Поморский капитан

Глава III Ингрид из Або

На третий день пути волнение на море усилилось, и начался шторм. Пленники узнали об этом по сильной качке и по тому, с каким гулом били волны в борт корабля. Отсюда, из трюма шторм казался сокрушительным – снаружи все выло и грохотало. Пленников в кубрике бросало из стороны в сторону, они валились друг на друга, их цепи при этом гремели…

Думать о том, что случится, если корабль начнет тонуть, вовсе не хотелось – в этом случае финал был предрешен. Никто не бросится расковывать узников, каждый станет спасать себя, и прикованные к стенкам трюма пленники все пойдут на дно вместе с кораблем.

С палубы сквозь рев ветра доносились крики капитана Хагена, отдававшего распоряжения, а из коридорчика – топот моряков, носившихся, как угорелые, туда-сюда.

Стрельцы громко молились, призывая на помощь Николая-угодника – известного покровителя моряков, а эстонские рыбаки и оба помора угрюмо молчали: им слишком хорошо известно было, как трудно небольшому кораблю бороться с бурей в открытом море…

«Хорошо, что они догадались вовремя убрать паруса, – думал Степан, – иначе нас бы давно перевернуло ветром. Впрочем, это еще может произойти в любой момент – мачты у корабля высоковаты…»

Ему многие годы приходилось ходить на корабле по бурному морю. Степан видел штормы и бури: Белое море сурово во все времена года. Много лет Степан был кормщиком – поморское название капитана, и теперь, сидя здесь в вонючем трюме, он жалел о том, что не может оказаться наверху и принять участие в спасении корабля. Хотя управлять кочем и этим кораблем – совсем не одно и то же.

– Жаль, что мачты высоковаты, – снова и снова возвращался он мыслью к пугающей его детали. – Высокие мачты даже без парусов сами по себе парусят и могут перевернуть судно.

На поморских кочах мачты невысокие – пригодные к северным студеным ветрам. Когда из Арктики задует ветер, да как пойдет гулять по Белому морю – тут с высокими мачтами живо окажешься на дне.

К счастью, шторм был хоть и долгим, но не слишком сокрушительным – команда справилась. Однако в течение двух дней моряки сбивались с ног и валились от усталости – до пленников никому не было дела.

О них заботилась только Ингрид, которой никто теперь не мешал.

Конечно, похлебку никто не варил, да и вообще капитан приказал загасить всякий огонь, чтоб при такой качке не случилось пожара. Поэтому из еды Ингрид носила узникам только сухой заплесневелый горох, который было невозможно разжевать с первого раза, и приходилось долго держать во рту, чтоб он размягчился.

Запасы продовольствия на корабле вообще были довольно скудными, но Хаген экономил на пленниках, как только мог. В распоряжении Ингрид имелась лишь бочка с сушеным горохом…

Зато теперь пленники могли болтать с девушкой сколько угодно – никто не мешал. Но вести, сообщенные ею, не были радостными.

Бриг «Sten» шел по Балтике на запад, направляясь в сторону Северного моря к проливу Ла-Манш. А дальше путь лежал снова на запад и потом на юг – огибая Испанию, – Иберийский полуостров. И там, вблизи острова Мадейра, в открытом океане назначена встреча с кораблями алжирских пиратов.

Галеры алжирских пиратов отважно пересекали северные для них воды и доходили до Мадейры с одной лишь, но самой важной для них целью – купить белых рабов. Рабы – крайне ценный товар, пользующийся спросом повсюду, и алжирские пираты считали себя главными специалистами в нем.

Сильных и крепких мужчин можно было перепродать гребцами на галеры либо в Северную Африку, где из них сделают сельскохозяйственных рабов. Но главным покупателем была, конечно, Оттоманская империя, испытывавшая постоянную нехватку в рабочей силе. Жизнь раба там была коротка, но приносила султанам большую пользу…

Для Ингрид это был второй рейс. Она с содроганием вспоминала, как несчастных пленников вытащили из трюма и, сняв с них пиратские цепи, тотчас заковали в другие – уже алжирские. А дальше этих людей ждали нескончаемые мучения: девушка случайно услышала, что всех рабов пираты забрали к себе гребцами на галеры.

Жизнь раба на галере, прикованного навечно цепью за ногу к веслу, – этому не позавидует никто. Весло станет всей твоей жизнью. Оно заменит тебе мать, отца, жену, возлюбленную – в твоей жизни отныне будет только оно.

Палит беспощадное солнце, свищет бич надсмотрщика, стучит барабан на корме, регулирующий скорость гребли, – и так всю жизнь, до самой смерти, которая придет к тебе здесь же. И ты умрешь от солнечного удара, от голода, от истощения, от ударов беспощадным бичом и упадешь лицом на весло, к которому прикован. Только смерть освободит тебя от этого проклятого весла.

– Так вот что нас ждет, – пробормотал Ипат, когда Степан с Лаврентием пересказали товарищам по несчастью рассказ Ингрид.

– Лучше уж смерть, чем такая жизнь.

С ним, казалось, были согласны все остальные. Агафон угрюмо молчал, перебирая подол рубахи и глядя в пол. Демид снова вспомнил о жене и двух дочках и, наконец, не выдержав, расплакался. Сотник Василий с ужасом глядел перед собой округлившимися глазами. Ему-то, боярскому сыну, совсем тяжко было представить себя пожизненным рабом на галере…

Но что могут они поделать – посаженные на цепи в трюме пиратского корабля?

В кубрике окончательно воцарилось уныние: нарисованная перспектива ужасала. Правда, Лаврентий проявлял необыкновенное спокойствие. Он вертел головой, всматриваясь в заросшие бородами лица товарищей по несчастью, либо сидел, закрыв глаза и словно думая о чем-то. Иногда он трогал пальцами мешочек с волшебным камнем, снова повешенный на шею, и чему-то улыбался.

Взглянув на товарища, Степан в конце концов решился спросить его:

– Ты почему так спокоен, Лаврентий? И даже улыбаешься. Тебя что, не пугает рабство?

– Пугает, – пробормотал друг, открывая глаза. – Правда, мы и теперь уже рабы, разве нет? Я это предвидел, ты помнишь? Мне было видение…

Он посмотрел на Степана и вдруг снова улыбнулся:

– А теперь у меня другое видение. В нем мы с тобой не рабы, а свободные люди.

Это взбодрило Степана. Он уже успел убедиться в том, что хоть видит колдун и нечетко, но его видения действительно сбываются.

– Расскажешь? – с надеждой спросил он, но Лаврентий отрицательно помотал головой.

– Нет, – сказал он, – это дурная примета. Нельзя рассказывать того, что видишь, – может не сбыться. К тому же видел я очень неясно, будто в мутной воде, да еще все колебалось. А это значит, что все может повернуться так, а может и совсем не так.

– А в видении тебе не было откровения о том, что нам следует делать? – поинтересовался Степан. – Как быть, что предпринимать?

– Что же мы можем сейчас предпринять? А к тому же предпринимать – это по твоей части, Степушка, – с блаженной улыбкой ответил Лаврентий. – Давай уж так и договоримся на будущее. Ну, конечно, если у нас и правда есть какое-то будущее, – оговорился он. – Ты будешь доверять мне насчет колдовства и видений, а я тебе – по части того, что следует предпринять. Идет?

Степан кивнул. Насчет будущего и вправду все оставалось неясным. Точнее, слишком уж ясным, если ничего не делать. Будущего не состоится. Ни у него, ни у Лаврентия, ни у сотника Василия, Демида, Ипата, Агафона и всех остальных, запертых здесь и посаженных на цепь. Потому что стать рабом, прикованным к веслу на алжирской галере, – это не будущее…

Всех мучил голод, от сухого гороха урчало в животах, а шторму на Балтике конца не было видно.

– Ты сказала, что тоже находишься на этом корабле не по своей воле, – спросил Степан у Ингрид, когда девушка в очередной раз принесла порцию еды в подоле своего передника. – Это правда? Ты тоже невольница, как мы?

Ингрид печально улыбнулась.

– Невольница, – ответила она, – но не как вы, а по-другому. Впрочем, сути дела это все равно не меняет. Как и все вы, больше всего на свете я хочу выбраться отсюда и получить свободу. Как и вам, мне это, скорее всего, не удастся.

В промежутках, когда ветер немного стихал и бешеная волна не слишком швыряла корабль из стороны в сторону, Ингрид поведала Степану историю своего появления на разбойничьем корабле.

Она родилась и выросла в Або – портовом городе на берегу Ботнического залива. Отсюда корабли идут в Стокгольм, в Ригу, Любек, Копенгаген и еще дальше – через Ла-Манш в Англию, Францию и по всему морю-океану. Або стоит на берегу моря, и море врывается в каждый дом. Все жители Або – моряки, если не по профессии, то по натуре…