Поролоновое небо

Карлик увязался за мной еще у порта. Шел позади и бубнил, семенил своими маленькими ножками и гнусавил… Я уже было задумался о том, чтобы дать ему по шее, но тут мы пришли.

— Не смей ходить за мной внутрь, — честно предупредил я, — еще мне там тебя не хватало. И задание найди, на шестой-восьмой круг, понял?

Карлик обиженно надулся, уселся на ступенях и принялся перебирать белые костяные четки с лиловой бахромистой кисточкой. Я перешагнул через него и толкнул засаленную грязно-коричневую дубовую дверь.

Внутри, как водится, стучали кружками, громко и нестройно орали песни и ржали в полсотни глоток. Над столами плыл аромат жареного мяса и кисловатый запах эля. Эль, по словам карлика, в этом трактире делали отменный, забористый и такой плотный, что его ножом нарезать можно было. Мне-то, правда, было все равно, можно в эль ложку воткнуть или нельзя — на меня он все равно не действует — а вот от хорошего обеда я бы не отказался.

Ее я тоже почти сразу увидел. Смуглая кожа, пепельные волосы, заплетенные в две задорные косицы, не очень гармонирующие с настороженным взглядом аметистовых глаз, большой боевой лук, прислоненный к стене, и дорогая кожаная куртка, столь плотно облегающая тонкую фигурку, точно под курткой ничего не было. Хм, возможно и правда ничего нет.

— Добрый вечер, — сказал я, опускаясь на скамейку рядом с девушкой.

— Такен, — быстро ответила она, даже не взглянув на меня. Акцент у нее был очень милый, — занято!

— Вот еще, — я откинулся на спинку скамьи, — ничего подобного. Поверьте мне, я точно знаю.

Наконец-то я удостоился долгого взгляда. Ой-ой, боюсь-опасаюсь. Тоже мне, железная дева.

Я поднял ладони в знак примирения:

— Все, все понял. Сейчас поем и уйду. Ну поглядите сами — негде ж приземлиться! В конце концов, могу я хоть поесть рядом с милой красивой девушкой, а не с пьяным гномом из Сумерии?

Это, на самом деле, была наглая ложь. Не про девушку, а про пьяных гномов, в смысле. Мест было сколько угодно, и не все из них соседствовали с сумерийцами. Но лесть есть лесть… лед на дне лавандовых глаз дал первую трещинку. Девушка пожала плечами и отвернулась.

— Чего изволите? — рядом материализовался трактирщик.

— Мне того мяса, которое так вкусно пахнет, кувшин кертского вина и хлеба осьмушку, а девушке…

Я повернулся к моей соседке:

— Взять Вам что-нибудь?

— Воды.

— И все?

— Все.

— Но может… хоть вина?

— Нет.

Трактирщик терпеливо ждал.

— Чего встал, — прикрикнул я на него, — слышишь плохо? Девушке воды, мне мяса с вином и хлебом. Давай-давай, двигай.

— Не пьете? — спросил я ее, когда трактирщик рванул прочь, точно ему пинка под толстую задницу отвесили.

— Нет.

— А покушать?

— Нет.

— А…

— А будете кадриться — убью.

Вот так вот. К сожалению, права сказать «да и ну тебя к черту, такую красивую», я не имел… Значит, придется делать все постепенно… Ну почему, скажите, в мире полно добрых милых девушек, которые носят золотые побрякушки и шелковые платья, танцуют вальсы на балах и всегда приветливы с кавалерами, а мне судьба вечно подсовывает таких, которые считают себя мужиками с косичками?

Трактирщик принес заказ, сгреб в пухлую ладонь предусмотрительно выложенные мной на стол медные монетки, глянул еще раз на мою суровую соседку и ушел прочь, не сказав ни слова.

Я пододвинул к девушке кувшинчик с водой и высокий стеклянный бокал, налил себе вина и принялся за еду.

Девушка с неодобрением покосилась на мой графин, сморщила нос и сказала:

— Напьетесь.

— Я оборотень, — пояснил я, — мне все равно, что пить, на меня не действует. Но вино приятно на вкус.

— А, — сказала она печально и снова замолчала.

Дверь открылась, и в трактир стремительным шагом влетел седой бородатый дед. Ростом, пожалуй, под стать мне, но в кости поуже, да и мышц поменьше, так что серый потертый плащ-балахон болтался на его похожей на оглоблю фигуре, как на пугале огородном. Пролетев мимо пары столов у самой двери, дед встал, огляделся, потом победно встопорщил бороду, гордо прошествовал к нашему столу и сел напротив меня и девушки.

— Есть работа, — громким заговорщическим шепотом обратился он ко мне.

Я неопределенно хмыкнул, дожевывая кусок мяса. Это должно было означать согласие выслушать, и дед все понял правильно. Перегнувшись через стол, он зашептал еще громче:

— Есть ювелир. У ювелира — кольцо с бриллиантом, которое он сделал для одной богатой леди в западной части Натрона. Нужна охрана. Довезти перстень до хозяйки.

— И все? — спросил я, мысленно простонав «идиот».

— Все!

— Сумма?

Я заметил, что девушка вслушивается в наш разговор. Но, в отличие от старика, я-то знал, кто она такая. За просто так ее не купишь, можно даже не пытаться.

— Сумма, старик?

— Тысяча талеров.

Я подумал. Потом я подумал еще раз. Когда я подумал о том, чтобы все-таки послать старика к черту, девушка внезапно подняла на него свои чудесные лучистые глаза и спросила:

— Вам второй охранник не нужен?

Мы ехали третий час. Втроем — Ласс, я и перстень. Это, надо сказать, уже начинало поднадоедать, несмотря на несколько легких стычек с гоблинами, из которых мы вышли вполне себе с честью и даже без серьезных царапин. Скорость, с которой Ласс изводила на конфетти мелких полуразумных хищников, потрясала. Я не сомневался, что и кому-нибудь покрупнее и поразумнее тоже может придтись несладко, попадись он Ласс под горячую руку.

— Тивер, — вдруг спросила она у меня, — а какой ты оборотень?

— В птицу, — ответил я, — абсолютно бесполезное умение. В бою никаких преимуществ не дает, и долго в птичьем обличье находиться нельзя — устаешь.

— Зато из боя улизнуть можно, — вздохнула девушка.

— Что-то не похоже, чтобы ты боялась боев, — если я что-нибудь понимаю в женщинах, эта фраза должна была ей польстить, — не всякий мужик с тобой справится.

Ласс усмехнулась.

— Используй заклинание.

— Не умею, — честно признался я и спросил:

— Тебе здесь нравится?

— Ну… так, — уклончиво ответила она.

— А… там ты кто?

— Я не хочу об этом говорить.

— Почему?

— Там — это там. Серость, скука и убогая обыденность. К счастью, я своим мечом зарабатываю достаточно, чтобы быть не там, а здесь.

— Все время?

— Да.

— Сколько же ты…

— Три месяца.

— Вау, — сказал я, хоть и знал об этом.

Мне говорили, что у меня очень удается потрясенное выражение лица.

— Ну не переживай так, — засмеялась Ласс. — Все замечательно, я одна, меня никто не хватится, все под контролем.

— А если ты умрешь?

— У меня есть свиток бессмертия.

Божья коровка заползла мне в ухо и пощекотала его изнутри своими усиками. От неожиданности я проснулся. Было уже светло, костер потух, Ласс спала возле теплых углей, закутавшись в пестрое шерстяное одеяло.

Божья коровка сказала голосом карлика:

— Перевал сторожит дракон. Молодой, бронзовый. Дальше будет деревня, которую населяют зомби. Ничего не пейте и не ешьте там — вода отравлена, пища сгнила. Они вас не тронут, если вы их не тронете. Но я бы на вашем месте деревню стороной обошел, потому что их…

Я вытряхнул божью коровку из уха, взял в ладонь и зашвырнул в кусты ежевики, увешанные крупными черными блестящими пупырчатыми ягодами.

Дракон и вправду оказался молодым. Но молодость — не синоним безопасности. Из схватки с драконом потерявшую сознание Ласс я вынес на плече, оставив жадному чудовищу обеих лошадей вместе с поклажей и ускользнув, пока он выбирал, с которой из них начать трапезу. Очутившись в безопасности, я опустил Ласс на траву, чувствуя, что жизнь в ней едва теплится и уже потихоньку начала угасать. Я взял ее руки в свои, закрыл глаза и стал читать слова, снежно-искристыми буквами проступившие на внутренней поверхности век… И, дочитав, с какой-то странной радостью понял, что тонкие ледяные пальцы, лежащие в моих ладонях, постепенно теплеют…

— У меня… есть… свиток… бессмертия, — прошептала вернувшаяся Ласс, — спасибо за то, что мне не пришлось его тратить.

Я поцеловал пальцы, все еще доверчиво лежащие в моей горсти, и прижался щекой к узкой смуглой ладони, чтобы ее прохлада остудила странный и непонятный для меня огонь, которым горело мое лицо.

Раны на боку Ласс, нанесенные когтями дракона, затягивались на глазах.

— Не пей воду, — предупредил я Ласс, шагнувшую к колодцу.

Зомби бродили по улице, натыкаясь на стены и друг на друга. Они были грустные и зеленые. В деревушке царило какое-то нереальное спокойствие и умиротворение. Рассматривая ее обитателей, я даже стал придумывать про них какие-то истории…

— Не пей, вода отравлена.

— Откуда ты знаешь?

Я пожал плечами:

— Это обычное дело в таких деревушках. Должны же они были отчего-то стать зомби. Смотри. Вот эта девочка в вязаной кофточке, с выдранной половиной волос — наверняка дочка той толстухи в синей юбке, что подволакивает ногу. Гляди, как смотрят… будто право друг на друга имеют.

— Разве они смотрят?

— Конечно. Зомби видят. И запахи ощущают. Только плохо очень, для них все как в тумане. О, а вот этот точно был первый парень на деревне. И красотка вот для него подходящая… бедная девушка, жаль ее… ведь наверное когда-то была такой, как ты.

Фраза «сохранившиеся на лице остатки былой красоты» к девушке-зомби подходила замечательно. Левая половина ее лица была почти в идеальном состоянии — исключая ненормальный цвет, конечно. Зато правой половины она, похоже, лишилась в бою с каким-то мечником: голова была ровно срезана начиная от виска и до нижней челюсти. Дырка вместо уха, вытекший глаз, оскалины костей, белеющие среди серой с прозеленью плоти… Когда-то на девушке была нарядная пышнорукавная белая блузка с вышивкой и длинная юбка. Теперь измазанные в крови и грязи обрывки, на которых едва угадывалась вышивка, чудом держались на плечах, от юбки остались одни лохмотья. Красотка смешно и косолапо ступала полуобгрызенными ногами, нарезая круги вокруг колодца, и на каком-то из кругов наткнулась на высокого мужика с белыми культями костей вместо рук, черной копной волос и черной же бородой, слипшейся от крови в стоящий торчком кол. Так они и стояли, покачиваясь, друг напротив друга, словно вели какую-то бессловесную беседу.

— Да никогда они никем не были, — раздраженно сказала Ласс, — вот еще выдумал. Мобы обыкновенные, икс штук. Они такими родились и не чувствуют нихрена.

— Мобы чувствуют, — не согласился я, — может, не так, как люди, но… Я даже думаю, что они чувствуют что-то вроде любви… к исполняемым функциям и объектам, с ними связанным.

— Бюэ, — высказалась Ласс, достав наконец ведро из колодца, — может и не отравлена, но протухла точно. А вот сейчас мы проверим, что они чувствуют. Хей, деваха, держи!

И прежде чем я успел отреагировать, с размаху надела деревянную бадью на голову Красотке, окатив ее водопадом зеленоватой воды, воняющей тухлятиной. Впрочем, букет окружающих запахов от этого не стал ощутимо неприятнее.

Отчетливо хрустнули кости.

Первый Парень остановился и обернулся в нашу сторону. Глаза его медленно разгорались зеленым огнем.

— Ласс!

— Вижу, — Ласс подобралась, как рысь перед прыжком, голос ее стал скупым на эмоции, а движения — отточенными и быстрыми, — сейчас разомнемся.

Меч с тихим шипением выскользнул из ножен.

Мы сидели на скале, прижавшись друг к другу. Вверх пути не было, а внизу под нами волновалось буро-зеленое, вздыхающее, стонущее и воняющее море голов, рук, ног, костей, безголовых, безруких и безногих туловищ.

— Делаем так, — Ласс, кажется, потеряла надежду на то, что нам удастся прорубиться сквозь толпу, — я спрыгиваю со скалы, героически погибаю в битве с зомби, ты оборачиваешься птицей, берешь перстень в клюв, летишь к этой чертовой леди Дарлене, отдаешь ей брюлик, возвращаешься и мы встречаемся у храма Живой Силы, где я воскресну после того как сработает мой свиток. Затем мы вместе получаем награду. Как план, а?

— Не умею, — ответил я.

— Что… не умеешь?

— Не умею превращаться в птицу.

— Но ты же сказал…

— Я соврал.

Мы замолчали.

Мы молчали целую вечность.

— Три месяца, — Ласс вдруг хихикнула, — прикинь, три месяца я смотрю на это поролоновое небо, пластилиновые деревья и мобов из проволоки и цветной бумаги, и мне нравится… нравилось. Тивер, а ты где живешь? Я — в Питере. Может плюнем на все, возьмемся за руки, спрыгнем со скалы и встретимся по-настоящему? Не самая героическая смерть, но мне, честно говоря, уже наплевать. У нас знаешь, как сейчас хорошо? Осень… опавшие листья, дым костров, клены лапами машут на промозглом ветру, и Фонтанка в мурашках дождя, и бронзовые закаты над шпилем Петропавловки, и сфинксы каменные у Академии Художеств, всегда такие серьезные… Приезжай, а? Хотя я тебе наверное не понравлюсь… три месяца в «люльке» женской красоте не способствуют.

— Тебе придется учиться ходить, — я коснулся губами ее виска, — но ты бы понравилась мне любой.

Она вдруг ловко вывернулась из моих объятий, вскочила, в руках у нее откуда-то появился свернутый трубкой бумажный лист, мерцающий жемчужно-белым светом.

— Смотри! — крикнула она, с размаху швыряя свиток.

Тот взмыл вверх, точно белая бескрылая птица со светящимися перьями, потом стал падать, спикировал вниз, под скалу, в бурое копошащееся месиво. И исчез.

Ласс засмеялась, обернулась ко мне, сияя счастьем и радостью.

— Ну? — радостно сказала она, — Пошли?

Вместо ответа я развязал кошель, достал из него маленький кубик из черного мрамора, положил на ладонь и протянул его Ласс.

— Что это? — подозрительно спросила она.

— Перемычка, — ответ почему-то дался непросто, — пароль. На выход и возврат. В любой точке и прежним кругом. Ты сможешь уйти прямо отсюда, а потом вернуться… я буду ждать.

В фиолетовых глазах агатовой тенью метнулся ужас. Искорки счастья потускнели и стали гаснуть одна за другой.

— Кто ты, Тивер?

— Моб, — ответил я, — программа.

Счастливые искорки погасли окончательно. Ласс постояла немножко, потом с размаху села, обхватила голову руками и заплакала.

— Ненавижу вас, — рыдала она сквозь зубы. — Пластмассовые человечки. Гребаные электрические психологи. Ненавижу! Оборотень! Оборотень в человека, вот ты кто! Дура… Господи, какая же я дура! Ой, дура…

Я аккуратно положил кубик на камень рядом с ней, поднялся на ноги и шагнул со скалы, расправляя в полете черные крылья.

Карлик плелся рядом со мной и нудил:

— Объект номер двести пятнадцать-бис, Демина Надежда Игоревна, игровое имя «Ласс», отработан. Отдельная благодарность от родственников, Крушевского Игоря Яковлевича и Демина Виктора Павловича. Отличная, доложу тебе, работа, несмотря на то, что ты меня никогда не слушаешь! Вот зачем тебе благодарность, скажи мне?

— Доброе слово и кошке приятно.

— Объект номер двести шестнадцать-бис, Котов Денис Андреевич, четырнадцать лет, игровое имя «Гангер», игровой психоз в средней форме, две-точка-пять недели в погружении. Приметы: игровая модель «полуорк», круг пять-три, особые приметы…

Дальше я уже не слушал. Все и так отложится в памяти. Мое лицо потекло, глаза сузились, скулы стали резкими и высокими, волосы почернели и скрутились в спирали, я стал выше ростом, шире в плечах, кожа позеленела и стала шершавой, на руках красивым рельефом проступили узлы мускулов…

Она где-то там, в чужом городе под настоящим небом, которого я никогда не увижу. Там настоящие звезды, деревья машут ей вслед черными ветвями, а под ноги планируют рыжие трехпалые кленовые ладони. Там нет волшебных скрижалей и не работают заклинания, там давка в метро и невозможно изменить погоду… Там бронзовые закаты над шпилем Петропавловки и Фонтанка в мурашках дождя. Там костры из опавших листьев, а серьезные каменные сфинксы вдыхают сладковатый запах дыма, смешанный с бензиновой гарью и промозглыми ветрами Балтики… Там держат небо на каменных плечах атланты и вечно плывет в вышине штормового неба золотой парусник…

«Сохранить данные предыдущего проекта?» — поинтересовался сервис-блок.

Я вздохнул и ответил.

«Нет».