Последний лемур

Они медленно погружались все глубже и глубже. Зеленоватый свет поверхностных вод сменился густыми сумерками. Отмечая свой путь вспышками холодного света, мимо проносились глубоководные рыбы. Николай Бетехтин взглянул на шкалу радиолота. Шестьсот метров… Он включил нашлемный прожектор и перевел гидрореактивный ранец на горизонтальный «полет». Сергей Трускотт, плывший в десяти метрах позади, проделал то же самое. Исследователи быстро помчались на юго-восток, к подножию материкового склона. Одетые в легкие скафандры, в шлемах, украшенных отростками антенн, они сами были похожи на диковинных морских животных. Третий, смуглый гибкий юноша, которого товарищи звали Володей, не имел скафандра. На его лице была лишь прозрачная полумаска, от нее тянулся гибкий шланг к заплечному баллону. Обнаженное мускулистое тело юноши казалось здесь, на огромной глубине, чем-то противоестественным. Но в этом не было никакого чуда: юноша был одним из тех первых людей, кто сменил воздушную стихию на прохладный сумрак океана. Несколько лет назад, завершив биологическое образование, Володя подвергся сложной операции, сообщившей его организму замечательные свойства. Без вреда для здоровья он мог нырять на глубину до двух километров. Сразу же после этого у него, как и у китов, сердцебиение становилось гораздо реже. Кровь начинала снабжать кислородом только мозг и органы чувств. Дыхательный центр резко снижал свою чувствительность к углекислоте. Главное же, что позволило человеку проникнуть в глубины океана, — это подобранный с необычайной точностью состав глубоководной газовой смеси для дыхания. Но зато Володя лишился возможности подолгу бывать на суше. Впрочем, ученые обещали «усовершенствовать» его организм. Перед Володей открылся совершенно новый мир с его богатейшей жизнью и причудливыми обитателями, так не похожими на сухопутных. Он постигал природу океанских животных и рыб, слушал их голоса, и постепенно в его сознании складывался величественный образ Мирового океана, почти недоступный восприятию земных исследователей. И теперь Володя ввел в этот мир Николая и Сергея, с которыми учился когда-то в Палеоинституте. Вскоре они достигли подножия Мадагаскара. Из черно-зеленой тьмы выступил материковый склон, усеянный актиниями, вокруг них роились стайки крохотных рифовых рыбок, отливавших всеми цветами радуги. Бетехтин и Трускотт выключили двигатели и плавно опустились на дно. Володя стремительно скользнул вдоль склона к самому краю материковой отмели, туда, где она круто обрывалась в бездонные глубины океана.

— Приступили? — коротко спросил Николай. Его голос, преобразованный ультразвуковыми приемниками, прозвучал тихо и невнятно.

— Давай! — крикнул Трускотт и потянулся к съемочному аппарату, висевшему на боку. Николай поглядел в сторону Володи, силуэт которого неясно маячил вдали.

— А ты готов? — сказал Бетехтин в гидрофон.

— Бесполезное занятие, — отозвался Володя. Он имел в виду кропотливые подводные съемки, продолжавшиеся вот уже третий месяц.

— Жители океана рассказали бы вам о Лемурии в тысячу раз больше. Володя, как всегда, гнул свою линию. Его интересовал только океан. И его жители. А самой важной научной проблемой он считал общение людей с приматами моря. На глубоководных базах, где жили и работали исследователи Мирового океана, эта тема была неисчерпаемой и служила предметом ожесточенных споров и дискуссий.

— Пока вы тут теряете время, — продолжал Володя, — я, пожалуй, сплаваю в устье реки, где строят мост. Ребята из Транспроекта просили меня осмотреть дно в районе будущих опор.

— Как хочешь, — сухо сказал Николай. Он был озадачен странным поведением Володи. Володя махнул друзьям рукой и через мгновение растворился в черно-зеленой тьме.

Прошло несколько часов. Они уже заканчивали съемку намеченного участка дна, как вдруг на фоне актиний снова появился силуэт человека. Это был Володя. Еще не доплыв до Бетехтина, он принялся отчаянно жестикулировать. Подобное поведение было так несвойственно уравновешенному, даже слишком хладнокровному Володе. Оба поспешили на зов. Только исключительные обстоятельства могли взволновать человека-рыбу. Но когда Николай и Трускотт достигли актиний, Володя как ни в чем не бывало кивнул им головой и спокойно проговорил:

— Нашел вот эту штуку. На дне реки у опор. В донных отложениях. Но как она могла оказаться там? — На ладони Володи лежал какой-то увесистый темно-желтый, покрытый сетью трещин предмет. Едва взглянув на него, Николай с легкой досадой сказал:

— И чего ты так взволновался? Обыкновенный череп лемура-мегаладаписа. Правда, не мадагаскарского, а раннетретичного.

— Совершенно верно, — подтвердил Володя. В его странных выпуклых глазах промелькнула ироническая усмешка, хотя крупное, резко очерченное лицо оставалось совершенно спокойным. — Я нередко находил плейстоценовых лемуров.

— Тогда чем же привлек тебя этот? — спросил Николай. Володя, загадочно улыбаясь одними глазами, поднес череп к глазам Николая. Тот почти машинально взял его.

— Взгляни-ка повнимательнее, — предложил Володя. — Особенно на это. Тоже из раннетретичных времен?

Николай и Сергей едва не стукнулись шлемами, стремясь разглядеть то, на что указывал Володя. Теперь они увидели, что этот череп сильно отличается от всех найденных прежде. Лобная стенка круто поднималась вверх, почти как у Homo sapiens'a. Четко обозначались лобные бугры, да и лицевые кости мало выдавались вперед. Вероятно, череп принадлежал разумному существу!

— Ребята… — каким-то не своим голосом начал Бетехтин и вдруг неожиданно закричал: — Ведь это очень важная находка! Словно не веря своим глазам, он снова и снова рассматривал череп. Каким образом череп лемура, жившего в плейстоценовое время, мог попасть в эти речные отложения? Ведь в ту эпоху не то что реки — самого Мадагаскара не было! Тогда еще существовал великий южный материк Лемурия.

— Ты понимаешь что-нибудь? — спросил он Володю. Но тот промолчал, казалось, он поглощен тем, как роятся рифовые рыбки. «Неужели он уже потерял интерес к своей находке?» — удивленно подумал Николай. И вопросительно поглядел на Сергея: — А ты что думаешь об этом?

Вместо ответа Сергей взял у него из рук череп и бережно уложил в резиновый мешок, висевший на поясе. Затем включил двигатель. — В Тананариве! — крикнул он на ходу. — В Палеоинститут!

Они быстро поднимались к поверхности океана, следуя рельефу материкового склона, и думали о неожиданной находке.

— Так ты говоришь, череп принадлежал мегаладапису?

— Безусловно, — сказал Бетехтин тоном, не допускающим возражений. Настоящий, неподдельный лемур из плейстоцена.

— Но человекоподобный лоб, лицевые кости? Разве это свойственно лемурам?

— Этого я не могу объяснить. По крайней мере сейчас.

— А вот мне давно ясно, что лемуры — это троюродные братья человека. Хоть ты и закоренелый скептик, но должен согласиться с этим. Раскопки на затонувшей Лемурии подтвердят мою гипотезу.

— Ты уверен?

— Уверен, — задумчиво сказал Сергей, следя за дельфином, вынырнувшим из зеленой тьмы. — Но что мы, в сущности, знаем о мегаладаписах? Ни-че-го!.. Верно, малыш? — И легонько щелкнул по носу любопытного дельфина, просунувшего голову между их телами. Дельфин обиженно отпрянул назад, медленно развернулся и поплыл к Володе, который уже звал его, издавая резкие щелкающие звуки.

Николай пробормотал что-то насчет скудности сведений об эволюции мегаладаписов. Он долго ломал голову над нерешенной палеозоологической проблемой… В 1894 году ученый мир был потрясен находкой на Мадагаскаре скелета гигантского лемура — мегаладаписа. По Вильгельму Бельше, мегаладапис был ростом с человека, вероятно, ходил по земле, подобно человеку, на двух задних конечностях и был, несомненно, одним из самых необычных животных, которые когда-либо существовали. «Одним из самых необычных», — мысленно повторил Николай. Но что это может означать? Значит ли это, что он мог стать когда-нибудь разумным существом? И Николай подумал: «Не случись в эпоху великого климатического перелома катастрофы, в результате которой затонула Лемурия-Рута вместе с населявшими ее лемурами, естественная история имела бы, возможно, совсем другой вид. Что-то помешало нашим троюродным братьям встать вровень с человеком. Но что?.. Геологический катаклизм или что-то другое? Кто ответит на этот вопрос? Плейстоценовые лемуры давным-давно спят вечным сном и ничего не могут поведать о себе. А мегаладаписы? Они, как и гигантские птицы эпиорнисы, обитали на Мадагаскаре еще в историческое время. Крупные высокоразвитые приматы, они, безусловно, были там до появления человека наиболее разумными существами. Почему они вымерли — все до одного?» Погрузившись в размышления, Николай и не заметил, как они поднялись почти до поверхности океана. И тут в шлемофоны ворвался шквал странных звуков: нежное повизгивание, бормотание, протяжные щелчки. Это Володя, плывший все время в стороне, беседовал с дельфином. «Счастливый человек, — с завистью подумал Трускотт. — Он приобщился к великой стихии и ее тайнам. Скоро он окажется в той самой Лемурии, которая преподнесла человеку столько загадок». Володя ласково шлепнул дельфина по спине и, ухватившись рукой за плавник, издал характерный звук. Дельфин, слабо хрюкнув, быстро помчался к Трускотту и Бетехтину.

— Все думаете о черепе? — спросил Володя, оказавшись поблизости от друзей. — Вот кто знает все и о Лемурии, и о мегаладаписах, — он кивнул на дельфина. — А еще больше знают кальмары, осьминоги, спруты, вернее, не они сами, а их родовая память.

Вскоре они всплыли на поверхность. Индийский океан был тих и спокоен, его зеркало отливало пурпуром. Володя играл с дельфином, то и дело скрываясь в фонтанах брызг. Трускотт и Бетехтин откинули шлемы и сразу почувствовали нестерпимый зной, льющийся с полуденного неба.

— Володя, как всегда, говорит дело, — медленно произнес Трускотт. — Я слышал, над проблемой родовой памяти работает целая группа во главе с Раяоной.

— Раяона? Это, кажется, шеф Володи?

— Да, это мой учитель, — послышался в шлемофонах ровный голос человека-рыбы. — Мы работаем над родовой памятью животных. Чувствовалось, что Володя оживился. — Великая вещь! Услышать голоса далеких предков! Ведь в каждой клетке нашего организма, в каждой молекуле спит память о тех временах, когда мы были растениями и животными. Наши клетки хранят гигантский объем информации о прошлом Земли, о ступенях, по которым природа поднималась к высшему своему творению — человеку… И эту информацию можно извлечь!

— Ну, а как скоро Раяона добьется чего-нибудь существенного?

— Скорее, чем ты думаешь! — холодно сказал Володя, заподозрив насмешку. Раяона заставит говорить даже этот череп!

Николай внимательно поглядел на Володю: — Сомневаюсь… Самое надежное — классические методы палеоантропологии. Сергей согласно кивнул головой. Они подплыли к берегу. Здесь, в глубине бухты Антонжиль, находилась местная океанологическая станция.

Володя стал прощаться с друзьями: ему было пора на борт «Енисея», где он работал в составе экспедиции Палеоинститута. Вот уже третий год «Енисей» дрейфовал в южной части Индийского океана. Вместе с коллегами-«рыбами» Володя помогал ученым уточнять размеры и конфигурацию затонувшего континента Лемурии. Условились, что после встречи с Раяоной, который находился сейчас в Тананариве, Николай и Трускотт вместе с ним вернутся на Юго-восточную глубоководную базу, где был смонтирован генератор родовой памяти. Володя долго следил, как его друзья, сбросив скафандры, быстро поднимаются по лестнице к автостраде Антонжиль — Тананариве, и, включив радиопередатчик, крикнул им вслед: — Желаю успеха!.. Он очень жалел сейчас о том, что не мог сам принять участия в решении загадки плейстоценового лемура.

Прошло не менее полугода, прежде чем генератор родовой памяти был наконец отлажен и настроен.

— Готово! — устало сообщил им однажды Раяона, коренастый, чрезвычайно подвижный человечек с длинным лицом, украшенным большими очками в роговой оправе. — Сегодня мы испытывали ваш череп в электронно-логическом преобразователе. Необыкновенно интересная информация. Письмена третичной эпохи. Да вот, сами увидите!.. — Раяона поправил очки, чудом державшиеся на кончике носа. Он помолчал и добавил: — Я уже вызвал с «Енисея» Володю. Для таких экспериментов он, пожалуй, самый подходящий кандидат. Поразительная восприимчивость к модулированным биоколебаниям генератора. А кроме того, — Раяона подмигнул Трускотту, — Володя сам просил меня об этом. Нам нужно подготовить для него глубоководный кессон.

Володя не заставил долго ждать себя. Через несколько дней он уже был на Мадагаскаре. Еще сутки Раяона готовил его к эксперименту.

И вот глухо чмокнул аппарат кондиционирования. Володя проник в кессон, неуклюже повернулся и сел в причудливой нише, напоминающей морскую раковину. Увидев за прозрачной перегородкой Николая, Раяону и Трускотта, заканчивавших все приготовления, он улыбнулся и помахал им рукой.

С торжественным выражением лица Раяона повернул диск включения генератора. На нишу, где сидел Володя, бесшумно надвинулась куполообразная сеть из каких-то гибких конструкций, биоэлектрических датчиков, миниатюрных кибернетических аппаратов. В центре купола, между генерирующими плоскостями, был укреплен найденный Володей череп мегаладаписа. Информация, сохранившаяся в его мертвых клетках, возбужденных биоколебаниями генератора, должна была поступить на электронно-логический преобразователь, затем «профильтроваться» сознанием Володи и развернуться на экране проектора в живые картины того, что пережили общие предки человека и лемура в давно прошедшие эпохи истории Земли. Ожил, замерцал зеленоватым светом большой круглый экран, вмонтированный в стену лаборатории.

— Приготовились… — деловито сказал Раяона. Володя молча кивнул. Исследователи надели на головы шлемы замысловатой конструкции, соединенные проводами с контактами купола. Мягко загудел генератор. Володя, сидевший в спокойной позе с широко раскрытыми глазами, вдруг быстро опустил веки, вздрогнул.

Чудесное, ни с чем не сравнимое состояние охватило его, когда родовая память перенесла его на берег какого-то моря. Это был силурийский ландшафт. Сейчас Володя стоял на влажном ослепительно белом песке и жадно вдыхал чистый, прозрачный воздух. Голубые волны с тихим плеском рассыпались у его ног, откатывались назад и снова шаловливо наступали. Словно наяву, он ощутил дуновение теплого ветра, который неясно шептал ему на ухо что-то о беспредельности голубого океана.

— О-о!.. — прошептал он в забытьи. — Как замечательно… — И стал медленно раскачиваться, словно индийский йог. — Я хотел бы навсегда остаться здесь… слушать песню силурийского прибоя…

— Никаких посторонних эмоций! — строго сказал ему в видеофон Раяона. Сосредоточься только на восприятии информации лемура. Володя на миг открыл затуманенные глаза. Он послушно кивнул и снова опустил веки.

На экране проектора возник девственный тропический лес. Потом исследователи увидели гигантского черного лемура. Его огромные черно-фиолетовые глаза горели злобой, узкие, похожие на запятые ноздри раздувались. Вот он поднял над головой сучковатую дубину и, грузно переваливаясь, пошел в глубину леса. Звуковой преобразователь донес до слуха ученых протяжный хриплый крик. Из густой листвы выпорхнули испуганные птицы. Ломая подлесок, за черным лемуром двинулась стая его родичей. Отчетливо слышалось тяжелое дыхание сотен лемуров. Вверху, над их головами, раздавался непрерывный шум. Это молодые лемуры быстро передвигались в кронах деревьев, прыгая с ветки на ветку. Позади всех ковыляли старые, одряхлевшие мегаладаписы. Вскоре стая достигла опушки леса. Открылась широкая долина, которую полукругом обступали высокие зеленые горы. Уже занимался рассвет, и в излучине полноводной реки стала видна большая деревня, полускрытая в роще кокосовых пальм. Хижины, высоко поднятые на сваях, купались в волнах тумана, наползающего с реки…

Вначале исследователи наблюдали за лемурами как бы со стороны, но вот они с изумлением почувствовали себя непосредственными участниками всего происходящего на экране. Им стали понятны намерения лемуров. Словно кто-то невидимый и неслышимый связывал их сознание с этой, давно прошедшей жизнью. Они уловили мысли и чувства вожака стада, черного лемура с горящими глазами.

На опушке лемуры по знаку вожака остановились. Деревня казалась вымершей, но черный лемур, хорошо изучивший повадки врага — голокожих куэ, знал, что эта тишина обманчива. Вооруженные длинными копьями и поющими смертями-стрелами куэ притаились сейчас за стволами пальм, стенами хижин из бамбука и тростника, за высоким частоколом. Он знал, что каждую секунду их поющие и свистящие смерти могут обрушиться на племя. Черный лемур первым выскочил из лесу. Он не боялся ничего, и его собратья, повинуясь его зову, бросились за ним. «Голокожие должны умереть, мы их убьем, — думал вожак, и его мысли четко воспринимались сознанием исследователей. — Зеленый остров принадлежит нам… Мы жили здесь еще до того, как великий южный материк залила Большая Вода…»

Молодые ученые так и подскочили от неожиданности.

— Откуда он знает о великом южном материке? — вслух сказал Трускотт.

— Помолчи, — недовольно оборвал его Николай. — Посмотрим еще, чем все это кончится.

— Хиэ! Хиэ! — дважды прокричал вожак, и лемуры устремились к деревне через поля и огороды, возделанные людьми. Вероятно, мегаладаписы были голодны и теперь спешили насытиться, яростно срывая еще несозревшие овощи и зеленые метелки риса. И вдруг пронзительно запели стрелы. Стадо беспорядочно заметалось по долине. Тоскливо закричали раненые, сжимая в лапах пучки овощей и метелки риса. — Хиэ!.. — ревел черный вожак, размахивая огромной дубиной. В левом предплечье у него торчала стрела, но он не обращал на нее внимания. Его дубина то и дело взлетала над головами сородичей, понуждая их идти вперед, к деревне. Но мегаладаписы повиновались неохотно. Они предпочли бы, вероятно, скрыться в лесу. Обстрел усилился. Вслед за тем из-за частокола выскочили люди и начали лихорадочно метать длинные копья. Крики и вой лемуров смешались с гортанными возгласами людей… Но вот постепенно поднялась новая, более мощная волна криков — голоса боли, ненависти и отчаяния. Мегаладаписами овладела бешеная ярость. На куэ обрушился град камней, заставив их укрыться за оградой. В этот момент первые ряды лемуров добежали до частокола. Из всех бойниц и отверстий посыпались стрелы, а когда лемуры взобрались на гребень частокола, навстречу им в лучах восходящего солнца блеснули лезвия ножей…

Но хотя ряды мегаладаписов стали редеть, уже ничто не могло остановить их. Голос черного вожака подстегивал оробевших. Волна за волной лемуры лезли на частокол. Вожак оказался наконец у одной из бойниц. Страшный удар его дубины обрушился на большой лук, установленный в ней. Затем вожак схватил отчаянно барахтающегося человека и бросил вниз, прямо в лапы разъяренных лемуров… В следующее мгновение вожак сам притиснулся в бойницу, за ним другие. Их яростные крики раздавались уже где-то за частоколом. Мегаладаписы хлынули в деревню. В слепой ярости они не щадили никого, разбивали все, что могли. Слабые крики побежденных тонули в гуле сражения. Вот посредине деревни взвился язык пламени — вероятно, кто-то из лемуров опрокинул горшок с углями, а может быть, это намеренно сделал житель деревни. Ветер раздул огонь — и яростный красный зверь, набирая силы, закружился над селением…

Черный вожак стал сзывать сородичей, издавая резкие, с прищелкиванием возгласы.

— Берегитесь жгучих крыльев!.. Назад, в прохладный лес! Мы победили! — тотчас перевел электронный лингвист. Захватив раненых и убитых, стадо направилось к лесу. Черный вожак время от времени останавливался, чтобы зализать глубокую рану в предплечье. Когда он поравнялся с одиноко растущим древовидным папоротником, кто-то шагнул ему навстречу. Это был высокий, сильный лемур с гладкой светло-коричневой кожей, едва прикрытой мягким шелковистым мехом. Выражение его лица поразило ученых своей осмысленностью. Черно-фиолетовые, как у всех лемуров, глаза были очень живыми и выразительными. Заметив его, черный вожак остановился, снял с плеча дубину.

— Хиэ, Индр! Мы победили куэ! — и он горделиво потряс дубиной, на которой запеклась вражеская кровь.

— Дубины не спасут нас, — тихо проговорил тот, кого назвали Индром, и пристально посмотрел в глаза вожаку. Лемур глухо заворчал, отвернулся. Создавалось впечатление, что Индр имеет какое-то влияние на вожака.

— Куэ — наши братья, — переводил слова Индра электронный лингвист. — Они умеют то, чего никогда не сумеешь ты. Ибо твой разум спит.

— Разум?! — проворчал вожак. — Не знаю, что это…

— Он сильнее поющих смертей куэ! Сильнее твоей дубины, всех дубин племени!

Черный вожак сделал нетерпеливое движение, потом недоверчиво поглядел на Индра, на горящее селение. Мимо них быстро пробегали лемуры. Они несли охапки рисовых метелок и овощей, на ходу поедая их.

— Но мы прогнали голокожих! — сказал вожак, указывая на деревню.

— Нам никогда не победить их! — яростно крикнул Индр. — Поздно! Слишком поздно… Но тебе все равно не понять почему. Ты — полузверь!

Вожак внимательно, даже напряженно слушал его, склонив на плечо косматую голову. И ученые каким-то образом читали его смутные мысли-представления. Почему Индр говорит такие странные слова? Что они означают? И вообще, откуда он взялся, этот лемур, назвавший себя Индром? Он пришел в стадо из глубины джунглей. Давно, очень давно… Когда еще никто не слышал о куэ и не родились многие из тех, что от старости еле плетутся сейчас, тяжело дыша и спотыкаясь, словно на плечах у них не дубины, а стволы пальм. А вот Индр почти не стареет, почему он так молод? В чем тут дело? Кто он такой?.. Этого вожак не знал. И исследователи почувствовали, как в душе черного лемура поднимается темный, первобытный страх…

Потом на экране возникли его воспоминания. Вот он, совсем молодой лемур, учится у Индра искусству выделки дубин — искусству, ранее не известному даже самым мудрым из племени… Видит в руках Индра какие-то узкие, ярко сверкающие на солнце пластинки, резавшие дерево так же легко, как ладонь режет воздух. Это было нечто, существующее само по себе, бесконечно далекое от круга его представлений и образов. Но он вспомнил о них.

— Где твои блестящие полоски? — спросил он Индра. — У нас мало дубин. Надо сделать еще.

Индр молчал, прислушиваясь к чему-то.

— Где полоски, похожие на ножи куэ? — повторил вожак.

Внезапно Индр вздрогнул и взглянул прямо в глаза вожаку: — Они окружают стадо! — сказал он. — Я слышу их шаги за холмами, в кустарнике, в чаще леса.

— Куэ разбиты, — отозвался вожак. — Они никогда больше не придут в долину!

Индр хотел что-то возразить, но не успел. В воздухе засвистели тысячи стрел. Они летели из кустарника, с опушки леса, к которому приближались лемуры, из-за холмов и даже как будто с неба. Снова раздались вопли раненых. Мегаладаписы оказались окруженными в узком пространстве между холмами, рекой и джунглями. В стаде возникла паника. Вожак тщетно пытался остановить бегущих: животный страх гнал их прочь от того места, где свистели стрелы. Враги наступали, постепенно сжимая кольцо, и их было очень много. Черный вожак слышал торжествующие крики людей, гортанные слова команд и в бессильной ярости метался среди своих сородичей. Индр продолжал стоять в тени гигантского папоротника, не обращая внимания на свистевшие вокруг стрелы. Его сердце разрывалось от сознания чудовищной жестокости всего происходящего. Высоко над горами сиял пламенный факел солнца, в воздухе беззаботно парили большие синие бабочки, на их крыльях отражалось сияние неба. А среди всего этого радостного великолепия природы, на лугу, покрытом ковром невысокой мимозы, лилась кровь живых существ, и каждое мгновение обрывалась чья-нибудь жизнь… Он совершил ошибку, покинув светлый мир длинноголовых, которые дали ему это тяжелое бремя разума.

Обхватив руками голову, Индр, пошатываясь, побрел к лесу. Обгоняя его, гигантскими прыжками мчались лемуры. Где-то далеко позади раздавался гневный рев вожака, но уже ничего нельзя было изменить: лемуры попались в ловушку, расставленную хитроумными куэ. Они заманили мегаладаписов в деревню, а тем временем окружили со всех сторон долину, решив, видимо, раз и навсегда покончить с давними лесными врагами. И теперь оставшиеся в живых рвались к джунглям, а куэ бежали за ними по пятам, осыпая тучей стрел и копий. Едва лишь десятая часть лемуров прорвалась к джунглям. В последнее мгновение, когда они достигли первых деревьев, копье, пущенное толстым, приземистым куэ, глубоко вонзилось в черного вожака. Он выронил дубину, закричал и медленно опустился на землю. Мегаладаписы растерянно топтались вокруг, наблюдая, как он корчится от боли.

— Дальше в джунгли! — крикнул им Индр.

Но лемуры не покидали своего вожака. Индр бросился к нему, осмотрел рану.

— Поднимите его. Унесите в лес! Он умирает… — сказал Индр.

Несколько молодых лемуров с трудом подняли грузное тело вожака и, сгибаясь под тяжестью, потащили его в спасительный сумрак чащи. С опушки еще летели стрелы, но их рой становился все реже. Люди не решались забираться в глубь таинственных и опасных джунглей. Победные крики куэ замерли вдали… Остатки племени уходили в зеленые сумерки.

Черный лемур боролся со смертью. В его глазах еще горел неукротимый огонь, но Индр ясно видел, что жить ему осталось недолго. Время от времени Индр подносил ко рту умирающего кокосовый орех и поил его прохладным соком. Страшную рану Индр прикрыл листьями. В груди раненого булькало и хрипело при каждом вздохе. Неподалеку лежали другие раненые. Оставшиеся без матерей детеныши тихо завывали, требуя пищи и воды.

— Мы вернемся в долину… — хрипел вожак. — И уничтожим всех куэ… всех… до последнего!

Индр покачал головой: — Ты не увидишь больше долины.

— Мы истребим всех куэ!.. — твердил вожак, силясь приподняться. На его верхней губе, неподвижной и голой, пузырилась пена. — Где стадо?

— Осталось в долине, — ответил Индр, с жалостью глядя на умирающего. Тысячи лемуров погибли в бессмысленной битве. Зачем ты повел их на смерть?

— Куэ наши враги… — шептал вожак.

— Нет, куэ — наши братья.

— Мы всегда убивали их!..

— Разве это нужно лемурам?.. Мир! Мир и братство — вот что принесло бы победу. Вы могли бы переплывать Большую Воду, строить корабли и селения как куэ! Разум дал бы вам такую же силу. Вы расселились бы по Великой Зеленой Стране… Но теперь поздно! Это все, — он кивнул на жалкую кучку мегаладаписов, — что осталось от тех, кто жил в лесах южного материка.

— Твои слова непонятны… — хрипел вожак слабеющим голосом. — Ты чужой среди нас… — Он дернулся и затих, обнажив верхние клыки.

— Оррк!.. — закричал Индр, всматриваясь в его тускнеющие глаза. Потом медленно встал на ноги, оглянулся. Со всех сторон приближались уцелевшие лемуры. Окружив плотным кольцом труп вожака, они завыли. Этот беспредельно печальный реквием поднялся к вершинам пальм и слился с нестройным хором голосов маленьких диких лемуров, обитавших в джунглях. Индр опустился на корточки, спрятал лицо в ладони.

Печальный вой лемуров глубоко проник в сердце Володи, снова пробудив его собственную родовую память… Этот вой вдруг незаметно превратился в громовую песнь прибоя…

Володя увидел себя плывущим по ордовикскому морю. Вокруг расстилалась водная ширь. Синее небо, облака и солнце такие же, как и теперь… Он быстро плыл вдоль извилистой прибрежной линии, прорезанной многочисленными лагунами. В кристально чистом воздухе белели закругленные известковые скалы, их обрамляли бурые водоросли, выброшенные океаном. Обогнув гряду известняковых рифов, Володя выполз на плоский камень и замер, нежась в ласковом потоке солнечного света. Сейчас он был всего-навсего маленьким земноводным, но видел мир далекого прошлого глазами разумного существа, и это придавало его впечатлениям необыкновенную глубину. Всеми своими чувствами он жадно впитывал красоту первозданного мира. На склонах холмов, обращенных к морю, виднелись редкие пятна зеленой растительности. Страна ордовикской эпохи казалась безжизненной и бесплодной, но Володя смотрел не на голые известковые утесы, а на те пятна зелени, что были первыми предвестниками будущей жизни. Ордовикская страна получила из моря те зачаточные формы растений, которые впоследствии одели землю богатым зеленым плащом. Володя как бы слышал голоса Земли, которая страстно грезила о грядущих днях буйного расцвета планетной флоры. Но вот постепенно светлый ордовикский ландшафт сменился более мрачным раннедевонским. На горизонте встали безжизненные горы докембрийских пород, у их подножия тянулись цепи холмов и шлейфы из песка и гравия, отсортированных бурными потоками. Грязевую бухту, где фумаролы непрерывно выбрасывали пепел и дым, ограничивали низкие песчаные дюны. Справа раскинулись бесконечные болота с блестевшими там и сям озерками, а по их берегам тянулись к солнцу нежные осоковидные растения. Однообразная зелень с бурыми пятнами мертвой или отмирающей листвы навевала грусть. Володя тщетно пытался услышать радостные голоса птиц или крики других живых существ. Но ничего, кроме шелеста ветра или завывания бури.

Напрасно Раяона настойчиво говорил ему о том, что нужно подавить свои личные воспоминания, воспринимать лишь нужную информацию. Володя ничего не слышал… Он был сейчас среди роскошных лесов среднего карбона. Падали в болотистую почву, заросшую каламитами, папоротниками, древовидными плаунами, гигантские деревья… А немного спустя Володя уже бродил по равнинам Гондваны, покрытым однообразной папоротниковой растительностью, и тут же рядом сверкали голубоватые ледники: Гондвана была придавлена палеозойским оледенением. Володя медленно взбирался на темные обрывы обнажения валунных глин. И холодный ветер, дующий с айсбергов и ледников, сползающих в морской залив, обвевал его разгоряченное лицо. Он радовался, что жизнь не сдается и здесь: среди пятен снега в долинах и на склонах холмов росли группы хвощей с членистыми стеблями и чашевидными мутовками листьев, похожими на короткие сегменты. А выше развесили свои кроны древовидные папоротники, лепидодендроны и гигантские деревья с вьющимися вокруг их стволов растениями.

Раяона, потеряв наконец терпение, на секунду выключил генератор. Володя даже застонал от разочарования и, открыв глаза, словно пьяный, бессмысленно смотрел на шефа.

— Ты будешь все-таки выполнять правила? — спросил Раяона. — Или тебя придется заменить?

— Но я ничего не могу поделать! — взмолился Володя. — Это происходит помимо меня.

Раяона подумал немного и снова включил установку.

— Ладно, выходит, что чего-то я не учел.

— Оррка нет, — раздался над ухом Индра голос старого, едва державшегося на ногах лемура. Его когда-то пышный темно-желтый мех свалялся и висел грязно-бурыми лохмотьями. Тусклые безжизненные глаза наполовину затянулись мутной пленкой, но где-то в глубине зрачков упрямо горел такой же, как у вожака, неукротимый огонь. — Ты виноват в этом!.. Ты не научил нас делать копья и стрелы. Ты не помог уничтожить куэ еще тогда… на берегу Большой Воды.

Индр поднял голову, пристально взглянул на старого лемура. Тот часто заморгал, от внутреннего напряжения его крупные, сильно стертые верхние клыки обнажились, а мясистый зубчатый подъязык машинально прочистил нижние зубы.

— Я пытался учить вас труду, — спокойно ответил Индр, наблюдая, как озлобленные мегаладаписы окружают его со всех сторон. — Вы сами не захотели трудиться. Кто же виноват?

— Ты виноват, — тупо повторял лемур. Раздались угрожающие крики. Ободренный поддержкой сородичей, старый лемур поднял огромную дубину. Некоторое время он медлил, словно не решаясь ударить. Но вот дубина со свистом рассекла воздух. В последнее мгновение старого лемура оттолкнули, и удар не достиг цели. Потеряв равновесие, он упал на землю.

— Индр должен помочь нам победить куэ! — раздался голос громадного черно-белого лемура.

— Нет! — твердо сказал Индр. — Довольно крови. Я пойду к куэ. Они выслушают меня и согласятся на мир.

Мегаладаписы неодобрительно заворчали: — Куэ более злобны, чем длиннохвостая цива. — Мы всегда убивали куэ! — Они никогда не будут нашими братьями.

Тогда черно-белый сын умершего вожака нахмурился: — Помоги победить куэ, — настойчиво твердил он. — Иначе умрешь… — И он взялся за дубину.

Индр молчал, прислушиваясь к завыванию ветра в кронах деревьев. Он почувствовал страшную усталость. Все бесполезно. Как объяснить им, что годы жизни в мире длинноголовых приучили его с отвращением относиться к самой мысли об убийстве? Что вид крови живого существа для него страшнее всего? Индр отдался своим мыслям.

Трансформируясь в генераторе родовой памяти и сознании Володи, эти мысли-воспоминания возникали на экране неожиданно радостными картинами залитой солнечным светом страны. Исследователи вдруг поняли, что видят родину далеких предков Индра Лемурию третичной эпохи. На илистых равнинах, примыкающих к устью полноводной реки, расхаживали диковинные птицы, неторопливо переставляя длинные тонкие ноги. Они погружали свои клювы в жирный красный ил, что-то выискивая там. В пальмовой роще весело пели птичьи голоса, из зарослей болотного папоротника и хвощей доносилось повизгивание пекари. Лениво помахивая ушами, по зеленому лугу медленно брел малютка меритерий, зажившийся на свете прадедушка слона. Он ловко захватывал хоботом вкусные стебли молодой травы. Вдруг он остановился, поднял кверху хобот, испуганно прислушиваясь. Потом резко затрубил и пустился в бегство… Индр, стоявший на вершине невысокого холма, удивленно вытянул шею, пытаясь понять, почему испугалось животное. Далее информация приняла характер мерцающих импульсов, хаотичных вспышек сознания Индра. Глазами лемура ученые увидели, как с неба, казалось, прямо ему на голову, спускается чудовищная птица с пузатым серебристым брюхом, короткими блестящими крыльями и пастью, изрыгающей пламя. Они поняли, что Индр стал свидетелем величайшего события — посещения Земли инопланетными разумными существами. Рокот неземной птицы достиг наивысшей громкости: она шла на посадку. Обжигающий вихрь ударил Индру в лицо, прижал его к земле… Вероятно, он сразу потерял сознание: на экране проектора побежали темные полосы, изображения исчезли… Затем он пришел в себя и оцепенел от страха. Над ним склонились двое — никогда не виданные им существа с огромными то вспыхивающими, то угасающими глазами.

Электронный лингвист передал приблизительный смысл фраз, которыми обменялись пришельцы, разглядывая лемура:

— Что с ним делать? — задумчиво проговорил один из них, бронзоволицый. Падая, он разбил голову о камень. Кроме того, обжегся… Мы не можем бросить его так. Здесь много хищных зверей. Пока его найдут сородичи… и голос многозначительно умолк.

— Придется взять с собой, — ответил другой голос, молодой и звонкий.

— На Эону? — спросил первый после долгого молчания. — В абсолютно чуждый для этого полузверя мир?.. Выдержит ли он? — глаза бронзоволицего вспыхнули и угасли.

— Выхода нет, — возразил молодой голос. — Я не хочу быть виновным в чьей-то гибели… Тем более… Возможно, это потенциальный носитель разума на этой планете. Кроме того, возникает интересная проблема… Можно ли развить интеллект у первобытного существа? Поднять его до уровня мыслящего?

— Я в это мало верю, — отозвался бронзоволицый, — но согласен, что выхода нет.

Видимо, в тот момент, когда ракету качнуло, Индр увидел голубое море, необъятное с большой высоты, синюю ленту реки, пальмы на равнине и густые леса.

— У-у-улл! — отчаянно закричал он и рванулся к иллюминатору, пытаясь удержать исчезающее видение… И снова провал сознания.

Он то приходил в себя, то погружался в какой-то страшный, нелепый полусон, в котором было ужасное черное небо с пронзительно-колючими, яркими звездами, совсем не такими, какие он знал… Множество длинноголовых зверей… Они ласково трогали его плечи, лицо, голову, осторожно гладили густой мех. Исследователи поняли, что тысячи парсеков, отделявших Землю от далекой родины пришельцев, прошли для Индра так же незаметно, как и томительно долгие годы тормозного гашения субсветовой скорости корабля. Все это лежало вне сознания лемура и не могло быть воспринято им.

Зато картины первых дней на Эоне в его памяти сохранились четко… На экране возникла равнина, покрытая невысокой, вьющейся спиралями красной травой. Очевидно, это был космодром. Над головой Индра висело странное черно-фиолетовое небо, по нему плыли серо-желтые облака. Но самым удивительным было зрелище двух солнечных дисков — громадного красного и маленького бирюзового. Их лучи, смешиваясь, падали на равнину снопами теплого зеленоватого света. Вдали, на горизонте, свободно и легко размахнулась панорама стрельчатых, просвечивающих насквозь зданий.

Но Индр не понимал, что это такое. Он был искренне убежден, что видит все это во сне, что вот-вот он проснется, видение исчезнет, а он встанет из густой травы и пойдет в лес, к своему стаду.

Потом он шел в толпе длинноголовых, притихший, безвольный, одурманенный красками, запахами, звуками непонятного мира, бурно кипящей вокруг жизнью. Длинноголовые что-то говорили ему, махали руками, а его сердце, захлестнутое шквалом новых впечатлений, готово было разорваться от напряжения.

Годы, проведенные Индром на Эоне, представились ученым как бесконечно медленный осторожный подъем его сознания из темных глубин к знанию и простору мысли. Вероятно, Индром занимались очень вдумчивые и опытные биологи и врачи, вооруженные неизмеримо высокой техникой и тончайшей методикой направленных воздействий… Их усилия принесли плоды… Это было как вспышка, осветившая дремлющий мозг лемура. Словно из-за ночного горизонта внезапно вырвалось солнце — без всякого перехода. Мозг проснулся. Неожиданно Индру открылся смысл окружающего. Перешагнув через тысячелетия социально-исторического развития, он стал разумным существом и вдруг понял, что находится на планете, где живет и развивается огромный мир, что где-то в далях пространства осталась планета, на которой он родился. Но воспоминания о родине были смутны, расплывчаты и неконкретны.

— Прозрел! — обрадованно сказал молодой голос. Ученые увидели на экране уже знакомых им пришельцев, красивого бронзоволицего мужчину и фиолетовоглазого юношу. — Следовательно, я был прав?

— А иная биологическая основа? Психологические последствия? — возразил бронзоволицый.

Юноша несколько озадаченно пожал плечами: — Что можно предугадать заранее?

Мир, в котором Индр обрел свое новое существование, все шире развертывался перед ним. Изучая его, он одновременно изучал и законы движения материи. Он узнал, как рождаются и умирают растения, животные, звезды и миры, как материя, испытывая превращения, вечно изменяясь и обновляясь, зажигает то тут, то там чудесные огни разума. И это чудо, наиболее полно воплотившееся на Эоне, повергло некогда дикого лемура в глубокое изумление. «Разум!.. Что может быть выше, светлее, сильнее его? — думал Индр. — Разве только небо, звезды и свет?» Гармоническая жизнь эонцев облагораживала его первобытную натуру. Он постепенно усвоил мораль эонцев, для которых сама мысль о кровопролитии, насилии, убийстве была настолько чудовищной, нелепой, противоестественной, что для выражения ее в их языке уже не существовало никаких эквивалентов. Биологические атавизмы Индра неуклонно растворялись в потоке новых, возвышенных чувств и эмоций… И внешне он изменился: исчез его густой меховой покров, выпрямился торс, лицо приняло осмысленное выражение.

— Ты еще помнишь свою зеленую родину? — спросил его однажды бронзоволицый учитель, в лаборатории которого Индр чаще всего находился.

Индр задумался. Какие-то неясные воспоминания шевельнулись в глубине его сознания. Но они ничего не сказали ему, оставив лишь чувство смутной грусти.

— Это было давно. Слишком давно.

— Но ты хотел бы увидеть родину? Прочесть ее жизненную книгу?

— Как это понять? — заинтересовался Индр.

Бронзоволицый молча взял его за руку и повел в смежную комнату. Это был полукруглый зал, стены которого были усеяны мозаикой крупных белых чаш.

— Смотри! — коротко сказал бронзоволицый, переключив что-то на крохотном пульте посредине зала.

Индр увидел свою полузабытую родину, ее пышные тропические леса, синий океан и голубое небо. Перед ним проплывали рощи болотных кипарисов, тюльпанные деревья. Он уловил шелест платанов и кленов, душистый аромат трав, увидел плывущее по реке водяное алоэ, кусты папоротника с длинными перистыми вайями. Индр снова любовался мощными кронами буков, дубов, араукарий и сосен, росших по склону речного берега… Потом возникли зеленые джунгли, где по-прежнему жили бесчисленные стада диких лемуров. Они вели самый примитивный образ жизни: ловили мелких животных и рыбу на речных отмелях, собирали плоды и съедобные растения. Жили бездумно, как растения, без осознания цели. Индра охватило странное, болезненное нетерпение: ему захотелось узнать судьбу своих далеких сородичей, живших где-то там, в бесконечном пространстве.

— Так они и не поднялись до уровня разумных существ? — с горечью спросил Индр. — Но почему?

Бронзоволицый пожал плечами:

— В каждом мире свои законы эволюции разума. И изменить их, по-видимому, нельзя…

— Не может быть, — прошептал Индр.

Бронзоволицый выключил экраны. Индр как-то странно блеснул глазами, повернулся и выбежал из зала.

Навсегда приглушенная, казалось, тоска по родине вдруг вспыхнула в нем. Сердце Индра рвалось к далекой зеленой планете. Он мучительно желал увидеть ее леса и забытое небо, слышать голоса птиц и зверей, оказаться среди своих сородичей. Его уже не радовал мир эонцев, не привлекала их гармоничная жизнь. Только одно желание билось в нем: вернуться на великий южный материк! Помочь братьям по крови осознать свою роль в цепи развития природы. И вот Индр узнал, что готовят новую экспедицию на Землю.

А потом — незабываемый момент старта. Вместе с эонцами Индр поднялся однажды на орбиту, где снаряжался звездолет. Космонавты, знавшие о нем, нашли вполне естественным его желание побывать на родной планете. Индр стал полноправным членом экипажа. Его мечта сбывалась…

Где-то за лесом еще и еще раз призывно прогудела сирена эонской ракеты. Но Индр не замедлил шага. В душе у него не было ни сожаления, ни грусти. Он знал, что космонавты ждут его, все еще надеются, что он передумает. Пусть!.. Ему все равно, он вернулся на родину. Индр остановился. Где же знакомые болотные кипарисы? Зеленые холмы в устье реки и луг, на котором когда-то пасся маленький великан с хоботом? Он долго всматривался в лесную чащу. Справа лежала долина, залитая лучами восходящего солнца. За ней вздымались лесистые горы. Но все это было незнакомо ему…

К концу дня Индр сбросил эонскую одежду, и его привыкшее к защитным тканям тело ощутило влажную прохладу. По спине пробежал озноб. Он поежился и вернулся к оставленной одежде. Извлек из кармана куртки несколько белых тонких пластинок — микродезинтеграторов. Их невидимые излучения разжижали атомную структуру любого вещества. Легкой струей излучения он свалил ближайшее деревцо… Вскоре была готова дубина. Из пальмовых листьев он сделал себе набедренную повязку, прикрепил ее к поясу. Мир Эоны отодвигался в его сознании все дальше, и лишь протяжный вой ракетной сирены, зовущей назад, к цивилизации, еще связывал Индра с теми, кто дал ему разум.

Уже в сумерках он вышел к берегу моря. Глухо рокотал прибой, фосфоресцирующие волны разливались у его ног. Вдруг за горизонтом раздался грохот, ослепительно-голубая полоса прочертила звездное небо. Огненная птица покидала зеленую планету — без него. Прощайте, длинноголовые братья! Индр не забудет вас, но должен идти своей дорогой.

Он долго следил за сверкающей звездочкой корабля. Потом лег в теплый песок, вдыхая свежий запах моря и водорослей. Владевшее им возбуждение постепенно спадало. Он принялся размышлять, стараясь понять, что сталось с его древней родиной. Великий южный материк исчез. Там, где шумели дремучие тропические леса его предков, теперь плескался синий океан. И вдруг он вспомнил картины, показанные ему бронзоволицым, вспомнил разговоры ученых в звездолете о какой-то космической катастрофе, случившейся на его родине, и сообразил, что материк погрузился на дно моря. Миллионы его сородичей погибли в этих водах!.. А этот остров, что это? Уцелевший осколок материка? Если так, то его сородичи скоро встретятся ему. Но, может быть, никто из них не уцелел? Эта мысль заставила Индра вскочить на ноги. Увязая в песке, он побежал к лесу. Он шел всю ночь наугад, прислушиваясь к каждому шороху.

Наступил рассвет. Лианы преграждали Индру путь, колючки царапали руки, лицо, а он все шел и шел. Его сердце билось радостно и сильно. Внезапно он почувствовал голод и, вспугнув черного паука, готового наброситься на пчелу в цветке банана, сорвал несколько тяжелых гроздьев. Напился воды из ручья и некоторое время отдыхал, наблюдая за танреком, маленьким смешным зверьком, усеянным щетинистыми шипами. Танрек испуганно удирал от него в кусты…

Индр проблуждал еще много дней, прежде чем нашел, наконец, место, где обитали мегаладаписы.

Володя, потрясенный необыкновенной судьбой лемура, незаметно дал волю своим мыслям. «Так вот она загадочная Лемурия-Рута, — думал он. — Индр вернулся слишком поздно. Эйнштейновское замедление времени сыграло с ним злую шутку. Когда-то здесь был огромный континент, а теперь — океан… Почему Лемурия не стала колыбелью цивилизации? Ведь у мегаладаписов обозначался некоторый прогресс в социальном развитии, у них были зачатки родовой организации, они умели делать дубины, применяли камни… Но зачем Индр вернулся в их среду? Его приход ничего не изменит…»

Но вот из глубины родовой памяти Володи всплыли «животные воспоминания». Он почувствовал ласковое тепло африканского моря мелового периода… Вокруг него бродили ящеры — хищные мегалозавры, игуанодонты, стегозавры. Будучи каким-то маленьким зверьком, он вместе с обитателями Гондваны переживал великое вымирание мезозойской фауны… Потом мчался в гуще зверей, волны которых, подобно приливу, затопили огромный континент Африки… Видел, как по островам Тетиса из Африки в Европу перебирались неисчислимые стада слонов. Вздымая свои подвижные хоботы и хлопая большими ушами, они испускали пронзительные трубные звуки. Их ждали необъятные пространства Атлантической суши… Вдруг он каким-то образом оказался на равнинах Южной Америки в тот момент, когда необозримые стада животных непрерывно устремлялись из северных областей к югу. Это были гигантские живые водовороты, в которых гибли несовершенные формы, созданные природой. Целыми стаями двигались пантерои пумоподобные кошки, собаки, лисицы, медведи, еноты, носухи, куницы; пришли на юг и настоящие копытные — маленькие олени, ламы, мелкие виды верблюда, пекари и тапиры, мастодонты и бесконечные табуны кочующих диких лошадей…

— Не отвлекайся, Володя! — с отчаянием закричал Раяона. — Опять ты даешь не ту информацию!..

Володя виновато кивнул головой, что-то невнятно промычал…

На экране снова возникла сцена в мадагаскарском лесу, где лемуры окружили задумавшегося Индра.

— Я не боюсь умереть, — безразлично произнес Индр. — Никакого оружия! Довольно!.. Ни стрел, ни копий, ни дубин! — закончил он с силой.

Черно-белый лемур растерянно поглядел на сородичей. Его смутило упорство Индра. Мегаладаписы стали перебрасываться короткими то свистящими, то щелкающими возгласами. «Что делать?..» — казалось, спрашивали они друг друга. Внезапно их крики смолкли: из глубины леса прибежали молодые лемуры, следившие за действиями куэ. Они были сильно встревожены.

Вслушавшись в их отрывистые возгласы, Индр понял, что участок джунглей, где укрылись остатки стада, окружен врагами…

Наступила тишина. Только шумели листья деревьев да где-то в лесу перекликались маленькие дикие лемуры, которым не было никакого дела до забот стада мегаладаписов. Их голоса становились все громче, тревожнее — словно дикие лемуры видели приближение какой-то опасности…

И вот ночная тишина взорвалась воинственными криками. Затрещал кустарник, сучья, земля задрожала от топота множества ног. Индр мгновенно понял, что куэ все-таки не побоялись войти в лес: они знали, конечно, о своем громадном численном превосходстве… Засвистели стрелы и копья, раздались яростные вскрики, хрип, стоны.

Обхватив руками ствол молодой пальмы, Индр расширенными от ужаса глазами наблюдал последние акты многовековой драмы. Его братья по крови гибли молча, защищаясь с яростью раненого зверя. Затравленно сверкая огромными глазами, черно-белый лемур стоял над трупом отца и бешено вращал над головой узловатую дубину. У его ног валялся куэ с проломленным черепом. Вскоре упал второй, третий… Озлобленные куэ бросились на черно-белого со всех сторон, но почему-то не хотели убивать его. Видимо, им нужен был живой мегаладапис — для жертвоприношения в честь победы над извечными врагами. Вероятно, лемур понял это, потому что начал отступать. Вот он уложил своей страшной дубиной еще двух куэ и, воспользовавшись минутным замешательством остальных, вдруг прыгнул на нижнюю ветвь ближайшего дерева. Обманутые куэ заревели; жертва ускользала на глазах!

И тогда натянулись тетивы луков. В тот миг, когда черно-белый лемур, расправив летательные складки кожи между плечом и предплечьем, в огромном прыжке уже скрывался в кроне соседнего бука, его пронзили десятки стрел. Тело мегаладаписа рухнуло на землю; душу Индра пронзил жуткий звериный вопль…

Не помня себя, Индр бросился бежать. Предсмертный крик черно-белого гнал его в дремучую чащу. Окончательно выбившись из сил, он упал в приречных зарослях. Его сознание угасло…

На рассвете здесь и наткнулся на него один из тех, кто охранял корабли, недавно вошедшие в реку. Корабли приплыли с востока — на помощь первым поселенцам. Индр почувствовал, как чьи-то грубые, сильные руки волокут его тело по песку, по кустарнику и колючкам. Индр очнулся и тихо застонал. Первое, что он увидел, открыв глаза, были оскаленные в смехе рты куэ. Он поднялся на ноги. Смех перешел в злорадный хохот. Индр наконец осознал, что находится на палубе большого судна с косыми парусами, которые лениво повисли в безветрии. Окружившая Индра толпа выкрикивала злобные ругательства. Потом он ощутил острую боль: огромный куэ, задрапированный в кусок пестрой ткани, с жестокой улыбкой подносил к его груди раскаленный, отливающий розовым светом железный прут.

Но Индр сделал шаг навстречу, протянув руки:

— Мы братья по духу!.. И могли вместе идти по Зеленой Стране. Нас породила одна жизнь… Смех оборвался. Лицо великана выразило тупое удивление.

— О чем бормочет эта смешная безволосая обезьяна? — спросил чей-то простуженный голос.

Индр обернулся. Пышно одетый куэ с надменным лицом развалился на возвышении, украшенном яркими тканями.

Великан опустил прут и подобострастно ответил:

— Не пойму, господин. Какая-то тарабарщина… Обезьяний язык. Ведь это один из лесных дикарей.

— Зачем было истреблять всех? — продолжал Индр. — Вы не пощадили никого…

— Да выжги ему глаза!.. — Заткни ему глотку! — Нет, в мешок и за борт!..

Тот, что сидел на возвышении, поднял руку. Гомон сразу утих.

— Я придумал лучше, — медленно, раздельно проговорил он. — Когда запылает погребальный костер, мы вырвем у лесной обезьяны сердце и бросим в огонь.

Индр смутно догадывался, о чем говорили куэ. Но они не понимали его намерений и принимали за обыкновенного дикого лемура. Индр в отчаянии повел головой. Вокруг были одни лишь смеющиеся рты куэ, их злорадно торжествующие глаза.

— Тащите обезьяну на берег! — приказал разодетый куэ. Ухмыляясь, великан придвинулся к Индру, сжал его плечо.

— Хиэ! — вскрикнул Индр и резким движением высвободился. Великан пошатнулся.

— Стой, собака!.. Держи его!

Но Индр уже прыгнул за борт, в воду, которой всегда так боялся. По мере того как он все глубже погружался в илистую мглу, его страх проходил. Наступил блаженный покой… Настоящее, прошлое и будущее слились в один громадный, стремительно вращающийся круг. Сознание работало короткими импульсами… Индр увидел стрельчатые дворцы Эоны. Над ним склонился бронзоволицый, что-то сказал… Затем он отчетливо услышал шелест листьев веерной пальмы, под которой отдыхал, разыскивая мегаладаписов… Монотонно шумел теплый проливной дождь, а он сладко засыпал в уютном дупле старого дуба… Ослепительно белый песок побережья сменялся зелеными джунглями… Индр судорожно глотнул воду. Потом широко раскрыл рот, глотая еще и еще… На мгновение он снова увидел родные третичные леса, солнце в бирюзовом небе и себя — юного дикого лемура, который стоял на вершине холма, вдыхая густой аромат трав, и радовался тому, что так будет и завтра, и послезавтра, и всегда…

Щелкнуло реле, экран проектора погас. Исследователи сидели не шевелясь, словно боялись спугнуть чувства, только что владевшие ими.

— Да, вот такие письмена прочли мы на темной стене, — тихо, словно про себя, сказал Раяона.

Вдруг Володя торопливо выбрался из-под купола и молча пошел к люку кессона.

— Куда ты?! — удивленно спросил Раяона.

— Включи компрессор, — буркнул Володя, не оборачиваясь.

— Что с тобой? — крикнул ему вслед Николай.

Раяона предостерегающе поднял палец. Николай пожал плечами и включил компрессор… Открылся люк, мириады белых пузырьков окутали гибкую, с выпуклой грудью фигуру человека-рыбы.

— Уплыл… — растерянно сказал Трускотт.

— Все в порядке, — усмехнулся Раяона. — Просто он очень устал. А генератор требует серьезной доработки. Нечеткая модуляция биоколебаний вызвала беспорядочное наложение эмоций и мыслей Володи на сознание Индра. Фильтруя и очеловечивая информацию лемура, Володя непроизвольно искажал ее, вкладывая в размышления Индра наши, современные понятия…

— Во всяком случае, открыто новое окно в прошлое Земли, — сказал Трускотт. — Устранив погрешности восприятия, мы получим вполне объективную информацию. Родовая память животных… особенно приматов моря, — вспомнил он слова Володи, — еще расскажет нам много интересного.

Они молча поднялись на верхнюю палубу глубоководной базы. Трускотт ощутил на лице ласковое дыхание северного ветра и подумал, что он такой же теплый и ровный, как и в те времена, когда проносился не над синими океанскими равнинами, а над зелеными лесами Лемурии — родины Индра.