стала очень влажной, — бормочет он с улыбкой в голосе, хотя я не вижу его лицо. — Моя рука абсолютно мокрая.

Я хихикаю и отпускаю изголовье, дергаю его за волосы обеими руками. Мне уже лучше теперь, когда он более расслаблен и уверен в том, что мы делаем.

— Ну, ты сам ее туда засунул. Мне было хорошо, как ты и сказал.

— Да, хорошо. Давай посмотрим, может ли тебе быть еще лучше.

— Я сомневаюсь, смогу ли… — я испускаю пронзительный визг. Он подхватил мою ногу и закинул ее высоко на свою спину.

Его пальцы все еще во мне, теперь уже под иным углом. Я чувствую, как его эрекция прижимается к другому моему бедру, но на нем по-прежнему надеты спортивные штаны.

Трэвис трахает меня своими пальцами. Не просто двигает и поглаживает. Он трахает меня. Рукой. Грубо, быстро и нетерпеливо.

Это ощущается иначе. Жестче. Глубже.

Я издаю надломленный крик и впиваюсь ногтями в его шею сзади. Его лицо все еще утыкается в изгиб моего горла.

Сама того не ожидая, я сильно кончаю. Все мое тело трясется, пятка крепко прижимается к его голой спине.

— Теперь тебе еще лучше, — его голос такой низкий, хриплый и опьяняющий. — Я же сказал, что ты сможешь. Очень хорошо. Тебе очень приятно.

Возможно, я кончаю еще раз. Возможно, оргазм просто длится долго. Но я никогда не знала, что мое тело способно на такое. Я испытывала лишь краткие жаркие вспышки удовольствия от потирания клитора.

Это другое. Это сотрясает все мое тело.

Выворачивает наизнанку.

Мы оба задыхаемся к тому моменту, когда движения его руки наконец-то замедляются. Он нежно поглаживает меня и убирает пальцы.

— Теперь моя рука стала еще мокрее, — сухо говорит Трэвис, легонько куснув меня за плечо.

— Говорю же. Сам виноват, что сунул ее туда. Теперь я хочу кое-что другое вместо твоей руки.

Он прочищает горло и приподнимается на прямых руках.

— Ты уверена?

Я едва не давлюсь от удивления.

— Да, уверена. Я хочу этого. И я хочу, чтобы тебе тоже было хорошо.

— У меня нет…

— Знаю. Но не думаю, что нам нужны презервативы. Я же говорила тебе про месячные. Не думаю, что я смогу… я не забеременею.

После удара фертильность значительно снизилась. Дети рождаются редко. Если я каким-то чудом забеременею, то, наверное, посчитаю, что это на благо человеческой расы и как-нибудь справлюсь.

— Я вытащу, — у Трэвиса снова появляется это бдительное выражение. — В конце. Не стопроцентная гарантия, но все-таки помогает.

Я киваю. Он знает о сексе намного больше, чем я, так что полагаю, что он может позаботиться об этом моменте.

Трэвис встает, чтобы снять спортивные штаны. Я смотрю на его обнаженный пенис — большой, крепкий, чуть темнее остальной его кожи. У основания виднеются жесткие волоски, узкой полоской поднимающиеся от паха к животу. Его эрекция слегка покачивается при движении.

С минуту он смотрит на меня. Затем забирается на постель, мягко разводит мои ноги и устраивается на коленях между ними.

Я никогда не принимала сознательного решения не говорить ему, что я девственница. Я просто не сообщаю этого.

Это заставило бы его обращаться со мной иначе. Он мог бы вообще передумать.

Мне нравится, какой он сейчас. Не хочу, чтобы он менялся. Или останавливался.

Трэвис подвигается ближе ко мне. Он берет свою эрекцию в руку и собирает несколько капелек жидкости с головки. Затем накрывает ладонью мою попку, чтобы приподнять бедра. Я остаюсь в этой позе, пока он одной рукой придерживает себя и входит.

Там тесно. Очень тесно.

Ощущения интенсивные. Откровенные. Ошеломляющие.

Кажется, будто в моем теле не осталось места для его длины, но мое тело растягивается, принимая его глубже.

Я шумно дышу, сжимая пальцами простыню.

Взгляд Трэвиса опускается от моего лица к месту, где он входит в меня… будто он смотрит, как погружается в меня. Его тело напряжено и вспотело.

— Ты как? — спрашивает он, полностью войдя одним медленным толчком.

Я издаю странный гортанный звук и пытаюсь шевельнуть бедрами.

— Лейн? — он отводит взгляд от паха и сосредотачивается на моем лице. — Тебе больно?

— Нет, — хриплю я. — Только… только тесно. Ты… большой.

— Да? — он кажется удивленным. Слегка польщенным. Затем его тон меняется. — Слишком большой для тебя?

— Нет. Это приятно, — я снова двигаю бедрами и осознаю, что расслабляюсь вокруг него. Все по-прежнему ощущается таким наполненным, откровенным… и интенсивным. Но уже не так болезненно тесно.

— Уверена? Мы не будем делать это, если тебе неприятно.

— Приятно, — я выгибаюсь и запрокидываю голову. Он снова поддерживает меня за задницу, и я пытаюсь понять, куда деть свисающие ноги. — Мне очень хорошо.

Трэвис расслабляется и позволяет своему взгляду снова пройтись по моему телу. Я бесстыдно раскинулась, его руки поддерживают мои бедра. Он может видеть всю меня.

Похоже, ему нравится то, что он видит.

Очень нравится.

Его глаза снова распаляются.

Затем его бедра начинают двигаться. Поначалу медленно. Ритмично. Осторожно раскачиваются.

Я беспомощно стону, чувствуя, как его длина движется во мне.

Это вызывает ноющую боль. Но не в плохом смысле слова.

— Тебе хорошо?

Я кусаю губы и стараюсь найти опору на постели. Мое тело сотрясается от его движений.

— Д-да. Хорошо. Очень хорошо.

Трэвис держит мои бедра слегка приподнятыми и долгое время движется в одном ритме. Мои обнаженные груди подпрыгивают. Выбившиеся волосы льнут к влажному лицу. Кровать тихонько поскрипывает.

И я занимаюсь сексом.

Я занимаюсь сексом.

Мои ноги неловко болтаются, так что я сцепляю их за бедрами Трэвиса.

Он начинает постанывать от наших движений. Этот грубый, примитивный звук отдается в самом центре моего нутра. Его бедра ускоряются, толчки становятся более энергичными.

Я выгибаю шею и стону, не в силах поверить, что эти чувственные звуки срываются с моих губ.

— Бл*ть, — черты его лица искажаются. Он теряет контроль. Его ритм усиливается. — Ох, бл*ть. Опусти руку и поласкай себя.

Эти слова удивляют меня. Даже шокируют. Но я немедленно реагирую. Я отпускаю простынь, в которую вцепилась, и опускаю ладонь на свой клитор. Я неуклюже тру его, пока Трэвис трахает меня.

Наслаждение резко скручивает все внизу, и я издаю жалобный мяукающий звук.

— Вот так. Именно так. Продолжай, — его пальцы впиваются в мягкую плоть моей попки. Мое тело подпрыгивает от его толчков.

Это ощущается таким диким. Похотливым. Скрип кровати, мои подпрыгивающие груди. Шлепки наших тел друг о друга.

Я лихорадочно тру себя, когда его толчки становятся жесткими и дергаными. Я кричу, когда наслаждение наконец-то захлестывает меня. Трэвис несколько секунд движется вопреки моим конвульсиям, затем резко вскрикивает и выходит из меня.

Он позволяет моим бедрам упасть на кровать и кончает на мой живот, рукой сжимая себя на протяжении разрядки.

Перед глазами все расплывается, но я вижу, как искажается его лицо, как рот открывается в хриплом стоне.

Я все еще легонько потираю клитор, ощущая отголоски наслаждения. Я тяжело дышу, наблюдая, как все напряжение уходит из его тела и лица, сменяясь мягким удовлетворением.

Трэвис падает на кровать рядом, повернувшись ко мне лицом.

Мне требуется немало времени, чтобы перевести дыхание. Когда возвращается дар речи, я хрипло произношу:

— Спасибо… тебе. Спасибо.

— Тебе было хорошо? — его голос такой же охрипший, как и мой, и я слышу, как он неровно и часто дышит.

— О да, — я поворачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом. — Тебе тоже?

— Лучше всего… на свете, — его серо-голубые глаза смотрят серьезно. По лицу стекает пот.

Он искренен.

Я выдыхаю с облегчением.

Это не было ошибкой. Я сделала, что хотела, и не придется об этом жалеть. Может… даже посреди опасностей, потерь и страха… мы можем сделать что-то чисто для себя.

Только для Трэвиса и для меня.

Нам может быть хорошо. Хотя бы на какое-то время. В незнакомом доме. В укрытии забаррикадированной спальни.

Необходимая разрядка в этом жестоком мире.

И если у меня есть право голоса в данном вопросе, мы сделаем это снова.

Глава 6

Несколько минут мы лежим на кровати голые и приходим в себя. Я чувствую, как дыхание Трэвиса замедляется, а тело немного охлаждается.

Мое тоже.

В итоге я спрашиваю:

— Тебя до сих пор тянет закурить сигаретку?

Он удивленно, но весело хмыкает.

— Не так сильно, как я думал. Я пытался бросить, когда родилась Грейс. Сократил до одной-двух штук в день. На улице, где дым не…

Он умолкает, но я понимаю, что он имеет в виду.

Он бросал курить ради дочки.

А теперь его дочь мертва.

— А потом, после, не было времени подумать о курении, даже если под рукой были сигареты, — он сгибает одну руку, кладет на нее голову и смотрит на меня. — Но если бы мне когда-то и захотелось сигарету, то именно сейчас.

Я улыбаюсь от теплого блеска в его глазах.

Его глаза скользят ниже по моему телу, он поднимается на ноги и натягивает трусы.

— Дай схожу за полотенцем. Я тебя всю испачкал.

Он и правда меня испачкал. Его сперма разбрызгана по всему моему животу. Я не уверена, что с этим делать, так что просто жду, пока он приносит полотенце (мы развесили их ранее, но оно все еще немного сырое) и вытирает мой живот.

Его рука замедляется, но не отстраняется. Трэвис не смотрит мне в глаза.

— Могу я кое-что спросить?

— Конечно, — я понятия не имею, чего ожидать, но мое сердцебиение учащается.

— Это… вот только что… это был твой первый раз?

Я напрягаюсь и отталкиваю полотенце. Я проверяю между ног, но непохоже, чтобы у меня шла кровь. Я сажусь и накрываюсь простыней.

— Ты… ты заметил?

Трэвис не отвечает. Не смотрит на меня.

— Я… я была так плоха?

Его взгляд взлетает к моему лицу.

— Нет! Конечно, нет. Ты была… великолепна. Я просто… задавался вопросом, — его акцент становится сильнее, он запинается.

Я расслабляюсь и пытаюсь улыбнуться.

— Можешь передать мне ту синюю футболку?

Трэвис встает за ней, пока я надеваю трусики. Надев и футболку, я подвигаюсь, освобождая для него место на кровати.

— Мне не стоило спрашивать? — теперь он смотрит на меня. Это уже что-то.

— Нет, ничего страшного. Я просто не хотела… быть плохой в этом.

— Ты не была плоха. Все было здорово.

— Я тоже так подумала, — я несколько секунд терзаю нижнюю губу зубами. — Это был мой первый раз.

— Почему ты мне не сказала?

— Не знаю. Я вроде как смущалась. И я не хотела, чтобы ты… обращался со мной иначе.

— Я был бы нежнее. Осторожнее. Если бы знал.

— Я знаю. Поэтому и не сказала. Я не хотела, чтобы ты был только осторожным и нежным. Я хотела… прочувствовать это.

— И как? — он удерживает мой взгляд, смотря искоса.

— Да. Прочувствовала, — я тереблю простынь. — А ты?

— Да. Я тоже.

Теперь все решено, так что мы готовимся ко сну. Я поправляю постель, пока Трэвис убеждается, что два окна и забаррикадированная дверь надежно заперты. Снаружи почти стемнело, как и в комнате, когда Трэвис забирается на кровать рядом.

Мы оба лежим на спине, между нами примерно тридцать сантиметров. Время от времени я чувствую, как он слегка меняет позу.

Не знаю, сколько проходит времени, когда Трэвис говорит:

— Я слышал, в первый раз у женщин идет кровь.

Может, эти слова должны удивить меня, но не удивляют.

— Не знаю. У некоторых идет. У некоторых не идет.

— Ты никогда не заходила так далеко с Питером?

Я дергаюсь и поворачиваюсь на бок лицом к нему. Я не вижу его в темноте, но это неважно.

— Ты знал про Питера?

— Конечно. Питер Шепард. Сын Пэта и Роуз. Ты какое-то время встречалась с ним, разве нет?

— Да. Когда мне было семнадцать. Я просто удивлена, что ты в курсе. Мы с тобой тогда даже не были знакомы

— Нет, были. Я чинил твою машину, — он произносит эти слова просто, будто они выражают очевидную правду.

Может, так и есть.

— Знаю. Но мы никогда… Просто мне и в голову не приходило, что ты заметишь, с кем я встречаюсь.

— Это не было что-то мутное. Я не следил за тобой или типа того. Просто заметил. Подумал, что Питер — хороший парень.

— Таким он и был, — я подавляю знакомую ноющую боль. Это было годы назад. Уже не так ранит. — Мы так и не дошли до секса. Дошли бы. Уверена, что дошли бы. Но нам не представилось шанса.

Трэвис протягивает руку и на несколько секунд прикасается к моему предплечью, затем отстраняется. Мы еще одну-две минуты молчим, после чего он говорит:

— Я был с той группой, что нашла его тело.

— Да?

— Да. Если… если это чем-то поможет, похоже, он погиб быстро.

Однажды Питер пошел охотиться и не вернулся. Другие охотники нашли его тело и сказали, что его, видимо, подстрелили. Никто так и не узнал, что случилось.

— Я рада, что он не мучился. Он был очень милым, — я прерывисто вздыхаю. — Может, даже слишком милым для нынешнего мира.

— Да. Наверное, сейчас уже не осталось места для чего-то милого.

Слова повисают в тишине комнаты.

Я дотрагиваюсь до руки Трэвиса, давая понять, что ценю его слова, затем откатываюсь и стараюсь заснуть.

Я думаю об его словах.

Я не милая. Уже нет. Может, я была бы милой, если бы мир остался прежним, но у меня нет такой роскоши. Я слишком занята выживанием.

Трэвис тоже не милый. Он грубый, резкий, закаленный и сильный.

Он не милый.

Но он хороший.

Я знаю, что он хороший.

И факт его существования в этом побитом мире, который нам достался, заставляет меня верить, что я, возможно, тоже могу быть хорошей.

***

Я хорошо сплю и прекрасно чувствую себя после пробуждения. Трэвис тоже выглядит чуточку более расслабленным, пока мы тихо просыпаемся и собираемся.

Это вызывает во мне странный трепет. То, что Трэвис теперь более расслаблен. То, что секс помог ему снять часть напряжения. То, что он чувствует себя лучше, потому что мы переспали.

Мне даже нравится, что между ног слегка ноет — напоминание о том, что мы делали прошлой ночью.

Когда мы трогаемся в путь, на дорогах тихо. Вся эта зона полностью заброшена. Из-за землетрясений, я так понимаю. Но я стараюсь не терять бдительность — мы все равно можем столкнуться с проблемами.

Ранее я расслабилась, и это добром не кончилось.

Мы добиваемся того же медленного прогресса, что и в прошлые несколько дней, пробуя найти обходные пути вокруг наиболее сильной разрухи от землетрясений и отыскать бензин. Посреди дня мы останавливаемся, чтобы размять ноги и поесть чего-нибудь.

Трэвис отъезжает довольно далеко от дороги, чтобы джип не было видно проходим. По одну сторону от дороги мертвое пастбище, но по другую леса, и ему удается спрятать машину за несколькими полумертвыми деревьями. Мы едим протеиновые батончики и немного гуляем в лесу, потому что тут ходить безопаснее, чем по дороге.

Через несколько минут я замечаю кое-что на ветке и хватаю его за руку.

— Трэвис, смотри!

Его взгляд устремляется туда, куда показывает мой палец.

Это кардинал. Самец. Ярко-красный и примостившийся на ветке.

— О Боже, Трэвис! — теперь я шепчу и все еще цепляюсь за его руку. Я не хочу спугнуть птицу.

Я так давно их не видела.

Я украдкой смотрю на Трэвиса и замечаю, что под его бдительностью скрывается восторг.

Он тоже рад увидеть птицу.

Когда птичка слетает со своего насеста на другую ветку пониже, я иду следом за ней и тащу за собой Трэвиса.

— О, смотри, — теперь мне видно ее чуть лучше. — Он ест вон те ягоды.

— Бузина. Поверить не могу, что для него нашлось питание.

Дикие растения в последние несколько лет были не настолько здоровыми, чтобы давать плоды. Но вечерами мы слышали насекомых. И вот теперь кардинал. Ягоды на ветках.

Мои глаза щиплет, пока я смотрю, как маленькая птичка аккуратно хватает несколько ягодок и взлетает на ветку повыше, чтобы съесть их.

Моя рука крепко обвивает предплечье Трэвиса. Он стоит так же неподвижно, как и я.

Птица съедает еще несколько ягод, затем замечает нас и улетает.

— Мы можем поесть бузины, — говорит Трэвис нормальным голосом, раз птица уже испугалась и улетела.

— Они хорошие?

— Неплохие. Своего рода терпкие. Они намного вкуснее в подслащенном виде, в варенье или пирогах. Но можно попробовать.

Мы подходим, срываем несколько ягодок с веток и кладем в рот.

— Ммм. Неплохо.

Трэвис срывает еще несколько и передает половину мне.

Свежие фрукты — это роскошь, которой больше нет в нашей жизни.

— Давай не будем есть их все, — говорю я минуту спустя. — Надо оставить немного птицам. Надеюсь, тут не только один кардинал.

— Наверняка. Оставим остальное им, — он вытирает рот тыльной стороной ладони, затем кладет ладонь между моих лопаток. — Пора возвращаться.

— Ага. Я готова. Я рада, что мы увидели птицу.

— Я тоже.

***

Мы выходим из леса и понимаем, что мы не одни.

Мы должны были услышать шум двигателя. Или звуки голосов. Мы были не так уж далеко от машины, а у Трэвиса особенно острый слух.

Но там не было шума двигателей. Не было голосов.

Они передвигались пешком. Бесшумно. Целенаправленно. Как морские котики или обученные ассасины.

Как только мы выходим из леса, они нас окружают.

Я немедленно достаю пистолет из кобуры, а Трэвис приставляет дробовик к плечу и целится.

Но их слишком много против нас двоих.

Со своего места я вижу минимум двадцать человек, и их наверняка больше.

Они все вооружены. Их лица напряжены и насторожены. На нас нацелено минимум десять пистолетов.

Все они женщины.

Этот факт откладывается в голове сквозь прилив паники.

Неважно, насколько Трэвис силен и умел. Нас окружает слишком много оружия, чтобы он смог драться.

Одна женщина выходит вперед из полукруга, который плавно окружил нас. Она высокая и сильная, с темными волосами, темными глазами и загорелой кожей.

— Мы убьем тебя раньше, чем ты нажмешь на курок, — она не кажется злой.

Она полностью контролирует ситуацию.

Трэвис задвинул меня за себя, так что я в ловушке между его телом и деревом.

— Я убью нескольких из вас прежде, чем это случится.

Я свободной рукой вцепилась в его футболку, хотя все равно целюсь в одну из женщин в пределах моей досягаемости. Трэвис так напряжен, что я чувствую пробегающую по нему дрожь. Я не вижу его лица, но мне и не нужно.

Он напуган.

Как и я, он знает, что у нас нет надежды сразиться и выйти из этой ситуации.

— У тебя будет лишь один выстрел. Лучше бы он попал в цель, — говорит та же женщина. На ней облегающие джинсы и безрукавная майка, а волосы стянуты в пучок на затылке. У нее минимум три ножа, насколько я вижу.

— У нас есть машина, — говорит Трэвис хриплым и поспешным тоном. — Чуть дальше. Там бензин. Еда. Припасы. Забирайте. Забирайте все. Мы не хотим проблем.

Женщина хмурится.

— Мы это видели. Нам не нужны подачки от мужчины. Я хочу поговорить с ней.

Я внезапно понимаю, что она имеет в виду меня.

Трэвис смещает свое тело так, чтобы полностью заслонить меня от говорящей.

— Я обращаюсь к тебе, сестра, — голос женщины звучит громко, ясно и уверенно. — Мы убьем этого мужчину, если ты этого хочешь. Ты не обязана оставаться с ним. Мы убережем тебя, если ты хочешь пойти с нами.

От удивления моя ладонь на спине Трэвиса разжимается.

— Я не хочу, чтобы вы его убивали. Пожалуйста, не надо.

— Тогда мы можем связать его. Не дать ему последовать за тобой. Ты можешь быть свободна от него. Скажи лишь слово.

Я внезапно понимаю, что тут происходит, и что эти женщины предлагают мне.

Я пытаюсь отодвинуть Трэвиса.

— Лейн, не надо… — он пытается одной рукой удержать меня за собой.

— Нет, все хорошо. Они мне не навредят, — я выхожу из-за него и встаю лицом к говорящей женщине. — Ведь так?

— Да. Мы не навредим тебе. Но навредим ему, если ты того хочешь, — ее темные глаза удерживают мой взгляд, и посыл ни с чем невозможно спутать.

— Я не хочу, чтобы вы ему вредили. Он хорошо ко мне относится.

— Мы будем хорошо относиться к тебе, не требуя ничего взамен.

— Он никогда ничего не требовал от меня. Даже не просил. Я клянусь, что это так. Он хороший.

Женщина смотрит то на Трэвиса, то на меня. Ее челюсти слегка разжимаются.

— Я не уверена, что на свете еще остались хорошие мужчины.

— Остались. По крайней мере, этот хороший.

Я оборачиваюсь, и Трэвис наблюдает за мной. В его глазах живет что-то, чего я не понимаю.

— Ладно, — женщина показывает жест своим спутницам, и все опускают оружие.

Их много. Женщины. Сильные. Умелые. Свирепые.

Я тоже хочу быть такой.

— Я Мария, — говорит женщина. — Ты все равно можешь пойти с нами. Мы не навредим твоему мужчине. С нами тебе будет намного безопаснее, чем с ним.

Я явно вижу, что это правда. Каким бы сильным ни был Трэвис, он один. А тут почти сорок женщин… я вижу это теперь, когда мне открывается вид получше. Все вооружены. Все работают вместе как команда.

— Мы можем пойти с вами?

Мария качает головой.

— Ты можешь. Он — нет.

— О.

Я поворачиваюсь к Трэвису. Он опустил дробовик, и его лицо выглядит странно бесстрастным. Он делает шаг ближе ко мне и бормочет:

— Ты можешь пойти с ними, если хочешь, Лейн. С ними тебе безопаснее, чем со мной.

Я хватаю его за руку.

— Но я не могу бросить…

— Неважно. Со мной все будет в порядке. Иди с ними, если хочешь.

Я поворачиваюсь к Марии. Она высокая. Красивая. Воительница. Полностью контролирует ситуацию.

Никто не тронет ее, если она того не хочет.

— С твоим мужчиной все будет хорошо, — говорит она. — Похоже, он умеет за себя постоять.

Я знаю, что с ним все будет хорошо.

Но я не хочу бросать его, даже ради шанса на лучшую безопасность.

— Нет, — говорю я наконец. — Спасибо. Я очень… ценю это предложение. Спасибо всем вам, — я смотрю на остальных, все наблюдают за нами. — Но я останусь с ним. Мы из одного города. До сих пор мы неплохо справлялись.

Мария начинает нравиться мне еще сильнее, когда она принимает мое решение без возражений.

— Тогда ладно. Удачи вам. Куда вы направляетесь?

— Форт-Нокс. Вы что-нибудь слышали об этой базе?

— Говорят, армия все еще удерживает контроль, так что стоит попробовать, если вы ищете пристанище, — она задумчиво хмурится. — Но вам придется избегать дорог.

— Мы держались подальше от междуштатных дорог и шоссе, — все это говорю я. Трэвис не сказал ни слова и не сдвинулся с места с тех пор, как я приняла решение. — Мы знаем, что они опасны.

— Я не только про крупные дороги. Между здешними местами и Форт-Ноксом есть весьма мерзкие группы.

— Стада?

— Не настолько крупные, чтобы назвать стадом. Но достаточно крупные. Мерзкие.

Я бросаю взгляд на Трэвиса, задавая безмолвный вопрос. Когда он кивает в таком же безмолвном ответе, я достаю окровавленную бумажку с посланием и протягиваю Марии.

Она читает, и я вижу, как все ее тело напрягается.

— Откуда это у вас?

— От мужчины, который был уже полумертвым. Его подстрелили. Встретили его давненько.

— Падение Форт-Брэгг для меня новости. Плохие новости. Вы хотите доставить это в Форт-Нокс?

— Да. Если сможем.

— Я слышала про волчье стадо. Они особенно паршивые. Но они пока не проходили в эту сторону, хотя они могли выбрать более прямой путь, раз идут по междуштатным дорогам.

— Мы надеемся, что сумеем добраться до Форт-Нокса наперед их.

— Я знаю кое-каких людей, которые будут рады помочь. Я посмотрю, не удастся ли направить больше людей с этим сообщением, чтобы все не ложилось только на ваши плечи, — ей не нужно это озвучивать, но я знаю — она просчитывает шансы того, что мы с Трэвисом доберемся туда живыми.

Она кивает в том направлении, куда мы ехали.

— У вас не будет проблем, пока вы не доберетесь до следующего города. Но после этого держитесь подальше от дороги. Бросьте машину, если придется. Вас только двое… Нет, вам лучше держаться подальше от дорог.

— Ладно. Спасибо. Так и сделаем, — я смотрю на Трэвиса, но он все так же застыл. Я беру его под руку и подвигаюсь ближе. — Еще раз спасибо.

Мария кивает и показывает женщинам другой сигнал. Они все выходят на дорогу и начинают идти в противоположном направлении от нашего. Двигаясь быстро. Бесшумно.

Перед уходом Мария еще раз поворачивается ко мне.

— Надеюсь, твой мужчина и правда такой хороший, как ты думаешь.

Мы с Трэвисом стоим на прежнем месте, пока все женщины не скрываются из виду.

Затем я поворачиваю его лицом к себе, сжимая ткань его серой футболки в кулаках.

— Ты в порядке?

— Д-да. Конечно.

— Выглядишь странно.

Он качает головой, будто прогоняет туман.

— Нет. Я в норме. Просто удивлен. Почему ты не пошла с ними?

— Не захотела.

— Нет, ты хотела. Я видел твое лицо. Отчасти тебе хотелось этого.

— Но остальной части меня этого не хотелось. Я останусь с тобой.

— Почему? — это слово произнесено с тем же хриплым изумлением, которое прозвучало в его голосе, когда он спросил, зачем я хотела заняться с ним сексом.

Я пожимаю плечами, внезапно засмущавшись.

— Не знаю. Мы продержались до сих пор, так что кажется неправильным бросать тебя сейчас.

— Она права. С ними тебе было бы безопаснее.

— Мне плевать. С тобой мне достаточно безопасно. Я хочу добраться до Форт-Нокса. Я хочу найти остальных жителей Мидоуза. Они в опасности. Таков наш план, и я хочу его придерживаться. Почему я не должна этого делать? — внезапно мне приходит в голову мысль, от которой сжимается все нутро. — Ты хотел, чтобы я пошла с ними?

— Что? С чего бы мне этого хотеть?

— Не знаю. Потому что тогда тебе бы не пришлось… иметь дело со мной. Ты бы избавился от бремени.

Он свирепо хмурится.

— Ты не бремя. Говорил же. Я бы не протянул так долго без тебя.

— О.

Мы смотрим друг на друга.

— То есть, ты не хотел, чтобы я ушла с ними?

— Нет. Не хотел.

— Ладно. Отлично. Я тоже не хотела уходить. То есть, между нами все хорошо.

Он ничего не говорит. Просто тяжело дышит.

— Все же хорошо, так?

Он отрывисто кивает.

— Да. Между нами все хорошо.

Я не уверена, почему в моем животе трепещут бабочки, пока мы идем к джипу.

Мария и женщины могли забрать машину. Обчистить ее.

Они этого не сделали. Они оставили все нам. Это странно ободряет меня — понимание, что они такие, какие они есть в этом мире. Даже если я не присоединилась к ним, я знаю, что они есть где-то там.

Но даже это ободрение не унимает трепет.

Этот трепет только из-за Трэвиса.

***

Мы едем по дороге до следующего города, но потом останавливаемся и изучаем карту, чтобы найти лучший маршрут вне дорог.

У нас нет оснований не верить совету Марии, что не надо ехать по дорогам. Пока нам повезло не сталкиваться со стадами или другими не менее опасными группами поменьше.

Отчасти это потому, что мы были осторожны. Худшие группировки склонны держаться поближе к городам, где намного больше еды, топлива и припасов. Но нам также везло, и мы оба не видим смысла испытывать удачу.

Если мы будем ехать не по дорогам, путь займет дольше времени, но так безопаснее, и поэтому оно того стоит.

Остаток дня мы планируем маршрут. Этот регион имеет горный ландшафт, и мы все еще в зоне, пострадавшей от серьезных землетрясений. Мы решаем держаться поближе к лесистой местности, чтобы нас не так просто было увидеть издалека.

Я понятия не имею, где мы проведем ночь.

На нашем маршруте нет хоть сколько-нибудь близких поселений.

Мы можем разбить лагерь. Это не станет концом света.

Но это означает, что мы не сможем снова заняться сексом.

Я уверена, что Трэвис никогда не ослабит бдительность настолько, чтобы заняться сексом, если он не уверен в нашей безопасности.

Я напоминаю себе, что секс не может быть нашим приоритетом. Я не настолько забыла о нашем положении.

Мы не можем провести ночь в городе, если это опасно.

Нам просто придется повременить с сексом.

Как только мы съезжаем с дороги, остаток дня проходит без каких-либо событий.

Уже поздно и темнеет, когда Трэвис говорит:

— Наверное, сегодня придется разбить лагерь.

— Ничего страшного. Может удастся найти ручей и восполнить запасы воды.

— Смотри по сторонам. Мы можем проехать чуть дальше до наступления темноты.

Он едет по старой земляной дороге, которую мы нашли — она ведет в нужном направлении и позволяет нам оставаться под прикрытием леса. Я всматриваюсь сквозь деревья, но последние проблески солнца заслоняются холмами и лесом, так что я не могу видеть далеко.

Примерно через пятнадцать минут я дотрагиваюсь до руки Трэвиса.

— Смотри. Вон там. Это подъездная дорожка? Может, там хижина или типа того.

Невозможно знать, ведет ли она к чему-то, но там определенно есть поворот от дороги.

Трэвис медленно подъезжает, затем пожимает плечами и поворачивает.

— Можно и проверить.

Земляная дорожка ведет к хижине, как я и надеялась. Хижина крохотная и разваливающаяся, а также очевидно пустует.

— Что думаешь? — спрашиваю я.

— Не знаю. Можно посмотреть. Не очень безопасно, но лучше, чем спать под открытым небом.

Внутри хижина такая же потрепанная, как и снаружи. Тут никогда не было туалета или какого-то водопровода. Даже электричества не было. Но бревенчатые стены выглядят крепкими, и тут имеется старый сундук, который Трэвис может пододвинуть, чтобы забаррикадировать дверь.

Он начинает расслабляться только тогда, когда видит, что тут есть самодельные деревянные ставни, которые можно закрыть изнутри и запереть два маленьких окна.

— Должно быть, кто-то жил здесь какое-то время после того, как дело приняло дерьмовый оборот. Иначе зачем делать эти ставни? — он закрывает одно окно и одобрительно кивает. — Это сгодится. Не так надежно, как спать на втором этаже, но сгодится.

— Ладно, хорошо. Ну, не запирай нас здесь, пока не поедим и не сходим в туалет.

Мы заносим внутрь самые важные наши припасы (просто на тот случай, если ночью кто-то будет проходить мимо и угонит джип), затем тихо ужинаем консервированной кукурузой, стручковой фасолью и тунцом. Все это холодное, поскольку Трэвис не хочет рисковать и разводить костер, но мы смешиваем все вместе с солью, перцем и острым соусом, так что получается неплохо.

Затем мы идем в туалет, чистим зубы и немного моемся из бочки снаружи хижины, в которую собирается дождевая вода.

— Когда я забаррикадирую нас, будет абсолютно темно, — Трэвис занимается вторыми ставнями. — Лучше зажги парочку свечей.

Я так и делаю, пока он баррикадирует дверь.

Когда та оказывается заперта, тут становится странно. Темно. Изолировано. Вокруг только стены и трепещущие свечи.

На двуспальной кровати лежит голый матрас, так что я расстилаю наш спальный мешок поверх него. Пару дней назад мы взяли из одного дома запасное одеяло, так что можно накрыться им.

Я стою в центре комнаты.

Трэвис подходит и встает передо мной. Его запах довольно ощутим, поскольку нам не удавалось помыться со вчерашнего дня. Его лицо окутано тенями, черты кажутся более резкими и сильными.

— Ты в порядке? — мягко спрашивает он.

Я дотрагиваюсь до его груди поверх футболки.

— Лейн.

Я не уверена, что он имеет в виду, произнося мое имя вот так. Может, это вопрос. Может, предупреждение. Может, хрип облегчения.

— Мы в безопасности? — спрашиваю я.

Он колеблется лишь на мгновение.

— Думаю, вполне в безопасности.

— Достаточно безопасно, чтобы…

— Ты хочешь? — его дыхание учащается. Я очень отчетливо это слышу.

Я поднимаю руку к его подбородку, чувствуя ладонью грубую щетину. Это ощущение провоцирует нечто глубинное и первобытное.

— Да. Хочу.

Я думала, может, он будет действовать медленнее, поскольку узнал, что вчера был мой первый раз. Я думала, может, он будет осторожничать.

Это не так.

Он протягивает руки и подхватывает меня, так что мне приходится ухватиться за его шею. Мои ноги обхватывают его талию, пока он несет меня к старой кровати.

Матрас тонкий и не очень хорошо пахнет.

Мне абсолютно наплевать.

Трэвис кладет меня на кровать и стягивает с меня джинсы, одновременно снимая мои трусики и обувь. Я тем временем снимаю майку и бросаю ее на пол.

Он в мгновение ока избавляется от своей одежды, а потом забирается на меня, прокладывая дорожку поцелуев от горла к грудям. Я ерзаю, пока он ласкает то один сосок, то другой, и закидываю ногу на его талию, прижимая пятку к его голой заднице.

Я уже делаюсь горячей, пульсирующей и изнывающей по нему, хотя мы едва начали.

Я не очень хорошо вижу его в пульсирующем свете свечей, но откуда-то знаю, что он испытывает то же самое. Его руки и губы действуют жадно, неуклюже. Его эрекция то и дело прижимается к внутренней стороне моего бедра.

Я царапаю его спину, задницу, бедра. Любую его часть, до которой могу дотянуться.

Трэвис с минуту дразнит мои груди, но теряет терпение. Затем изменяет позу, чтобы ввести в меня два пальца. Я уже влажная, и мои внутренние мышцы нетерпеливо сжимаются от проникновения.

— Ох бл*ть, Лейн, — его голос приглушается моим горлом. Он сосет, оставляя засос на коже. — Ты горячее всех на свете.

Все мое тело пульсирует удовольствием от его комплимента. Я выгибаюсь, мяукаю и пытаюсь насаживаться на его пальцы.

Он начинает двигать ими. Трахает меня рукой. Быстро и грубо. Затем опускает голову и тянет мой сосок зубами.

Я рыдаю от удовольствия и продолжаю рыдать, когда удовольствие не отступает.

Трэвис бурчит ворчливые слова похвалы, пока я переживаю оргазм.

— Вот так. Очень хорошо. Кончи для меня.

Наконец начиная расслабляться, я хватаю воздух ртом. Он убирает пальцы из моего тела, и я хнычу, видя в приглушенном освещении, как он кладет их в рот и облизывает дочиста.

Трэвис видит, как я наблюдаю, и слегка улыбается.

— Тебе было хорошо?

Я хихикаю.

— Уверена, ты и сам все видел.

— Так и думал. Просто проверяю. Не думал, что сумею заставить тебя кончить так сильно.

Моя улыбка слегка меркнет.

— Почему нет? Ты не думал, что я могу быть сексуальной?

— Не в этом дело. Я имел в виду, я не думал, что ты захочешь, чтобы я заставлял тебя так кончать. Просто считал, что ты предпочитаешь других мужчин.

Я не знаю, что на это ответить.

Правда в том, что он абсолютно прав.

Даже в самых диких фантазиях я не представляла, что меня будет привлекать мужчина вроде Трэвиса. И уж тем более, что я позволю ему трогать меня, трахать, заставлять кончать так, как это было только что.

Я вижу, что он ждет ответа, так что отвечаю.

— Ну, я не знаю насчет этого. Я знаю лишь то, что сейчас очень хочу тебя.

— Сгодится, — он встает на колени, и я думаю, что он поднимет мои бедра и трахнет меня, как вчера. Но потом он говорит: — Почему бы тебе не встать на четвереньки? Попробуем кое-что новенькое.

Я дрожу и подчиняюсь, чувствуя себя обнаженной и уязвимой в такой позе. Я оборачиваюсь через плечо. Он пристраивается сзади.

Трэвис видит, что я наблюдаю, и делает паузу.

— Просто скажи мне, если не понравится.

— Я дам тебе знать.

Уголок его губ приподнимается.

— Готов поспорить, тебе понравится.

— Не будь слишком самоуверенным.

Он усмехается. Это не его обычное хрюканье-фырканье, а настоящий смех. И он продолжает улыбаться, пока разводит мои ягодицы и нащупывает вход пальцами.

Затем берет свою эрекцию и приставляет ее к нужному месту.

После он проникает в меня, и это ощущается так же полно, тесно и жестко, как вчера.

Только еще сильнее в такой позе.

Я издаю жалобный скулящий звук и отчаянно вцепляюсь в спальный мешок под нами.

Трэвис пару раз выходит и снова входит, пока не погружается полностью. Мы оба шумно дышим, оставаясь в этой позе.

— Как тебе? — хрипит он наконец.

— Х-хорошо. Очень хорошо. Ты ощущаешься очень…

— Каким?

— Большим.

— Да? — и снова я слышу в его голосе то приятное удивление.

Я фыркаю от сдерживаемого веселья.

— Тебе нравится, когда я так говорю, да?

— Конечно, нравится. И насколько я большой?

— Очень большой, — я виляю попкой, заставляя нас обоих застонать. — Очень, очень большой, — затем добавляю уже другим тоном. — Совсем как твое эго.

Трэвис подавляет резкий взрыв смеха, и это усилие заставляет его бедра качнуться. Он охает, несколько раз ударяясь о мою попку, и я скулю от полученных ощущений.

Кажется, это срывает его контроль. Он начинает двигаться, работая бедрами и шлепая пахом по моей заднице.

Это ощущается так хорошо, по-другому в сравнении с вчерашним… и я не могу контролировать свои реакции. Я издаю всяческие постыдные звуки, пока ощущения нарастают и усиливаются.

Трэвис, похоже, не в силах так сдерживать себя, как вчера. Его ритм уже быстрый и жесткий.

Но мне это нравится.

Очень нравится.

Мои локти подкашиваются, и верхняя часть туловища падает, отчего лицо утыкается в спальник, пока я не поворачиваю голову боком. Трэвис меняет позу, наклоняясь вперед, упирается в кровать одной рукой, а другой держит мои растрепавшиеся косы и трахает меня.

Кровать скрипит и постанывает от наших активных движений. На мгновение я пугаюсь, что мы можем ее сломать.

Мой клитор пульсирует от подступающего оргазма, но в такой позе я никак не могу до него дотянуться.

Удовольствие томительное, почти мучительное. Я вся вспотела. Мои груди раскачиваются и подпрыгивают от толчков Трэвиса.

Я буквально рыдаю в спальник, пока меня наконец не накрывает оргазмом.

Я кончаю сильно и несдержанно, трясусь, кричу и невнятно лепечу, и при обычных обстоятельствах это было бы даже стыдно.

Трэвис задыхается, громко вскрикивая, когда я сжимаю его внутренними мышцами. Он совершает несколько отрывистых толчков, затем выдергивает член со звуком агонии. Он сжимает себя и шлепает эрекцией по моей пояснице, пока не кончает на мою кожу.

Я уже упала на живот, не в силах удерживать себя. Трэвис остается на коленях, пыхтя так же беспомощно, как и я.

Наконец, он со стоном поднимается и берет полотенце, чтобы вытереть сперму с моей спины. Затем падает на кровать рядом.

Долгое время мы оба ничего не говорим.

— То есть, тебе понравилось? — спрашивает он в итоге.

Я хрюкаю.

— Эм, ну да. Можно сказать и так.

— Судя по звукам, очень даже понравилось.

— Эм, ты и сам издавал немало звуков вот только что.

— Знаю, — он слегка улыбается в подрагивающем свете свечей. — Мне тоже очень понравилось.

— Вот и хорошо.

Это хорошо. Мне важно, что Трэвис получает от этого партнерства не меньше, чем я.

Он уже дважды говорил мне, что не протянул бы так долго без меня.

Надеюсь, он говорит серьезно.

Прямо сейчас, в темноте душной хижины, на вонючем матрасе, в окружении его запаха и тепла тела, мне кажется, что я отдаю не меньше, чем получаю.

Он кажется мне насытившимся и удовлетворенным. Будто он вот-вот заснет.

Я хочу этого.

Я хочу дать ему то, что ему нужно.

Не только в сексе, но и в других аспектах.

Даже после конца света важно заботиться о ком-нибудь.

Я почти забыла, что во мне есть такая способность.

Глава 7

Следующим утром я просыпаюсь с неприятными ноющими ощущениями.

На самом деле, я чувствую себя ужасно.

Никогда не думала, что секс может так вымотать человека.

Правда в том, что я не хочу выбираться из постели.

Не то чтобы постель настолько комфортная. Матрас толщиной около пяти сантиметров, а спальный мешок подо мной кажется липким на ощупь. Но на вставание требуется столько усилий, что я продолжаю лежать даже после того, как Трэвис встает и отодвигает сундук от двери.

Он надевает одежду, выходит наружу на несколько минут, затем возвращается, чтобы открыть ставни на окнах и упаковать те вещи, которыми мы пользовались прошлой ночью.

Я все еще лежу под одеялом, свернувшись калачиком на боку.

Он знает, что я проснулась, хотя пока ничего мне не сказал. Он несколько раз косился на меня, пока занимался своими делами. Наконец, он встает рядом с кроватью и протягивает мне руку.

Я со стоном принимаю ее и позволяю ему поднять меня на ноги.

— Ты плохо себя чувствуешь? — спрашивает он, всматриваясь в мое лицо.

— Нормально. Просто устала и… не знаю.

Я спала в футболке и трусиках, и выражение его лица меняется, когда его взгляд скользит ниже по моему телу.

Меняется не в смысле желания. Скорее, окрашивается некой спешкой.

Он опускает руку, чтобы приподнять низ моей футболки, все еще глядя на нижнюю часть моего тела.

— Лейн?

— Что? — я понятия не имею, что его так отвлекло.

Он срывает одеяло с постели и смотрит на помятый спальник, на котором мы спали.

На сей раз я вижу, что заставило его так напрячься.

Кровь.

На спальнике кровь. Я смотрю на себя и вижу, что между моих бедер тоже размазалась кровь.

— У тебя шла кровь! — он хватает меня за плечи. — Прошлой ночью я переборщил? Я тебе навредил?

— Нет! Само собой, ты мне не навредил, — я наконец-то перевариваю то, что вижу. И почему этим утром мне так плохо.

Прошли месяцы.

Многие месяцы.

Я почти забыла.

— Проклятье! — взрываюсь я, закрывая глаза и испытывая раздражение. — У меня начались месячные!

Трэвис ничего не говорит, но я открываю глаза вовремя, чтобы заметить, как его лицо смягчается от облегчения и понимания.

— Проклятье, — повторяю я уже тише.

— Ничего страшного, ведь так? — он выглядит искренне любопытствующим. — Или тебе в это время очень плохо? Шэрил испытывала ужасные боли.

— Обычно мне не бывает плохо. Просто спазмы в первый-второй день. Но все равно. Я столько месяцев жила без них, и теперь они решают вернуться? Пока мы находимся в бесконечной поездке? Нельзя было повременить еще пару недель?

Трэвис бросает на меня странный взгляд, но его тон остается кротким, пока он говорит:

— Ну, хотя бы у тебя есть то, что мы нашли в аптеке.

Я слегка оживляюсь, вспоминая, что в сумке у меня есть упаковка тампонов, и понимая, насколько хуже все могло быть.

— Это верно. И у нас полно ибупрофена, так что это должно помочь со спазмами. Хорошо, что мы подумали заранее. И, видимо, теперь мы знаем, что я не беременна.

Трэвис тихонько фыркает.

Я кошусь на спальный мешок.

— Кошмар. Прости за это. Мне надо было раньше сообразить, что происходит.

— Ты спала, — он стаскивает спальник с матраса. — Отстирается.

***

Мы придерживаемся той же земляной дороги большую часть дня. Она тянется через лес, и горы временами весьма крутые, но это лучше, чем подвергаться опасности на трассе.

Мы говорим еще меньше обычного. Трэвис, похоже, в настроении для размышлений, а я чувствую себя совсем не лучшим образом. Мои спазмы сильнее обычного, может, потому что у меня так давно не было месячных. В обед я не очень голодна, но Трэвис заставляет меня съесть половину протеинового батончика. Вторую половину он съедает сам вместе с вяленым мясом.

После обеда земляная дорога, по которой мы ехали, выходит прямиком к реке.

Это настоящая река. Не родник и не ручей.

— Наверное, река Кентукки, — говорит Трэвис, паркуя джип, и мы оба смотрим на широкий поток текущей воды. — Я идиот. Не знаю, как я не сообразил, что она все равно будет здесь, и придется как-то ее пересекать.

— Я тоже не подумала. Мы смотрели на карту дорог, и потому сосредоточились на дорогах, — я смотрю на реку в обе стороны. — Мы никак не сумеем пересечь ее здесь.

— Да. Надо найти мост.

— А мост означает дорогу.

— Знаю, — он выглядит мрачным, и я испытываю то же самое.

Я не тешу иллюзий, будто мы волшебным образом найдем местечко, чтобы пересечь реку. Может, и есть места, пригодные для переправы, но нет никаких гарантий, чтобы они где-то поблизости.

Мы с Трэвисом родом из гор, весьма похожих на эти. Мы знаем, что требуется реке, чтобы за миллионы лет проложить себе русло среди скал. У этой реки нет деликатных берегов. Она с обеих сторон окружена почти отвесными утесами. Даже если мы сумеем перейти воду вброд, наша машина никак не одолеет эти склоны.

— Направо или налево? — спрашивает Трэвис, глянув на меня.

Я пожимаю плечами.

— Направо? Кажется, тропа направляется туда. Но мне-то откуда знать, черт возьми?

— Я знаю не больше, чем ты, — он сворачивает направо и едет параллельно реке. Тут и тропы толком нет. Просто утрамбованная земля и кое-какая свобода от нависающих полумертвых деревьев.

Мы едем примерно минут тридцать, и я начинаю отчаиваться — вдруг мы не увидим ничего, кроме деревьев неба и мутной воды реки.

Затем я замечаю вдалеке какие-то очертания.

— Смотри! — я показываю. — Это старый мост?

— Не знаю. Но что-то там есть.

Трэвис прибавляет скорости, пока мы не различаем, что это действительно старый мост.

Мы также видим, что сейчас он вообще не пригоден для переправы.

— Этой штуке лет сто, — бормочет Трэвис, и его лицо отражает мое разочарование. — Должно быть, тут в какой-то момент пролегала дорога, но теперь все заросло.

Он показывает назад, и я вижу землю и гравий, о которых он говорит. Тут была дорога.

Давно. Слишком давно, чтобы принести нам пользу.

Пока я смотрю на старую дорогу, Трэвис изучает мост и реку.

— Хорошее место для моста выбрали.

Я вижу, что он имеет в виду. Берега реки по обе стороны далеко не такие отвесные. И они также состоят не из голых скал — смесь гравия, почвы и сорняков.

— Как думаешь, мы сумеем переправиться здесь? — спрашиваю я, оживившись впервые за день.

— Не знаю. Будет непросто. Река здесь выглядит не слишком глубокой. И думаю, эта старушка справится с данными берегами. Но…

Я жду, когда он договорит, но он молчит.

— Если ты не уверен, мы можем ехать дальше, пока не найдем настоящий мост. На дороге.

— Даааа.

— Тебе не нравится эта идея?

— Не особенно. Мария сказала сторониться дорог. Я ей верю. И на мостах будет опасно. Нечистые на руку типы используют их как стратегические пункты для перехвата.

Я о таком даже не думала, и эта мысль вызывает у меня дрожь.

— Так что, по твоему мнению, будет менее опасным? Переправиться здесь или попытать удачи на мосту?

Трэвис впервые смотрит на меня с тех пор, как мы остановились.

— Не знаю, Лейн. Правда не знаю. Везде есть свои риски. Что предпочитаешь ты?

— Если честно, я бы попыталась переправиться здесь. Но ты более опытен в туризме и выживании, чем я, так что ты знаешь лучше. Если ты правда думаешь, что это слишком опасно, то я тебе доверяю.

На его лице что-то промелькивает.

— Да?

— Конечно, — я хмуро смотрю на него. — Конечно, я тебе доверяю. Так что нам стоит сделать, по-твоему?

Он долго сидит, и я вижу, что он думает, пытаясь принять решение. Кажется, будто он разрывается на части. Наконец, он бормочет:

— Я просто хочу защитить тебя.

Я нежно дотрагиваюсь до его руки.

— Ты и защищал меня, Трэвис. Ты защищаешь меня сейчас. Нигде нет гарантий. Выбирай лучшее из возможного.

— У тебя хорошие инстинкты, и ты хочешь переправиться здесь. Я вроде как тоже хочу переправиться здесь, — он кивает, и его лицо проясняется от принятого решения. — Так что давай попробуем.

— Ладно. Тогда давай. Я готова.

***

Я не готова.

Я никогда не буду готова.

Я больше никогда в жизни хочу иметь дело с подобными переправами.

Даже спуск в воду оказывается сложным. Склон не такой уж крутой, но камни свободно рассыпаются, поэтому колеса несколько раз утрачивают сцепление и соскальзывают. Я цепляюсь за поручень в джипе и кусаю губу, чтобы не издать ни звука.

Трэвис сжимает руль до побеления костяшек и стискивает зубы так крепко, что я почти слышу их скрежет.

В итоге нам удается спуститься, но потом надо въезжать в воду.

В последний год было мало дождей, так что уровень воды в реке очень низкий. Это единственный плюс. Несмотря на мутность воды, я мельком вижу дно.

Похоже, переехать вброд будет не так сложно.

Но все оказывается вовсе не так.

Вода поднимается до более высокого уровня относительно машины, чем я ожидала, и сильно напирает на нас. В некоторые моменты я пугаюсь, что нас смоет. И на дне реки лежат камни. Несколько раз мы застреваем, и Трэвису приходится несколько раз сдавать назад и снова вперед, чтобы сдвинуться с мертвой точки.

Мы оба насквозь промокли от брызг воды и пота к тому моменту, когда добираемся до дальнего берега.

Я испытываю облегчение.

Я думаю, что худшее позади.

Я ничего не знаю.

Но Трэвис знает. Он не расслаблен. Более того, его тело напряглось еще сильнее, пока он пытается вывести джип на противоположный берег.

Мы выбираемся на сухую землю, но потом берег становится намного круче. При первой попытке колеса беспомощно елозят по рыхлой почве и гравию, так что Трэвис сдает назад и снова газует для повторного заезда.

Камни летят во все стороны с болезненным скрежещущим звукам. Машине просто не хватает сцепления с дорогой.

— Черт возьми! — голос Трэвиса эхом отдается от каменистых склонов.

Я ничего не говорю. Я сижу абсолютно неподвижно и цепляюсь за поручень.

Он пробует в третий раз и снова терпит неудачу. Затем ставит джип на парковочный тормоз.

— Перебирайся сюда, Лейн. Я пойду толкать.

— Что? Ты будешь толкать?

— Ага. Иначе мы эту штуку не вытащим наверх. И я правда не хочу бросать машину без крайней необходимости.

Я с трудом сглатываю и подчиняюсь, когда Трэвис выходит на мокрую землю. Но я уже ненавижу эту идею. Само собой, для Трэвиса небезопасно стоять позади машины, пока она пытается заехать вверх на берег. Он поранится из-за разлетающихся камней. И я совсем не уверена, что джип не покатится назад — прямо на него — когда мы начнем заезжать на самую крутую часть склона.

Я не спорю. Просто занимаю свое место и жду.

— Ладно, — говорит Трэвис, встав сзади и широко расставив руки на кузове. — Медленно трогай вперед и прибавь газу, когда я тебе скажу.

— Ладно.

Я опускаю ногу на педаль газа. Беспомощно дрожу, когда машина подается вперед.

Трэвис двигается вместе со мной. Как раз когда мы добираемся до крутой части, он орет:

— Сейчас!

Я давлю ногой, и джип рывком устремляется вперед. Я чувствую, как колеса начинают вращаться, но Трэвис позади, толкает и кряхтит как животное. Грязь и камни летят во все стороны, и я ужасно боюсь за него. Но я чувствую, как мы рывком преодолеваем этот склон, а потом шины джипа снова находят сцепление.

Машина едет нормально.

Я громко ликую, и Трэвис тоже победоносно кричит позади меня. Я не настолько глупа и не останавливаюсь, пока не доезжаю до более-менее ровной земли. Затем паркуюсь и выпрыгиваю, чтобы побежать назад и найти Трэвиса.

Он все еще стоит на прежнем месте, согнувшись.

— О Господи, Трэвис, ты в порядке? — мой экстаз сменяется страхом.

— Нормально, — он морщится и выпрямляется. — Потянул пару мышц.

— У тебя кровь идет!

Он дотрагивается до лба, с которого капает кровь.

— О. Это ерунда. Наверное, осколком камня зацепило.

— Ну, поднимайся сюда, чтобы я тебя подлечила.

Он криво улыбается, начиная карабкаться по берегу в мою сторону.

— Меня не нужно подлечивать от… — его дразнящий тон обрывается громким вскриком, и он падает на участке рассыпающихся камней.

— Трэвис!

— Не смей спускаться сюда за мной, — он уже поднимается рывком. Хмурится так, как я не замечала за ним прежде. — Не хватало еще, чтобы ты тоже растянула лодыжку.

— Тоже? — я тревожно обнимаю себя руками, наблюдая, как он продолжает двигаться в мою сторону. Теперь уже прихрамывая. — Ты растянул лодыжку?

— Подвернул.

Его лицо бледное, он весь мокрый от пота. Он передвигается не лучшим образом.

Я подавляю рвущиеся из меня лихорадочные восклицания, потому что знаю — это расстроит его еще сильнее. Мне удается подождать, пока он доберется до меня.

— Давай, — я обнимаю его рукой за талию. — Обопрись на меня.

— Мне не надо на тебя опираться. Я же сказал, что в порядке.

Он не в порядке, и мы оба это знаем. Должно быть, его лодыжка ужасно болит, если судить по бледноте коже и искаженной гримасе на лице. И он действительно переносит на меня часть веса, пока мы ковыляем к джипу.

Он поворачивает к водительской стороне, но я направляю его в другую сторону.

— Я сама. Ты повредил правую ногу, так как ты будешь вести машину?

Он не отвечает. Ему и не нужно отвечать.

Он садится, хрипло дыша и вытирая лицо футболкой.

Затем ударяет обеими руками по поверхности автомобиля перед ним.

— Бл*ть!

Я не виню его за эту вспышку. Ему наверняка больно, и он ненавидит чувствовать себя беспомощным.

Трэвис с растянутой лодыжкой — это последнее, что нам нужно.

Я иду к кузову, чтобы достать нашу аптечку, нахожу там бинты и антисептическую мазь для его пореза, а также компрессионную повязку, которую мы взяли из аптеки.

— Давай, — я приседаю на корточки у пассажирского сиденья, чтобы иметь доступ к его лодыжке. — Дай мне хотя бы перевязать. Это поможет немного уменьшить опухоль.

Он ворчит, но позволяет мне снять его ботинок и носок, а затем перевязать лодыжку.

Это уже выглядит ужасно. Его нога ужасно опухнет.

— Жаль, у нас нет льда, — говорю я. Один из тех дурацких, тщетных комментариев, которые все отпускают время от времени.

Вспоминая времена, когда все было лучше. Легче.

— Все будет хорошо, — теперь Трэвис уже не злится. Но он безвольно обмяк, и от этого мне становится еще хуже.

Я стираю кровь с его лба и приклеиваю пластырь на ранку. Порез не слишком глубокий. Просто сильно кровоточит.

— Давай я дам тебе ибупрофен. Хотя бы поможет от боли.

Я беру один из наших пузырьков и достаю несколько таблеток. Я передаю их Трэвису с бутылкой воды. Затем достаю пару таблеток для себя и беру у него воду, чтобы запить.

— Все еще спазмы? — спрашивает он, не сводя глаз с моего лица.

— Да. Но не такие сильные. Вся эта драма отвлекла меня.

Он тихонько фыркает, так что я чувствую себя получше.

— Уже поздно, — говорит Трэвис, когда я закрываю кузов и подхожу к водительскому сиденью. — Нам надо поискать место, чтобы разбить лагерь на ночь.

— Наверное, нам не повезет настолько, чтобы снова найти хижину для ночлега.

— Сомневаюсь. Мы тут в глуши. Но так даже лучше. В глуши хоть безопаснее.

— Знаю.

Я молюсь, трогаясь в путь.

Я не молилась уже давно. Годами. Но по какой-то причине молюсь теперь.