Последний министр - 4

Глава 10

«Мы обязаны сделать это тяжелое дело… Вернее, легкое дело. Вернее, среднее, вернее, средне тяжелое с примесью трудных моментов легкого дела…», Губка Боб квадратные штаны.

Год 1917, январь 22, на железнодорожной станции Брест-Литовска.

Что ответили немцы? Давайте разбираться по порядку. Вернёмся сначала к Александру Дмитриевичу Протопопову с его текущими делами.

Итак.

Недолго припомнить, что масштабное весеннее наступление, на которое возлагала большие надежды Антанта и которого так страшилась Германия и Ко, намечалось между 1 апреля и 1 мая 1917 года.

Времени до сего действа оставалось почти полных два месяца. С одной стороны — времени много, а с другой — как посмотреть. Может так оказаться, что время это уже упущено окончательно и бесповоротно.

Однако не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять — для России это наступление, и даже подготовка к нему, были палкой о двух концах. Опять таки, дабы определиться с концами, надо решить как относится к предстоящим событиям и как себя внутри них позиционировать.

Так, участие Российской Империи в подготовительных манипуляциях Антанты (причём отнюдь не на последних ролях, а в качестве убойной прорывной силы) напрочь перечеркивало все еще робкие попытки замириться с врагом через сепаратный мир. При этом одновременно, весеннее наступление Антанты позволяло держать врага за яйца, крепко так держать, основательно. И в принципе склоняло оппонентов из вражеских держав к немедленным переговорам и к скорому поиску реальных решений завершения многолетнего конфликта.

Но как уже говорились чуть раньше, до настоящего мира, и даже до вразумительных переговоров с участием высокопоставленных лиц, было как до Америки на вёсельной лодке через мировой океан.

Поэтому, когда непродолжительный разговор с немецкой делегацией подошёл к исчерпывающему концу, а русские делегаты удалились обратно в свой поезд, настроения среди них царили самые разные. У некоторых ощущалось некоторое смущение, другие же имели приподнятый дух.

— Ой-ой-ой, — тяжело качал головой министр иностранных дел Покровский, бледный как полотно. — Ну и шороха вы навели, милостивый государь! Даже не берусь ручаться, как все теперь для нас обернётся. Если смотреть с точки зрения дипломатии — это полный провал!

Обращался он, понятное дело, к Протопопову.

— Нормально шороху навели, Николай Николаевич, будет вам, — отвечал ему Римский-Корсаков, покручивая свои пышные усы. — Никакой это не провал.

— Что ж нормального то? Мы по сути не оставили врагу никакого внятного выбора. Какая это такая дипломатия? — искренне возмутился министр иностранных дел.

— Вот именно, это не дипломатия, а самый настоящий ультиматум, — живо согласился премьер Голицын, не то чтобы особо возмущаясь, но называя вещи своими именами. — Тут либо да, либо нет. Позиция у нас такая.

— А вот мне больше понравилось, как Александр Дмитриевич с ними по ихнему шпрехал без переводчика, — сказал военный министр Беляев, хихикая. — Они обалдеди аж от такой наглости, что им условия по немецки называют. Глазища как вытаращили!

Протопопов улыбался.

— А разве по другому можно с ними? Или есть какие иные варианты мне неизвестные, которые бы нас с вами устраивали, кроме уже мной озвученных? — сухо спросил министр внутренних дел, пожимая плечами.

— Вы лучше вот что скажите, милостивый государь, — вопрошал Покровский, не желая успокаиваться и принимать позицию Протопопова. — Если немцы не успеют дать нам конкретный ответ до вечера сегодняшнего дня, мы тогда и вправду развернёмся и уедем? И пропадом все пропади, трава не расти? Как вы это себе видите?

— Уедем, не вижу иных возможностей, — ничуть не колеблясь, подтвердил Протопопов. — Ждать мы точно никого не станем. У них в наличии вагон времени для принятия решения. Пусть жопами своими пошевелят, глядишь успеют.

Надо отметить, что инициатива сократить срок ожидания до нескольких часов, была личной инициативой Александра Дмитриевича, никак доселе не согласованной с царём, как и с делегатами. Государь Николай вовсе полагал, что делегация озвучит предложение немцу и незамедлительно отбудет обратно в Петроград. Ну а там, некоторое время спустя, в ответ получит специальную телеграмму. Так положено по дипломатической практике, Покровский же не просто так возмущается. Вот только поблажек Александр Дмитриевич никому давать не собирался и идти на поводу каких бы тотем было практик — тоже. И не всегда на то требовалось высочайшее повеление. Иногда нужно другое — ориентироваться в ситуации в моменте и не бояться принимать ответственное решение. А Александр Дмитриевич решений не боялся, как и ответственность за них брать.

— Хочу вас в таком случае сразу предупредить, что так в дипломатической практике не заведено. Любые мало мальски серьёзные решения на высшем уровне требуют тщательной проработки и детальней скрупулёзной подготовки, — пояснил свою позицию Покровский, как дипломат. — Задача любой делегации — осуществить зондирование почвы, выявить ключевые запросы противоположной стороны и уже после искать компромиссы между сторонами, и то после целого ряда согласований...

— Да пусть они этот свой зонд в жопу себе же и засунут, зондировщики, — звонко расхохотался Римский-Корсаков. — Я нашего министра внутренних дел полностью поддерживаю, и окажись на его месте поступил бы точно также. Нечего с ними сюскаться. За жабры надо таких падлюк хватать!

Сан Саныч артистично изобразил хватание за жабры невидимого врага. Оскалился хищно. Ну радовало старика происходящее, что Россия в кой то веки Европе зубы решила показать.

— Не смогут ответ дать или не успеют, значит больно им эти переговоры нужны были. Кто ж шлёт не уполномоченных делегатов на встречу? — заметил военный министр Беляев, поддерживая Протопопова.

— Ну я же вам вот только что объяснил, как по дипломатической практике происходит! — возмутился Покровский. — Все не так, как вы, господа, представляете. Куда сложнее!

— Не так, и ладно, а кто сказал, что...

Спор снова продолжился и ещё некоторое время не утихал.

Александр Дмитриевич на пустой трёп делегатов если и отвлекался, то постольку поскольку. Слушал в пол уха и мельком. А зачем? Собственно, все итак понимали зачем едут в Брест-Литовск и что будут там оппонентам говорить. Изначально. Да, Протопопов, конечно, чутка импровизации добавил, но это и хорошо. Немца из зоны комфорта действенно выбило.

В остальном — все эти нынешние разговоры были по большей части для того, чтобы скрасить время в ожидании ответа противника на выдвинутый ультиматум.

Однако Покровскому он все же решил кое-чего отдельно объяснить.

— Вы, Николай Николаевич выдыхайте, немцев наше требование выбило из седла, — терпеливо начал он. — Мне вам надо напоминать, что в Германии всерьёз считают, что наш Государь Николай примет любые условия?

— Ну, тут уж, извольте, — развёл руками Протопопов. — Именно к этому царь вёл последние месяцы.

— И полагаю, что вы догадываетесь, что от русской делегации ожидали, что она едет за тем, чтобы подписать мир на условиях Германии?

— Догадываюсь, милостивый государь. И тут опа, и выяснилось, что не тут то было. Ультиматум, — скормил рожу Покровский.

— А раз догадываетесь, то вспомните и о наличии глубинных противоречий по вопросу возможного мира с Российской Империей?

— Вспомню.

— И о том, что высшие круги Германии и Австро-Венгрии испытывают острую личную ненависть к русскому Государю, стало быть поманите тоже?

Протопопов прекрасно знал, что это было одним из неофициальных пунктиков, который сводил возможность адекватного мирного исхода на нет — личностный фактор.

— От того, тем более забавно представить, что русский царь поставил немцев в положение, когда любый их шаг пойдёт на пользу русскому самодержцу?

— Как? — удивился Покровский.

Ну Александр Дмитриевич и рассказал своё виденье. Начнут немцы идти вслед за русскими, бросившими фронт — так растянут уже собственные войска на неприличные расстояния. Решат таки остаться на прежних занятых позициях — так будет провисать немалая армия без дела, что непозволительно ввиду имеющихся угроз. Выдвинутся на западный фронт, так это будет значить, что Российская Империя руками своего одного врага расправится со своим другим давним супостатом... ну или измотает его. А что если в Петрограде блефуют и ударят в спишу отходящим немецким частям и никто не собирается отказываться от первоначально озвученных намерений?

Кто же его на самом деле знает?

Поэтому, с какой стороны не заходи и не анализируй, немцы не имели более возможности тянуть с принятием решения. И ультиматум Протопопова был направлен именно на это, а заодно оказался крайне своевременно поставлен. Германию загнала в тупик новая позиция Государя Николая.

— Вы правда послали телеграммы в Рим и Софию? — восхищенно спросил русский министр иностранных дел.

Александр Дмитриевич снова улыбнулся на вопрос Покровского.

Правда.

Послал.

Италия имела готовность к сепаратному миру. Болгария тоже. Каждый на своих условиях разумеется.

— Так что пусть Германия опасается и берет во внимание, что в их спину может быть воткнут нож на фоне их попыток действовать на опережение, до вступления в войну США, — резюмировал Протопопов.

— М-да, что-то в этом определённо есть. Неудачное окончание войны грозит правящим домам центральных держав куда худшими последствиями, чем нашему царю, — задумчиво протянул Николай Николаевич, попивая свой остывший чай. — Я сразу не понял глубины вашего замысла, Александр Дмитриевич, а теперь вот понятно все сразу стало — вы нивелировали неприятие Германией нашего режима, дав немцам шанс самим спасти себя, как барон Мюнхгаузен, за волосы... ловко!

Покровский хмыкнул.

— Забираю свои слова обратно, — тотчас добавил он.

По итогу всего через пару часов немцы ответили.

Явились не запылись, что называется. Снова прибыла целая делегация. Уже в другом составе правда. У всех хмурые рожи, перекошенные, как из-под кирпича. Как будто их к русскому поезду под дулом автомата привели.

Кривятся, в глаза никто толком не смотрит, а смотрят по большей части в пол, носами как кокаиновые наркоманы шмыгают. А если случайно взгляды пересекутся — глаза сразу отводят. Как бы то ни было, бумажку эти скромняги принесли и вручили министру иностранных дел Покровскому, как формальному главе делегации от Российской империи.

Молча.

Следом, не дожидаясь, когда русские с содержанием бумажки ознакомятся — свинтили. И не понадобилось никаких долгих согласований, зондирований и прочей белиберды.

— Ну вот, а вы переживали, Николай Николаевич, что не ответят, что не успеют, — подмигнул Римский-Корсаков. — Ответили же!

— Ответили, то ответили, вот только что конкретно? — пробурчал в ответ министр иностранных дел, более смиренно, чем прежде, это после доводов министра внутренних дел. — Вы кашу, Александр Дмитриевич, заварили, вам и пробу с неё снимать. Будьте так добры.

Покровский вручил послание от немцев в руки Протопопову.

Министр внутренних дел взял документ охотно. И с предвкушением открыл, заскользив глазами по строкам.

Сначала прочитав немецкий ответ про себя, ну а затем вслух, когда остальные делегаты стали изнывать от любопытства.

— Ну что братцы, поздравляю!

Поднялись улюлюканье и шум.

Как несложно догадаться, немцы приняли предложение. И обратно русская делегация могла ехать со спокойной душей. Расчёт Александра Дмитриевича сработал на все сто...

Понятно, что в Германии все тысячу и один раз могли переиграть, изменить, но сейчас подобные условия, какие бы неприятные они не были для самих немцев, их более чем устраивали.

И это значило, что немец смирился и по сути расписывался под тем, что проливы перейдут Российской Империи. Под тем, что Германия отказывается от реализации задумки превратить Польшу в вассала Германии и Австро-Венгрии.

По крайней мере здесь и сейчас.

А нет ничего более постоянного, чем временное. Об этом Александр Дмитриевич помнил очень хорошо.