Полдень, XXI век, 2010 № 09

Дарья Беломоина Цветы под водой

Ночью, когда мы поднялись на холм, город казался совсем тихим, заброшенным и неприветливым. Только фонари горят, а окна темны и пусты. С утра шел дождь, мы обе промокли не то что до нитки — до сердцевины каждой косточки, продрогли и устали.

Вешка весь день молчала, а тут сказала: «Мне здесь не нравится». Мне тоже не нравилось: что же это за город, где ни одного светлого окна, ночлега попросить негде. Сама не знаю, как я еще тогда не поняла, в чем дело.

В конце концов мы отыскали сухой чердак, там было полным-полно старой мебели, одежды и книг. Пока я разводила костер, Вешка куталась в чей-то выцветший плед и боязливо озиралась. У огня жалась ко мне, и меня окатывало жалостью и нежностью к ней. Обычно ведь — независимый ребенок, сидит напротив, вся такая большая и самостоятельная.

Книги горели плохо, а вот на старинных дивной резьбы стульях мы сварили суп. Всю ночь бормотал дождь, пели водостоки.

А наутро меня разбудила Веха. Очень бледная, волосы текут темными ручьями, с подбородка капает вода, одежду — хоть выжимай.

— Где ты была? — изумилась я.

— Пойдем, — сказала она тихо. — Сама сейчас увидишь. Я не знаю, что это.

Она подвела меня к лестнице. Пролетом ниже плескалась вода. Подобострастно лижет ступени, глубокая, голодная.

Я метнулась наверх, к чердачному окну. В первый миг мне показалось, что весь город — до краев — заполнен битым стеклом, и оно нестерпимо горит на солнце. Всюду — вода, сверкающая, ленивая, как огромный зверь, разлегшийся на улицах.

Я села, прислонившись спиной к стене, и строго посмотрела на Вешку.

— Почему мокрая?

— Я смотрела вокруг. Мам, там вообще никого нет. Все куда-то ушли. Даже кошек нет. Даже птиц.

Глаза у нее черны, как земля. Я почувствовала, что у меня немеют губы. Знаю я, почему из некоторых городов уходят сначала кошки и крысы, а потом люди. А мы вот пришли, две дурочки — большая и маленькая.

— Мама, ты что-нибудь понимаешь?

— Завяжи еду и котелок. Остальное оставь. Попытаемся уйти, может, еще не поздно.

— Что не поздно?..

Не отвечаю.

Снаружи слепит солнце, просвечивает воду насквозь.

Но нет, не отпустил нас город. Куда мы ни плыли — всё возвращались к своему чердаку. Через полтора часа совсем выбились из сил, да и вода была очень холодная.

Я снова развела костер. Вешка тихо наблюдала. Ей одиннадцать, моей Вешке, у нее темные осторожные глаза, она плавает, как рыбка, она похожа на отца. Такая же молчаливая и упрямая.

Мне почему-то захотелось плакать. Хотя, может, это от дыма.

— Есть такие люди, — пробормотала я. — Но тебе, наверное, рассказала бабушка. Нет?

Молчит, смотрит непонимающе.

— А я виновата, что не догадалась вчера, — говорю я. — Но ты не бойся, все будет хорошо. Есть такие люди, Вешка… их называют Мечтателями. Сами они обычно не знают, кто они. Они мечтают… о каком-нибудь ужасно красивом месте, например. И так мечтают, что мир меняется. Где-то далеко все становится так, как в их мечте.

— Правда?

— Правда.

— А я так могу? — с любопытством спросила она.

Я грустно улыбнулась.

— Вряд ли… хотя кто знает. Их очень мало, Вешка. И, видишь ли, они не выбирают мест, которые можно менять. Вот кто-то сейчас мечтает о городе, полном воды, или чем-то таком-таком-таком, а мы тут и не знаем, что с нами произойдет. Это я, конечно, виновата. — Я закусила губу. — Звери всегда чувствуют перемены заранее и уходят, люди за ними, а мы были в Городе в ночь, когда он начал меняться. Мы теперь часть города, он нас не отпускает, ты же сама видела. Так что мы теперь, наверное, тоже изменимся с ним. Не бойся, ничего страшного. Может быть, мы просто станем еще красивее, они же о красивом мечтают. На-ка ложку, помешивай суп, пока греется.

Молчит, думает. Я подошла к окну, открыла — в лицо дохнуло свежестью, прохладным запахом воды.

Как-то я не так объяснила. Я хотела сказать ей, что люди часто ненавидят Мечтателей, слишком велика, неуправляема и опасна их сила. Что мы каждый день жили и живем на пороховой бочке. Что есть такие края, где каждый держит в своем доме лодку и длинную-длинную веревочную лестницу, потому что никто не знает, не проснется ли он утром на вершине скалы или в хижине посреди озера. Но у нее стали такие глаза, когда она услышала про Мечтателей, что я промолчала. Я вдруг вспомнила, что их мечты не только опасны для тех, кто попадется под руку, но и прекрасны так, что люди забывают дышать от восхищения, — мне рассказывали.

Лишь бы все обошлось. Изменения происходят за сутки, значит, времени нам до рассвета, скорее всего.

Лишь бы все обошлось.

Вечером снова зарядил дождь.

Мы сидели около костра, один толстый плед на двоих, и листали книги. Сначала рассматривали картинки, чихая от пыли, потом Вешка читала мне вслух какую-то историю. Я-то давно уже позабыла эти буквы, а она у меня умница, ее одну из всего поселка дед учил читать. Она одна и выжила из детей.

— Мам, а точно все обойдется? — вдруг спросила Веха, глядя над книгой в костер.

— Конечно, — отозвалась я беззаботно.

А у самой на душе кошки скребут, этот дождь косыми струйками по оконному стеклу, плеск воды под полом, невыносимо пахнет водой, водой, водой.

Вешка успокоенно уткнулась носом мне в плечо. Так и уснула. Измоталась за те полтора часа, когда мы пытались уйти из города вплавь. Я вынула из ее рук книгу и швырнула в потухающий костер: история была о несчастной любви и мне не нравилась.

Ночью мы проснулись от плеска. Вода перелилась за порог и окружила нас, любопытная, как зверек, темнее Вешкиных волос.

— Мам… — пробормотала Вешка изменившимся голосом. Я поймала ее за запястье в темноте.

— Пойдем наверх. Выше была только крыша.

— Ты же говорила, что все будет хорошо, — сказала дочка на лестнице.

— Родная, ну когда я тебя обманывала?..

— Я боюсь. Она как живая.

— Вода всегда как живая. Не надо бояться.

Я сама очень боялась, я так не испугалась даже тогда, когда узнала, что сосед умер от черной оспы. Но Вешке незачем это знать.

— Никогда больше не буду мечтать. Я не думала, что это может быть страшно.

— Не надо, Вешка. Это делает мир красивее.

— Ему там тепло и не страшно, и дождя нет, — угрюмо отозвалась она. Подошла к краю крыши. — Вода светится… — сказала растерянно, глянув вниз.

Глубоко, на дне улицы, горели фонари.

— Может быть, он в пустыне мечтает о дожде и глотке чистой воды, — возразила я. — И он никогда не увидит того, что создал.

Может быть, виновата темнота и необычное освещение изнутри, но мне почудились тонкие гибкие узоры в глубине. Как ленты или длинные стебли, которые вьются в речном течении. А дома напротив стоят, как великаны — безъязыкие, с погасшими глазами, может быть, наблюдают из-под сомкнутых век.

— Интересно, о чем же он мечтает, — тихо произнесла дочка, помолчав. Кажется, она перестала так сердиться на него.

До рассвета остался час, подумала я. Может, полтора, не больше. На крыше пахнет мокрым небом, ветра нет. Я закрыла глаза.

Не для того мы уцелели одни из всего поселка, чтобы — вот здесь, вот так, в горле города, задохнувшись в воде. Я так хочу жить. Никто на целом свете не хочет жить так, как я и моя Вешка. Мы потеряли и оплакали всех, но мы выжили, мы оказались живучи и изворотливы, как помоечные собаки, не для того чтобы умереть здесь, в глубокой воде, светящейся изнутри, молча, задохнувшись. Я так хочу жить. Ветра нет, капли дождя холодны и нежны, как яблоневые лепестки. Я слышу, как она взбирается, взбирается по лестнице, ее плеск все ближе.

К рассвету вода добралась почти доверху. Вешка спала на спасенном одеяле, положив голову мне на колени; проснулась, когда прекратился дождь.

— Как красиво… — сказала она, посмотрев на небо. Губы у нее синие от холода. Села на краю крыши, свесив ноги. — Вода почти теплая.

— Это ты замерзла, — говорю я.

— Мама, она светится изнутри. Так красиво.

Молчу. Светает. С востока шагают облака — мягкие облака с плоскими розовыми ступнями. Пахнет водой, водой, водой.

— Интересно, о чем он мечтает, — говорит Веха. — Может быть, он вычитал это в какой-то волшебной сказке. Мама, посмотри, как красиво, подойди.

Не чувствую своих рук, как же я хочу жить, жить, жить, оставь нас. Я не хочу здесь…

— Неужели можно придумать такое самому. Мама, а ведь какой будет подарок здешним, когда вернутся. Такая чистая вода, я никогда такой не видела. Она уже у моих колен, а я все до дна вижу.

Первый солнечный луч похож на крик.

— Фонари превратились в цветы, вьются по течению, как ленты в реке. Мама, как красиво он придумал. Подойди, посмотри.

Дыхание ветра пахнет холодной, зеленой водой. Небо наполняется золотом.

— Веха… — начинаю я. И молчу.

— А? Мам, ты простудилась, в нос говоришь.

Я собралась с духом.

— Вешка, послушай. Я сказала, что мы изменимся. Но я не знаю, как. Я тебе только хочу сказать, чтобы ты не боялась. Это мы не умрем, мы просто изменимся.

— Как?

Хотела бы я верить сама в то, что сейчас скажу. Вода уже лижет нам ладони, как ручная ласка, она очень бледна и прохладна — она похожа сейчас на небо.

— Я еще не знаю. Но мы же часть Города теперь, верно? Мы можем стать солнечными бликами или теми цветами внизу. В этом нет ничего страшного. — Вешка молчит. — Ты не боишься?

Фыркает.

— Еще чего. И ты не бойся. Смотри, что стало с мостовой. А листья уже у крыши.

Солнце топит Город в золоте.