Попала!

Глава 5

Топали мы долго, мне показалось, что через весь город. Корэнус изредка оборачивался проверить, иду ли я следом, кивал, но молчал. Я держалась в кильватере, подбадривая себя мыслями о том, как мудро поступила, что не оставила вещи на чердаке – сейчас бы мне не найти тот склеп под страхом падения в очередной мусоропровод с вываливанием посередь орочьей степи. Вторым поводом для оптимизма стала удобная обувь – фиг бы я поспела за К-2 вверх по вымощенной булыжником улице на своих шпильках.

Наконец марафон по брусчатке закончился. Оказалось, что в верхней части города расположен большой парк с раскиданными по нему серыми, украшенными зубцами и стрельчатыми окнами четырех-пятиэтажными корпусами, в которых я безошибочно распознала местную альму-матер. Ну, еще бы, столица державы, тут такое иметь просто положено.

Мы пересекли несколько зеленых лужаек, на которых валялись студиозы в черных хламидах. Я хмыкнула – кто с учебником, а кто с бутылкой – ничто из века в век не меняется! Еще поворот, и Корэнус подошел к забору, прикрытому чем-то стриженым вечнозеленым – я почему-то подумала о тисе. Достал из кармана ключ размером с пол-ладони, отпер калитку и, не обращая на меня особого внимания, направился к двухэтажному флигелю. Я послушно потрусила следом. Вообще, пока мы шли, я крутила головой, как заведенная. И поняла – мне тут нравится! В первый раз с тех пор, как выпала в это измерение, стало легко на сердце – может, все не так уж и плохо? И потом, если б я сама искала дорогу домой, именно сюда бы я и пошла в первую очередь. Так что, пока обстоятельства не покажут обратного, буду считать, что мне повезло.

Второй ключ отпер входную дверь. Похоже, что до нашего прихода дом был пуст. Во всяком случае, изнутри никто не поинтересовался, кто там топает в прихожей.

С интересом огляделась. Симпатичненько. Кафельный пол из темных плиток, деревянные панели на стенах, деревянные темные резные балки на белом оштукатуренном потолке. Рогатые вешалки у стен. Калошницы, на которых вперемешку красовались сапоги, ботинки и тапки.

Дверь направо, дверь налево. Впереди – деревянная лестница. Слева от нее несколько ступеней вниз и еще одна закрытая деревянная дверь. То ли в чулан, то ли на задний двор – кто знает? Ступени справа поднимались на второй этаж и терялись за поворотом.

Мой новый хозяин рассеянно потоптался на половике – наверное, в детстве мама ему велела вытирать ноги – и, махнув мне рукой, двинулся наверх. Я повторила его ритуальный маневр с ковриком и пошла следом. Лестница скрипела под нашими шагами.

Площадка наверху переходила в короткий коридорчик с тремя дверьми.

– Миэ, – ткнул К-2 пальцем в одну. И, пройдя еще несколько шагов, в другую: – Лиу.

Толкнул дверь. Я, протиснувшись мимо, чтобы не коснуться Корэнуса, зашла в комнату.

И чихнула – пыль тут лежала с прадедовских времен. Зато имелись настоящее окно с непонятного цвета занавесками и кровать! Захотелось завизжать и подпрыгнуть. Но сдержалась – а то подумает, что подобрал буйнопомешанную, и выгонит.

К-2 хмыкнул, сдвинув домиком кустистые брови. И сообщил, что я работаю, а он учит. А еще, что он ждет меня через двадцать минут. Точнее, «ждет» и «двадцать» я разобрала, а вот в чем они тут меряют время, было пока для меня загадкой. Поэтому решила, что выйду, как управлюсь. А именно, слопаю заначенный в сумке пирог, запью его из бутыли, отыщу ночной горшок, который, согласно канонам, должен иметься где-то под кроватью, и переплету косу – волосы в клятых шароварах за что-то зацепились и жутко тянули.

Пока занималась всем этим, осмотрела помещение. Небольшое, метра три на четыре. Занавески изначально голубые, но сейчас выглядят серыми – похоже, комната пустовала годами. Окно с деревянной рамой, переплет делит стекло на маленькие квадратики, по четыре в ряд. Два на правой створке, два на левой. Под окном выступает край крыши. Если надо – смогу выбраться. Оглянулась – на двери есть крючок. Тоже хорошо. Значит, можно спать спокойно. Хотя К-2 озабоченным не выглядел, но кто знает? После краткого знакомства с нравами Риоллеи даже ношение пояса верности с амбарным замком и шипами по периметру не показалось бы мне лишним. Подошла к кровати – ага, толстый неровный матрас, набитый чем-то вроде шерсти, две подушки. Не привычные, квадратами, а валики. Есть шерстяное же одеяло. А вот белье отсутствует – надо поискать.

А куда можно положить вещи? Вон в тот гроб повапленный у стены? Гм-м. Зря я так шкаф обозвала. Ибо угадала. Конструкция, прилично выглядящая снаружи, изнутри была перекошена. Похоже, шпеньки, державшие верхнюю полку, куда-то делись, и, стоило мне открыть дверцу, как тяжелая доска поехала вниз, грозя треснуть меня по макушке. Ладно, такое я починить смогу. Но все равно он весь изнутри в пыли и паутине. Класть что-то сюда сейчас чревато авральной стиркой потом.

И вопрос: куда спрятать мой денежный запас? Носить с собой? Или все же можно найти тут укромное место и не таскать лишних полкило материальных ценностей? Как временное решение, запихнула сумку в дальний угол под кровать – потом отряхну… С собой решила взять только мой лист бумаги и карандаш – общаться же как-то надо?

Похоже, я провозилась дольше, чем нужно. В дверь раздался стук.

Приятно. Ведь я не закрывалась, а К-2 постучался. Может, профессура в этом учебном заведении – монахи? Может случиться такое счастье? Кстати, рассматривая город сверху, я невольно обратила внимание на то, что никаких сооружений, которые можно принять за культовые, в пейзаже не видать. Ни крестов тебе, ни серпов с молотами, ни звезд, ни полумесяцев… То, что выглядело как дворцы или маленькие замки, попадалось, а вот храмы и церкви – нет. Хотя, может, они тут в катакомбах молятся? Или босые в полнолуние на морском берегу? Кто знает…

Открыв дверь, приветливо улыбнулась. К-2 сделал жест рукой, показывая, что мне надлежит следовать за ним, и потопал вниз. Спустившись с лестницы, повернули направо. В дальней стене большого, несколько захламленного холла имелась дверь. В кабинет. Размером почти в три мои комнатухи, с несколькими креслами, стеллажами с книгами по всем стенам и массивным – больше моей кровати – столом у окна. На столе лежал раскрытый том устрашающего вида – габариты талмуда наводили на мысль о достославном «Молоте ведьм». Рядом куча бумаг, пара чернильниц, стакан с перьями. В общем, творческий беспорядок.

К-2 сел сам, усадил в кресло напротив меня и уставился в упор, очевидно, прикидывая, что со мной делать. Вот вопрос: если я вылезу со своими инициативами, он будет рад или сочтет это наглостью? Наш Куксин любил студентов, проявлявших сообразительность. А этот? Ну, не рискну – не узнаю. Вздохнула. Чуть кашлянула, привлекая внимание.

– Иримэ дилиэни ниэ. Миэ виэлди… – возвестила я о том, что понимания от меня ждать не приходится, и с бумаги зачитала те слова, которые успела узнать за три дня.

Теперь закашлялся Корэнус. Взял у меня из рук мой лист. Потом карандаш. Неловко сжал его в кулаке, намереваясь попробовать провести черту… я перехватила руку:

– Ниэ! – Пусть и не мечтает! Карандаш у меня один, и не слишком длинный.

Показала, как легко держать его тремя пальцами. Написала «Корэнус» и прочла вслух по буквам. Гм-м… а чего это он на меня, как на двухголовую жирафу, смотрит? С огнем в глазах? Потом задумался и выдал: «Иримэ!» – и ткнул пальцем в лист. Ага, понятно, хочет посмотреть, как пишется мое имя. Пишу, показываю. Произношу отдельно «ррр» и показываю одинаковые значки в двух словах. Потом делаю то же самое с «э». Ага, понял, что это не фокус.

Склонил голову и задумался. И косится на меня. Видно, любопытство я разбудила. Отлично! Теперь он станет учить меня языку, ибо нет иного способа узнать, откуда я такая взялась, кроме как поговорить. И точно не выгонит на улицу – иначе эта загадка не даст ему покоя до конца дней.

Понеслось! К-2 произносил названия одного предмета за другим. Я повторяла, пока не понимала четко, как это выговаривается. Потом тыкала пальцем в подобные предметы, показывая, как восприняла сказанное. Например, том на столе профессор обозвал «ридот». Выяснилось, что другие книги в твердых переплетах называются так же, а вот свитки или отдельные листы – по-другому. Разобравшись, записывала новое слово к себе в шпаргалку. К-2 заглядывал мне через плечо, смотря на транскрипцию и перевод. И просил произнести вслух то, что пишу.

В какой-то момент он принял решение и, взяв перо, стал не вяжущимся с его обликом аккуратным, почти бисерным почерком выводить еще один столбец справа от моего – написание слов на аризентском! Мы пытались составлять словарь! А я, глядя на закорючки, наводившие на мысль о греческом времен «Илиады», прикидывала, скоро ли научусь читать.

Когда мой лист, исписанный уже с двух сторон, подошел к концу, К-2 лично выдал мне еще один. Но к тому моменту, как я выяснила, как называются на аризентском пол, потолок, окно и веник, почувствовала, что ум за разум заходит. А вдохновленный моими успехами К-2 решил перейти к глаголам… и тут соображать было сложнее. Поди пойми, что он имеет в виду, подбрасывая мраморное пресс-папье и ловя его на лету? Бросать? Летать? Падать? Ловить? Или мы вообще изучаем закон всемирного тяготения?

Когда уже ошалела совсем, Корэнус все же догадался, что пора сделать перерыв. И поманил меня из комнаты прочь. С очень радостным видом. Типа, что вот сейчас сделает мне сюрприз. Я настороженно двинулась следом – почему-то сюрпризы прочно ассоциируются у меня с лягушками в кровати.

И оказалась права – привел меня профессор на кухню. Где оглянулся с торжеством на лице: мол, как, рада? Ой, ра-а-а-ада-а-а! Счастью предела нет! Он думает, что делает, подпуская городскую девушку к дровяной печке?

Наверное, мое вытянувшееся лицо подсказало К-2, что что-то не так.

– Сиа Иримэ салини мирэ?

Мирэ – это еда. Значит, салини – готовить?

– Не знаю, не пробовала… – машинально откликнулась я на русском.

К-2 тут же узрел в сказанном новую научную забаву и, забыв про еду, забегал по кухне, тыча пальцем то в один предмет, то в другой. То ли интересно было послушать чужой язык, то ли проверял еще раз, не валяю ли я дурака.

– Стол, сковородка, печка, дрова, кастрюля, ложка… – перечисляла я.

Печка и ложка профессора заинтересовали. А я сообразила, что в аризентском с шипящими напряг – то ли их нет, то ли почти нет. И на радостях выдала:

– Четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж!

И следом протараторила:

– Ужа ужалила ужица, ужу с ужицей не ужиться. Уж уж от ужаса стал уже, ужа ужица съест на ужин!

Шедевр про Сашу с сушкой я решила приберечь до лучших времен, на десерт, и так Корэнус рот открыл, восхищенный моей артикуляцией и лингвистическими талантами. А вот теперь надо ему как-то объяснить, что я понятия не имею, как разжечь эту самую печку.

Но, кажется, он и сам понял, что дело плохо. Шагнул ко мне, схватил за запястья. Посмотрел на шесть сломанных и четыре целых ногтя, а потом перевернул руки ладонями вверх. Ага, трудовые мозоли отсутствуют. Мы вздохнули синхронно. Вот и нашелся мой первый недостаток – я ни шиша не соображаю в правильном ведении средневекового хозяйства. Ничего, будет надо – научусь.

Частично себя реабилитировать мне удалось на чистке картошки. Корнеплоды выглядели точь-в-точь как наши с рынка, нож был удобно-небольшим и острым. А в углу нашлась раковина с краном, из которого тонкой струйкой шла холодная вода. Надо посмотреть потом, как это тут устроено – небось где-то наверху есть водонапорный бак. Пока складывала аккуратно очищенные картофелины с выковырянными глазками в кастрюлю, К-2 разжег печку. Вот интересно, а как он до меня тут жил? Кстати, надо б разобраться с тем, как правильно задавать вопросы. У нас столько всего – что, где, когда, как… – а тут все «сиа» да «сиа». Наверное, я чего-то не понимаю.

Пока картошка варилась, К-2 сумел мне объяснить, что вообще-то у него есть экономка, но та уехала к больной матери в другой город – какую-то Биордею – и там застряла. И вот он живет уже четыре чего-то один. Когда до него дошло, что пока мы не разберемся с этими чего-то, я не сумею оценить его самостоятельность и героизм, то снова потащил меня в кабинет, где я узнала, что год тут делится на четыре сезона по четыре месяца в каждом. Сейчас идет пятнадцатый день месяца лидам, что примерно соответствует нашему апрелю. Ясно. Значит, я сюда загремела одиннадцатого или двенадцатого этого самого лидама. Когда точно – непонятно. Потому что казалось мне, что с горячкой на чердаке я провалялась больше одного дня. Но уверен-ности не было.

Сутки делились на двадцать ниоров – часов, каждый из ста нирт – минут. Выходило, что в одном ниоре семьдесят две наших минуты, то есть он длиннее. А вот в нирте всего сорок три секунды, то есть она короче примерно в полтора раза.

Кстати, что там с он-она-оно? И как по-тутошнему «род»? Как бы задать вопрос-то? Ведь не напишешь Эм-Жо! А как?

На краю листка изобразила женскую фигурку, похожую на перевернутую рюмку. Рядом – напоминающую треугольник основанием вверх с шишкой головы и тоненькими ножками мужскую. Задумалась, не пририсовать ли саблю на боку, но поняла, что с моими художественными талантами не так поймут. Обойдется без сабли! А под ними нарисовала смутно опознаваемых курицу с петухом – они тут есть, своими глазами видела на рынке. А потом, ткнув карандашом в девушку, курицу и себя, три раза произнесла: «Она!» Соответственно, петух и профессор были причислены к сильному полу.

К-2 попросил повторить. Похоже, это «нэсори» станет у нас самым популярным словом на ближайшую пару недель, ага. Мелькнула мысль – не попытаться ли нарисовать третьей парой корову с выменем и быка? Подумав, отвергла ее, как крамольную. Будем разбираться с приличной курицей…

Разобрались. Вдохновившись новым знанием, что «сэн» – это «он», а «тэн» – «она», вспомнили о картошке. Вовремя. Подгореть она не успела. Есть ее полагалось на фарфоровых тарелках с топленым маслом. Но почему-то ложкой. Я спорить не стала. Хоть кочергой – зато первый раз за три дня настоящая горячая еда. Кстати, вот еще шанс показать себя. Посмотрела вокруг. Ага, маленький ножик вон. Беру. Теперь спину прямо, локотки аккуратно, не на стол. В правой руке ножик, в левой – моя незаменимая вилка. На которую профессор тут же вытаращил глаза. А я улыбнулась и начала аккуратно квантовать картофелину на своей тарелке, отправляя вилкой маленькие кусочки в рот. Неужели у них тут на самом деле нет вилок? А как тогда с мясом и рыбой? Оказалось существуют деревянные или металлические однозубые палочки-шпажки с мелкой насечкой, на которые полагается накалывать всяческие маринованные грибы и отрезанные куски антрекотов. Для себя я решила, что при первой возможности обогащу застольные традиции Аризенты, научив народ пользоваться вилками. Мне еще благодарные граждане за это памятник поставят, ага!

Пока мыла посуду, К-2 крутил в руках вилку. Тыкал пальцем в клеймо на ручке и пытался что-то у меня узнать. Я честно силилась понять, чего ему надо, но так и не вникла. И, со своей стороны, попробовала поинтересоваться, где в этом доме хранят белье? Теперь озадачился Корэнус. Но в целом мы были друг другом довольны.

Напоследок я выпросила у профессора еще один лист бумаги, объяснив, что он нужен, чтобы учить новые слова. Тот удивился, но позволил. Еще больше изумился, когда я приволокла с кухни нож и аккуратно стала нарезать лист на прямоугольники. Покачал головой, открыл ящик стола и подал затейливые ножницы.

– Удэй! – благодарно кивнула я, продолжая портить бумагу.

Надо запомнить, где они лежат, хоть как-то ногти в порядок приведу. Что-то мне подсказывало, что пилку я тут буду искать тридцать лет и три года…

Нарезав лист, села и начала выписывать на квадратики слова. С изначальным написанием и обозначением рода. Вдруг пригодится? Уж легче запоминать сразу. Квадратики я собиралась распихать по всему дому. Чтобы куда ни пошел – на глаза попадалось что-то полезное. Больший бардак, чем есть тут сейчас, устроить сложно. Хотя, наверное, к возвращению экономки, которую я представляла упитанной пожилой леди с суровым взглядом и твердым подбородком, стоит навести тут порядок. Иначе вопрос может встать ребром – я или она. И нетрудно понять, кого выберет профессор.

Когда на улице стемнело, профессор зажег три свечи в подсвечнике. Отметила про себя, что эти – немного чадят. Да и язычок колеблется, мешая читать. Мы продолжили занятие. К-2 ходил по комнате, тыкал в предметы пальцем, а я их называла и сообщала, какого они рода. Потом задача усложнилась. К названию предлагалось добавить подходящий глагол. Попутно меня познакомили со спряжением глаголов в настоящем времени.

Увидев, как я пытаюсь скрыть рукой зевок, Корэнус стукнул себя ладонью по лбу. Похоже, он остался мной доволен, потому что произнес что-то примирительным тоном – извинился, что ли? – улыбнулся и поманил меня рукой за собой. Мне показали, где находится большая ванная комната, ткнули носом в стоящий в коридоре шкаф с бельем и отпустили на сегодня с миром.

Когда я забралась в кровать, гудели ноги, трещала голова, и я просто отрубалась на ходу. Последним, что решила для себя, было: три дня держусь любой ценой, составляя словарь. Учу все, что можно. А потом уж начинаю думать о вещах вроде той, что делать девушке, у которой в чужом мире всего одна пара трусов, да и те – стринги.

Мне снова приснился Арвис. Опять в своей светлой рубашке, с рассыпанными по плечам черными волосами. Серо-голубые глаза казались грустными. Как и в первый раз, мы сидели на скамейке в скверике у фонтана. Я вновь была в плаще до ушей, как летучая мышь со сложенными крыльями.

– Мариэ! Где ты?

Это вместо приветствия? И смотрит так, что видно – вопрос для него важен.

– Арвис, а зачем я тебе?

Пауза.

– Понравилась. И я о тебе беспокоюсь.

Что-то кажется мне, что это и не ложь, и не правда. Точнее, кусочек правды, но в такой профиль, что может за ручкой от швабры спрятаться.

– Гуляю по городу, – светло улыбнулась я. – Красивый. А река у вас есть? Здорово, когда в городе – мосты. Но у вас я не видела.

– Есть, Соэлара. Там еще один порт, но она течет чуть западнее Риоллеи, – и резко замолк, будто сказал что-то лишнее. Потом продолжил: – Так где ты гуляла?

– Понятия не имею – я же читать по-вашему не умею.

Не знаю, почему, но говорить, где я сейчас, почему-то решительно не хотелось.

– А на рынке была?

– Конечно. – Вот пусть думает, что там я и хожу. – Так зачем я тебе нужна? Сразу скажу – в неземную любовь с уснувшей в сарае летучей мышью верю смутно.

– Я бы хотел тебе помочь, – рука парня легла на спинку скамейки за моими плечами. – И на летучую мышь ты не похожа.

Ну, снова-здорово.

– Ну да, те не кусаются, – хихикнула я.

– А поцеловать тебя так, хотя бы во сне, можно? – нелогично отреагировал брюнет. Рука двинулась к моим плечам.

Я задумалась. Если бы мое подсознание не хотело целоваться с Арвисом, то этого вопроса не возникло бы, наверное? Значит, я хочу с ним целоваться? А думаю тогда зачем – ведь он именно поцелуй мне и предлагает? Что-то тут мне не нравится. Вот не вяжется, и все. Почему же то самое подсознание, которое должно было бы плавиться в экстазе, как эскимо в печке, вопит – драпай со всех ног?!

– Не стоит. – Осторожно сдвинулась на полметра в сторону.

– Я тебе не нравлюсь?

Снова обиделся?

– Мне никто не нравится. Я домой хочу! У Тутанхамона хорошо, а дома лучше!

– Тут я помочь тебе не могу, – погрустнел парень.

И опять возникло ощущение, что это – правда, но не целиком. Почему-то стало зябко. Поднялась со скамейки и, не оглядываясь, пошла прочь. Вот перенестись бы в явь! Завернуть за угол, сесть на автобус, проехать остановку до метро, а оттуда – прямым ходом домой. В горячую ванну, джинсы со свитером и к компьютеру. Почты небось накопилось немерено. И в асю народ стучится…

С этой мыслью и проснулась.

Темно, похоже, ночь. И совсем не холодно. Лежать на толстом матрасе, застеленном чистой простыней, казалось нереальным блаженством. А почему тогда я проснулась? Сон! Арвис во сне сказал, что западнее Риоллеи течет река Соэлара. Сама я о ней не знала и услышать нигде не могла. Хотя бы потому, что не знаю, как по-тутошнему «река» и «запад». А еще я заметила у него на шее, недалеко от правого уха, маленькую родинку, которую не видела, да и увидеть бы под распущенными волосами в вечер нашего знакомства не могла. А сейчас он отвел волосы вбок, когда говорил со мной, вот и заметила.

Глаза привыкли к полумраку. Решившись, спустила ноги с кровати и прошлепала к широкому подоконнику, на котором оставила свои записи и карандаш. И в углу листа записала название реки и про то, что справа – родинка. Наверное, это все чушь… Пойду-ка спать дальше.