Попадос

Глава седьмая.

Я открыл глаза и увидел белый приливающийся волнами свет. Неужто я умер, и уже нахожусь в райских кущах? Я поморгал, и увидел на белом пятна грязи и кровавые брызги - всё ясно - потолок палатки санитарного госпиталя.

- Кир-и-и-ллл... ты очну-у-улся... - просипел у меня над ухом сиплый голос какого-то бомжа, просипленного спиртом и алкоголем.

Я тяжело повернул голову, и увидел нависающие надо мной шикарные сиськи. Эти сиськи я бы узнал из тысячи...

- Кирил... - снова просипел голос.

- Ксанка? Что у тебя с голосом? - Спросил я. - Ты что, ранена?!

- Это ты ранен. А голос я сорвала, когда бежала спасать тебя на поле, - просипели нависающие сиськи.

"Слава богу, что Ксанка охрипла не навсегда. - подумал я. - А то впадлу гулять с девкой, которая сипит как алкашка. Еще подумает кто, что я тоже пропойца какой...".

Видеть Ксанкины сиськи было очень приятно, но из за их нависаемости и выпираемости я совсем не видел Ксанкиного лица. Между тем, именно его выражение в такой трагический момент должно было окончательно мне показать, любит она меня, или нет. Поэтому я решительно схватил её за сиськи и раздвинул их в стороны руками.

- Ки-ри-лл, ой ты что-о! Неудобно, люди ж смотрят, - охнула Ксанка.

- Дура, я ж не за этим. Я поглядеть на тебя хочу...

Меж раздвинутыми в стороны сиськами показалось лицо нависающей надо мною Ксанки. Я увидел её пухлые чувственные губы, чуть вздернутый носик, огромные голубые глазищи, которые доверчиво смотрели на меня. Именно в этот момент я твердо понял - любит. Ну теперь можно закрутить ей гайки!

Сиськи между тем держать было неудобно, они все время выскальзывали из руки, и я боролся с ними не позволяя прервать наш с Ксанкой зрительный контакт. Я конечно знал, что здесь в 41ом году еще не придумали силикон. Но глядя на Ксанкин бюст, все же иногда сомневался. Теперь же я точно почувствовал - натюр-продукт! Эта мысль меня до необычайности возбудила, и руки мои непроизвольно зашарили по Ксанкиному бюсту интенсивнее и шустрее.

- Ой, мамочки! - Охнула Ксанка! - Ой! Ой, у меня даже сиплость с голоса прошла!

- Давай, давай парень! - Хохотнул кто-то слева от меня. - Подними девке хвоста.

Я дернулся! Это чтоже, мы здесь не одни?! А, ну и плевать... Все мысли растворялись необъятным Ксанкиным бюстом, и я почувствовал, как в низу живота у меня вспыхивает огонь желания. Боль от ран ушла, я зарычал как голодный зверь, и вцепившись в сиськи как альпинист в Эверест, поднялся в кровати.

Оказалось, что я лежал в палате мест на двадцать, половина коек которой было занято забинтованными красноармейцами. Все они пялились на нас, старшие лукаво а молодые завистливо. В дверях застыла медсестра с подносом, на котором лежали уколы. Но мне было уже на все наплевать. Я рванул Ксанкину гимнастерку, рванул юбку, и отбросил жалкие ошметки её одежды в сторону, на физиономию какого-то доходяги с забинтованными конечностями, подвешенными на гирьках к потолку. Поскольку сам доходяга снять ошметки одежды с лица не мог, то один зритель выбыл из театру. Ну прости парень, я не со зла...

На Ксанке остался только красноармейский ремень, нависавший над её необъятными... Я рванул ремень, но он не поддался, а как расстегивается его застежка я от возбуждения никак не мог сообразить. Впрочем, ремень делу не помеха. Наоброт, удобная штука, - я вцепился в ремень, и борцовским приемом завалили Ксанку на пружинную кровать. Вокруг одобрительно захохотали. Тогда я единым движением дернул тесемку своих кальсонов. исподние штанцы упали с меня, и всем находящимся в палате явился мой эрегированный исполин.

- Вот это хоботище!.. - Пошептала подняв руки к груди медсестра, под звон падающего на землю подноса со шприцами.

- Богато природа одарила парня, - покачал головой дед. А все остальные мужчины посмурнели, и нахмурились в лютой зависти.

- Возьми меня, мой властелин, я вся твоя! - Прошептала Ксанка и раздвинула свои стройные длинный ноги в стороны, подрагивая бедрами. Глаза её были неотрывно прикованы к моему стоячему богатырю. В этот момент я понял, что покорил её окончательно.

От вида Ксанкиной промежности у меня закружилась голова. Еще бы, столько крови от неё в другое место отлило. Говорят, какой-то мой предок вообще имел настолько большой причиндал, что умер от потери крови, когда в первый раз возбудился... (Вранье конечно, иначе как бы я появился на свет?). Я зарычал, и навалился на Касанку, с ходу вонзая ей свой могучий жезл между ног. Ксанка только охала, а я с хлюпающими звуками всаживал в ней свой бивень, раз за разом пробивая дорогу к блаженству! Ох! Эх! Ух!.. Ну блин, прям так волнуюсь, что даже не могу писать... Через шесть...да нет - через десять часов я наконец отпустил от себя обессилившую Ксанку, которая ушла раскоряченной походкой старого кавалериста с отсутствующей улыбкой на лице. Все мужчины в палатке впали в глубокую депрессию от чувства собственной неполноценности, кто-то умер от разрыва сердца. А майор - командир заградотряда вообще застрелился у себя в блиндаже. Так ему и надо, скотине!