Полёт бирюзового шершня

Океан в этот вечер выглядел умиротворённо и тихо, словно убаюканный последними лучами уходящего солнца. Даже тёмно-синие оттенки неба совершенно не конфликтовали с тёплыми, оранжевыми переливами засыпающей звезды. Напротив, эти контрастирующие цвета смешивались между собой в мягкой и непринуждённой манере, сливаясь друг с другом в нежных объятиях. Только несколько чаек, мелькающих в этом небе, нарушали идиллию безмолвия своими криками. Видимо, это были неудачливые охотники, так и не сумевшие найти пищу в течении дня, и поэтому, вместо отдыха, вынужденные продолжать свою рутину, под ехидные взгляды и перешёптывания своих более удачливых собратьев, вальяжно расположивших свои сытые тела на берегу. А возможно, эти чайки, продолжавшие свою охоту, были просто настолько ненасытны, что даже усталость и закат не смогли послужить преградой беспрерывному набитию брюха.

На фоне обычных завсегдатаев прибрежной пивнушки, наполненной, по большей мере, местными рыбаками, несколько её посетителей выбивались из общего антуража этого заведения. И дело тут было даже не столько во внешнем виде и одежде, сколько в их речи и поведении, в жестикуляции и осанке. Будто персонажи какого-то старинного, приключенческого романа, облачились в современные наряды, но всё же так и не смогли вписаться в эту современность. Тем не менее, разгорячённые алкоголем рыбаки не проявляли по отношению к этой троице какой-либо агрессии, только изредка бросая на неё угрюмые, косые взгляды. Быть может этому способствовал крупный пёс, угрожающе тихо лежащий у ног одного из мужчин, и цепко наблюдающий за окружающей обстановкой; а быть может, тому виной был револьвер, поблёскивающий на бедре владельца этого пса. Было несложно догадаться, кто именно являлся хозяином этого прекрасного зверя, особенно вспомнив о поговорке, что собаки и их владельцы, частенько, довольно схожи. Из всей троицы этот мужчина выделялся крупными размерами тела и высоким ростом, это было заметно даже несмотря на его сидячее положение. На вид ему было не больше тридцати. Могучие, жилистые руки были скрещены на груди, выдавая явное несогласие с собеседниками, а светлые глаза были прищурены в усмешке, сверкая из под густых бровей. Его волнистые, белокурые волосы ниспадали почти до плеч, и это ещё больше добавляло ему схожести с каким-нибудь античным божеством. Таким же прекрасным, и таким же снисходительно надменным, полным нарциссической убеждённости в своём превосходстве над окружающими.

– В свете новой информации, которой вы, профессор, наконец удосужились поделиться со мной, увеличение аванса я считаю вполне справедливым, – произнёс блондин, улыбнувшись.

Он прекрасно понимал, что у собеседника просто нет других вариантов, кроме как пойти на уступки, поэтому совершенно не скрывал своей нагловатой уверенности. Впрочем, он открыто выражал свою доминантность и в остальных, повседневных, аспектах своей жизни, поэтому данный случай не являлся чем-то экстраординарным.

Человек, названный «профессором», поправил оправу своих очков, и задумчиво покусывая губу, уставился на кружку пива, к которой так и не притронулся с самого начала этой беседы. Благодаря этим очкам и бороде, аккуратно подстриженной и увлажнённой дорогими бальзамами, а так же короткой стрижке, было непросто определить его истинный возраст. Можно было бы сказать, что это был худощавый мужчина – от тридцати пяти до шестидесяти лет. Другими словами, было абсолютно не ясно, сколько именно ему этих самых «лет».

Тем временем блондин продолжил продавливать свою линию, намереваясь окончательно разрушить какое-либо ментальное сопротивление собеседника:

– Одно дело, сохранить ваше тело во время нашей вылазки в джунгли, и для этого вам не найти кого-то лучше меня. Но вот сохранность вашей психики я гарантировать не в силах, и эта ноша остаётся полностью на ваших плечах, профессор.

– И поэтому вы рассчитываете получить хотя бы часть вознаграждения за свою работу, даже в случае… хм…, – профессор нахмурился, пытаясь подобрать слова для смягчения следующей фразы.

– Именно, – не дожидаясь продолжения, ответил блондин. – В случае, если вы обезумеете настолько, что мне самому доведётся пристрелить вас… в целях самообороны конечно же – этим увеличенным авансом я хоть немного компенсирую своё потерянное время. Как видите, в предстоящем путешествии вы можете рассчитывать на мою полную искренность. Однако я не намерен больше сдвинуться с места ни на шаг, если мы не решим этот финансовый вопрос прямо сейчас.

– Почему вы так уверенны, что сможете сохранить свою собственную психику нетронутой? – впервые за вечер, подал голос третий участник беседы, обращаясь к блондину.

Этот молчаливый мужчина, на вид, лет сорока, имел довольно отталкивающую внешность. Нет, его лицо вовсе не было уродливо, или обезображено. Это было вполне обычное человеческое лицо, за исключением того, что оно неуловимо напоминало какую-то хищную птицу. Его уши были настолько приплюснуты к совершенно лысому черепу, что создавалась иллюзия их полного отсутствия. Острый, слегка изогнутый нос, и практически полностью отсутствующее углубление в районе переносицы, создавало впечатление клюва. Губы были тонкие и плотно сжатые. И всё это дополнялось маленькими, внимательными и пронизывающими, чёрными глазами. Эти глаза прикрывались веками настолько редко, что можно было подумать, будто этот человек-ястреб вообще никогда не моргает. Встречаясь взглядом с этим человеком, можно было неосознанно ощутить себя жертвой, которую оценивает ястреб, перед нападением. И именно это, видимо, и было причиной неприятных и отталкивающих ощущений, связанных с его внешностью.

– Потому что я не верю во всю эту чушь, и во все эти примитивные мифы туземцев, – пожал плечами блондин.

– Если всё это «чушь», значит и для психики профессора, или кого-либо другого, нет никакой угрозы. Разве нет?

– Профессор, я полагаю, свято верит, что всё это правда. И поэтому легко поддастся на любые фокусы туземцев, – парировал собеседник. – Без обид, профессор, но это так. Человек всегда найдёт подтверждение тому, во что искренне верит, даже если этого не существует на самом деле.

– Довольно споров, – произнёс наконец профессор, поморщившись. – Если вам так уж угодно повысить цену за свои услуги, то так тому и быть. Я сейчас же распоряжусь об этом, и необходимая сумма будет отправлена на ваш счёт. Только ради Бога, давайте уже прекратим эти бессмысленные прения, и перейдём к обсуждению более важных вопросов.

* * *

Лучи солнца, отражаемые от поверхности внедорожника, поблёскивали на металле, и, словно предупреждающе, пытались заглянуть в глаза пассажиров этой железной колесницы, уносящей их навстречу диким землям, сквозь красноватые пустоши.

«Возвращайтесь назад, пока ещё есть возможность», – выкрикивали эти лучи, обжигая зрачки. «Пока ещё не слишком поздно».

До первого пункта назначения было около пяти часов езды по ухабистой местности – это был посёлок в пустошах, главным достоянием которого служил огромный рынок. Словно оазис посреди пустыни, этот посёлок довольно удачно располагался на пересечении дорог, поэтому, со временем, превратился в точку обмена, где можно было найти практически всё, что существовало на материке, и даже больше. За исключением того, что можно было найти в джунглях, потому что местные наотрез отказывались углубляться в них.

«Мара Нелутти», – говорили они, покачивая головой, при упоминании о джунглях.

Точно перевести эту фразу не представлялось возможным, потому что она была слишком многогранна и выражала множество эмоций и понятий одновременно.

– Эту фразу, очень грубо и приблизительно, можно перевести как, «Полёт бирюзового шершня», – ответил лингвист, тот самый человек-ястреб, на вопрос блондина.

Волосы их водителя, заплетённые в тоненькие косички, развевались на ветру. Это была молодая, темнокожая женщина, согласившаяся доставить их к нужному месту, за определённую плату. Время от времени она поглядывала на блондина, отражение которого виднелось в зеркале заднего вида, и наконец что-то произнесла на своём языке, когда они встретились взглядом.

– Она говорит, что играть с оружием на ухабистой дороге, это не слишком хорошая идея. Да и вообще, оно не поможет нам в джунглях, – перевёл её слова человек-ястреб, не дожидаясь вопроса.

Блондин усмехнулся, пряча револьвер в кобуру, и заговорщицки прищурился, пристально взглянув в зеркало, в котором мелькали светлые, янтарные глаза на тёмной коже:

– Скажите нашей спутнице, что если ей и стоит чего-то опасаться в будущем, так это не моего револьвера, а своего разбитого сердечка.

– Вы уверены?

– Конечно, – ответил блондин, продолжая улыбаться и пристально смотреть в зеркало, ловя взгляд женщины, словно охотник. – Только умоляю вас, переведите ей эти слова в точности и дословно.

Когда лингвист озвучивал этот ответ, янтарные глаза в отражении зеркала наконец встретились с глазами блондина, и несмотря на фыркающую гримасу, изобразившуюся на лице женщины, её расширившиеся зрачки не ускользнули от его внимания. Улыбнувшись ещё шире, он продолжал смотреть на неё, наслаждаясь тем, как она пыталась изображать пренебрежение, и словив ещё несколько её быстрых, украдчивых взглядов, наконец отвернулся в сторону пейзажа, ползущего за бортом внедорожника. Блондин был готов биться об заклад, что если бы не её тёмная кожа, то он увидел бы румянец на её щеках.

– Кстати, профессор, скажите-ка, – он повернул голову в сторону человека, сидящего рядом. – Почему эти шмели, которыми вы так одержимы, считаются чем-то особенным? Я где-то читал, что они удивительным образом нарушают законы физики и аэродинамики, во время своего полёта. С чего бы это вдруг?

– Ну, вообще-то, моя «одержимость», если вам так угодно выражаться, направлена на шершней, а не шмелей, – ответил профессор, оживившийся беседой, и возможностью поговорить о науке, пусть даже это был и не совсем подходящий для этого собеседник, по его мнению. – Причём, меня интересует один, определённый вид этих созданий. А что же до шмелей, и того, что они, якобы, летают вопреки законам физики, то этот, достаточно распространённый, миф, возник ошибочно. На самом деле их полёт не нарушает никаких физических законов, и вполне естественен. И недавно, к слову говоря, этот миф был даже опровергнут опытным путём одним из физиков. Как же её зовут, совсем вышибло из головы, – нахмурился профессор, притронувшись к виску.

– Её? – не скрывая удивления, произнёс блондин, совершенно потеряв интерес к шмелям и их крыльям. – Не хотите ли вы сказать, что имеете в виду учёного, физика – женщину?

– Ммм, ну да, – ответил профессор, непонимающе. – А что, собственно, вас удивляет?

Блондин рассмеялся:

– Ничего, кроме того, что теперь я даже не хочу воспринимать всерьёз результаты этого «опыта».

– Я, всё же, не могу понять причину вашего скепсиса, – совершенно искренне, продолжал недоумевать профессор.

– Ох, профессор, – вздохнул блондин. – Ну вот вы, учёный муж, неужели можете всерьёз рассматривать женщину в той роли, для которой она совершенно не предназначена? К тому же, ещё и серьёзно относиться к результатам этой противоестественной роли. Женщина-физик, подумать только, – блондин вновь захохотал. – Скажите ещё, женщина-мыслитель, женщина-философ, женщина-творец, в конце концов.

– Что вы хотите сказать всем этим? – поправил очки профессор. – Разве это имеет значение? Разве пол человека имеет отношение к его умственным способностям?

Блондин расхохотался снова, и, наконец отдышавшись, ответил:

– Непосредственное. Пол человека имеет самое непосредственное отношение к его умственным способностям. И я искренне удивлён, что мне приходится разжёвывать для вас такие очевидные вещи. Вам ли не знать об истинной природе самки человека? О тех животных механизмах, всецело управляющих этими прекрасными созданиями Дьявола?

– И всё же, будьте любезны раскрыть свою мысль детальнее, и как-то обосновать свои доводы. Без всех этих аллегорий, – склонил голову набок профессор, внимательно глядя на блондина.

– Ну что же, с превеликим удовольствием, – кивнул белокурый собеседник. – Истинная, и единственная, роль женщины, заложенная природой – рождение новой жизни. И именно из этого проистекают все остальные процессы, определяющие её поведение и образ мышления. В свою очередь, слабое тело заставляет женщину приспосабливаться и непрерывно лгать, ради выживания. И уж в чём, а во лжи, и не только окружающим, но и себе, женский ум даст фору любому мужчине. Женщина-физик, о которой вы упомянули, профессор, лгала самой себе, отдаваясь науке, а не своему истинному предназначению в природе. И поэтому у меня нет абсолютно никакой веры в результаты этой её деятельности. Вероятнее всего, что природа обделила её красотой, что и заставило эту женщину сублимировать свою сексуальную энергию во что-то другое. Много ли вы видели красивых женщин, занимающихся чем-либо другим, помимо любви, в той, или иной форме? То же, кстати говоря, касается и слабых мужчин, сублимировавших свою неудовлетворённость в науку, творчество и прочую чушь. Без обид, профессор. Так же, как единственная роль женщины – рождение жизни; так же и единственная роль мужчины – зачатие этой самой жизни. А всё остальное, это просто попытка обмануть самих себя.

– Вы считаете, что мужчины неспособны лгать? – возразил профессор.

– Конечно способны, – пожал плечами блондин. – И это как раз и является проявлением слабости. Женоподобности, если хотите. Сильному нет никакой нужды врать, он просто говорит то, что считает нужным; и готов отстаивать своё любой ценой. Готов брать то, что хочет, и поступать так, как считает нужным, без всяких объяснений. Слабый лжёт и изворачивается, потому что опасается возмездия сильного; потому что боится открыто взять то, что хочет. Мы живём в этом «цивилизованном мире», но это лишь ширма, за которой скрывается наша истинная, животная природа, которая никуда не делась с появлением государств и законов. Законов, придуманных сильными для слабых.

Блондин взглянул в зеркало заднего вида, где мелькали янтарные глаза, и продолжил:

– И именно поэтому я вдоволь наиграюсь с этим прекрасным, темнокожим телом, сегодня вечером. Готов поспорить на что угодно, профессор, что наша спутница уже несколько раз успела прокрутить в голове всевозможные варианты и позы с моим и своим, непосредственным, участием. И не так уж и важно, точно ли были переведены мои слова. Я общался с ней на животном уровне, безмолвно глядя в глаза, и открыто заявляя о своём желании. И я видел её безмолвный отклик на это желание, на это заявление о праве сильного взять то, что возжелал. И без всяких слов, её тело ответило на это совершенно неосознанно. И после всего этого вы всерьёз хотите сказать, что эти животные способны на что-то другое, кроме совокупления? Женщина-физик, вы говорите? Они не способны контролировать даже своё собственное тело; и вопреки крикам разума, отдаются тому, кто смог зацепить их похотливое, животное начало. На словах они требуют к себе уважения, равноправия и много чего ещё, и слабые мужчины, поддающиеся женским манипуляциям, с радостью развешивают уши, полагая, будто словам женщины можно доверять. Но женщина не может доверять даже самой себе. Она может говорить всё, что угодно, и иногда даже верить в это, но её тело хочет сильного и грубого самца, и она совершенно не способна сопротивляться этому желанию, потому что такова её истинная, животная природа.

– Создаётся впечатление, будто вы просто ненавидите женщин.

– О нет, профессор. Ненависть к женщине может возникнуть только от непонимания. Я же, напротив, прекрасно понимаю их природу. И поэтому не жду от них сострадания, любви, понимания или искренности. Как вы не ждёте всего этого от луны, например. Вместо этого я просто использую женщин по их прямому назначению – удовлетворению мужчины. И они с удовольствием принимают эту роль. Вы не поверите, профессор, сколько раз уже женщины сперва публично заявляли о том, что я хам и выскочка, а позже, ночью, извивались в истоме наслаждения под моим телом; возвращаясь под утро к своим мужьям. Некоторые женщины ненавидели себя после этого, осознавая свою слабость и беспомощность перед силой вожделения; но в итоге вновь оказывались в моих объятиях ещё не один раз. Некоторые принимали всё, как есть, и отдавались своей тёмной сущности, осознав и приняв её. Сколько мужчин растят моих детей, искренне считая их своими собственными, мне уже не счесть.

– Но неужели вы считаете абсолютно всех из них такими? – приподнял бровь профессор. – Да, быть может, в ваших словах и правда есть доля истины, не спорю. Заложенным в нас, миллионами лет эволюции, инстинктам, противостоять порой довольно непросто. И всё же, существуют ведь люди, способные преодолевать своё животное начало. И таких людей множество, не только среди мужчин – монахини, верные жёны, следующие за мужьями куда угодно, или вот, та же, упомянутая уже, женщина-физик. А ваша сестра, например? У вас есть сестра? Ну мать, полагаю, у вас наверняка есть. И что же, свою мать вы приравниваете к той же категории, что и всех остальных женщин?

– У меня нет сестры, – ответил блондин. – По крайней мере, мне неизвестно о существовании таковой. А что до матери, то я никогда её не знал, выросши в приюте. Но скажите – разве факт материнства автоматически перечёркивает животное начало женщины, именуемой матерью? Давайте начистоту, профессор, не имея каких-либо более серьёзных аргументов, вы решили просто подловить меня на моральной стороне этого вопроса. Но законам природы нет никакого дела до морали, придуманной слабыми людьми, чтобы оправдывать свою слабость.

Некоторое время профессор задумчиво молчал, а потом вдруг встрепенулся, будто озарённый внезапной догадкой:

– Позвольте, милый друг, но ведь совсем недавно вы сами говорили, что если человек во что-то верит, то непременно находит этому подтверждение, даже если этого не существует. Не думаете ли вы, что как раз сейчас этот довод подходит к вашим собственным утверждениям, по поводу женской природы, как нельзя кстати?

– Браво, профессор, – спокойно ответил блондин, улыбаясь.

Однако большего профессор от него так и не дождался. Блондин вновь направил свой взор на горизонт, потеряв интерес к разговору. Свою мысль он и так уже выразил, и всерьёз слушать аргументы своего наивного собеседника не считал нужным. Разве волк ввязывается в спор с овцой? В крайнем случае, он, ради развлечения, может поделиться с этой овцой своей точкой зрения, только и всего. Но обычно волк просто пожирает овцу, совершенно не интересуясь её мнением по этому поводу, её внутренним миром, и какими-то там «вопросами морали».

Неудовлетворённый таким положением вещей, профессор обратился к лингвисту, сидящему на переднем сидении, и всё это время хранившему молчание:

– А что вы думаете относительно всего этого? Наверняка у вас тоже есть какое-то мнение по этому вопросу.

– Я стараюсь не думать о таких вопросах, и уж тем более не складывать каких-либо мнений. Это бессмысленно, потому что истинных ответов в этом мире мы всё равно не найдём, а только лишь ещё больше запутаемся в собственных, ошибочных суждениях, – пространно ответил человек-ястреб, не поворачивая головы.

* * *

Добравшись до посёлка, они пополнили запасы еды и воды, а отправиться к конечной точке маршрута решили уже утром. Местные жители давно уже привыкли к торговцам и путешественникам, поэтому найти ночлег для троих странников не составило особого труда. Их темнокожая спутница отказалась от предложения ночевать в относительно комфортных условиях местной гостиницы, сказав, что предпочитает ночлег в своём внедорожнике, накрытом тентом, поэтому, пожелав друг другу доброй ночи, они распрощались с ней до утра.

Граница джунглей уже виднелась на горизонте, и все четверо молчаливо наблюдали за приближающейся неизвестностью. Все пятеро, если считать и пса тоже. Практически с самого начала пути они не произнесли ни слова, погружённые в свои мысли. Почему-то эти мысли были тревожные, и даже блондин ощущал в себе эту давящую, тягучую пустоту, хоть и не подавал виду.

Внедорожник остановился в сотне метров от зарослей, и без лишних слов, путешественники начали выгружаться из авто. Когда всё было…