Полёт совиного пёрышка

Глава 1

– Лиз!

Я оттолкнулась ладонями от холодного камня и понеслась встречать гостью; звук быстрых шагов гулко отскакивал от стен галереи, выходящей во двор. Отсюда отлично просматривался обширный участок подъездной аллеи и сквозь завесу дождя я рассмотрела блестящую от влаги тёмную крышу ландо. Я пронеслась сумрачными коридорами и скатилась по лестнице, едва не споткнувшись на предпоследней ступеньке: Нальда, несмотря на неоднократные напоминания, так и не расправила складку полуистёртого ковра. И не почистила его как следует. Ладно, игнорирует меня, так от Ализарды не отвертится.

– Куда вы в таком виде, дэйна?! Льёт как из ведра! Плащ накиньте!

Ну-ну. Как уборку качественно делать, так нет никого, а как хозяйкой командовать – то вот она, красавица, делает вид, что сражается с паутиной в углу, между уродливой напольной вазой и лестницей. Я это сражение ещё вчера выиграла. Усмехнувшись, я сдёрнула с вешалки накидку и толкнула тяжёлую высокую дверь.

Не так чтобы и лило. Но капало изрядно, да. В сырую погоду в Бейгор-Хейле уныло: некогда прекрасный ухоженный парк превращался в непролазные заросли, стены и башни становились угрюмыми и мрачными, на протянувшуюся за пределами замка деревушку падала завеса тумана. И только Бейгорские горы оставались неизменно прекрасными и в дождь, и в жару, и в туман, но вид на них открывался с другой стороны.

Моя драгоценная гостья шагнула на залитую потоками воды дорожку, и я невольно посочувствовала её обуви: кремовые туфельки на тонком каблуке никак не предназначались для путешествий в такую погоду.

Держать зонт над головой высокой Лиз низковатому кучеру было неудобно, но она не замечала его неуклюжих попыток спасти её шляпку и элегантно уложенные локоны и завитки. И улыбалась из-под низко опущенного зонтика, не забывая сохранять истинно королевскую поступь. Не шла – парила и плыла, впрочем, если дождь не прекратится в ближайший час, по дорожкам и впрямь можно будет плавать. Надеюсь, моя маленькая сова уже вернулась.

– Ласточка моя!

Мы обнялись на верхней ступеньке, едва Ализарда ступила под крышу и одарила доставившего её слугу лучезарной улыбкой, за что тот тут же простил ей и неудобный рост, и каблуки, и слишком маленький зонт, со спиц которого ему капало за воротник.

Вымокший зонт отобрали и пристроили сушиться, чудесную золотисто-кремовую накидку с шёлковой отделкой приняли у гостьи со всей почтительностью. Моей, скромной, из тонкой тёмно-зелёной шерсти, почтения досталось меньше. Встречавшая Ализарду экономка лучилась радушием: обитала в замке я, а настоящей хозяйкой считалась Лиз.

– Яола, будь добра, проводи кучера на кухню, пусть обсохнет и переждёт дождь, – напомнила о своём присутствии я. – И перекусить что-нибудь человеку дайте.

– Дэйна Гертана, да как же..? Дорогу-то не размыло, пусть себе едет обратно!

– Яола, – мягко обратилась к вредной экономке Ализарда, элегантно встряхивая локонами. – Я полностью разделяю пожелание хозяйки. Спуск в Бейгорлаун достаточно крут и очень неудобен по ненастной погоде. Пусть переждёт. Крайне нелюбезно с нашей стороны выставлять человека за дверь.

Я благодарно улыбнулась. Не было у меня и пятой доли того очарования, с которым моя родственница располагала людей к себе. Несколько распоряжений – и вот уже экипаж определён под навес, кучер принят, обогрет и обеспечен горячим питьём, багаж Ализарды отнесён в её комнату, злополучная складка ковра на предпоследней ступеньке разглажена, а я довольна до крайности. И тем, как ловко моя красавица тётя ставила прислугу на место, и самим фактом её приезда. Пусть недолгим, Лиз редко задерживалась дольше трёх дней, но это будут счастливые дни, наполненные смехом и уютной болтовнёй за чаем. Скучала я по родной душе безумно.

– Как твоё здоровье, ласточка? – на меня внимательно, с искренним участием смотрели фиалковые глаза.

Ализарда считалась красавицей и не выглядела на свой возраст. Нежная гладкая кожа, копна пшенично-русых кудрей, правильные, не лишённые изящества черты лица. Высокая для женщины, она очень стройна, а её талия тоньше моей, и корсетов тётя не носила. Она младшая сестра моей матери, и наша с ней разница в возрасте всего лет десять. Я на неё совсем не похожа; ни капли её неповторимого шарма мне не перепало. И внешне мы разные, особенно теперь, когда у меня другое лицо.

– Хуже не становится, и на том спасибо, – пожала плечами я. – Что нового в Гельдерте?

Лиз изящно сморщила хорошенький носик и принялась перечислять главные столичные сплетни. Ухо Яолы тут же развернулось в нашу сторону, но вдвоём мы быстро отправили любопытную женщину на кухню узнать насчёт ужина.

– Ты же знаешь, я не читаю газет, а на всякие сплетни у меня нет времени, – напомнила Ализарда. Она обязательно вставляла эту фразу, после чего обстоятельно пересказывала парочку-другую самых громких скандалов и новостей. Поделилась и сейчас, но оборвала себя на полуслове: – Ты не забываешь принимать свои микстуры и зелья?

Я закатила глаза и тяжко вздохнула. Забота, безусловно, грела душу, но знала бы тётушка, до чего эти зелья противные на вкус! А у одного ещё и запах отвратительный, но приходилось терпеть.

– Если забуду, мне непременно напомнят, – съязвила я. – В этом вопросе прислуга удивительно исполнительна. Зелья, конечно, та ещё гадость, но жить хочется, несмотря на то, как эта самая жизнь живётся… Так что, говоришь, с бургомистром? Сняли? За что?

Искусно подкрашенные глаза взирали на меня с неподдельным сочувствием.

– За взятки, – пояснила Ализарда тоном, который обычно используют при общении с несмышлёным ребёнком. – За что же ещё? Рута! Ужин в этом доме всегда так нерасторопно подают, или только мне так везёт?

Я оглянулась: в дверях гостевых покоев, занимаемых тётей в каждый приезд, маячила кухарка.

– Так я уточнить пришла, дэйна Данвел,– ширококостная Рута с плоским как блин лицом почтительно присела в сторону Ализарды. – Где прикажете накрыть, в чайной комнате или в обеденном зале?

Глава 2

Пёрышко я хотела выкинуть и успела дойти до окна, сдвинула лёгкие занавески... Оно было хорошеньким: маленькое, светлое, с нежным пушком у основания. Постояла, глядя в ночь, провела пером по раскрытой ладони, пощекотала… и вытащила из верхнего ящика комода одну из шкатулок, где хранила запасы ниток. Нижний ярус ещё не успела заполнить, вот в него и опустила оброненное сычиком перо.

Я просыпалась несколько раз за ночь, проверяла спальню. Тощий скрюченный незнакомец так и мерещился по тёмным углам. Мягкий розоватый свет, излучаемый установленным на прикроватный столик светильником, отгонял ночные страхи, но желанный сон от меня сбежал.

Утром я сообщила Яоле, что слышала на своём этаже чужой мужской голос. Экономка одарила меня скептическим взором, горничная и вовсе оскорбилась, решив, что я подозреваю её в тайных свиданиях в стенах замка. Или их всех, вместе с Нальдой и немолодой Рутой. Но я настояла на осмотре и поиске незнакомца, отчего-то умолчав, что видела, как он выглядит. Мы проверили каждую комнату, каждый закуток: никого. Губы Яолы всё выразительнее поджимались, но из чистого упрямства я вышла в парк и расспросила садовника, который тоже никаких чужаков на территории замка не видел. И привратник никого не впускал.

– Почудилось вам, дэйна Гертана, – фальшиво-ласковым тоном, каким разговаривают с детьми и душевнобольными, подытожила экономка. – Я велю Руте заварить вам травяного чаю с чабрецом и душицей, а вы пока прилягте, отдохните. Если ночью плохо спали, травяной чай поможет.

Если бы чай помогал отличать морок от реальности!

Я просидела у себя весь день: выносить переглядывания-перешёптывания слуг не было сил. А вечером заперла дверь спальни и положила возле изголовья кровати кочергу, с ней мне было спокойнее. Мой птиц, не улетевший с наступившими сумерками на охоту, издал сдавленный булькающий звук. Я покосилась с подозрением: можно было бы принять за смех при богатой фантазии. Но нет, сычик сидел в своём углу между окном и стеной, время от времени расправлял и складывал крылья и всё поглядывал на мои руки: не принесла ли ему угощения.
– Обжора, – вздохнула я.

Птиц, кажется, оскорбился до глубины птичьей души, упорхнул в клетку и устроился спать там.

А я убедила себя, что ночное происшествие просто померещилось. Через несколько дней и Нальда с Мейдой кривенько улыбаться перестали.

Просить за всех пришла Яола. Когда надо было, эта строгая до надменности женщина улыбалась заискивающе и приторно.

– Всего несколько часов, дэйна Гертана!

– Да хоть до утра гуляйте, – отмахнулась я.

У Нальды в Бейгорлауне осталась родня: родители, сёстры, племянники. Младшую из сестёр сегодня отдавали замуж и посетить нехитрое деревенское гулянье хотели все. Олир, может, тоже хотел, но служба есть служба: он свой пост оставить не имел никакого права, остальным же покидать замок разрешалось. До утра, несмотря на некоторую наглость и вольность, веселиться себе не позволял никто, но ночью – являлись, было дело. Верген ни за что не позволил бы уходить из замка всем, другое дело я. В порыве благодарности моя горничная огромную стопку белья перегладила, а Рута положила в пирог мою любимую начинку и собственноручно отсыпала очищенных от скорлупы орехов.

– Я же знаю, вы то и дело угощение для своей лупоглазой питомицы таскаете. Она-то, по крайней мере, не плод воображения!

Это правда: к орехам сычик питал слабость.

Так что сумерки ещё не опустились на Бейгор-Хейл, как принарядившиеся слуги, включая Саркена, покинули дом. Я убедилась, что все двери закрыты, и поднялась к себе, собираясь посвятить вечер неторопливому чтению. Моя сова, нахохлившаяся и недовольная, восседала на жёрдочке над кроватью: то ли сорт орехов не оценила, то ли их количество. Я небрежно кинула выбранную книжку на покрывало и ушла за ширму переодеться.

Атак хотелось хоть изредка поучаствовать в таком вот нехитром празднике простых людей. Послушать песни, потанцевать, попробовать угощение. Несколько часов побыть обычной девчонкой, не думать ни об оставшихся годах, ни о дурацкой не сложившейся жизни…

Со стороны окна, как всегда, открытого для свободного перемещения маленькой совы, раздались какие-то шорохи, глухой стук. Вздрогнув, я прихватила полы халата поясом и высунулась из-за ширмы.

Ох.

А ведь я заперлась изнутри на ключ.

Он валялся на полу между окном и креслом. Лохматый, темноволосый, с той же цепочкой проступающих вдоль спины позвонков и кривыми штрихами старых шрамов. Опять без одежды, но в этот раз бодрствующий.

Я метнулась за кочергой, неосмотрительно брошенной на коврике у постели, и почувствовала себя гораздо увереннее, обхватив пальцами холодный металл. Незнакомцу на мои действия оказалось плевать: опираясь ладонями в пол, он пытался подняться.

– Вы кто?! Как вы здесь оказались?!

Я застыла в трёх шагах от него, нависая с занесённым над худым телом импровизированным оружием.

Странный гость, то ли реальный, то ли плод моего больного воображения, с усилием поднял голову, разлепил веки.

– Пить.

Это ответ на какой из вопросов?

– Вы ко мне водички хлебнуть забрались?!

Он не спешил отвечать, раз за разом пытался подняться на дрожащих руках.

– Ещё и пьяны до такой степени, что ноги совсем не держат? Где ваша одежда?! Как вы сюда попали?

– Нет, – просипел незнакомец.

– Что – нет? – Продолжала допытываться я.

Его взгляд остановился на моём лице.

– Можно… воды?

У него были огромные чёрные зрачки и яркие янтарные радужки, а ещё пушистые, как у девушки, ресницы. Каждое слово он выталкивал из горла с большим трудом. Не сводя глаз с долговязой распластавшейся у ног фигуры, я дотянулась до кувшина с водой. Взывая к разуму и чувству самосохранения, решившим оставить глупую меня разом, приблизилась к человеку и помогла ему занять сидячее положение. Опустилась рядом и, придерживая голову, дала напиться. Незнакомец глотал воду с закрытыми глазами, торопливо и жадно, будто не пил целую вечность.

Глава 3

Пребывание в человеческом облике длилось всего около двух часов. Я горестно вздохнула и незаметно ущипнула себя вновь. Нет, не плод моего воображения. Сычик, выглядевший крайне обиженным, вспорхнул и перелетел в клетку.

– Как же так, а? – Расстроенно спросила я.

Обмен телами, со всей очевидностью, проходил не по желанию Рене. И с какой периодичностью, непонятно. Я замешкалась над остатками скромной трапезы: сначала потянулась всё убрать, но сразу же отдёрнула руки. Пусть посуда стоит до утра как свидетельство того, что эта беседа мне не приснилась.

Продолжая прокручивать в голове сказанное тощим альнардцем, я снова обратилась к сычу, уговаривая слететь пониже и поговорить, то есть я бы спрашивала, а он, допустим, правым крылом махал при утвердительном ответе, а левым при отрицательном. Или лапкой дёргал. Рене махать и дёргать чем бы то ни было отказался, всем своим нахохлившимся видом выражая возмущение и вселенскую скорбь. Вот же вредный тип!

Халат я аккуратно сложила на банкетку в изножье кровати: знать бы, когда сова опять уступит место человеку! Нужно многое у Рене уточнить, раз уж знаками он изъясняться отказался.

И… по всему выходило, что полтора года в женской спальне обитал молодой мужчина, который, который… Я прижала ладони к полыхнувшим жаром щекам. Я и сейчас была в халате, а из ванной случалось выходить, обернувшись купальной простынёй, и переодевалась не всегда за ширмой, а сидя на постели. И… Верген приезжал редко, но несколько раз он бывал здесь, в моей спальне. Нравилось мне или нет, я всё ещё оставалась его женой и болезнь не являлась весомым препятствием для… От нахлынувшего стыда я забыла как дышать. Покосилась на Рене, но тот, судя по всему, моих терзаний нисколько не разделял. Чей разум главенствует, когда человек в теле сыча? Хорошо бы его в те моменты в спальне вообще не было! Но разве теперь вспомнить!

Ох, балда ты, Гердерия: нашла о чём страдать, когда такая проблема свалилась!

А птиц, будто сообразив что-то, повернулся на жёрдочке клювом к стенке, обозначив таким образом некую дистанцию: двигай, мол, полог, отгораживайся и спи спокойно, глупая женщина.

Я просочилась в ванную, впервые порадовавшись отсутствию в ней окон, и тщательно заперлась. Представив, как маленький сычик выламывает толстую дверь, едва не захохотала в голос. Приняла ванну, продолжая прокручивать в голове наш сбивчивый диалог. Вот уже полтора года сыч жил в Бейгор-Хейле и никуда дальше окрестных лесов не улетал. Альнард очень далеко, но при желании и маленькой птицей добраться до него можно. Но Рене предпочёл чужой дом и сомнительную компанию одной умирающей дэйны. Да и сильного желания вернуться домой я в нём не уловила. Почему?

Я тщательно закуталась в халат, радуясь, что он плотный, без всяких игривых разрезов, вырезов и кокетливых кружавчиков, вернулась в спальню. Рене дремал внутри клетки, но я всё-таки приблизилась и медленно просунула пальцы сквозь прутья.

– Эй. Не дуйся на меня, чудо в перьях. Я очень тебе сочувствую и хотела бы помочь. Как часто происходят превращения в человека? Тебе известно, как снять заклятие? Хоть глазищами своими поочерёдно поморгай, что ли, в знак того, что понимаешь! Мы ведь не договорили…

Птиц вздохнул совсем по-человечески. Другого ответа я не получила.

Утром посуда с остатками ночной трапезы находилась там, где я её оставила. Пустой оказалась и клетка, и моя комната, значит, второй обитатель этих стен упорхнул, когда я уснула. Я вдруг ярко представила, как сычик машет крылышками над отвесной скалой, над едва различимой полоской ручья там, глубоко внизу, и в этот момент его тело снова меняет очертания, вытягивается, увеличивается, пропадают пёстрые перья с бледной гладкой кожи… Вздрогнула. Велейна милостивая, не допусти!

Подбежала к приоткрытому окну, поискала глазами заколдованную птичку. Какое там!.. Оказывается, тревожиться о том, что маленькая птица может оказаться добычей куда более крупного хищника или мальчишки, метко стреляющего из рогатки, например, не шло ни в какой сравнение со страхом за человека, оказавшегося в человеческом теле высоко над землёй. Вот же угораздило.

– Рене, недоразумение лохматое, – жалобно позвала я, протягивая ниточку в сторону неприветливых хвойных деревьев, выстроившихся тёмной полосой на той стороне ущелья. В тяжёлое, серое с самого утра небо. – Будь осторожнее, а?

Сычик вернулся к концу завтрака и я незаметно выдохнула: перья на месте, глазищи такие же недовольные. Он плотоядно покосился на тарелочку с едой, но теперь я знала, почему он предпочитает человеческую пищу. Я молча подвинула ему одну из тарелок, улыбнулась. Птиц с самым непосредственным видом принялся за еду. Плюнув на приличия, я с ногами забралась в кресло и обняла ладонями чашку с травяным отваром; с минувшей ночи появилась тревога и потребность опекать это чудо в перьях, на языке вертелось множество вопросов, как он проводит время на воле, всё ли хорошо, безопасно ли. Но подозревала, что проявление этого беспокойства Рене ничуть не обрадует.

Кому я могу доверить ещё одну тайну? После судебного процесса над отцом весь мой круг общения сузился до тёти и мужа. Вергену я больше не доверяла. С друзьями и соратниками отца я потеряла контакт давно: от опального мага-алхимика вчерашние самые преданные люди отвернулись очень быстро. Да и не напоминала я о себе, напротив, пряталась за новым именем от всего мира. Замковая прислуга? Определённо нет, не верилось, что кто-то из этих нерадивых, не упускающих случая позубоскалить над хозяйкой, водил полезные знакомства или хотя бы владел редкой ценной книгой, в которой можно было бы вычитать что-нибудь о неизвестном заклятии. Поделиться с Лиз?.. Она единственная, кто поддерживал и помогал по мере сил и возможностей. Кто знал о моей главной цели и молчал.

Я пила остывающий отвар с яркими нотками чабреца и смородины, смотрела, как сычик ловко расправляется с нарезанными кружочками овощами, и гадала, когда же следующий оборот. Как же не хватало обыкновенной человеческой речи!

Глава 4

– Какое перо? – Я уставилась на Рене, будто надеялась увидеть торчащие из него пёстрые маленькие перья. – Как оно выглядит? Кто может это сделать? Его можно вытащить в любой момент, или требуется какой-то особенный ритуал?..

Человек-птица с заметным усилием наклонился, пошарил по полу и положил на краешек столика мою шпильку. Сам он поднялся из кресла, шагнул к окну, заполненному густыми сумерками, стирающими границу между небом и мраком ущелья. Не оборачиваясь, сыч негромко ответил:

– Без ритуала.

– Просто… вынуть? – продолжала не верить я. – Дождаться смены твоего облика и всё?

– Не просто, – Рене вглядывался в надвигающийся со стороны гор вечер, словно читал там ответ, а у меня вдруг перехватило горло. – Оно никак не выделяется из множества других. Чтобы его увидеть, нужно магическое зрение.

Негнущимися пальцами я воткнула шпильку обратно в волосы. Что-то ускользало от меня, что-то важное, маячившее под самым носом.

– У меня нет магического зрения, – сказала я, глядя в напряжённую спину.

У меня ничего нет.

– У меня тоже сейчас нет.

– Погоди! – Осенило меня. – Можно ведь вытаскивать из твоей совы перья одно за другим, пока не попадётся заговорённое и не освободит тебя!

Я выпалила это и тут же осеклась: восемь лет. Уж за этот срок сыч мог бы найти! Рене старательно поправил завернувшиеся занавески, медленно повернулся в мою сторону. Такой спокойный, обманчиво-расслабленный, и только глаза…

– В этой птице два заговорённых пера. Два самых обычных, ничем не примечательных пера. Одно вернёт к нормальной жизни, другое принесёт смерть. И да, я пробовал выдёргивать их наобум, – добавил он, усмехнувшись, – но не смог пойти до конца.

Я потёрла зудящее запястье: порой, когда нервничала, кожа под брачной татуировкой-браслетом начинала чесаться. Затолкать свободолюбивого альнардца в мелкую сову кому-то показалось недостаточной пыткой. Не представляла, как он это выносил.

– Смерть? – убито уточнила я.

– Если дёрнуть не то перо, убьёт на месте. Это, обрывающее жизнь, я тоже искал, но, как выяснилось опытным путём, жить всё-таки хочу.

Как же я жалела в этот миг о так и не проснувшейся силе! О мёртвом источнике, бесполезных в устах не-мага словах-заклинаниях! Жалела до жгучего покалывания в кончиках пальцев. Этому птицу нужен всего лишь видящий маг!.. Не обязательно сильнейший! С бескрылым позором, больше надуманным, чем реальным, со ссорой, которая, похоже, имела место быть восемь лет назад, согласилась я про себя, можно разобраться позже. Первоочередная задача – избавиться от птичьего облика. Только не всякий живущий в империи маг обладает нужным зрением, кому-то такое недоступно даже при большой силе.

А Рене провёл пятернёй по подсыхающим отросшим прядям и впился в меня требовательным взглядом.

– Дэри, прошу тебя: не пытайся наугад вытаскивать из этого чучела перья.

– Не буду, – заверила я, примирительно выставив перед собой ладони. А глупый, глупый, отупевший от бесконечного приёма зелий мозг отчаянно искал выход. – Но и оставить всё… вот так – нельзя!

– Нельзя, – простуженным эхом согласился сыч. – Но я пока не придумал ничего стоящего. Возможность ненадолго снова становиться собой вернулась только-только. Просто… когда вернётся эта бесполезная мелюзга, не трогай, ладно?

И я ещё раз подтвердила данное ему слово основательным кивком.

– Погоди… но сыч время от времени роняет перья, я сама видела! Даже сохранила несколько.

– Это не считается: среди оброненных таким образом перьев заговорённых не бывает. К огромному моему прискорбию, – он искривил тонкие губы в недоброй ухмылке.

– Откуда тебе известно об условии снятия заклятия?

В первую нашу беседу Рене говорил, что часть времени находился без сознания: похитили человеком, пристроили в цирк уже птицей. И имперского, если я правильно поняла, он тогда не знал.

– Из разговора владельца цирка, Фитри, с одним человеком, – хмуро бросил Рене.

Я держала пальцы одной руки на покалывающем, зудящем запястье второй. Несмотря на тепло в спальне, пальцы сковало холодом, и этот холодок унимал нервное жжение. Взглядом поторопила медлившего с рассказом сыча. Он вернулся в удобное кресло напротив, скрестил на коленях руки, а я невольно снова задела взглядом темнеющую вязь браслета на его исхудавшем запястье. Может, всё-таки там осталась не невеста, а жена? Я не обладала знаниями о брачных обычаях альнардцев, но браслеты носили не только в Роумстоне.

– Фитри водил самые разные знакомства. А ещё он любил хвастаться своей коллекцией птиц. Тот гость… они много говорили, много выпили, циркач показал ему свои «сокровища» – он частенько называл так своих птиц, – поморщился Рене. – В числе прочих пернатых показал и меня. На меня тот гость смотрел очень внимательно, а потом спросил, знает ли Фитри, кого держит в корзинке. Он видел, Дэри. А я тогда уже немного понимал вашу речь… сидел под крышкой, слушал.

Я обхватила себя руками.

– То есть он рассказал владельцу цирка, что среди его птиц… заколдованный человек? А те перья? Он ведь мог распознать их?

– Мог. Фитри интересовало, обратимо ли заклятье, и тогда маг сказал о пере, возвращающем облик. И о пере смерти упомянуть не забыл.

– Но… – я беспомощно смотрела на сыча. – Какой подлец этот маг! Он ведь ещё тогда мог расколдовать тебя!

Сухой сосредоточенный кивок.

– Да. Но сказал, что не станет вмешиваться в… – Рене пристально посмотрел мне в лицо, явно сомневаясь, говорить ли дальше. Дёрнулись уголки губ, и он отвёл глаза. – В чужой процесс наказания. А уходя, заверил едва стоящего на ногах хозяина, что обо мне никому не расскажет.

– Какого наказания?..

Видеть в заморыше-Рене отпетого преступника никак не выходило.

– Не знаю, – раздосадовано дёрнул плечами сыч.

Я не знала тем более. Я склонялась к тому, чтобы верить ему, но я его совсем не знала. Видела только, что заклятие причиняет Рене страдания.

Глава 5

Сон слетел мгновенно. Иногда я оставляла возле кровати зажжённую свечу, её маленького пламени хватило, чтобы безошибочно определить нарушителя спокойного сна. Верген не стал бы он заваливаться в мою спальню, чтобы устроиться под боком спать. Да и не ночью приезжал в Бейгор-Хейл, ночью ехать тяжело, дорога к замку слишком извилистая, а местами узкая, что горная тропка.

Я подавила желание заорать и столкнуть наглеца с перин, вместо этого как можно тише и осторожнее выползла из-под неожиданно тяжёлой руки сама, спрыгнула на пол. Посмотрела на спящего, решая, как с ним быть: растолкать и выгнать из своей постели, или… дать ему хоть немного поспать в удобных человеческих условиях?

Перед сном я, засидевшись над новой картиной, едва не забыла о приёме микстур. Принимала их торопливо: гадкая тошнота и ломающий кости жар уже подступали. Не помнила, как добралась до постели, провалилась в беспокойный сон. И вот, пожалуйста: бессовестное явление сыча. А ведь я проговаривала этот момент: больше никаких жёрдочек над кроватью!

Ещё раз глянув в безмятежное расслабленное лицо, я подхватила толстое покрывало и поплелась к стоящему у стены диванчику. Устроилась, завернулась в мягкие тёплые складки и пообещала себе прямо с утра устроить сычу гневную отповедь. А потом, дождавшись следующего обращения, ещё и человеку высказать всё, что думаю о нарушении границ и остатков приличий. С этой мыслью и уснула.

Утром, в сером пасмурном свете, Рене снова сидел на спинке моего временного ложа и ни капли стыда в круглых жёлтых глазищах я не увидела. Подобие беспокойства, человеческого такого, там было. Я немного поколебалась, устраивать или не устраивать сычу выволочку, или сделать вид, что всё в порядке, но всё же решила напомнить о нормах поведения ещё раз. Раз уж Рене говорил, что и в птичьем обличье понимал человеческую речь, пусть слушает.

– Это недопустимо, понимаешь?

Я дождалась, пока Мейда принесёт поднос с едой, предусмотрительно уничтожив все следы ночёвки на диване, сменив утреннее платье на рабочие блузку и юбку: сразу после завтрака собиралась вернуться к почти законченной картине. Их уже было три, и в последнем письме Лиз сообщала, что нашла покупателей. Я очень, очень надеялась выручить за последние работы побольше.

Я ожидала, что сыч по сложившейся привычке проигнорирует мои слова, но он неожиданно разразился длинной тирадой на своём-не своём птичьем языке, ещё и крылышками взмахивал. Очень эмоциональная совиная тирада вышла. Жаль, я не смогла ни звука перевести.

– Я спрошу, я непременно спрошу у тебя, когда ты сможешь разговаривать! – пригрозила я.

Рене не по-птичьи фыркнул и ухватил из вазочки кусочек сухофрукта. Сердиться на него долго не получалось: глядя на маленькое хорошенькое тельце сыча, я совершенно забывала, что вообще-то это взрослый человек, со своими понятиями чести и гордости, я даже старше себя его не воспринимала! Иной раз он вёл себя как младший брат, озорной мальчишка: дразнил вальяжного Шершня, нарочно пролетая низко, купался в редких солнечных ваннах, смешно и трогательно барахтаясь в пятне солнечного света на каменном полу, прятался в складках одежды, которую я собиралась надеть, забавно замирал под моей ладонью, прижмуривая совиные глаза, когда, забывшись, я гладила мягкие пёрышки.

Жалко, что продолжать уроки чтения и письма в период, пока Рене был сычиком, не выходило.

Следующее обращение произошло в более привычное, вечернее время, сопровождалось хриплым «ррох», точное значение которого мне так и не соизволили открыть, и уже довольно быстрым и уверенным облачением в дедушкину одежду. За несколько дней моё возмущение улеглось, но Рене, отводя взгляд, заговорил о недавнем ночном происшествии сам.

– Ты плохо себя чувствовала после приёма зелий, а я сидел как чучело и ничем не мог помочь. Я думал, ты слышала, как я обратился, позвал тихонько, а ты не ответила, но там, за задёрнутым пологом, ты бормотала что-то, и я подошёл посмотреть. Я ничего неправильного не… – он резко замолчал, нервно провёл рукой по волосам. – Я не знал, как облегчить твоё состояние, у тебя поднялась температура, ты металась, сбрасывала одеяло…

– Не помню, – нахмурилась я.

– Я нашёл в твоём шкафчике с лекарствами пузырёк с голубоватой жидкостью, помнил, что твой муж как-то использовал его... Таким средством обтирают при высокой температуре, жаре.

– И ты..?

– И я. Искать подходящую тряпицу не было времени, я взял носовой платок там, на столике, рядом с подсвечником. Лицо, шею, руки... у твоей сорочки короткие рукава, и… этого оказалось достаточно, чтобы тебе стало лучше. Пузырёк я убрал на место, а сам… я хотел только проследить, что с тобой всё хорошо.

– Надо было разбудить, – из чистого упрямства не согласилась я, припоминая, что действительно нашла смятый носовой платок на прикроватном столике.

Рене вздохнул.

– Мне не пришло в голову. Снадобье подействовало быстро, я обрадовался, что тебе легче, что ты стала нормально засыпать, и не понял, не заметил, как сам уснул. И знаешь… Можешь сколько угодно оскорблённо сопеть, но это был прекрасный сон, мне безумно понравилось.

Сыч посмотрел прямо, с вызовом, вызвав желание дотянуться до кочерги.

– Спасибо, – пробормотала я, игнорируя его последнее признание.

Как ни крути, а он позаботился, как смог, мне действительно стало лучше. Вот только обнимать было лишним! Я поспешила сменить тему и рассказала Рене о письме Ализарды и потенциальных покупателях. Каждый веринг, а ещё лучше риден*, приближал к выходу из замка.

– Твоя тётя знает о планах? О том, что ты мечтаешь уехать от мужа как можно дальше?

Мы разговаривали за поздним ужином, как уже несколько раз до этого, и я снова ловила на себе долгие пристальные взгляды, под которыми становилось неуютно, тянуло прикрыть всё, что и так одеждой было прикрыто, а спину держать ещё прямее. Впрочем, если не считать той вопиюще неприличной ночёвки в моей постели, в остальном Рене не давал повода беспокоиться.

Глава 6

Вот с мужчинами девичьими грёзами делиться ещё не приходилось!

А вельвинд смотрел так серьёзно, будто от ответа зависела вся его жизнь. Я перевела взгляд на очертания снежных пик на фоне тёмного неба с рассыпавшейся пригоршней первых звёзд.

– Определённо не такого, как мой. Почему ты спрашиваешь?

– Любопытно. Был ли у тебя до… до всех этих печальных событий кто-то, кого ты мечтала назвать своим спутником? Может, втайне ты до сих пор о ком-то вздыхаешь?

Я оторвалась от созерцания горных вершин, снизу вверх посмотрела на Рене.

– Ты спрашиваешь, не осталось ли в прежней жизни какого-нибудь прекрасного принца? Чтоб подать весточку о себе тому, кто не побоится рискнуть и спасти томящуюся в неволе сомнительной прекрасности принцессу?

– Почему сомнительной-то? – моргнул сыч. – У тебя притягательная внешность, твоя ли собственная или наведённая иллюзией. Мне почему-то кажется, что иллюзия тут ни при чём. На тебя очень приятно смотреть.

Я с трудом удержалась от фырка, помня, что вовсе не мои выразительные глаза и нежный голос мы обсуждаем.

– Нет, Рене, такого человека нет. Мечты остались просто мечтами, мне не на кого рассчитывать.

А память, как нарочно, вытащила из пыльного тёмного закутка лаконично обставленную комнату на втором этаже пансиона, с окном, на которое вечно падала густая тень кряжистого дуба, чьи ветки вкрадчиво скреблись в стекло, и нас, юных, наивных, легкомысленных мечтательниц количеством от четырёх до шести. Перед сном мы собирались в нашей комнате, обсуждая всё на свете, от скучных занятий до новостей из дома. И визиты родни в разрешённые дни. Хорошее было время, спокойное, безмятежное, несмотря на плотное расписание и ранний подъём. Полное самых смелых планов и ожиданий. Отчасти о годах учёбы в пансионе для юных дэйн я немного рассказывала Рене.

Ещё были летние дни, чаепития на высокой террасе нашего дома, подруга Ларза, смеющаяся над несмешными шутками приглашённого тётей Лиз усатого воздыхателя, синие глаза и ямочки на тщательно выбритых щеках сидящего напротив… Я даже мысленно замешкалась, вспоминая его имя. Стыдно не помнить имя того, с кем случился первый поцелуй, неловкий, почти детский. Гайн, точно.

– То есть мечты были? – не унимался Рене, звуком негромкого голоса выбив меня из воспоминаний.

– Даже мечтами назвать не могу, – отмахнулась я, а губы против воли сложились в улыбку. – Отец сразу сказал, что к выбору моему прислушается, но окончательное решение оставит за собой. Так что мечтать и вздыхать я могла сколько угодно, но за кого попало отец меня бы не отдал. А нравился мне брат одной подруги, мы с ней вместе учились, жили в одном городе, бывали друг у друга в гостях. Иногда она брала с собой Гайна. Несколько раз он приезжал с родителями Ларзы навестить её в пансионе… Не я одна, добрая половина воспитанниц старше тринадцати лет смотрели на него воловьими глазами.

Рене покосился на меня угрюмо, тёмные когти с неприятным скрежетом царапнули зубчатый край стены, и я поспешила исправиться:

– Ну, может, и не воловьими, но со стороны смотрелось глупо и уморительно. Да что там! Его улыбка с ямочками на щеках и необыкновенно синие глаза заставляли смущённо краснеть даже преподавательский состав, от молодых учительниц до почтенных дам весьма солидного возраста. И мне кажется, он о сокрушительной силе своего обаяния знал. Так что… любовалась я его пшеничными локонами и васильковыми глазами преимущественно издалека и как можно тише.

– Преимущественно? – из всего потока сказанного вредный сыч выцепил только это.

Про поцелуй, случившийся, в нашем саду за розовыми кустами, густо усыпанными благоухающими цветами, я не стала говорить. Мне тогда стало безумно интересно, от чего такого девчонки томно закатывали глаза и шептали с придыханием. Впечатления остались смешанные: вроде и не противно, но на небеса в неземном блаженстве я не вознеслась.

– Дело даже не в том, что я сомневалась бы в его верности, – хмыкнула я и поправила немного сползший с плеча плед. – Отец даже не рассматривал вариант породниться с семьёй Гайна. Не выгодная, не блестящая партия, – невольно передразнила я папины интонации. – Но ­молод, хорош собой, воспитан, обходителен, умел поддержать практически любую беседу. Конечно, я и смотрела, и помечтала немножко.

Долговязый птиц продолжал смотреть хмуро, но причины его недовольства я не понимала: сам же завёл тему! Протянул руку и поправил края пледа, задел выскользнувшую из укладки прядь, убрал за ухо. Острые когти ничуть не мешали, не задевали моей кожи. Я чуть отодвинулась, давая понять, что тянуть ко мне руки не надо. Возможно, в Альнарде более вольные нравы и правила приличия, возможно, на выступающей над обрывом башне, когда вокруг лишь высота, бескрайнее небо и ни одной живой души кроме нас, не следовало думать о приличиях, но меня смущали его свободные жесты. Рене моё движение уловил чутко, дёрнул уголком губ, но волосы оставил в покое.

– И всё? – уточнил он с непонятным упорством. – Больше никаких воздыхателей? Женихов, обивавших порог вашего дома?

Я пожала плечами.

– Как видишь. Я не была помолвлена, хотя какие-то предложения родителям поступали, но я была ребёнком и тема замужества тогда меня не интересовала. Позже… не успела. Мама писала, что в мои последние летние каникулы меня ожидает интересное знакомство, возможно, мне собирались представить претендента на руку и сердце, точнее, на богатое приданое и в потенциале высокий уровень магического дара. Но я приехала сразу после ареста родителей и… Это я уже рассказывала. Из возможных претендентов меня нашёл только Верген.

Рене помолчал, подставил лицо ветру. Я немножечко подмерзала через все слои одежды и кокон пледа, а он стоял в распахнутой куртке, на открытой шее влажно поблёскивал кулон – и ни единого признака дискомфорта. А ведь в Альнарде почти круглый год лето, маленькая страна за полукольцом гор не знала снега и проливных дождей.

– А теперь? – вдруг спросил сыч. – Какого мужчину ты хотела бы видеть рядом теперь?