или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ

Глава 1.

-Басмач, а где Танька то твоя, эта бессмысленная несуразица?– Весело засмеялся Отец.

Он любил лежать так вот на своей узкой металлической кровати, едва перетянутой старыми железными пружинами, без задней спинки с давно продавившимся от времени матрацем, и донимать своего соседа. Гурик осторожно перевернулся на другой бок. Предчувствие предстоящей перепалки соседей доставляло ему наслаждение. Где-то внутри него что-то начинало легонько клокотать, это еще не родившийся смех несмело ерзал в эпигастрии.

–Пошел ты…– Басмач был недоволен.

Такая сокровенная и трогательная тема была опорочена в одночасье. Это могло означать, что два его соседа будут весь вечер склонять его пассию на все лады с изложением всех фактов в самой непристойной форме. В итоге настроение будет на весь вечер испорчено.

–Нет, правда, неужели она не придет? Гурик,– Отец пихнул соседа в бок,– походу нам помирать от скуки сегодня. Басма, выручай, дуй скорее за своей курицей, я пока народ соберу, представление устроим.

–Отец, что у тебя за манеры? Отстань. Не то, я тебе шею начищу.– Басмач как раз закончил втирать себе в щеки, какой– то весьма пахучий лосьон, от которого запах затхлой листвы разнесся по всей комнате.

–Гурик, слышишь, я что придумал: мы с тобой этих двух бездельников будем по ярмаркам водить, представления давать. Они на людях ругаться будут, а мы– ходить, деньги собирать. Разбогатеем!– Отец не унимался.

Гурик уже окончательно проснулся, и стал тихонько хихикать. Басмач с некоторым остервенением достал из-под кровати гладильную доску и стал бережно укладывать на нее брюки.

– Наймем подстрекал…– Продолжал Отец.

Басмач бросил гневный взгляд на Отца, подошел к зеркалу и, пока грелся утюг, стал брызгаться одеколоном.

–Под хвостом еще…– Заговорил Гурик.

–Что?– Не понял Басмач.

–Я говорю, под хвостом надуши, а то, как ты пойдешь, если от тебя плохо пахнуть будет? Что люди подумают?– Засмеялся Гурик.

–Ты-то, что проснулся? Спал бы еще. А то еще есть запросишь, прорва твоя.– Огрызнулся Басмач.

Такой оборот дел его не устраивал. Еще с одним Отцом можно было потягаться, но сразу два охочих до зрелищ соседа– это было уже слишком.

–Басма, Гурик дело говорит, сам знаешь, случаи бывают разные. Вот встретишь какого-нибудь земляка, конфуз выйдет, понюхает он тебя и загрустит.– Засмеялись все втроем.

–Вот-вот, подумает, плохие хозяева земляку достались, плохо кормят, на прогулку редко выводят, так что одумайся, пока есть время…– Конвульсии сковали Гурика. Он держался за живот, словно боясь, что вылезет грыжа, да скулил.

–Мои земляки чистоплотней вас, двоих дураков вместе взятых будут.– Басмач взялся утюжить брюки.

–Да уж куда там, ты хочешь сказать, что они теперь иногда умываются?– С участием спросил Гурик.

–Вам поговорить больше не о чем? Шли бы вы оба…– Басмач спрыснул на брюки.

–Гурик, знаешь, как Басмач попал к нам?– Отец повернулся к соседу.– Смотри он какой черный, видимо старик Дарвин был прав, что басмачи вывелись из австралийских обезьян. Басмач в свою раннюю молодость жил на пальме и его оттуда спугнул зверь какой-то, а потом он вместе с крысами пробрался на корабль и грыз всю дорогу бананы. – Отец был доволен своими домыслами.

–Неувязочка, Отец, здесь то моря нет.– Басмача самого заинтересовала перепалка.

–А так тебя не сюда завезли, а в Грузию, вот ты и решил, что ты– грузин. Тебя там за своего приняли. А потом, когда ты с гор спустился за солью, тебя поймали, хвост отрубили, мочиться стоя научили и депортировали к черту оттуда, сказали: будешь человеком. Но ты, Басмач, не обольщайся, ты и человек– это также различно, как канал и канализация.– Отец засмеялся.

Гурик вторил ему.

–А Танька его прибрала. С рук есть научила. Она любит плюшевых медведей.– Сказал Гурик.

–Ой, а твои то подружки– страшилища, одна красивее другой. Мимо всякой уродины пройти не умеешь, хоть бы очки носил, коли не видишь.– Басмач взорвался гневом.

–Ну да, Танька твоя– дочь Клавы Шифер и Гарри Каспарова, такая– же умная как папа и красивая как мама.– Вступился Отец.

–И ты, скотоложец, молчи. Твои бабы– тоже коровы, одна к одной. Жуть да и только. Жмурку то ты давно не навещал? А? Что, сдулся?– Спросил Басмач.

–Не, Басма, я тебе ее подарил. Как-то она сказала, что тебя любит.– Отец нежно оскалился.

–Слушай, Отец, иди ты …, достал ты меня.

–Ладно, Басмач, не злись. – Отец посмотрел на Гурика, тот ехидно улыбался.

–Гурик, займи червонец на недельку.– Долетело из клубов пара. Басмач пытался перевести тему, хотя сам слабо рассчитывал на успех.

–Басмач, в магазине мозги не купишь, на кой черт тебе червонец? Ты просто не открывай рот на людях, и ты не будешь выглядеть полным дебилом. Так проще, и деньги целее будут.– Гурик сел на край койки и закурил.

–Дай, что как скряга-то. Отец, или ты дай. Хотя откуда у тебя, голодранца деньги?

Доска поскрипывала. Басмачу на самом деле и не нужны были деньги, просто он знал, что у Отца их нет, а тот терпеть не может, когда его величают голодранцем.

–А– а, хомячок, отправлю я тебя опять в Австралию, договоришься. Будешь там снова с кенгуру путаться, сифилис по саванне разносить. Понарожают уродов.– Отец сам начинал злиться.

–Отец, тебе, наверное, на свете интересно жить?– Спросил Басмач, отрываясь от брюк.

–Еще как,– огрызнулся Отец.

–Я так и думал. Глупым людям всегда интересно жить– они еще умеют удивляться.– Басмач остался доволен.

–Боже ты мой, Эйнштейн заговорил, какое счастье! И откуда он такой умный выискался? И надолго ли к нам?– Отец заерзал, чувствуя, как полегоньку к нему пробирается позор.– Гурик, смотри, Чита разговорилась, эта обезьянка еще недавно из мамы выпала, а уже Отца учит.

Басмач злился. Сравнение его с обезьяной никоим образом не льстило его самолюбию. Родственные отношения с хомячком тоже не добавляли ему вес в собственных глазах. А друзья распалялись. Басмачом его стали называть здесь, в институте, когда выяснилось, что он вырос на Кавказе. Еще малышом его родители, порядочные и интеллигентные люди, отвезли в Грузию из маленького русского городка, где жили прежде, там и осели. Так он и рос вместе со своим старшим братом на шашлыках, хинкали и хачапури вместе с чумазыми грузинскими детишками. Позже стал попивать Ахашени, Кинзмараули и Ркацители, когда первые мягкие волоски стали пробиваться на его щеках. Он купался в бурных водах Куры, да прогуливался по Шота Руставели, когда всей семьей выезжали из Рустави в Тбилиси, навестить дальнюю родню.

Наконец брюки были выглажены, Басмач принялся утюжить рубашку.

–Басмач, ты же все равно к Таньке идешь, мог бы и трекушку надеть, она все равно не заметит.– Пришел на помощь Гурик.

–Я не хотел тебе это говорить, Басма, но вчера Танька мне на ушко шепнула, что она меня любит, и тебе с ней ловить нечего. Я точно тебе говорю, так и сказала.

–Она с тобой даже по нужде на одном гектаре не сядет, не то, что на ухо шептать.

–Одумайся, Басмач, ты встал на порочный путь. Твоя похоть тебя погубит однажды. Попомни мои слова. – Сказал Гурик.

В комнату постучали.

–Да,– заревел Басмач.

В дверях показался маленького роста белобрысый паренек, от которого разило алкогольными парами, словно от пивной бочки. Одет был он просто: дырявые старые тапки на босу ногу, залатанные во многих местах домашние широкие шаровары, желтого цвета растянутая майка на голом теле и добродушная улыбка под носом.

–О-о, Боц, каким ветром тебя?– Спросил Басмач и немного ругнулся по-грузински.– Тьфу, а пьяный-то, ты где так набрался?

–Имею право?– Икнул Боцман.– А ты никак к Таньке собрался, что-то ее давненько не было видно? Ох, Басмач, Басмач!

–Здорово, Боцик.– Протянул руку Отец.

Гурик с кровати махнул пареньку.

–Привет, орлы, я пропил ваши деньги,– Боцмана немного пошатывало, однако он героически сносил удары судьбы.– Тпру, Басмач, Танька меня любит.

–Отец ему уже говорил это,– сказал Гурик.

–Когда успел?– Развел руками Боцман.

–Ну-ка фу, оба.– Крикнул Басмач.

–А что это он такой злой у вас, вы что, его еще не кормили? Басмач, чего ревешь как медведь в жару?

–Боц, ты чего здесь нарисовался? Говори и проваливай.– Спросил Басмач и начал облачаться в одежды.

–Эта-а-а…– Боцман пытался уловить мысль.– У вас соль есть? А зачем мне соль, а Басма?.. Не, соль нужна…, есть?

–Бери и пшшел вон отсюда,– сквозь зубы прошипел Басмач, указывая на солонку.

–Понял,– Боцман схватил солонку и испарился.

–Чего-то раненько он сегодня,– пропыхтел сигаретой Гурик.

–У Бочи сегодня праздник, он зачет сдал. Ну, правда с шишнадцатого раза, но это-то никого не тревожит.– Сказал Отец.

Он знал, что в соседней комнате сегодня вечером будет фестиваль с песнями и плясками. Этим всегда заканчивались попытки Бочкарева сдать зачет, причем от результата исход вечера не менялся.

И Боцман, и Бочкарев жили в соседних комнатах, учились на курс старше. Боцман был на своем курсе, тогда как Бочкарев лет уже как пять должен был окончить институт, но он так прикипел к студенчеству, что особого рвения к учебе не испытывал, да и года уже были не те. Зато имел страсть нетерпимую к этанолу. Ее-то он нежил и лелеял, а возлияния его с каждым разом становились безудержнее.

Есть люди которых любят, есть– которых терпят, есть– которых ненавидят. Боцмана же, как и пельмени, любили все от мала до велика. У него никогда не было денег и если нечаянно они появлялись, то тут же исчезали, как девственница в выпускную ночь. С ним постоянно случались вещи, которые никогда не могли случиться с другими обитателями общаги.

Однажды в день великой биохимической травмы, после какого-то малозначимого для мировой культуры, но великого для русского менталитета праздника, Боцман лежал у себя в комнате и болел сам с собой. Внимание привлек стук. Кто-то сильным кулаком сотрясал дверной проем. Боцман открыл дверь, и, решив, что это плод больного воображения, разыгравшаяся больная фантазия, не поверил своим глазам: на пороге стоял поп. Священник был одет в длинную рясу, черного цвета пышная борода не давала сомнениям разгуляться, что ее обладатель не меньше чем архимандрит. Тяжелый золотой крест висел на шее прикрепленный огромным золотым кольцом к толстой цепи, которая могла вынести тяжесть небольшого буксировочного катера. Боцман махнул перед собой рукой, мол, изыди, нечистый. Подумал, что померещилось: на второй день всякое привидеться может, он знал это на своем горьком опыте. Стал, было, закрывать дверь, да поп ногу в щель сунул, и говорит, мол, Боц, не больше не меньше, не ваше величество, ни ваше вашество, я, говорит, знаю у тебя переночевать можно. А Боцман ему в ответ, ты, говорит, батюшка ничего не попутал? Поп ему: «Мне мужики, вон те, сказали, что ты приютить можешь. Пусти, Боцман, я тебе двести долларов заплачу, проживу только три дня. Ничего мне не надо, ни есть, ни курить, дай только три ночки полежать на кровати. Принесешь мне телевизор, да кружку с водой рядом поставишь». Волшебное слово– «заплачу», Боцман ему и телевизор старенький принес, и кровать показал. Прожил поп у Боцмана, правда ничего не стащил, но и обещанных долларов не оставил. Прошло три дня, попа Митькой звали.

Басмач, наконец, собрался, накинул на себя пальто, обулся, и кинул:

–Ладно, давайте. Приду рано, еще трамваи ходить не будут. Чтобы к приходу было убрано, еда приготовлена. В противном случае будут жертвы. Кто будет лениться, тот получит по хитрой толстой морде.– Он недвусмысленно намекал на Гурика, поскольку он был из них, пожалуй, самый крепкий.

–Давай, давай, пошевеливайся, рейнджер.– Присвистнул Гурик.

Хлопнула дверь, и Отец с Гуриком остались вдвоем.

–Отец, пошли к Бочкареву, на поживу и известь– творог.– Сказал лениво Гурик.

–Не, я поучиться хотел, а к Боче я послезавтра пойду. Я думаю, они до пятницы не остановятся.– Отец поправил подушку и закинул руки за голову.– Сходи, они же тебя звали, Боцик за солью неспроста приходил– еду готовят.

–Ну, ладушки, где меня искать знаешь, приду вероятнее всего не очень свежим.

Гурик ушел. Учиться не очень хотелось. Отец лежал. За стеной слышна была музыка, приглушенные голоса праздных студентов, шум посуды, хлопанье дверей и девичьи трели. Сейчас ему было хорошо. Он подумал, что, наверное, это и есть счастье: это веселье за стеной, несколько грубоватый Гурик, этот чистюля Басмач, эта маленькая комнатка, с тремя панцирными кроватями, постоянный едва уловимый студенческий запах учебы с привкусом табака.… Все это было очень дорого Отцу. Он знал, что то же самое чувствуют и его друзья, оставаясь одни в комнате.

Он вспомнил свою подругу. Вдруг стало так неожиданно легко. Он улыбнулся и раскинул пошире свои конечности. Ее звали Мать. Была она несколько застенчива и угловата. Маленькое по-детски доброе личико, большие глаза и длинные волосы особенно подчеркивали ее, казалось, юный возраст. Как будто природа чего-то ждала, не давая ей, наконец, распуститься всею своей красой. Вспомнил и Таньку, подругу Басмача, красивую и заносчивую девицу. Отец ее недолюбливал, считая ее слишком эгоцентричной и импульсивной, за то, что из Басмача делала теленка, за то, что в салат «под шубой» клала слишком мало майонеза. Вспомнил он, как однажды ее отец попал в конфуз, сам того не подозревая.

Подруга Басмача была профессорской дочкой. Ее отец– профессор и заведующий кафедрой истории читал лекции о прошлом великой страны. Он занятно рассказывал на своих лекциях про то, как Россия была беременна революцией, и про то, как произошел выкидыш революционной ситуации. Он поведал студентам историю Государства Российского в том свете, в котором видел ее сам. Его взгляд на историческую правду был, по меньшей мере, предвзятым, если принять на веру такую фразу, которую любил повторять: «Вы думаете, что революцию сделал народ? Бред! Революцию сделала кучка пьяной матросни!!!».

Некоторая фривольность, которую себе позволял профессор на занятиях, стяжала ему славу отца всех студентов и их лучшего друга. Заведя себе несколько друзей с каждого курса, в конце рабочей недели профессор, заперевшись в своем кабинете, распивал с ними горькую и вел панибратские беседы на предмет студенческой жизни, лошадей, вина, карт и женщин. Ему без труда удавалось быть в курсе новых течений и настроений студенчества. Интерес профессора носил меркантильный оттенок, поскольку его красавица дочь посещала его лекции. Он знал всех жеребцов, для которых женщина– лишь очередная спортивная ступень и старался уберечь свою дочку от них, знал кляузников и зубрил, на которых обращал ее внимание.

В один из тех прекрасных дней, когда заканчивается трудная учебная неделя лекцией по истории, профессор, пребывая в отличном настроении, поинтересовался у Басмача его новыми успехами на любовном фронте.

–Ты скажи мне, дорогой,– спросил он Басмача, стараясь перекричать огромную шумную аудиторию.– Не всех ли ты девиц испортил на курсе?

Вопрос неформального историка поднял бурю ухмылок и хохота в лекционном зале. Профессор счел свою шутку удачной, поскольку сам себя причислял к великим острякам текущего столетия. Увидев смущение и пунцовый окрас на щеках Басмача, он утвердился во мнении, что очень тонко поддел красавца с Кавказа. Лишь несколько лет спустя он понял, что студенты смеялись вовсе не над Басмачом. Вся комичность ситуации принадлежа ему и только ему, поскольку, к этому моменту его дочка и Басмач уже успели до тонкостей познать друг друга.

Отец достал из-под кровати толстую книжку, открыл ее, заставляя себя верить, что вот-вот начнет постигать науки, но вскоре, потеряв всякую надежду, бросил ее назад, закрыл глаза и уснул…

–Открывай, жаба…– громыхала дверь.– Открывай лежебока, жаба… Ох, нехристь нечистый. Открывай, жаба… Да ты же жаба…

–Боц, ты чего там кудахчешь?– Не открывая глаз, спросил Отец.– Набрался, веди себя пристойно.

–Открывай, жаба, слышать ничего не желаю, жаба… Открой…– Не унимался Боцман.

Отец нехотя соскользнул с кровати и повернул ключ. К нему на руки упало нетронутое трезвостью тело Боцмана.

–Отец родной, ты мне скажи, почему такая вопиющая несправедливость, ну почему, Отец? Скажи как на духу, родной…

–Боц, ты меня разбудил, а я в гневе страшен. Говори чего надо и убирайся, пока бока целы.– Отец вовсе не собирался калечить друга, однако, спросонья в голову приходят гениальные мысли, за которые позже становится стыдно.

–Ты меня испугал,– Боцман выпрямился.– Дай соль, я посолить хочу…

–Ты уже брал ее,– теперь Отцу стало понятно, что Боцман пришел за общением, которого сейчас он дать не мог.

–Что, я уже посолил?– Удивление не было убедительным и искренним, и это утвердило Отца во мнении, что его другу нечем заняться.

В конце темного коридора показался Басмач. Отец посмотрел на часы– он проспал от силы минут сорок, это означало что на этот раз его сосед с Танькой что-то рано разругались, хотя прецеденты уже были.

–Смотри, Басмач, какое тело к нашему борту прибило!– Отец кивнул на шатающееся тело.

Боцман воровато скосил глаза за спину и попытался что-то сказать.

–Сейчас я его прибью, если этот Гаврош– попрошайка в секунду не исчезнет!– Басмач был не на шутку зол.

–Ухожу, но скоро вернусь,– Боцмана качнуло по направлению к кухне.

Морской шаркающей походкой паренек удалялся по коридору, мурлыча глупую песенку:

Никто мэнэ не любэ, никто нэ уважае,

Пойду скория в лис я, наимся червечкив,

Вонэ ж такия зкусныя, вонэ ж таки соленыя…

-Что, Басмач, совсем бабы заели?– Сочувствуя горю, спросил Отец. Он прекрасно понимал, что Басмача сейчас трогать нужно край, как аккуратно.

–Не говори,– Басмач раздевался. От былого педантизма не осталось и следа,– бабы еще хуже комаров. Те, хоть, когда кровь пьют– не жужжат.– Он сделал вид что сплюнул.– Ну не куры ли, ты подумай. Голову бы отвернул.

–Так оторви, за нее больше пятнадцати суток тебе не дадут.– Отец тихонько хохотнул.

–Где еда?– Басмач выругался.

–А какого мяса ты к ней пожаловал? Знал же, что ругаться будете.

–Она ж как собака, ее не выгуливай, так она дома пакостить начнет.

–Тебе надо будет ружьишко справить, да гонять ее, как Сидорову козу, как мой дед.

Басмач улыбнулся. Он вспомнил, как Отец рассказывал ему про своего деда, который чуть не застрелил свою бабку за то, что она съела его помидоры, которые он определил, как семенные.

–Да… дед у тебя грамотный. Я с удовольствием Таньку тоже бы погонял, до паралича сфинктеров, чтобы, как корова, бежала и за собой дорогу делала.– Басмач мечтал.

–Она и так у тебя как корова, ума и красоты столько же.– Отец подыгрывал Басмачу. Сейчас ему нужна поддержка.

–Ладно, полегче…

–Что, Басмач, теперь тебе нужно будет свой кальций сберегать, он скоро пригодится.

–Это ей нужно мел с рыбьим жиром пить, чтоб рога гуще росли.– Басмач оскалился, представив какие будут у Таньки рога.

–Ну и тебе и ей.– Поддакнул Отец.

–Пошел ты… А этот лоботряс где?– Басмач кивнул на кровать Гурика.

–У Бочи, где ж еще?

–Его Юлька тоже ему рожки делает, так что мел втроем поедать будем. Вот Валет, слепой– слепой, а рога делает, как зрячий. Пока Гурик со змием зеленым борется, подружка его озорничает.– Басмач злорадствовал.

–На передок все бабы слабы. Это точно.– Кивнул Отец.

–Ты-то что ухмыляешься? Мы и с тобой мелом поделимся, думаешь ты один, такой герой?

–Не, Басма, тебе мел нужнее, оставь его, вот мне он ни к чему.– Парировал Отец.

–Еще посмотрим, на чей хвост муха сядет. Боцману, вот кому точно кальция в организме хватает. Рога ему не грозят.

Оба друга засмеялись.

–Отец, пошли к Боче. Что-то в моем животе пусто, как в голове у Боцмана. У Таньки не получилось поесть…

–Поздно, там уже Гурик. Уже все съедено давно.– Отец хмыкнул.

–Пошли, хоть выпьем.

–А мне-то что пить? Я свою зазнобу уже как три дни не видел, так что нервы мне кроме тебя с Гуриком никто не мотает, я счастлив и доволен, как дохлый лев.

–Ладно, пойду я, схожу к ним.– Сказал Басмач.

–Не ходи, на смех с твоей Танькой поднимут, не оберешься.

–Да я только съем кого-нибудь и назад.

–Как знаешь.– Басмач ушел, Отец снова остался один. На этот раз совсем ненадолго.

В коридоре послышался звук шаркающих шагов, затем стук в дверь. Через секунду за стеной прозвучало едва слышное слово, которое, скорее всего, заканчивалось на мягкий знак. Гулкий смех– это Басмач вошел в комнату Бочкарева, и затем уже нам знакомое:

–Открывай, жаба, ленивец гималайский, ты же жаба…– Боцман выпрашивал разрешение войти.

–Боцик, как ты меня достал уже, иди над Басмой посмейся,– открыл дверь Отец.

–Пошли вместе, один не пойду.

В комнате Бочкарева дым висел коромыслом. В сизом сумраке виднелся огромный живот хозяина комнаты. Косматые и неровно остриженные волосы его торчали в разные стороны. Такая же старая, времен Очаковских и покорения Крыма, желтая майка облегала далеко не тщедушное тело. Он курил. Сигарету Бочкарев держал в одной руке, другой обнимал какую то растрепанную захмелевшую девицу и что-то шептал ей на ухо. Девчонка очень нескромно громко похмыкивала. Чуть в стороне сидел Гурик, что-то доедая в своей тарелке прямо руками. Перед ним стояла рюмка, как живое свидетельство невоздержания оного. Подле Гурика сидела вторая, и не более трезвая девица, которую в общаге звали Белкой. Боцман был к ней неравнодушен. С края сидел Басмач. Он уже успел закурить, и накладывал что-то из кастрюли, которая стояла тут же на столе. В дыму и сизом сумраке было не видно, чем питаются в этой берлоге.

–Здорово, Отец, заходи, гостем будешь, а ты где этого зверя поймал? Мы же его попастись выпустили.– Бочкарев оторвался от своей подруги и кивнул на Боцмана.

–Здорово, да в коридоре приблудился, плакал, домой просился.– Ответил Отец.– Слушай, Боча, ты мне скажи, почему это у тебя такой огромный живот, никак от пива?

–Не от пива, а для пива, заходи, садись, что делать дальше– знаешь.

–А-а, Ромео, и ты тут уже, выпиваешь?– Отец похлопал по плечу Басмача.– Дездемона твоя осерчает, как узнает, что к Бочкареву приходил. Только ты не кручинься, пошли ее ко всем чертям.

–Отстань, леший.

–Не ласков, собака. Мужики, посмеяться хотите? Басмач сегодня три часа наглаживался, нализывался для Таньки, а та ему чертей за две минуты дала и выгнала. Она даже и не заметила, что Басмач в костюме был.– В комнате раздался смех.

–Это чтобы ты не расслаблялся, Басмач, тебя бьют, а ты крепчаешь.– Хмыкнул Бочкарев.

–Иди, я тебя приласкаю.– Протянула к нему руки Белка.

–Цыц, баба… Когда говорят мужчины, даже горы молчат.– Сверкнул глазами Басмач.– А ты, Отец, еще пожалеешь об этом.

–Гурик, он меня обижает.– Пожаловался Отец.

–Я ем.– Промычал Гурик.

–Ешь, ешь, Гурик. Хоть в это время ты разговаривать не умеешь. Знаете, когда Гурик меньше всего говорит?– спросил Басмач.

–Ну???

–В Феврале. А в Феврале двадцать восемь дней всего.– Продолжил Басмач.

–Зато ты у нас молчун. В институте бы так отвечал, а то на занятиях ты очень напоминаешь овцу. Столько же мысли как в этом скромном животном. – Прожевался Гурик.

–Дайте Гурику чего-нибудь в тарелку.– Под общий хохот попросил Басмач.– Проще всего не открывать рот, чтоб не обнаружить свое невежество.

–Что молчишь, Боцик?– Спросил Отец.

–Да ты что, ладно еще сам стоит и на том спасибо, он так наелся, что, наверное, ничего уже не понимает.– Ответил за Боцмана Бочкарев.

–Я вот стою и думаю, кто мне даст сигарету, тому ничего не будет.– Икнул Боцман.

–Черти, дайте боевику сигарету, Басмач, дай ему, пока бока целы. Разойдется– так и не усмиришь потом.– Сказал Гурик.

–А ты кушай, кушай, Гурик, а то ты такой худенький да бледненький.– Басмач протянул Боцману свою сигарету, сам достал из пачки новую, прикурил.

–Смотри, Белка, Боцмана шатает, как собаку бешеную.– Шепнула подруга Бочкарева, да так шепнула, что все услышали.

Боцман сидел на стуле, слегка покачивался, руками обхватив голову. Между пальцев торчала дымящаяся сигарета.

–Боцик, ты чего носом клюешь?– Спросил Бочкарев.– Не надо было тебе курить, дуралей. Давайте его на кроватку кинем, пусть поспит малыш.

Бочкарев встал из-за стола. Басмач, сидевший рядом, обнял Боцмана за плечи и повел в угол комнаты, где стояли рядом три койки. Бочкарев помог ему уложить тело, сверху кинули покрывало. Боцман делал слабые попытки очнуться, и был очень недоволен, что его игнорируют.

Все расселись по местам, Отец занял место Боцмана. Праздник продолжился.

–Басмач, насыпай,– кивнул на бутылку Бочкарев,– ты у нас сегодня центрфорвард.

Басмач аккуратно налил по рюмкам, получилось достаточно ровно.

–Глаз, как алмаз.– Похвастался он.

–Ну, да… Тебе глаз еще набить надо, тогда ровнее наливать будешь.– Огрызнулся Гурик.

–Ага, и зубы тоже,– подхватил Отец.– Ну, за что выпьем?

–Чтоб мне таких соседей больше никогда не видеть,– выпалил Басмач,– как Отец и Гурик.

–Нет, я сегодня зачет сдал. Давайте выпьем, чтобы у моей мучительницы рога на лбу выросли. Собака бешенная, двенадцать раз я к ней ходил за зачетом.– Выдохнул Бочкарев и выпил.

К такому тосту присоединились все, ведь каждый из них бывал в такой ситуации, когда приходилось за преподавателем много раз бегать чтобы получить заветную роспись в зачетке. Тем более Бочкарев пожелал рога на голову своей жертвы. Какой студент не желает своему преподавателю каждую весну сбрасывать их? Все выпили.

–Как ее татары пьют,– поморщился Гурик.

–Боча, так она к тебе просто неровно дышит, хотела видеть тебя почаще, быть может, сына родить?– Спросил повеселевший Басмач.

–Ты чего, дурак что-ли? Думай что говоришь! Там такая скотина…– Бочкарев надулся.– В гроб краше кладут. Чудовище, одно слово. Щеки во,– Бочкарев показал какие щеки.– Семь быков не обойдут.

–Басмач, давай, работай. Между первой и второй– перерывчик небольшой.– Отец пихнул соседа. Басмач разлил.

–Отец, там тебя чего-то на вахте искали, натворил что-то?– Спросил Бочкарев.

–А чего искали-то?

–Откуда я знаю. Иду я сегодня с института, с тарой уже, на вахте Матвеевна стоит, про тебя спрашивает. Говорит, пусть мол, на вахту зайдет.

–Да пошел ты, у меня с ней давно уже заноз не было. Чего я ей понадобился вдруг? Надо будет, сама найдет.– Отец думал, что это шутка. С комендантом у них была давняя любовь…

Когда Отец два года назад пришел устраиваться в общежитие, у него состоялся очень неприятный разговор с комендантом. Говорит, мол, Нина Матвеевна, пусти меня в свою общагу. Она ему: знаю я вашего брата. Будишь со своими дружками водку пьянствовать, да безобразия учинять. Рядились, они рядились, так и не пустила она Отца. Он тоже, чтоб в долгу не остаться, послал ее, куда редкая птица долетит даже до середины. На том и расстались. Потом через деканат, через знакомых, правдами и неправдами устроился Отец в общагу, а злопамятная Нина Матвеевна нет-нет да припомнит, куда ее в свое время Отец рекомендовал.

–Не вру я тебе. Не веришь– спроси у меня.– Убедил Бочкарев.

–Ладно, пойду, проверю.– Отец встал из-за стола.– Но если ты наврал мне, я тебе тогда полные штаны горчицы насыплю.– Хлопнула дверь.

–Давай тяпнем, пока Отца нет. Лишний рот хуже пьяного немца в танке.– Бочкарев поднял рюмку, все чокнулись и выпили.

–За что пили то?– Спросил Гурик.

–Не груби.– Прорычал Бочкарев.

Отец спустился на вахту. За столом вахтерши не было. Постучав кулаком по столу, Отец произнес:

–Hallo, anybody home?

Откуда-то из закуточка показалась вороватое лицо старушки.

–Я тебе постучу, я тебе постучу, по лбу себе постучи, чего тебе надо, опять пьете.– Затараторила вахтерша.

–Уймись, старая, чего меня видеть хотели?– Отец не был любителем любезничать с вахтершами. И старухи не очень чаяли Отца.

–На вот, телеграммка тебе…– Сказала старушка и нырнула под стол.

Не наврал, подумал Отец.

«Позвони домой срочно Дэн», прочитал Отец. Дэн был его родной однояйцевый близнец. Народ зубоскалил, предполагая, что у Отца и Дэна одно яйцо на двоих. Эта шутка была настолько избитая, что достаточно сильно злила Отца.

Мелкими шажочками по спине побежал страх, царапая кожу своими мелкими коготками. Больше всего на свете его беспокоила семья: мать и брат. Ничто так не могло его встревожить, как неудачи брата или огорчения матери.

Предчувствие беды заставило его пулей влететь в комнату, собраться, захватить междугородные жетоны и выскочить из общежития.

Он очень торопился. Волнение путалось в ногах, мешая идти. Почтовое отделение, междугородные кабинки. Отец остался наедине с бездушным автоматом. Телефон сыто чавкнул, глотая жетон.

Длинные гудки, и он слышит голос:

–Чиво?– Вызывающую интонацию брата не спутаешь ни с чьей.

–Что случилось?– Выдохнул Отец.

–А, это ты, бродяга, здорово, как твое ничего?– Дэн был весел. Это несколько успокоило Отца.

–Нормально, как у тебя? Здорово.

–Чего звонишь?– Спросил брат.– Деньги кончились?

–Иди, ты… Что хотел сказать? Говори быстрее, у меня жетонов мало.– Отец торопился.

–Ладно, не кипятись. Что хотел сказать– скажу. Это.., я к тебе на выходных приеду с подругой. Водки попьем, да и я там дела еще свои поделаю. В субботу будем, сиди дома и жди. Еды вам, голодранцам, привезу.

–О`кеу, буду ждать. С матерью все в порядке?

–Маман весела, как стрекоза, шлет тебе привет…

–Ей тоже. Она дома? Дай ей трубку.– Попросил Отец.

–Нет, ушла куда-то, что ей передать?

–Передай, что мой брат– имбицил, и еще сто рублей.– Захохотал Отец.

–Я тоже соскучился по тебе.– Сказал Дэн.

–Я то думал, что случилось что-то, бежал, как лошадь раненая. Ну, ладно, пока, до встречи…

–Давай, ариведерчи.– Дэн положил трубку.

Короткие гудки, и вскоре Отец снова сидел за столом у Бочкарева.

–Да, братец звонил,– Отдышавшись, объяснил Отец свое долгое отсутствие.

–Родной?– Спросил Бочкарев.

–А какой же?

–Отец, поведай, у кого из вас яйцо, у тебя или у братца?– Засмеялся Гурик.

–Вот он приедет– покажет.

–Когда приедет?– спросил Басмач.

–В субботу.