Покров-3. Чарусы

Глава 15. Сразу два незнакомых слова

Когда Василиса пришла домой, оказалось, родители ещё не вернулись. Так что осталось время и ужин приготовить, и дорисовать наконец лавандовое поле на закате по мастер-классу.

Когда уже совсем стемнело, Василиса взяла телефон, чтобы позвонить родителям и узнать-таки, почему они до сих пор не приехали. Но не пришлось, потому что только она нашла мамин номер, как послышался шум мотора, и по потолку гостиной скользнули острые светлые лучи фар.

Отец вошёл первым, кивнул Василисе, а потом помотал головой, показывая, что сейчас не лучшее время для расспросов. А вот мама с порога бросилась обниматься.

– Ну наконец-то! – мама поцеловала дочку в щёку. – Давай вещи разбирать. Я там тебе привезла всякого.

Пока отец молча ужинал, мама выгрузила акварельные краски, которые заказывала Василиса, и хлопковую бумагу – белую и тонированную.

– И вот ещё, – улыбнулась мама, доставая из сумки плоский пакет. – Материал тебе для платья. Лёгкий шифон. И кружева для оборок. Это бабушка выбрала.

– Спасибо, – произнесла Василиса, рассматривая материал. – Лавандовый, как мне нравится.

– Значит, угадали?

– Точно. Спасибо, – улыбнулась Василиса и тоже поцеловала маму в щёку.

– Хотя я думала, он сиреневый, – быстро сказала мама, переходя на деловой тон. – Ну да ладно. Теперь главное. – Мама потёрла руки, как будто с предвкушением. – Пойдём, покажу.

В прихожей, куда вышли мама с дочкой, лежало что-то тёмное, вроде большой детской ванны, только дно не ровное, а как бы под уклоном.

– Готовая ёмкость для пруда, – счастливо произнесла мама. – И никакой плёнкой выстилать не надо. Прикопаем, и всё.

– Здорово, – похвалила Василиса и только теперь поняла, почему отец приехал таким хмуро-молчаливым. Копать-то ему. Да ещё под маминым присмотром.

– И вот – нимфеи. – Мама показала дочке завязанный узлом целлофановый пакет. – Специально съездила в Нижний, там есть питомник. Дорого, конечно, но это такие лилии!

Мама восхищённо рассматривала какую-то тёмную траву во влажном пакете.

– Круто! Надеюсь, они приживутся, – решилась поддержать маму Василиса. Папе потом тоже надо будет сказать что-нибудь жизнеутверждающее.

Только папа снова всех обхитрил – выдумал себе какие-то срочные дела в опорном пункте и с утра пораньше сбежал. Мама громко возмущалась, даже караулила его у работы, но папа всё равно умудрялся улизнуть. Так они и бегали друг за другом, пока не начались экзамены, и маме стало не до прудика, ёмкость для которого пылилась на задней веранде. Изюм каждый вечер переворачивал эту штуковину и забирался под неё, как в конуру. Даже спал там по ночам.

В день Последнего звонка мама с утра пораньше завела было песню про прудик, но папа, что-то жуя, только кивнул на Василису и развёл руками, показывая, что день праздничный и никак не предназначен для работы.

Оба родителя сопроводили Василису, одетую по форме «белый верх и чёрный низ» до школы, во дворе которого состоялась торжественная линейка с пафосными речами Эдуарда и Давида Юрьевичей. Потом концерт младших школьников и чаепитие в актовом зале.

– Что-то я не понимаю, а куда деньги-то пошли? – спрашивала одна мама выпускника у другой, нарезая торт. – Мы же почти по пятьдесят тысяч сдавали.

– Так это, наверное, на Выпускной, – неуверенно пожала плечами её собеседница.

Василиса постаралась поскорее смыться с этого мероприятия, потому что, во-первых, было скучно, а во вторых, ей кусок в горло не лез из-за нервов перед экзаменами. Да ещё мама всё требовала выбрать наконец фасон платья, чтобы начать шить. А Василисе как было не до этого, так и осталось.

На выходе из школы Василиса столкнулась с Гаврилом, которого весь день почти не видела. Он, видимо, тоже решил не досиживать до конца и уйти пораньше. Синяк на его щеке уже прошёл, но на шее появились бордовые ссадины.

– Ты что, подрался? – на автомате спросила Василиса. Царапины даже зелёнкой не были обработаны.

– Тебе какая разница? – устало ответил Гаврил.

В этот момент откуда-то выскочила Зоя, в своём ультракоротком платьице фасона «развратная школьница» и босоножках на высоченном каблуке похожая на актрису из фильма для взрослых. Завершал образ макияж в стиле карикатурной проститутки.

– Эй, ты куда? – повисла Зоя на локте Гаврила, по пути пихнув в плечо Василису. – Мы же только собрались! Ещё столько всего сегодня!

– Настроения нет, – вяло отозвался Гаврил, пытаясь высвободить руку.

– Да ладно тебе, будет весело! – тянула его за локоть Зоя.

– Сказал же, что не пойду! – выкрикнул Гаврил, сбросил её хватку и быстро ушёл.

Зоя глянула ему вслед, повернулась и натолкнулась взглядом на Василису. Повела ярко накрашенными глазами и, задрав голову, уцокала обратно в школу.

– Соднасум в действии, – произнесла Фаврелия, становясь рядом с Василисой. Двинула малиновыми губами и жутко улыбнулась.

– Что в действии? – переспросила Василиса.

– Ритуал присушки, – произнесла Фаврелия, рассматривая длиннющие острые ногти цвета «взрыв на фабрике кетчупов». – Ваш святоша сжёг артефакт, а толку ноль. Кстати, ты подумала над моим предложением?

– Нет, – солгала Василиса. – Времени не было. Экзамены скоро, сами понимаете.

– Детка, – растянулась в улыбке Фаврелия, – скоро не только экзамены, а ещё Кизвалчи.

Василисе здорово резануло слух это её «детка». Но Фаврелия её хмурый взгляд, видимо, приняла за глупый и насмешливо произнесла:

– Кизвалчи – это праздник летнего солнцестояния. Два новых слова за один раз – это, конечно, сложно. Осилишь?

– Угу, – кивнула Василиса, сдерживаясь, чтобы не наговорить грубостей.

– Вот и славно. Не принесёшь мне кольцо до этого дня, я его напрочь высушу.

– Зоя расстроится, – сухо произнесла Василиса, глядя на Фаврелию.

– Переживёт, – отмахнулась Зоина мамаша. – Найдёт другого. А вот ты – вряд ли. Думай. Времени у тебя всего месяц, даже меньше. Думай.

И Фаврелия тоже уцокала в школу. Походки у них с Зоей почти одинаковые. От осинки не родятся апельсинки.

Только вот думать Василиса могла лишь об экзаменах. Первым был русский язык, и для сдачи ехать нужно было в Растяпинск. Хорошо, что Антон сумел с кем-то договориться насчёт большого автобуса, а то после поездки в его громыхающей на все лады чудо-газельке никто из выпускников даже имя своё правильно бы не написал.

Василиса долго не могла уснуть перед экзаменом, но отдохнуть-то надо. И таблетки пить – не дело, чтобы на следующий день не тормозить. Помогло кольцо Агафьи Русаковой, надетое на палец. И выспалась, и хорошее настроение утром придавало прекрасному самочувствию активной бодрости.

Уже собравшись, Василиса стояла в своей комнате и смотрела, как утренние лучи отражались от граней красного камня. Но не оставлять же такой яркий перстень на руке – вопросов не оберёшься. Василиса пошвырялась в вещах и нашла довольно прочную и тонкую верёвочку. Продела её в кольцо и устроила его на шее под блузкой.

Провожать выпускников на экзамен пришли не только родители и бабушки с дедушками. У автобуса отец Павел разговаривал о чём-то с Давидом Юрьевичем.

– А этот дрищ тут что забыл? – на всю площадку прокричала Фаврелия, указывая на монаха длинным ногтем.

– А вы что-то имеете против присутствия священника? – поднял брови Давид Юрьевич.

– Это же не похороны, – поморщилась, Олеся, глядя на отца Павла.

С чего они его так ненавидят, интересно.

– Он нервирует детей, – выдала наконец Фаврелия.

– А может, наоборот, – пробормотала Наталья Львовна, нервно приглаживая Гаврилу чёлку. Любимый сын стоял обречённо, даже не дёргался.

– Если у кого-то в голове опилки, то никакой молебен не поможет, – бросила Фаврелия.

– И не помешает, – произнёс Давид Юрьевич и, не дав ей ответить, скомандовал: – Все в автобус!

Василиса ожидала, что ещё по дороге изойдёт на нервы, но ничего подобного не случилось – ей было так спокойно, будто она не на экзамен ехала, а на экскурсию. И сами тесты прошли без сучка и задоринки, ни одно задание даже не показалось слишком сложным. Хотя, возможно, это от того, что Давид Юрьевич полгода её на них натаскивал.

А вот дома всё оказалось не так гладко. Вернувшись с экзамена, Василиса застала маму за швейной машинкой, а папу – на заднем дворе, в панаме и трениках копающем яму под прудик.

– Как всё прошло? – вскочила мама, как только Василиса вошла в дом. – Сложно было?

– Да нормально, – спокойно ответила Василиса. – А что, папа решил-таки тебе помочь?

По выражению папиного лица было понятно, что решение не было ни добровольным, ни лёгким. Он возился там полдня, даже выходной взял, а ёмкость всё не умещалась.

Так она и не втискивалась в раскопанную и подготовленную, казалось бы по всем правилам яму ни в первой половине дня, пока шёл экзамен, ни вечером. Ни через неделю, ни через две. Купленные в Нижнем нимфеи уже давно нужно было высадить, а они так и плавали чахлыми листьями в тазике на веранде.

– Может, обойдёмся без пруда? – в который уже раз безнадёжно предложил папа, опираясь локтем на черенок лопаты.

– Копай, – приказала мама, держа в зубах булавки, которыми подкалывала подол платья Василисы. – А ты – не вертись. А то криво получится.

Василиса терпеливо смотрела в деревянный потолок веранды. Она стояла так, вытянувшись и расставив руки, уже с полчаса. Изюм рыскал по двору, небо затягивали тучи.

– Ещё не хватало дождя в Выпускной, – пробормотала мама, проверяя длину подола.

– Всё лучше, чем мошкара, – отплёвывалась от насекомых Василиса, которой запрещено было шевелиться.

– Чего там эта Фаврелия напридумывала, – продолжала бормотать мама, ползая по деревянному полу. – Денег набрала, а вроде ничего не делает.

Василиса только снова вздохнула. Её праздник вообще мало волновал. И почему-то поступление тоже. Хотя ведь вопрос жизненного пути решался.

Мама, конечно, хочет, чтобы она поступила на заочное и осталась в Покрове. Потому что как же там деточка будет в общежитии, а вдруг холодно, а вдруг соседки плохие попадутся, а вдруг пьянки-гулянки, а вдруг общежитие далеко от института и так далее.

Вообще-то Василисе и самой не очень-то хотелось переезжать. С другой стороны, уж очень её тут опекали. Не до пенсии же держаться за мамину юбку.

И потом – ну что её тут держит? Грошовая работа в музее? Друзья? Лета и Коля? Так они сами на будущий год поступят и уедут. Родители? Это да. Но прожить-то надо свою жизнь. Свою семью создать. Хотя кто захочет с ней семью-то создавать. Она хромая, да ещё говорят, что характер дрянь. Правы, наверное. Какому нормальному парню захочется с ней не то что отношения завести, а даже познакомиться.

Да и жить одной в большом городе – так себе удовольствие. Василиса, конечно, пока не пробовала, но представить вполне могла. Работа с утра до ночи. Пустая съёмная квартира. Б-р-р. Лучше уж тут остаться.

Размышления Василисы прервал телефонный звонок маме.

– Авво? – произнесла мама, сжав зубами головки сразу десятка булавок. – Ага. Яфно. Угу. Понятно.

Некоторое время мама молчала, вынимая булавки. Потом вздохнула:

– Раз ничего не помогает, вам надо его везти в город. Направление выпишу. – Отложив телефон, мама некоторое время сосредоточенно молчала. Потом глянула снизу вверх на Василису. Вдохнула и выдохнула. И так раза три. На четвёртый всё-таки решилась: – Это Наталья Львовна звонила. Парню-то совсем плохо.

– А что с ним? – спросила Василиса, напуская на себя равнодушный вид, хотя пульс сразу зачастил.

– Непонятно, – пожала плечами мама. – Пятна появляются, синяки, ссадины, хотя нигде вроде не ударяется. Хамит. Стонет по ночам. Это вообще-то плохие знаки. Хотя анализы сдавал – всё нормально.

Василиса молчала. Она себя, конечно, долго грызла за обиду на Зою. Вроде как у неё отняли собственность. Но Гаврил-то человек, а не вещь. Его так просто не починишь, если что-то случится. И детали не заменишь. А Зоя из него жилы тянет. Да ещё представляет всё так, будто любит его до невозможности.

Вот, опять Василиса осуждает Зою. Понять её можно. Простить трудно. И Гаврила жалко.

– Мам, а как ты думаешь, кто выбирает – мужчина или женщина?

Мама сначала удивлённо глянула на Василису, потом, сдвинув брови, посмотрела, как папа вгонял лопату в землю.

– Отцу не говори, но я считаю, что выбирает женщина, – тихо, но чётко произнесла мама. – Только выбирать надо с умом.

– Это как?

– Чтобы мужчина был уверен, что выбрал именно он. И чтобы не сомневался, что выбрал самое лучшее.

Василиса кивнула. Мысль хорошая, только ей, увы, не поможет.

– Всё, хватит! – рявкнул папа, швыряя лопату на кучу земли. – Задолбало! Или устанавливай свой таз как есть, или выкинь его нахрен!

Папа широкими шагами пробежал в дом и хлопнул дверью. Мама повела бровями. Потом встала, потянулась и направилась к яме. Оказалось, ёмкость входила в неё, как влитая. Идеально.

Так что оставшийся вечер мама юлой кружилась вокруг отца, рассказывая, какой он замечательный, отзывчивый и самый прекрасный на свете муж, как ей с ним повезло, какие золотые у него руки и всё в таком духе. Папа держался долго, делая вид, что оскорблён в лучших намерениях не копать яму. Потом всё-таки расплылся.

Василисе такой семейной жизни, увы, не видать. Она скорее превратится в хромую ведьму, к дому которой все боятся даже подойти. Ну и прекрасно. Хотя… если подолгу не снимать кольцо Агафьи Русаковой… может, оно и с приворотом справиться поможет?

Может. Только вот времени уже в обрез. Солнцестояние через пару дней. А потом, судя по тому, что Василиса прочитала об этом обрядовом празднике, ничего уже не исправишь. Этот чудной день действует, как мощное закрепление. Поэтому и праздновали после посевов, надеясь на богатый урожай.

Только праздновали почему-то в чёрном. Все в чёрном – длинные платья струятся, вуали скрывают лица. Посреди большого пустого зала стоит стол, вокруг которого движется бесконечная чёрная процессия. В окна проникают яркие лучи, отбрасывая квадратные блики на крашеном дощатом полу.

Очередь движется медленно, размеренно. Василиса всё никак не может рассмотреть, что же там такое лежит на столе, и почему все обходят его по дуге и направляются к дверям, исчезая в тумане за проходом.

Наконец вуаль, колыхавшаяся перед лицом Василисы, отодвинулась, и она увидела, что на столе, сложив руки на груди, лежал Гаврил. В красивом, идеально скроенном чёрном костюме, и с аккуратной причёской. Бледное пустое лицо.

Его больше нет. Внутри вдруг образовалась жуткая зияющая пустота. Его больше нет. Он никогда больше не придёт, не обнимет, не улыбнётся. Не будет продавать печеньки в «Подсолнухе». Никогда больше не будет звучать его голос. Бездонная мглистая пустота.

Василиса проснулась. В который раз обрадовалась, что оказалась дома. Что всё ей просто привиделось. А если нет? Если это правда? Ведь чего только не случается. Сколько там времени? Четыре утра. Рановато для звонка с вопросом, жив он, или нет.

Уже совсем светло. На улице на все голоса щебетали ранние птички, слетевшиеся к кормушке, которую Василисе смастерил Антон по папиному заказу.

Ну и пусть. Пусть она останется никому не нужной хромоножкой с отвратительным характером. Пусть станет озлобленной на весь свет старухой, которой будут пугать детей. Ничего. Зато он будет жив.

Василиса достала телефон и нашла контакт, на который лишний раз старалась даже не смотреть. Пошли гудки.

– Тебе чего? – спросил заспанный голос Зои.

– Маму позови, – жёстко произнесла Василиса.

– Чего? Какую ещё маму?

– Твою мать! – гаркнула Василиса.

– Не ори. Я тут, кстати, не одна. Ладно, сейчас разбужу её.

Дальше в трубке что-то зашуршало, заскрипело, потом Зоин голос глухо произнёс «ничего, спи» и зашлёпали шаги. Интересно, кому она это сказала?

Представить всё нехорошее не дали приглушённые женские голоса. Потом уже чётко послышалось:

– Ну?

– Недоброе утро, – саркастически проговорила Василиса. – У меня к вам дело. Встретимся сегодня в полдень у заводи. Где Скиркудово.

– Ещё чего. В такую даль переться. Давай где-то поближе, – потребовала Фаврелия.

– Захотите – придёте. – И Василиса нажала «завершить».