Последний американец

Крейсер глубокой звездной разведки "Пегас". Два световых года от Саны

Звездолет медленно плыл по длинной дуге, огибающей пару черных дыр, уже два миллиарда лет вальсирующих под звездами. Гравитационные волны от этой пары на таком расстоянии никак не были ощутимы человеком, но их мощности хватало, чтобы забить любые, даже самые чувствительные датчики, которые могли бы в ближайшее время быть созданы на Йос. Впрочем, даже вблизи звездолет сейчас выглядел как еще один межзвездный астероид. То есть как скала, бездну лет скитающаяся во тьме космоса, после того как перестала быть планетой, разрушенной и выброшенной за пределы сферы действия[7] вспышкой материнской звезды.

В такой близи от Йос данная предосторожность с маскировкой была не лишней. Время от времени датчики звездолета засекали проходящие по стандартной трассе транспортные корабли, спешащие к одной из систем, колонизируемой этим потерянным осколком земной цивилизации. Пролегала эта трасса достаточно далеко от давно умершей звездной пары, чтобы гравитационные возмущения, возбуждаемые волнами гравитации, не могли нарушить работу несовершенных компенсаторов. Звездолету каллистян при определенных обстоятельствах приходилось пользоваться обычными реактивными методами передвижения. Тогда огромный корабль извергал из себя раскаленный поток плазмы и уходил на достаточное расстояние, где можно было снова воспользоваться привычным для межзвездного скитальца переходом через гиперпространство.

Но сейчас он плыл, прячась в россыпи никому не интересных обломков давно смерзшегося газа и пыли. Слишком обычен подобный космический мусор на межзвездных просторах, а в окрестностях таких древних останков звезд – тем более.

Искусственная гравитация на палубах, созданная компенсаторами, не мешала гигантской туше звездолета медленно вращаться вокруг поперечной оси, что хоть и не так быстро, как некоторым хотелось бы, но меняло виды, лежащие за иллюминаторами и, соответственно, отображаемые экранами внутри корабля.

Сидя за столиком в каюте отдыха, астрофизик Лок преднамеренно сменил вид на обзорном экране на панораму снаружи корабля. Хоть они и висели здесь уже третий месяц, ему все еще не надоели космические пейзажи.

Во время работы имеешь дело с объектами непосредственно на экранах приборов и компьютеров, но там они больше в схемах и формулах. На панорамных же экранах рабочей площадки – голографические пейзажи родной планеты. А здесь для разнообразия транслировались виды окружающих «звездных ландшафтов».

Неспешный ужин под звездами – что может быть приятнее?

Астрофизик посмотрел на место, где должна была находиться двойная черная дыра. И, естественно, ничего не увидел. Даже на расстоянии сотни тысяч километров, когда гравитационные волны уже представляют серьезную опасность для корабля, ничего не было бы видно. Диаметры черных дыр – всего-то около десяти километров. Величина исчезающе малая по сравнению с космическими расстояниями. Даже на фоне ярко сияющих туманностей ничего не увидишь. Тем не менее открывающийся звездный пейзаж производил сильное впечатление.

Лок отвернулся от экрана вовремя, чтобы заметить подростка, спешащего к нему между живых деревьев каюты отдыха.

С тех пор как возросшая надежность экспедиционных межзвездных кораблей позволила перевозить на борту целые семьи, комиссии, формирующие экипажи, хоть и сдержанно, но разрешали личному составу брать с собой в длительные экспедиции детей. Однако мало кто решался на такое. Все-таки это космос. А он бесконечно разнообразен. В том числе и на пакости, припасенные для исследователей. Конечно, можно было сказать, что и на родной планете есть вероятность случайно попасть в серьезную переделку, если потеряешь осторожность. Но космос с его непредсказуемостью пугал гораздо больше известных опасностей родного мира.

На «Пегасе» сложилась небольшая, но очень веселая группа из ребят от десяти лет и старше. Они учились, как и все их сверстники, на Каллисто. Так же, как и все, исполняли по мере сил, образования и способностей некоторые обязанности на корабле. Полноценные вахты, конечно, не несли, но взрослым помогали. Само осознание факта, что они участвуют в дальней звездной экспедиции, о которой их друзья, оставшиеся дома, пока могут только мечтать, наполняло этих мальчишек и девчонок гордостью и почти взрослой ответственностью. Сопричастность к великому делу была для них бесценным опытом, который в дальнейшем, во взрослой жизни, очень пригодится. А помогать им приобретать этот опыт каждый взрослый на корабле считал долгом.

Алексею Ивакину, одному из подростков, как раз нужна была помощь.

Подросток достиг столика, где сидел Лок, и вежливо поздоровался.

– А-а, юнга! Присаживайся! – с радостью воскликнул астрофизик. – Как понимаю, ты специально меня искал? Ну, рассказывай, какая нужда привела.

– Ну… – запнулся Алексей. – Уважаемый Лок! Мне кое-что не ясно с этой цивилизацией…

– С Ирби? – подсказал астрофизик, так как юнга опять запнулся от смущения. Тем более что Темный Клан и их звездолет были неиссякаемой темой для пересудов на корабле.

– Нет, не с Ирби. С Йос.

– Могу предположить, что если ты пошел не к нашим социопсихологам и ксенологам, а ко мне, то тебя интересует астрофизический аспект?

– Ну… да…

– А что именно? Происхождение звезд кластера? Их характеристики?

– Не совсем… Впрочем, и это тоже. Но… Почему они потерялись? Почему все говорят, что здесь естественных цивилизаций возникнуть не могло и что этот кластер изначально обречен на гибель?

– О! Какая коллекция вопросов! – хохотнул астрофизик и откинулся в кресле.

– Но если я вам мешаю…

– Нет, не мешаешь, – поспешил заверить его Лок. – Просто все вопросы тесно взаимосвязаны.

Астрофизик неопределенно махнул рукой в воздухе и посмотрел на спешащего к столику кибера.

– Порассуждаем вслух… – сказал он, отодвигая пустую кружку, из которой пил чай, в сторону принявшегося собирать посуду кибера. – Естественными называют те цивилизации, которые находятся в Великом Кольце. Знаешь почему? Проходил в школе?

Юнга отрицательно помотал головой.

– Тогда чуть-чуть подробнее… – кивнул Лок и начал рассказ: – Вся система Великого Кольца основывается на планетах, где изначально возникала жизнь и имела возможность достигнуть стадии разума. Эти планетные системы в пространстве галактики действительно группируются в виде кольца, опоясывающего на расстоянии тридцать тысяч световых лет ее ядро. Именно на этом расстоянии находятся звезды, которые вращаются синхронно со спиральными ветвями. Те звезды, что ближе к ядру – движутся чуть быстрее и периодически пересекают спиральные рукава в своем полете вокруг ядра. Но в спиральных ветвях очень часто вспыхивают сверхновые, там слишком велика концентрация быстро эволюционирующих голубых звезд. Сверхновые буквально выжигают жизнь в планетных системах, попавших в спиральную ветвь, не давая ей развиться до стадии появления разума.

Звезды, движущиеся по радиусам большим, нежели у Великого Кольца, – также пересекают спиральные ветви, но уже с другой стороны, так как вращаются вокруг центра медленнее. Спиральная ветвь их нагоняет.

Таким образом, получается, что вся разумная жизнь в галактике группируется вокруг этого самого кольца, вплотную к нему. Все заселенные разумом планеты, выбивающиеся из этого правила, являются чьими-то колониями. И исключения очень редки.

– Но ведь Сана находится почти что в Кольце…

– Вот именно что «почти». Орбита у звезды эллиптическая. Как и у всего кластера, кстати, что указывает на общность происхождения и одинаковый возраст. Система уже скоро войдет в спиральную ветвь. Еще несколько миллионов лет, и планета станет почти стерильной: десяток близких вспышек – и конец. К тому же, как ты хорошо заметил, изначально на планете жизнь была на очень низком уровне. Растения, относящиеся к покрытосеменным, – явно пережившие предыдущие вхождения в спиральные ветви. Они оказались наиболее устойчивы к радиации. Крупных животных на суше – нет. Только океаны имели большое разнообразие видов. Что неудивительно. Все разнообразие высших видов на суше привнесено колонистами. И все это, заметь – земные виды, привезенные с Прародины.

– Но как тогда понимать тот факт, что в данном кластере так велика концентрация разумных?

– Ты заметил, что в окружающих планетных системах также очень велика концентрация тяжелых элементов?

– Да, это так. Ближний пример – система Чистые Дни, как ее назвали исследователи с Йос.

Астрофизик одобрительно кивнул.

– Это значит, что весь кластер – потерянные колонии других цивилизаций. Причем, как следует из их же истории развития, все они достигли этих мест не посредством звездолетов с гипердвигателем, а посредством генератора прокола пространства. Иначе не потеряли бы связи с материнской системой.

– То есть они достигали этого кластера случайным образом?

– Почти. Ведь если делается прокол, то его можно продержать до тех пор, пока он не разрушится ближайшим гравитационным штормом, – в среднем около трех-пяти месяцев. За это время можно с успехом исследовать место, куда вывел случайный переход, и послать колонизационный корабль.

– Значит, предки йосовцев – колонисты, прошедшие через врата генератора прокола пространства?

– Без сомнения! Кстати! Если ты не в курсе: недавно получили донесения с Йос. Там наши разведчики раскопали их историю. Они действительно прошли через Врата. И действительно, как мы и предполагали ранее, в самом конце Темных Тысячелетий.

– Но если это люди, ушедшие прямо в начале Великой Катастрофы, то почему они имеют уровень развития ниже нашего? – удивился подросток.

Астрофизик Лок пожал плечами.

– Тут можно только гадать, – сказал он. – Скорее всего, учитывая, кто ушел через Врата, они передрались сразу же по приходу в новый мир. И это отбросило их в развитии назад. Возможно, до уровня средневековья.

– Но как такое может быть?! – изумился юнга.

– Ну… это уже вопрос не ко мне, а к социопсихологам, – прищурился астрофизик. – Мои знания в этом вопросе поверхностны. Знаю, что в галактике за всю историю Великого Кольца находили много таких падших цивилизаций и их останков.

Юнга кивнул и, чуть-чуть помявшись, задал еще один вопрос:

– И еще… Может вы знаете… Я заглянул в исторические справочники и обнаружил, что на Прародине слово «крейсер» обозначало боевой корабль, изначально предназначенный для ведения войны. Почему наш «Пегас» называется крейсером?

– Очень интересный вопрос! – улыбнулся Лок. – Но для ответа на него надо вспомнить, что крейсеры предназначались не только для нападения, но и для защиты. Для разведки. С тех давних пор, когда наши предки воевали, надобность защищаться и вести разведку не пропала. Просто сейчас угрозы не те. Не от себе подобных, не от разумных рас Великого Кольца. Угрозы от вполне обычных на просторах Вселенной звездных катастроф. Таких, как вспышки новых и сверхновых звезд, гравитационные коллапсы, порождающие где мощные гамма-вспышки, где гравитационные штормы, периодически прокатывающиеся через галактику. Как иллюстрация… – Лок махнул в сторону невидимых отсюда черных дыр. – Вот здесь как раз источник будущей очень серьезной бури… Не сейчас она будет, а через несколько тысячелетий. Но все равно – и к такому нужно быть готовым. Эти черные дыры уже очень близко подошли друг к другу. Когда они сольются, около десяти процентов их массы уйдет в виде мощных гравитационных волн. А это очень большая энергия.

Мальчик кивнул, буравя взглядом место на фоне сине-зеленой туманности, где должна была располагаться пара черных дыр.

– Или такая мерзкая штука, как хроноклазм… Помнишь, как в такую область попала одна наша экспедиция тридцать лет назад?

– Помню. Проходили. Учитель Лех нам рассказывал. И показывал, что там было.

– Вот-вот! Тот хроноклазм просто прозевали. Потому и пришлось потом попотеть, прежде чем вытащили бедолаг.

– Там еще большой звездолет Зерте помогал, – вставил юнга.

– Конечно. Как соседям не помочь! Они нам – мы им. Но не только катаклизмы – мы разведываем их возможные источники и причины. Еще мы ищем другие цивилизации, чтобы установить с ними контакты. Ищем пустые планетные системы, которые можно колонизировать. Также ищем и потерянные цивилизации.

– Вот как сейчас нашли Йос.

– Да. Как сейчас, – тут же погрустнел Лок. – И хорошо, если мы успели…

Йос. Федеральная служба

Настала пора выпускных экзаменов. Пора, жаркая для стремящихся продолжить обучение. И пора расслабленного, полурастительного существования для тех, кому это было ни к чему. Последние ничего не сдавали, просто получали справки об окончании школы без аттестации. Не потому, что были дураками по природе. Или калеками. Просто не видели в этом смысла. И таких хватало.

Дальше учиться – слишком дорого, семейный бюджет не потянет. К тому же стиль учебы, неизменный с тех времен, когда еще существовала система «двух коридоров»[8], не способствовал получению качественных знаний. Дети тупо изучали разную чушь на «облегченных» курсах, пели на уроках пения, бегали на уроках физкультуры. Лишь немногие занимались всерьез, лелея надежду все-таки получить хорошее образование, поступив хотя бы в колледж[9]. Они не собирались становиться простыми рабочими или устраиваться на побегушки к тем, кто, как минимум, закончил тот же колледж.

Они рассчитывали на большее. Брали дополнительные курсы для изучения и сдачи. Заранее, еще в начале учебного года, чтобы успеть подготовиться. Диего и тут умудрился поразить всех: не только набрал кучу дополнительных курсов, да еще и всего лишь за четыре месяца до экзаменов, но и сдал их с отличием.

Это был небывалый результат в истории школы и, как вскоре оказалось, в истории штата. Правда, уже через неделю всплыли аналогичные случаи в школах других штатов, но все равно Диего был первый.

И так как он стал первым, СМИ из него сделали героя.

Немедленно появился тот самый профессор, которого они с Карменситой Ибаньес случайно встретили в библиотеке, и предложил грант на поступление.

Но тут уже сам Диего-Сергей попадал в щекотливую ситуацию.

Оно, конечно, очень хорошо, если поступить в университет по гранту и там отучиться. Но беда была в том, что по выходу он становился рядовым «яйцеголовым», лишенным избирательных прав и вынужденным подчиняться тем, кто прошел федеральную службу. Так как Карменсита оказалась в тени его славы и гранта на поступление не получила, то Диего-Сергей немедленно предложил профессору взять ее на грант. С великим сожалением профессор сообщил, что грант был именной, и передать его «глубокоуважаемой… и т. д.» он не может, несмотря на ее несомненно выдающиеся таланты.

После, правда, предпринял очень серьезную атаку на Диего с целью убедить его все-таки поступить в университет. Но попытка провалилась. Юноша оказался неожиданно упрямым. Как ни убеждал его профессор в том, что избирательные права для серьезного ученого – это чепуха и ничего не значащая привилегия, Диего остался при своем мнении.

Затем его попыталась уговорить администрация школы, но для нее у Диего был безотказно срабатывавший в прошлом образ «сиволапого фермера». Шоу, которое он разыграл перед «представительной комиссией» из директора, завуча и учителей, произвело на всех присутствующих неизгладимое впечатление. Подтвердив в их глазах миф, что шизофрения и гениальность – практически одно и то же.

О том, что их ловко разыграли, учителя, естественно и не подозревали. Но это были уже проблемы администрации школы.

Благодаря СМИ Диего узнал, что аналогичным образом безупречно справились все остальные заброшенные в мир Йос соотечественники-каллистяне.

Казалось безрассудным, что, стартовав вот так феерически, они привлекают к себе всеобщее внимание. Ведь разом засвечивается большая часть десантников-прогрессоров. Но, как известно, если что-то хочешь хорошо спрятать – положи это на самое видное место. К тому же отношение к «яйцеголовым» в местном обществе было уничижительно-пренебрежительное. А в иерархии «крутизны» – не просто предвзятое, а презрительное. Каллистяне под прикрытием этого образа становились на значительное время как бы невидимыми для тех, кто попытался бы проанализировать ситуацию на предмет поиска людей и группировок, наиболее опасных по части захвата власти.

Впрочем, бонус невидимости срабатывал только до окончания прохождения прогрессорами федеральной службы. Ведь высокоинтеллектуальные граждане ее проходили и, следовательно, становились реальными претендентами на руководящие должности весьма редко. Но к тому времени факт массового небывалого результата на выпускных экзаменах школ мог и позабыться.

Если бы Карменсита была изначально безнадежно испорченной личностью, то, скорее всего, Диего-Сергей не стал бы с ней возиться. Но все же под покровом стервозности в ней чувствовалось нечто человеческое. Сама стервозность как раз являлась прикрытием и защитой той самой человечности. Защитой души от грязи мира.

Беда Кармен, как и всех остальных девочек с сильным умом и крепким телом, заключалась в том, что стервозность со временем пропитывала душу, заменяя собой все хорошее. В глубине души Карменсита это понимала, но будучи не раз и не два битой жизнью, она раз за разом, как в броню, закутывалась в образ, который себе избрала. Чтобы отказаться от него, необходимо было найти другие опоры в жизни. И тут, столкнувшись с Диего, с его очень странной компанией, она эту опору вдруг почувствовала.

Это усиливало ее желание заполучить себе Диего «в полную собственность». Но, уже находясь в кругу его друзей, она незаметно для себя менялась. В нужную для нее сторону, хоть сама этого и не замечала.

Тем не менее отношения с группой и особенно с Диего выстраивались, пусть и были довольно странными для стороннего наблюдателя.

С одной стороны казалось, что Кармен довольно успешно завоевывает себе еще одного мускулистого дурачка, но с другой…

Только особо приближенные подруги понимали, что реально творится. А творилась очень древняя коллизия, выражавшаяся в емкой поговорке: «Нашла коса на камень». Впервые в своей богатой практике Карменсита попала не на человека, готового выстелиться перед ней ковриком, а на того, кто при любых обстоятельствах держал дистанцию и сохранял человеческое достоинство. Да так, что уже самой Карменсите приходилось прилагать немалые усилия, чтобы удержать его возле себя, безуспешно пытаясь завоевать его сердце. Она так увлеклась этим, что на остальных парней, которые нет-нет, да и подкатывались, смотрела волком.

Видя это, не один из брошенных Карменситой поклонников заточил зуб на Диего. Но помня, насколько хорошо тот стал в последнее время драться, мало кто решился на «военные действия» в его отношении. Те же, кто впоследствии-таки решился, получили не сатисфакцию, а лишние синяки на физиономию.

Глядя на такое, «папаша Дюк» ехидно посмеивался, относя все кулачные достижения Диего на свой счет.

С группой, созданной Диего-Сергеем, тоже все обстояло благополучно. Получив защиту, она, наконец, встроилась в школьное общество. И даже постепенно начала завоевывать авторитет и влияние. Вокруг появилась ребята, которые тоже хотели бы войти в группу. Кто с надеждой получить защиту, а кто по причине того, что в ней было интересно и тепло.

Близилось окончание школы. Скоро все выпускники расползутся кто куда, и принимать какие-либо радикальные меры по улучшению отношений с тем, кого Карменсита так безуспешно добивалась, станет поздно. Только сейчас она почувствовала, что вот-вот настанет момент, когда придется или объясниться с Диего, или окончательно признать свое поражение.

Поэтому девушка выловила его после уроков, как бы невзначай подойдя, и завела разговор.

– Ты очень странный, Диего… Отказался от гранта! Впустую отказался.

Она хотела его еще раз поблагодарить за напрасный, но благородный поступок, но чувство ложной гордости не позволило. Профессор, который хлопотал за Диего, ей с глазу на глаз сообщил все перипетии с грантом.

– Не впустую, – пожал плечами Диего.

– Ты думаешь, что тебе его оставят?

– Уже оставили. Профессор час назад мне звонил.

– Тебе везет! Ах, мне бы кусочек твоего везения! Хоть тебя и называют неотесанным фермером.

Диего-Сергей ехидно хохотнул.

– Потому называют, что сами такими являются.

– Ты прав. Но почему ты отказался? Неужели из-за этих сказок?

– Каких таких сказок? – не понял Диего.

– Ну… Говорят, что ты собрался там… типа к звездам.

– К звездам? А почему бы и нет? И не сказка это. Ведь мы летаем. Уже сколько времени.

– Как турист – тебе денег не хватит. Как колонист – тебе слишком мало лет. Ты хочешь как федерал?

– Почти, – уклончиво ответил Диего. Он с самого начала почувствовал, что Кармен не для этого завела разговор. И напрягся. Ему не хотелось раз и навсегда ставить точки над «i» в их отношениях. Чтобы не ранить ее. А для этого надо было увести разговор слегка в сторону.

– Но почему? Тебе здесь такие перспективы открывались!

– А тебе разве не хотелось увидеть миры, которые там есть? Помнишь, мы смотрели журнал с постерами из… Забыл, как его там… тот мир называется…

– Мир МакДоула. Или как его сейчас стали называть – Парадиз МакДоула.

– Вот-вот! А таких там тысячи! Ты только представь, как будет выглядеть наш Краб с планет, которые находятся непосредственно возле него. Какое там небо! Да и хотелось бы тебе распрощаться с такими, как?..

– Не упоминай! – резко оборвала Карменсита. – И так тошно становится… Но если уйти в колонию…

– Там все заново. И можно выстроить отношения между людьми так, как хочется: по-настоящему справедливо и по-доброму.

– Так ты собрал свою компанию ради этого?! – вдруг догадалась Кармен.

– И для этого тоже, – кивнул Диего. – Ведь они вырастут. И захотят подлинности – подлинности отношений, чувств. Всего. Здесь этого не найдешь. Остается два выхода: либо менять все здесь, либо уходить к звездам.

– А вдруг там такие уже есть? Справедливые и добрые… – внезапно высказала предположение Карменсита.

– Я уверен, что есть, – спокойно сказал Диего, и от его ответа веяло той убежденностью, которая предполагает истинное знание.

Кармен невольно глянула в небо. На висящего в синеве разлапистого Краба, похожего в свете дня на легкое разноцветное облако.

– Откуда такая уверенность?

– Вселенная бесконечна и разнообразна. И если у нас так плохо и несправедливо, то почему бы не быть мирам, где все наоборот? Кто сказал, что как у нас – это единственно возможный вариант?

– Пропаганда… – ядовито подсказала Кармен.

– Пропаганда – она для того и пропаганда, чтобы поддерживать сложившийся порядок вещей. Но ведь там, на звездах, есть еще Квири.

– Они не люди.

– Но человекоподобны. И у них все иначе. Почему бы и у нас не быть так же, как у них?

Разговор окончательно ушел не туда, куда хотелось Кармен.

– Я бы хотела, чтобы у нас все было хорошо, – сказала она двоякую по смыслу фразу.

– Значит, надо так и сделать, – также двойственно ответил Диего. И было непонятно, то ли он понял намек, то ли просто прямолинейно продолжил смысл сказанного ранее.

– Вот так и получается, – грустно завершила Карменсита, – ты уходишь к звездам, к своей мечте… А я здесь остаюсь…

– Так пойдем вместе! – выпалил Диего. – Ты – на пилота, я на программиста или там… В звездную пехоту. Как закончим службу, у каждого будет куча специальностей и возможностей поднять других к звездам. Может даже свою колонию организовать. Из таких, как мы.

– Но это не мое… быть пилотом, – все так же грустно сказала Кармен. – Я хотела в университет. И думала, что ты будешь там же. Ты ведь не дурак… Как остальные.

– Так что тебе мешает? – пропустил мимо ушей еще один намек Диего-Сергей.

– Деньги мешают! – вдруг резко и с каким-то особым остервенением бросила Карменсита.

– Так и тут все просто! Тебе не хватает денег на университет?

– Да! – злобно подтвердила Карменсита.

– Значит, тебе их надо заработать.

– Но… – попыталась также зло возразить Кармен, но на полуслове была прервана Диего.

– Да, здесь ты их и за полжизни не заработаешь. А вот если ты пойдешь на федеральную службу, то уже через два года будешь иметь необходимую сумму – ну, если не потратишь ее на всякое фуфло, – что позволит тебе проучиться хотя бы до бакалавриата. А если ты приложишь соответствующие усилия, то к диплому бакалавра у тебя будет пара-тройка приличных работ, чтобы тебя взяли на грант, и ты дальше могла бы закончить магистратуру.

– Обычно на грант берут сынков и дочек профессуры, а у меня маман – простая лавочница, – упавшим голосом продемонстрировала свои познания в этой области Карменсита.

– Если сделаешь что-то выдающееся – возьмут. А ты сможешь.

В глазах Кармен зажегся слабенький огонек надежды.

– Тогда…

– Тогда сразу прорывайся при поступлении на федеральную службу: либо на программиста, либо вообще на пилота.

– Да, пилоты получают больше…

– И у тебя будет возможность увидеть звезды. Ты ведь об этом мечтала?

– Ага… – взгляд Кармен затуманился.

Некоторое время девушка молчала, задумчиво глядя на Диего-Сергея.

– Точно! – вдруг твердо и звонко произнесла она. – Я так и сделаю!

Лагерь

Джонни получил по голове в очередной раз. Теперь уже от отца. Причем за дело: сам виноват, что ввязался в «маленькое приключение», вылившееся в крутые неприятности.

И как только отец узнал, что он там был?!

Гарри с товарищами попался., а Джонни успел убежать. Да и был он там «на подхвате», потому и удалось скрыться. Пока будет идти разбирательство, его роль и соучастие, возможно, не скоро всплывут. Правда, если попавшимся балбесам не придет в головы «шикарная мысль» все повесить на Джонни. С тем расчетом, что его папаня отмажет.

Так-то оно так… Но все его мечты накрываются медным тазом. Отец обещал поспособствовать поступлению сына в Гарвард. А это круто. Но если всплывет эта досадная история… Вряд-ли он уже сможет так просто пройти и поступить. А если все пойдет по наихудшему сценарию, то и сесть в тюрьму можно.

Последняя мысль особо сильно резала душу. Как ржавой пилой по обнаженным нервам. В тюрьму Джонни не хотел.

Он сидел в своей комнате на втором этаже семейного особняка и пялился на огромный настенный постер с мускулистым и всегда тупо веселым популярным киноартистом. Настроение у парня было наипаршивейшее. Постер изображал этого дебила Шульца, облаченного в боевой скафандр, с каким-то очередным SuperGan-ом наперевес и на фоне сияющих галактик. Постер был красочный. А контраст между ничтожеством, которым ощущал себя сейчас Джонни, и вот этим сияющим образом сверхудачливого и сверхуспешного десантника был особенно болезненным.

Никаких особых успехов в школе. Никаких особых успехов в спорте. Никаких особых успехов в остальных значимых для подростков направлениях. И Карменсита его бросила!

Так, растение. Сорняк, растущий в свете папиного успеха. И никакие личные вертолеты, подаренные ко дню рождения, этой ничтожности не отменяют.

Позвонил Карл и напомнил, что они договаривались идти на вербовочный пункт Федеральной службы.

Это еще больше испортило настроение Джонни, и он чуть не взвыл. Еще когда он давал согласие идти вместе, у него ну совершенно душа не лежала к службе. Через минуту после дачи обещания Джонни уже думал, как и под каким благовидным предлогом от него отказаться, но так ничего Карлу и не сказал.

Дома отец предложил шикарный повод – поступление в Гарвард плюс туристический полет на Марс – пятую планету системы Саны. На этой холодной планете как раз открыли новый, жутко элитный горнолыжный курорт. Он так хотел на нем побывать – и тут… Для того чтобы избавить сына от блажи поступления на федеральную службу, явно внушенной дубиноголовым товарищем, отец подкинул ему такую конфетку! А вечером, напившись в баре по поводу совершеннолетия, он и вляпался в ту самую историю. И то, что ранее казалось блажью, предстало в его глазах как единственное спасение.

В том злосчастном «приключении» – убежал, успел. Но ведь когда-то – и скоро – за ним обязательно придут! Зубы предательски застучали. Джонни резко их стиснул и, превозмогая страх, свербеж в желудке, нехотя встал и побрел к выходу. Не хотелось ни Карла подводить, ни показывать всем, что что-то не так, тем самым невольно выдавая свое соучастие в дурацкой выходке Гарри.

Пока шли к призывному пункту, Джонни мрачно молчал, в то время как Карл возбужденно трепался о том, как он хочет попасть в какую-то там фирму в этой Федеральной службе. Он за своей болтовней даже не заметил, что друг в депрессии.

Но когда подошли, пункт вербовки внезапно показался Джонни не просто спасением, а эдаким райским убежищем от всех проблем жизни. Его внезапно осенило, что если он сейчас с Карлом, как и договаривались, без отговорок и оговорок уйдет на федеральную службу, то полиция его уже никак не достанет! Парень даже задохнулся от такой перспективы. И уже с совершенно радужным настроением двинулся вслед за приятелем.

Они прошли в услужливо раздвинувшиеся автоматические стеклянные двери и направились к столику, за которым вальяжно развалился в кресле старый сержант. В вестибюле он был один, и явно был здесь посажен, чтобы направлять и консультировать таких, как они. Но ближе стало видно, что у сержанта много чего не хватает по части конечностей. Старый служака, поняв, что это замечено, криво ухмыльнулся и поманил их пальцем целой руки.

Вид старого, покалеченного сержанта нагнал страха. Двое потенциальных новобранцев резко сбавили обороты и почти крадучись поплелись ему навстречу.

Все было бы ничего, но…

Но их опередила Карменсита Ибаньес. Мягко, как кошка, ступая по узорчатому полу вестибюля, она пружинистым шагом быстро обогнула оторопевшую пару. Полуобернувшись, бросила мимолетный взгляд на Джонни с Карлом и направилась к столику сержанта. Это было как гром среди ясного неба. Ну никак они не ожидали встретить ее здесь, на вербовочном пункте Федеральной службы.

Оба балбеса вытаращились на нее так, что, казалось, еще немного – и глаза повыпадают.

Карменсита оделась с виду просто. Но эта была та самая простота, которой владеет далеко не каждая из дам. Простота и строгость, элегантно подчеркивающая все достоинства.

Парням вдруг резко стало трудно идти. Даже старый сержант преобразился. Стал галантным и учтивым, забыв об образе старого волкодава, покалеченного в схватках среди дальних звезд.

И куда только его зверская ухмылка подевалась?

– На кого желаете поступить, юная леди? – как заправский кавалер после приветствий спросил сержант.

– На пилота, естественно… – каким-то потерянным голосом сказала Кармен. – Или, если не получится из меня пилота, то на программиста, – добавила она более твердо.

Сержант удовлетворенно кивнул, принял у Кармен документы и быстро пробежался по ним глазами. По мере того, как взгляд его опускался все ниже и ниже по листу, глаза все более лезли на лоб.

– Э-э-э!.. А вы не пробовали подать документы в университет? Или колледж?

– Я пришла на федеральную службу, чтобы получить деньги на университет! – гордо ответила Кармен, в одной фразе выразив и свое отношение к самой Федеральной службе, и вообще к присутствующим. Жаль, что все смыслы сказанного могли оценить лишь немногие. Сержант, как видно, понял, а пришедшие чуть ранее Джонни с Карлом просто тупо смотрели на Кармен, оценивая ее формы.

Сержант поморщился, так как во фразе, брошенной девушкой, ясно сквозило презрение к Федеральной службе и стремление использовать ее чисто утилитарно. Для целей, как следовало из того тона, которым было высказано, более возвышенных и серьезных.

– Подбери слюни! – бросила она Джонни, заметив, что тот пялится на нее глазами голодной шавки.

Тот расплылся в глупой улыбке и попытался сделать комплимент Карменсите. Она же посмотрела на него, как на вошь, и промолчала.

– Чудная девушка! Если вас не затруднит, поднимитесь в комнату двести четыре и спросите майора Роджэс, она вами займется, – между тем сказал старый сержант, совершенно игнорируя Джонни и Карла.

Карменсита кивнула, взяла обратно свои документы и, на секунду задержавшись, бросила ему:

– И еще, сэр! Просьба.

– Да, молодая госпожа! – галантно ответил тот. – Я внимательно вас слушаю.

– Вот этих кретинов, – она небрежно кивнула на Джонни с товарищем, – определите в стройбат. Они достаточно тупы, чтобы ему соответствовать, и достаточно умны, чтобы случайно друг друга не поубивать в первый же день!

– Я обязательно учту ваши пожелания! – оскалился сержант и многозначительно посмотрел на парней. Те покрылись холодным потом. Только Джонни все еще продолжал смотреть вслед уходящей Кармен влюбленными глазами. Он просто не знал, что ему доставляет больше неудобств – страх перед сержантом или вот эта девочка, что сейчас уходила, не оборачиваясь.

Слова Кармен и многообещающий взгляд сержанта, брошенный на балбесов, сильно уменьшили мимолетный энтузиазм у Джонни по поводу федеральной службы. Но тут в нем взыграла гордость.

Парень подумал, что если сейчас откажется, то на него будут показывать пальцами. Ведь Карменсита Ибаньес не побоялась. А он… он, получается, струсил! Испугался трудностей!

К тому же очень сильно хотелось стать таким, как киногерой, которого играл Шульц. Как на том постере. Таким же мускулистым, ловким и находчивым. Чтобы не этого Шульца, а его самого вот так снимали журналисты. Не в киношном скафандре, а в настоящем. С настоящим оружием в руках. Чтобы не перед Шульцем, а перед ним, Джонни, бабы складывались у ног штабелями.

Возникает, правда, вопрос: а почему он не стал таким раньше? То есть сильным, ловким, мускулистым, находчивым…

Тут все просто – он ленился. Так же, как и другие сынки богатых и успешных родителей. У него было все, чего бы он ни пожелал. Кроме одного – самоуважения. Ведь все, что ему давалось, по-настоящему ему не принадлежало или, если и принадлежало, было не им заработано. Ему, по большому счету, гордиться было нечем. И вот тут, на федеральной службе, Джонни предоставлялась возможность стать этаким суперменом. Не совсем самостоятельно.

Чтобы стать таковым самостоятельно, нужна воля, которой не было. Для таких, как Джонни, нужен протез воли. Например, в виде армейского сержанта, который будет его гонять как сидорову козу до тех пор, пока он не станет тем, кем быть обязан. В армии. И кем хотел бы быть «на гражданке», после того как уйдет из армии, из ее железных рукавиц. Поэтому, когда Карл закончил свою сбивчивую речь о том, зачем он сюда пришел и на что собирается тут претендовать, Джонни твердо сказал, что он тоже идет на федеральную службу.

Сержант оскалился, предвкушая очередное развлечение, и обрушил на двух пока что потенциальных новобранцев пространную лекцию о том, что их ждет. Про то, как мамочки получат извещение об их смерти, если им не повезет… «а таких, кому не повезло – много», а если повезет, то… могут вернуться вот таким обрубком, как он сам. С сильным недочетом по части конечностей.

Довел бедных парней до конкретной дрожи в коленках. Но, к чести Карла, он все-таки не настолько был напуган этим рассказом, чтобы отказаться у самого порога. А прошедший через вестибюль по каким-то своим делам полицейский резко прибавил решимости и отваги Джонни.

Так что оба, серьезно мандражируя и заикаясь, отправились на медкомиссию.

Вот только зря они не обернулись. Там, почти у дверей, стоял и тихо веселился только что зашедший вслед за Кармен Диего.

Хорошо разогретый «беседой» с предыдущими остолопами, сержант среагировал на вновь подошедшего предсказуемо.

– Дай угадаю… – прищурился он. – Ты тоже вздумал сбежать от маменьки с папенькой и поступить на федеральную службу.

– Да, сэр! – браво гаркнул Джонни, тщательно сохраняя на лице весело-придурковатую улыбку. Сержант, славно позабавившийся с предыдущими двумя, открыл было рот, чтобы продолжить и с этим «латиносом», но Диего внезапно изящным жестом руки его остановил.

– Оставьте сэр, свое великолепное красноречие на таких кретинов, как те двое. Я знаю куда пришел.

– Даже так! – осклабился сержант. – И куда ты, сынок, собрался, весь такой изящный и прыткий?!

– О, сэр! Моя тупость как раз соответствует звездному десанту. Я знаю, мой ай-кью[10] достаточно низок, чтобы попасть именно туда! – Диего проиллюстрировал последние слова ослепительной улыбкой.

– Ты в этом уверен, сынок? – затрясся в беззвучном смехе сержант.

– Абсолютно! – сияя улыбкой, подтвердил Диего. – И комиссия, будьте уверены сэр, то же самое скажет!

– Ты случаем не дурак?! – тихо спросил слегка ошалевший от такого напора сержант.

– Так точно, сэр! Дурак! – не менее браво подтвердил Диего. – Ведь только такой дурак, как я, мог решить идти в строевые части.

Сержант уже не знал, то ли смеяться над этого балбесом, как конь, или… Впрочем, за его спиной находилась медкомиссия. И там чокнутых отсеивают «на раз».

– А ну-ка, дай мне твой аттестат! – недоверчиво покосился на Диего сержант и цапнул поданную папочку.

Прочитал. Хмыкнул. Еще раз смерил оценивающим взглядом фигуру Диего. Перед ним стоял юноша, прекрасно физически развитый, несколько сухощавый, но не рахитичный. Мускулистый, но явно мышцы не перекачаны в каком-то дурацком клубе бодибилдинга с боди-артом. Все в меру. И по тому, как держится, хорошо видно – он не из «маменькиных сынков», которые только что перед ним прошли на комиссию. Но аттестат… как бы не на порядок круче, чем у той красотки… и тоже, надо отметить, латинос.

– Далеко пойдешь! – хмыкнул сержант, отдавая аттестат обратно. – Я уже не спрашиваю, за каким демоном ты сюда притащился. Наверняка, как та девочка, за деньгами. Для университета.

– Никак нет, сэр! Не за деньгами. За звездами, – продолжил разыгрывать из себя радостного дурака Диего.

– На погоны? – поддел его сержант.

– Да, сэр! И побольше!

Следующие две минуты эти двое упражнялись в красноречии. Один пытался уесть стоящего перед ним, а другой не менее изящно парировал все подколки. Поняв, что новобранец слишком остер на язык, и что только армия вообще и лагерь в частности его от этой болезни могут излечить, сержант сдался. Сделал напутствие в чисто сержантском стиле, пожелав парню всего такого, что самому себе вряд ли пожелаешь, и жестом отмахнулся от балбеса.

– Спасибо, сэр, за напутствие! – сказал Диего, все так же улыбаясь и воспринимая это как есть на самом деле – как игру для залетных дураков. – Так куда мне идти?

– Слышал, что сказал тем двоим?

– Так точно, сэр!

– Вот и топай!

– Слуш… сэр!!! – отрапортовался Диего и с той же залихватской улыбочкой, что и прежде, отправился вслед за Джонни и Карлом.

– Какое остроумное ныне пушечное мясо пошло! Или, наоборот, на всю голову раненое… – фыркнул сержант себе под нос и, сложив руки на столе, принялся ждать следующих остолопов. Кисти на его правой руке не хватало. Обеих ног тоже. Но на то его тут и посадили, чтобы он одним своим видом отсекал самых тупых, нервных и поэтому непригодных для службы остолопов.

Лагерь находился в местности, мягко говоря, не жаркой. Плоская, как стол, равнина, поросшая низенькой травкой, насквозь продуваемая холодными ветрами. И среди этой равнины стояло несколько кирпичных двухэтажных зданий, в которых располагалось жилье офицеров и разнообразные службы. Кирпичными были и некоторые хозяйственные постройки, разбросанные по степи.

Для новобранцев же существовало только одно жилье – палатки. Степь выглядела скучной, однообразной и надоела практически в первый же день пребывания. Для Диего это было еще одно приключение и еще одна ступенька в выполнении Плана, в то время как на остальных его будущих сослуживцев степь подействовала угнетающе. Они унылой толпой выгрузились в эту голую степь и так же уныло, подбадриваемые командным рыком сержантов лагеря, принялись обустраиваться на будущем месте временного проживания.

Кто-то хорохорился, кто-то сохранял мрачное молчание, однако, как заметил Диего, практически все новобранцы представляли собой просто толпу. Толпу ничем и никак не связанных индивидов, даже близко не осознающих факт того, что дальше им придется вместе служить и вместе делить тяготы федеральной службы. А может быть, делить в будущем и общую могилу. Если таковая вообще будет у них.

Даже здесь, в месте, где требовался хоть самый элементарный, но коллективизм, каждый старался выпятить свое «я». Отделиться от всяких прочих: где мрачным молчанием, где задиранием соседа, где просто бараньей покорностью судьбе.

Из этого следовало, что сержанты в Лагере будут ломать личность новобранцев. Грубо ломать. Вдребезги.

Эта ломка была главной опасностью армии Йос для Сергея. Хотя само предвкушение того, что он увидит воочию это хоть и не слишком эстетичное, но все-таки направленное на излечение от индивидуализма действие, сильно интриговало. Но не настолько, чтобы делать его безрассудным. Но ведь сейчас и здесь он сам, как прогрессор, ничего не мог сделать. Он пока для этого общества никто. Надо подняться на следующие ступеньки в нем, чтобы от него хоть что-то стало зависеть. А пока стоило подготовиться к глухой обороне. К защите от слома.

Командование лагеря не подвело его ожиданий.

Уже следующий день после прибытия оно сделало очень «веселым» для новобранцев.

Начать хотя бы с того, что выспаться после длительных переездов новобранцам не дали – подняли до восхода солнца. Среди ночи Диего-Сергея буквально выбросил из кровати дикий рев. Он сразу и не понял, что это. Стоял в защитной стойке, босой на земляном полу, и лихорадочно соображал, что это могло бы быть. На сирену не похоже. Но уже через секунду ощутил, что в этом реве присутствует некий ритм. Вскоре он понял, что играют какой-то военный марш.

А ревом он показался потому, что в лагере очень сильно сэкономили на звуковоспроизводящей аппаратуре: за хрипом и скрипом большая часть мелодии просто потерялась. Впрочем, ни содержание, ни другие качества сего произведения не имели в данный момент значения. Главное – эта музыкальная жуть была предназначена для подъема новобранцев, которые, несмотря ни на что, продолжали нагло дрыхнуть, натянув на головы одеяла и заткнув уши. Сообразив, что к чему, Диего-Сергей быстро оделся и выскочил наружу из палатки.

На выходе он чуть не сшиб злобного субъекта в форме младшего офицера. Оба шарахнулись друг от друга. Причем офицер бросил несколько удивленный взгляд на Диего, прежде чем нырнуть в палатку, из которой тот только что выпрыгнул.

На плацу в свете зари его встретил лишь один поджарый сержант. Тот прохаживался вдоль линии, начерченной для тупых новобранцев прямо по грунту, и, как было видно, пребывал в благодушном настроении. Холодный воздух его не трогал, в отличие от привыкших к комфорту новобранцев, но когда он увидел перед собой Диего – вздрогнул. Явно не от холода. От неожиданности.

Сфокусировал глаза, принял подобающий зверский вид и кинулся в атаку на курсанта.

– Кто такой? Имя!

– Диего Гонсалес, сэр! – браво ответил Диего, вспоминая литературный шедевр полуторатысячелетней давности, где был описан один такой персонаж в армии, косивший под идиота[11]. Диего вдруг очень сильно захотелось проверить: а здесь это пройдет?

– Что, самый умный и правильный? Смир-рна!

– Стараюсь, сэр! Соответствовать, так сказать, с-сэр!!! – тупо гаркнул Диего, еще более вытягиваясь по стойке смирно.

– Много болтаешь, курсант!

– Виноват, сэр!

Сержант подозрительно хмыкнул и обошел наглого курсанта кругом.

– И что ты еще умеешь, кроме как браво орать «виноват, с-сэр!»? Чему тебя еще дома научили?

– Драться, сэр! – с энтузиазмом заявил Диего.

– Ах, ты еще и драться умеешь! – почти ласково произнес сержант, многозначительно разминая пальцы. – И каким стилем ты владеешь? Какой предпочитаешь?

– Уличный стиль, сэр!

– Да чему вы вообще можете обучиться на улице… – презрительно бросил сержант, сделал два шага назад и стал в боевую стойку. – А ну, давай нападай, как можешь!

Сержант решил сбить с новичка апломб самым прямолинейным способом: показав, что здесь он никто, а его умения, приобретенные до армии, ничего не значат. Да и поколотить слегка этого зазнайку стоило.

– Но… сэр! – оторопел Диего.

– Считай это учебным боем, курсант! – многозначительно произнес сержант. – И вообще, если сможешь хоть раз меня ударить – будешь командовать этими остолопами. Ясно?

– Да, сэр! – также придурковато ответил Диего и стал в стойку.

Зря сержант затеял это. Через полминуты он получил самым пошлым образом в ухо. Откатившись на несколько метров и став на ноги, уже совершенно иными глазами глянул на «наглого латиноса». По глазам было видно, что настроение у него резко испортилось. Сержант огляделся по сторонам. В ближайшем и дальнем радиусе каких-либо курсантов еще не наблюдалось. На лице его чуть ли не крупными буквами читалось раскаяние за потерю бдительности и очень скверная судьба для тех, кто сейчас будет вышвырнут из палатки. То есть балбесов, опоздавших к построению и, как видно, к представлению.

Диего-Сергей, изобразив на лице сильное раскаяние, между тем внутренне посмеивался.

«Медленны вы все для нас. Медленны! Против нас, людей с модифицированными генами и физиологией, вам не вытянуть в прямом столкновении. Вы бросили нас тогда на гибель. На отравленной планете, с мутировавшими вирусами и бактериями, с искалеченной разной дрянью наследственностью. Вы весь мир отравили, пытаясь найти способ сохранить власть, сделать нас рабами. Но раз за разом природа брала верх. И разум человеческий выкарабкивался из трясины навязываемой собачьей преданности, по сути, негодяям. Но мы выжили. Вычистили планету и себя. И вычищая – усовершенствовали. А усовершенствовав, вышли к звездам.

И пришли к вам, наследникам тех, кто стал причиной того, кем мы стали».

Это было необычное ощущение. Диего-Сергей постарался его хорошо запомнить. Как это: врезать в ухо Врагу, далекому наследнику Врага. Словно за всю боль тех, кого кинула эта цивилизация, отплатил…

Сергей прислушался к своим ощущениям. Тут примешались и эмоции самого Диего, который уже чуть ли не генетически ненавидел вояк, которые двести лет назад сначала завоевали половину испанского сектора, а после жесточайше подавили серию восстаний на оккупированной территории. Предания сохранились. Запрещенные хроники – тоже.

Память рода Гонсалесов – рода, который перенес рабство и помнил, что это такое, – удивительным образом наслоилась на память самого Сергея, создав этакую гремучую смесь.

Какой же чудовищной силы должна была быть катастрофа, вызванная древней цивилизацией англосаксов, чтобы память об этом впечаталась чуть ли не в гены?!

«Неужели ненависть имеет генетическую основу? – думал Сергей. – Или это естественная реакция на человеческую гниль? То самое отвращение к войне, лжи и тотальному обману, что прививали каждому человеку, будь то на Земле-Прародине, на Каллисто или в других мирах, колонизированных землянами. Прививали безотносительно рас, наций, народов».

В сущности, этот сержант не был виноват в том, что его воспитали таким. Была виновата цивилизация. Ее вожди.

Сержант аккуратно исполнял свой долг. Так, как он его понимал. И в этом столкновении, получалось, был некий знак. Знак первой стычки со Зверем, которого предстояло победить. Изнутри.

Сейчас станет ясно – выиграл или, победив, проиграл Сергей первую, битву.

Эти мысли за секунду промелькнули в голове у него, но все равно, как он ни старался, на его лице сквозь всегдашнюю удаль проглянул оскал торжествующего волка.

Видно, сержант заметил этот оскал. И понял, что парнишка ему не по зубам: такие не ломаются. А раз так, то его надо не ломать, а приручать.

Он сделал шаг назад, все также внимательно наблюдая за стоящим в боевой стойке Диего.

– Брэк! Достаточно! – резко сказал он и расслабился.

Диего, чтобы хоть немного загладить конфуз сержанта, вытянулся по стойке смирно.

– Неплохо-неплохо! – то ли с угрозой, то ли с похвалой сказал тот. На его лице, тем не менее, играло тенями бешенство. Видно никак не мог себе простить, что дал ударить себя новобранцу. Алая заря зарождающегося нового дня залила кровавыми отсветами ровную, как стол, стылую степь. Легла красными отсветами на гневное лицо сержанта, придав ему инфернальный вид.

– Кто тебя этому научил? Только не сочиняй басни про улицу.

– Папаша Дюк, сэр! Э-э, виноват, сэр, полков…

– Папаша Дюк?! – с сильнейшим удивлением прервал его на полуслове сержант. – Кем он тебе приходится?

– Сосед, сэр! И учитель, сэр!

– И тут достал… – непонятно, с сожалением или с восхищением буркнул сержант себе под нос.

– Брикс!!! – вдруг рявкнул сержант в сторону палаток.

– Да, сэр! – раздалось оттуда. Там по стойке смирно и со стеком в руке вытянулся обладатель хари, очень соответствующей фамилии своей кирпичностью[12].

– Где эти маменькины сынки?!! Почему они до сих пор не на плацу? Вышвырнуть их из палаток немедленно!

– Есть, сэр! – рявкнул «кирпич» и кинулся внутрь палатки. Оттуда немедленно раздались стоны и возмущенные крики.

– Вот так!.. – удовлетворенно произнес сержант, но потом снова глянул на застывшего по стойке смирно Гонсалеса, вспомнил свое пылающее ухо, – и настроение его снова упало.

– Блейз! – снова заорал он, и возле него тут же материализовался еще один субъект со стеком. – У меня к тебе задание. – Видишь вот этого? – сержант показал своим стеком на Диего.

Блейз кивнул.

– Сопровождаешь его, чтобы не сачковал. А тебе! – сержант обернулся к Гонсалесу и ткнул ему в грудь стеком, зверским выражением на физиономии изобразив все, что о нем думает. – До склада и обратно. Пять кругов. Бегом!!! Вон до того!

Сержант обернулся в сторону открытой степи и показал на еле видный у горизонта бетонный ящик.

– Есть, сэр! – с энтузиазмом взревел Диего. – Р-разрешите выполнять, сэр?!!

– Марш отсюда!!! – уже совершенно озверел тот, так как из палаток начали выползать курсанты. Кто на своих двоих, кто на карачках, сопровождаемый откровенными пинками инструкторов. Сержанту сильно не хотелось, чтобы хоть кто-то из этих молокососов узнал о его досадной промашке. А отыграться – он отыграется. На вот этих выползающих. Прямо сейчас.

Диего взял скорость прямо с места.

Блейз, не ожидавший такой прыти от новичка, еле успел кинуться за ним.

Дальнейшее превратилось в издевательство над бедным Блейзом. По изначальной задумке сержанта капрал, приставленный к Гонсалесу, должен был его загонять. Не секрет, что абсолютное большинство новобранцев приходило на федеральную службу с физическими кондициями гораздо ниже нормы, необходимой для нормальной службы. Даже если некто хорошо умел драться, то в выносливости вряд ли был на уровне. На это и был расчет.

Однако Диего-Сергей решил опять сыграть под дурачка: ему дали задание бежать пять кругов. По самой скромной прикидке – километров десять в сумме. Для космодесантника это мелочь. Сергей, обладая сильно превосходящими средний йосовский уровень физическими кондициями, легко мог пробежать и в три-четыре раза больше. Но в том-то и дело, что у Блейза был, скорее всего, средний (по здешним меркам) уровень физической подготовки, разве что чуть выше среднего. Потому и задал каллистянин такой темп, чтобы Блейз не отставал, но и догнать не мог. Причем сделал так, чтобы тот бежал чуть быстрее скорости, позволяющей не выдыхаться на длинной дистанции. Естественно, что надолго его хватить не могло.

Бодро завершая первый круг со все той же сияющей наглой физиономией, Диего-Сергей обозрел происходящее на плацу.

Появились первые пострадавшие: кого-то уводили со сломанной рукой. А зверский рев разъяренного сержанта был слышен от самых складов. Так что о том, как протекает первая «воспитательная» беседа с курсантами, Диего-Сергей был полностью в курсе. На подходе он с удовлетворением выхватил взглядом бледную физиономию Джонни, изо всех сил старающегося прикинуться ветошью и не попасться «на зуб» суровому сержанту.

Демонстративно обогнув плац и бодро улыбнувшись напоследок совершенно осатаневшему от его вида сержанту, он пошел на второй круг. Сержант же, проводив его налитыми кровью глазами, только рявкнул вслед: «Быстрей ноги переставляй, бездельник!» Для Диего-Сергея это стало только новым поводом поиздеваться над сопровождающим. Тот уже сбил дыхание на слишком быстром темпе и вот-вот должен был начать отставать. В этом мире на десятикилометровой дистанции не несутся так, словно собрались пробежать только пятьсот метров.

Диего-Сергей прибавил ходу и отметил перекосившуюся физиономию сопровождающего с не меньшим удовлетворением, чем страх Джонни.

Второй круг он прошел с опережением метров на сто. На плацу как раз сержант валял каких-то особо мускулистых балбесов. Он был так сильно занят выбиванием из них пыли, что Диего заметил тогда тогда, когда тот громко и все так же бодро топая пробежал мимо.

Проводив каллистянина взглядом и скрипнув зубами, сержант отправился искать среди курсантов следующего мальчика для битья.

Блейз начал серьезно отставать только на четвертом круге. Попытался «резать углы», но это ему все равно не помогло. Диего-Сергей слегка прибавил скорости – и Блейз снова отстал.

Увидев, что Гонсалес опять нарезает круг с бравым видом, сержант решил добавить еще пару кругов. Бодро рявкнув на ходу: «Есть, сэр!», Диего отправился на пятый круг. Правда, слегка сбавил темп. Уже совсем загнанный Блейз, даже срезая путь, едва за ним поспевал. Он все еще хорохорился, изображая из себя суровое начальство, но это уже слабо помогало. Как он ни старался, но к финишу не прибежал – приполз. Со значительным опозданием после Диего. К его счастью, курсанты уже ушли, а сопровождающие еще одного балбеса, обогнанные на последних трех кругах, наверняка находились еще за складом. Блейз чуть постыдно не завалился на плац под ноги сержанту, дожидающемуся их двоих.

– Курсант Диего Гонсалес забег на семь кругов закончил, с-с-сэр! – лихо отбарабанил Диего-Сергей, вытягиваясь перед сержантом. Тот сначала злобно посмотрел на все такую же бравую физиономию курсанта, а потом – с изумлением – на полудохлого, дышащего как загнанный конь Блейза. Он чуть головой не замотал, настолько это выглядело неправильным. Ведь такой вид, как у Блейза, должен был иметь новичок. Но не наоборот!!! Однако факт оставался фактом: Гонсалес оказался гораздо выносливее, чем среднестатистический капрал-десантник.

Сержант быстро оценил обстановку. Блейз еще один круг с этим сияющим идиотом не вытянет. А удастся ли вымотать на этом кругу Гонсалеса – было совершенно непонятно. Нехотя признавшись себе, что «идиот» невероятным образом победил-таки в этом негласном соревновании с армейским сержантом, он отпустил обоих в столовую. Блейз, шатаясь от неимоверной усталости, вяловато отсалютовал и поплелся по направлению к столовой. Гонсалес же… Взяв с места в карьер, рванул так, что только пыль заклубилась над голой степью под взошедшим солнцем.

– Ну, как первый день, сержант Зиммерман? – услышал он сзади. Резко обернувшись и застыв по стойке смирно, он узрел как всегда тихо и незаметно подкравшегося капитана Хорни.

– Нормально, сэр! – бодро доложился сержант, лихорадочно соображая, заметит ли капитан досадно опухшее ухо или нет.

– Вольно… Есть «отличившиеся»?

– Да, сэр! – все также браво ответил сержант и, расслабляясь, перешел на более спокойный тон. – Одного бегать отправил, другому…

– Руку сломал – слышал, – опередил его капитан. – Давай отойдем и поговорим.

Они отошли чуть подальше от маршрута следования курсантов других отделений, чтобы случайные уши не услышали их приватный разговор.

– Так вот, сэр…

– Ладно, – отмахнулся капитан, – хватит официально. Нас тут никто не слышит. Расслабься.

– Хорошо, – еще более расслабился сержант. – Там еще было несколько. В общем, ребята неплохо показали себя. Материал сырой… Но сделаем. Там есть один сын полковника. Хорошо себя зарекомендовал.

– А! Знаю. Япошка?

– Да.

– Его бы надо сразу определить на командные должности. Чтобы папаша был доволен. Пусть сын растет.

Сержант кивнул, принимая к сведению.

– А белые вороны были?

– Был. Один. Ну полный идиот. Однако сильный и выносливый.

– Это кто именно? Ромм? Так он не только тупой… – пожал плечами капитан и посмотрел на сержанта, ожидая продолжения. Но тот его огорошил.

– Не Ромм. Диего Гонсалес.

– Но ведь!.. – у капитана глаза на лоб полезли. Но тут уже взыграло любопытство. Он поумерил рвущееся удивление и более спокойным тоном осведомился:

– А чем он так выделился у тебя?

– Великолепно дерется. Либо талантлив неумеренно, либо хорошо выучился. И вынослив как буйвол.

– Уж не скажешь ли ты, что он вышел сухим из всего, что ты ему надавал? Неужели ты не смог его загнать? – с подначкой спросил капитан.

– Его не смог. А Блейз, которого я к нему приставил, чуть на плацу от переутомления богу душу не отдал. Гонсалесу – хоть бы что. Даже не вспотел. Все своей идиотской улыбочкой сверкает.

– Ты хочешь сказать, что он Блейза загонял?!! – теперь уже неподдельно удивился капитан.

– Да. И я не представляю, как это могло случиться. Такой идиот – и с такими физическими кондициями. Я вообще слыхал, что все дебилы отличаются большой силой и выносливостью. Наверное, с этим Гонсалесом та же история.

– Все так, но Гонсалес не дебил.

– Не понял!

– Ты с ним поаккуратнее. Как я понял из твоего рассказа, он вел себя как идиот. Так?

– Да, сэр!

– Так я тебе говорю, что он играл под идиота. С такими случается. В его карточке записано, что у него ай-кью двести десять.

– Может, сто десять?

– Это, может, у тебя сто десять, – насмешливо оборвал сержанта капитан. – А у него двести десять! Там рядом с цифрой – можешь посмотреть в личном деле – все прописью повторено. Да еще и восклицательный знак стоит. Видно, он и психолога из медкомиссии чем-то достал. Или изумил до потери пульса.

Сержант поник. Он был достаточно умным человеком, чтобы понять, где надо остановиться. Мгновенно все планы по «загибанию этого идиота Гонсалеса» вылетели из головы. Он воспринял это как факт и успокоился. Неисповедимы пути Господни. Этот «как бы идиот» – одна из его причуд. Если нельзя поломать, нельзя «загнуть», – то следует просто приручить. А это он хорошо умел. И не такие приручались.

Сержант криво ухмыльнулся и зашагал вслед за капитаном в сторону столовой.

Некоторое время курсанты с удивлением обсуждали новость: новичка, и «как очевидно – идиота», Диего Гонсалеса неожиданно сделали командиром отделения. По какому-то недоразумению он был внезапно приближен и теперь находился постоянно на подхвате у сержанта. Сержант по-прежнему был официально командиром отделения и инструктором, но некоторые рутинные свои обязанности по командованию «этими остолопами» все больше и больше перегружал на Диего. Гонсалес превратился в эдакого ординарца при сержанте, за что часть ненависти, питаемая к жестокому инструктору, так или иначе перепадала и ему.

Диего держался молодцом. Со своими сослуживцами старался выстраивать отношения ровно, но без панибратства. Раз уж его поставили командовать – значит, и надо быть именно командиром. Тем не менее, некоторые индивиды, которые сами бы хотели такого роста, сами рвались вверх по служебной лестнице, затаили и обиду, и злобу. Неожиданный и «беспричинный» успех уязвил их в самое сердце. А то, что Диего был еще и «латинос», добавляло злости. Особенно у тех, у кого сохранилось давнишнее чисто расистское предубеждение перед «черномазыми».

Негров на Йос не было. Вместо них были все, кто имел смуглую кожу. Так что у Диего-Сергея неожиданно возникла довольно тяжелая проблема: расисты и карьеристы. А так как те и другие часто сочетались по принципу «два в одном», то проблема получалась двойная. Тем не менее он смотрел на все это не без юмора, стараясь применить некоторые из подходов, которые знал, как каллистянин.

Очень даже вероятно, что злобно смотрящие теперь на Диего индивиды в школах были любимчиками администраций, при власти и почете. А тут такой облом: без власти, да еще в подчинении у того, кто должен, по их мнению, всегда находиться внизу.

А то, что все в этой голой степи были на виду, под жесточайшим контролем инструкторов, исключающих какие-либо «воспитательные» разборки с их стороны, разжигало ненависть еще больше.

Однажды они все-таки, улучив момент, попытались. Впятером. Но очень быстро убедились, что с Диего связываться себе дороже, и, как побитые собаки, убрались с «поля боя», дальше взирая на Гонсалеса с зубовным скрежетом издали.

Не обошлось, конечно, без разбирательств. Но Диего это обставил как демонстрацию, которую он, якобы, устроил для этой пятерки. Так как побитыми оказались именно эти пятеро, а Диего как был сияющим, так и остался, командование лагеря решило не заморачиваться. Всех отпустили с миром. Только капитан с сержантом многозначительно переглянулись и ухмыльнулись.

Идиоты, пытавшиеся напасть на Диего, ничего из того происшествия не поняли. Не поняли, какие серьезнейшие последствия могут быть за неподчинение и вообще за нападение на командира. Если Диего как командир был так себе – всего лишь «иногда исполняющий обязанности», – то сержант являлся не просто номинальным командиром, но и инструктором.

Они не понимали до тех пор, пока не попался заводила пятерки – Крошка Тэд. Он и так ходил в постоянном бешенстве от невозможности начистить рыло ненавистному латиносу. А тут, видя состояние Тэда и желая доломать-таки, сержант на упражнении «замри» уложил его мордой в грязь. Лежать и булькать в ледяной жиже целый час Тэду, видимо, очень сильно не захотелось. Тогда он подскочил – и залепил в глаз сержанту.

Точно так же, как и в свое время Гонсалес влепил тому в ухо в первый же день. Снова сержантик расслабился и потерял бдительность.

Впрочем, Крошка Тэд (прозванный так далеко не потому, что был маленьким) помимо немалых габаритов имел-таки неслабую реакцию. Так что тут уже со стороны сержанта была двойная неосмотрительность. Единственное, что его извиняло: Тэд относился к сравнительно распространенной категории дураков, которые считают, что все знают наперед. В том числе и ответы на все вопросы.

Эта-то самоуверенность его и подвела.

Засудили. Приговорили к десяти ударам палкой и изгнанию с федеральной службы. Для Тэда, мечтавшего стать политиком, это была не просто катастрофа – конец жизни.

Практически наверняка этот человек уже никогда и нигде не поднимется. Скорее всего, сопьется. Чуть менее вероятно – уйдет в криминал, и там сложит свою буйную и тупую голову в одной из разборок. Если, конечно, полицейские не пристрелят раньше. Руководитель боевиков из него вряд ли получится. Там все-таки надо думать, а не считать, что думаешь.

Для Йос – обычная практика. Для Каллисто – «преданья старины глубокой». Кстати говоря, действительно глубокой, так как это сохранилось только в тысячелетней давности хрониках и учебниках обществоведения, истории.

Несколько недель после страшной экзекуции на плацу и последующего изгнания Крошки Тэда оставшаяся четверка его прихвостней-расистов ходила как из-за угла пыльным мешком по голове огретая. Судьба предводителя ввергла их в страшный шок. Впрочем, не только их. Того же Джонни вообще в бессознательном виде с плаца утащили. Не выдержала его ранимая душа – сынка толстого бизнесмена – страшного зрелища наказания.

Если выбытие физически сломавшихся их коробило, но еще оставляло в душонках эгоистическую гордость типа «а я сильнее этого лузера», то сейчас выбытие того, кто был сильнее их всех вместе взятых, сломало окончательно. Сломало морально. Наконец-то новобранцы осознали то, чего добивались инструктора – они здесь никто. Так, пыль на башмаках Армии.

Диего-Сергей бегал в общем строю таких же, как и он, по предгорьям. И ждал, когда же их по-настоящему начнут сплачивать. Ведь должны, по идее!

Что-то новое должно было случиться в этот день. Ведь не зря же гоняют в этой глуши, да еще почти без остановок. Обычно, когда гоняли по степи, на месте привала всегда ждала кухня. Тут же уже целый день три взвода рысили без еды. Даже перекуса. Вечером удивленные новобранцы были «обрадованы» тем, что ни еды, ни теплого ночлега не будет. Спать, конечно, не запрещали. Но спать пришлось на холоде, без привычных спальных мешков.

Диего быстро раздал остатки своих запасов галет, которые он всегда брал в такие забеги, и с интересом стал дожидаться, что предпримут инструктора. Они же не сделали ничего, кроме пары замечаний и простейших советов, продолжая наблюдать, как поведут себя курсанты.

Терпение у Диего истощилось, и он взял все в свои руки. По прошествии нескольких недель его уже слушали внимательно, а не презрительно попрекали происхождением. И капральские нашивки только добавляли авторитета. Диего быстро организовал свое отделение, и в целом ночь и для бойцов, и для него самого прошла удовлетворительно. С его физическими кондициями он мог и вообще не спать. Холод как таковой для его тела также был несерьезен. Но для других курсантов ночь превратилась в пытку.

Чтобы не замерзнуть, им поневоле пришлось кооперироваться с соседями. Сбившись в кучу, курсанты грели друг друга, как овцы в снежную бурю. Те, кто находился снаружи, быстро замерзали и протискивались в середину, но стоило кому-то хотя бы чуть-чуть задремать, как его выпирали на холод, где он быстро прочухивался и лез обратно. Поэтому вся эта куча-мала находилась в постоянном «броуновском» движении. Как они ни старались, выспаться никому не удалось. В ледяное утро их так же грубо, как и в первый день пребывания в лагере, подняли на ноги, заставили сделать зарядку и погнали обратно. Как стадо.