Политрук. На Ржевском выступе

Глава 1

Вторник, 23 июля 2019 года. Утро.

Тверская область, Старый Рукав

Ровно в семь утра пропел горн дежурного по экспедиции. Подъем!

Я вздохнул, поворочался, потянулся как следует – и вылез из палатки. Ненавижу рано вставать, особенно зимой, когда за окнами темнота и холодина. Но летом светает рано, да и теплынь. В общем, нечего валяться и нарушать дисциплину!

Поисковики уже бродили между просторных армейских палаток, выставленных в рядок. Братья Лукашины в белых штанах абада «танцевали» капоэйру, разогреваясь в спарринге. Сонный Тёма Трошкин брел босиком по траве, скрюченными пальцами расчесывая строптиво топорщившиеся волосы. Спотыкаясь об узловатые корни, вспоровшие дерн, он зевал, с хрустом выворачивая челюсть и демонстрируя притихшему лесу безупречные дужки зубов.

Шутки ради я помахал рукой у Тёмы перед лицом.

– Пора, красавец, проснись! – сказал проникновенно.

– Иди ты… – уныло буркнул Артем. – Поспать не дадут по-человечески…

Он прошлепал к рукомойнику, скотчем примотанному к стволу клена, а я бодро пошагал к ручью неподалеку – живой влагой умываться полезней. Навстречу мне попадался народ, возвращавшийся с водных процедур. Ну, особенно людно не было, нас тут всего-то шестнадцать душ, считая повариху.

Зато компания дружная, и нищедухов меж нами нет. Мы не лопочем про скрепы и никого не охватываем патриотическими мероприятиями. Мы ищем героев былых времен – останки тех, кто погиб за эти леса и поля, за чистые воды и синее небо.

Не у всякого хватит сил заглянуть в пустые глазницы черепа со следами истлевшей пилотки! И здесь не страх даже, а мертвящая тоска. Щелчок ржавого затвора «мосинки», глухой стук пробитой каски… Знобящие звуки прошедшей войны словно сращивают два времени, схлопывают пропасть лет. Ты спускаешься в раскоп, как в траншею, где пахнет порохом, дешевым табаком и застарелым потом. «А до смерти – четыре шага…»

…Вставая на колени с краю бережка, я словно поклонялся духу ручья – хорошенько омыл лицо студеной водой, упорно пахнувшей давно сошедшими снегами, и вытерся крохотным вафельным полотенцем. Хорошо!

Проявляя солидарность, запели пичуги окрест, торжественно зашумели стройные сосны и кряжистые дубы. Я вдохнул полной грудью. Не верилось даже, что стоит выйти к недалекой опушке – и завиднеются серые да белые коробочки домов. Деревня. Какая-никакая, а цивилизация.

В Старый Рукав мы редко наведывались, жили автономно, как на подлодке. И правильно: лучшая терапия для задерганного горожанина – пожить на пленэре, в лесу, забравшись в самую глухомань. Тут поневоле растеряешь дурные привычки к беготне да маете, уймешься, чтобы вернуться из отпуска окрепшим, загорелым и просветленным.

Перебивая природные созвучия, донеслось бряканье тарелок – это тетя Таня, всегда добродушная и румяная, спасала экспедицию от голодной смерти. В лесу на худосочных студенток и щуплых блогеров нападал свирепый жор – объедались все, даже Кристя, жеманница и стерва. Помню, как ее встретила наша добрейшая повариха: «Какие еще мюсли? Какие смузи? – протянула она ехидным баском. – Борщик будешь лопать, с фасолью и сметаной! Котлетки с толченкой! А вот когда добавки попросишь, значит, всё – здорова!»

Неподалеку засвистели, талантливо выводя мелодию вальса, и я пошел на свист. К таким руладам был способен лишь Пашка Ломов – пятый год подряд мы его выбираем командиром отряда и начальником экспедиции. Он, как Берия, мигом схватывает суть любой проблемы и тут же выискивает оптимальное решение. Вдобавок, как и незабвенный Лаврентий Палыч, Паха тащил на себе сразу кучу дел, ни одного не упуская из виду. Талант!

Я поднырнул под обвисавшую ветку. Ломов, перекашивая лицо в пугающей гримасе, добривал левую щеку, вглядываясь в осколок зеркала, помещенный в развилку. Он, как и я, пользовался опасной бритвой – порезаться легко, зато бреет очень чисто, никаким «Жилеттам» и не снилось.

– Привет! – прогундосил командир, аккуратно сводя щетину.

– Здравия желаю!

Ухватившись за крепкий сук, я раз десять подтянулся, с удовольствием ощущая, как расходуется телесная сила. Павел вытерся насухо, брызнул на пальцы одеколоном и пошлепал себя по щекам.

– Сегодня двинем на южный раскоп, – сказал он, благоухая. – Надо будет пройтись вокруг, особенно на самой поляне. С виду вроде все – о'кей, а что там на глубине штыка – неясно.

– Пройдусь, – кивнул я. – ТБ прежде всего!

В здешних суглинках неразорвавшихся снарядов и минометных мин – как изюму в кексе. Поисковики зовут их ВОПами – «взрывоопасными предметами». Казалось бы, пролежав столько лет, проржавев насквозь, ВОПы должны были протухнуть. А они стали еще подлее – взрывчатка от закисленной болотной воды выродилась в пикраты. Только тронь – рванет. И я ищу их, как свинья – трюфели…

Из дубравы «для девочек» показалась Кристина Бернвальд. Наши студентики глядели на нее с обожанием, а по мне, так слегка худовата. Ножки стройные, это верно, и грудь высокая, а вот плечи малость костлявы, как у Анджелины Джоли. Ну, полные руки, вроде теть-Таниных, я тоже недолюбливаю, мне подавай идеал… Но не обижать же Кристьку!

– Какие де-евочки! – пропел я бархатным голосом.

– Какие ма-альчики! – заулыбалась Кристина.

Вот что лес животворящий делает! До чего надменна была по приезде, высокомерна и холодна, а вот, поди ж ты – встала на путь исправления.

– Антоша, – девушка пристроилась рядом, ловко беря меня под руку, – нужна твоя консультация, как паранорма и экстрасенса…

– Экстраскунса! – ревниво фыркнул Павел.

– Завидовать дурно, – с укором сказал я, и красивые губки Кристи изломились в довольной улыбке.

– С заклятиями ты как – справляешься? – продолжила она.

– Расколдовать кого? – с готовностью спросил я.

– Наоборот! – закрутила Бернвальд изящной кистью. – Приворожить!

– Кристя, – хмыкнул я, – зачем? Ты и так кого хочешь пленишь! Вон, наши практиканты за тобой на задних лапках ходят, как цуцики. Отрастят хвосты в процессе деволюции – завиляют!

– Мне они неинтересны, – вздернула Кристина маленький точеный носик. – А ты вообще не поддаешься моим чарам!

Ломов нахмурился, зыркая на меня исподлобья.

– Что-то я не замечал особой нежности в твоих взглядах… – протянул я, щурясь.

– Так ты ж мой друг! – вывернулась дива, подлащиваясь. – Ну как, поможешь? По-дружески?

– На кого приворот? – спросил я деловито.

– На Павлика!

Ломов закаменел лицом, наливаясь темным румянцем.

– А ну вас! – буркнул он. – Говорите всякую ерунду!

Командир живо обогнал нас, удаляясь к лагерю.

– Хулиганишь? – глянул я на Кристину.

– Ага! – призналась барышня и тут же перешла в наступление: – А чего он? Глядит только! Мне этого мало.

– Паша – человек основательный, – выступил я с оправдательной речью. – Это он по работе все разрулит в момент, а на личном фронте – тянучка та еще.

– Так, правильно! – возмутилась Кристя. – А жизнь-то проходит!

Я остановился, узнавая собственные мысли, взял девушку за плечи и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Кристинка, – заговорил серьезно, – ты только с Пашкой не играйся. Он если влюбится, то однажды – и на всю оставшуюся. Захочешь богатства – Павел выйдет в миллионеры. Я его знаю! Если появится цель и будет ради кого стараться, он добьется чего угодно.

– Не все такие уж материалистки. – Бернвальд скривила уголок дивного ротика. – И это я со студентами играюсь! Понятно? Надо же как-то развлекаться! Интернет не берется, даже телика нет… А Павлик – он другой. Настоящий, без гнильцы, без этой… гламурной слизи! Ты тоже настоящий, Антошечка, но… Слишком сильный!

– Это ты Мишку Лукашина не видела! – попробовал я отшутиться.

Кристина замотала головой:

– Нет, ты не понял! Миша – силач, он монетки в трубочку сворачивает и подковы гнет, а в тебе, Антошечка, иная сила. Ты можешь людей гнуть – и разгибать!

– И в трубочку скатывать, – проворчал я, чувствуя неловкость.

– Это твой талант, Антоша, – негромко сказала девушка, оставаясь серьезной, – ты станешь или великим человеком, или великим негодяем. Во второе я не верю, но… Понимаешь, мне нужен обычный мужчина, такой, как все!

– Как Павлик… – пробормотал я.

– Да! Но… – Кристина нервно помяла ладони. – Мне кажется, я тебя случайно обидела…

– Нет-нет-нет! – слабо улыбнулся я.

– Ну, задела! – нетерпеливо сказала Бернвальд. – Ты можешь подумать, что я подумала… Уф-ф! Да, ты не такой, как все, но это хорошо! Просто… есть женщины, которые счастливы быть ведомыми, а я ненавижу подчиняться! Хочу быть сверху. – Она покраснела, но оправдываться не стала, сказав с вызовом: – Да, и в этом смысле тоже! А с тобой такой номер не пройдет – я всегда была бы снизу…

– Нет, ну почему же, – плотоядно улыбнулся я, – можно и спереди, спинкой ко мне. На коленках или…

– Антон! – рассердилась Кристя. Но и зарумянилась, а в глазах мало-помалу разгорались опасные темные огонечки.

– Молчу, молчу…

– Вот, сбил меня… – заворчала девушка. Помолчав, покусав губку, она продолжила: – Не знаю, как тебе это объяснить… Конечно, я, как все, хочу счастья, но – маленького, скромного! Счастьица! Дом, муж, двое детей! Ну, там, машина, дача… И все! Вот ты говорил, Павлик всего может добиться. Нет! Всего добьешься ты, если захочешь! Станешь миллиардером или президентом, или… Да кем угодно! Но вот, поверишь ли, лично мне было бы некомфортно рядом с таким супругом. Как Меланье Трамп! Я думаю, она такая же, как и я. Я с удовольствием прокачусь с мужем в отпуск на море – в Ялту или в Анталью, но не в Монако, чтобы завтракать на личной мегаяхте! Такое не для меня. Рая в шалаше я не хочу, пусть даже с милым, но и терема с дворцом мне даром не надо. Вот! – выдохнула Кристина и, смущаясь своей откровенности, резко сказала: – А, ладно! Забудь!

– Подожди! – Я ухватил девушку за руку, и она не воспротивилась. – Давай я поговорю с Павлом?

– Давай, – обронила Кристя, отворачивая лицо.

А мне вдруг стало жалко эту «стервочку», как звал ее Паша. Пользуясь правами лучшего друга, я обнял девушку за плечи и привлек к себе. Кристина прильнула, шмыгнув носом.

– Просто… – глухо вымолвила она, – если он так и будет молчать, мы разъедемся – и… и все. А сама я никогда не сделаю тот самый первый шаг. Мучиться буду, злиться на всех…

Бернвальд всхлипнула, и меня резануло жалостью.

– Все будет хорошо, – проговорил я, – вот увидишь!

Кристина подняла на меня влажные глаза, привстала на цыпочки и поцеловала.

– Спасибо!

Тут половник застучал по кастрюле, и капитальная тетя Таня трубно оповестила лагерь:

– Завтрака-ать!

– Пошли! – оживился я. – Только держись от меня на пионерской дистанции, а то все наши студиозусы потребуют сатисфакции! Хором!

– Ага, щас! – фыркнула Кристина, решительно беря меня под руку. – Будешь солировать!

Само собой, при виде нашей парочки студенты поскучнели, а Паша уткнулся в тарелку, остервенело ковыряя «геркулес». Насмешливо поглядывая на ревнивцев, я с аппетитом позавтракал, следом за кашей слопав ломоть хлеба с маслом и сыром, да с чаем. Хорошо пошло!

С отсутствующим видом допив компот, Ломов вяло распорядился:

– Студенчество до обеда занимается исследованиями. Особое внимание – «смертникам». Лушин, Бернвальд, Лукашины, Трошкин – на южный раскоп.

Ссутулившись, Павел убрел в лес, а мы бодро двинулись за ним. Миша с Сашей тащили целую охапку лопат, даже Кристина несла заступ на хрупком плече. Один я шагал «безоружным», но у меня иная задача.

Мы прошли совсем немного, метров двести от силы, а очутились в настоящих дебрях. Огромные ели в бородах мха, бурелом, густой подлесок – все прелести южной тайги.

Раскоп открылся неожиданно. Я обогнул раскидистое дерево, и вот он – глубокая канава, вырытая в глинистой почве. Кристину скроет с головой, даже если молодая особа привстанет на цыпочки.

За накопанным валом открывалась обширная поляна в кругу елей и берез. От поляны веяло давней смертью.

– Дальше я сам, – сказал, ступая на гулкие мостки, переброшенные через раскоп.

Спустившись по рыхлой, комковатой глине на поляну, я замер. Прилило горестное отчаяние.

– Что там? – спросил Миша Лукашин почему-то шепотом.

Не отвечая, я медленно обошел лужайку и вернулся к раскопу.

– Они все здесь, – еле вытолкнулось из меня.

– Кто? – охнул Сашка.

– Павшие! Они повсюду… Их тут десятки и десятки…

– Ужас какой… – запричитала Бернвальд.

– Мины? – отрывисто спросил Павел. – Снаряды?

– Чисто.

И началась наша скорбная работа – раскопки по войне. Лопаты осторожно разгребали тонкие слои наносов. Кости и черепа мешались с остатками сопревших шинелей и валенок, мятыми касками, обрывками колючей проволоки, полусгнившими планшетами, ржавыми остовами винтовок и «ППШ». Тела бойцов лежали вповалку, скошенные из пулемета. Вон он, тот холм, с которого велся огонь. Сволочной немецкий дзот.

– Взялись! – тускло промямлил Ломов.

Стоя на коленях, мы с Тёмой осторожно счищали глину с костяка красноармейца, то и дело поглядывая в сторону оплывшего холма. Они все, кто пал здесь, шли в атаку, шли на смерть – вставая под пули, отрываясь от застуженной земли, родной земли, что прятала то в ложбинке, то за кочкой. А я бы так смог?

– Интересно… – прокряхтел Трошкин, выгибая ноющую спину, – а я бы так смог? Политрук кричит: «За Родину! За Сталина! В атаку!», и я встаю… А встал бы?

– Выбора, считай, нет, – сказал я сухо. – Или ползи назад, в дезертиры и трусы, или поднимайся – и вперед, на врага!

Я прикусил губу – на меня опять нахлынули не столь уж давние воспоминания о «двойнике». Какие только архивы не шерстил, но узнал немного.

Два Антона, два Лушиных. Один погиб семьдесят семь лет тому назад, другой жив-здоров. Мы как квантовая суперпозиция…

Вполне возможно, что я зря себя мучаю и никакой тайны нет, а имеет место совпадение. Пусть редчайший, да хоть единственный в истории человечества случай! Вот только как это понять?

Мотнув головой, словно отгоняя назойливые видения, я продолжил выковыривать, отбирать у земли приметы оборвавшейся жизни – настрел позеленевших гильз, пряжки и пуговицы, звездочки с серпом и молотом, бакелитовые медальоны и – маленькое круглое зеркальце. Наверное, молоденькая санитарочка выронила… Это было самым ужасным, самым тягостным. Я тщательно уводил глаза, боясь поймать отражение. Ладно там, свое, а если из зеркальной, облупленной мути глянет кукольное личико молоденькой санинструкторши со вздернутым носиком и задорными голубенькими глазками?..

Прокопались до самого обеда, а обернешься – нарыли всего-то пятачок. Но боль в натруженных плечах ощущается весомым контраргументом.

– Перерыв! – объявил Ломов, с приятцей выпрямляя ноги. – Обедать пора.

Сложив орудия труда под приметной сосной, мы неторопливо двинулись обратно к лагерю. Павел замешкался, ну и я с ним на пару. Терпеливо дождавшись, пока командир перестанет изображать бурную деятельность, я сказал:

– Поговорить надо.

– Вечером, – буркнул Ломов.

– Сейчас! – отрезал я.

– Ну? – Паха упорно смотрел в сторону.

– Ты до каких пор будешь голову морочить Кристе? – холодно проговорил я. – Что, ко мне ревнуешь? Давай! Сколько там у нас времени до конца отпуска? Неделя? Отлично! Вот и покорчи из себя страдальца или Отелло бледнолицего. Валяй! А потом Кристинка уедет, так и не дождавшись от тебя не то что поступка, а даже слова! И ты больше не увидишь ее. Ни-ког-да. Понимаешь, дурья твоя башка? Вместо двух счастливых людей по земле станут бродить двое несчастных, ты и она, но лишь по твоей вине! Кристя слишком горда, чтобы подойти первой, а тебе что, трудно побыть мужиком?

Было забавно наблюдать за лицом Ломова. Нарочитая бесстрастность облезала, выдавая то гнев, то обиду, то растерянность.

– Ты же… – пролепетал командир. – Вы же…

– Мы же! – передразнил я его. – Мы с Кристей друзья. Надеюсь, надолго. Потребуется свидетель на свадьбе – я готов. Только боюсь, если ты продолжишь себя вести как обиженный юнец, до ЗАГСа дело не дойдет.

Внезапно обессилев, Ломов плюхнулся задом на рыхлую землю. Покачал головой, будто контуженый.

– Что ж я за дебилоид? – простонал он.

– Обыкновенный, – определил я. – Ладно. Чего расселся? Пошли, обедать пора.

Кряхтя, Павел стал подниматься, а я добавил:

– Но учти, если ты сегодня же не поговоришь с Кристиной, можешь вычеркивать меня из списка твоих друзей. Понял?

Ответом был тоскливый и длинный вздох.

После обеда раскопки пришлось отложить – до лагеря добралась машина из Большого Мира. Привезла почту, свежие газеты, продукты и два велосипеда. Голов пять «железных коников» у нас уже имелось, но лишние колеса не помешают.

Мне даже поплохело – я долго откладывал поездку на место гибели «двойника», находя себе оправдания, но теперь-то уважительные причины иссякли. Погода стояла хорошая, работы отменены до завтрашнего дня, и вот оно – средство передвижения.

Я долго искал Ломова, чтобы отпроситься, и нашел – командир восседал за длинным монастырским столом под растянутым тентом, где были свалены артефакты, и дул чай вприкуску. Вид у него был победительный, как у Кутузова, лично пленившего Наполеона Бонапарта.

– Паха, я отъеду до вечера к Бойне, ладно?

Павел в ответ величественно кивнул, вряд ли слыша вопрос – его душа витала в раю для влюбленных, где сбываются все мечты и самые заветные желания.

Овладев великом, я покатил его по тропе.

– Антон!

Я обернулся – и чуть не свалился под весом Кристины, бросившейся мне на шею.

– Спасибо, спасибо тебе! – зачастила девушка, перемежая всхлипыванья с жаркими поцелуями.

– Осторожней! – засмеялся я. – Если Пашка нас застукает, то кого-нибудь придушит!

– Павлик сказал, что любит меня! – громко зашептала Кристя. – А ты куда?

Не знаю уж, что на меня нашло, то ли радость за друзей так подействовала, то ли, наоборот, зависть к ним разыгралась, а только я все выложил Кристинке – и про нечаянную встречу 9 мая, и про своего «двойника», и про точку, где пресеклась мировая линия Антона Лушина, политрука.

Незаметно я попал в окружение – Артем мне в рот глядел, а за спиной сдержанно сопел Павел. Командир по-прежнему был под любовным кайфом, но отблеск тайны пал и на него.

– Вот это ничего себе… – пробормотал он, едва я изложил свою историю. – Нет, ты прав, конечно, совпадение возможно, но математики меня засмеют! Хотя теория вероятности – штука вполне серьезная.

– Паш, – сказал я кротко, – все версии перебрал, даже самые дурацкие. Никаких связей между мной и тем Лушиным нет, кроме поразительного сходства. Я даже анализ ДНК сделал – мы с Дарьей Ивановной совершенно чужие люди! И все-таки какая-то смычка есть, почти на грани мистики, и в этом вся тайна!

– А если коротко? – почесал Тёма в затылке.

– Мне кажется, – медленно проговорил я, – что главный вопрос не в том даже, почему мы с Тосей Лушиным идентичны по телу, по почерку или по имени-отчеству, а зачем.

– Зачем? – приподнял брови Павел.

– Да, зачем! Чего для? Именно это я и хочу выяснить. Там, у озера, где почил мой «двойник». Я не собираюсь ничего копать или искать, я… Господи, да не знаю я ничего! Вот и еду…

– Мы с тобой! – решительно заявила Кристина.

– Мы с тобой! – эхом повторил Паха.

– И я! – присоседился Тёма.

Там же, позже

Проселок развивался пыльной лентой, катясь под узкие колеса великов. Старый Рукав мы оставили за спиной, едучи вдоль реки с пугающим названием Бойня. Слева белокорые березы оттеняли темную хвою елок, шелестя ветвяными прядями, а справа тянулись заросшие бурьяном поля – колхозники перевелись, а других охотников землицу ковырять не нашлось.

Лето разливалось лучезарным воздухом, в носу свербило от душных запахов вянущей травы, а небо раскидывалось над нами бездонностью выцветшей сини.

– А я б хотела попасть туда… – сказала Кристина, неторопливо крутя педали.

– Куда это? – благодушно спросил Павел.

– На войну, – спокойно договорила девушка, – в сорок второй год.

– Балда! – сказал Артем назидательно. – Не женское это дело – воевать.

– Да ну? – фыркнула Кристя. – А с поля боя вас кому вытаскивать? Лечить и в ряды ставить?

– А ты у нас кто по профессии? – поинтересовался я.

– Хирург, – ответила девушка. – Между прочим, в зоне боевых действий работала!

– Чечня?

– Ага. Войны уже не было, но КТО шла…

Пашка коротко хохотнул.

– Помнишь, я тебе в мае писал? – сказал он для меня, не поворачивая головы. – Про «эхо прошедшей войны»?

– А, это когда снаряд рванул?

– Ну! Так это Кристинка мне осколки удаляла! Да-а!

– Ржавые, грязные… – поморщилась девушка. – Фу! Так мало ему, он еще и сюда меня заманил!

– Вот и ты познала всю глубину его коварства, – сочувственно сказал я.

– Да ладно вам… – проворчал Ломов и вздохнул, теша себя воспоминаниями о первой встрече. – Хорошо еще, что в голову не прилетело!

– А, это не страшно! – хихикнула Кристя. – Рикошетировало бы!

– Да ладно вам!

Я посмотрел вперед. О, первый ориентир! «Дуб-инвалид». Давным-давно у него отломился огромный сук, и раскидистое дерево скособочилось на века.

Проехав мимо, я разглядел слева от дороги огромный замшелый валун – еще одна примета, – и свернул на обочину. Наверное, в сороковые тут ничего не росло, потому «эмка» и съехала, а ныне шелестели березы чуть ли не в обхват.

Вырулив, я оказался на берегу небольшого озерца, этакой жирной запятой, вытянувшейся к востоку. Плотная завеса деревьев прикрывала озеро, словно живой ширмой – с дороги не высмотреть.

– Купаться! Купаться! – воскликнула Кристина, бросая «взрослик» и подбегая к озерку. Попробовав ногой воду, она запищала: – Ой, какая теплая!

Тут уж все кинулись разоблачаться, и я в том числе. На минутку даже цель прибытия улетучилась из памяти – я погрузился в озерные воды, как в ванну. Никакой мути, на дне чистый песок. Камыши только-только начинали наступление, заболачивая отмель подальности.

Теплая влага не освежила, но сладостно омыла тело, закрепив ощущение чистоты. Стягивая вдох, пеленая ноги бурлящими путами, водица услаждала.

Переплыв озерцо, я вышел на пустынный западный берег и присел обсохнуть на ноздреватый камень, нагретый солнцем.

Это случилось минуту спустя.

Левее меня, в каких-нибудь десяти метрах, вздыбился мерцающий гребень ослепительного сиреневого света, отчего померк солнечный день. Я заметил, как этот полупрозрачный частокол из фонтанов дрожащего сияния прочертил яркую оранжевую полосу по траве. Земля дрогнула, сдвигаясь «ступенькой» по ту сторону черты, обнажая слои тощей почвы с корявыми обрубками корневищ.

Тут мои босые ноги ощутили сотрясение – справа чиркнул по земле еще один «гребешок», застя озеро и лес колеблющимися столбами холодного лилового огня. Две рыжих линии сошлись клином южнее – и полное безмолвие. Еще секунду назад я различал довольный визг Кристины, хохот Тёмки, уханье Павла, и вдруг – тишина. Хлопнул в ладоши – слышно.

В тот же момент будто прорвало. С высоты упал грозный рев моторов, зловеще завыла падающая бомба. Я видел, как ее серая туша врезалась в песчаный грунт, и тут же вздыбился взрыв. Тонны пыли, песка и комьев земли поднялись выше деревьев, толкаемые огнем и клубящимся дымом. Рвануло недалеко, там, где плескалось озеро. Вот только солнечные лучи не перебирали в истоме слабые волнишки, как давеча – водоема не было, а на его месте проседала глубокая промоина, заросшая тальником.

Я едва ощутил ударную волну – пихнуло, словно подушкой, а раскаленные осколки пролетали мимо, как в замедленной съемке, будто плоские камешки-«жабки», пущенные мальчишкой по-над водой. Повалившись в траву, я перекатился – и замер. Надо мною пролетал двухмоторный бомбовоз с крестами на крыльях. Рядом вился юркий истребитель – в глаза бросилась черная свастика, раскоряченная на киле.

«Тот самый “Мессершмитт”…» – проплелась мысль.

Бомбардировщик скрылся за деревьями, и вскоре воздух раскололся от пары новых взрывов, а со стороны дороги донеслось завывание мотора. С треском ломая подлесок, выкатился новенький «ГАЗ М-1» цвета сургуча. По мне, по поляне скользнула хищная тень – «Мессершмитт», взревывая мотором, виражил над лесом. Забили злые огоньки крыльевых пулеметов, и легковушку прострочила очередь. Посыпались стекла, задымил мотор – «эмка» как ехала, так и скатилась в глубокую воронку, дымившуюся удушливым желтым дымом. Я отмер.

Подброшенный силой мышц, кинулся к «эмке». Думать, соображать было нечем – вакуум в голове. Я двигался и действовал на голых рефлексах, подобно автомату.

Сбежав по сыпучему склону к перекосившейся машине, дернул заднюю дверцу, и она со скрежетом поддалась, обвисая на единственной уцелевшей петле. Я просунулся в салон – в носу защекотало от запаха бензина. На сидушках раскинулись трое. Водителю почти снесло голову, дальнему от меня пассажиру разворотило грудь, а ближний…

На меня смотрел Антон Лушин – неживым, остановившимся взглядом, как у нарисованных глазок куклы. «Двойник» лежал на сиденье, откинув голову назад, руками обнимая набитый вещевой мешок, а на грудь ему свисал «ППШ».

Я с трудом вырвал «сидор» из цепкого хвата и отбросил за спину. Ухватился за безвольные руки «Тоси», вытаскивая наружу, поволок по склону наверх, уложил на траву. Бросился обратно к машине, чтобы выволочь и капитана Павлова, но тут, гулко разрываясь, лопнула канистра, мгновенно вспухая огненным шаром. Следом, едва слышные за ревом огня, раздались еще два хлопка, и машина полыхнула вся, от бампера до бампера, закручивая над собой пламенный вихрь.

Прикрываясь рукой от жара, я подхватил вещевой мешок и взобрался наверх. Отпыхиваясь, мало-помалу пришел в себя. На коленях подполз к «двойнику» – он был безнадежно мертв. Пуля калибром 7,92 мм ударила Тосю рикошетом в висок. Крови вытекло чуть, а душа – вон…

Я прислушался. Издалека доносились глухие, едва слышные раскаты – явно не гроза. Погромыхивала канонада на линии фронта, он здесь недалеко.

Тупо моргая, пропустил такую мысль спокойно, как будто события последних минут (или часов?) подготовили меня к произошедшему, к новому бытию, заранее смиряя с ним. Я сидел в полном бездействии, и не потому, что утомился. Просто набирался решимости – до меня стало доходить, зачем мы так похожи с моим «двойником»…

Внутри нарастало знакомое мучительное томление, я каждой клеточкой ощущал чудовищную дисгармонию, увязанную с местом гибели Тоси Лушина.

Избыть неприятное чувство вселенского разлада очень легко – надо просто встать и уйти. Но я остался.

Подняв взгляд к невинно голубевшим небесам, сильно вздрогнул: ясную лазурь пересекал двойной инверсионный след – там, надо мной, пролетал «Боинг» или «Эрбас». Прямой рейс Копенгаген – Токио. Так я где?!

Будто напоминая о себе, над чертой, испускавшей тусклый оранжевый свет, забили бледно-фиолетовые сполохи, сплачиваясь в слабенький, мне по пояс, «гребешок». Уже не частокол, а заборчик, он колыхался по высоте, прогоняя вялые синусоиды и опадая.

«Граница!» – похолодел я. По ту сторону – две тыщи девятнадцатый, по эту – идет война народная… Смешение времен.

Непослушными пальцами я развязал вещевой мешок и вывалил на траву свежее исподнее, новенькую гимнастерку и пилотку, мешочек с сухарями, несессер с бритвой «Золинген» и прочие причиндалы служивого человека.

– «За себя и за того парня», – пробормотал я, переживая спад болезненного напряжения. Мой выбор медленно, но верно возвращал миру утерянный лад.

Заторможенно содрав с себя плавки, смял их в комок и запустил в горящую «эмку» – синтетика для сорок второго неадекватна. Натянув подштанники и рубаху, я осторожно раздел «двойника», отмахиваясь от брезгливости и прочих последов будущего времени. Оделся, обулся – слава богу, нашлись свежие портянки, а размер у нас один. С подозрением оглядев фуражку – следов крови не видать, – натянул на мокрые волосы.

В нагрудных карманах обнаружились командирская книжка и партбилет. Отныне я – член ВКП(б)…

Тосю Лушина я схоронил в соседней воронке, обрушив пласт песка. Снял головной убор и дал в небо короткую очередь из «ППШ».

«Салют Мальчишу!»

Постоял минутку, помолчал и натянул фуражку. Автомат на плечо, вещмешок за спину.

– Прорвемся! – сказал с вызовом.

Лес зашелестел в ответ, колыша ветвями, словно желая удачи.

Из газеты «Красная Звезда»:

«СИРИЯ, 26 июня 2019 г.

“Ми-8”, взяв на борт поисково-спасательный расчет и боевое охранение в виде группы морских пехотинцев, вылетел с аэродрома авиабазы Хмеймим в направлении гор, где наши вертолеты работали по позициям боевиков. Когда машина поравнялась с вершинами горных хребтов, по ней неожиданно ударили пулеметы террористов.

Морпехи открыли ответный огонь с правого и левого бортов…»