Глава 2

Пшику часто казалось, что в отношении удачи его сильно обделили. Всем везло ну хоть немного, всем матушка-природа подбрасывала кость. Пшику же достался дар, который нередко встречался среди каждунов – кровососущие твари не испытывали к нему ни малейшего интереса. Может, это все французская кровь, но скорее дело таки в карибской. Пшик не мог даже представить, как остальные могут выбираться на болота после заката, когда москиты едят их поедом. А потом с утра видишь этих туристов, покрытых гематомами, как после пыток. Дерьмо в духе Гуантанамо. Ничто так не портит модную татуху на икре, как россыпь гнойных шишек. Пшика кусали разве что-то пару раз в сезон – и то, если разгулялись какие-нибудь лютые стрекозы.

Вот и вся его удача.

Незапятнанная кожа.

На такой почве парню жизнь не перевернуть. Ну, разве что, пока он будет зависать где-нибудь в торговом центре, его вдруг заметит менеджер модельного агентства. А это уж очень маловероятно. Пшик просто так не зависал. Он был из парней категории «не-хватает-часов-в-сутках». Все время крутился, все время пытался срубить деньжат.

С каджунской шкурой, по крайней мере, было сподручнее ставить ловушки на раков. Пшик доплывал на лодке до Хани-Айленда и подвешивал на воду с полдюжины этих клеток у приметных кувшинок, а потом еще несколько часов ловил рыбу сетями, пока шнур ловушек не натягивался до предела. За все годы рыболовства кусали Пшика всего раз – и то, не москит, а щитомордник, случайно запутавшийся в клетке. Да и то, змея уже, должно быть, вся изошлась, ведь следы зубов разве что припухли.

«Сегодня у меня на прицеле рыбка покрупнее, – подумал Пшик, поймав сентиментальный настрой. – Преступная жизнь».

Он знал, что перешагивает некую границу и возврата уже не будет, но Ридженс Хук – дьявол в фуражке, на прицеле которого Элоди Моро, так что Пшик должен был позаботиться о том, чтобы убраться от Хука подальше.

«Может, если б мы жили посреди застройки, где куча свидетелей, тогда Хук поугомонился бы и отвалил».

Корявые рассуждения Пшика строились на его детском представлении о злодеях. Откуда ему знать, что типы вроде Ридженса Хука не могут угомониться. Только завестись еще сильнее.

Единственное, что было способно угомонить Хука, это пачка амфетаминов, кварта бурбона и проститутка на пороге.

Выжимки из досье на потенциального босса Пшика были следующими: Уиллард Карнахан, поставщик всего законного и незаконного. Не гнушался вообще ничем, насколько Пшик слышал. Сарафанное радио трещало о том, как недавно во Французском квартале Карнахан уложил уличного барыгу в кому – из-за дозы кокса, которая оказалась детской присыпкой и забила ему ноздри – и больше никогда не пересечет мосты-близнецы в связи с возмездием, ожидавшем его в Новом Орлеане от рук начальства мелкого деляги. Уиллард был судоходцем: он мог вести корабль по реке Перл, ни разу не зацепив берег. Днем он занимался лодочными экскурсиями, а ночами крутил сделки в крохотных притоках – хоть с закрытыми глазами, если придется. Карнахан владел перегонным цехом, полностью законным предприятием, пока в нем не гнали мутный самогон. По официальной версии, Карнахан занимался очисткой воды, а в действительности – древним как мир делом производства бальзама на душу, для жаждущих алкоголя болотных псов. Участок шерифа в Слайделле получал откаты бутылями, так что все по большому счету плевать хотели на происходящее. Однако бутыли были тяжелыми, а значит, прикинул Пшик, Карнахану пригодится чернорабочий, знавший болота почти так же хорошо, как и он сам.

Они договорились о поздней встрече на старой пристани Хани-Айленда. Пшик предположил, что потом, когда он хорошо себя проявит, ему позволят забирать товар у пристани самого Карнахана. А пока – его ждала проверка.

«Ну а вдруг я типа малолетний наркоша», – подумал Пшик, высматривая Уилларда из своей пироги среди камышей у западного берега.

Вид открывался вполне себе, лунный свет отражался от листьев кипариса, и всякое такое. Пшик увидел у самой кромки воды Карнахана, в узких джинсах и футболке без рукавов. Однако будущий босс пришел не один. На причале стояли двое: Карнахан с этой его всклокоченной прической а-ля «Твистед Систер» и здоровяк размером с холодильник. А здоровяком этим был не кто иной, как Ридженс Хук, в чем вообще не оставалось никаких сомнений.

«Что за черт? – подумал Пшик. – С чего это Хук связался с преступной рожей вроде Карнахана?»

Издалека не понятно, что там происходит – вдруг констебль просто допрашивает подозреваемого, – но Пшик в этом сомневался. Ридженс Хук не из тех, кто станет утруждаться, да еще и посреди ночи.

Между Пшиком и подозрительной парочкой на дальнем берегу тянулось слишком много воды, чтобы расслышать разговор, однако это можно было исправить. И если смекнуть, когда же именно все покатилось по причинному месту псу под хвост, то момент этот стремительно и неминуемо приближался.

«Надо подобраться ближе, – подумал Пшик. – Может, разнюхаю чего про Хука, если когда-нибудь придется от тюряги отмазываться».

И вот он: миг, который полностью изменит ход жизни юного Эверетта Моро. Пшик был близок к тому, чтобы совершить смертный грех всех наблюдателей, шпионов и преследователей, а именно: да не встревай ты в происходящее. Держись, мать твою, подальше от того, за чем следишь, и не мути воды своей персоной.

В конкретном случае Пшика воды были уже достаточно мутными, но мальчик взял и взбаламутил их еще больше. Он поднял винт и погреб к берегу Хани-Айленда, не обращая внимания на жаб с их низким, зловещим, предостерегающим кваканьем. Весло зацепило бугристую шкуру аллигатора, однако Пшик настойчиво продолжал в упор не видеть дурных знамений, ведь пребывал в том возрасте, когда каждая собственная идея кажется единственно верной. Так что мальчик настойчиво продвигался вперед, низко пригибаясь и жалея, что нет с собой какой-нибудь камуфляжной дряни, обмазать лицо и руки. Не то чтобы он вообще располагал столь специфическими материалами, зато у матушки были все на свете крема и, ежу понятно, хоть одна банка бы с задачей справилась. Однако, что толку мучиться теперь. Он же не мог заглянуть в будущее и подготовиться к такой встрече.

Каких-то полдюжины гребков – и пирога подобралась к приподнятому берегу Хани-Айленда. Пшик ухватился за рогоз и подтянул свое судно в укрытие их зарослей. Маневр прошел тишайше, и Пшик поздравил себя с таким талантом, представляя, что в пришлой жизни он служил в спецназе, наверное, или был ниндзя вроде тех героев, обожающих черные тапки и повязки на голову.

Хук и Карнахан по-прежнему трепались вдалеке, но теперь Пшик улавливал обрывки фраз. Например, как Хук сказал:

– В жизни не видел ни одного знака, кроме сгиба посередке…

Это могло относиться к чему угодно, от Санта-Клауса до полицейского осведомителя.

Потом Уиллард Карнахан заметил:

– Ни в какое сравнение с мужиком, которого я встретил в Слайделле.

Всё стало еще более неопределенно, кроме ссылки на центральный город их прихода.

Подобный невинный обмен фразами продолжался целую вечность – ну, или так просто казалось, – и Пшик уже начал сомневаться, что из подслушивания выгорит нечто путное. За шелестом камышей и проклятым жучьем, которое уже заводило ночной концерт над болотами, он никак не мог поймать нити разговора от начала до конца, а то, что до него долетало, напоминало типичный трёп за барной стойкой.

Уиллард: «На полном серьезе, констебль. Мудила пялился, пока я не вскрыл его…»

И Ридженс: «Клянусь, пацан, у мамаши Хук была такая тема, когда два червя…»

Все это было бесполезной болтовней, так что, судя по всему, грандиозный план Пшика выходил каким-то идиотским. И Пшик постепенно убеждался, что можно с тем же успехом свернуть лавочку и затихариться, пока Ридженс не уберется вверх по реке.

«Подберусь чутка ближе, – решил он. – И еще пять минут, а потом, на хер, валю».

Пшик выбрался из пироги на берег и, прикинув, что ниже в жизни уже некуда, пополз, словно змея, сквозь камыши, очень-очень медленно огибая сомнительную парочку полуночников и надеясь, что его реально не ухватит за жопу настоящая змея.

Высунувшись из-за пня, он как раз успел увидеть крысу размером с канталупу, лениво удалившуюся в кусты. Прежде чем ее тылы скрылись, тварь бросила на него взгляд, говорящий: «повезло тебе, что я жрать не хочу», и Пшик так обалдел, что не сразу уловил новый оттенок беседы Хука-Карнахана. Градус температуры между ребятками как будто понизился.

«Надо б сфоткать», – сообразил Пшик и вытащил из водонепроницаемого кармана около-камуфляжных рабочих джинсов смартфон. Однако, как это часто бывает, все сложилось бы куда лучше, если б мальчишка удержал причиндалы в штанах.


Хук гадал, есть ли какой-нибудь хитрый способ все-таки не закручивать Уилларду гайки.

«А ведь я могу просто отпустить идиота. Сказать, мол, побрей башку и купи костюм. Переименуйся в Уилберта вместо Уилларда. Айвори ваще ничего не заметит».

Однако Карнахан был из породы тех, кто слишком туп, чтобы постичь суть такого понятия, как «последствия». Рано или поздно он примется трепать языком по всему Французскому кварталу о том, как увернулся от пули Айвори, и тогда вместе с Уиллардом в полном дерьме окажется и сам Хук.

«Бля, – подумал он. – А выбора-то нет».

Хук взялся за это задание, надеясь, что где-нибудь по ходу пьесы найдется капля пространства для маневра, но теперь, в конце этой самой пьесы, иного исхода, кроме как завершить дело, а после как-нибудь заткнуть дыру размером с Карнахана в своих планах не существовало.

Потому что планы Хука были грандиозными и распространялись малость дальше, чем годы, проведенные констеблем в этом вонючем приходе. Хук положил глаз на всю организацию Айвори, которую намеревался укрепить и расширить на север до Канады, отсекая всю Южную Америку.

Он уже скармливал по крупицам информацию о своих планах, чтобы контрабандист оценил его теории, и теперь Уиллард поднял тему:

– Переговорил со своим человечком из автомагазина. Он может гнать груз без ограничений. Парни Айвори на стенку от скуки лезут, из развлекухи только шлюхи на заправках. Так что провезут что угодно, дурь или пушки. Им похрен, только бы платили.

– Хорошо, – заключил Хук, – очень хорошо, Уиллард. Имена записал?

– А то, как ты и говорил. – Уиллард вручил Хуку мятый чек с нацарапанными на обратной стороне именами.

– Должен сказать, Уиллард, – сказал Хук, убирая список в карман, – а ты определенно не боишься вызова.

Карнахан принял комплимент с блестящими, как у щенка, глазами.

– Спасибо, партнер. И что, как скоро мы выступим против Айвори?

– Скоро, сынок, – отозвался Ридженс. – Мне еще надо усилиться со своей стороны. Понаблюдал за Джи-Хопом, нашел себе несколько братьев. Двое – верняк.

– И ты настаиваешь на пушках? Не наркоту? Наркота до фига легкая, пушки до фига тяжелые.

Хук спорил с собой по этому поводу месяцами, так что сейчас был благодарен за возможность выложить все тому, кто не станет потом трепаться в баре.

– Слушай сюда, Уиллард, – сказал он. – Сейчас разложу тебе по полочкам всю нашу философию. Продажи героина падают, так? Кокс дешевый, и его теперь толкает любой утырок с ногами. Уже скоро мы перестанем быть нужны мексиканцам; у них есть свои люди на этой стороне границы. Албанцы, русские, пуэрториканцы, ирландцы – да сейчас даже канадцы сбиваются в банды. Братья Бекон – ты представь имечко, а? Так что совсем скоро канал поставок Айвори будет никому не нужен. Курьером станет любой отморозок с рюкзаком. Так что этот поезд уже тю-тю, даже если Айвори еще не догадывается.

– Грёбаный канал бесполезен? – выругался Уиллард. – Тогда на кой ляд мы его захватываем?

– Канал-то не бесполезен, – не согласился Хук. – Канал всегда полезен. Даже товар сейчас полезен. Но нам надо переключиться.

Уиллард сыграл свою роль в дискуссии, спросив:

– Ага, но переключиться на что?

– На пресловутую Вторую поправку, – ответил Хук, козырнув. – Право носить оружие.

– У нас оно уже есть.

– В каких-то штатах больше, в каких-то меньше. Калифорния далеко не такая гибкая. Нью-Йорк обставляет все так, что получить разрешение почти невозможно. Нью-Джерси, Коннектикут, даже Гавайи. Все эти жизнерадостные американцы умоляют о пушках. И если я в чем-то разбираюсь, Уиллард…

– Это пушки, – закончил мысль Карнахан.

– Именно. Покупаешь дешево в Луизиане, продаешь дорого в Калифорнии. Так устроен мир. Поверь, НСА[1] долго против либералов не выстоит. И что самое лучшее – мы удержим все в пределах континента. Никаких буйных южан.

– Теперь понял, – отозвался Карнахан. – У нас внутренний бизнес.

Хук щелкнул пальцами.

– Внутренний бизнес. Вперед, Америка.

– Да у тебя все схвачено, констебль, – произнес Уиллард. – Нигде лажа не проскочит.

А потом Хук сунул руку в карман ветровки – и температура резко упала ниже нуля.


К тому моменту Пшик уже был в полной боевой готовности – лежа в грязи, переполняемый гордостью, с наведенной на Хука и Карнахана камерой. Похоже, душевная часть вечера завершилась. Ни смеха тебе больше, ни похлопываний по коленке.

– Но есть проблемка, Уиллард, – говорил Хук. – Побои, которые ты устроил в Новом Орлеане.

Карнахан хохотнул, и Пшик увидел, как в режиме ночной съемки блеснули черным его зубы.

– Да пошел на хер тот пацан, Ридженс. Продал мне дурь, а это была не дурь ни хера. Слышишь? Сраная присыпка для детских жоп. На неделю мне пазухи засрала. Бля, да они до сих пор засраны. Каждое утро просыпаюсь и дышать не могу. Так дела не делаются.

Хук будто бы немного вырос, словно выпуская на волю истинного Ридженса.

– Видишь ли, сынок, тот пацан, которого ты отделал… Ты отбил ему мозги, так что его отключили от аппарата. Его матушке пришлось под этим подписаться. Ты прикинь?

Карнахан обеими руками взъерошил волосы так, что они встали вертикальными шипами.

– Плохо. В натуре плохо, Ридженс. Но тот пацан все заливал про товар, мол, чис-тей-ший и прочее дерьмо. Нельзя же кидать клиента и ждать, что обратка не прилетит?

Хук закинул руку на плечи Карнахана: медведь, приобнявший оленя. Правда, оленю обычно хватает ума смекнуть, что именно сегодня у того в меню, но Уиллард Карнахан, по всей видимости, считал себя незаменимым.

– Да я ваще платить за нюхло не должен, – продолжил он, – со всем дерьмом, которое я кручу для тебя вверх по реке. Но тут вдруг оказался весь такой в настроении, ну, знаешь, так что полез в собственный карман за кровными. И что делает этот мудила? Продает мне подставу. Мне! Гребаному коксоштурману.

– В этом ты прав, – согласился Хук и даже слегонца так скривил рот, как будто действительно принимал в расчет довод Карнахана. – Но, видишь ли, пацан приходился Айвори племянником. Пытался проявить себя. Даже не должен был стоять на том углу. Юный Винсент, по идее, должен был грызть гранит науки.

А это – куча сведений, причем конкретных, будто Хук узнал их из первых уст.

– А… Айвори. С-сраный Айвори? – начал заикаться Карнахан. – Я даже не знал. Откуда мне знать-то, констебль? Айвори?! Какой-то итальянский щенок на углу толкал детскую присыпку для задниц, насколько мне было известно. Но у меня-то есть малость заслуг перед Айвори, правда?

Пальцы Хука стиснули плечо Карнахана.

– Бля, пацан. Ты все свои заслуги уже слил, и половину моих за компанию.

Пшик еще даже не особо вышел из детского возраста, но тем не менее смекнул, к чему идет дело. Это существенный перебор компромата. С такими сведениями на лоботомию побежишь первым в очереди, чтобы уж наверняка свидетельствовать не пришлось.

– Я штурман, констебль, – сказал Уиллард. – Никто не сможет ходить по болотам как я. С тех самых пор, как мы открыли канал, я не продолбал ни единого груза. Ни сраного грамма.

– Это правда, сынок, – признал Хук с искренней грустью на лице. – Так что ты смешал планы и мне, ведь теперь придется обучать замену.

У Карнахана в загашнике нашелся еще один аргумент.

– Но у нас же планы, Ридженс. Мы партнеры.

Ридженс вдохнул.

– Были, верно. Пока ты не похерил племянничка Айвори. Я еще не готов к войне. Мои планы пока не прошли проверку на прочность.

Сцену окутала тонкая дымка реальности, и Карнахана оставила всякая надежда. Он осел в объятьях Хука, словно проткнутый надувной человечек, в один момент показалось, что не подпирай его констебль, контрабандист и в самом деле рухнет.

– Ну, соберись, сынок, – произнес Ридженс. – Заказал музыку – плати музыканту, – тут он просвистел несколько нот военного марша. – Уловил, сынок? В твоем личном случае музыкант – я.

На распластавшегося в болотной грязи, пока раки и еще бог весть что пощипывали его за шнурки, Пшика снизошло озарение. Момент этот не имел отношения к Богу – на Бога и его ребяток у Пшика точно не хватало времени. Нет, снизошедшее на него откровение было физическим, заставив осознать собственную бренность. Мальчишка был не дурак. Он знал в теории, что где-то в далеком будущем умрет. Но для Пшика, как и для большинства детей, это – теория. А еще Пшик почти верил, что к тому времени, когда настанет его час, ученые уже успеют уладить все эти заморочки со смертью.

Но прямо сейчас, на берегах топкого байу, под серебряником луны, что бросала свет на ходячего покойника и того, кто сейчас его убьет, Пшик ощутил, как прямо перед ним разверзся зияющий вакуум собственной смертности. И с полной уверенностью осознал, что, если он себя выдаст, Ридженс Хук прикончит его и не поморщится.

– Ай, ну констебль, – заговорил Карнахан, – мы партнеры, разве нет? Ну что-нибудь точно можно придумать.

– А вот ни хрена, – отозвался Ридженс Хук и сдвинул набекрень фуражку, как славный парень. – А теперь слушай. Там в Пети-Бато одинокая мамаша ждет не дождется, когда я ей ноги раздвину, так что пора мне тут кончать. Ты ж понимаешь, да?

Карнахан вздохнул, не то чтобы соглашаясь с Хуком относительно собственной судьбы.

– Н-да, пожалуй. Так и будешь гоняться за хвостом, а, констебль?

– Именно, сынок, – отозвался Хук и вытащил руку из кармана ветровки; две костяшки скрылись за крестовиной. Ридженс выкинул большим пальцем лезвие с крюком и ударил Карнахана ниже ребер. Нож для свежевания вспорол плоть буквой W.

Уиллард немного дернулся.

– Не по-товарищески, констебль. Ты что, меня убил?

Хук вытер нож о рубашку Карнахана.

– Агась, сынок. Именно. Соболезную.

И небрежно его толкнул, словно вышвырнул за двери клуба.

Уиллард Карнахан рухнул в байу, и вязкая пелена приняла его, едва хлюпнув. Рана была столь огромна, что внутренности вывалились наружу, и донные рыбы почти мгновенно ринулись растаскивать нежданный щедрый дар из кровавого месива. Сил вовсе не осталось, и все, что Уилларду удавалось – это злобно коситься на камыши, хватая раззявленным ртом в равной пропорции воздух и грязь. Для Карнахана жизнь замедлилась на треть, и все, что ему хотелось, оказалось невыполнимо. Наблюдать, как мир постепенно становится все дальше – вот и все, что он мог.

– Эй, сынок, – позвал Ридженс Хук, – болото забирает тебя в свое лоно. Справедливо, а?

Если бы Ридженс развернулся прежде, чем отпустить финальную шпильку, он бы, наверное, не заметил шевеление в камышах. Да и вообще, ничего страшного. В такой глуши много чего может шевелиться. Тем не менее, обычно никто из этого «много чего» не брякает что-то из серии «господи бля боже», которое донеслось, Хук был уверен, откуда-то из флоры. И, даже если б он только что не совершил убийства, столь дотошный человек, как констебль Ридженс Хук, должен был выяснить, кто же там заигрывает со второй заповедью.

А случилось следующее: Карнахан проплыл мимо осевшего причала и поравнялся с юным Пшиком, который уже давным-давно оставил мысли о шантаже и жалел лишь, что нет красных туфель, чтобы стукнуть каблуками и свалить. У бедняги Уилларда на лице застыло выражение где-то между «я в жопе» и «мертв», подчеркнутое бледностью, которая ясно давала понять, что его краткое путешествие от одного к другому скоро подойдет к концу.

Пшик вдруг поймал себя на том, что не сводит глаз с умирающего, гадая, какое воплощение смерти победит в гонке за Карнахана – кровопотеря или утопление? Или, может, явится аллигатор? Но, как оказалось, был там еще один претендент. Из воды, словно крапчатая куполообразная субмарина, на целый фут вырвалась гигантская каймановая черепаха, истерически защелкала клювом и сорвала лицо еще живого Карнахана с черепа, на что Пшик и воскликнул «господи бля боже!».

Он еще никогда не видел таких черепах – панцирь размером с маленькую машину и длинная шея, увитая венами и стоящая колом как член, которым его добрый друг Чарльз-младший так любил из гордости размахивать.

Народ на болотах часто говорил о кровожадной натуре этих по большей части кротких созданий, но не многие видели пример воочию.

Это, более чем вероятно, была финита ля комедия для Уилларда Карнахана и его похождений современного пирата, однако никто не увидел, как он вместе со своим ободранным черепом скрылся под водой, ведь Пшиков собственный богохульный рот назначил его свидетелем и, тем самым, мишенью, так что мальчишка подскочил и зигзагами, как заяц, рванул в глубь острова.


Силуэт с зеленоватым свечением телефона в руке со всех ног рванул в глубь острова. Хук проводил его хмурым, раздраженным взглядом.

– Матерь божья, что за день.

В представлении Ридженса Хука за последние двенадцать часов его порядком затюкали.

Сперва ему попортила настроение вся эта история с Элоди Моро, потом Айвори заставил его выпотрошить штурмана, а теперь какой-то непонятный человечек снимает тут об этом занимательное кино?

«Компромат», – подумал Хук. Этот сраный Айвори задумал затянуть поводок потуже. Он как будто неверно толкует их взаимоотношения, забывая, у кого тут жетон. Кто ж еще мог? Айвори настоял на мокрухе, потом уложил в засаду какого-нибудь городского пацана поиграть в реалити-шоу. А посмотрев съемку, наркобарон получит куда больше сведений, чем рассчитывал.

– Не сегодня, Айвори, – Ридженс Хук похлопал по кобуре служебного «Глока». Пальба разнесется над водной гладью предельно четко и далеко, но что поделать. Выстрелы на болотах всегда можно объяснить. А вот видео – нет.

Ридженс не стал тратить пули на испанский мох и вместо этого осторожно прокрался по полусгнившим доскам к собственному болотному крейсеру и отчалил. Причин выбрать лодку было две: первая – шпион-идиот застрял на острове, вторая – в ней под замком хранилась парочка игрушек.

«Сперва вымотаю помповым, – решил Ридженс, – потом добью вблизи из “Глока”».

Оттолкнув плоскодонку от причала, констебль Хук вдруг подумал, что лишь второй раз в жизни убьет двоих за одну ночь.

«А нет, обожди, Ридженс. Что-то ты продешевил. В прошлом году во Флориде ты прихлопнул того парня из защиты свидетелей и его вербовщика».

Человек из программы – цель нелегкая.

Так что будет третий раз.

Определенно третий.

За мирное время.


Первое знакомство Пшика с дробью случилось, когда он проломился сквозь мангровые заросли на западном берегу Хани-Айленда. Он вообще-то не собирался ни через что ломиться, просто все случилось внезапно, как та скала в мультфильме «Хитрый койот и Дорожный бегун»: только он, значит, ковылял по вроде, если прищуриться, тропинке, а уже через секунду его нос торчит на открытой местности, и Хук тут как тут на воде, весь заряженный и готовый спускать. Пшик увидел в красном свечении кончика сигары челюсть Ридженса Хука, а потом ствол вскинулся вверх, и парень заработал огнестрельную рану на предплечье. И близко не смертельную, с расстояния-то в шестьдесят ярдов, даже кожу не особо рассекло, но ощущать ее Пшик будет еще долго.

«Не на поражение, – подумал он. – Падла меня загоняет».

Отдача мотнула лодку назад, Ридженсу пришлось править рычаг двигателя, и это дало Пшику секунду втиснуться в заросли и перевести дух.

Он раскинулся на спине, чувствуя, как жжется след картечи, а болотная грязь холодит причиндалы.

«Как мне свалить на хрен с этого острова? – думал Пшик. – Не достанет Хук, так аллигаторы точно, твари, справятся».

Ответ дал маслянистый запах воды.

Насколько Пшик мог прикинуть, единственным его выходом было переждать. С первыми лучами солнца сюда направятся туристические кораблики из Кроуфорд-Лендинг, с десятками приезжих, жаждущих увидеть легендарного болотного Бигфута. И тогда Ридженс Хук уже никак не сможет выстрелить – когда в его сторону повернута толпа камер, потому что в соцсетях просто обожают видосики, где копы пускают в ход оружие.

«Надо не высовывать башку и захлопнуть рот, – осознал Пшик. – Проще не бывает».

Но в глубине души он знал, что за этим выводом стоял чистой воды оптимизм. Ридженс Хук в кровавом спорте не новичок и едва ли рассыплется лужей соплей потому, что Пшик спрятался на острове.

Что и подтвердилось считаные секунды спустя, когда разверзся ад.

Первой мыслью Пшика был вулкан, что могло показаться фантазией идиота. Но, справедливости ради, пусть мальчишка и считал себя крепким орешком, ему никогда не доводилось приближаться к зоне боевых действий хотя бы на тысячу миль, и в его системе не было координат для воцарившейся вокруг какофонии взрывов. Тысячи человеко-часов за «Плейстейшен» и близко не валялись рядом с реальным опытом.

Шум стоял жуткий, оглушительный «бды-ыщ» поднимался от земли и бил в Пшика волнами звукового ужаса. Ил, раковины, корни и куски породы измельчило в пюре и взметнуло вверх струями месива, которое затем рухнуло на мальчика жестоким ливнем и забилось в самые поры. Пшику казалось, будто его без церемоний хоронит, погребает под одним только весом грязи, льющейся с неба на худощавое тело.

«Ма никогда не узнает, что со мной стряслось», – вдруг дошло до Пшика, и мысль привела его в ужас. Он попытался крикнуть, но зря – в рот сразу же набился мусор. Глаза залепило грязью, даже футболку порезало обломками.

«Я труп, – подумал Пшик. – Ничего не могу сообразить».

Но дрожь земли постепенно унялась, и сквозь вой в ушах пробился смех. Судя по всему, Ридженс Хук охрененно веселился.

– Ну чо, понравилась светошумовая граната, дружок? – подал он голос. – Зашла вкусняшка? Спорю, ты там раззявил тупую пасть, а? От души хлебнул болотного дерьма?

Хук снова расхохотался и, может, это все контузия, но Пшик был готов поклясться, что расслышал звериные нотки.

– Каждый раз после стычки какой-нибудь тупой щенок обязательно носился туда-сюда с раззявленной пастью и ловил полный рот шрапнели. Нам чаще зубы вырывало, чем конечности.

Пшик выглянул сквозь заросли. Неплохое укрытие, как ему думалось. Ридженс Хук восседал на кабине лодки, попинывая ботинком лобовое стекло. На коленях, словно любимый питомец, лежал гранатомет. Модель была Пшику даже знакома, спасибо игре «Call of Duty»: ММ-1. Странная на вид, массивная ублюдина. Шарманка смерти.

– Прекрасная ночка, скажи, пацан? Спорим, жалеешь, что высунул нос из Нового Орлеана, а? Спорим, жалеешь, что старина Айвори не заслал шпионить кого-то другого.

«Айвори, – думал Пшик. – Хук не знает, кто я».

А значит, если он сумеет улизнуть от констебля, надо всего лишь добраться до пироги.

Хук закинул гранатомет на плечо.

– Сынок, я готов спорить, что ты думаешь, мол, надо всего-то тихо как змея проползти к своей лодке и грести отсюда. Ну, плохие новости с того фронта. Твоя лодка только что проплыла мимо меня в сторону залива. Ты, похоже, не очень-то хорошо ее закрепил.

Пшик сощурился по максимуму – вдруг белки глаз выдадут. Хук что, берет его на понт? Он вообще закрепил-то лодку?

Вряд ли.

Не то чтобы он вообще особенно планировал финальную стадию своей миссии. Так что теперь застрял на этом сраном острове с кабанами, пумами и, наверное, кучкой огненных муравьев, которые ровным строем вот-вот заползут в штаны. А если рвануть наутек, Хук впендюрит ему в зад гранату как реактивный снежок.

Да уж, ночка выдалась просто чудная.

Эверетт, блядь, Моро: гениальный стратег.

Как тот французский малый, который сходился с высокими дамами, чтобы выпендриться. Наполеон.

Ну только совсем другой, за исключением того, что обоих поимели на острове, если память Пшика не спала с другим. Или это Гека Финна поимели на острове.

Так или иначе, идиотом, которого сегодня вечером имели на обрамленном водой участке суши, был Пшик.

«Простите, мисс Ингрэм», – передал он мысленно учительнице обществоведения, единственной, кто пришелся ему по душе за всю десятилетнюю историю его обучения.

– Эй, сынок! – пророкотал Ридженс Хук. – Я скажу тебе вот что. Почему б тебе не выбросить эту твою мобилу? Все равно небось вымокла, вид жалкий. Черт, да я лично в твоем заявлении подмахну, что нужна новая. Потому что мы оба знаем, на этом отрезке реки сигнал ты не поймаешь.

«Ничего не жалкий, – подумал Пшик. – Целенький, у меня в кармане».

– Сделай-ка мне такое одолжение, – продолжил Хук, – а я заберу свой ящичек боеприпасов и на том порешим. Что скажешь? Такой скидки даже в «Таргете» не дают.

Хук, по всему, был в настроении потрепаться. То есть в типичном для себя, по опыту Пшика. Ваксмен однажды поделился мнением, что фирменный стиль болтовни Хука подобен тюремному торту: «Весь такой красивый и в глазури снаружи, но ты знаешь, что где-то внутри затаился нож».

Например, когда Элоди была поблизости, Хук неизменно обращался к Пшику как «месье Моро», ерошил ему волосы и все такое, говорил, мол, растет «отменный эфеб», но стоило матушке отвернуться, констебль наклонялся поближе и глухо ворчал непристойности из серии «Вот это кобылка, Пшик. Пусть пока побегает на воле, а потом, как умается, я ее поймаю на крючок». И ухмылялся блестящими от слюны губами: Ридженс Хук, принц среди мужей.

– Иначе, – говорил этот принц сейчас, – я определенно устрою острову ковровую бомбардировку еще полудюжиной таких же гранат из своего красавчика-гранатомета. И чтобы ты точно понял, что я тут не шутки шучу, вот тебе еще хлопушка, для мыслительного процесса.

«Бля, – подумал Пшик. – Бля и на хер».

Раздумывать над принятием верных решений не было времени. Да и при его наличии у Пшика не было тактического опыта. Стоит переждать или делать ноги? Что лучше? Оба варианта казались откровенно чреваты смертельной опасностью.

Пока Пшик метался между вариантами, Ридженс Хук откинулся назад и, нажав на крючок, запустил в ночь металлический цилиндр. Он взвился сквозь туманную дымку, оставляя позади шлейф серого дыма, и Пшик прикинул, что судя по траектории, жить ему осталось примерно секунд десять.

«Весь план – дурацкая затея».

– Прощай, мама, – прошептал Пшик, и была печаль, которую он унесет с собой в эту хлябкую могилу – что отныне между его матушкой и Хуком останется лишь москитная сетка.

– Прости меня, Иисус, – продолжил Пшик, чисто на всякий, – за всю херню, которую я натворил.

А потом он закрыл глаза и стал ждать конца.


Верн со всем удобством устроился в кресле от «Лей-Зи Бой» и смотрел «Болотных Рейнджеров» по Нетфликсу. Херня, конечно, но как он любил эту передачу. Мальчишки из Эверглейдс, разъезжавшие в гольф-картах, и, гоняя крошечных аллигаторов, ломали трагикомедию.

«Убил бы мальчиков на хер», – добродушно подумал Верн. Но, по правде говоря, он скорее всего не стал бы. Парни-то забавные, все из себя самоуверенные. Было бы весело понаблюдать, как это бахвальство с них стечет до самых ботинок.

Верн глотнул водки с содовой и рассмеялся.

«Только представь их рожи. Тупые козлиные бородки поотваливаются».

И он изобразил Джека Николсона для единственной на острове белки, сидящей с достаточно большими орехами у него на подоконнике.

– Погоди, меня еще заценят.

Потом Верн услышал взрыв.

– Ну, бля, – смиренно произнес он и поднял спинку кресла.

Если Верн что-то и усвоил за столетия, которыми прятался во всевозможных укромных уголках по всему земному шару, это вот что: есть вещи, предвещающие демаскировку.

Например, слоны.

Слоны – мудаки, и никто не убедит Верна в ином. Здоровые серые ублюдины чуют драконов носом, и нос этот зовется хобот. Был там некий самец, что работал на мамлюкского султана. Злобный ублюдок с мутным глазом и непонятной обидой на огненных ящеров. Гонял Верна по всей провинции Дели десять лет, пока одной приятной теплой ночью Верн не навестил его загон и не засунул этот хобот туда, где традиционно солнышко не светит. С тех пор старина Мутный держал навыки выслеживания драконов при себе.

Еще одним предвестником беды он считал ряды горящих факелов, поднимающихся по холму. Верн уже сбился со счета, сколько раз он дремал в том или ином гнезде и просыпался от гула оравы, вооруженной факелами. Люди в те времена были тупыми мудилами – ходить на дракона с факелами, но упорными, и как правило проще было перебраться, чем до конца дней отмахиваться от пылающих стрел.

Но знаком номер один в этом списке был взрыв. Чертовы умники – китайцы с этим их порохом. Эта дрянь забивалась между чешуй и чесалась как дерьмо последнее. И даже если люди не искали конкретно Верна, громкие взрывы зачастую проливали свет на все скрытое от глаз.

– В один такой прекрасный день, – обратился Верн к белке, подразумевая, что в этот самый день люди прошьют его каким-нибудь бронебойным снарядом, который пройдет сквозь чешую, как сквозь масло.

– И тогда всему живому в радиусе мили – финита ля комедия.

Разумеется, оценка была очень примерной. Если пронзить нутро Верна, радиус поражения выйдет куда больше мили. Когда в старину Синего Бена по чистой долбаной случайности угодили ранней моделью торпеды, он прихватил с собой на дно океана приличный шмат Корнуолла.

– Лучше все же проверю, – сообщил Верн белке. – Покончу с этой херней, что бы там ни было, пока не началось.

Верн выбрался из кресла, осторожно стянул футболку с «Флэшдэнсом» и аккуратно сложил ее по методу трех точных сгибов, который узнал от жизнерадостной дамы из Нетфликса. Это была любимая футболка, и он не хотел порвать ее в клочья, летая над болотами.


Пшик зажмурился, пустил горькую слезу и принялся ждать конца.

Только тот почему-то не наступил.

Каким-то вывертом физики Хукова граната, вновь показавшись из тумана, полетела обратно – другими словами, вернулась по той же траектории, приземлилась ровно между ног Хука и со стуком упала под планширь.

Большинство людей в недоумении выругались бы, многие принялись бы рыдать или вообще хлопнулись в обморок, но Ридженс Хук был сделан из другого теста. Он мрачно проворчал: «Блядь!», а потом живо спрыгнул с носа лодки в реку. Констебль едва успел скрыться под водой, прежде чем его граната, рванув, вынесла из левого борта зазубренный кусок, который кинематографично, не хуже фрисби, влетел в рощу и вонзился в раздутый ствол дерева со звонким «вж-ж-ж», как будто пила в руках деревенщины.

– Повезло, – сказал Пшик.

И говорил он в этот момент не только о себе. У Хука, в его коробке с сюрпризами, хранились одному богу ведомо какие нештатные взрывчатые вещества. На куски порвало бы пол-острова. Жареной кабанятиной до самого Слайделла бы несло.

Пшик рискнул встать на четвереньки, молясь Иисусу, Господу, Будде, Аслану и всем, кто там еще слушает, чтобы Хука расплющило между килем его тонущей лодки и болотным дном, чтобы он медленно умирал, глядя, как из носа сочатся пузырьки воздуха. Но узнать, была ли услышана его молитва, Пшику не удалось – именно в этот момент что-то очень сильное схватило его за пояс джинсов и дернуло вверх, в ночное небо Луизианы.

От земли до небесной выси за каких-то пару секунд.

Что, во имя?..

Мысль эту Пшик не закончил, потому что:

«А»: он был слишком потрясен, чтобы трезво рассуждать.

И «Б»: его причиндалы вжало аж в самый живот внезапным приемом, который вполне можно назвать ультразвуковым натяжением трусов.

Потому, пока Пшика Моро уносило над болотами все выше, единственной внятной мыслью, которую он смог связать прежде, чем вырубиться, была: «Эй, а отсюда видно наш дом».

Загрузка...