Полигон

Эпилог

– Знаешь, ты заканчивай на меня так смотреть, – сказал Вася. – Меня это беспокоит. Хочешь спросить о чем-то – спроси. А смотреть не надо. Я начинаю подозревать, что ты... того...

– Извини. – Я в четвертый раз дал себе команду расслабиться и постараться забыть.

Но забыть было трудно.

Я сказал Ольге, что увольняюсь из банка. Она отреагировала довольно сдержанно, хотя и видел, что в душе она пережила бурю эмоций. «Надеюсь, ты все взвесил и постараешься не совершить ошибки, – сказала она. – Я тебе доверяю. Я на твоей стороне. Мы союзники». О причинах ухода с работы она не спрашивала, да я никогда бы и не рассказал. И дело не в Договоре. Рассказать – означает снова пережить. А я не хотел.

Каждое утро я начинал с того, что убеждал себя: все случившееся не более, чем тест. И никак не мог убедить себя в этом.

Я позвонил Гансу в Москву и сказал, что остался без работы. Почему именно ему? Наверное, интуитивно. «Приезжай, – сказал он, – поговорим».

На другой день мы нос к носу столкнулись на улице с Васей Бухло, разговорились – он обмолвился, что едет в Москву по делам. Возьмешь меня? – спросил я его. О чем разговор, ответил он, конечно...

О журналисте Алексее Мочильском я осторожно поинтересовался сразу, как только мы отъехали от моего дома. С озадаченным видом он пожал плечами. «Первый раз слышу...» В его тоне мне послышалась фальшь, но вопросов я больше не задавал и только посматривал, проверяя: настоящий ли это Алибабаич, или фантом, призрак... Выглядел настоящим.

– Я пробуду в Москве три дня, – сказал Вася, когда мы остановились у дома на улице Бориса Галушкина, где жил Ганс. – Звони мне на мобилу, я тебя заберу...

Владик Гансовский имел редкое отчество Эдмундович, от которого очень страдал в юные годы. Как только не дразнили его недоброжелатели (да и мы, грешные – за глаза): и «Эдмундохович», и «Мудыч»... В семнадцать лет он сбежал в Москву, окончил авиационный, защитил кандидатскую (умница! светлая голова!), несколько последних лет, как мне было известно, работал над докторской... Правда, занятиям наукой всегда стойко мешает бизнес, и Владик – не исключение. Он – вице-президент успешной авиакомпании «Русь», имеющей внушительный парк воздушных машин и много лет сотрудничающей с международным аэропортом Домодедово.

– Пойдешь ко мне на безопасность? – спросил Ганс. – Ну, по первости чемодан денег не обещаю, но «полторашку» положу. Для Москвы нормально, жить можно. Квартиру, пока не оперишься, отдам родительскую, тут недалеко, на Ракетном. Маленькая, конечно, халупа-распашонка, но двушка. Денег за нее брать не буду. Может, кое-что захочешь привести в ней в порядок... Тём, это пока единственное, что могу предложить «навскидку»... Поработаешь, осмотришься... Не понравится – вернешься. Понравится – перевезешь своих. Место перспективное и хлебное. Будешь работать – будешь зарабатывать. Так сейчас везде. Нашему начальнику эс-бэ нужен толковый зам.

– А начальник, он...

– Во мужик! – Владик выставил большой палец. – Отвечаю!

Знаем мы этих «во мужиков», подумал я...

И согласился.

Следующей весной я перевез в Москву жену и сына, а летом мы приехали в наш город в отпуск: отдохнуть и попытаться уговорить маму уехать с нами. В скором времени я планировал обзавестись в столице собственным жильем.

Суббота выдалась жаркой, и мы втроем отправились на озера.

... – Дима, далеко не заплывай! – с легкой ленцой крикнула Ольга. – Купайся у берега!

И перевернулась на живот.

– Нужно было лететь в Египет, – сказал я. – Может, еще успеем?

– Там сейчас самое пекло, – невнятно сказала она, – изжаримся. Сгоняем осенью, в октябре. Бархатный сезон. У тебя сколько от отпуска остается?

– Неделя.

– В самый раз. Натри мне, пожалуйста, спину кремом, боюсь сгореть...

– С наслаждением! – Я достал из сумки бутылочку «Амбр-солер» и кинул взгляд в сторону берега.

Вон Димка, резвится в пацанами... А у самой воды, спиной ко мне, сидел мальчик. В синих плавочках, едва тронутая загаром кожа, ручки-веточки... Он сидел на врытом в песок большом валуне, поджав одну ногу, и смотрел на воду.

Я узнал бы его из десяти тысяч. А может, из миллиона. Даже со спины.

– Я сейчас, – сказал я Ольге, бросил бутылочку на покрывало рядом с ней и пошел к берегу.

– Привет, – сказал я мальчику, опускаясь на песок рядом с валуном.

Он повернул голову.

Ну конечно: это Митька.

– Привет, – сказал он и улыбнулся.

– Ты Митя, верно? – спросил я. Он озадаченно кивнул. – А я – дядя Артем. Будем знакомы – я протянул руку. Он с заминкой вложил в нее свою ладошку, узенькую, и я легонько ее пожал.

– Вы откуда меня знаете? – спросил он.

– Так получилось. Я еще немного про тебя знаю. Например, что тебе нравится кино «Ночной дозор», но не очень симпатичен Антон Городецкий в исполнении Хабенского.

– Да-а... – удивленно протянул он. – А мы разве с вами встречались?..

– Встречались, – убежденно сказал я. – Весной, в прошлом году. Просто ты забыл.

И тут сразу несколько голосов – мужских и женских – закричали:

– Смотрите!

– Он тонет? Он тонет!

– Кто там поближе?! Спасатель! Эй, человек тонет!

– Насосутся пива на жаре и лезут в воду, а там все-таки ключи!

Люди забегали у воды, несколько мужчин нырнули и быстро поплыли. Сзади закричала Ольга:

– Дима! Немедленно из воды!

Мы с Митькой вскочили. Я приложил ладонь козырьком ко лбу и всмотрелся в то, что происходило на воде.

В середине озера, чуть правее (в этой зоне, как я знал, было скопление холодных ключей), барахтался человек. Он не кричал. Его голова то показывалась над водой, то исчезала, руки молотили по поверхности. Со всех сторон к нему спешили пловцы, и кто-то из них мог успеть, но все же они были слишком далеко.

А справа...

К тонущему неслась лодка со спасателем.

Мускулистый, загорелый, с длинными темными волосами, на этот раз не убранными в хвост... Харон.

Он греб что было сил, мощно, без брызг; весла взлетали, проносились по воздуху, создавая каждый раз в воздухе ненадолго микрорадугу от срывающихся капель, погружались в воду... Темно-зеленая лодка неслась стремительно, почти летела над водой...

И стояла на месте.

Меня словно ударило током. Я медленно поднял руку и, не отрываясь от фигуры в лодке, указывая на нее остальным, зашептал:

– Он не плывет... Он не двигается... Харон – он не плывет... не плывет.

И он словно услышал.

Не переставая грести, Харон повернул ко мне породистое лицо с утонченными чертами – и улыбнулся.

– ОН НЕ ПЛЫВЕТ!!! – заорал я. – НЕ ПЛЫВЕТ!!!

...Кто-то дернул меня за руку.

– Дядя Артем! Кто не плывет?

– А?..

Я очнулся.

Митька стоял рядом и смотрел на меня снизу вверх. Несколько отдыхающих, притихшие, поглядывали с опаской; полная дама покрутила пальцем у виска и отвернулась.

– А?..

Я перевел взгляд на воду. Тонущего спасли. Он судорожно цеплялся за борта лодки, подтягиваясь. Из воды ему помогали двое парней, а спасатель тянул за руку в лодку.

Харон ли это? Теперь я уже не был в этом уверен.

– Пап, ты чего?.. – подбежал запыхавшийся Димка и ревниво взглянул на Митьку. – Орешь чего-то, маму испугал... Пап, а там дядьку спасли. Я все подробно видел. Хочешь расскажу?

– Артем! Дима! – крикнула Ольга.

– Пойдем, пап, мама зовет... Ну ты чего?!

Я все смотрел на воду.

Ледяными тисками сковало сердце. Озноб колотил такой, что стучали зубы.

Я смотрел на воду и все повторял про себя глупую, ничего не значащую, ни к чему не относящуюся фразу: никогда больше...

Никогда больше...

Никогда.

Май 2004 – май 2005

Москва – Балаклава (Украина) – Москва