2.

Почти через три года…

30 сентября


Чудесный осенний день. Пахнет сосновой смолой, нагретым на солнце баскетбольным мячом…

Адэр Левертон подхватила мяч с дорожки – теплый бок приятно ласкал ладошку – и швырнула его в кольцо на переносном щите, которое было, пожалуй, все же далековато. Ее мама появилась в открытых дверях гаража с цветочным горшком в руках. Отец поднял глаза от верстака, где он возился с фильтром коробки передач. Оба помедлили, наблюдая за Адэр. Мяч стукнулся о щит, потом о кольцо, пару раз крутанулся и отскочил.

Мама поставила горшочек и, подхватив мяч на лету, воскликнула:

– Адэр, я же тебя учила! А ты бросаешь двумя руками, как маленькая. – И она подпрыгнула, направляя мяч к корзине правой рукой. Адэр поймала мяч, когда он проскользнул в корзину, а мама снова подпрыгнула и ловко выхватила его почти у нее из рук. Отец смотрел, улыбаясь, как всегда, уголком рта.

Мама всего полчаса как вернулась с субботней тренировки из спортивного клуба для девочек. Тренерский свисток еще болтался на длинном шнурке у нее на шее и подскакивал при каждом движении. Она не успела переодеться и осталась в бежевых шортах, белой рубашке и белых теннисных туфлях. В узких чертах лица было что-то оленье, длинные светлые волосы, которые сама она называла бесцветными, схватывались на голове забавной заколкой из сыромятной кожи – память юношеского увлечения хиппи.

А папа по-прежнему убирал волосы в небольшой, уже седеющий и поредевший хвост. Его длинное, покрасневшее от ветров и иссеченное непогодой лицо тоже сохранило свет юности, особенно заметный сейчас, когда он делал то, что его интересовало, – отлаживал свое спасательное снаряжение, и в этот прекрасный день оба чада были при нем. Оба, потому что старший брат Адэр, Кол, уже подъезжал в отцовском фургоне с начинающей выцветать надписью на дверце «СЛУЖБА СПАСЕНИЯ ЛЕВЕРТОНА».

Кол вошел, подтянул свободные штаны, быстро окинул взглядом всю сцену и, направляясь к отцу, перехватил пролетающий мяч и над головой Адэр бросил его матери. Адэр взвизгнула в притворном гневе, мама сделала обманное движение и обошла ее сбоку.

– Быстрее надо шевелиться, Адэр!

– Я же не такая обманщица, как ты, мама! – воскликнула Адэр, но при этом хитро улыбнулась и ловко отобрала у матери мяч.

– Что ты собираешься делать? – спросил Кол, разглядывая разложенную на верстаке аппаратуру. – Фильтр все еще заедает?

– Его придется менять. У меня контракт на следующий уик-энд. Затонувшая лодка. Там глубина всего сорок футов, вот они и думают, что ее, может быть, стоит поднять. Корпус очень прочный, так что…

Адэр приостановилась и посмотрела на брата.

– Контракт? – Кол с надеждой посмотрел на отца, но тут же отвел глаза, словно спрятался в раковину. По крайней мере Адэр оценила это именно так.

Она перебросила маме мячик, а та отправилась к воображаемой линии свободного удара попрактиковаться.

Отец, видно, понял, о чем думал Кол. Но у него было хорошее настроение. Он довольно давно не пил, принимал антидепрессанты, И злиться он уже перестал. Как-то раз, вечером, дело было уже несколько месяцев назад, Кол напился в стельку, а наутро, черт бы его побрал, посадил лодку на мель. Пришлось вызывать буксир, а это стоит немалых денег. Отец сказал тогда, что Кол слишком безответственный, с ним нельзя работать. Может, отец обошелся с Колом так сурово именно из-за собственного пьянства?

Насколько Адэр знала, Кол с тех пор не напивался. Вел он себя так, будто ему все равно, что отец думает. Но она-то знала, что это не так, совсем не так.

Дунув в фильтр, отец спросил:

– Кол, ты мне поможешь поднять эту лодку? Восемь долларов в час – больше не могу.

– О Господи! Ник, тебе вовсе не надо ему платить! – останавливаясь с мячом в руках, воскликнула мать. Ей надо было восстановить дыхание. Теперь она чаще выступает в роли тренера, сама не играет. – Он живет с нами, мы его кормим.

И она бросила мяч. Промахнулась. Адэр поймала его с отскока.

– Ну нет. Раз он достаточно взрослый, чтобы работать, значит, достаточно взрослый, чтобы за работу получать деньги.

Адэр бросила мяч матери, полюбовалась, как ловко та приняла передачу, и на мгновение девочке показалось, что все еще может быть хорошо. Адэр знала, что причиняет матери одни неприятности. Той не нравится ее страсть к компьютерному дизайну, постоянный обмен художественными файлами в интернете. Как будто она боится, что на самом деле Адэр увлекается порно или еще чем-нибудь таким… А мама хочет, чтобы она интересовалась феминизмом или спортом. Или стала учительницей. В общем, такой, как она.

Поняв, что Адэр совсем не интересуется преподаванием, мама стала выказывать легкое, но ощутимое разочарование. До вчерашнего дня. А вчера она побывала на выставке компьютерной графики в Молодежном центре и увидела работу дочери. Она там была самой лучшей. Маме было приятно. А сегодня они вместе веселятся, играя в мамин любимый баскетбол.

К тому же Кол и отец снова сблизились. Отец разговаривает, работает… Не то, что раньше, в той черной тоске, которая так долго его грызла. Тогда он пил в одиночку и бренчал по ночам на гитаре, сидя у себя в лодке.

А еще Адэр познакомилась в школе с крутым парнем. Зовут – Вейлон. Он на год ее старше, уже выпускник. Он попросил у нее адрес в интернете, чтобы всегда можно было с ней связаться. И вчера они допоздна чатились в сети. А сегодня солнце, птички поют, мама все бросает мяч в корзину и улыбается, и отец смеется, Кол весело ему что-то рассказывает про то, какой тупица и отморозок их кузен Мейсон.

Вот странно, как все бывает: то складывается, то разваливается, потом опять складывается, как будто пульсирует. Но значит, скоро опять все развалится? А может, будет что-то еще. Что-то новое. И Адэр почему-то замерла, пропустила бросок и невидящими глазами уставилась в небо.

19 ноября

В ту ночь в небе метался свет. Адэр гуляла с Вейлоном Кьюликом, посматривая на освещенные телевизорами чужие окна. Просто два подростка, которые ищут, чем бы заняться в не по сезону теплый вечер. Но если у вас нет машины и вы живете там, где общественный транспорт существует лишь номинально, вы буквально заперты между городскими предместьями и полосой коневодческих ранчо. Выбора у вас нет.

– Знаешь, что мне нравится? – прервал молчание Вейлон. – Бродить вечером по улице и пытаться отгадать, что они сейчас смотрят по телевизору. Догадаться по свету на окнах.

Произнес он это как-то нервно, как будто боялся: вдруг она решит, что он псих.

– А как ты это делаешь? – спросила Адэр. Они шли по Пайнкрест-стрит, которая тянулась вдоль неглубокого ущелья между хребтом Пайнкрест и высоким травянистым склоном охраняемого водосбора с сетчатой оградой, чтобы не заходили олени.

Адэр вынула изо рта маленькую светящуюся трубку и посмотрела на нее, осветив ладонь мягким зеленоватым светом. Это был сувенир с рэйва, куда водил Адэр ее взрослый брат. Трубка светилась, как огни телевизора в окнах чужих гостиных.

Вейлон бросил на трубку быстрый взгляд.

– Дерьмо. Зачем только разные идиоты суют в рот светящиеся палочки на дискотеках? А всякие мигающие штучки – в уши.

– А в карманы – вибраторы. – Она подкинула палочку света, а Вейлон без всяких усилий ее поймал. Хорошая координация. И глазомер.

К тому же он высокий. И мышцы у него хорошие, длинные, не буграми. Но Адэр догадывалась: он не из тех, кто станет работать в команде. Жаль. Их «Диким кошкам» помощь на баскетбольной площадке не помешала бы.

Конечно, он симпатичный, тут все о'кей, хотя татуировка его вроде как даже и портит, да еще эта стрижка – чуть не налысо, правда, несколько торчащих прядей ее смягчают, и цвет у них голубой – прямо в тон этой светящейся трубке.

Двумя пальцами он поднял трубку повыше – посмотреть, как она мерцает на фоне ночной темноты. Свет напоминал огни гнилушки. Адэр, просто чтобы посмотреть, как он среагирует, сказала:

– Дурак, на ней же моя слюна!

Он усмехнулся, неспешно растянув губы:

– На. Забери образцы своей ДНК. Притащила с рэйва? В Нью-Йорке, где я жил, рэйва не было. Где-то на Лонг-Айленде, конечно, был, я слышал, но это далеко от нас.

Адэр вдруг заметила, что оглядывается и сама не знает почему. Что она ищет? Как будто чувствует ночь, ощущает, как ночь чего-то ждет, и сама начинает ждать. Вот только чего ждать?

Оглядывалась она в основном назад, на ночное небо, видела массу звезд – фонарей на улице было мало.

Надвигается что-то неизвестное. Она чувствовала это очень отчетливо.

И ведь не то чтобы она была такой уж нервной, у нее никогда не было никаких предчувствий. Но иногда, не часто – раз или два в год, – в воздухе ощущалась какая-то тяжесть, словно над всеми нависало что-то огромное. Но это было редко. Все же иногда, очень смутно, Адэр чувствовала нечто такое, что так и не могла объяснить или даже определить для себя до тех пор, пока это не случалось. Ага, вот, значит, почему появляется это чувство!

Накануне того дня, когда у папы случался срыв, она знала: что-то должно произойти.

Иногда, вовсе не часто, Адэр предчувствовала надвигающиеся изменения, наверное, так же, как некоторые животные, если верить слухам, ощущают приближение бури.

И сейчас она чувствовала растущее напряжение. Ночной воздух становился плотнее, казалось, его можно смотать на веретено, натянуть, как гитарную струну, – все туже и туже.

– Куда ты смотришь? – спросил Вейлон, проследив за ее взглядом.

– Никуда. – Что она ищет? Адэр сама не знала. – Ты рад, что твоя мама переехала в Калифорнию?

– Откуда я знаю? Спроси, когда я поживу здесь подольше, не месяц. – Он отвел глаза в сторону и, не мигая, уставился на темнеющие холмы, потом добавил: – Тут я совсем не вижу отца. – Вейлон как будто понял, что приоткрылся, и резко, будто выплюнув, бросил: – Квибра какая-то, штат Калифорния. Дурость просто.

– Вот спасибо, – язвительно заметила Адэр. – Мой город, по-твоему, дурость?

– Я про название. Похоже, как на испанском «швабра». Адэр фыркнула, но не засмеялась.

– В школе так не говори, начистят рожу.

– Ха, испугала! Что эта твоя гребаная Квибра означает?

– Я думаю, это значит разбитая… ну, трещина в земле или что-то в этом роде. У них тут когда-то было землетрясение. Где-то в этих местах. Тогда здесь были испанцы. Белые, типа, сюда еще не пришли. И в самый первый день было страшное землетрясение, и получилась эта трещина.

– Ну дела! Теперь я живу в городе, названном в честь гребаной трещины в земле! Как по-испански «трещина в заднице»?

Она закатила глаза и, растягивая звуки, язвительно произнесла:

– Извини-и-и? – Интонация повышается. – Заткни-и-ись, а? – Интонация опять повышается.

– Затрещина! Ха-ха. Слушай, а где она, эта трещина? Адэр пожала плечами:

– Наверно, пропала. Засыпали чем-нибудь. К тому же она вроде была не здесь, а в соседнем городе, кажется, в Пайноле. И все равно здесь мы ближе к Сан-Франциско, чем ты был в Нью-Йорке. Сан-Франциско прямо через бухту, там круто!

– Клево, чего там говорить, – город под названием Швабра через бухту от какого-то гребаного Сан-Франциско – родины парадов и прочего дерьма.

Но сказал он это как-то так, что она улыбнулась: он говорил и сам над собой смеялся. Знакомый ироничный тон, каким люди говорят буквально обо всем. Такой парень может дружить с геем и подкалывать его на эту тему, но никто не будет в обиде, потому что это не всерьез. За это Вейлон ей и нравится, и она ему почти доверяет.

Он может, конечно, посмеяться над латиносами, но Адэр сама видела: он хорошо относится к Сузи Джелеска, а она – мексиканка, к тому же кошмарная лесбо, и видно, что он искренне принимает ее. Вроде как смеяться над некоторыми людьми – просто обычай, и все. Смеяться над белыми, которые живут в трейлерах, над гангстерами из гетто, над метисами в разбитых тихоходах на дороге, над белыми республиканскими трутнями, трусливыми либералами, компьютерными маньяками, футбольными фанатами, геями – над кем там еще… Смеяться над всеми, и от этого они все, типа, становятся одинаковыми. У людей больше сходства, чем различий, и такие, как Вейлон, знают об этом.

Адэр посмотрела, как падает свет от телевизора на газон дома, мимо которого они проходили, – серебрится, переливается, сплетается в разноцветную паутину.

– Хотела бы я это сфотографировать… поймать свечение…

– Торчишь от фотоаппарата и прочей такой фигни? – Вопрос прозвучал грубо, но было видно, что Вейлон действительно заинтересовался.

– Ну да. Я хожу на занятия. Может, и правда торчу. Думаю, это трудно – заснять цветной блик от окна ночью… Ну, то есть чтобы получилось так, как на самом деле. Я ведь еще только учусь. У меня есть фотоаппарат – «Кэнон», мама подарила на прошлое Рождество.

– Мне тоже всегда хотелось научиться. Ну, фотографировать, или снимать кино, или еще что-нибудь. Я немного умею играть на гитаре, и это все.

– Мой брат тоже играет на гитаре. Не очень хорошо, но играет. Отец когда-то пел, но теперь бросил. – Она пробовала заглянуть в полузанавешенное окно дома в стиле ранчо, но мешал небольшой цереус в кактусовом садике под навесом со схематичным рогом изобилия. – Хм… телевизоров на самом деле почти никогда не видно. А ты правда можешь угадать по свету, что они смотрят?

– Эти смотрят повтор «Семейки Симпсонов». Я заметил цвета, которые бывают, когда Барт что-нибудь бросает в Лизу.

– Здорово! Ты столько знаешь про телевидение. Мог бы участвовать в этом шоу, «Одолей спеца».

– А то! Моя мама… Мы вместе только телевизор и смотрим. Смотрим, когда она…

Казалось, он что-то хотел добавить, но не стал. Еще одно больное место. Но Адэр поняла. Может, у них есть что-то общее?

Они дошли до угла, свернули и зашагали по улице Птичьих трелей до самой авеню Совы.

Квибра располагается на самом краю заповедника. Где-то рядом поджидают добычу койоты, ждут и мечтают, что какой-нибудь толстый, медлительный кот захочет глотнуть свободы и отправится погулять среди холмов, в которые упираются городские улицы.

Здесь водились и гремучие змеи. Они спускались с гор и каньонов, бесшумно проскальзывая сквозь заросли плюща между домами. Еноты совершали набеги на мусорные баки, а ушастых сов было так много, что иногда ночью казалось, как говорила мать Адэр, что у сов проходит конгресс.

Адэр улыбнулась, заметив, что на крылечках некоторых домов еще стоят тыквенные фонари. Сморщенные, они напоминали усыхающих с годами стариков. В воздухе по-прежнему витало ощущение Хэллоуина. На газоне у О'Хара сохранилась праздничная декорация, хотя сам карнавал прошел уже три недели назад. Пластмассовый скелет в натуральную величину висел, раскачиваясь и усмехаясь, на петле, привязанной к разукрашенной ветке сливового дерева. Призрак из белого полиэстера мягко колыхался от крепнувшего ветра на проволоке, натянутой от крыши до другого дерева. Поблекшая от дождя черная креповая лента, кое-где увитая искусственной паутиной и увешанная дюжиной резиновых летучих мышей, еще украшала парадный вход. По обе стороны крыльца расположились две огромные сморщенные тыквы с прорезями для глаз и рта. На газоне торчали выкрашенные серым пенопластовые могильные плиты, некоторые уже повалились на землю. На плитах темнели надписи вроде «Джордж, умер счастливым» или «Джордж. Смерть от бутылки, ложки и вилки».

Скоро О'Хара уберут все эти украшения, сложат в картонные коробки и сунут в гараж, а на газоне появится рождественская ерунда. У этих О'Хара все чересчур. Мама говорит, что их кричащие украшения и рождественская иллюминация создают впечатление, будто праздник в разгаре. Но Адэр нравилось.

– Ну и пусть люди оставляют подольше штучки для Хэллоуина и рождественские украшения, – говорила она. – Выглядит круто. Вот бы всегда был Хэллоуин, как там, где жил Тим Бертон в том кино.

– Ага, крутой фильмец! – поддержал ее Вейлон, и Адэр облегченно вздохнула.

Адэр и Вейлон снова завернули за угол, и тут объявились совы. Одна задругой они перелетали с дерева на дерево. Какие-то мелкие ночные птахи заверещали, глухо загоготали, снова заверещали, и все стихло. Потом успокоились и совы.

Вейлон рассказывал, как там, дома, они с друзьями делали петарды на Хэллоуин – из вишневых косточек, конфетти, спичечных головок и воска, – так рвануло! Но Адэр слушала вполуха. Она чувствовала, что ночной воздух еще немного сгустился. Струна может лопнуть…

Потом он снова заговорил о бликах телевизоров в окнах. Адэр пыталась заставить себя слушать, но у нее не получалось: грозное чувство все росло.

Вейлон тыкнул пальцем в полузашторенное окно на фасаде дома.

– Видишь окно? Клево, да? На потолке виден свет от телевизора. Видишь, дергается, типа пульсирует. И так быстро! Видишь, сколько красного? Видишь? Как думаешь, что это за шоу?

Адэр пожала плечами.

– Гм-м-м… Экшен?

– Железно. Когда возвращаюсь, я иногда проверяю программу – конечно, если мамаша не сидит в интернете.

Значит, он такой же, как большинство ее друзей: больше всего ему по вечерам нужен интернет. Может, он и гуляет с ней только потому, что сейчас у него нет доступа.

Струна натягивается все туже.

– А вон то, на той стороне? – спросила Адэр. – Они что смотрят? Я что-то не соображу, а ты?

– Тут просто. Ты про то светло-синее, которое не очень мигает? Это драма или любовная история. Потому что если свет, типа, прыгает, значит, больше похоже на экшен или полицейский детектив. Ага, тут есть мягкие красноватые тона… Значит, про любовь. Может, то кино с Кевином Костнером про записку в бутылке.

– Отстой.

Вейлон энергично закивал:

– Точно. – И он тихонько запел: – «Виденье чудное мне было с небес: телевизор исчез, телевизор исчез…»

Адэр тоже вспомнила эту песню.

– «Пиксиз», да?

Во взгляде Вейлона читалось восхищение, у Адэр потеплело на сердце.

– Ну да. О'кей. – Он ткнул пальцем. – Вон тот большой коричневый дом. Они смотрят или экшен, или сейчас как раз идет сцена из экшен. Видишь: вспышки, взрывы и все такое. Вот дурь, такое смотреть – все равно что развести костер прямо у себя в гостиной.

– Они, типа, сами мысленно убивают людей, – добавила Адэр и быстро взглянула на Вейлона – а вдруг он из-за этих слов подумает, что она недостаточно крутая? Но он только мрачно кивнул в ответ. Адэр приободрилась и продолжала: – Посмотри вон туда. Видишь, занавески просвечивают? Как будто темно, но есть маленькие вспышки света. Какая-то дерьмовая фантастика.

– Железно. Видишь, ты поняла.

Адэр смотрела на освещенные телеэкранами окна, и у нее возникало странное, внепространственное ощущение проникновения в эти цветные медиа-сны.

Вейлон словно бы озвучивал ее мысли, но по своему обыкновению доводил все до крайности.

– Как будто видишь гипнотизирующие огни. Знаешь, это когда гипнотизер вертит перед носом блестящими штучками. Да еще они вертятся. Типа, нам всю ночь впаривают то, что предлагает реклама. – Адэр казалось, что он впал в словесную кому, не столько разговаривал с ней, сколько сам с собой, – повторялся, бормотал какие-то стихи, как будто репетировал выступление. – Люди и сами все понимают, сама ведь слышала анекдоты, как телевидение промывает мозги, чтобы все всё покупали. Я читал, что они применяют частоты, от которых ты засыпаешь или впадаешь в гипнотическое состояние, и тогда тебе в подсознание впаривают всякие штуки. – Потом он будто очнулся и бросил на нее тревожный взгляд: – Ты думаешь, у меня, типа, паранойя?

– Нет, но ты вроде как слишком увлекаешься всякими заговорами. – И она сделала такое движение, как будто встряхнулась, совсем как ее подружка Сизелла, когда она изображала знаменитого черного цыпленка. – Все нормально, чел.

Вейлон хмыкнул – иначе смеяться он не умел.

Но странное ощущение все растущего напряжения не проходило. Адэр запихала его подальше. Подумай о чем-нибудь другом.

И Адэр стала думать, что неплохо бы пройти мимо дома Клео, пусть Клео увидит ее с Вейлоном. Клео – ее бывшая лучшая подруга, в последнее время вела себя так, как будто Адэр – из неудачников. Во всяком случае, иногда. Они теперь почти не разговаривали из-за того, что Адэр подружилась с ее бой-френдом Донни – симпатичным, но слишком серьезным чернокожим парнем, который увлекался проблемами афроамериканцев и мог бы играть в баскетбол, но не хотел, считая, что это – стереотип.

Донни встречался с Клео относительно давно. Ах, эти сияющие голубые глаза, светлые волосы Клео, ее непоколебимая уверенность в себе! Клео становилась все более популярна, тогда как Адэр была из тех, кого просто терпели. На нее не фыркали, ее не игнорировали, однако о популярности не могло быть и речи.

Но тут ей пришло в голову, что хвастаться Вейлоном – значит подражать тщеславию Клео. Другая ее подруга, Дэйнелла, всегда строила утомленную мину, когда девчонки болтали о мужчинах, как будто не было ничего глупее и суетнее, чем ходить на свидания, но Адэр понимала: это из-за того, что Дэйнелла толстая и просто комплексует, что ни с кем не встречается. Да и в любом случае Дэйнелла живет совсем в другой стороне.

Лучше будет, если они сейчас добудут что-нибудь выпить и чуть-чуть расслабятся, ну, совсем чуть-чуть. Пожалуй, Вейлон может ее поцеловать или даже дотронуться до груди, если, конечно, не будет слишком приставать, а потому она сказала:

– Давай посмотрим, может, удастся утащить немного персикового шнапса, мама никогда не смотрит, сколько там было. Отцу пить нельзя, но мама иногда пропускает рюмочку.

– Точно. Шнапс – это здорово. Однажды я напился мятного шнапса, и меня тошнило. Так что про мятный даже не упоминай. Эй, это что за фигня?!

Вейлон смотрел мимо Адэр в небо над Змеиным ущельем. Название придумали дети из-за того, что раз в год являлась служба контроля за дикими животными и ставила там ловушки на гремучих змей. На самом деле это была всего-навсего безымянная лощина в конце уличного тупика с крошечным ручейком на дне, который и не разглядишь из-за кустов и русло которого было сухим большую часть года. Мелкая поросль укрывала крутые склоны, сверху затененные соснами. Сейчас там, под защитой тиков, желтинников и гремучих змей, должно быть темно хоть глаз коли. Однажды Адэр видела, как отсюда выдвинулась процессия мигрирующих калифорнийских тарантулов; казалось, ухо улавливало картонно-музыкальный ритм их хитиновых ножек. Дамы бросились врассыпную.

А теперь вот в небе над Змеиным ущельем завывал необычный свет.

Воющий факел, казалось, завис над лощиной, нестерпимо сверкая и, словно бы причитая над собой, как будто у новой, огромной суперзвезды случился приступ буйного Помешательства. И пока они на нее смотрели…

Горящая звезда сорвалась по дуге вниз и с громким воем, словно страшась удара, понеслась к земле…

И что-то рвануло в отдалении, за Змеиным ущельем, на дальнем склоне огороженного водосбора.

Примерно через полторы секунды Адэр и Вейлона настигла взрывная волна, земля задрожала, раздался подавляющий душу грохот – отзвук удара. Ярчайшая вспышка высветила бело-синим пламенем иззубренный соснами горизонт. С кленов полетели листья, кружась над дорожками, тряска не прекращалась. Пытаясь удержаться на ногах, Адэр схватилась за Вейлона, он инстинктивно обнял ее.

Потом начали лаять собаки, все сразу, по всей долине Квибры.

И тут он заметил, что обнимает ее, и она заметила, что держится за его руку. Они, не думая, резко отшатнулись друг от друга. Адэр взглянула на Вейлона.

Но он все смотрел туда, откуда рухнул на землю завывающий свет.

Адэр обернулась к ущелью.

– Боже мой! Что это было? Вот черт! Наверное, разбился самолет, – затараторила она, скрывая смущение. – Может, террористы устроили взрыв? И он свалился на завод? В той стороне как раз завод. Господи, если это правда, надо убираться подальше! Весь город будет отравлен.

– Самолет? Ни хрена подобного! – Вейлон говорил, не глядя на Адэр и не сводя глаз с горизонта. – Это был НЛО! Круто! Надо добраться туда, пока «Команда-12» все не закрыла, иначе ничего не узнаешь! – быстро говорил он, уже направляясь к ущелью.

– Вейлон! Подожди!

– Гребаный НЛО! Разбился, надо же! Не щелкай клювом, подруга!

Адэр вздохнула. Ей не нравилось, когда парни называли ее «подруга», хотя, конечно, ничего особенно обидного в этом вроде бы не было.

– НЛО? Может, и так. Больше похоже на вертолет или что-то такое. Или метеор.

И она двинулась за Вейлоном. Теперь он почти бежал к Змеиному ущелью, все быстрее и быстрее.

– Что? Ты что, не слышала, как он ревел перед тем, как разбиться? – бросил Вейлон через плечо.

– Наверное, он летел прямо на нас, поэтому нам показалось, что он ревел.

Они бежали к темным зарослям кустарника в тупике улицы. Люди в окрестных домах выходили на крылечки, на балконы, перекликались друг с другом, пытаясь узнать, в чем дело.

Адэр схватила Вейлона за руку, потянула и заставила остановиться.

– Подожди! Да подожди же ты! Через ущелье нам не пройти – нет тропинки. Мы всю ночь будет там лазить, да еще ядом желтинников измажемся – там такая гуща!

– И что теперь? Головой подумай, тут такой крутяк!

– Без тебя знаю, но надо найти другую дорогу. Он, типа, летел со стороны бухты Сьюзен-бей, где выходит река Сакраменто перед впадением в залив Сан-Франциско.

Он хохотнул и покачал головой.

– Ты говоришь так, будто я знаю, где это. О Господи!

– Я знаю тут все бухты, потому что мой отец – наемный ныряльщик. Ну, давай пошли!


Когда они вытащили ее кузена Мейсона из логова, сунули его в фургон, добыли для фургона бензин и заставили Мейсона выполнить все необходимые повороты, на месте катастрофы уже были войска штата, две машины пожарных, несколько человек из береговой охраны, парочка помощников шерифа и две-три дюжины зевак. Кругом торчали мачты с прожекторами, сфокусированными в основном на том, что показалось Адэр местом падения, – старом причале рядом с закрытым ресторанчиком морепродуктов на берегу бухты Сьюзен-бей.

Примерно в полумиле к западу вырисовывался черный силуэт моста Карквинез-бридж с ярко освещенными фермами и мерцающим в свете фар дорожным полотном.

Место катастрофы было огорожено желтой лентой, но большинство копов, пожарных и людей из береговой охраны на маленьком белом катере, который болтался на волнах у разбитого причала, пристально рассматривали пролом, откуда валил столб пара; мощные балки причала превратились там в груду дымящихся обломков. Сам причал заметно осел в воду.

Адэр, Вейлон и Мейсон выбрались из фургона, никто из людей в форме не обратил на них никакого внимания. Поблизости стояли пожарные в желтых комбинезонах со шлангами и огнетушителями в руках, но тушить было нечего.

– Эта долбаная штуковина проломила настил! – проговорил Вейлон.

– Bay! – с восторгом воскликнул Мейсон. Примерно то же самое он говорил в любой ситуации.

– Посмотрите на ту фигню внизу, – позвал Вейлон, проталкиваясь сквозь группу хихикающих студентов у самой желтой ленты. – Гляди-ка, эта штука светится, ну и дела.

Адэр взглянула и покачала головой:

– Мне кажется, нет. Прожекторы освещают пыль, и все. Ничего там не разберешь.

– Мать твою, говорю же, это НЛО! – с горящими глазами возразил Вейлон. – Но они-то, типа, заявят, что это гребаный зонд!

– Угу! – скептически протянул Мейсон, уставившись на разбитый причал. На нем было пальто, похожее на шинель, он задумчиво чесал выстриженный на голове и уже переросший гребешок. Широкие штаны почти сваливались с задницы, а под длинной засаленной шинелью виднелась футболка с надписью «Скейтборд – кайф». Мейсону было почти тридцать три года, но одевался он на четырнадцать лет моложе. – НЛО… Ну, не знаю, чувак…

– Если бы подойти поближе… – заметила Адэр.

– Ну, я не лез бы. Эта дрянь, вероятно, радиоактивна, – вмешался стоящий рядом студент в огромных, как у совы, очках. Его тусклые светлые волосы разделял удивительно ровный пробор. Наверняка из «Республиканского клуба» в долине Диаболо, подумала Адэр. На парне была рубашка из тех, что обязательно имеют клапаны на карманах, и вообще вид у него был чрезвычайно надутый. – Пусть этим лучше занимаются власти. – Самодовольная снисходительность тона показалась Адэр знакомой, и тут она действительно его узнала – Ларри Гундерстон, выпускник прошлого года, теперь уже студент колледжа.

– И пра-а-а-а-а-авильно! – затянул Мейсон. – Доверяй власти, покупай облигации, будь паинькой!

Вейлон в это время смотрел куда-то мимо Гундерстона, в небо, и Адэр спросила:

– На что это ты смотришь?

– Вот черт! Они здесь!

– Кто?

– «Великолепная дюжина». У меня есть книжка, там, типа, все также. То есть даже в компьютерной игре… «Deus Ex…»

– Просто урбанистический миф, – возразила Адэр. Мейсон кивнул:

– Угу. Я видел эту штуку на канале «Дискавери» у своей тетки. Большая часть этого – вранье. Про черный вертолет точно вранье.

Именно в этот момент появился черный вертолет.

Воздух свистел в лопастях, сухие листья со стуком неслись по асфальту, а на поросшую сорняками дорожку заброшенного ресторана торжественно опускалась могучая машина. На хвосте ее была надпись «D-23» и больше никаких обозначений. Однако вылезшие из вертолета люди носили форму.

– ВВС США, – пробормотал Вейлон. – Точно вам говорю, это команда, которую они посылают на каждое крушение «тарелки».

– На самом деле, – с дружелюбной улыбкой проговорил помощник шерифа, проходя вдоль желтой оградительной ленты в их сторону, – мне говорили, что разбился спутник. – Он посмотрел на воду. – Странно другое: я получил два рапорта, в которых говорится, что эта штука упала в самую середину бухты. Так как, спрашивается, она попала сюда?

Вейлон во все глаза смотрел на троих людей в форме, которые прибыли на вертолете. Они разговаривали с копами и показывали на дорогу. У одного в руках определенно был счетчик Гейгера.

– А еще я слышал, – продолжал помощник шерифа, – что эта штука почти расплавилась, но все равно видно, откуда она взялась, ну, в общем, спутник и все такое. На боку написано «НАСА» и все такое. Увидите, они просто заявят, что это был маленький, не очень важный спутник. – В полумраке сверкнули его безупречные зубы. Помощник шерифа, крупный парень в натянутой, как на барабане, форме вспотел, несмотря на поднявшийся ветер, который становился все резче. Адэр показалось, что она видела его в образовательной программе в школе. Она взглянула на табличку с его именем – Спрэг.

– Я помню вас, – обратилась она к помощнику шерифа. – Как дела, помощник Прыг?

Мейсон бросил на нее встревоженный взгляд: «Остынь, детка, не нарывайся».

Но помощник Спрэг посмотрел на Адэр и улыбнулся.

– Ха, я тебя помню, это ты меня так назвала. Где же это было? Ах да, в старшей школе Квибры, так? Ну и как там ребята?

– Тусуются.

– Я вроде так и слышал. Послушайте, ребята, надо бы вам по домам. Тут ничего крутого больше не покажут. Мы все просто ждем, пока сюда доставят спасательное судно, на это уйдет несколько часов.

– Прикинь, он говорит «ничего крутого», – фыркнул Вейлон. – Помощник, только что приземлился черный вертолет, из него вышли какие-то странные парни. Типа, военные ученые. И что?

Помощник Спрэг хмыкнул, покачал головой и начал было:

– Сынок…

– Вейлон вроде как увлекается такими штуками, – объяснила Адэр и тут же пожалела о своих словах – Вейлон на нее так посмотрел!

– А я считаю, самое интересное в том, – вмешался Гундерстон, – что они должны были отслеживать эту штуку, но по телевизору ничего про нее не говорили, в интернете – тоже ничего. Когда в океан возле Австралии падал тот, другой, спутник, за ним следил весь мир.

– Вот именно, чел! – воскликнул Вейлон. – А те ребята в черном попрыгунчике – они, типа, секретные агенты, прикинь!

– Мне передали про них по радио, сынок, – опять усмехнулся помощник Спрэг. – Это ребята из ВВС, они отслеживали эту штуку, вот и все. Кстати, вертолет не черный, он темно-зеленый. А по телевизору ничего не было, наверное, потому, что все получилось неожиданно. Спутник свалился без предупреждения. – Спрэг все больше походил на полицейского, язык его тела изменился – теперь жесты и мимика помощника шерифа излучали уверенность в себе и власть. – Так что давайте, ребята, двигайте отсюда. Туда не пускают даже народ с Пятого канала. Расходитесь, все. Ничего не поделаешь.

Адэр присмотрелась к вертолету, его пропеллер до сих пор вертелся.

– О'кей, он темно-зеленый.

Вейлон зашептал ей в ухо:

– Надо попробовать обойти копов, подобраться поближе. И тут ее осенило. Спасательное судно!

– Помощник Спрэг, мой отец зарабатывает нырянием и спасательными работами под водой. Он всего в миле отсюда.

– Если он подгонит сюда катер… Но, солнышко, я, конечно, не могу гарантировать…

– Мейсон! Погнали! Надо сообщить папе.

– Как скажешь, – покладисто пробормотал Мейсон.

– О'кей, а я выйду на дорогу, – возбужденно говорил Вейлон, пока они возвращались к фургону, – обойду копов и вернусь через кусты. Увижу эту штуку, точно вам говорю.

– Bay, – вяло отозвался Мейсон. – Крыша поехала. Нет, ты что, не понял?


Отец был в пижаме, в банном халате, в шлепанцах и в депрессии – у него, видно, опять кончились лекарства. Теперь его логово – диван в гостиной. Он мрачно согнулся над старой исцарапанной акустической гитарой. Когда Адэр вошла, он пробормотал с безнадежной тоской:

– Я больше не помню аккордов.

У отца Адэр было длинное лицо и длинный нос, которые выглядели еще длиннее, когда он впадал в депрессию, – потому, наверное, что он тогда так понуро держал голову. А темные глаза смотрели взглядом потерявшейся собаки.

Адэр на мгновение испугалась: вдруг у него снова будет приступ? Пока был только один. Тогда отец вроде бы заледенел в беспомощности, как компьютер, в котором задействовано сразу слишком много программ. Он не разговаривал два дня и только тряс головой. А перед этим тоже все ходил в пижаме.

Но потом она вспомнила, как ходила с ним на катере, когда была маленькой. Как она гордилась, глядя на его костюм для погружений! Как весело он улыбался и поднимал вверх большой палец, а потом лихо переваливался через борт!

Сколько раз он спасал людям жизнь! Корабли тонули, а люди оставались под палубой, трюм медленно заполнялся водой.

Теперь, глядя на отца, трудно было поверить, что тот сильный, веселый человек – это тоже он.

– Папа, есть работа для спасателя! Прямо сейчас!

Он ударил по струнам, извлекая минорный аккорд, и мрачно покачал головой.

– Сейчас? Они должны заключить со мной контракт.

– Ник!

Из кухни пришла мама, в руках – губка, на лице – привычное выражение неодобрительного удивления. Покачав головой, она спросила:

– Тебе нужна работа? Эй, привет! Иногда ведь приходится отправляться туда, где есть работа. – Она посмотрела на Адэр, резкие черты лица и вечно опущенные уголки губ при взгляде на дочь выразили привычный скепсис. – И где эта работа, Адэр? И почему это ты скачешь на месте, как будто у тебя в джинсах полно муравьев?

– Я и пытаюсь вам рассказать, – нетерпеливо отмахнулась Адэр. – Была авария. – Ей не хотелось сообщать, что речь идет о спутнике. Объяснения только затянут дело.

– Автомобиль? Кто-нибудь слетел с пирса?

– Нет. Какой-то самолет или вроде того. Что-то маленькое, папа. Там собрались важные шишки. Это в конце дороги к Нортоновской круче. Помнишь, где тот старый причал, в бухте Сьюзен-бей?

Мама явно заинтересовалась. Правительственные организации должны заплатить ныряльщику очень прилично. Она подошла к мужу. Маленькие аккуратные ножки ступали быстро и уверенно; твердой рукой она забрала у него гитару. Он будто и не среагировал, только на лице появилось выражение пассивной обиды. Адэр смутно догадывалась, что это какая-то косвенная форма агрессии.

– Ник, нам нужны деньги. Что бы мы с тобой ни решили, все равно понадобятся деньги. Вставай и отправляйся туда. Даже не ходи к лодке. Все снаряжение в грузовике.

– Я сейчас не могу…

– Ник!

От этого резкого, лающего призыва он вздрогнул – немного театрально, на взгляд Адэр, – потом с явным усилием встал, заворчав что-то от напряжения, и отправился в спальню переодеваться. Адэр пришло в голову, что отец вроде бы и сам решил пойти, но зачем-то вынудил маму кричать и выглядеть такой заразой.

У дивана в загроможденной, неопрятной гостиной была гитарная стойка. Мама подошла к ней и скорбным движением сунула туда гитару, и опять Адэр почудилось в этой сцене нечто нарочитое – так ставят на каминную полку урну с прахом дорогого почившего.

– Мама, в чем дело?

Сиамская кошка Силки вспрыгнула на маленький столик с лампой и уселась рядом с Адэр – как раз там, где ей быть совсем не полагалось. Старая, старая кошка с узловатым хвостом и в клочковатой шубе. Вместо того чтобы согнать ее, Адэр сделала то, за чем кошка пришла, – почесала ее за ушами, погладила по голове.

– Силки, старушка, шелковая, мягкая… – Кошка подняла на девочку затуманенные глаза и издала рокочущий, одобрительный звук, но Адэр все еще ждала ответа матери.

Мать быстро провела обгрызенными ногтями по тонким, как дым, волосам и, отведя взгляд, спросила:

– Что ты имеешь в виду? Какое дело?

– Только что ты сказала папе «что бы мы с тобой ни решили…». О чем это ты?

– Да ничего особенного. – И она повернулась, чтобы уйти в кухню.

Оказалось, что в проеме коридора, который вел к его комнате, стоит Кол.

– Она имеет в виду развод. Они давно уже это обсуждают.

– Кол! – воскликнула мать, но к Колу не обернулась, а быстро ушла в кухню, неразборчиво бормоча: – Не говори о том, чего не знаешь. Я, конечно, понимаю, тебе почти девятнадцать и все такое, но все же – помолчи. – Окончание фразы донеслось уже чуть слышно из другой комнаты: – Хотя бы попробуй.

Кол был выше и папы, и мамы, с головой, которая казалась слишком большой для его тела. Волосы, не усмиренные стрижкой, вольно закручивались в густые каштановые локоны. Кол носил очки в роговой оправе – лишь потому, что выглядят они просто ужасно, – слишком просторные армейские брюки, отрезанные у колен, выше – камуфляжная куртка и заляпанная пятнами от пиццы футболка с физиономией Родни Муллена. Бледное, с тяжелой челюстью лицо Кола практически ничем не напоминало ни маму, ни папу; и время от времени произносились неизбежные шутки, что это «стрелочник виноват». Адэр видела, что маму они раздражают.

Кол взглянул на Адэр, мотнул головой в сторону дворика и вышел через заднюю дверь. Она поняла, быстро прошмыгнула через переднюю дверь, оставив ее приоткрытой для Силки, обошла дом, ступая по траве, которую уже месяц как следовало скосить. Кошка Силки растворилась в ночных тенях.

Адэр встретилась с Колом на заднем дворе возле покоробившегося от дождей катера, который доживал свои дни среди высокой травы рядом с небольшим лимонным деревцем. Даже сейчас, в ноябре, на нем сияли капельками росы аппетитные лимончики. Адэр уже и не помнила, когда они начали проводить свои совещания на заднем дворе. Кажется, когда поняли, что родители подслушивают их разговоры.

– Ты просто идиот! Дерьмо собачье! – набросилась она на брата. – У них уже сто лет так, ни хуже, ни лучше. Они и не думают разводиться.

– Забавно, это я-то собачье дерьмо? Да у тебя самой оно из ушей лезет! Только и можешь, что задницы всем лизать!

– Сам ты задницы лижешь, дебил! – соблюдая правила игры, ответила она.

– Лижешь, лижешь, девушка-тормоз, – насмешливо проговорил Кол, а потом утомленным тоном – «братец объясняет маленькой сестричке что к чему» – продолжил: – Они без конца об этом говорят, о разводе. Отец дергается из-за денег. В общем, они… вроде как ненавидят друг друга.

Голос его дрогнул. Чуть-чуть, почти незаметно. На этих последних словах.

– Неправда. Эй, послушай! Видел бы ты, что случилось в Сьюзен-бей! Я не хотела им говорить. Они бы ни за что не поверили. Там был один коп, он сказал, это разбился спутник. Вдруг отец сможет им помочь? Попадет в новости! На все каналы! В национальное телевидение и прочую хренотень. Врубаешься? Он тогда сможет хренову тучу работы зацапать!

Глаза Кола блеснули. Он смотрел на нее исподлобья.

– Вот теперь ты уж точно несешь хрен знает что! Спутник! Скажешь тоже!

– Говорю тебе – спутник! Точняк! А еще там вроде как военные «вертушки» и все дела. Спроси Мейсона. Он тоже там был.

– Ладно. Я проверю. Только бы насчет работы не обломалось. Вон отец поехал.

Адэр присела на крыло катера. Сломанное. Сесть-то она могла, вот только катер больше не летал по волнам. Адэр тряхнула головой.

– Правда, они нас выперли. Туда не пустили даже фургон с телевидения. – Тут ей кое-что пришло в голову, и она с тревогой посмотрела вслед грузовичку. – Кто его знает… Может, эта штука под водой радиоактивная? Но ведь они дадут папе защитный костюм, ну или что там положено, правда ведь?

– Не знаю. Наверно, дадут, – рассеянно отозвался он хрипловатым от волнения голосом, поглядывая в сторону бухты. – Значит, Сьюзен-бей…

Адэр закусила губу – отцу придется лезть в эту непроглядную тьму.

– Это возле подъездной дороги к тому закрытому ресторану, ну, где раньше был причал.

– Черт возьми, точно! – И он скрючил пальцы сразу на левой и на правой руке, как делал диджей Микс Лорд, когда собирался поставить какую-нибудь виниловую древность. – Я знаю это место. Мы раньше таскались туда с пацанами курить дурь и слушать музон. Вот черт! Надо туда пойти и самому посмотреть. Прогонят, конечно, ну и ладно!

– Я точно видела там мужика со счетчиком Гейгера.

– Радиация. Все правильно. В эту дыру шлепнулся ошметок металла. Ну так что, пойдем, что ли, дурында? Посмотрим, насколько оно опасно?

Загрузка...