Поместья Корифона

Глава 1

Шайна Мэддок и брат ее Кельсе с любопытством изучали друг друга в вестибюле космического порта Оланжа. Шайна ожидала, что Кельсе изменится, и перемены были налицо – пять лет явно не прошли даром. Покидая родное гнездо, она рассталась с прикованным к постели калекой, бледным, отчаявшимся; теперь Кельсе выглядел сильным и здоровым, хотя и несколько исхудавшим. Едва заметное прихрамывание почти не напоминало об искусственной ноге, а левая рука не уступала правой легкостью движений, хотя Кельсе презирал поддельную плоть – металлическую кисть облегала черная перчатка. Кельсе стал выше – этого Шайна ожидала, не представляя себе, однако, что брат настолько изменится в лице, вытянувшемся и потемневшем, ожесточившемся выражением утонченной язвительности. Скулы его отчетливо выступали, подбородок торчал вперед, глаза сузились – Кельсе приобрел привычку посматривать искоса, будто чего-то опасаясь, что-то подозревая или кого-то осуждая. Последнее обстоятельство, по мнению Шайны, свидетельствовало о поистине коренном преобразовании: доверчивый, задумчивый подросток превратился в аскета, казавшегося лет на десять старше своего возраста.

Кельсе делал сходные выводы. «Ты изменилась, – сказал он. – Почему-то я рассчитывал встретить прежнюю веселую, легкомысленную, дурашливую девчонку».

«Мы оба не те, что прежде».

Кельсе презрительно покосился на свои протезы: «Ну да, конечно. Ты же еще не видела этих… приспособлений».

«Тебе удобно ими пользоваться?»

Кельсе пожал плечами: «Левая рука теперь сильнее правой. Могу колоть орехи пальцами и проделывать всякие потешные трюки. В других отношениях я, можно сказать, остался самим собой».

Шайна не удержалась от вопроса: «А я, по-твоему, стала совсем другой?»

Кельсе с сомнением смерил ее глазами: «Ну, повзрослела на пять лет. Теперь ты не такая тощая. И научилась одеваться – выглядишь неплохо. Уезжала-то ты чумазым чертенком в лохмотьях».

«Чумазым чертенком, да уж…» – тихо, меланхолически повторила Шайна. Пока они шли по космическому вокзалу, ее переполняли воспоминания и образы. Проказливая девчонка, не знавшая ни зла ни горя, канула в прошлое – так, будто на чужбине она провела не пять, а пятьсот лет. Каким простым и понятным все казалось в детстве! Рассветная усадьба была средоточием Вселенной – ни больше ни меньше. Каждый ее обитатель воплощал свое предназначение. Ютер Мэддок был источником и олицетворением власти. Его решения – нередко милостивые, время от времени загадочные, порой ужасные – были законом неоспоримым, как законы небесной механики. Вокруг Ютера, повелителя Вселенной, вращались она и Кельсе, а также – по орбите не столь устойчивой, то приближаясь к трону, то пропадая в тени опалы – Кексик. Незамысловатое распределение ролей усложнялось лишь довольно-таки неопределенным, двусмысленным положением Кексика. Шайне отводилась роль «чумазого чертенка в лохмотьях», очаровательной баловницы, почти ни в чем ни у кого не встречавшей отказа – как иначе? Кельсе столь же естественно становился в позу благородного гордеца-страдальца, а Кексику поручалось амплуа удалого смельчака-весельчака. Таковы были неотъемлемые атрибуты бытия, безусловно подразумевавшиеся подобно розовому солнцу Метуэну в ультрамариновом небе Корифона. Унесенная мыслями в прошлое, Шайна видела себя на фоне Рассветной усадьбы: девочку среднего роста, не спешившую вытянуться, но обаятельно тонкую и длинноногую, без устали бегавшую, плававшую и лазившую везде, где можно было пробежаться, плюхнуться в воду или куда-нибудь вскарабкаться. Такой она была – такой она, в сущности, и осталась. Ее загоревшая на солнце кожа чуть отливала золотом, темные волнистые локоны непослушно сплетались. Она смотрела на мир с радостным удивлением, смеясь улыбчивым широким ртом и широко раскрыв глаза, будто каждое мгновение было чревато новым чудесным откровением. Любовь ее была невинна, ненависть – нерасчетлива, настроение менялось каждую минуту – то она нежно сюсюкала, приголубив какую-нибудь мелкую тварь, то весело дразнилась, уверенная в своей быстроногой безнаказанности… Теперь, через пять лет, Шайна надеялась, что не только выросла, но и поумнела.

Кельсе и Шайна вышли из вокзальной суматохи в мягкое, тихое сцинтаррийское утро. Шайна вдохнула знакомый ветерок, напоенный ароматами листвы и цветов. Под темно-зелеными кронами джубб пестрели фестоны пунцовых соцветий – солнечный свет сочился сквозь листву, рассыпаясь размытыми розовыми узорами на черной мостовой проспекта Харанотиса.

«Мы остановились в „Морском просторе“, – говорил Кельсе. – По случаю твоего возвращения тетка Вальтрина, разумеется, сегодня же устраивает вечеринку. Можно было бы, конечно, не тратить деньги и ночевать в Мирасоле, но что поделаешь…» Кельсе раздраженно замолчал. Шайна вспомнила, что брат всегда недолюбливал Вальтрину. Кельсе спросил: «Вызвать такси?»

«Пойдем пешком. Здесь красиво! На борту „Ниамантика“ тесно, пришлось неделю провести взаперти, – Шайна глубоко вздохнула. – Я рада вернуться! Уже чувствую себя как дома».

Кельсе иронически хмыкнул: «Что тебе мешало приехать раньше?»

«О! Самые разные вещи, – Шайна беззаботно махнула рукой. – Упрямство. Своеволие. Папаша».

«Полагаю, что упрямства и своеволия у тебя не убавилось. Папаша тоже каким был, таким и остался. Если ты надеялась, что он станет податливее, тебя ждет большое разочарование».

«Нет у меня никаких иллюзий. Кому-то придется уступить – мне это не труднее, чем кому-либо другому. Расскажи об отце. Чем он занимается последнее время?»

Прежде чем отвечать, Кельсе задумался – такой привычки Шайна в нем раньше не замечала. «Пять лет промчались во мгновение ока, и он уже не ребенок», – подумала она.

«В общем распорядок жизни остался прежним, – прервал молчание Кельсе. – С тех пор, как ты уехала, было много новых хлопот и… Ты, конечно, слышала о „Союзе раскрепощения“?»

«Кажется. Точно не помню».

«Своего рода общество, основанное здесь, в Оланже. Раскрепостители хотят, чтобы мы разорвали „Договоры о повиновении“ и убрались из Уайи. Само собой, в этом нет ничего нового. Но в последнее время их движение вошло в моду, а Серый Принц, как он себя называет, стал популярной фигурой – символом грядущего раскрепощения, понимаешь ли».

«Серый Принц? Кто это?»

Кельсе криво усмехнулся: «Ну, скажем так… молодой ульдра из гарганчей, поверхностно образованный. У него хорошо подвешен язык, он умеет веселить публику и вызывает любопытство, как диковинный заморский фрукт – короче говоря, в Оланже по нему с ума сходят. Наверняка он не упустит случай покрасоваться на приеме у тетки Вальтрины».

Брат и сестра проходили мимо обширного синевато-зеленого газона, поднимавшегося от проспекта к цоколю высокого особняка с пятью фронтонами и башенками по углам фасада, выложенного горчично-желтой плиткой, перемежающейся полосами блестящего черного скиля – строения, задуманного в качестве эклектического каприза, но впечатляющего размерами и неким нескладным великолепием. Такова была Палата Хольруда, место пребывания Думы. Кельсе мрачно указал на нее движением головы: «Что ты думаешь? Раскрепостители уже там, „просвещают“ нотаблей… Конечно, я выражаюсь фигурально – они не обязательно выступают в Палате сию минуту. Отец настроен пессимистично. Он считает, что Дума в конце концов издаст указ не в нашу пользу. Сегодня утром от него пришло письмо…» Кельсе порылся в кармане: «Нет, оставил в отеле. Он собирается встретить нас в Галигонге».

Шайна удивилась: «Почему в Галигонге? Почему бы ему не приехать сюда?»

«Ехать в Оланж папаша отказался наотрез. Надо полагать, уклоняется от встречи с Вальтриной – боится, что та заставит его идти на вечеринку. В прошлом году она так и сделала».

«Отцу не повредило бы немного развлечься. Вальтрина устраивает веселые сборища, мне они всегда нравились».

«Ничего, зато на приеме будет Джерд Джемаз – он сумеет всем испортить настроение не хуже папаши. Джемаз привез меня на своем „Апексе“; он же отвезет нас в Галигонг».

Шайна поморщилась – нелюдимого Джемаза она считала диковатым типом и сторонилась.

Показался обрамленный парой колонн главный вход отеля «Морской простор». Шайна и Кельсе вступили на пологий эскалатор без ступеней, спускавшийся в вестибюль. Кельсе распорядился доставить багаж сестры из космопорта, после чего они решили прогуляться по открытой террасе над полосой прибоя, взяли по бокалу бледно-зеленого сока облачной ягоды с искрящимися осколками льда и присели на скамью, повернувшись к Хурманскому морю. Шайна сказала: «А теперь расскажи, как идут дела в Рассветной усадьбе».

«По большей части все, как прежде. В озере Фей заново развели рыбу. Я занимался розысками месторождений к югу от Бездорожья и наткнулся на древнюю качембу».3

«Ты в нее зашел?»

Кельсе покачал головой: «У меня от их закопченных закоулков мурашки по коже бегают. Но я упомянул о ней в разговоре с Кургечем. Он считает, что это, скорее всего, джирвантийская качемба».

«Джирвантийская?»

«Джирванты населяли Рассветные земли не меньше пятисот лет. Их поголовно истребили хунги, а потом пришли ао и вытеснили хунгов».

«Как поживают ао? Кто у них теперь матриарх?»

«Вопреки ожиданиям, столетняя Замина еще жива. На прошлой неделе они перекочевали в лощину Дохлой Крысы. Кургеч по пути завернул в усадьбу – я сказал ему, что ты приезжаешь. По его мнению, тебе следовало остаться на Танквиле – здесь, говорит, у тебя будет уйма неприятностей».

«Суеверный старый бес! Что он придумывает?»

«Кто его знает? Может быть, ничего. Просто „чует будущее“, как они выражаются».

Шайна отхлебнула из бокала, взглянула на море: «Шарлатан твой Кургеч. Не умеет он ни чуять будущее, ни угадывать судьбу, ни наводить порчу, ни передавать мысли на расстоянии. Чепуха все это».

«Неправда. У него есть способности самого удивительного свойства… Разумеется, Кургеч – всего лишь кочевник. Но он умудрился стать ближайшим другом отца – в своем роде».

Шайна возмущенно хрюкнула: «Отец – тиран. У него не может быть близких друзей, тем более среди ао».

Кельсе печально покачал головой: «Ты его просто не понимаешь. И никогда не понимала».

«Понимаю – не хуже тебя».

«Может быть и так. С ним трудно сблизиться. Кургеч составляет ему компанию как раз того сорта, какая ему нужна».

Шайна снова хрюкнула: «Непритязательное, верное существо, знающее свое место – вроде собаки».

«Ты глубоко ошибаешься! Кургеч – ульдра, отец – пришлый. Ни тот, ни другой не желают быть ничем иным».

Шайна залпом допила оставшийся сок: «В любом случае я не намерена спорить ни с тобой, ни с отцом». Она поднялась на ноги: «Прогуляемся к реке. Противоморфотная изгородь еще держится?»

«Говорят, ее регулярно чинят. Но я не был в Оланже с тех пор, как ты улетела на Танквиль».

«Лучше поскорее забыть эту неприятную историю. Пошли, найдем двенадцатипозвоночную кикимору, с тройными клыками, в игольчатом перламутровом экзоскелете!»4

В ста метрах от террасы дорожка, параллельная пляжу, поворачивала вглубь болотистой поймы, окаймлявшей устье Виридиана, и заканчивалась у высокой ограды, затянутой стальной сеткой. Рядом красовался предупреждающий знак:

Кельсе заметил: «Месяц тому назад семья туристов с Альцида пришла посмотреть на морфотов. Пока родители обменивались шутками с бутылкоголовым босхоидом в ползучих красных кольцах, другой морфот привязал к длинной ветке живую бабочку на нитке и заманил в заросли трехлетнего ребенка. Мама с папой и оглянуться не успели, как сыночка след простыл».

«Отвратительные твари. Должны же быть какие-то правила, ограничения! Неопытных инопланетян мог бы сопровождать платный экскурсовод-морфотограф».

«Кажется, Дума собирается провести закон „Об охране туризма“ или что-то в этом роде».

Прошло минут десять, но морфоты не пожелали вынырнуть из болота, чтобы предложить какую-нибудь тошнотворную сделку. Шайна и Кельсе вернулись в отель, спустились в подводный ресторан и пообедали, заказав рагу из раков со стручковыми перцами и диким луком, салат из охлажденного кресса и горячие черные лепешки из молотых семян степного ферриса. Их окружало лучезарное сине-зеленое пространство – на расстоянии протянутой руки плавали, росли, ползали и дрейфовали по воле течения животные и растения Хурманского моря: белые угри и глянцево-синие рыбы-ножницы сновали в порослях гидрофитов, стайки кроваво-красных искрюшек, зеленых морских змеек, канареечно-желтых щебетух ритмично поблескивали, возникали и пропадали, временами высыпая мириадами, просеиваясь друг через друга в пуантилистическом беспорядке и вновь приобретая единообразие. Раза три появлялись отливающие серебром лиловые спанги – трехметровые страшилища, ощетинившиеся ядовитыми колючками, зазубренными усами-щупальцами и ворохом длинных острых зубов. Привлеченные движениями обедающих в полутемном ресторане, хищные рыбины с глухим стуком бросались на хрустальное стекло и уплывали прочь в раздраженном недоумении. Однажды поодаль проскользнула зловещая туша черного матадора, а еще дальше, в обесцвеченной толщей воды синеве, на минуту показался дергающийся силуэт плывущего морфота.

Ко столу приблизился человек, выглядевший на два-три года старше Кельсе: «Привет, Шайна».

«Привет, Джерд», – с прохладцей отозвалась Шайна. По причинам, не совсем ясным для нее самой, она с младенчества испытывала неприязнь к Джерду Джемазу. Тот вел себя сдержанно и вежливо, не отличаясь ни уродством, ни красотой – широкоскулый, со впалыми щеками и густой, коротко подстриженной темной шевелюрой над большим покатым лбом. Его костюм – темно-серая рубашка и синие брюки – казался почти подчеркнуто простоватым в Оланже, где каждый стремился перещеголять другого модными нарядными новинками. Шайна внезапно поняла, почему Джемаз производил отталкивающее впечатление. В нем невозможно было заметить ни одной из маленьких причуд, ни одного из мелочных простительных грешков, придававших очарование другим ее знакомым. Будучи не слишком широк в кости и не грузен, Джемаз, судя по тому, как натягивалась его одежда при движении, был достаточно мускулист. «Так же, как одежда, скрывающая доставшееся по наследству атлетическое телосложение, его напускная скромность – маска, скрывающая врожденное высокомерие», – подумала Шайна. Неудивительно, что Джерд Джемаз нравился ее отцу и Кельсе – он превосходил обоих в упорном сопротивлении новшествам, а его мнение, однажды сложившееся, поколебать было труднее, чем скалу под цитаделью предков.

Джемаз присоединился к брату и сестре, воспользовавшись свободным стулом. Чтобы не показаться слишком необщительной, Шайна поинтересовалась: «Как идут дела в Суанисете?»

«Потихоньку».

«В поместьях никогда ничего не происходит», – заметил Кельсе.

Шайна перевела взгляд с одного на другого: «Вы надо мной издеваетесь!»

На лице Джерда Джемаза появился намек на улыбку: «Почему же? У нас если что-то и происходит, то исподволь, украдкой».

«Так что же происходит исподволь и украдкой?»

«Ну, например… Виттоли5 из Вольных земель тайком пробираются в поместья и поговаривают о коалиции всех ульдр под предводительством Серого Принца – а его цель, как известно, состоит в том, чтобы „сбросить помещиков в море“. В последнее время участились нападения спираний6 на воздушный транспорт – на прошлой неделе сбили Ариэля Фарлока из Кармиона».

«Нельзя не признать, что в Уайе установилась нездоровая атмосфера, – мрачно кивнул Кельсе. – Все это чувствуют».

«Даже папаша, судя по всему, не в себе – вздумал шутки шутить на старости лет. На него это не похоже. Кстати, что именно его так насмешило – кто-нибудь знает?»

«О чем это вы?» – непонимающе нахмурился Джемаз.

«Отец прислал письмо, – объяснил Кельсе. – Я тебе говорил, он ездил к ветроходам в Пальгу. Похоже на то, что путешествие превзошло все его ожидания». Кельсе вынул письмо и прочел вслух: «Мне пришлось пережить невероятные приключения. Смогу рассказать одну забавную шутку – я затратил десять лет на то, чтобы ее раскопать. Потрясающая по своей нелепости ситуация! Ты будешь смеяться до слез…» Кельсе пропустил пару строк: «Дальше он пишет, что встретит нас в Галигонге: „Не смею появляться в Оланже. Очередное сборище надушенных обезьян у Вальтрины мне просто не под силу. Вся эта болтовня вокруг да около и выше облака ходячего – за ней ничего не стоит, кроме нежелания смотреть правде в лицо и называть вещи своими именами. Сцинтаррийские ханжи, словоблуды, эстеты, очковтиратели, сибариты, сикофанты! Как вспомню, так вздрогну. Не забудь захватить Джерда – нам нужно вместе вернуться в усадьбу. Он не хуже тебя оценит масштабы комедии. Передай Шайне, что я буду рад снова увидеть ее дома…“ Ну, и дальше еще несколько слов в том же роде. Он, однако, нигде не упоминает, в чем, собственно, заключается комедия».

«В высшей степени загадочно», – согласился Джерд Джемаз.

«Я тоже не понимаю – что вызвало у отца взрыв веселья? Что он обнаружил на плоскогорье Пальги? Надо полагать, что-то необычное – с чувством юмора у него всегда было туго».

«Что ж, завтра узнаем, – Джемаз поднялся на ноги. – А теперь прошу меня извинить, осталось несколько неотложных дел». Он слегка поклонился Шайне – как ей показалось, достаточно пренебрежительно.

Кельсе спросил: «Ты придешь на вечеринку к Вальтрине?»

Джемаз покачал головой: «На многолюдных приемах я… не в свой тарелке».

«Полно, сделай нам одолжение! – воскликнул Кельсе. – К тому же у тебя, скорее всего, будет редкая возможность полюбоваться на Серого Принца – его пригласили в числе прочих местных знаменитостей».

Джемаз поразмышлял несколько секунд – так, как если бы Кельсе выдвинул неожиданно убедительный, но чреватый сложными последствиями аргумент: «Хорошо, я приду. Где и когда?»

«Вилла Мирасоль, в четыре часа пополудни».