Полдень, XXI век, 2010 № 10

Антон Первушин В тисках энергетического кризиса (Очерк из цикла «Угрозы будущего»)

Михаил Нехорошев Фантастика страстей наших, или Фантастика non fiction

Достоевский тоже писал фантастику, если судить по формальным признакам. В 1876–1877 годах Федор Михайлович издавал журнал «Дневник писателя». Из скромной колонки редактора Достоевский сделал ежемесячник – не только издателем, но и единственным автором. «Записываю мои впечатления по поводу всего, что наиболее поражает меня в текущих событиях». Так сказать, эссе без конца и без края, и фантазировать можно, сколько душе угодно.

«Сон смешного человека» – апрельский выпуск «Дневника» за 1877 год – органическая часть этого потока и обозначен автором как «фантастический рассказ». «Сон» – вариации Достоевского на темы Достоевского. Конспект любимых мотивов. Смешной человек – потому только и смешон, что из общего ряда вышел. Живет в комнате «от хозяев», окно чердачное, клеенчатый диван, за стенкой пьют водку и в карты играют. Как помнится, у Разумихина был «клеенчатый турецкий диван», и у Раскольникова было нечто похожее… Несчастная, промокшая до нитки девочка на улице, ее умирающая мать. Бедные люди, одним словом. Терзания души смешного человека. Попытка самоубийства. И сон.

Почему сон? Ну как же, у нас традиция. У Владимира Одоевского в «Живом мертвеце» герой проснулся после смерти, а Достоевский еще к первому своему роману, к «Бедным людям», взял эпиграф из Одоевского и позже рассказ «Бобок» написал прямо по канве «Живого мертвеца». Корень тут не в заимствовании, а в пристрастии Достоевского к изображению снов. Тут Федор Михайлович, можно сказать, впереди словесности всей, он в «Преступлении и наказании» обронил и обоснование своего пристрастия: «В болезненном состоянии сны отличаются часто необыкновенной выпуклостию, яркостью и черезвычайным сходством с действительностью». Каждый пишет, как он дышит, иначе не бывает.

Вот и снится чудный сон герою про идеальное общество на какой-то далекой планете. Золотой век. Земля до грехопадения. Эдем. Иллюстрации к Библии, хотя и своеобразные в высшей степени. «У них не было храмов, но у них было какое-то насущное, живое и беспрерывное единение с Целым вселенной; у них не было веры, зато было твердое знание, что когда восполнится их земная радость до пределов природы земной, тогда наступит для них, и для живущих и для умерших, еще большее расширение соприкосновения с Целым вселенной».

Да, конечно, как же иначе: единение c Целым, звездное небо, всемирная отзывчивость, проще говоря – счастье для всех даром. Простите великодушно, последнее – из Стругацких.

Одним словом, философия потеснила религию, и получился у Достоевского замечательный парадокс: история про запретный плод исчезла, а в грехопадении человечества оказалась виновной цивилизация. И не сыскать аргументов в защиту цивилизации, потому что она, родимая, есть результат познания мира, она, стало быть, тот самый питомник, где растут яблоньки разных и не всегда полезных сортов. А движут цивилизацию пассионарии или просто бесы, которые вечно под ребро толкают приличных людей. Все верно, и все тривиально. А картинки-то явились смешному человеку после того, как он во сне застрелился и могильный холод ощутил – опять получился сон после смерти, опять Достоевский повторил полюбившийся мотив. «Сон» написан в тот самый момент, когда братья Карамазовы и прочие персонажи уже толпились и шумели около кабинета писателя, а даль великого романа виднелась еще не совсем отчетливо. «Сон» – этюды к будущему полотну. Интересны они, по правде сказать, только специалистам.

Вот и вся фантастика, другой у Федора Михайловича не было. Он, конечно, был друг парадоксов, но не всех подряд. Технический прогресс он как бы и не замечал, хотя самое то было время, и вот именно тогда начиналась фантастика научно-техническая. Жюля Верна запойно читала вся Европа, и Россия в том числе. «Пять недель на воздушном шаре» – первый роман будущего классика – весьма оперативно перевели на русский, и скупой на похвалу Салтыков-Щедрин одобрительно писал о познавательной ценности этого сочинения. В 1877 году – в том самом, когда «Сон» напечатан, – у издателя Этцеля обедали Иван Тургенев и Жюль Верн. Иван Сергеевич просто рассыпался в комплиментах французскому коллеге и от себя, и от Льва Толстого… А Достоевский все о вечном, все о душе, а как про электричество, так ни полслова. И если считать, что Федор Михайлович писал фантастику, так это была фантастика страстей человеческих, сочинения, где реальность – самая затрапезная, а то и просто гнусная! – никакими силами не отделима от философии. Всякие передовые достижения – они, конечно, вносят в нашу грешную жизнь новые краски, но сути дела не меняют.

Все так, но мог же Федор Михайлович упомянуть в «Сне смешного человека» какой-нибудь таинственный аппарат, уносящий героя в звездные дали, – светлые умы уже создавали проекты самолетов. Работа светлых умов была полна страстей и риска, и разные фантастические сюжеты там разворачивались прямо в реальности. Жизнь писала фантастику non fiction, не задумываясь о требованиях к жанру. Федор Михайлович – если б случай такой выпал – мог бы прочесть в «Кронштадтском вестнике» от 12 января все того же 1877 года заметки полковника Богословского об одном примечательном событии.

«На днях нам довелось быть при опытах над летательным аппаратом, придуманным нашим моряком г. Можайским. Изобретатель весьма верно решил давно стоявший на очереди вопрос воздухоплавания. Аппарат при помощи своих двигательных снарядов не только летает, бегает по земле, но может и плавать.»

Полковник приписал событию излишнюю значимость. Первые строки его текста – обычная рекламная заставка. Ему довелось наблюдать модель, которая вопросы воздухоплавания, конечно, не решала, хотя и была, судя по всему, отменно хороша. Правда, двигалась она за счет пружины часового механизма – далеко не улетишь. Не первая, заметим, и не последняя модель такого рода. От прочих «модельеров» Александр Федорович Можайский отличался эрудицией и необыкновенным – фантастическим! – упорством. Он решал задачу, которая в тот момент решения не имела, потому что не было подходящего двигателя для летательного аппарата. И все это знали давным-давно.

В царстве двигателей паровая машина занимала в те времена верхнюю ступеньку пьедестала почета. Электрические, внутреннего сгорания и прочие «движки» она уверенно обходила по всем показателям, а вот для будущего самолета не слишком-то годилась. В 1852 году парижанин Анри Жиффар построил дирижабль как раз с паровой машиной. Масса машины с котлом – 160 кг, мощность – всего 3 лошадиных силы, и черный дым из трубы. Жиффар летал на этом «паровозе», но продолжения работ не было: изобретение не сулило экономических и иных выгод. Нужен был двигатель «несравненно легчайший в отношении доставляемой работы», как писал в 1856 году русский генерал К. И. Константинов. Николаус Отто – тоже друг парадоксов – получил патент на свой четырехтактный двигатель как раз в 1877 году – много знаков пришлось на этот год. Увы, это был еще не тот «двигатель Отто», что и по сей день ставят в автомобилях, потому что гениальный изобретатель в электротехнике был слаб и в патентной заявке не было даже электрического зажигания. Потому через тридцать лет после опытов Жиффара – в 1882 году – Можайский будет строить самолет с двумя паровыми машинами. Что, безусловно, классический, непревзойденный образец фантастики non fiction.

Вот же ситуация: все знали, что самолет не дирижабль, а тем более не паровоз, но все-таки пытались летать с помощью паровой машины. Очень, понимаете ли, хотелось. Страсть как хотелось. Вот и Можайский был обуреваем этой страстью, хотя во внешних проявлениях всегда был сдержан. Он вовсе не походил на рассеянного чудака, который бегает по улицам, роняя листы с расчетами и гениальными озарениями, тем паче – на деловитого умельца, способного из скромной идеи сделать патент, а из патента – капитал. Можайский – потомственный моряк, сын адмирала, а к концу жизни и сам адмирал. Лицом – красавец, статью – богатырь. Всю жизнь служил во флоте, хотя и бывал временами в отставке. Модели свои демонстрировал не гуляющей публике, а военному министерству, куда был послан проект летательного аппарата, имеющего, по заявлению автора, большие перспективы в предстоящей войне с Турцией. Проводилась рекламная акция, а заметка Богословского – типичный пиар. 20 числа все того же января 1877 года по распоряжению министра графа Милютина образована особая комиссия для рассмотрения проекта Можайского. В составе комиссии был великий Менделеев, большой энтузиаст воздухоплавания, кстати сказать. Комиссия рассмотрела, одобрила и ассигновала на продолжение работ 3000 рублей.

Выходит так, что Можайский был весьма практичный фантаст. Он получил деньги, предъявив модель и пообещав перспективы военного применения. Когда будет это самое применение – никому не известно. Зато понятно всем – не только членам комиссии! – что в войне с Турцией летающие модели не помогут, что от рекламы до реальности дистанция может быть огромного размера. А деньги все-таки дали! Потому что Павел Богословский – инженер-кораблестроитель, член Морского технического комитета, пиарщик Можайского и сверх того – член той самой комиссии! Потому что комиссия вообще симпатизировала Можайскому, так уж звезды сложились.

Звезды – это само собой, а для России тогда сложилось судьбоносное противостояние с Османской империей. Да что Россия – вся Европа была озабочена «восточным вопросом», то есть Балканами. В 1875-м – восстания против турок в Боснии и Герцеговине, в 1876-м – в Болгарии. В России идет массовое движение в поддержку братьев-славян. Достоевский опять спорит с Тургеневым: Федор Михайлович мечтает сплотить вокруг России все славянские народы под эгидой православия, а Иван Сергеевич мыслит скромнее – освободить болгар. В 1876-м армией Сербии и русскими добровольцами командует русский генерал Черняев, Сербия терпит поражение. Достоевский все в том же «Дневнике писателя» дает большую главу «Новый фазис восточного вопроса». Дипломаты всех уровней работают днем и ночью. План войны с Турцией составлен в России еще в октябре 1876-го, а 2 ноября объявлена мобилизация. Легко сообразить, что модели Можайского тут решительно ни при чем. Особенно если помнить, что России было необходимо выиграть войну в одну кампанию. Так уж оно сложилось. Не по звездам, а по геополитической ситуации.

Ну, право же, какое дело военному ведомству до проектов Можайского, если его главная сиюминутная забота – переброска войск и снаряжения. Железные дороги, военно-дорожные команды, строительные подразделения, телеграф и прочая инфраструктура. Начальником железнодорожных сообщений тыла армии назначен С. Ю. Витте… А все-таки за три месяца до начала войны министерство находит возможным рассматривать проект Александра Федоровича – вот какие дела творились при проклятом царском режиме! Фантастика, одним словом. Комиссия дает деньги, хотя в проекте, по существу, не расчеты, а прикидки – еще никто не умеет считать такие вещи. Тут все понятно и – редкий случай – все правильно. Ну действительно, ученые непременно же фантасты, а иначе им пороха не выдумать, а перспективы очевидны, хотя и не сегодня и, сами понимаете, не бесплатно.

С перспективами – это потом, а текущие дела военное ведомство исполнило с успехом, и в феврале 1878-го подписан Сан-Стефанский договор. Позже, на Берлинском конгрессе, условия договора, выгодные для России, были урезаны, но это – по дипломатическому ведомству. А вот, к примеру, железная дорога Бендеры – Галац была по военной необходимости построена с небывалой быстротой, да сверх того проект этой дороги был представлен на III Всемирной выставке в Париже в 1878 году как выдающееся достижение инженерной работы. Кстати, на выставке большую популярность имел привязной аэростат Жиффара – помните такого? – и сам Менделеев опробовал этот аттракцион и был удовлетворен весьма. То есть все персонажи присутствуют, история продолжается со всеми сближениями и случайными рифмами. В феврале 1878-го – Сан-Стефанский договор, а в апреле – заседание комиссии по проекту будущего самолета. Состав комиссии заметно изменился. Менделеев, как мы наблюдаем, был в загранкомандировке, где Богословский – неизвестно, а во главе комиссии поставлен генерал-лейтенант Герман Паукер, профессор Николаевской инженерной академии. В книжке 1951 года издания вы прочтете, что подлый немец Паукер был враг России и прочее, но это как раз фантастика. Время-то шло, энтузиастов сменили люди сугубо практические, требующие не идей, а расчетов, которых не было и быть не могло. А Паукер, мало того что тридцать лет преподавал высшую математику и строительную механику, так и был, по-нынешнему говоря, не в теме. Натурально, он не мог одобрить этот проект.

Звезды поменяли свое благорасположение, а трезвый фантаст методично осаждал военное и морское ведомства. Морским министерством тогда заведовал С. С. Лесовский, под командованием которого Можайский в молодости служил на корвете «Диана». Не знаю, насколько они были близки, но морское министерство всячески поддерживало фантаста и писало, например, министерству финансов, что «ввиду весьма важных в военном отношении результатов, которые можно ожидать от успешного разрешения вопроса о воздухоплавании, признает согласным с интересами правительства оказать возможное пособие капитану Можайскому в настоящем деле». Министерство финансов, само собой, норовило отказать «ввиду затруднительного в настоящее время положения Государственного Казначейства». В 1880 году Минфин все-таки выделил 2500 рублей, и начались суровые будни: закупка паровых машин в Англии и постройка аппарата в натуральную, так сказать, величину в Красном Селе.

Во множестве советских и постсоветских источников мелькает множество версий о результатах этих трудов. Там, знаете ли, чудеса, там за штурвалом самолета Можайского сидит механик Голубев, который близкая родня поручику Киже, там дата испытаний варьируется в интервале трех лет, там стенания о горестной судьбе гения нашего, которого травили «царские чиновники и иностранцы на русской службе». Там полет фантазии, что вполне в теме. А в «Военной энциклопедии» (1915 год, изд. И. Д. Сытина) можно прочесть: «…аппарат был построен, при материальной поддержке военного ведомства, лишь в 1884–1885 гг. <…> Первый полет аэроплана на военном поле в Красном Селе дал результаты неважные: аппарат отделился от земли, но, будучи неустойчивым, накренился на бок и поломал крыло. Дальнейших опытов не было за неимением средств. Аппарат Можайского интересен как первая практическая попытка построить большой аэроплан».

Чуда не случилось, фантастика non fiction не знает чудес. Не было нужных движков – да что движки! – не было теории, позволяющей рассчитать компоновку аппарата, подъемную силу и все прочее. Никто не знал, как обеспечить устойчивость и управляемость в полете. Можайскому все время не хватало денег, но поистине – не в деньгах тут счастье. Хирам Максим – изобретатель того самого пулемета! – имел средства, которые Можайскому и не снились. Сообразно средствам он в 1893 году – почти через десять лет после Можайского – построил нечто грандиозное: длина – 60 метров, мощность движка – 362 л. с. То есть лошадиных сил было в десять раз больше, чем у Можайского, но движок – опять паровая машина! Результаты испытаний традиционны: оно взлетело и упало. Паровая машина – ахиллесова пята первопроходцев авиации, она же – родимое пятно промышленной революции.

Еще через десять лет братья Райт построят то самое, что получит титул первого самолета. Они поставят двигатель внутреннего сгорания, и примечательно, что купить именно тот движок, что был им потребен, они не могли – ассортимент был еще скуден. Они собрали свой двигатель из готовых компонентов и, так сказать, «на коленке» открыли эпоху подлинной авиации, эпоху аппаратов тяжелее воздуха. «Коленка» оказалась поворотной точкой, точкой бифуркации, если угодно.

Братья Райт, конечно, славные ребята, рукастые мужики, энтузиасты и фантасты, но никакими признаками гениальности они не отмечены. Просто время пришло – «в срок яблоко спадает спелое». Но не самб – тут многие потрудились: Дедал с Икаром, Лилиенталь, Можайский, Адер и другие фантасты. Братья Райт получили лавры за себя и за парней всего мира, названных выше. Но яблоко, что ни говори, упало в хорошие руки, а что касается славы и справедливости, так первое место всегда одно, слава, как известно, всего лишь яркая заплата на ветхом рубище, а справедливость – самая утопичная фантазия из всех мыслимых утопий.

Если верить источникам, есть тут еще одна случайная, но дивная рифма – чем случайней, тем вернее, не правда ли? Пишут, что папаша Райт подарил своим мальчикам игрушку-вертолетик именно осенью 1878-го, в то самое время, когда Можайский воевал с комиссией Паукера. Можайский хотел летать, но – простите банальность – он не был вольной птицей. Западные умельцы сперва создавали свои творения, и только позже военные прибирали их к рукам. А Можайский шел особым путем – традиция у нас такая. С одной стороны – фантаст, с другой – работа на военно-промышленный комплекс. «Ввиду весьма важных в военном отношении результатов» – помните эту формулу? – работы были засекречены, для нынешних исследователей остались только открытые материалы, и честные авторы печально вздыхают: «Судьба личного архива, расчетов, чертежей и других проектных материалов А. Ф. Можайского пока остается неизвестной».

Привычное дело: режим секретности плюс череда войн и революций – в этом омуте целые миры сгинули. Такова реальность, которая non fiction, и модель, восхищавшая полковника Богословского, исчезла в этой реальности без следа. А в иной реальности – скорее символической, нежели фантастической, – «воздухоплавательный снаряд» Можайского летал, вероятно, не только в Михайловском манеже, который нынче ФГУП «Зимний стадион». Видимо, «моделька» воспарила над городом и, оставляя по правому крылу шпиль Петропавловки, взяла курс примерно на норд-вест – ну чисто нынешний беспилотник. Приземлилась она на берегу речки Ждановки, как раз там, где в далеком 1712 году была основана первая в России Военно-инженерная школа. В XVIII веке это славное заведение имело неформальный титул «ждановская академия», а в ХХ стало Военно-космической академией имени Можайского. Что ж, награда нашла героя – это дело в любой реальности справедливо вполне.

И совсем другой коленкор, когда нынешний начальник академии говорит в прямом эфире, что Александр Федорович – «изобретатель первого в мире самолета». Изобретатель самолета, который не летал, – еще одна вариация фантастики non fiction. Можно считать, что она звучит гордо, можно смеяться над патетической мифологией. Простор для толкований безбрежен, нива для дискуссий такова, что и глазом не обшаришь. Ну действительно, Можайский построил самолет, который не летал, а в незапамятные времена – конкретно в 1586 году от Р. Х. – славный мастер Чохов отлил орудие невиданного калибра, так называемую Царь-пушку, которая не стреляла. И не надо разводить руками, что, мол, традиция у нас такая и особый путь. Специалисты расскажут вам, что вроде бы нашли в жерле орудия следы пороховые, что, видимо, хоть раз да стреляла пушка, конечно, не ядрами, а какой-нибудь картечью, и еще много-много интересного. И ни один специалист не скажет, зачем и кому понадобилась эта сорокатонная громадина! Ну разве что на страх врагам. Пушки на Москве отливали и за сто лет до Чохова. Иван III успешно воевал Новгород в 1479-м и Тверь в 1485-м, и осадные московские пушки немало способствовали ратным успехам. Кстати, литье медных пушек – впервые на Руси – наладил легендарный Аристотель Фиорованти, тот самый, что Успенский собор в Кремле построил.

Кроме сугубо практических, у изобретателей есть и другие мотивы. Сдается мне, что Андрей Чохов делал Царь-пушку вовсе не «ввиду весьма важных в военном отношении результатов», а потому что хотел себе и всему миру доказать – и такое могу. Настоящие мастера – всегда люди больших страстей. Превзойти все известное – это для них полдела. Превзойти неизвестное – то есть сделать вроде бы невозможное – вот какая гордыня обуревает великих мастеров. И все они – фантасты-утописты. Они страсть как гордятся своими творениями, хотя однозначно оценить пользу тех же самолетов не получается. Не получается с позиции так называемых общечеловеческих ценностей, зато получается в части «весьма важных в военном отношении результатов». Причудливая получается картинка: человек так устроен, что без конца изобретает что-то, творит вторую природу, которая есть цивилизация, а внутреннее устройство человека нисколько от этого не меняется. И все потому, что так природа захотела, а нас не спросила. Вот и вся фантастика.

P. S. «В самом деле: какое право имела эта природа производить меня на свет вследствие каких-то там своих вечных законов? Я создан с сознанием и эту природу сознал: какое право она имела производить меня, без моей воли на то, сознающего?»

(Ф. М. Достоевский. Дневник писателя, октябрь, 1876 год, глава первая)

Сергей Стрельченко Укус Кактуса, или Паразит поневоле (Трактовка фантаста)

На первой полосе газеты «Жизнь» была анонсирована сенсационная статья Натальи Кремневой «В теле девушки растет кактус. Уникальный случай поверг в шок медиков и биологов».

О публикации мне в тот же день сообщил по телефону старый знакомый.

– Реальность всегда фантастичней, чем то, о чем вы все пишете! Могли ли фантасты предвидеть такое?

Я скромно ответил:

– Могли.

Но был очень горд за собратьев по жанру.

В среде фантастов, философов и физиков-теоретиков, размышляющих о сущности мироздания, бытует мнение: «Все, что способен вообразить человек, – возможно в реальности. Оно где-то есть, было или же будет».

Гипотеза спорная. Но право на существование имеет. Предвидел же Алексей Толстой появление лазера. Один малоизвестный американский фантаст в детальных параметрах описал атомную бомбу. С ним поработали агенты спецслужб… и убедились – утечки информации нет. Пришел к этому сам, путем размышлений. (К чести спецслужб, его отпустили, и он продолжал жить и творить на ниве фантастики).

Известный австрийский фантаст Герберт Франке еще раз подтвердил эту гипотезу. В 1982 году мюнхенское издательство Wilhelm Goldmann Verlag опубликовало его очень короткий рассказ о злоключении девушки с планеты Земля в системе Сириуса. Ей захотелось украсить жилище красивым цветочным кустом. Растение впилось в тело девушки. Она обратилась к хирургу. Как все похоже!

Есть сходство и более детальное. Растение не было хищным. Оно вовсе не монстр, привлекающий жертв красотой, чтобы скрыть опасную сущность. Обычный цветочный куст, каких кругом много. В русском переводе А. Холмской рассказ очень удачно назван – «Паразит поневоле».

Фантасты по большей части всегда дилетанты. Недаром же говорят: желаешь высказаться в той области, где не являешься узким специалистом, – пиши рассказ или научно-популярную статью. Бывало, что дилетанты опережали специалистов. Такое случалось не раз. Примером тому такие фантасты, как Ж. Верн и А. Кларк.

Но дилетанты и есть дилетанты. Что знают специалисты?

По мнению двух наших научных светил в вопросах теоретической паразитологии Ю. И. Полянского и Е. Н. Павловского, есть масса путей появления паразитических видов. Так, например, предком паразита может стать хищник, если жертва намного больше размером. Возможно и нечто обратное. Кого-то съели, но не смогли переварить. Он же освоился и стал, в свою очередь, есть обидчика изнутри. Ведь именно так поступил барон Мюнхгаузен, когда его проглотила огромная рыба. Он стал питаться икрой.

Среди множества ведущих к паразитизму путей есть тот, что один к одному подходит к случаю в Ереване.

На сухом научном языке это звучит так: «Случайное поселение одного организма в теле другого».

Сенсация с Наринэ имела малоизвестную, но давнюю предысторию. В последней трети XX века в не интересной для широкого читателя специальной, чисто научной литературе неоднократно появлялись публикации о заражении людей щетинками кактуса.

Но медики и биологи воспринимали это как некий курьез. Редкостный, странный, но в то же время совсем не опасный.

Тогда это было именно так. После укола под кожей появлялось некое образование – гранулема. Она легко удалялась врачом. Хирург обрабатывал ранку. Порез легко заживал, и – никаких осложнений. Тем более – рецидивов с повторным образованием гранулем.

Но в Ереване произошло нечто иное. Кактус сделал качественно новый принципиальный шаг, скачок на пути превращения в узкоспециализированного паразита. Объектом его являемся мы – биологический вид homo sapiens.

Не надо видеть в кактусе некое зловредное существо, исчадие ада, стремящееся погубить род людской. Каждый выживает, как может.

Фантаст Герберт Франке хотел показать происшедшее со стороны растения.

«Его беспокоила непривычная обстановка. Ему было больно, страшно и голодно. Но рядом с ним находилось нечто теплое и мягкое. Он запустил в него корни и ощутил желанный живительный вкус. По листьям и стеблям разливалась приятная сытость».

Пока что событие в Ереване укладывается в рамки понятия «случайный паразитизм». Нетрудно уничтожить первопроходца.

Пока это несложно. Но между тем известно: любой возбудитель болезни – будь-то микроб, клещ или кожный грибок – приобретает со временем стойкость к тем методам, что против него применяют. Он как бы учится быть сильнее, неуязвимей.

Эпидемиологи знают – важна профилактика. Не дай себя заразить. И на моем окне растут симпатичные кактусы. Не видел в них раньше угрозы. Теперь я буду оберегать от щетинок пальчики маленькой дочери. Мне кажется, так должен поступать каждый.

Возможно, кто-то сделает вывод, что кактусы следует запретить, как запретили некоторые породы опасных собак. Я думаю – это крайность. Уж слишком многое тогда придется признать запретным. Мы будем жить под стеклянными колпаками, передвигаясь по своей планете в скафандрах. Об этом тоже писали фантасты.

Есть у китайцев проклятие: «Чтобы ты жил в эпоху больших перемен». Мы с вами живем в такую эпоху. Речь не идет о переменах мировоззренческих и социальных. У нас на глазах происходит изменение биосферы.

Раньше считалось, что эволюция движется плавно и постепенно, подобно сонно текущей реке. Теперь популярна теория взрывных, скачкообразных изменений.

Не следует преувеличивать роль человека. Такое периодически повторялось до нас. Возможно, мы истребили мамонтов. Но динозавры вымерли задолго до появления человека.

Но между тем весьма очевидно и очень наглядно, что человек способствует изменению биосферы. Простейший пример – случайное перемещение видов с помощью человека. На Волге появилась популяция крабов. Пока небольшая. В Москве-реке живут гуппи.

Попав в новые условия, любой биологический вид стремится выжить, освоиться, сохраниться. При этом он изменяется, приобретая новые свойства. Возможно, лет через двести наши потомки будут бояться войти в теплую воду речных пляжей. Вдруг гуппи станут чем-то вроде пираний?

Случай с кактусом не единственный. В научной литературе прошли публикации о неизвестной ранее болезни слизистой оболочки носа. Болезнь пока редкая, нетипичная. Эпидемиологи были удивлены, узнав, что возбудителем является живущий на дереве гриб. Он вовсе не редкость. Мы часто с ним контактируем, гуляя в лесах и городских парках. Гриб – паразит дерева – перебирается на человека. Выходит, нам следует быть осторожней, вдыхая аромат коры дерева. Еще в семидесятые годы прошлого века польские ученые заметили, что безобидные ранее почвенные бактерии вселяются в человека и разрушают легкие, почки и даже мозг. Но это лишь единичные случаи. Опять же – пока.

Есть много такого, что воспринимается еще как курьезы. В последнее время увеличилось количество людей, укушенных тараканами. Кусается не некий новый опасный вид, а хорошо знакомый нам с детства рыжий сосед. Учащаются случаи нападения птиц на людей. Чаще всего это вороны и чайки, птицы веками живущие рядом с людьми, не вызывавшие у людей опасений. В Норвегии и ФРГ уже описаны случаи со смертельным исходом. Анатомически птицы все те же, но изменилось их поведение и биохимия.

Последнее – дело серьезное. Есть версия, что динозавры вымерли от изменений в биохимии растений. Они вдруг стали для них ядовиты.

Не ждет ли нас судьба динозавров? Совсем недавно по югу России прокатилась волна отравлений грибами. У нас в Волгограде погибли десятки. При этом страдали и старые опытные грибники, способные отличить гриб от его ядовитого двойника.

Примерно в это же время зарегистрированы массовые отравления морской рыбой. Анализ показал: причина не в загрязнении пищи индустриальными выбросами. Живое меняется само по себе, приобретая новые свойства. Прямого участия человека здесь не заметно.

Но кактус мы спровоцировали сами. Мы делали это веками, выращивая его на своих подоконниках. Он долго оставался индифферентным, но в конце концов поддался на провокацию.

Кактус – растение цветковое. Цветковые размножаются за счет семян. Но есть и другой способ – вегетативный. Путем отростков, побегов. Цветами и семенами он размножается в пустынях Мексики, на своей исторической родине, а цветоводы предпочитают вегетативные способы. Вот первая провокация. Важнее вторая. Это прививка. То, что в природе практически невозможно. Но дачники из года в год практикуют такое. Растение прививается на другое. Груша – на яблоню, черешня – на вишню. Лихие «мичуринцы» хорошо забавлялись. Они прививали яблоню к вербе и даже к сосне. На вербе вырастали маленькие горькие, твердые, как дерево, яблоки, а на сосне они пахли смолой.

Подобная практика привоя-подвоя давно применяется любителями кактусов. Возьмите любую книгу – пособие кактусоводов. В ней почти всегда есть глава о привоях-подвоях, то есть о том, как лучше соединить два биологически чужеродных организма. Как следствие, кактус приобрел опыт такого сживления.

Далее – новый прорыв. Он перешел от растений к животным. Согласно систематической классификации, мы входим в животное царство.

Подобный скачок эволюции не единственный. Есть мнение, что далекие предки наших постельных клопов питались соком растений. Об этой версии появления заклятых врагов человечества я когда-то прочел у мэтров нашей фантастики Аркадия и Бориса Стругацких.

Мне кажется – так это и было. И подобное будет не раз повторяться, если не примем меры предосторожности.

Фантасты любят писать об опасностях. Пишут серьезно и пишут шутя. Но только когда их шутливые образы воплощаются в нечто реальное, становится не до шуток.

Великий польский фантаст Станислав Лем придумал картофель-мутант, который охотился на людей. Я видел американский фильм «Помидоры-убийцы». Он был, к слову, признан худшим фильмом года.

С развитием генной инженерии что-то подобное может возникнуть. Мы только в начале больших изменений. Кактусы – только цветочки.