Пока молчат оракулы

РЕТРОСПЕКТИВА-1. ДЖИЛЬКА

Рамиров набрал на клавиатуре адресный код редакции и отправил текстовый файл по каналу электронной почты.

Приняв через несколько секунд подтверждение, что файл получен, он выключил свой компьютер, который был настолько изношен, что во время работы тарахтел, как трактор, и некоторое время сидел, ничего не делая.

Потом подошел к окну, обозрел унылую панораму залитых полуденным солнцем улиц и крыш, с видом на высоченную башню-посадочную площадку для «джамперов», и неожиданно понял, что душу начинает разъедать язва одиночества, против которой немедленно следует найти какое-нибудь действенное средство.

Он полез в нижний ящик книжного шкафа, извлек оттуда бутылку с остатками виски недельной давности и с мрачной решимостью проглотил затхлую жидкость прямо из горлышка. Потом провел пальцем по толстому слою пыли на корешках книг.

Читать, однако, что бы то ни было сейчас не хотелось.

Засунув руки в карманы джинсов, почти насквозь протертых выше колен, а потому предназначенных исключительно для ношения в домашних условиях, он покружил по комнате, но облегчения не почувствовал.

На глаза попался тиви-бокс, и Рамиров щелкнул клавишей. Время для просмотра телепрограмм с целью развлечения явно не наступило, потому что почти все каналы транслировали общеевропейскую информационную программу, почему-то носившую траурное название «В последний час».

Новостей было мало, а хороших — еще меньше. Создавалось впечатление, что составители программы руководствовались принципом «Чем хуже — тем лучше»…

В Лондоне по неизвестной причине взлетел на воздух знаменитый музей восковых фигур мадам Тюссо. Полиция усматривала в этом действия маньяка-одиночки или теракт Ирландской Республиканской Армии, приуроченный к столетней годовщине трагедии в Ольстере…

В Польше бандой «эксов» разгромлена штаб-квартира местного филиала ЮНПИСа, при этом уничтожена часть хранившихся там досье на бывших генералов польской армии…

В России опять сгорел один из цехов бывшего «номерного завода», в последнее время специализировавшегося на выпуске алюминиевых кастрюль. Проницательные эксперты предполагают, что там тайно производились взрывчатые вещества для нужд террористических и экстремистских группировок…

В Интервиле состоялась очередная манифестация общественности под лозунгом «За мир без оружия и без армий». Не обошлось без провокаций со стороны фашиствующих молодчиков, в результате чего несколько десятков мирных жителей получили ранения…

Рамиров выключил тиви-бокс и посидел, собираясь с мыслями.

Горько сознавать, что ты был в числе тех, из-за которых и заварилась вся эта кровавая каша. И хотя ты не ведал, что творил, но, в сущности, именно твоими руками была взорвана спокойная, размеренная жизнь сотен тысяч, миллионов людей. Главное — теперь уже поздно что-либо сделать, но значит ли это, что можно и нужно сидеть сложа руки?..

Нет-нет, думал Рамиров, пусть теперь мир делает, что ему вздумается. Меня ничего не касается, больше ни за какие коврижки никто не заманит меня участвовать в этих, совсем не забавных, игрищах…

И вообще: хватит уже изводить себя. Вот твое рабочее место — работай! И не ной, слышишь?..

Он открыл потайной ящик письменного стола и извлек оттуда пачку писчей бумаги. Только одно могло спасти от угрызений совести, очередного запоя, пытки одиночеством и надвигающейся шизофрении: работа, причем не такая, за которую платят, а, что называется, «для души».

Это была книга, которую Ян писал, когда ему становилось совсем скверно. В ней описывались действительные события, свидетелем и непосредственным участником которых Рамиров оказался несколько лет назад, но писал он ее как художественную прозу, заранее обреченную на неопубликование. В книге излагалась правда о событиях недавнего прошлого, и правда эта никак не соответствовала настроениям нынешнего общества. Рамиров предполагал, что, если он попытается издать эту рукопись сейчас, то имя его будет навеки проклято многомиллионным общественным мнением, которое обвинит его в гнусной клевете и очернении действительности, и придется тогда ему, как это было в прошлом веке с неким Рухди, жить инкогнито до конца своих дней…

Гнев толпы — страшная вещь.

И, тем не менее, когда-нибудь неприятная правда обязательно понадобится. Хотя бы для истории.

Рамиров раскрыл заветную папку и бегло просмотрел исписанные листы. Сюжет его тайного опуса был не таким уж сложным. Местами он даже выглядел наивным, но разве не наивен был весь мир тогда, три года назад, поверив кучке авантюристов?

Это было время, когда ЮНПИС представлял собой хотя и мощную, но чисто общественную организацию борцов за «юниверсал пис» — мир во всем мире. Хотя уже тогда его акции протеста против военной системы и гонки вооружений вызывали большой фурор в мире. То горстка энтузиастов, тайно проникшая на территорию военной авиабазы Европейского Сообщества, прикует себя цепями к шасси стратегических бомбардировщиков с крылатыми ракетами на борту. То многотысячная сидячая забастовка на Елисейских Полях на несколько дней нарушит уличное движение в центре французской столицы. То безутешные солдатские матери, потерявшие своих сыновей, выведут детей младшего возраста под кремлевские стены с плакатами: «Дяденьки министры, не берите нас в армию!»…

Помимо организации подобных публичных выступлений, ЮНПИС, однако, вел и широкую нелегальную — «оперативную», по его терминологии, деятельность, о которой мало было известно кому бы то ни было, кроме, разумеется, заинтересованных лиц. Агенты ЮНПИСа проникали в различные государственные структуры, внедрялись в армейскую среду, где вели активный сбор информации, которая проходила впоследствии трансформацию в материал для пропаганды, а иногда — и в дезинформацию. Уже в те времена руководство «борцов за мир» не гнушалось такими методами борьбы. Жаль только, что большинство рядовых сотрудников об этом не имело представления…

Итак, объектом очередной операции ЮНПИСа становится одна из воздушно-десантных бригад Объединенных вооруженных сил Евронаций, принимающая участие в очередных крупномасштабных учениях. В эту бригаду под видом корреспондента молодежной газеты засылается X, штатный сотрудник ЮНПИСа, имеющий многолетний опыт оперативной работы и знакомый с армией не понаслышке, а по военному конфликту в Пандухе. Он получает разрешение армейского руководства сопровождать группу десантников в ходе выполнения ими в рамках учений задания, предусматривающего высадку в тылу «противника», выход к Центру управления огнем ракетных батарей и уничтожение оного. Задача, которую ему поставили в ЮНПИСе, более неопределенна, но до поры, до времени X об этом не задумывается, легкомысленно полагая, что начальству виднее…

Странности начинаются с момента десантирования. Милитары, которых сопровождает Икс, оказывается, судя по всем признакам, в реальной боевой обстановке. На каждом шагу встречаются зловещие приметы войны: трупы солдат, развороченные снарядами танки, колонны военнопленных, сожженные дотла населенные пункты… Командир десантников, бравый филд-лейтенант со странной фамилией Бикофф, принимает решение любой ценой выполнить полученное задание, полагая, что оно теперь возводится в ранг боевого.

Но враги не дремлют и устраивают самую настоящую охоту за парашютистами. В результате, когда до ЦУОРБа — рукой подать, из всего личного состава группы в живых остается лишь «корреспондент». В порыве патриотических чувств он решает выполнить долг своих погибших спутников и уничтожить Объект.

Ему удается с подозрительной легкостью проникнуть внутрь ЦУОРБа, но именно там иллюзия улетучивается, и он тычется носом в несомненный факт: никакой войны нет и не было, идут обыкновенные учения. Подчиненные лейтенанта Бикоффа живы и здоровы, они и не подозревают, что их «убили».

Иксу не дает сойти с ума гипотеза, выдвинутая начальником оперативного отдела ЮНПИСа Николем Брилером, которая в дальнейшем играет такую же роль в борьбе с «милитаризмом», какую когда-то играл булыжник в руках бунтующего пролетариата. По версии Брилера, милитары с помощью специального спутника и сложного оборудования устроили нечто вроде гигантского психотренажера, предназначенного для гипнотического внушения реальной боевой обстановки военнослужащим, принимающим участие в учениях и маневрах.

Дальше события развиваются в духе социального кошмара. Над высшим военным руководством Сообщества устраивается суд, начинается массовый процесс «демилитаризации», в ходе которого сотни тысяч еще вчера позарез необходимых обществу, владеющих дефицитнейшими специальностями «защитников Отечества» оказываются выплеснутыми на «свалку истории», по популярному в прошлом выражению апологетов социальных потрясений.

Все бы хорошо, и нашему славному Иксу еще бы долго трудиться на стезе борьбы с начинающими огрызаться и требовать равноправия в обществе бывшими милитарами — «эксами». Если бы в один прекрасный день в его руках не оказались документальные доказательства того, что вся вышеописанная психоделика на самом деле осуществлялась самим ЮНПИСом под грифом строжайшей секретности.

После решающей беседы-«разборки» со своим шефом, в которой над «i» ставятся окончательные точки, возмущенный Икс уходит из ЮНПИСа. Правда, вовремя уничтожив единственный документ, находившийся в руках Икса, Брилер лишает его возможности на прощание «хлопнуть дверью», в смысле — выступить с разоблачениями в средствах массовой информации…

В творческом процессе для Рамирова самое главное было сдвинуться с некоей «мертвой точки», вероятно, обусловленной прирожденной леностью человеческого мышления. Во что бы то ни стало надо было преодолеть тот начальный этап, когда не нравится качество бумаги, на которой пишешь; когда подолгу раздумываешь, какой из синонимов выбрать для оформления своей мысли; когда, наконец, начинаешь сомневаться в грамотности своего изложения: говорится ли так в том языке, на котором мараешь бумагу, или нет? Стоит пройти через эти муки творчества — и потом только успевай отбрасывать исписанные листы, кляня свою руку за то, что она не поспевает за мыслью… Правда, на следующий день, читая эти строки, ты понимаешь, что работа была сделана, что называется, «в корзину», но основа для последующего этапа все же есть…

От работы Рамирова оторвало вторжение госпожи Лэст. Предвестником вторжения послужил скромный, даже можно сказать — застенчивый стук в дверь. Такой стук вызвал бы у неискушенного человека ассоциацию с образом тихонькой старушки в белоснежном переднике, сложившей ручки на груди и умильно улыбающейся собеседнику. Но только не у Рамирова. Открывая дверь, Ян внутренне приготовился к ураганному словесному артналету и натиску в духе старопрусского лозунга «Дранг нах остен». И, как это ни было печально, не обманулся в своих прогнозах.

Мадам Лэст ворвалась в номер разъяренной и бесформенной грудой неопрятных платьев, кофт и обильной плоти. Мадам Лэст с места в карьер взвыла раненой волчицей, что у некоторых постояльцев хватает совести проживать в ее пансионе, не внося своевременно плату. Мадам Лэст напомнила этим самым «некоторым», что, хотя они бесстыдно пытаются обвести ее, несчастную генеральскую вдову, вокруг пальца, пусть они не надеются!.. Мадам Лэст посулила любителям бесплатного пользования благами цивилизованной жизни самые мрачные перспективы, начиная от физической расправы с последующим выставлением жертвы на улицу и кончая вызовом полиции и последующим гниением должника в тюрьме.

По трехлетнему опыту проживания под крышей у «несчастной генеральской вдовы» Рамиров знал, что в подобной ситуации хозяйке пансиона лучше не перечить: рано или поздно, арсенал нелестных эпитетов — очевидно, почерпнутых госпожой Лэст из лексикона своего покойного мужа, — должен был исчерпаться.

Когда такой момент наступил, он лаконично и смиренно заверил мадам Лэст, что не позднее восемнадцати нуль-нуль сегодняшнего дня передаст ей все причитающиеся с него деньги. То ли военная точность формулировок, использованных Рамировым, поколебала чувствительное сердце вдовы милитара, то ли в глубине души хозяйка пансиона опасалась потерять постояльца, не причиняющего, в отличие от других, особых хлопот, но она гаркнула:

— Ладно, ладно!.. Обещанного три года ждут! Иди завтракать, остолоп! Или тебе особое приглашение требуется?!

После чего, окинув цепким взглядом комнату и неуклюже стибрив со стола початую пачку сигарет, хозяйка ретировалась, как говорится у летчиков, «производить разбор полетов» с другими жильцами.

Вскоре надсадный глас мадам Лэст послышался где-то в недрах правого крыла пансиона, где кто-то накануне, судя по эпитетам, посмел заявиться «под просто-таки жирной мухой» в сопровождении нескольких разнузданных девиц и подозрительных типов и устроил «вакханалию, превзошедшую все рамки приличия»… В ответ, явно оправдываясь, громко заорали, зазвенели пустые бутылки, покатились какие-то жестянки…

Рамиров с облегчением вздохнул и проследовал на завтрак.

В небольшой столовой, располагавшейся на первом этаже пансиона, было малолюдно и приятно пахло. За одним концом шаткого обеденного стола, тянувшегося по всей длине комнаты, восседали, уплетая макароны с голубцами, двое скупщиков краденого, обитавших в тридцатом номере, а за другим концом стола имелась личность без определенных занятий Пол Макарчук. Судя по оттенку пустой тарелки, стоявшей перед Макарчуком, он только что расправился с изрядной порцией винегрета. В руках у Пола была газета на английском языке, которую он читал, беззвучно двигая сочными, красными от винегрета, губами.

Пока Рамиров заказывал у разносчика Эдди яичницу с беконом и кофе, Пол, видимо, успел осилить передовую статью и решил поделиться впечатлениями с Яном.

— Вот сволочи, а? — сказал он, просматривая страничку карикатур, где, как и в других печатных изданиях, вот уже несколько лет по инерции зубоскалили над пресловутой тупостью людей в погонах. — Читал?

— Нет, — признался Рамиров. — А в чем дело? Что там на этот раз стряслось?

— Пассажирский аэробус в Альпах эти сволочи грохнули, вот что! гневно воскликнул Пол и от волнения полез за сигаретами. — Двести с лишним душ погубили, в том числе — десять членов экипажа!

— Каких сволочей ты имеешь в виду? — спросил Рамиров. — Лично мне известны в этом качестве многие…

Пол поперхнулся табачным дымом.

— То есть: как — какие?!. «Бывшие» это все подстроили, наверняка — их рук дело! Сколько лет они воду мутят, жить народу спокойно не дают своими выходками, и куда только правительство смотрит?! Я бы давно их за одно место повесил!..

— Кого их — «бывших» или членов правительства? — невинным тоном уточнил Рамиров.

Но Пол только покосился гневно, схватил стакан с остатками чая и стал шумно полоскать ими рот.

— Знаешь, Пол, — сказал Рамиров, терзая вилкой бекон. — Ты, по-моему, никак не можешь бросить некоторые привычки, свойственные молодым…

— Что ты имеешь в виду?

— Наукой доказано, что лишь первую треть своей жизни человек учится верить печатному слову, — сказал Рамиров. — Вторую же треть люди, как правило, учатся не верить книгам и газетам.

— А потом? — с подозрением поинтересовался Пол.

— А в оставшуюся треть, — продолжал Ян, отодвигая пустую тарелку в сторону, — человек учит других людей либо верить, либо не верить тому, что пишут.

— Опять ты со своими шуточками, — проворчал Макарчук с отвращением. Нет, я серьезно… Вот ты, вроде бы умный человек, неглупый и даже образованный, ты — за кого? За милитаров, что ли?

— Да нет, — сказал Рамиров. — Я теперь, дружище Пол, ученый — это ты правильно сказал. И поэтому я теперь — сам за себя, а все остальные раскладки меня как-то не интересуют!

— Хорошо, — сказал упрямо Пол и потушил окурок прямо в грязной от винегрета тарелке. — Давай посмотрим объективно…

— Давай, — сказал Рамиров.

Отдельным людям чтение газет все же идет на пользу, подумал он. Вон, слово «объективно» выучил из какой-то передовицы.

— Вооруженных сил у нас нет, — начал Пол. — Так? Так. Деньги, которые раньше тратились на военные расходы, теперь куда идут? На благо общества. Больницы, школы, детские сады, что там еще?.. строительство жилья, да ты и сам не хуже меня знаешь. Так? Так. Молодежь спокойно получает образование, а не подвергается мордобою в казармах. Теперь зайдем с другой стороны… А с другой стороны — те, кого эти перемены больно стукнули по зубам. Не нравится им, что лишились они всех своих льгот и привилегий. И начинают они вести самый настоящий бандитизм. Против кого, спрашивается? Против своего же народа, против своего же государства! Это как понимать?

— Коряво, но в общем-то именно такая точка зрения имеет место быть сейчас, — сказал Рамиров. — Только не все так просто, как кажется. Вот, например, идешь ты по улице. И наступает тебе на ногу какой-нибудь гражданин. Но, вместо того, чтобы извиниться, бьет тебе по морде. Естественно, ты начнешь возмущаться, может быть, даже полицию вызовешь. А гражданин этот оказывается… ну, скажем, крупным ученым, и тебе в полиции говорят: вы, уважаемый, путались в ногах у самого Прогресса. Ты жаловаться во все инстанции. А тебя за это увольняют с работы, выгоняют из занимаемого жилья, лишают средств к существованию. Интересно, что ты будешь тогда делать? Смиришься ли ты с тем, как с тобой обошлись, и признаешь, что ты сам виноват, что ты — дерьмо и балласт, а не человек, или схватишься, образно говоря, за булыжник?

— Ну, это ты загнул, Ян! — прогудел Пол. — Это же из другой оперы, примерчик твой. Ты неправильно утрируешь, Ян. И вообще, что-то мне не нравится твоя позиция. Милитаров выгораживаешь…

— Да не выгораживаю я их, пойми ты, — сказал Рамиров. — Они, конечно, — убийцы и преступники. Во всяком случае, те, что по ночам палят в мирных людей. Но ведь и те, кто борется с ними, не лучше! Вспомни, какие у них методы? Облавы, когда хватают всех без разбора, как с документами, так и без них; тем, кто сопротивляется, — по морде, а если еще и с оружием — в таких стреляют без предупреждения, и не по ногам целятся, а в голову или в грудь!.. А как проходят допросы в кабинетах ЮНПИСа и службы безопасности об этом кто-нибудь когда-нибудь писал?! Впрочем, была как-то статейка, намеками, но ведь автора потом чуть ли не в разглашении государственных тайн обвинили!

— Это все словоблудие, — не слушая Рамирова, махнул рукой Пол. Лично я одно знаю и всегда помнить буду. Пять лет назад любой вшивый лейтенантишка получал такую же зарплату, как я, опытный слесарь, только я в отличие от него вкалывал за станком по восемь часов, а он в ротной канцелярии жопу отсиживал или шагистикой с солдатиками занимался! Это как, по-твоему, справедливо было?!. — А теперь тебе государство платит деньги, которые шли на содержание того же лейтенанта, в виде приличного пособия по безработице, так что вообще можно не работать, — с усмешкой сказал Рамиров. — И это ты называешь справедливостью?

— Ты напоминаешь мне одного мужика из нашей деревни, — сказал Макарчук. — Он все не мог понять, как это черная корова может давать белое молоко… Там, где всем все ясно, такие вот интеллигенты сраные, как ты, начинают наводить тень на плетень!

Скупщики, почуяв, что назревает хватание за грудки, быстренько завершили трапезу и улетучились из столовой. Спору между Полом и Яном, однако, не суждено было перерасти в классовую стычку.

— А ну, освобождайте помещение! — раздался из дверей голос мадам Лэст. — Расселись тут, как у тещи на блинах! Убрать персоналу не даете. Пожрали — и марш в свои норы!

В коридоре Пол схватил Яна за рукав и попытался закончить диспут, намекая, что для этого придется куда-то выйти, но Рамиров сказал ему: «Потом, потом» и двинулся к себе в номер.

Там, упав в кресло, он отдышался — в том смысле, что перекурил, — и понемногу восстановил нарушенный психический тонус.

Наверное, в таком вот Поле, как в зеркале, отражается все наше общество, зараженное вирусом обывательства и глядящее на мир только через амбразуру своего собственного благополучия, думал Рамиров. Может быть, такое отношение к армии, как к бесполезному, гигантскому нахлебнику, и стало той благоприятной почвой, на которой дали всходы семена ненависти к милитарам, посеянные пацифистами? Если это так, то должно смениться немало поколений, прежде чем будет выкорчевана эта бессмысленная, объективно не оправданная, а потому такая страшная ненависть… Конечно, при условии, что будет вытравлено из душ людских и потребительское отношение к миру…

Как он там говорил — «лейтенантишка»?.. А между прочим, на «лейтенантишках» держалось многое… Именно на них, наивно-восторженных до глупости, еще не научившихся подличать и кривить душой, верных до неприличия вдолбленным в училищах истинам, держался мир цвета хаки… Что, если написать когда-нибудь на эту тему? Конечно, тоже без надежды на опубликование…

Служит в ракетно-стратегической части некий лейтенант Игрек, причем добросовестно служит, в соответствии со своим понятием о долге. Ну, естественно: в голове еще — воспоминания об учебе в училище, суровых, но справедливых отцах-командирах, романтика воинских тягот и лишений — в общем, розовые, юношеские сопли… Игрек быстро продвигается по службе, и вот его уже назначают командиром пускового расчета, состоящего из скрытых наркоманов и явных гомосексуалистов, и светит ему заветная третья звездочка на погонах, но тут бестолковые чинуши из ЮНПИСа и государственных служб устраивают демилитаризацию. И во время одного из последних дежурств лейтенанта к месту расположения подземного пункта наведения ракет прорывается буйная толпа активистов пацифистского движения и пытается штурмовать бункер с лозунгами: «Немедленно прекратите угрожать миру во всем мире!»… До поры, до времени толпу сдерживают посты военной полиции, но потом их сносит людская лавина, вконец обезумевшая от осознания вседозволенности… Что делает в этой ситуации лейтенант, понимающий, что будет, если погромщики ворвутся в расположение поста и начнут крушить пульты и системы обеспечения пуска? Он командует своим подчиненным покинуть место боевого дежурства, а сам баррикадируется за стальными дверями толщиной со среднеупитанного человека и не отвечает ни на какие требования и запросы толпы… К месту конфликта прибывает вначале непосредственный командир лейтенанта, затем — другие военачальники, но лейтенант к тому времени впадает в такой черный пессимизм, что никому и ничему больше не верит… Дело получает широкую огласку в прессе, но газеты преподносят героического парня как маньяка-одиночку, решившего пустить весь этот мир в расход, и экстраполируют его поведение на прочих ракетчиков, риторически вопрошая саженными заголовками: «И ТАКИМ ЛЮДЯМ ДОВЕРЕНА СУДЬБА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА?!»… Между тем, у лейтенанта постепенно кончается запас продуктов, рассчитанный на случай ядерного нападения «противника», и он начинает питаться разными частями своего обмундирования… Специальные подразделения саперов роют подземный ход, чтобы добраться до «маньяка», и не проходит и года, как им удается ворваться на пост через пролом в толстой железобетонной стене и расстрелять в упор исхудавшего до скелетообразности, поседевшего и изъеденного язвами от всепроникающей радиации, немощного старика, который выжил только потому, что верил: благодарное Отечество не забыло о нем и обязательно найдет способ спасти его…

В этом месте Рамиров вернулся к действительности и, вспомнив про деньги, спустился в вестибюль, где стоял древний, как некое ископаемое, армейский полевой телефон общего пользования. Тайна его появления в пансионе была покрыта мраком. Швейцар Георгий, например, туманно намекал на какого-то Одноглазого, который, будучи мелким валютным махинатором, должен был постоянно находиться в курсе последних биржевых новостей, а посему, едва поселившись в «Голубой розе», купил на «толкучке» сей аппарат и великодушно установил его в вестибюле, незаконным образом подключившись к единственной телефонной будке в двух кварталах отсюда (в результате чего мадам Лэст якобы неоднократно имела неприятности). Рамиров, правда, сомневался в истинности этой легенды: едва ли субъект, через руки которого ежедневно протекали тысячи денежных единиц разных стран мира, стал бы экономить на средствах связи. Да у него в номере стоял бы мощнейший радиофакс со множеством функций!.. Более правдоподобным Яну казалось предположение, что телефон принадлежал покойному мужу мадам Лэст, которому она упорно присваивала посмертно чин генерала, хотя, судя по фотографиям, он закончил службу прослужил задрипанным обер-капралом…

Редактор «Морнинг газетт» поставил Рамирова в известность, что представленный им труд не подходит данному изданию «по внутриредакционным соображениям». При этом он почему-то изъяснялся таким стилем, каким пишутся витиевато-официальные письма и скверные литературно-критические статьи.

— Уважаемый господин Рамиров! — почти декламировал он. — Мы внимательнейшим образом изучили ваше… э-э… эссе, но к сожалению, вынуждены признать, что оно получилось недостаточно внятным.

— Что вы имеете в виду? — сухо спросил Рамиров.

— Видите ли, современная обстановка настолько сложна, — продолжал редактор, словно не слыша собеседника, — что всякий творческий работник обязан — я подчеркиваю, обязан! — четко определить свою позицию, чтобы излагать свое мировосприятие… Особенно это касается такого философского жанра, как… м-м… эссе…

— Вы не могли бы изложить свое мировосприятие покороче? — осведомился обозлившийся Рамиров.

— Что ж, извольте, — изящно продолжал редактор. — Повествуя о проблемах социального бытия, вы избираете роль стороннего наблюдателя… Говоря о Добре и Зле, вы невольно даете почву для предположений, что вы сами витаете где-то вне этих категорий. В чем же, по-вашему, сила такой авторской позиции?

— Значит, по-вашему, человек должен быть обязательно на стороне Добра и бороться со Злом, причем так бороться, чтобы от этого самого Зла пух и перья летели? — спросил Рамиров.

Краем глаза он ловил на себе уважительный взгляд швейцара, пившего чай на своем рабочем месте у входных дверей. Видно, кричал Рамиров в трубку на весь пансион, а Георгий обожал умные разговоры.

— Вы предлагаете другую альтернативу, господин Рамиров? — спросили в трубке. — Ваши полемические аргументы мне, откровенно говоря, непонятны…

— Да поймите вы, черт вас побери, — заорал Рамиров, — что для начала нужно хотя бы уяснить, что такое Добро, а что такое Зло! И вообще, существуют ли эти понятия в чистом виде или они постоянно смешиваются, переходят одно в другое? Я, прежде всего, хотел, чтобы люди задумались над этим и не были излишне категоричными, иначе такое Добро добром не кончится! А сегодня — тем более!.. И так уже на наших глазах одни люди во имя добра уничтожают других, а все остальные аплодируют и кричат «бис»! Это, по-вашему, Добро?!

— Что вы имеете в виду? — растерянно спросили в трубке. — Я категорически отказываюсь вас понимать, господин Рамиров…

Ян решительно брякнул трубку на рычаг.

Таким образом, еще один вариант добывания денег, который теплился в душе Рамирова слабенькой надеждой, отпал сам собой.

Когда Ян вернулся в номер, ему смертельно захотелось выпить. Это желание было таким нестерпимым, что еще бы немного — и он плюнул бы на данный самому себе обет и отправился бы к Георгию, по ночам приторговывавшим наполовину разведенным спиртным, и долго уламывал бы его дать в долг бутылку, а швейцар, конечно, упирался бы, бегая по сторонам хитрыми глазками, но, скорее всего, Яну удалось бы уговорить бывшего прапорщика, и потом последовала бы кратковременная эйфория, когда кажется, что все вокруг — замечательно, и что все проблемы решаются легко, и что тебя окружают только честные, близкие люди, и он, шатаясь, таскался бы по пансиону из номера в номер в поисках понимания и очередных порций спиртного, а потом бы наступило равнодушное отупение, а затем — только тьма и беспамятство, и проснулся бы Ян на следующий день с жуткой головной болью и ноющим, будто от побоев, телом, и тогда бы, наверное, опять пришли черные мысли о том, что пора перестать влачить жалкое существование на белом свете…

На этот раз его спас исписанный листок, валявшийся под столом. Рамиров поднял его и машинально пробежал взглядом.

Он опять увидел перед собой лицо командира десантной группы лейтенанта Евгения Бикоффа и услышал его презрительный голос: «Красиво говоришь, писатель… Что же ты предлагаешь? Устроить всеобщее братание с противником?!»…

И так отчетливо, будто это происходило вчера, Ян вспомнил свои мысли и переживания в тот момент, когда нужно было во что бы то ни стало доказать умным, честным, но слишком категоричным парням в военной форме, что любая война — это жестокость, вытравливающая из души человека все человеческое.

И тогда Рамиров схватил ручку и кинулся лихорадочно писать.

Он писал до тошноты, забыв обо всем на свете. Только когда у него заломила спина, заболели отвыкшие от писания глаза и пальцы свело судорогой до такой степени, что они уже не держали, наверное, сотую за сегодняшний день сигарету, Ян пришел в себя, увидел, что за окном уже темнеет, и тут же услышал, что, оказывается, в его дверь давно стучат.

Судя по характеру стука, это была его родная дочь Джулия. Обычно в пансионе «Голубая роза», если не считать мадам Лэст, стучаться в номер к соседу было не принято. Более того, это считалось дурным тоном среди постояльцев. Торговцы наркотиками, сутенеры, гангстеры местного масштаба если уж и стучали к кому-нибудь в номер, то непременно посреди ночи, причем не рукой, а ботинком или каким-нибудь увесистым подручным предметом типа бутылки или рукоятки пистолета. Воры же и проститутки не стучались никогда.

Полгода назад, когда Рамиров обретался в состоянии жуткого алкогольного «штопора», выражаясь языком бомжей и завсегдатаев пивных точек, он впервые услышал этот стук в свою дверь. Пока Ян раздумывал, чем бы запустить в того, кто войдет в его «берлогу», дверь распахнулась, и на пороге вырисовалась стройная девичья фигурка, чем-то смахивающая на сказочную фею. Рамиров настолько был поражен предательством его, несомненно, омраченного белой горячкой, сознания, что немедленно вырубился и очнулся лишь на следующие сутки. Оказалось, однако, что фея и не думала исчезать. Напротив, за это время она успела трансформировать дикий хаос холостяцкого быта, при котором грязные носки почему-то хранятся в поддоне холодильника, а стопы раскрытых книг соседствуют с импровизированной пепельницей в виде наполовину опорожненной пивной банки, в почти идеальный порядок. Воздух был чист и свеж, от стола доносился аппетитный запах, все обозримые предметы одежды были выстираны и выглажены…

В ходе последующей беседы девушка призналась Рамирову, что является его родной дочерью, что зовут ее Джулией, но можно и называть просто Джилькой, кратко пересказала свою биографию и попросила разрешения время от времени наведываться «к папхену в гости».

Рамиров был так потрясен происходящим, что не посмел сформулировать вслух два мучивших его вопроса: во-первых, зачем он ей нужен, человек, которого она никогда в жизни до этого не видела, который, если судить только по рассказам Юлии, бывшей жены, был грубым негодяем, убивавшим других людей и не совершившим в жизни ничего путного? А во-вторых, как она сумела найти его спустя столько лет?!.

С тех пор Джилька приходила к Рамирову так часто, что постепенно он привык к ней и полюбил запоздалой отцовской любовью. Именно из-за нее он окончательно бросил пить. Джилька заканчивала колледж по какой-то там лингводидактике, и Рамиров намеревался принять самое активное участие в ее дальнейшей судьбе.

В этот визит Джилька была задумчива. Они поужинали вместе принесенной ею пиццей с грибами, запили пиццу чаем и сидели, не зажигая света, в наступивших сумерках.

— Что-нибудь случилось, дочка? — спросил немного погодя Рамиров. Какая-то ты сегодня не такая…

Вместо ответа она протянула Рамирову пачку плотных листов, так что ему все-таки пришлось встать и зажечь тусклую люстру с абажуром обывательской расцветки.

Это были фотографии, с которых на Яна глянуло в разных ракурсах еще совсем не старое, сохранившее миловидность, но уже нажившее горькие морщинки невзгод женское лицо. Юлия…

— Почему ты никогда не расспрашиваешь меня о маме, па? — тихо спросила Джилька.

— Эта тема для меня закрылась еще «дцать» лет назад, — сам не зная почему, резко ответил Рамиров.

— Но почему? У тебя что — есть другая женщина? Или… или ты тогда разлюбил маму?

— Послушай, — сказал Рамиров, — а ты… одним словом, она знает?.. Ну, что ты бываешь у меня?

Джилька долго молчала, потом проронила глухо:

— Знаешь, па, последнее время она слишком часто плачет. Ночью, в подушку, так, чтобы я не слышала… Она ведь все-все знает про тебя. И все еще любит… Честное слово, она любит тебя! Может быть, ты как-нибудь придешь к нам… в гости?

Рамиров подошел к окну и долго наблюдал, как мрак снаружи разрывают вспышки световой рекламы изобилующих поблизости баров, публичных домов и казино.

В голове его стучали неизвестно где и когда услышанные строчки стихов: «Разломается все, что изношено… разобьется, рассыплется в прах… Но останется тяжкою ношею чье-то счастье в моих руках».

Однако дочь, видимо, расценила его молчание категорически-однозначно. За спиной Рамирова выстрелом хлопнула дверь, и он услышал удаляющийся по коридору топот каблучков.

Идиот, обругал себя Ян и рванулся вслед за Джилькой, вопя на весь пансион:

— Джилька, постой! Вернись, я прошу тебя!..

Но ее уже и след простыл, только колыхались, встревоженные стремительным ее порывом, кружевные занавески на окне коридора — гордость мадам Лэст, считавшей, что именно они могут превратить любой бордель в пансион.

Из номера в конце коридора, где уже несколько дней проживали весьма подозрительные люди, показалась чья-то синяя, пьяная, опухшая физиономия и что-то невразумительно просипела вслед Рамирову.

Ян выскочил на «парадное» крыльцо пансиона и огляделся, однако фигурки дочери не было видно. Он уже собирался вернуться восвояси, как вдруг услышал из-за угла соседствующей с пансионом аптеки сдавленный возглас, и тревожное предчувствие заставило его вздрогнуть.

Не разбирая дороги, он ринулся туда, и, свернув за угол, увидел, что предчувствие не обмануло его.

Пансион находился в районе, славившимся исключительно дурной репутацией. Кого здесь только не было! Но, как это ни парадоксально, если бы Джилька стала объектом нападения со стороны каких-нибудь профессиональных «урок», Рамиров испытал бы некоторое облегчение: те хотя бы соблюдают кое-какие правила, пусть даже на уровне уличных взаимоотношений.

Но дочь нарвалась на так называемых стив-уолкеров, а это было гораздо хуже. Стив-уолкеры представляли собой маргинальную молодежь, праздно шатающуюся по ночным улицам и пристающим из садистских побуждений ко всем прохожим без исключения. На все правила и этические нормы, в том числе и гангстерские, они плевали с высокой колокольни. В данном случае, поймав одинокую, беззащитную девушку, они преследовали сразу две шкурных цели это явствовало из их действий. Двое, прижав Джильку к стене, тискали ее своими ручищами, возбужденно сопя и посмеиваясь. Двое других, видно, предпочитали материальную выгоду, потому что исследовали содержимое сумочки своей жертвы.

Первым побуждением Рамирова было разогнать шайку негодяев, как стаю шакалов. Однако, в руке одного из подонков сверкнул луч лазерного ножа, и лезть в драку сразу означало рисковать жизнью дочери. Поэтому Ян, изображая подпившего, а потому занудного и туповатого, простака, выписывая ногами кренделя, двинулся по тротуару, бурча на ходу:

— Че эт вы здесь делаете, ребята, а?

Один из стив-уолкеров бросил через плечо:

— Хотим послушать, как крик девушки переходит в крик женщины!

— Чего-чего? — «тупо» удивился Рамиров.

Он был вынужден остановиться, потому что двое парней загородили ему дорогу.

— Что-то мне твой фейс знаком, падаль, — сказал один из них, изучая лицо Рамирова в свете, падавшем из витрины аптеки. — Ты что, тоже претендуешь на участие в «групешнике»?

Больше всего Рамиров сейчас боялся, что дочь крикнет «Папа!», но один из парней, тискавших Джильку, предусмотрительно зажимал ей рот.

— Так вы… это… трахать ее собрались, что ли? — невинно поинтересовался Рамиров, покачиваясь из стороны в сторону.

— Фу, как грубо, — ответствовал стив-уолкер, который, судя по всему, был главарем этой мерзкой компании. — Мы просто хотим подружиться с «найсовой» девчонкой…

— Уперев ее головой в стену, — добавил другой. Парни дружно, как по команде, загоготали.

Рамиров стиснул зубы. Шутники паршивые, подумал он. С завтрашнего дня за два квартала будете обходить эту улицу!..

— А нож-то зачем? — продолжал он играть роль дурака. — Вы же ее… это… порезать можете. По неосторожности…

— Порезать не порежем, — задумчиво отозвался главарь. — Но того здоровья у нее уже не будет!

Среди своих он, видимо, пользовался репутацией заслуженного юмориста.

— Ну, тогда я пошел, — словно только что осознав смысл происходящего, сказал Рамиров и сделал вид, будто собирается двинуться дальше по тротуару.

Стив-уолкеры опять зашлись противным смехом.

— Ну нет уж, — сказал главарь шайки, хватая Рамирова за шиворот и швыряя его к стене рядом с Джилькой. — Ты нам еще понадобишься, жаба, поэтому тебе придется подождать, пока мы с «герлой» закончим…

Владеющему искусством рукопашного боя, как музыканту или шахматисту, следует постоянно поддерживать свою форму. Рамиров же дрался последний раз бог знает когда, да и то по причине нетрезвого состояния. Однако, тело его еще, оказывается, не забыло кое-каких навыков. Во всяком случае, одного из любителей глубокого «петтинга» — того, что был с ножом, — он выключил безукоризненно и надежно. Ударом ребром ладони по горлу. Второму он целился в солнечное сплетение, но угодил кулаком под ребра, отбивая противнику печень. Помня о том, что в уличных драках, как и в воздушных боях, очень любят заходить в спину, он на всякий случай выбросил ногу резким движением назад и не прогадал: ступня угодила в мягкое — судя по вскрику и нецензурной брани за спиной, в чей-то пах…

С остальными, когда они кинулись на него, пришлось повозиться, тем более, что большинство стив-уолкеров, видно, занималось не то кикбоксингом, не то кетчем. Первое время Рамиров еще контролировал себя и старался не калечить нападавших, а просто выводить их из строя. Но когда сзади его огрели чем-то вроде кастета по затылку, и в голове вспыхнуло на мгновение миниатюрное солнце, а потом еще удар тяжелым ботинком вскользь, но очень больно пришелся по челюсти, Ян стал драться уже по-настоящему. Как двадцать с лишним лет назад приходилось драться в Пандухе…

Он опомнился только тогда, когда стив-уолкеры вдруг прыснули наутек, оставляя на тротуаре неподвижные тела своих сотоварищей и на бегу вопя: «Мы еще встретимся с тобой, падаль!»…

Рамиров, скривившись от боли, ощупал пострадавшие места своей головы и повернулся к Джильке, испуганно жавшейся к стене.

Машинально оправляя порванное платье, она как-то странно смотрела на отца.

— С тобой все в порядке? — спросил Ян и шагнул к девушке, чтобы обнять ее, но она молча попятилась — вернее, попыталась попятиться от него, хотя стена не давала ей сделать это.

В этот момент Рамиров с горечью и отчаянием вспомнил, как когда-то вот так же вела себя жена Юля, когда он защитил ее от хулиганов. История повторяется, подумал он. И вовсе не обязательно в виде фарса, какой уж тут фарс… Видно, так мне суждено: спасать дорогих мне женщин и натыкаться на стену из их отчужденного презрения…

— Джилька, — сказал он и все-таки обнял скованные мелкой дрожью плечи дочери. — Теперь ты поняла, почему я не могу, не имею права любить твою маму? До тех пор, пока во мне сидит… это… я недостоин вас обеих…

Джилька уткнулась лицом в его грудь и наконец-то заплакала.

— Какой же ты у меня дурачок, па, — выдавила она сквозь слезы.

И стена, начавшая было вырастать между ними в этот вечер, сразу рухнула.

РЕТРОСПЕКТИВА-2. ВСТРЕЧА В БАНКЕ

Очередь к стойке двигалась с такой скоростью, что Рамиров успел досконально изучить все рекламные щиты на стенах. Он уже в тысячный раз проклял себя за то, что тащился в банк по жаре через весь город. Но добывать деньги надо было обязательно, во избежание трений с хозяйкой пансиона.

Наконец, подошел его черед сунуть в заветное окошечко стойки голову.

— Слушаю вас, сэр, — заученно улыбнулся приторно-вежливый клерк, сидевший за толстым — видимо, пуленепробиваемым — стеклом.

— Посмотрите, пожалуйста, — Рамиров протянул клерку свою книжку ветерана Пандуха. Ян всегда терялся в подобных ситуациях, потому что, с его точки зрения, попытки получить от властей какие-либо — пусть даже законно причитающиеся — деньги, здорово смахивали на попрошайничество. Понимаете… там должны были перевести… ежеквартальное пособие…

Но клерк уже не внимал, пощелкивая клавиатурой мощного банковского турбо-компьютера. Потом, все так же бесстрастно улыбаясь в пространство, осведомился:

— Вы имеете в виду пособие ветерану войны, сэр?

— Да, да, — торопливо согласился Рамиров. — Вот именно…

Молодой человек за окошечком вежливо проговорил:

— Извините, сэр, но с этого месяца выплата данного пособия прекращена. Весьма сожалею.

— То есть как?.. — не понял Рамиров. — Но почему?

Клерк был галантен до конца. Он явно подражал безупречно корректным, холеным героям телерекламы.

— Наш банк только исполняет решения правительства, сэр, а именно такое решение было принято в прошлом месяце. Если оно вас не устраивает советую обратиться в Министерство социального обеспечения, сэр… Слушаю вас, мадам? — этот вопрос был предназначен женщине, стоявшей за Рамировым, и явно не допускал возможности дальнейшего продолжения диалога.

«Ровно десять секунд на обслуживание каждого клиента — такова оперативность обслуживания в Центральном Банке Евронаций!», вспомнил Рамиров голос за кадром рекламной заставки… Лучше бы он грязно обругал меня и напрямую посоветовал убираться к такой-то матери со своей вонючей ветеранской книжкой, чем вот так вежливо, с непременным обращением как к «сэру», как и положено в солидном учреждении…

Чувствуя себя так, будто ему плюнули на ботинок, он отошел от стойки и бессмысленно уставился на ближайший рекламный щит.

Идей по поводу дальнейших действий в голове не было. Так сказать, отсутствие присутствия… Возвращаться домой без денег было равносильно прыжку под мчащийся на полном ходу трейлер-панелевоз. Рамиров представил себе злобно брызжущую слюной мадам Лэст и мысленно даже застонал от отвращения, отчаяния и унижения, нахлынувших на него одновременно.

В этот момент кто-то сильно вдарил Рамирова по спине. Так, что показалось, будто лопатки прочно влипли в ребра и теперь суждено на всю оставшуюся жизнь остаться плоским, словно камбала.

Ян резко обернулся и увидел перед собой широко улыбающееся лицо.

Это был Виктор Кранц, по прозвищу «Тугой». В Пандухе он служил с Рамировым в одной роте. За прошедшие двадцать лет Витька, конечно, изменился, но не настолько, чтобы его нельзя было узнать. На нем были потрепанные брюки «макговерн» и куртка-ветровка поверх майки с аляпистой надписью на груди «Горный тигр». Рамирова только слегка удивило, что, несмотря на жару, на голове Тугого красовалась шапочка из необычной черной ткани, плотно обтягивающая уши.

— Витька! — сказал он, тоже хлопая бывшего сослуживца по плечу. Откуда ты здесь взялся, старина?

— Прилетел сегодня утром, — по-прежнему улыбаясь, сообщил Кранц. — А ты что, обосновался в Интервиле? И вообще, где ты сейчас?

— Да нигде, — сказал Ян. — Прыгаю с места на место, потихоньку пописываю по заказам нашей славной бульварной прессы… Ну, а ты? Что это ты за шапку на себя напялил? Скрываешь шрамы на бритом черепе?

Насчет шрамов он шутил, но Витька воспринял слова Рамирова со всей серьезностью.

— Вот именно, — сказал он. — Тут ты в точку попал… С такой головой мне теперь только в фильмах ужасов сниматься, чтобы почтенную публику попугать.

— Это тебе тогда, в Пандухе?..

— Если бы, — усмехнулся Кранц. — Нет, Яша, — («Двадцать лет назад он меня упорно звал Яшей, хоть я ему и втолковывал, что я — Ян, а не Яков», вспомнил Рамиров), — это уже потом свои так постарались, был у нас в Зоне один любитель бить, чуть что, дубинкой по голове, а дубиночка у него была, для пущего удовольствия, колючей проволокой обмотана…

— В Зоне? — переспросил Рамиров. — Ты что — отбывал срок?!

— Так точно, три года, от звонка до звонка… Ты-то в свое время дембельнулся из армии, а я направил стопы в унтер-офицерскую школу спецназа — ротный наш, старлей Диас, помнишь такого? — надоумил меня написать рапорт. Способности у тебя, Кранц, говорит, к таким делам врожденные, иди, дурак, делай военную карьеру. Ну, я и двинул в «учебку»… Потом дослужился до начальника разведки полка в чине подполковника — а тут: ку-ку, приплыла!.. Накрылись одним местом наши славные защитники Отечества, всех подчистую разогнали. Ну, месяц не прошел, как я загремел по статье в Зону…

— За что, Вить? — тихо спросил Рамиров.

Кранц горько усмехнулся:

— За то, что меня всю жизнь воспитывали защитником Родины. Чувство долга, понимаешь ли… В Киеве это было, Яша. Еду как-то раз по своим делам в «подземке». Час пик, народу полно в вагоне… Стою, читаю себе спокойненько «Армейский вестник». Самое скверное, что форму в тот день зачем-то нацепил, идиот, по принципу — «нате!»… Ну, сидит недалеко от меня женщина, с сумками, пакетами, в годах уже. И вваливается в вагон, понимаешь, один субъект, сражающийся, как Георгий-Победоносец на московском гербе, с зеленым змием внутри себя… Дальше начинается беспредел. Субъект требует от граждан уступить ему место, поскольку в битве со змием он растратил все свои силы и на ногах уже стоять не в состоянии. Порядочные граждане молчат, но места пьянчуге из принципа не уступают. Тогда подходит он к той самой женщине в годах, хватает ее за руку и… Честно говоря, Яш, я и не помню, как я ему тогда врезал, — туман какой-то в глазах у меня волнами поплыл. А когда туман прошел, вижу валяется забулдыга в углу вагона неподвижной грудой. Дальше так. Хватаю я эту груду за то место, где должна быть жопа, а другой — за то место, где должен быть шиворот, и выкидываю из вагона на перрон: благо, поезд как раз остановился на станции… Еду себе дальше. А в вагоне — мертвая тишина. И никто мне в глаза не смотрит, сука!.. В общем, видимо, кто-то успел заложить меня по полицейскому коммуникатору, который в каждом вагоне установлен, и на следующей станции влетают двое полицейских и без лишних слов заламывают мне руки. Знаешь, что было самым обидным для меня в тот момент?.. То, что баба, за которую я так опрометчиво заступился, первой на меня показывает и кричит ментам: «Вот он, хулиган поганый! Привыкли у себя в казарме руки на солдатиков распускать, так теперь повсюду решили наводить свои порядки!»… Представляешь?

— Представляю, — сказал Рамиров.

— Ну, а потом пошло-поехало, — невесело продолжал Тугой. — Впаяли мне за учинение беспорядков в общественном месте на полную катушку. Приплюсовали и то, что я за три часа до этого, мучаясь от жажды, кружку пива выпил, и то, что оказал сопротивление при задержании — хотя какое там сопротивление? Ты-то знаешь, что я мог бы раскидать полисменов, как котят, но я только спросил их: «Что же вы делаете, вашу мать?»… А главное — ты же знаешь, какое у всех было отношение к военной форме: как у быка к красной тряпке…

— Знаю, — сказал Рамиров. — Ну, а что теперь?

— Теперь?

Витька сжал челюсти и сквозь зубы сказал со злобой:

— Ненавижу теперь шпаков! И буду мстить им до конца жизни за те унижения и побои, что терпел по их милости в Зоне!..

— Зря ты так, — сказал Рамиров. — Люди ведь не виноваты в том, что их так настроили против военных…

— А мне плевать! — вскинулся Витька. — Что же за народ у нас, если он, как «зомби», подчиняется любому влиянию?! Я ненавижу такой народ, понимаешь, ненавижу!..

Еще бы немного — и Кранц сорвался бы на крик. Люди стали оборачиваться в их сторону.

— Тихо, тихо, — сказал Рамиров. — Успокойся, Вить. Давай сменим пластинку.

— Давай, — неожиданно охотно сказал Кранц. — Скажи-ка, как отсюда лучше добраться до Вандербильд-бульвара?

Рамиров пустился в сбивчивые объяснения, но на середине своего монолога вдруг заметил, что бывший сослуживец его вовсе не слушает, а отсутствующим взглядом впился в рекламный щит банковской компании «Артур Дилан и сыновья». Спустя несколько секунд Кранц побледнел и что-то пробормотал.

— Ты что, Витек? — осведомился Рамиров. «Контузили его, что ли, в Зоне той страшной дубинкой?», мелькнуло у него в голове. — Тебе плохо?

Кранц перевел на него застывший, пугающий своей внезапной безжизненностью взгляд.

— Вот оно как… — непонятно сказал он севшим голосом. — Давай-ка, Яш, побыстрее двинем отсюда куда-нибудь!..

— А что такое? — насторожился Рамиров.

— Да ничего, — Витька изобразил на лице вымученную улыбку. Как тогда, когда их роту фундаменталисты заперли в мышеловку ущелий и трое суток тщетно пытались истребить тяжелыми минометами, и Ян с Витькой лежали в одном окопе, а между ними на земле бешено вращалась мина, издавая снопы вонючих искр, и оставалось только ждать, когда она решит, наконец, рвануть, и кому-то следовало лечь на нее своим телом, чтобы уберечь товарища. Мина тогда так и не взорвалась, но Витька все-таки успел броситься на нее первым. — Просто что нам здесь стоять как вкопанным? Пойдем куда-нибудь, посидим, выпьем… за старые добрые времена… помянем, кого положено, а?

Что-то он скрывает, подумал Рамиров. Что-то здесь явно не так…

— Ну, пойдем, — колеблясь, сказал он. — Только… извини, но я — на мели. В кармане — ни юма! Специально притащился сюда за своей ветеранской пенсией, а ее, оказывается, уже отменили!

— Быстрее, быстрее! — не слушая друга, Кранц тащил его за рукав к выходу.

У входных дверей они были вынуждены посторониться, чтобы пропустить внутрь белокурую женщину, которая вела за руку маленькую и тоже белобрысую девчушку с растрепанной куклой под мышкой. Девочка на ходу ухитрялась скакать на одной ноге, а женщина выговаривала ей по-норвежски. Они прошли в глубь зала, где девочка тут же уселась прыжком на кресло — охранять мамину сумку, — а женщина встала в заметно увеличившуюся за последние несколько минут очередь вдоль стойки.

— Нет, — вдруг буркнул себе под нос Витька, останавливаясь. — Я так больше не могу, понял? — И после паузы добавил: — И вообще, устал я уже от твоего занудства, так что заткнись!

Он решительно сдернул с головы свою шапочку, обнажив стриженую голову, где сквозь короткие волосы в нескольких местах просвечивали поистине жуткие шрамы, и, смяв, засунул ее в карман куртки.

Рамиров, обалдело слушавший разговор приятеля с самим собой, уже окончательно решил было, что превратности судьбы не прошли бесследно для психического здоровья Тугого, но тут двери опять стремительно раскрылись, и в банк вошла примечательная троица.

Впереди шествовали два огромных, вызывающе-неряшливо одетых парня, с большими сумками «Крокодил». За ними следовала бритая наголо девчонка в черных очках, закрывавших пол-лица, с головы до ног обтянутая черной, лоснящейся, словно шкура гиппопотама, кожей. Под мышкой у всех троих было по блоку сигарет.

Дальнейшее происходило настолько быстро, что мозг не успевал переварить всю зрительную информацию.

Один из парней прыгнул к стойке, второй обосновался посередине зала, а девчонка заняла позицию у входных дверей. В руках у вошедших, как по мановению палочки иллюзиониста, внезапно оказалось оружие. Это были компакт-пулеметы, автоматически раскладывающиеся при нажатии кнопки на футляре. Так вот что за «сигареты» были у молодых людей!

— Не двигаться! — завопил по-английски тот налетчик, который стоял посреди зала. — Всем — на пол, руки за голову!

Одновременно парень, находившийся у стойки, повел стволом своего «гана» и короткой очередью через окошечко разнес вдребезги небольшой ящичек управления автоматическими видеокамерами, расположенный на рабочем месте клерка. Потом деловито достал из кармана портативный атомайзер и проделал в спецстекле стойки огромное отверстие с такой легкостью, будто оно было не из брони, а из картона.

— Чтоб через минуту я видел эту сумку с деньгами! — уже по-русски крикнул он, швыряя сумку за стойку. — Пошевеливайтесь, педерасты, иначе всем гарантирую по пуле!

После секундного оцепенения люди, находившиеся в зале, бросились на пол: кто зажимал голову руками, словно пытаясь закрыться от возможных выстрелов, кто зажмурил глаза от страха… Норвежка пыталась заслонить девочку своим телом.

— Ну, вы, придурки, вас команда тоже касается! — сказала бритоголовая амазонка Рамирову и Кранцу, пребывавших в качестве наблюдателей. — А ну, мордой о пол! — И, нервно хохотнув, пустила очередь поверх голов друзей, разнося в осколки щиты рекламы на противоположной стене.

Как и полагается профессиональным «чек-апистам», оружие у троицы было оборудовано глушителями, поэтому снаружи никто не подозревал, что в банке разыгрывается еще один акт трагедии с криминальным сюжетом, ставший избитым шаблоном в последнее время…

Рамиров и Виктор переглянулись и без слов поняли друг друга. Приготовившись к прыжку, Кранц шепнул Яну: «Нау!» — как в давние времена, в горах Пандуха, когда наступал подходящий момент для нападения из засады на караван, доставлявший фундаменталистам контрабандное оружие.

Упав на пластиковый, пружинящий пол, Ян перекатился к дверям и дернул «амазонку» за ноги. Та рухнула, будто подкошенная, успев только ойкнуть сказалась-таки девичья природа — от неожиданности. Ее «ган» упал точнехонько в руки Рамирову. Поворот корпуса и еще один перекат — и Ян, аккуратно целясь по ногам, снял налетчика, стоявшего у стойки. С диким воплем тот рухнул, пачкая кровью белые плитки пола, и потерял сознание.

В свою очередь, Тугой длинным прыжком подлетел к молодчику в центре зала, подрубил его ловкой подсечкой под колено и, завладев компакт-пулеметом, ударил стальным стволом под челюсть парня. Тот отлетел к стене, сполз по ней вниз, и стало ясно, что он еще не скоро придет в себя.

Краем глаза Рамиров уловил какое-то движение справа и тут же до его слуха донесся отчаянный вопль Виктора:

— Яша, берегись!

Дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен» в стене зала была распахнута настежь, и из нее на Яна глядел зрачок крупнокалиберного «мастера». Лишь спустя несколько секунд Рамиров осознал, что это был сотрудник банковской охраны, который спешил расправиться с бандитами по вызову кассира и которому явно не понравилось оружие в руках Яна.

Что-то промелькнуло рядом с Рамировым, раздались оглушающие выстрелы пистолета охранника и, почти беззвучные, хлопки компакт-пулемета.

Время будто замерло в восприятии Яна. Как это бывает в видеобоевиках, он видел, как медленно-медленно, роняя пистолет, падает головой в зал продырявленный насквозь охранник и как плавно отлетает к барьеру стойки и врезается в нее спиной Виктор, Витька, старый друг и бывший сослуживец!..

Уши будто заложило ватой, и сквозь эту вату еле слышно пробивались крики и визг людей в зале и далекий воющий звук, который был хорошо знаком, но сейчас почему-то не поддавался опознанию.

Рамиров одним прыжком оказался возле лежащего друга. Одной рукой Витька тщетно пытался зажать рану в груди, из которой обильно, толчками, выбрасывалась кровь, а другой все еще сжимал уже бесполезный пулемет.

— Вить, — сказал Рамиров, приблизив свое лицо к лицу друга. — Тебе больно, Витя? Сейчас, подожди… Врача! Вызовите «скорую»! — крикнул он в пространство. — «Амбьюлэнс», плиз!.. — И снова наклонился к раненому. Сейчас, Витя… Ты только держись, ладно?

Виктор, слабея на глазах, прошептал:

— Не надо… Ничего не надо, Яш… Ты вот что… «оракул»… передать Бригадиру лично… Понял?.. И уходи… сейчас полиция… Только обязательно, обещаешь?.. Я должен был… для Легиона…

Пулемет выпал из его руки, но он не стал поднимать его, а вытащил из кармана ветровки свою нелепую шапочку и почти насильно впихнул ее в руку Рамирову.

— Никому… только Бригадиру, — с усилием смог выговорить он еще и уронил голову на грудь.

Уже предсмертно хрипя, Кранц выдохнул:

— Ни в коем случае… сам не надевай «оракула»!..

Рамиров, не чувствуя боли, закусил губу. Только теперь до его сознания дошло, что приближавшийся вой был ничем иным, как звуком полицейской сирены. Он отшвырнул с отвращением оружие в угол зала, распрямился и, слепо оглянувшись на толпившихся вокруг бледных людей, пошел к выходу.

Бросать мертвого друга на поле боя в Пандухе справедливо считалось подлостью, но и попадаться в руки полиции сейчас было бы нежелательно. От осознания этого скверного парадокса хотелось выть волком…

Да, они спасли людей и уберегли кучу разноцветных бумажек от грабителей. Но при этом, как ни крути, был убит охранник — по недоразумению, в тот момент, когда анализировать обстановку начинают не те доли головного мозга, которые отвечают за мышление, а те, которые отдают приказы мышцам и пальцам на спусковых крючках… Кто бы стал в этом разбираться потом? Со стороны все выглядит достаточно просто: бывший милитар, к тому же отмотавший уже один срок, убил порядочного гражданина, выполнявшего свой служебный долг, и разве явится смягчающим обстоятельством тот факт, что он сделал это, чтобы спасти своего друга?..

Ничего не видя перед собой, Рамиров шагал по тротуару, натыкаясь на прохожих. В ушах у него звучали последние слова Витьки: «Я должен был… Обещаешь?».

Вопрос был прост, но, если покопаться в душе, ответить на него было сложнее.

Вот уже три года Рамиров честно выполнял данный самому себе обет не лезть ни в какие общественно-политические игры. Хотя это с каждым днем становилось все труднее. Как и следовало ожидать, с ликвидацией вооруженных сил общество волей-неволей поделилось на две категории. Одни те, кому это было на руку, — стали ярыми сторонниками ЮНПИСа, и таковых было значительно больше, нежели тех, кого упразднение армии затронуло болезненно и кто хотя бы в душе сочувствовал «бывшим».

За это время постепенно сбывалось то, чего Ян опасался, уходя из ЮНПИСа: противостояние оппозиционных группировок неотвратимо перерастало в социальную вражду, а вражда на глазах превращалась в войну — пока «холодную», — но где гарантия, что однажды, из-за неосторожного шага одной из сторон, эта война не станет открытой, в которой все средства хороши?

На войне, как известно, бывают жертвы. Причем не всегда из числа воюющих. Осколки снаряда разлетаются во все стороны, убивая без разбора и женщин, и стариков, и детей. Гибель близкого человека обычно вызывает желание отомстить убийцам, и по этой причине тот, кто до поры, до времени старается сохранить нейтралитет, в любой момент может стать верным солдатом…

Это очень страшный процесс — тем более страшный, что он обусловлен нормальными человеческими чувствами и побуждениями. В масштабах государства он смахивает на ядерную цепную реакцию, только вот последствия приносит куда более трагичные, нежели какой-нибудь мегатонный ядерный взрыв.

Рамиров привык считать, что не имеет права сочувствовать ни бывшим милитарам, ни ЮНПИСу, превратившемуся в межгосударственную организацию со множеством прав и возможностей. Прежде всего, потому что и те, и другие боролись неправедными методами ради достижения своих — в общем-то, наверно, справедливых — целей.

Но теперь он попался в сеть, и этой сетью стали обязательства перед старым другом, спасшему Рамирову жизнь. Скверно было то, что Кранц оказался членом так называемого Легиона — это явствовало из его просьбы. Выполнить эту просьбу — значит, сыграть против ЮНПИСа. Против Николя Брилера, против старины Эккса и юнца Моргадо, против сотен людей, с которыми Рамиров работал бок о бок в течение многих лет. Но не выполнить просьбу Тугого — все равно, что предать погибшего друга. На это Ян не был способен ни при каких обстоятельствах. Так уж он был устроен. Таким был воспитанный им самим в себе «кодекс чести»…

Внутренняя борьба Рамирова с самим собой еще продолжалась, когда он, оглядевшись, вдруг обнаружил, что шагает по Вандербильд-бульвару, в Голландском квартале. Видимо, подсознательно его тело выполняло заданную программу, а роль программы сыграл Витькин вопрос о местонахождении этой улицы.

Видимо, где-то здесь, в одном из самых спокойных и мирных уголков Интервиля, Кранц должен был передать свою шапочку Бригадиру Легиона. Но где именно? И что в шапочке скрывалось? Зашифрованное послание за подкладкой? Или что-нибудь другое? Всего этого Виктор сказать Рамирову не успел, и Яну оставалось лишь полагаться на свое «шестое чувство» бывшего оперативника. Что делать при встрече с так называемым «Бригадиром» (скорее всего, речь шла о подпольной кличке), Рамиров еще не решил.

Он три раза прошел длинный бульвар из конца в конец, прикидывая, где могла бы иметь место встреча. Больше всего для этого подходили: а) небольшая площадь с памятником неизвестно кому в центре и тучами наглых от того, что их никто никогда не пугал, голубей; б) сквер, который использовался окрестными жителями для выгула собак и чад; в) стоянки такси и автомобильные «паркинги» — не исключалась возможность, что встречающие будут на машинах и что вообще сам факт передачи произойдет во время езды. Кроме этого, конечно, существовала еще гипотеза, что встреча была назначена в каком-нибудь баре (на Вандербильд-бульваре их имелось около сорока) или вообще на явочной квартире в одном из домов (всего их было сто пять), но тут уж Рамиров был бы бессилен выполнить просьбу Тугого.

Вероятность удачи, таким образом, была весьма близка к нулю, поэтому Рамиров решил довести число своих обходов бульвара до десяти, а потом со спокойной душой удалиться восвояси. Тем более, что солнце уже клонилось к кромке крыш. И тем более, что было неизвестно, на какое время назначена встреча…

Шествуя по бульвару, Рамиров цепким взглядом изучал окружающую обстановку, но ничего примечательного ни в одном из выделенных им для себя пунктов не обнаруживал.

Это случилось, когда часы на ратуше, расположенной на другой стороне площади с глыбой Памятника-Неизвестно-Кому, отбили восемь дребезжащих ударов. Человек, сидевший на крайней скамейке в сквере, сложил газету, поднялся, и Рамиров узнал в нем Грига Ченстоховича. Расстояние между ними было не меньше сорока метров, но ошибиться Ян не мог. Волевое лицо с сеткой морщин, подтянутая, спортивная фигура, начальственные манеры явно принадлежали бывшему суб-комманданту войск специального назначения, с которым Рамиров познакомился в ходе юнписовской операции «Коммандос».

Значит, Ченстохович не покончил с собой три года назад, как извещали газеты. Он просто перешел на нелегальное положение Бригадира Легиона, боевого органа «эксов», доставлявшего немало хлопот ЮНПИСу и силам безопасности.

Не успел Рамиров ничего предпринять, как к Ченстоховичу приблизился молодой человек в спортивном костюме, совершавший пробежку по скверу, и что-то спросил. Бывший суб-коммандант кивнул и вместе с парнем направился к стоявшему у кромки тротуара черному «опелю», в котором сидели двое.

Остановившись у машины, Ченстохович что-то сказал водителю, и тот, открыв дверцу, протянул парню небольшой предмет, очень напоминающий зажигалку.

Дверцы стоявшего на противоположной стороне улицы крытого фургона с надписью «Паоло Мазолли — транспортные перевозки» распахнулись, и на проезжую часть выскочили люди с оружием в руках.

Дальнейшее произошло очень быстро.

Через считанные секунды Ченстохович и «спортсмен» лежали в наручниках, уткнувшись лицом в тротуар. Один из нападавших распахнул дверцу машины, но из «опеля» грянули выстрелы, и он повалился мешком на асфальт. «Опель» на приличной скорости рванул зигзагом по площади, но ему вслед прогремели автоматные очереди. Пули у юнписовской группы захвата — в том, что это была именно она, сомневаться уже не стоило — видимо, самонаводились на цель, потому что, не проехав и пятидесяти метров, автомобиль вдруг завилял, шипя пробитыми шинами, врезался в витрину одного из магазинов и тут же взорвался.

Парни с автоматами подняли пленников на ноги, подвели к фургону и втолкнули внутрь.

Через несколько секунд о происшествии напоминал лишь густо валивший дым из останков «опеля», крики раненых и испуганные, бледные лица прохожих, да еще сирены пожарных машин, приближавшиеся со стороны Центра.

Рамиров повернулся и пошел прочь.

«Извини, Вить, — мысленно сказал он. — Как видишь, выполнить твое обещание мне не удалось. К счастью, не удалось, потому что больше всего мне не нравится быть трупом»…

РЕТРОСПЕКТИВА-3. «ОРАКУЛ»

У Рамирова была одна странная привычка. Читая какую-нибудь книгу, он сознательно прерывал чтение на самом интересном месте и предавался размышлениям над прочитанным.

Вот и накануне, вернувшись в свою «конуру» в пансионе «Голубая роза» и благополучно избежав роковой встречи с госпожой Лэст, он наскоро поужинал, почти полностью исчерпав имевшийся в холодильнике запас продуктов, просмотрел очередной, стандартно скроенный, боевик (одна из «пиратских» тиви-станций Евронаций специализировалась на показе фильмов со стрельбой, погонями и зубодробительными драками по так называемому «блуждающему каналу», хотя пропаганда насилия — в том числе и посредством произведений искусства — была официально запрещена парламентом с подачи ЮНПИСа сразу после разгона армии), а затем улегся спать.

Заснул Ян сразу, даже громкие щелчки в соседнем номере, где проживал некто Олли Брюс, человек неопределенного возраста, рода занятий и национальности, в этот раз не помешали ему. С этими звуками была особая история. Неизвестно, на какие средства существовал сосед Рамирова, потому что с утра до ночи он торчал в пансионе. Тем не менее, одевался он как плейбой. Поселившись в «Голубой розе», Рамиров очень быстро обнаружил, что из номера Брюса постоянно доносятся сквозь стену какие-то нераспознаваемые звуки, весьма напоминающие чмоканье чересчур страстных поцелуев. Однако Рамиров ни разу не видел, чтобы его соседа навещали женщины. Спросить напрямую Брюса о происхождении звуков Ян не решался — не потому, что тот был замкнутым, нелюдимым типом, а потому, что сам Рамиров свято соблюдал принцип «не-лезь-в-чужую-жизнь». В то же время звуки действовали Яну на нервы, из-за них он частенько не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок и тщетно пытаясь найти убежище под одеялом и даже под подушкой… Все прояснилось совершенно случайно: как-то, находясь в пресловутом «положении риз», Рамиров перепутал двери и вломился в номер к соседу. Оказалось, что тот сидит в кресле и швыряет в закрепленную на стене мишень палочки с резиновыми присосками… Позже выяснилось, зачем Олли понадобилось «с утра до одури», как выразился он сам, упражняться в явно бесполезном для общества занятии. Просто-напросто раз в месяц Брюс совершал вылазку в какой-нибудь игорный зал, где практикуется подобное развлечение — название его напрочь вылетело из головы у Рамирова, — находил простака с тугим кошельком и заключал с ним пари, что с десяти метров десять раз попадет в «десятку». Тот, естественно, ссылаясь на положения теории вероятности или просто на здравый смысл, охотно ловился на удочку и через минуту выкладывал кругленькую сумму, еще не понимая, на кого нарвался… Заключалось второе пари: на этот раз, что Олли с завязанными глазами наберет не менее пятидесяти очков из ста возможных, и он их действительно набирал, и заполучал еще одну сумму с несколькими нулями. Поправив таким способом свои финансовые дела, Олли возвращался в пансион и возобновлял тренировки. С утра до вечера — сидеть и швырять палочки с присосками…

Итак, в тот вечер Рамиров заснул праведным сном младенца.

Однако, пробудился он, когда рассвет еще только начинал брезжить за жалюзи окон. Словно кто-то окликнул его из глубин подсознания, напрочь прогнав сон. Чувство непонятной тревоги сжало сердце.

Ян прикрыл глаза, но вместо очередной серии сновидений увидел мысленным взором события вчерашнего дня. И снова видел он бледное лицо Виктора Кранца, белизну которого подчеркивала ярко-алая струйка, сползавшая из угла рта. И вновь слышал он булькающий, захлебывающийся подступавшей к горлу кровью, голос своего старого друга: «Передай… только Бригадиру… Понял?.. Ни в коем… случае… сам не надевай «оракула»!»… И снова видел Рамиров, как роскошный черный «опель», объятый пламенем, врезается в стеклянную витрину магазина, разнося ее на миллионы мельчайших осколков… Как распахивается дверца фургона, и парни с автоматами валят на тротуар Ченстоховича и подошедшего к нему парня…

Рамиров встал и не спеша оделся. Сооружая себе кофе, он размышлял.

Выводы были не очень утешительными.

Судя по всему, Рамиров оказался помимо своей воли втянутым в противоборство двух мощных социальных группировок. С одной стороны, это были люди Брилера, с которыми его связывали отношения более чем десятилетней работы в ЮНПИСе и от которых даже сейчас было не так-то легко отрешиться. За эти десять лет было много разного. Как на всякой оперативной работе, Рамирову не раз приходилось уходить от преследования, и на него охотились, и за ним гонялись, и его били — порой весьма жестоко, и, самое главное, его не раз спасали те, кто работал вместе с ним на организацию сторонников мира.

Но с другой стороны был загадочный Легион — подпольная и хорошо вооруженная организация, созданная из отборных экс-милитаров и использующая методы партизанской войны на территории «врага». Как известно, в ходе боевых действий такого рода не щадятся те, кто случайно оказывается на траектории пуль, и этого Рамиров при всем своем сочувствии к «бывшим» одобрить никак не мог.

Однако, Ян понимал, что с того момента, как взвалил на себя ношу поручения Кранца, ему, так или иначе, придется действовать.

В этом месте Рамиров прекратил пока размышления, допил остывший кофе и ткнул пальцем в клавишу тиви-бокса. Было уже девять часов утра, а в это время должны были работать все сто тиви-каналов Европейского Сообщества.

Обычно Ян ставил переключатель поиска каналов в режим автоматического поиска и развлекался давным-давно придуманной им игрой. Первая фраза, услышанная им по тиви-боксу, расценивалась им как своеобразный эпиграф к начинавшемуся дню. Все равно что открыть наугад книгу, выбрать вслепую строку и считать ее иносказательным предсказанием своей судьбы. Детские игры…

На сей раз тиви-бокс автоматически включился на какой-то религиозной программе с лощеным проповедником в белой хламиде, хорошо поставленным голосом вещавшим с трибуны прихожанам:

— …ибо как гласит Библия, «А я всегда с Тобою; Ты держишь меня за правую руку, Ты руководишь меня советом Твоим и в конце примешь меня в Славу»…

Тут переключатель каналов перескочил на другой канал, где усиленно рекламировали акции компании «Евростар».

Рамиров налил себе вторую чашку кофе.

Так, подумал он. Ничего себе эпиграф!..

В тот момент он еще не знал, что данная цитата из Экклезиаста вскоре станет поистине пророческой для него…

А потом Ян сел за стол, чтобы поработать над своей повестью, и тут же забыл и о поручении Кранца, и о перипетиях вчерашнего дня, и о том, что на нем висит долг госпоже Лэст по плате за проживание в пансионе.

Он снова бежал по лесу, продираясь через хитросплетение веток, а сзади стучали нервной чечеткой автоматные очереди, и в душе нарастало отчаяние, потому что ребята погибли, и некому было довести их дело до конца, некому было предотвратить залп ракетных батарей, и он совершенно забыл, кто и зачем послал его в этот ночной лес…

Как всегда неожиданно, на запястье раздался писк зуммера. По наручному видеофону Рамирова могла вызывать только его пятнадцатилетняя дочь Джулия.

Временами — справедливости ради, следует отметить, что такое бывало не часто — отношения Рамирова с дочерью приобретали односторонне-корыстный характер. Вот и сейчас, после дежурных вопросов о делах, Джилька осведомилась, не будет ли в состоянии «милый папхен» выдать своей любимой и единственной дочери пару сотен юмов «на мелкие расходы».

Рамиров изумился не самому факту бесстыдного вымогательства, а сумме, на кою оное предполагалось.

— Сколько-сколько? — недоверчиво повторил он. — Да зачем тебе столько денег?

— А тебе? — ловко парировало удар его чадо. — Ты все равно старый, тебе не нужны ни наряды, ни развлечения…

— Извини, Джилька, — сказал Рамиров. — Я сегодня на мели. Нет, серьезно… Ты лучше скажи, кто это там виднеется за твоей спиной? Что это за молодой человек? Твоя новая «первая любовь»?

— Дурачок, — сказала Джилька. — Никакая это не любовь, а Вильгельм. Вильгельм Клозер, мы с ним вместе занимаемся в колледже…

— Знаю я, чем вы там занимаетесь с господином Клозером, — продолжал ехидничать Рамиров. — Ладно, не пыхти, не пыхти… Когда встретимся-то?

— Давай в среду вечером, пап, — предложила дочка.

На этом и договорились.

«Да, — подумал Рамиров, усаживаясь за стол и собираясь заткнуть ватой уши, чтобы не слышать больше ни удручавших своим однообразием звуков из номера Брюса, ни вызовов по видеофонам, телефонам и прочим средствам связи. — Тяжела ты, шапка… не Мономаха, конечно. Отца. Особенно такого непутевого отца, как я».

Что-то вспомнилось ему в связи с этой мыслью.

ШАПОЧКА! ШАПОЧКА, КОТОРУЮ Я ДОЛЖЕН ПЕРЕДАТЬ БРИГАДИРУ ЛЕГИОНА!

Где она? Я же как сунул ее вчера в карман куртки, так и не вытаскивал больше! А любопытно было бы узнать, что это за головной убор такой, из-за которого поднялась самая настоящая буря в стакане воды на Вандербильд-бульвар?!. Может, это сказочная шапка-невидимка? Но почему тогда Витька советовал ни в коем случае не надевать ее?..

Он достал шапочку из кармана и внимательно оглядел ее со всех сторон. Не было в ней, однако, ничего зловещего или особенного. Обыкновенный головной убор черного цвета, вот только материал какой-то не совсем обычный.

Ян повертел шапочку в руках и обнаружил, что в материале, из которого она была изготовлена, прощупывается сеточка тонких металлических проволочек, похожая на некий каркас.

Господи, да что же это может быть? Очередной вариант пуленепробиваемого головного убора типа каски? Не похоже… И вообще, непонятно все это, а раз так — остается одно: попробовать надеть ее.

С опаской, словно ожидая от невинного на вид головного убора какого-нибудь неприятного сюрприза — вроде удара электротоком, — Ян натянул шапочку на голову и застыл.

Однако, ничего не произошло. Пожав плечами, Рамиров снял шапку и перевернул ее задом-наперед. По-прежнему никакого эффекта. Разочарованный, он собирался было снять ее и вспороть подкладку, но тут к нему в номер вломился Гог Принстонов.

— Здорово, Ян! — закричал он. — Ты чего — голова мерзнет, что ли? За сколько купил?.. Ты бы лучше долг вернул, вместо того, чтобы денежки на всякую ерунду транжирить!

— Какой еще долг? — ошеломленно пробормотал Ян.

— Какой?! А помнишь, на прошлой неделе в «преф» резались у меня до утра? Кривой Бак еще был, и Тидди, и еще кто-то, я уж не помню… И продулся ты мне в пух и прах, аж на двести юмов!

— Допустим, — сказал Рамиров. — И что?

— Как это — что? — удивился Гог. — Карточный долг — умри, но отдай! Дело чести, знаешь ли!

— Ах, дело чести? — вкрадчиво спросил Ян. — Хорошо! Только ты, карточный самурай, наверное, забыл, как я тебя в прошлом месяце из полиции за драку вызволял! Скажи — забыл?

— Ну, — цинично усмехнулся Гог. — Это дело прошлое, можно сказать, уже забытое. Что было — то прошло. И ты сейчас мне зубы не заговаривай, а гони-ка лучше монету!

Такая наглость возмутила Рамирова, и он шагнул к Принстонову.

— Но-но! — деловито предупредил его Гог, становясь на всякий случай в боксерскую стойку. — А ты знаешь, что у меня второй разряд по кикбоксингу?

— Он тебя не спасет, — усмехнулся Рамиров.

Бить я его сильно не буду, подумал он про себя. Но проучить наглеца не помешает…

Гог напрягся, явно собираясь что-то сделать.

СЕЙЧАС УДАРИТ ЛЕВОЙ НОГОЙ ТЕБЕ В ПАХ, прозвучал вдруг в голове у Рамирова странный бесцветный голос.

Ян повертел головой, но никого в комнате не обнаружил. И в этот момент Гог действительно ударил его. Действительно левой ногой, и именно в пах. Причем, раздумывая над тем, кому принадлежал таинственный голос, Рамиров наверняка бы пропустил этот удар, но неожиданно для него самого его тело за считанные доли секунды ушло вправо, правая нога подсекла опорную ногу Гога под колено, а руки автоматически произвели захват, и не успел Ян еще осознать своих действий, как Гог уже валялся у него в ногах, а он бил его по лицу, разбивая в кровь утиный нос и готовясь перебить ребром ладони кадык.

Он с трудом опомнился и взял себя в руки, останавливая смертельный императивный импульс своей правой руке.

Помог Принстонову подняться и усадил его в кресло.

На Гога было страшно смотреть.

— Ты что, с ума сошел? — испуганно твердил он, размазывая по своему плоскому лицу кровь и неотрывно следя за Рамировым заплывшими глазками. Ты ведь и убить так можешь! Ты что, Ян?!.

— Извини, — сокрушенно сказал Рамиров. — Сам не знаю, что со мной творится сегодня. Давай, холодную примочку сделаем.

— Иди ты, — отмахнулся Гог. — Тоже мне, сначала бьет до смерти, потом первую помощь оказывает! Где это ты так навострился по морде бить? Не в спецназе, случайно?

— Случайно там, — сказал Ян. — Но ведь я действительно не хотел, понимаешь? Видно, рефлексы, брат, сработали, будь они неладны!

Он вдруг не к месту вспомнил, как не раз его подводили эти самые рефлексы. Особенно после возвращения из Пандуха. Как-то, гуляя вместе с Юлей, своей женой, по парку, они наткнулись на стаю молодых парней маргинального поведения, которым очень хотелось покуражиться за чужой счет. Слово за слово… потом Рамирову надоело слушать их пошлости по поводу фигуры Юли и всего прочего, и он честно послал компанию подальше. На свет тут же появились острые ножички, увесистые кастеты — в те времена еще без парализующих шипов, но все равно опасные, — мотоциклетные цепи и даже, насколько помнится, нунчаки… Ответные меры должны были соответствовать условиям единоборства безоружного против вооруженных, так что ровно через двенадцать с половиной секунд «шутники» в количестве десяти рыл остро нуждались в услугах «скорой помощи»… Именно тогда у Рамирова впервые в мирной жизни сработали приобретенные с помощью специального аутотренинга боевые рефлексы, и именно тогда Юля впервые со страхом прошептала, отчужденно глядя поверх его головы: «Как ты мог, Рамиров? Это же так подло и жестоко! Ты киллер, Ян, самый настоящий киллер!»… Это было раз.

Во второй раз это произошло во время выполнения очередного «оперативного задания» ЮНПИСа. Рамиров и Моргадо должны были добыть веский компромат на командование одной из воинских частей, а для этого им пришлось ночью проникнуть в военный архив, располагавшийся в центре небольшого подмосковного городка. Когда они, сделав свое дело, уже готовились преодолеть высокую бетонную стену, подоспела охрана, состоявшая в основном из отставников, весьма относительно вооруженных пожилых людей… Драться с таким противником Рамирову было все равно что избивать подростков. Однако, тело его не подчинилось никаким запретам, и только Моргадо, буквально силой утащив своего напарника через забор, помешал Рамирову взять на душу грех массового убийства… Это было два.

И, наконец, во время операции «Коммандос», при попытке «взорвать» Центр управления огнем ракетных батарей… против своих же соотечественников, носивших солдатскую форму… Правда, Рамиров тогда полагал, что сражается с врагами, действуя в настоящей боевой обстановке, но разве потом ему от этого довода было легче?..

И вот теперь, когда он уже полагал, что окончательно вытравил из подсознания убийственные инстинкты, тело опять подвело его. Словно дал о себе знать рецидив старой болезни… Да еще в сочетании с каким-то голосом. Может быть, это первый признак шизофрении?

Тут Ян заметил, что на нем все еще надета странная шапочка, пользоваться которой ему строго-настрого запрещал покойный Витька Кранц, и неожиданная, невероятная догадка озарила его мозг.

— Подожди-ка, Гог, — сказал он, прерывая словесный понос возмущенного Принстонова. — А ну, встань!

Ничего не понимая, тот подчинился.

— А теперь ударь меня! — приказал Рамиров.

Гог с опаской покосился на него.

— Это еще зачем? — с подозрением осведомился он. — Опять ты за свои штучки? Нет, дружище Ян, я больше с тобой в такие игры не играю! Потому как черт тебя знает, что ты выкинешь!..

— Да нет, — с досадой проговорил Ян. — Ты не бойся, бить я тебя больше не буду. Ну вот, хочешь, я к тебе спиной повернусь и руки в карманы засуну? — Он проделал это. — Просто мне кое-что проверить нужно. Эксперимент, понятно?

Гог хмыкнул.

— А бить как? — осведомился он в спину Рамирову. — Понарошку или взаправду?

— Фулл-контакт, — сказал Рамиров. — То есть, бей так, будто хочешь вырубить меня.

Не успел он договорить, как в мозгу его опять раздался тихий, но отчетливый голос: «ПЕРВЫЙ УДАР БУДЕТ НАНЕСЕН В ЗАТЫЛОК ЛЕВОЙ РУКОЙ, ВТОРОЙ — ПО ПЕЧЕНИ, ПРАВОЙ»…

Стиснув зубы, Рамиров решил стоять неподвижно. «Спокойно, — приказал он себе. — Держи себя под контролем!»… Но ничего не вышло. Какая-то властная, не допускающая возражений сила вновь заставила Яна пригнуться (левый кулак Гога просвистел в каких-нибудь долях дюйма над головой Рамирова) и уйти влево с разворотом (вторая рука Принстонова тоже ударила в воздух), чтобы, в свою очередь… Тут Рамиров все-таки сумел остановиться.

Он с шумом выдохнул воздух из легких. Гог, запнувшись о стул, с трудом удержал равновесие.

— Молодчага! — с восхищением и невольным страхом воскликнул Принстонов. — Как это тебе удается, а?

Эксперимент следовало для очистки совести довести до конца. Рамиров стянул с себя шапочку, сунул ее в карман и скомандовал Гогу:

— Еще раз!

И согнулся пополам, задыхаясь после неожиданного удара в солнечное сплетение.

— Э, — разочарованно протянул Принстонов. — А я-то думал: ты супермен! Тренироваться, старик, тебе еще надо!.. Только смотри, не увлекайся этим делом, а то должок не сможешь мне вернуть!..

Когда Гог ушел, Рамиров еще долго развлекался с «оракулом», чтобы установить все его возможности…

Наконец, он сел к столу и утомленно сунул лицо в ладони.

Вот оно что, думал он. Вот так шапочка! Теперь известно, для чего она предназначена и как действует. То есть, с технической точки зрения, все равно, конечно, непонятен принцип ее функционирования, но рядовому пользователю достаточно знать, что этот головной убор способен превратить его в самого настоящего супермена. Электронный телохранитель с телепатической — или полутелепатической — связью с носителем — вот что это такое! Он, должно быть, постоянно анализирует данные об окружающей среде, поступающие от крошечных рецепторов в миниатюрные «чипы», и когда ситуация предвещает драчку или иную угрозу безопасности «хозяина», прибор выдает соответствующее предупреждение, с помощью сложных, но молниеносных математических расчетов предвидя будущее — правда, всего на каких-нибудь двести секунд, но этого вполне достаточно… Ни дать, ни взять действительно: оракул… Если же носитель шапочки не обращает на предупреждение никакого внимания — или не успевает что-либо предпринять «оракул», управляя человеком, сам расправляется с соперником. Никакой это не головной убор, оказывается. Это — оружие. Страшное, смертоносное оружие, которому не нужны ни пули, ни другие боеприпасы. Человек, обладающий такой шапочкой, сам становится оружием.

Что же из этого следует?

Да то, что попав в руки легионеров, «оракул» — будем пользоваться этим термином с подачи Витьки, за неимением лучшего — сделает их практически неуязвимыми для юнписовцев. И наоборот… М-да-а, кровавая намечается каша в этом случае!..

Постой, постой! Значит, там, в банке, Витька знал, что его ожидает через несколько минут. Значит, он предвидел, что будет совершен налет и что его убьют в перестрелке. «Телохранитель» не мог не предупредить его об этом, вот он и пытался как можно быстрее уйти из банка, таща за собой Рамирова. Почему же в самый неподходящий момент он снял с себя «оракула» и дал убить себя?..

Женщина… Норвежка с маленькой девочкой, вошедшая в зал незадолго до «чек-апа». Вот что, видимо, не позволило Витьке слинять оттуда со спокойной душой. «Меня всю жизнь воспитывали защитником», снова услышал Ян голос Кранца. Понимать это следовало в самом широком смысле: защитником всего Отечества и каждого соотечественника в отдельности, защитником как сильных, так и слабых, защитником как плохих, так и хороших сограждан… Наверное, чувство долга въедается в душу любого, кто служил в армии, как несмываемая краска впитывается в кожу, и не так-то просто от него избавиться. Даже если в тебе как в защитнике больше уже не нуждаются — по крайней мере, на словах…

Видимо, парадокс милитаров и состоит в том, что отныне они вынуждены разрываться между сохранившимся на уровне инстинкта стремлением защищать людей и продиктованной эмоциями ненавистью по отношению к этим самым людям, и это, наверное, долго еще будет мучить «бывших» — во всяком случае, наиболее честных и совестливых из них — и, обуреваемые желанием найти какой-то способ разрешения этого парадокса, они будут погибать один за другим, поняв, что способа такого нет…

Теперь понятно, почему Витька допустил, чтобы его убили.

Рамиров вспомнил слова своего бывшего друга: «Устал я, Ян!» — и по-новому осознал их смысл. Не всякий нормальный человек способен вынести сознание того факта, что в любой момент может убить кого угодно. Ведь «оракул» — это всего лишь прибор, а прибор есть прибор, пусть даже очень «умный», и создатели его, будь они прокляты, естественно, не предусматривали никаких критериев выбора между Добром и Злом. Один только сплошной инстинкт самосохранения, возведенный в энную степень благодаря достижениям техники…

ОТСТУПЛЕНИЕ-1. ЭККС И БРИЛЕР

Сидя за обширнейшим столом (не из какого-нибудь, кстати, паршивого бука или дуба, а из самого натурального черного африканского дерева, давно уже ценившегося на вес золота), руководитель оперативного управления ЮНПИСа Николь Брилер занимался тем, что играл в пространственные комп-шахматы на супермощном турбо-компьютере двадцатого поколения.

Когда дверь кабинета отворилась, и в кабинет неслышной, виноватой тенью скользнул Эккс, Брилер, удачно, по его мнению, завершив окружение вражеского короля, довольно похихикивал и потирал руки в предвкушении разгрома своего кристаллотронного соперника.

С учетом последних событий Эккс не ожидал увидеть своего начальника в столь мажорном настроении и потому замешкался, переминаясь перед столом с ноги на ногу.

— А, дружище Эккс, — вроде бы удивился Брилер, на мгновение оторвавшись от зрелища безнадежных вариантов, которые лихорадочно пролистывал на экране компьютер в поисках спасения. — Ну-с, что там у нас новенького в плане борьбы с нашими заклятыми ворогами?

«Может, он издевается? — мрачно подумал про себя Эккс. — Ну, сейчас я его обрадую!»…

Он поправил под мышкой тоненькую папку, в которой тяжким грузом лежал его рапорт об увольнении.

— Ничего хорошего, — мрачно сказал он вслух. Думал при этом Эккс уже только о том, когда ему лучше всего брякнуть рапорт на стол начальника.

— Что так? — по-прежнему умильно улыбаясь, поинтересовался Брилер.

Компьютер сделал, наконец, ответный ход — конечно же, единственный в данной позиции.

— Ну, что ж, — пробормотал Брилер, сосредоточенно вглядываясь в экран монитора. — А мы тебя — вот отсюда!.. — Он пощелкал клавишами. — Да вы присаживайтесь, Эккс, присаживайтесь. Что это вы как будто в рот воды набрали сегодня? Что-нибудь дома случилось? Или нездоровится?

— Мы потеряли след курьера, — мрачно возвестил Эккс, игнорируя последние вопросы своего шефа. — Мы не знаем, где он сейчас находится и чем занимается. Нам неизвестно, какую штуковину на этот раз прислали Бригадиру от Гефеста… Я уж не говорю о том, что фигуры этого самого Бригадира и Гефеста — для нас только темные силуэты. И наконец, вчера, при попытке задержания одного из главарей Легиона — бывшего субкомманданта Ченстоховича — ребята наделали много шума и вообще сработали непрофессионально. Поскольку очень скоро выяснилось, что Ченстохович — не Бригадир, а подошедший к нему парень — никакой не курьер, а случайный прохожий, попросивший закурить…

Дыхания у Эккса не хватило, и он, шумно вздохнув, уселся на краешек предложенного кресла. Папка жгла ему подмышку.

— Ну и что? — вдруг осведомился Брилер. — Думаешь, это тебе поможет? И не надейся!

Эккс удивленно вскинул голову, но, оказывается, сей риторический вопрос адресовался не ему, а компьютеру.

— Что с Ченстоховичем? — поинтересовался Брилер, оживленно манипулируя своим ферзем. — В смысле: что он сказал?

— Дело в том, что мы не успели задать ему ни одного вопроса, шеф, сокрушенно сказал Эккс. — По дороге в управление, этот негодяй разгрыз пломбу в коренном зубе, где была спрятана капсула с органическим ядом, а эта дрянь убивает мгновенно… Что же касается того парня — он чех по национальности — то его мы допросили весьма тщательно и потом все перепроверили несколько раз. Тут все чисто, Николь.

— М-да-а-а, — непонятно протянул Брилер, и Эккс так до конца и не уяснил, к чему относится это восклицание: не то к шахматам, не то к содержанию его доклада. — Тут мы недоглядели!..

Он еще с минуту смотрел на игровое поле, потом решительным жестом отодвинул от себя клавиатуру и повернулся к своему подчиненному.

— Тем не менее, лично я как начальник не вижу повода унывать, — почти весело воскликнул он.

Эккс непонимающе молчал.

— Давайте-ка предпримем небольшой мозговой штурм, Джон, — продолжал Брилер. — Уж извините за такое злоупотребление своим служебным положением: ведь в обязанностях сотрудников управления вовсе не входит думать, ядовито добавил он. — И, тем не менее… Судя по всем обстоятельствам вчерашнего эпизода, Ченстохович явно ждал встречи с прибывшим откуда-то из глубинки Сообщества курьером. Это, кстати, подтверждают и донесения от других… э-э… источников. Курьер этот на встречу так и не прибыл. Так? Так. Теперь вопрос. Что могло помешать ему выполнить задание по передаче «артефакта»?

— Ну, его могло что-нибудь спугнуть, — предположил Эккс. — Скажем, наша навязчивая опека…

— Но ведь курьер «отвязался» с самого начала, еще на аэровокзале?

— Да, это так. — Эккс задумался. — Нет, — сказал он после паузы, — не представляю!..

— А что, если с ним что-то случилось? В конце концов, все мы люди, все мы — человеки… Человек от Гефеста мог напиться, угодить под автокар, подраться… ограбить банк, наконец! Да мало ли чего еще могло с ним за полдня приключиться!

— Понял, — догадался Эккс. — Разрешите идти?

— Куда это вы собрались? — ехидно поинтересовался Брилер.

— Проверять сводки полицейского управления о происшествиях за вчерашний день, — сказал Эккс, уже совершенно забыв о содержимом своей папки.

— Совсем вы за немощную развалину держите своего горячо любимого начальника, — с притворным кряхтением сказал Брилер. — Смотрите сюда, Эккс, внимательно смотрите!

Он ткнул пальцем в клавишу своего чудо-компа, переводя его в режим видеопросмотра. На экране пошли кадры, снятые в каком-то зале, перегороженном стойкой со множеством окошечек. Эккс хорошо знал город и сразу узнал кассовый зал филиала Центрального Банка Евронаций. Поначалу там ничего не происходило. У окошечек переминались жидкие очереди посетителей, кто-то что-то писал, расположившись за конторскими столами в углу, кто-то изучал на стенах рекламные и деловые объявления, а в центре зала беседовали двое мужчин, причем тот, что стоял спиной к камере, показался Экксу смутно знакомым. Спина у человека была такая широкая, что почти полностью закрывала от объектива камеры лицо второго. Потом идиллия внезапно закончилась. В тот момент, когда один из беседовавших потянул второго к выходу, в зал ворвались трое разухабисто одетых молодых людей, с какими-то коробками под мышками, и окончательно ясно, что речь идет о вооруженном налете, Экксу стало тогда, когда налетчик, задержавшийся у входа в банк, повел стволом вверх, и экран ослепила короткая вспышка, после которой наступила только серая рябь помех…

Брилер вернулся к началу записи и снова прокрутил ее до того момента, когда мужчины, разговаривавшие в центре зала, двинулись к дверям вполоборота к камере. Здесь Брилер остановил кадр и покосился на Эккса.

— Ну-с, что скажете? — спросил он, торжествующе усмехаясь.

— Это же Ян! — воскликнул Эккс. — Ян Рамиров! А с ним — не кто иной, как наш пропавший без вести курьер! Неужели Ян теперь заодно с «бывшими»?! Ни за что не поверю!

— Я тоже, — быстро сказал Брилер. — Хотя… в нашем деле ни за что не следует ручаться, дружище Эккс. Теперь так. Как раз перед вашим приходом я звонил в полицейское управление, и мне любезно сообщили кое-какие подробности. Курьер имел неосторожность оказать содействие охране банка в обезвреживании налетчиков, но по недоразумению обменялся пулями с охранником, принявшим его и Рамирова за грабителей… Когда прибыла полиция, курьер был уже мертв. Любопытно, что никакого «артефакта» при нем не оказалось. Какой отсюда следует логический вывод?

— Вот это да! — мрачно сказал Эккс. — Похоже, он зачем-то передал прибор Яну!

— Вот именно. Теперь давайте-ка набросаем перечень срочных мероприятий по розыску нашего бывшего коллеги и друга…

РЕТРОСПЕКТИВА-4. ДЕНЬГИ

Город Интервиль был заложен на пересечении крупных европейских транспортных магистралей в начале века, вскоре после исторического решения европейских стран о создании единого геополитического, финансово-экономического, конституционно-правового и прочего пространства. Строили его, в основном, государства, обладавшие самой передовой строительной технологией, поэтому за каких-нибудь десять-пятнадцать лет здесь воздвиглись к небу гигантские небоскребы, здания самой причудливой архитектуры, сотни отелей, ресторанов, магазинов…

Первоначально город предназначался для заселения бездомными и малоимущими со всей Европы, но потом, когда в него хлынул мощный поток переселенцев из всех уголков Сообщества и других континентов, власти оказались не в силах установить эффективный контроль над иммиграцией. В результате, всего за пять десятилетий в Интервиле смешались все нации и народы, как когда-то в Великом Вавилоне. И, как и в Соединенных Штатах, в городе образовались целые районы и кварталы — чаще всего, объединенные по национальному признаку.

Теперь это был стандартный мегалополис, мало чем отличавшийся от старинных европейских монстров типа Парижа, Берлина или Москвы. Непонятно как, возникли и роскошные, кичащиеся своей фешенебельностью кварталы, целиком состоявшие из одно- и двухэтажных особняков, и — что никак не входило в планы основателей города — клоачные районы трущоб с обшарпанными кирпичными ночлежками, зловещими притонами, подпольными игорными домами, заразными проститутками на каждом углу и нищими в грязных подземных переходах… Это обстоятельство позволило местным гидам начинать экскурсии по городу с группами туристов с других континентов истасканным в прессе шаблоном: «Интервиль — город контрастов». Правда, экскурсоводы почему-то всегда произносили эту фразу с оттенком некоторой гордости, будто именно наличие «контрастов» делало Интервиль по-настоящему полноценным городом…

В 2030 году, в результате всеевропейского референдума, Интервиль неожиданно для многих политиков был избран новой столицей Евронаций, и вскоре сюда переместились различные учреждения, ведавшие координацией власти в Сообществе. Вытекавшие из этого события последствия оказались не только положительными для местного населения…

Особенно в последнее время.

Разгон объединенных европейских вооруженных сил нарушил и без того шаткое социально-политическое равновесие в Сообществе. Пользуясь тем, что правоохранительные органы и структуры государственной безопасности отвлечены подавлением сопротивления бывших милитаров, как поганые грибы-мутанты, произрастающие в зонах радиоактивного заражения, расплодились и стали проявлять бешеную активность многочисленные банды и мафиозные группировки. Рэкет, торговля оружием, наркотиками и «живым товаром» стали чуть ли не законными занятиями. Дело дошло до того, что горожане стали бояться выйти из дома не только после наступления темноты, но и днем, потому что никто не мог предугадать, где завяжется очередная перестрелка, где будет взорвано еще одно взрывное устройство в целях устрашения или сведения счетов, где, наконец, будет проведена массовая полицейская облава, в ходе которой дюжие блюстители порядка крушат дубинками черепа граждан, не разбираясь, виновны они в чем-то или нет…

Одним словом, черт знает что творилось в славном городе Интервиле, и, наверное, только тому же черту было известно, когда прекратится и прекратится ли когда-нибудь этот кавардак, заставляющий мирных людей жить и мыслить по законам военного времени…

Рамиров очнулся от своих мыслей, когда из-под его ноги с возмущенным громыханием отлетела с тротуара на проезжую часть улицы смятая жестянка, некогда содержавшая в себе «тройное пиво будвайзер». Он огляделся и увидел, что каким-то необъяснимым образом забрел на улицу Дорогого Удовольствия, куда, в общем-то, одиноким интеллигентам не рекомендовалось наносить визит даже днем.

На мгновение ему даже показалось, что разномастная, но большей частью неприлично одетая публика пристально изучает его косыми взглядами. Словно какого-нибудь негуманоидного пришельца с очень далекой и экзотической планеты…

Может быть, его привело сюда подсознание, в котором тупой иглой ерзала мысль о том, где бы добыть деньги? Подсознание в данном случае не ошиблось, потому что именно здесь можно было бы при необходимости в мгновение ока разбогатеть — естественно, незаконным путем. Правда, существовала и другая вероятность — не только потерять то, что удалось бы выиграть, но и остаться, в лучшем случае, без верхней одежды…

Прямо на тротуаре тянулась длинная вереница всевозможных игровых автоматов, у которых толпились грязные, небритые и полупьяные оборванцы, жаждущие выиграть баснословную сумму с одной-единственной целью: пойти опохмелиться какой-нибудь суррогатной дрянью в ближайшем «заведении», а потом, накурившись «травки», открыто указываемой в ассортименте овощных лавок, воспользоваться прямо за углом услугами одной из дешевых девок, с тупой алчностью, подобно грифам, высматривавшим добычу в мутном поле своего зрения…

В конце концов, сказал себе Рамиров, поправляя шапочку «оракула», я же должен как-то компенсировать материальный ущерб, понесенный из-за пиратства правительственных чиновников!.. В крайнем случае, будем расценивать это как полунаучный эксперимент…

Нашарив в кармане одну из последних монет, он решительно подошел к ближайшему автомату, который подвергался избиению со стороны очередного неудачника, визжавшего: «Мать твою фак, бандюга железный, опять смухлевал?!» — и раздвинул кучку зевак плечами. Те сначала возмущенно залопотали что-то на туманном уличном жаргоне, но потом решили, что могут бесплатно поразвлечься за счет пришлого чудака.

— Зачем же по-варварски обращаться с техникой? — спросил Ян у человека, избивавшего игровой автомат. — Смотри лучше, как надо…

Он опустил монету в щель, под которой с пещерным юмором было выцарапано гвоздем: «Не суй свой…, приятель, это не та щель, которая тебе нужна!». Автомат заурчал и вывел на грязный экран монитора стандартную комбинацию чисел. Если угадать, какие числа выскочат в окошечке в следующий момент, получишь десятикратный выигрыш.

Рамиров прислушался к «оракулу». Решение стохастических задач наверняка входило в функции аппарата, потому что он после небольшой заминки выдал Яну правильный ответ.

Ржавый монетозаборник приоткрылся со скрежетом, и выигрыш вывалился в специальную нишу, забитую окурками и обертками от жвачки.

Сзади раздался восхищенный мат зевак, кто-то даже хлопнул Рамирова по спине:

— Давай, парень, вдуй ему еще разок!..

Рамиров последовал этому совету. И опять выиграл. Потом еще раз и еще. Сзади угрожающе притихли и сипло задышали перегаром Рамирову в затылок. Ян явно не оправдывал надежд своих зрителей, очевидно, подспудно веривших в положения теории вероятности.

Потом Рамиров последовательно прошелся по играм всех категорий сложности, опустошая «золотой запас», покоившийся в чреве автомата.

Когда он одолел с помощью «оракула» так называемую «Черную вдову», и монеты уже с трудом помещались в карманах, сознания Яна коснулась неприятная мысль: «ВНИМАНИЕ! ОПАСНОСТЬ!».

Чуть повернув голову и скосив глаза, Ян увидел, что оборванцы, толпившиеся вокруг него, почтительно расступаются, уступая дорогу бритому наголо китайцу в ярко-красных шароварах, желтой шелковой куртке и с сигаретой за двести юмов в зубах. Руки китайца были засунуты в карманы, причем одна сжимала опасную бритву, а другая — пистолет с отравленными пулями. Щелочками своих непроницаемых глаз он смотрел на Рамирова так, что все было понятно и без «оракула».

— Да, не повезло этому мужскому члену, — сочувственно проговорил кто-то позади Рамирова и внезапно загоготал.

Судя по всему, кто-то из «зрителей» успел доложить о Рамирове хозяину игровых автоматов, а в интересы того никак не входила потеря даже сотой части своей ежедневной выручки.

В таких ситуациях бить надо всегда первым. Поэтому, ни слова ни говоря, Рамиров махнул своей левой ногой, и китайца будто ветром унесло в ближайшую витрину. Зазвенело стекло, и из дверей ближайшего заведения без вывески, словно давно ждали этого момента, выбежали три мрачных амбала, направляясь прямиком к Рамирову.

Бить таких мордоворотов, наверное, даже ангелам не жалко…

Ян завертелся ужом, уворачиваясь от длинных лучей лазерных скальпелей, и через пару минут троица была разметана точными, молниеносными ударами направо и налево. Один из нападавших даже влетел под стоявший у тротуара турбокар и прочно заклинился там, а двое остальных, явно ничего не соображая, подобно большим червям, уползали по тротуару.

— Есть еще желающие? — осведомился Рамиров в пространство.

— Проходи, чего там, — пробормотал кто-то из толпы, потрясенной демонстрацией нечеловеческого мастерства в рукопашном бою. — Какие могут быть претензии?..

— Ну, и слава богу, — сказал Рамиров. — Приятно было провести с вами время, парни.

И не спеша двинулся своей дорогой: в какой-нибудь банк, менять монеты на купюры…

РЕТРОСПЕКТИВА-5. «ДАМСКИЙ ПАРИКМАХЕР»

После коньяка лучше всего выпить чашку сладкого черного кофе покрепче, с пряным вкусом тмина и корицы. По мнению Рамирова, такой кофе во всем городе могли готовить только в одном-единственном заведении — в экспресс-баре «Нобель». И вообще здесь было уютно: заведение небольшое, теплое, окна выходят на набережную, и можно часами сидеть, наблюдая за передвижением всевозможных плавсредств по голубой глади огромного искусственного озера.

И поэтому сейчас Рамиров сидел на своем излюбленном месте в углу, у окна, и предвкушал первый глоток черного напитка, который был налит для него как для завсегдатая в изящную голубую чашку с вензелем бара.

Посетителей в баре, как всегда в дневное время, было не так уж много. За соседним с Рамировым столиком смаковали шипучие коктейли парень с девушкой. Они почти не разговаривали друг с другом, потому что, судя по наушникам, сочетали поглощение коктейлей с потреблением больших порций турбомузыки.

У двери, широко расставив локти и навалившись грудью на столик, уплетала «хот-доги», жадно запивая их лимонадом «Джонсон», весьма колоритная тетка в цветастом платье, с жидкими крашеными кудряшками на голове. Время от времени она, не прекращая жевать, заводила глаза вверх и принималась что-то жарко шептать. Со стороны это выглядело так, будто тетка сочиняла стихи, но на самом деле, скорее, это были подсчеты доходов и расходов: Рамиров почему-то сделал вывод, что любительница «хот-догов» торгует на рынке цветами. Впрочем, возможно, что ассоциация с цветами возникла у него под влиянием ее платья…

Любители спиртного размещались вдоль длинной никелированной стойки. Они глазели в экран настенного «Филлипса» и оживленно обсуждали перипетии футбольного матча, который транслировался по пятому каналу.

Бармен Саша что-то сосредоточенно набирал на клавиатуре радиофакса: он уже третий год постигал премудрости экономической науки, заочно обучаясь в Коммерческом колледже, и теперь отправлял в деканат на проверку очередную контрольную работу.

Погода снаружи была отвратительной: светило разъяренное солнце, асфальт плавился от жары, немногочисленные прохожие обильно потели и с тоской взирали на недоступную с набережной голубую гладь озера.

Глядя в окно, Рамиров пытался безуспешно решить одну важную для него проблему: что делать дальше? Выбор вариантов был богатым, но конечные перспективы Рамирова не радовали. Представлялось ему, что перед ним лежит запутанный моток ниток, из которого тут и там торчат многочисленные концы, но вот за какую ниточку потянуть, чтобы распутать этот клубок — одному Богу известно. Даже «оракулу» этот выбор не под силу…

В этот момент входная дверь стукнула, и в баре появился очередной посетитель. Это был молодой человек в легком костюме типа «сафари». Движения его отличались своеобразной грацией, и Рамиров подумал, что это какой-нибудь дамский парикмахер. Почему парикмахер, Ян и сам не знал…

Молодой человек взял со стойки высокий стакан с пивом и расслабленно направился к столику Рамирова.

— У вас свободно? — осведомился он, учтиво склонившись над Рамировым, будто намеревался сделать ему шикарную модельную стрижку.

Рамиров неопределенно мотнул головой, но юноша истолковал этот знак как согласие. Он изящно опустился на стул с высокой спинкой, изящно разложил перед собой на столике курительные принадлежности в виде пачки «Марлборо» и красной зажигалки типа «модерн». Отсутствие пепельницы его нисколько не смущало.

— Здесь не курят, — поспешил предупредить пришельца Рамиров.

— Вот как? — вопросительно поднял брови «парикмахер». — Странно…

— Чего же здесь странного? — грубовато проворчал Рамиров. — Просто бармен не выносит табачного дыма.

— Спасибо за предупреждение.

Молодой человек с наслаждением отхлебнул из стакана. Ни зажигалку, ни сигареты он, тем не менее, со стола убирать не намеревался, а стал с интересом глядеть в окно на набережную.

— Странно, — после некоторой паузы снова сказал он. — Вот идут по улице люди, никуда не торопятся, никто никому не мешает… И атмосфера сразу другая. Не то, что в часы пик в «подземке»!..

— Просто сегодня жарко, — возразил Рамиров.

— По-вашему, если бы в «подземке» было жарко, как на поверхности, люди бы там так не толкались? — осведомился юноша.

Рамиров хмыкнул. Молодой человек начинал ему нравиться.

— Беда всех мегалополисов, — медленно произнес он, — заключается в том, что они неотвратимо действуют на психику человека. Я имею в виду, отрицательно влияют. Загнав себя в крупные города, человечество обрекло себя на одиночество и неосознанную вражду…

— Сильно и красиво сказано, — сказал молодой человек и опять хлебнул пива. — Я вижу, вы не любите это самое человечество?

— Я не люблю одиночество.

Молодой человек смотрел куда-то поверх головы Яна. Лицо его странно подергивалось, будто он с трудом удерживался от счастливой улыбки.

— Нет, — немного погодя сказал он. — Вы не любите человечество, а любите только себя. Иначе зачем бы вы ушли из ЮНПИСа?

Вместо ответа Рамиров повернул голову и увидел плавно подъезжающий к кромке набережной новенький «остин-22». Прямо под знак «Стоянка и парковка запрещена». За затемненными стеклами автомобиля не было видно ни водителя, ни пассажиров.

Все было ясно и без «оракула», но Рамиров на всякий случай включил его.

Потом перевел взгляд на человека, сидевшего напротив него. Только теперь он обнаружил, что пальцы у «дамского парикмахера» были отнюдь не «парикмахерскими». На них красовались многочисленные порезы и ссадины, под ногтями виднелась черная кромка грязи.

Вслух Рамиров сказал:

— А вы там давно?

— Это не имеет значения, — молодой человек наклонился вперед. — В конце концов, ваши убеждения — ваше личное дело. Сейчас важнее другое. Где «оракул»?

Сейчас он был очень похож на гончую, наконец-то загнавшую зайца в нору, из которой ему уже не выбраться до прихода охотника.

Молодой еще, невольно подумал Рамиров. Слишком торопится, слишком спешит все сделать сам, чтобы огрести в случае удачи все полагающиеся лавры, а про возможность неудачи даже и не думает… Это-то его и погубит, беднягу.

— Забавно, — вслух произнес он, неторопливо прикладываясь к своей чашке. — Вы хоть представляете, что такое «оракул»?

— Не тяните время, — посоветовал юноша. — С древней мифологией я знакомился еще в университете…

— А как вы на меня вышли? — невозмутимо продолжал Рамиров. — И с чего вы взяли, что «оракул» находится у меня?

Юноша так резко взмахнул рукой, что едва не сшиб со столика свой стакан с пивом.

— Там, в банке, — сказал он, — вас зафиксировала камера скрытого наблюдения, и Брилер — знаете Николя? — вас сразу узнал… Но вы давно ушли на дно, так что найти вас помогла чистая случайность. Если бы вы не стали использовать «оракул» в своих шкурных интересах, мы бы никогда на вас не вышли. Но Брилер предположил, что вы, возможно, на мели и захотите подзаработать с помощью «оракула». Поэтому мы установили наблюдение за всеми игорными залами и салонами игровых автоматов, в том числе и в трущобах, а свои люди у нас всюду имеются…

— Поздравляю, — задумчиво проронил Рамиров. — Ай да Брилер, сукин сын!.. Старый конь, как говорится, борозды не портит!

— Не заговаривайте мне зубы, — молодой человек начинал сердиться. Вы все равно не уйдете отсюда, пока не выложите мне, где находится «оракул»!

Так, подумал Рамиров. Значит, они только слышали звон, как говорится… Значит, они пока не представляют себе, как выглядит то, за чем они охотятся.

— Хорошо, — сказал решительно он. — Допустим, я отдаю вам «оракула»… Что дальше?

— Как — что?! Да вы не представляете себе, что будет, если «оракул» попадет в руки «эксов»! Вы хоть газеты читаете?! Знаете, что сейчас творится в Сообществе?!

— Знаю. Именно поэтому я не хотел бы, чтобы «оракул» попадал вообще к кому бы то ни было. В нашем обществе идет самая настоящая война. Если так выразиться — «холодная» социальная война. Вы загнали милитаров в угол. Вы приставили им нож к горлу. Естественно, они теперь всячески изворачиваются, чтобы не погибнуть. Драка эта идет со все большим нарушением всяческих правил. Теперь представьте, что в руки одного из драчунов попадает новое средство, позволяющее ему одержать верх над своим соперником… «Оракул» — именно такое средство, молодой человек, поверьте мне. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы не допустить этого!..

Рамиров перевел дух и откинулся на спинку стула.

— А вообще, — несколько надменно сказал он, — грубовато стали вы работать, ребята. Зажигалочку-то с передатчиком надо было сразу убрать, когда я предупредил вас, что здесь не курят. Раньше мы, помнится, таких проколов не допускали.

Юноша криво усмехнулся, но тут же лицо его изменилось, и он с удивлением уставился в окно поверх головы Рамирова.

Рамиров машинально обернулся, но «оракул» предупредил его:

«ОН ДОСТАЕТ ИЗ КАРМАНА ШПРИЦ-ПИСТОЛЕТ».

Медлить нельзя. Иначе через секунду струя колющей, как тонкая игла, жидкости брызнет в лицо, а еще через пару секунд юнписовец сможет задавать тебе любые вопросы. И получать честные, правдивые ответы на них…

Все еще отвернувшись к окну, Рамиров толкнул столик вверх и от себя, опрокидывая его на «парикмахера». Тот покачнулся на стуле, и с грохотом рухнул спиной назад.

Уже на бегу Рамиров заметил уголком глаза, как дверца «остина» открывается, и оттуда выпрыгивают крепкие, здоровые парни.

За его спиной заверещала тетка в цветастом платье, парень за соседним столиком, вытащив из уха один наушник, отчетливо произнес:

— Во дают!

Бармен Саша что-то кричал вслед Рамирову, но Ян, не прислушиваясь, пробежал через кухню к запасному выходу.

За дверями его, однако, уже ждали. Об этом Рамирова исправно предупредил «оракул». Поэтому, открыв дверь, Ян сразу же опустился на четвереньки, пропуская над собой тяжелый кулак. Тяжелый от кастета… Захват — и в следующий миг человек, карауливший дверь «запасного выхода», с бешеной скоростью воткнулся лицом в бетонную стену.

«Оракул» торопливо нашептывал наиболее оптимальные варианты дальнейших действий. Повинуясь его подсказкам, Рамиров свернул за угол и побежал к «остину». Сзади раздавались крики и топот погони.

Ключ зажигания торчал в замке, «оракул» оказался прав. Рамиров с места рванул машину по набережной, прогнал до ближайшего перекрестка, свернул налево, попетлял по переулкам и аккуратно припарковал машину на ближайшей свободной автостоянке. Спускаясь в «подземку», он поскользнулся, но выругался с облегчением. Потому что на этот раз ему удалось уйти.

РЕТРОСПЕКТИВА-6. ЛЭСТ-МЛАДШИЙ

Было ровно двенадцать часов, когда Рамиров толкнул деревянную дверь, над которой красовалась аляповатая вывеска на трех европейских языках: «Ремонт супинаторов». В мастерской пахло как полагается: прелой кожей, вонючим сапожным клеем и горелой пластмассой. Поперек зала тянулась обшарпанная деревянная стойка, неряшливо оклеенная выцветшими плакатами и яркими «постерами».

Здесь не было ни души, только в углу, за стойкой, неразборчиво хрипел транзистор.

— Вам кого? — раздался откуда-то из-за стеллажей, на которых громоздкими завалами валялась разнокалиберная обувь, петушиный юношеский голос.

Через секунду из-за крайнего стеллажа высунулась и голова владельца голоса, и Рамиров сразу смекнул, что имеет дело с сынком госпожи Лэст. Что-то грубое, лэстовское, прорисовывалось в этой молодой, но уже тертой жизненными невзгодами, физиономии. Еще не волк, но уже волчонок…

— Что нужно-то, мистер? — повторил парень, протискиваясь между стеллажами к стойке. Изъяснялся он на чудовищном английском сленге.

— Хозяин ваш мне нужен, — сказал Рамиров ласковым голосом.

— Его сегодня нет, — ответствовал Лэст-младший. — А в чем дело? Жаловаться на качество ремонта хотите?

— Ага, — поддакнул Рамиров, закрывая дверь мастерской на задвижку и поворачивая грязную картонку с надписью: «Sorry, we are closed» — лицевой стороной к улице. — Супинаторы вы, молодой человек, некачественно ремонтируете, прямо вам скажу.

— Так это… эй, а зачем вы дверь-то закрыли? — спохватился юноша.

— Чтобы никто не мешал рекламации, — пояснил Ян. — Ладно, перейдем к делу. Оружие здесь храните или в другом месте? — как бы невзначай поинтересовался он.

Парень на мгновение застыл, потом на лице его появилась наглая усмешка.

— Какое еще оружие? — переспросил он, стараясь незаметно подвинуть к себе поближе тяжелую чугунную чушку, очевидно, позарез необходимой для ремонта обуви. — Что-то я не понимаю тебя, мистер. Может, ты сбежал из психушки?

— Сбежать не сбежал, а вот ты от меня теперь никуда не сбежишь!

С этими словами Рамиров проворно перемахнул через стойку и взял парня за грудки.

— Брось валять дурака, — прошипел он прямо в светлые глаза юнца. Мне точно известно, что ты связался с Легионом, дуралей, и…

Парень не дал ему закончить фразу. Одним рывком освободившись от хватки, он замахнулся чушкой, но Рамиров перехватил его руку и крутанул парня вокруг своей оси, выворачивая локтевой сустав. Чушка с грохотом упала на деревянный пол, выбив в нем глубокую вмятину.

— Вот так со мной разговаривать я тебе не советую, — сказал Ян стонущему от боли Лэсту-«юниору». — Я тебе не какой-нибудь шпак, которого можно шугануть ночью в подворотне!.. Это во-первых. Во-вторых, ты зря меня боишься, парень. Меня направила к тебе твоя драгоценная мамочка с просьбой пристроить в Легион.

Собственно, в этом месте Рамиров кривил душой. На самом деле, он вышел на Лэста-младшего, подробно, но исподволь расспросив швейцара Георгия о некоторых деталях семейного положения хозяйки пансиона. Бывший прапорщик не преминул посетовать, что сынок мадам Лэст связался с какими-то темными личностями и что его, Георгия, уже один раз расспрашивали юнписовцы о том, где обретается и чем занимается Генри — так звали отпрыска хозяйки… «Конечно, я этим пацифистам ничего не сказал, да и знаю я немного, — признался швейцар Рамирову. — Видел я Генри всего несколько раз, в последнее время он здесь редко появляется, значит, действительно с Легионом связался… А работает он где-то по сапожной части, обувку старую чинит»… Остальное для бывшего сотрудника ЮНПИСа было делом техники.

Ян отпустил наконец руку парня, и тот, скрючившись в три погибели и гримасничая от боли, тут же уселся на низкий табурет.

— Не знаю, — плаксиво заканючил, отдышавшись, парень. — Я ничего не знаю, здесь какое-то недоразумение. Вы меня с кем-то спутали, мистер!.. Какой еще Легион? Не ведаю я, о чем вы говорите…

Он бы еще долго распространялся в том же духе, но Рамиров, невольно сжав челюсти, чтобы превозмочь отвращение к насилию над парнем — хотя и скверно воспитанным, но все-таки еще подростком, — старательно примерился и ударил Генри наотмашь по прыщавому лицу.

— Знаешь, — сказал он. — Врешь, ты все знаешь. Но мне все знать вовсе не обязательно. Ты мне фуфло не гони, не за тем я сюда издалека ехал… Ты мне только вот что скажи: как мне выйти на кого-нибудь из тех, что поглавнее в Легионе? К примеру, ты кому подчиняешься? Да не бойся ты, я ведь сам служил… Вот, смотри, — и Рамиров ткнул парню под нос свой медальон ветерана Пандуха.

На Лэста-младшего было жалко и противно смотреть.

— Да я что? — невнятно бормотал он, держась за щеку. — Я… это… как скажут… Не надо только меня… Не бейте! Мы с Хлюстом работаем. Только не знаю я, где он… С меня же потом за это три шкуры сдерут!..

В течение последующих сорока пяти минут Рамирову, наконец, удалось выбить из сынка мадам Лэст, втянутого в водоворот «большой политики», более-менее достоверные сведения о так называемом Хлюсте, о так называемом Коршуне и еще о нескольких «товарищах по борьбе», но это все было не то. Мелкие козыри типа командиров «пятерок», «десяток», пусть даже в энной степени… Видимо, неизвестные организаторы подпольной боевой организации «эксов» жестко следовали принципу: чем меньше известно рядовым «бойцам» тем лучше… Рамирову требовалась птица поважнее. К таковым мог относиться только некий «Доктор», дважды упомянутый Лэстом вскользь, но выяснилось, что об этой фигуре парень знает только понаслышке, то бишь почти ноль битов ценной информации…

Если исходить из того, что кличка должна в какой-то степени отражать характерное свойство своего носителя, то теперь среди сотен тысяч обитателей Интервиля следовало искать либо доктора наук, либо медика, связанного с Легионом. Этот путь мог никуда не привести, но хотя бы для очистки совести его стоило отработать.

В течение последующих трех часов Рамиров обошел почти весь Интервиль, не пропуская ни одного телефонного бокса. Предварительно он связался по комп-сети с Автоматизированной Справочной Системой и скинул в память своего комп-нота номера всех абонентов, имеющих ученую либо медицинскую степень доктора. Таковых оказалось около пятисот. Задача, на взгляд Рамирова, заключалась в том, чтобы обзвонить весь этот докторский контингент и, закидывая удочку с ключевым словом «оракул», попытаться вытащить из омута щуку, а не дырявые ботинки, коряги или мотки водорослей…

Шанс на успешный результат подобной авантюры был близок к нулевому, но на трехсот семьдесят пятой попытке Рамирову повезло.

Вернувшись в пансион, Ян раскодировал в своем «компе» прихваченный им давным-давно в ЮНПИСе архивный файл, содержавший кое-какие полезные сведения о бывших высших чинах армейской иерархии, и, отыскав там фамилию «Магриус», прочитал:

«ПОЛКОВНИК, ДОКТОР ВОЕННЫХ НАУК, ЗАМЕСТИТЕЛЬ НАЧАЛЬНИКА ВОЕННО-НАУЧНОГО УПРАВЛЕНИЯ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА ОБЪЕДИНЕННЫХ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ. ЯВЛЯЕТСЯ ОДНИМ ИЗ КРУПНЕЙШИХ СПЕЦИАЛИСТОВ ПО ВОПРОСАМ ВОЕННО-СТРАТЕГИЧЕСКИХ ДОКТРИН»…

Прочитав описание внешности доктора Магриуса, Рамиров опять заархивировал и тщательно закодировал секретный файл и закурил.

В разговоре по телефону Магриус дал понять, что Рамиров не ошибется, если передаст «оракула» именно ему, но следовало ли из этого, что он является Бригадиром Легиона?..

ОТСТУПЛЕНИЕ-2. ДОКТОР МАГРИУС

Магриус положил трубку и некоторое время сидел неподвижно, барабаня пальцами по столу бравурный армейский марш. Что-то вроде «Прощания славянки». Мысли спутались в голове в ржавый моток колючей проволоки, и разъединить их, чтобы попытаться спокойно проанализировать каждую мысль в отдельности, не представлялось возможным.

Появлялись странные импульсы, которые Магриус успевал, однако, вовремя гасить. Так, например, возникло нелепое желание выслать группу своих ребят в район, откуда звонил курьер, чтобы убедиться, не провокация ли это, подстроенная противником — но тут Магриус осознал, что шансов на успех подобная акция иметь не будет. Или, скажем, немедленно покинуть «засвеченную» квартиру. Но останавливала надежда: а вдруг и в самом деле звонил курьер? Вдруг из этого выгорит несказанная удача, которую можно будет потом использовать в качестве козырной карты?

Главное сейчас — правильно просчитать ситуацию и раскладку шансов. Ох, если бы не эти подлые ответвления от основного варианта развития событий! На каждом шагу маячат эти проклятые «а если», «а в случае»!.. Пока ясно только одно: если он ошибется в своих расчетах, это будет стоить ему головы. В буквальном смысле. Потому что Бригадир питает понятное отвращение к авантюрам и самодеятельности подчиненных, словно чуя, что в конечном счете все инициативы снизу направлены на подрыв — а, может быть, и на свержение — его единоначалия в Легионе… Кстати, почему бы не позвонить ему, чтобы честно доложить об этом подозрительном телефонном звонке?

Магриус тряхнул головой и, не отдавая себе отчета, набрал на панели видеофона десятизначный номер, но прежде чем вызов достиг абонента, пришлось вводить еще два парольных слова.

Только после этих манипуляций на экране монитора возникло бесстрастное лицо в непроницаемо-черных очках. Второй план был тщательно закрыт электронными помехами, так что разглядеть какие-либо детали обстановки, в которой находился Бригадир, было невозможно.

— Слушаю вас, Магриус, — раздался неестественно-скрипучий голос из видеофона, явно искаженный специальным кодировщиком речи. Магриус с невольным раздражением вздохнул.

Уж со мной-то он мог бы не соблюдать этих дурацких правил конспирации, в который раз подумал он. Ведь сколько времени работаем вместе, да и числюсь я не в последних рядах его помощников — и тем не менее, Бригадир постоянно маскируется. Надоели уже его штучки с париками, накладными усиками и прочими атрибутами скверного, «киношного», шпиона!.. Ореол таинственности вокруг себя создать хочет старик, что ли? И откуда он только взялся на нашу голову?

— Хотелось бы побеседовать о текущих делах, шеф, — сказал вслух он.

— С удовольствием, — механически произнесли тонкие губы Бригадира. Интонация его никак не вязалась с содержанием сказанного, словно робот пытался объясниться в любви.

— Обстановка на сегодняшний день — следующая, — принялся докладывать Магриус. — В ходе акций за последние двое суток выведено из строя восемь штатных сотрудников ЮНПИСа. В результате нападения на машину инкассаторов захвачено полмиллиона юмов, в настоящее время эти средства используются для обеспечения легального прикрытия деятельности отрядов Легиона. Предпринимаются шаги по началу широкомасштабной пропагандистской кампании по ранее согласованному с вами планом в средствах массовой информации, занимается этим подполковник Паук, ну да вы его знаете… В то же время противник резко активизирует свои действия, пытаясь…

— Каковы наши потери за истекшие сутки? — внезапно осведомился Бригадир.

— Погибли пять человек, в том числе субкоммандант Ченстохович, — с досадой проговорил Магриус. Разговор явно переходил на тему Гефеста, и времени на раздумья уже не оставалось. Если сейчас Бригадир спросит, что с курьером, придется либо выложить всю правду, либо затевать большую интригу.

Однако, Бригадир перескочил на проблему обеспечения боевых групп оружием и боеприпасами, и Магриус облегченно вздохнул. Он вывел на экран монитора заготовленные загодя таблицы и принялся нудно рапортовать о том, сколько единиц вооружения и какого типа удалось доставить за последние три дня в Интервиль, кому они выданы и какие меры по обеспечению их сохранности предпринимаются…

С оружием у Легиона дело обстояло вовсе не так уж плохо, как могло бы показаться. Несмотря на попытки ЮНПИСа и службы безопасности установить строгий контроль над бывшими армейскими складами вооружения и боевой техники, пистолеты, автоматы, пулеметы и прочие огнестрельные и неогнестрельные «игрушки» растекались по стране настоящим потопом. Оружие превратилось в одну из самых доходных статей торговли оптом и в розницу. Часть его перехватывали по своим каналам многочисленные преступные группировки, какие-то проценты от общего числа оседали в руках честных граждан — для самозащиты, а все остальное попадало в Легион, который заботился о том, чтобы иметь своих людей на ключевых государственных постах. Конечно, неплохо было бы в один прекрасный день заиметь что-нибудь серьезное вроде джамп-танка. Или установки пуска оперативно-тактических ракет с сотнями термоядерных зарядов в боеголовке. Но об этом можно было только мечтать. Во всяком случае, пока…

Уже заканчивая свой доклад, Магриус вдруг с невольным страхом заметил, что Бригадир его не слушает. Неужели шеф что-то пронюхал? Надо бы подстраховаться потом, проверить еще раз всю квартиру на предмет всяких «жучков»…

— Вот и все, шеф, — сказал он напоследок и напрягся.

— Хорошо, хорошо, — задумчиво — если это можно было так охарактеризовать — прогнусавил Бригадир. — Да, кстати… Тут из Центрального Комитета запросили кандидатуру на представление к ордену… Хрустальный Крест второй степени. М-да. Так вот, не имеются ли в этой связи лично у вас какие-нибудь соображения?

Соображения у Магриуса, конечно же, имелись. Он раскрыл было рот, чтобы назвать Питона, на крайний случай — Леопарда, но вовремя спохватился, что ни того, ни другого в живых уже нет. Правда, Питон погиб, достойно, прикрывая отход своих людей с захваченными во время налета инкассаторскими мешками, пока полицейская пуля не проделала ему аккуратную дырочку между глаз, а вот Леопард гигнулся совершенно по-дурацки, зачем-то взявшись разряжать противопехотную мину в подвале своего дома…

Бригадир истолковал молчание подчиненного по-своему.

— Ладно, ладно, не скромничайте, Доктор, — пробулькал он из-под очков. — Будет и на вашей улице праздник. Вчера подписан приказ о присвоении вам воинского звания «бригадный генерал». Досрочно, как вы сами понимаете…

Интересно, кем он был в прошлом, подумал почему-то Магриус. Не иначе, как начальником штаба корпуса. Или даже округа. Ишь, как бюрократически изъясняется…

Он поднялся по стойке «смирно» и отчеканил:

— Рад служить Отечеству!

— Ну-ну, — булькнул Бригадир. — Не стоит, право, каблуками щелкать… А насчет ордена можете еще подумать, это дело — не такое срочное по сравнению с другими… гм… нашими мероприятиями.

А потом внезапно добавил, глядя будто бы сквозь своего собеседника куда-то вдаль:

— Как там курьер от нашего друга Гефеста, не объявлялся?

Вот она!.. У Магриуса разом вспотели ладони и подмышки.

— Никак нет, мой генерал, — губы сказали сами, а в мыслях: «Жаль, зеркала под рукой нет, посмотреть бы, как я выгляжу, когда вру»…

— На нет, как говорится у русских, и суда нет, — многозначительно прогудел смодулированным басом Бригадир.

И отключил свой видеофон.

РЕТРОСПЕКТИВА-7. «БРИГАДИР»

Входя в подъезд обычного многоэтажного жилого дома на окраине Интервиля, Рамиров по давней привычке огляделся, но ничего примечательного вокруг себя не обнаружил.

И, тем не менее, «оракул» предупреждал о предстоящей опасности.

Поднявшись на четвертый этаж по темной лестнице, Рамиров сначала постучал девять раз, потом трижды позвонил в дверь квартиры, на которой красовалась табличка «Доктор права И.Магриус». Дверь распахнулась тотчас же, и он увидел перед собой продолговатое лицо с бесцветными, рыбьими глазами и длинным, с горбинкой, носом. Человек был одет в спортивный костюм, поверх которого был повязан обыкновенный фартук домохозяйки. Из квартиры доносился запах чего-то вкусного.

Странная атмосфера для явки, подумал Рамиров.

— Бригадир? — осведомился он вслух.

— Проходите, — сказал человек в фартуке. — А то здесь очень любопытные соседи…

Рамиров шагнул в прихожую, потом, следуя приглашающему жесту, — в гостиную.

Комната была обставлена в американском стиле: двери отсутствовали, явно наличествовало стремление создать простор в четырех стенах. В углу был оборудован небольшой бар со стойкой, куда сразу и направился Магриус.

— Что будете пить? — осведомился он.

Рамиров пожал плечами.

— Кофе, — сказал он. — Предпочитаю кофе. Так вы и есть Бригадир?

Доктор усмехнулся.

— Можете называть меня хоть пнем с ушами, — сказал он, запуская портативный кофеварочный автомат. — Суть дела — нашего общего дела — от этого ведь не изменится, верно? Да вы располагайтесь, где вам будет угодно.

Рамиров выбрал не одиноко стоявшее посреди комнаты кресло (оно находилось на прямой линии с окном, и Яну не понравилась перспектива изображать собой мишень для снайперов, если они сидели на крыше соседнего дома), а диван, стоявший у стены так, что с него был частично виден коридор через дверной проем.

Пока Магриус разливал кофе по чашкам, Ян мысленно попросил «оракула» уточнить прогноз, и тот сказал после паузы, словно сомневаясь, стоит ли это говорить Рамирову: «ОСТОРОЖНО, ОН КЛАДЕТ В ВАШЕ КОФЕ ГЕТИЛЮКС».

— Итак, — сказал Доктор, передавая Рамирову кофе, — приступим к деловой части наших переговоров?

И добавил:

— Надеюсь, кофе вам понравится. Видите ли, я владею одним весьма оригинальным рецептом его приготовления…

Знаем мы ваши рецепты, подумал Ян. От гетилюкса, кроме ступора и приступа безудержных откровений, ничего хорошего не будет… Если выпить хоть глоток — бери меня потом голыми руками и «раскалывай» на любую тему!

— Пусть остынет немного, — вслух подыграл он рыбьеглазому.

— Как там поживает Гефест? — вдруг спросил тот, с видимым наслаждением отпивая ароматный напиток из своей чашки.

Вопрос мог быть либо провокацией, либо просто поводом начать «деловой разговор».

— Гефест передает вам привет, — лаконично ответил Ян.

— А этот самый привет при вас? — равнодушно поинтересовался Доктор.

Значит, они и сами не знают, что за подарок приготовил им этот самый «Гефест», подумал Рамиров. И даже в каком он виде существует…

— При мне, — медленно произнес он. — Но сначала я хотел бы удостовериться, что он попадет в руки того, кому предназначен…

— Вот уж не думал, что посланники Гефеста так подозрительны, деланно улыбнулся Магриус. — Да Бригадир я, Бригадир, вот только, удостоверения, правда, у меня об этом нет, так что вам придется поверить мне на слово… Но, если не ошибаюсь, и у вас нет никаких верительных грамот от Гефеста?

«СЕЙЧАС БУДЕТ УГОВАРИВАТЬ ТЕБЯ ВЫПИТЬ КОФЕ», — подсказал «оракул».

— Что же вы не отведаете моего кофе? — послушно спросил хозяин квартиры.

— Я передумал, — сказал Рамиров. — Знаете, от кофе натощак меня всегда тянет, пардон, в отхожее место…

Человек в фартуке коротко хохотнул.

«ЧТО У НЕГО ПОД ФАРТУКОМ?» — спросил Рамиров «оракула».

«ЭТО НЕ ФАРТУК, — ответил тот. — БРОНЕЖИЛЕТ».

Этого и следовало ожидать.

Значит, я все-таки допустил какой-то промах, и они решили убрать меня. В чем заключается этот промах — в данный момент не имеет значения. Раз они поняли, что я — не «курьер», то, следовательно, и Магриус лже-Бригадир, а настоящий Бригадир, наверное, хихикает сейчас где-нибудь далеко отсюда, наблюдая за трансляцией нашей беседы через скрытую камеру… Интересно, как они собираются убирать меня, если я не выпью гетилюкс?

На этот вопрос «оракул» не ответил, видно, в ближайшие две с половиной минуты Рамирову не грозил выстрел в упор или удавка на шею из какого-нибудь секретного укрытия за диваном…

«ЧТО ЭТОТ ЧЕЛОВЕК БУДЕТ ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ?» — спросил мысленно Ян.

«ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МИНУТ ЕГО УБЬЮТ. КОГДА ОН ВЫЙДЕТ ИЗ КОМНАТЫ, ТЕБЕ НУЖНО БУДЕТ ВЫЙТИ В КОРИДОР».

Интересное кино, подумал Рамиров.

Между тем, доктор Магриус о чем-то спрашивал.

— Простите? — переспросил Рамиров.

— Я говорю, как вас зовут? — повторил «Бригадир». — В том смысле, как вас называть?

— А вас? — грубовато осведомился Рамиров.

— Можете обращаться ко мне: «Доктор», — усмехнулся человек в фартуке. — Раз уж вы не верите, что имеете дело с Бригадиром…

— А меня зовут Виктор, — сказал с непроницаемым лицом Рамиров, произнося имя по-французски с ударением на последний слог.

— Ладно, Виктор, — сказал Доктор. — Можете расслабиться. Я, конечно же, не Бригадир. Однако, именно мне он поручил принять у вас «оракула». Так что успокойтесь, вы попали именно туда, куда вам было нужно попасть… Может быть, вы хотя бы продемонстрируете, на что способен этот агрегат?

Рамиров вздохнул.

— К сожалению, ваша просьба представляется мне невыполнимой, — сказал он («ТЯНИ ВРЕМЯ», посоветовал «оракул», поэтому Ян старался быть многословно-витиеватым). — Инструкция предписывает мне передать прибор только самому «Бригадиру» в руки, и будь вы даже тенью Бригадира, я все равно обязан соблюдать свои предписания.

— Вот это правильно! — воскликнул Доктор. — Вот это по-нашему, по-армейски! Приказ с двумя нулями — держи язык за зубами!.. Вы, кстати, где служили?

— В секретном отделе округа, — мрачно пошутил Рамиров.

— М-да, — неизвестно что констатировал Доктор.

Они помолчали.

Рамиров тщетно старался уловить хоть какие-то звуки в коридоре, но там было тихо.

— Послушайте… Виктор — или как вас там? — вдруг сердито сказал человек в фартуке. — Вы явно — не тот, за кого себя выдаете. Об этом свидетельствует тот факт, что вы дважды — когда звонили мне и теперь — не назвали пароль. Следовательно, мы имеем два варианта. Или вы — абсолютно посторонний человек, каким-то образом завладевший «оракулом» и пытающийся… ну, скажем, подороже продать его нам, или… Или вы представляете определенные органы и блефуете, преследуя одну-единственную цель: получить интересующую вас информацию о Легионе, используя в качестве отвлекающего фактора легенду об «оракуле».

Рамиров молчал. Не потому, что не хотел ничего говорить. Просто в этот момент он лихорадочно взбирался по раскидистому «дереву» вариантов своих действий, предлагаемых «оракулом», но «дерево» это было, наверное, полузасохшим, потому что гнилых и ненадежных ветвей на нем было намного больше, чем хороших, и, если бы не «оракул», вообще невозможно было бы избрать за считанные секунды наиболее оптимальный вариант…

Доктор, видимо, расценил молчание Рамирова по-своему.

— Ладно, — сказал он, поднимаясь. — Не хотите отвечать — дело ваше. Только у нас есть хорошие специалисты по части развязывания языков.

В дверь квартиры раздался резкий звонок. После паузы он повторился трижды.

— А вот и они, — сказал человек в фартуке. — Легки на помине… Я пойду открою, а вы пока посидите здесь. А чтобы у вас не возникало соблазна удрать, вам составит компанию вот этот электронный сторож…

Он достал из кармана «фартука» и положил на журнальный столик перед Рамировым изящную металлическую коробочку размером едва ли больше спичечной. В торце коробочки имелось пятимиллиметровое отверстие, а на верхней грани горел рубиновый огонек.

— Одно ваше неосторожное движение, — спокойно пояснил Доктор, — и эта штучка — между прочим, тоже изготовлена «Гефестом» — всадит вам под ребра пулю.

Он повернулся и вышел из комнаты.

Рамиров тут же спросил «оракула»: «ЧТО ДЕЛАТЬ?»

«БЛЕФ. ЭТА ШТУКА НЕ ВЫСТРЕЛИТ», сказал «оракул, и Рамирову даже почудилась в его монотонной скороговорке нотка легкого презрения к интеллекту своего носителя. «УХОДИ».

Рамиров опасливо покосился на «сторожа». «А что, если «оракул» все-таки ошибается?», подумал он, но времени для сомнений не было. Ян резко встал — на всякий случай, быстро подав свой корпус в сторону — и метнулся к проходу в виде арки в смежную комнату, а оттуда — в коридор. «Оракул» опять оказался прав: выстрела из коробочки не последовало, но рубиновый огонек на ее торце погас, и тут же сработала ультразвуковая «пищалка»: по всей видимости, это была какая-то система сигнализации…

Не успел Рамиров спрятаться в коридоре за выступ стены, как из прихожей послышался сдавленный возглас хозяина квартиры. Видимо, гости оказались для него нежданными… Что-то отчетливо звякнуло, потом глухо хлопнуло, последовало шумное падение тела, и мимо Рамирова в гостиную направился человек без головного убора, но в длинном сером плаще. Остановившись в дверях, он профессиональным движением откинул полу плаща, обнажил ствол компакт-автомата с глушителем и со вкусом расстрелял комнату длинной очередью. Глушитель полностью гасил звуки выстрелов, и Рамирову из его укрытия было видно, как беззвучно разлетается на мелкие осколки посуда в баре и на журнальном столике, как крошится дорогая стильная мебель, как падают, разнесенные пулями на клочки, картины со стен…

Когда до человека в плаще, наконец, дошло, что он напрасно расходует боеприпасы, он перестал стрелять и стал разворачиваться к Рамирову. Именно в этот момент Ян и нанес ему по шее мощный удар ребром ладони.

Перепрыгнув через неподвижное тело Доктора, из-под которого по полу уже растекалась темная лужица, Рамиров оказался на лестнице. Но здесь его схватили сзади за горло, и что-то неприятно-холодное, как живая змея, уперлось в его висок.

Реакция «оракула» была мгновенной. Подчиняясь ему, Рамиров резко присел и перебросил нападавшего через голову. Так, как когда-то учили в спецназе… На ступеньки брякнулся огромный пистолет с лазерным прицелом, а его владелец покатился по лестнице, и когда его тело неподвижно замерло с неестественно вывернутыми конечностями, Рамиров с невольным сочувствием понял, что парень еще долго не встанет на ноги…

Внизу хлопнула дверь, и послышался топот нескольких пар ног. Все происходило так, как предвещал «оракул». Путь вниз был отрезан.

Рамиров поднял пистолет со ступенек и устремился вверх.

Чердачный люк был заперт на большой висячий замок, но Ян сбил его с первого выстрела.

Он ушел от погони, воспользовавшись специальным фуникулером, предназначенным для эвакуации жителей дома в случае пожара, и наступившими сумерками. Предварительно ему пришлось для острастки выпустить всю обойму над головами преследователей, а наиболее резвых из них — утихомирить врукопашную.

В целом, Ян остался доволен собой, потому что сумел выполнить поставленное им себе условие: ни в коем случае не допустить, чтобы кто-нибудь из «легионеров» упал с крыши…

ОТСТУПЛЕНИЕ-3. ИНТРОСПЕКЦИЯ

Рамиров шел по городу и не узнавал его. Почти все здания были наполовину разрушены, и в них явно давно никто не обитал. Черные глазницы окон без стекол жалобно смотрели на мир. На каждом шагу попадались полуобгоревшие остовы машин, некоторые из них были опрокинуты вверх дном, а посередине центральной площади два автобуса, тоже обгоревших и сильно изуродованных, словно сцепились в смертельной схватке.

Асфальт был покорежен воронками, из которых кое-где прорастали к свету упрямые, белесые побеги чахлой растительности. Стволы некогда могучих деревьев валялись на бульварах в самых неожиданных местах.

Везде были обильно рассыпаны стреляные гильзы — и большие, от крупнокалиберных пулеметов, и маленькие — от пистолетов и автоматов.

Людей в городе видно не было, но Рамиров чувствовал, что кто-то, прячась, наблюдает за ним.

Ян свернул за угол и застыл. Прямо на него двигались развернутой шеренгой бравые парни в пятнистых комбинезонах, вооруженные до зубов. На голове у каждого чернела хорошо знакомая шапочка «оракула».

Рамиров отпрянул обратно за угол и прижался плечом к скользкой от плесени стене, на которой было крупно написано аэрозольной краской: «НАМ СДАВАТЬСЯ НЕЛЬЗЯ!». Однако, оглянувшись, он понял, что оказался в западне.

Сзади приближалась группа людей в штатском, они тоже были вооружены и оснащены «оракулами». В одном из них Рамиров, к своему изумлению, узнал Эккса.

Страх сковал все мышцы Яна, тем более, что «оракула» на своей голове он не обнаружил («Я же оставил его в пансионе!», обожгла сознание страшная мысль), но вскоре Рамиров убедился, что ни та, ни другая сторона не обращает на него никакого внимания. Словно он превратился в невидимку…

Пути двух отрядов пересеклись как раз на перекрестке.

И тут же началась сумасшедшая стрельба. Воздух наполнился роем жужжащих и свистящих свинцовых мух, которые метались между стенами домов, откалывая от них куски кирпича и штукатурки. При ведении огня такой интенсивности, да еще почти в упор, невозможно промахнуться. Рамиров невольно закрыл глаза, а когда все стихло, то с трудом разлепил пыльные веки и с опаской посмотрел на место боя.

Он ожидал увидеть там гору трупов и раненых, истекающих кровью, но перекресток оказался пуст.

Каким-то образом воюющие группировки сумели уцелеть, и теперь шеренги людей, только что стрелявших друг в друга, удалялись, каждая — в своем направлении.

И тогда Рамиров понял, что идет война, в которой противники абсолютно равны, потому что и те, и другие владеют «оракулами», позволяющими выходить целым и невредимым из любой передряги; что за время войны, которой еще не знала история, погибали только мирные жители и что конца единоборству юнписовцев и «эксов» не будет никогда, потому что любая война кончается поражением одной из сторон и победой другой, а о какой победе здесь может идти речь?..

Он проснулся в холодном поту.

Откинув смятые простыни, уселся на кровати и судорожно закурил. Голова болела так, будто ее стянули стальным обручем. Рамиров ощупал макушку и обнаружил, что спал не снимая «оракула».

Он с отвращением стащил шапочку и бросил ее на стул.

Включился тиви-бокс — накануне Ян установил таймер включения на восемь часов — и замогильный голос раздался еще до того, как осветился экран:

«…и вот, конь белый и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец, и вышел он победоносный, чтобы победить»…

Рамиров нажал кнопку на пульте, и голос умолк.

Ян невольно покосился на «оракула».

Вот он, венец, чтобы победить, подумал он. Он делает любого, даже самого слабого, человека сильным и неуязвимым. Он спасает от любой опасности. Он никогда не ошибается в своих прогнозах, хотя эти прогнозы касаются только его «хозяина».

Так что же в нем плохого, за что его можно было бы ненавидеть? Почему так важно запретить людям пользоваться им? Почему я так хочу уничтожить этот, несомненно, полезный, приборчик?

Не потому ли, что он предназначен именно для того, чтобы одни люди побеждали других? Но разве «оракул» нельзя использовать в интересах мирного труда спасателей, врачей, исследователей других планет, наконец, просто для того, чтобы сделать безопасной и лишенной всяких угроз жизнь многих людей?..

Рамиров вздохнул и погасил сигарету.

Нет, подумал он. Ты пытаешься обмануть самого себя, братец. Ведь ты прекрасно знаешь, в чем главное зло «оракула»… Прежде всего в том, что он способен многократно усилить и реализовать извечные слабости человеческие, одна из которых — упование на чью-то помощь. Ты пользуешься этой дьявольской штуковиной всего несколько дней, но разве ты не становишься все более зависимым от нее?!. Разве в те моменты, когда от тебя требовалось напряжение всех сил и воли, твоя рука не тянулась автоматически к волшебной палочке… то есть, шапочке?! Разве ты не перестал бояться смерти? А ведь это очень страшно, когда человек перестает опасаться, что в любую минуту его существование может прекратится… Наверное, это уже — не человек, вернее, не совсем человек…

Это — своего рода рабство, вот что это такое! Человек станет рабом им же придуманной машины, и тогда действительно сбудется мечта идиота…

Ради того, чтобы это никогда не сбылось, не жалко уничтожить любой, пусть даже самый гениальный, плод человеческого разума!..

Почему же ты тогда не уничтожишь «оракула» прямо сейчас, спросил внутренний голос. Зачем ты продолжаешь пользоваться его услугами? Сожги его, утопи в реке, выбрось в мусорный ящик!.. Что: слабо?!. На словах-то ты, как и все, — умник, а на деле — слаб человек?..

Сам дурак, огрызнулся Рамиров. Чтобы бороться с врагом, нужно до конца изучить его. Должен же я иметь полное представление о том, на что еще способен этот головной убор?!.

Но, возражая так самому себе, Рамиров с тихим ужасом понимал, что его невидимый оппонент все-таки прав… Слаб человек, слаб!..

РЕТРОСПЕКТИВА-8. АКСЕЛЬ

Ян вышел из подземки на поверхность в центре, где не бывал уже бог знает сколько времени. Перемены бросались в глаза.

Прямо на ступенях подземного перехода сидели проститутки. Когда Рамиров проходил мимо них, одна оторвалась от бутылки дешевого вина и хрипло проворковала:

— Мальчик, курс любви сегодня упал еще на десять пунктов, так что спеши воспользоваться!

— Не будь дурой, Лорка, — процедила другая, меланхолично жевавшая жвачку и одновременно мрачно разглядывавшая огромную дыру на черном, заканчивающемся выше колена чулке. — Не видишь, что этот мальчик безденежный херувим?

— Ангелочка можно обслужить и в кредит, — сказала третья, окутанная облаком табачного дыма, и хихикнула.

Рамиров молча прошел мимо девиц, миновал шмыгающего носом молодого человека, торгующего с лотка армейским обмундированием и медалями, отказался от предложений юрких валютных менял и вырвался наружу.

И сразу оказался совсем в другом мире. В этом мире расплачивались не наличными, а с помощью электронных банковских карточек, здесь жратва и шмотки изобиловали на каждом шагу, здесь ходили в костюмах по пятнадцать тысяч юмов, сшитых на заказ у известных модельеров, здесь тротуары из настоящего мрамора мыли ежедневно с мылом, здесь сверкали зеркальные витрины, а вывески на заведениях были написаны непременно золотыми буквами. Рамирову даже показалось, что и воздух пахнет не свежестью, и уж тем более не выхлопными газами, смешанными с вонью помоек, а дорогой парфюмерией. Одним словом, на каждом шагу здесь пахло большими деньгами.

На центральной площади, как раз напротив управления полиции, высился огромный, высотой с двухэтажный дом, экран публичных объявлений. Он был виден из любой точки площади. Смотреть по нему, конечно, было нечего реклама и прочая лабуда, нескончаемый поток которой лился дневно и нощно по ти-ви. Однако, людям в этом мире, наверное, было совсем нечего делать, если они подолгу глазели на голографическое изображение, переливавшееся сотнями цветных оттенков, как гигантский мыльный пузырь.

Время от времени реклама прерывалась очень важными и срочными частными объявлениями — например, о пропаже породистой собаки, за нахождение которой предлагалось баснословное вознаграждение…

Когда Рамиров проходил мимо стоянки такси, на исполинском экране вдруг появилась чья-то знакомая физиономия, и казенный голос за кадром с тревожной интонацией объявил:

«Внимание, внимание! Экстренная информация! ЮНПИСом и службой государственной безопасности срочно разыскивается человек по имени Ян Рамиров. Гражданам, располагающих любой информацией о его местонахождении, гарантируется крупная премия»…

Только теперь до Рамирова дошло, что физиономия на экране — его собственная, это явно была его старая фотография, наверное, изъятая из личного дела, которое так и осталось в архиве ЮНПИСа.

Значит, бывшие коллеги решили устроить охоту на меня. Причем, в лучших традициях, с привлечением к этой охоте падкой на материальную выгоду общественности… Как когда-то на Диком Западе: за голову индейца премия!..

Рамиров почему-то почувствовал себя так, будто заявился в полном костюме на нудистский пляж. Конечно, за прошедшие годы лицо его изменилось, причем наверняка не в лучшую сторону, но, видимо, опознать его еще можно… Это что же, ходить теперь постоянно в маске? Или в черных очках? Или совсем не высовывать носа из своей норы?

Вполне понятная злость охватила Яна, ему вдруг стало почему-то казаться, что расфуфыренные, пахнущие как передвижные парфюмерные лавки, прохожие косятся на него с подозрением.

— Ну, что ты так на меня, уставился, сволочь? — сказал Рамиров шедшему навстречу толстяку в дурацкой тирольской шляпе с павлиньим пером. Уцепившись за руку толстяка, следом влеклась тощая дама в бархатном платье, на которой не было живого места от драгоценностей.

— Пардон? — осведомился толстяк, на всякий случай приподнимая шляпу. — Что вы сказали?

— Я сказал, чтобы ты не пялился на меня, как на оборотня, — сказал Рамиров. Дама охнула и мгновенно побелела. — Послушай, я — такой же человек, как и ты. Не лучше, но и не хуже!.. И если ты думаешь, что я чужой в вашем уютненьком мире, что здесь место только таким, как ты и твоя баба, то ошибаешься!..

— Джеймс! — придя в себя, заверещала дама писклявым голосом. — Пойдем отсюда быстрее, не позволим этому типу испортить наш моцион!

— Безобразие! — трясущимися губами прошлепал толстяк, с отвращением глядя на Рамирова. — Нарушение общественного порядка! Этот оборванец наверняка из «бывших»! И куда только смотрит полиция?!

Вокруг постепенно стала скапливаться горстка людей, явно ведущих пресный образ жизни, а потому жаждущих хоть каких-нибудь развлечений. Пусть даже в виде скандала в общественном месте…

Рамиров почувствовал, что уже не владеет собой. Он шагнул к толстяку, но кто-то взял его сзади под руку.

Ян покосился и увидел простое, открытое лицо с короткой стрижкой. И форменный шлем водителя такси.

От человека густо несло пивным перегаром.

— Не гони волну, дружище, — посоветовал он Рамирову. — Эту жиреющую публику убивать надо, а ты им что-то доказывать взялся. Пойдем-ка отсюда.

Рамиров по инерции попытался вырваться, но хватка у человека в фуражке была мертвой. Такой хваткой только винтовку со штыком держать.

— А ну, дорогу! — рявкнул таксист в толпу, и зеваки послушно расступились.

Он отвел Рамирова на стоянку такси, втолкнул в машину, захлопнул дверцу, сел за руль и рванул с площади на приличной скорости. Сзади раздались запоздалые полицейские свистки, забегали какие-то люди в мундирах, но человек гнал машину сначала по улицам, потом по каким-то переулкам, не обращая внимания ни на переполох среди дорожных полицейских, ни на сигналы светофоров, ни даже на Рамирова.

Когда Ян уже подумал, что таксист забыл о его существовании, тот вдруг сунул ему ладонь и кратко сообщил:

— Аксель.

Рамиров замялся. Потом сказал:

— Ян.

Человек искоса глянул на него. Усмехнулся:

— Тот самый, которого только что показывали там, на площади? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я тебя сразу приметил. Я же бывший разведчик, а в разведке положено держать ушки на макушке и все примечать… Служил?

— Служил, — подтвердил Рамиров.

— А сейчас что делаешь?

— Да так… Ничего.

— Ты что — еще не в Легионе? — удивился таксист и так крутнул руль, объезжая колдобину, что Рамиров едва удержался на сиденье. — А за что тогда тебя метут?

— Куда мы едем? — спросил Рамиров.

— Послушай, — сказал Аксель. — Сегодня наши собираются в одном месте. Если хочешь — поедем вместе.

Кто такие «наши», он не стал уточнять. И так все было ясно.

— А что там делать? — Рамиров изобразил сомнения.

— Знаешь что? — сказал Аксель. — Я сразу сообразил, что ты свой человек. Поэтому давай-ка поговорим честно, без всяких китайских церемоний…

Он свернул из крайнего левого ряда к тротуару, под носом у попутных машин, и остановился. К такси тут же сунулся какой-то тип в плаще, несмотря на отсутствие дождя, с дамским зонтиком и пухлым портфелем под мышкой:

— Освободился, шеф?

— Пошел ты, — сказал через окошко Аксель и поднял стекло.

Повернулся к Рамирову:

— Если уж ты такой крутой, Ян, то с этой гнилью надо по-другому обращаться. Понимаешь, они разжирели именно за наш счет. Разогнали армию, прикрываясь красивыми словами, и пусть, значит, милитары подыхают себе на здоровье! А они будут пить, жрать и трахаться! Много лет они сюсюкали: «человек с ружьем, человек с ружьем! Защитник наш и опора!» А как только ружье у этого человека отобрали, так он сразу — не человек, а так, отбросы общества, над которым можно всячески измываться… Квартиры лишить, к примеру… или пенсию отменить. И все — прогресс, мол, прогресс! Я это слово «прогресс» на дух уже не переношу, меня блевать от него тянет!..

Он ударил ребром ладони по рулю и помолчал, успокаиваясь.

Потом неожиданно спросил:

— Ну, что — поедем на слет ветеранов, Ян?

Рамиров устало прикрыл глаза. Вот в чем все дело, подумал он. Когда идет большая драка, то нужно обязательно быть на чьей-то стороне. Или ты с нами, или против нас. Или ты «наш», или «не наш», а, стало быть, — враг… Так уже тысячу раз было, и еще тысячу раз будет, а тот, кто все же будет пытаться остаться в стороне, станет врагом для обоих драчунов. Господи, неужели этот мир изначально задуман так, чтобы в нем непременно были «свои» и «враги» и чтобы больше всего доставалось ударов тому, кто пытается разнять дерущихся?!.

— Едем, — сказал он вслух. — Едем к «нашим», Аксель.

РЕТРОСПЕКТИВА-9. ЛЕГИОН

Здание спортивного клуба находилось в тихом пригороде. Со всех сторон оно было обнесено стальной решеткой. У ворот стояла кучка людей. Чуть поодаль прохаживались парами несколько полицейских, небрежно помахивая дубинками и электрошоковыми парализаторами.

Допуск в клуб контролировали трое молодых людей, одетых в пятнистые комбинезоны без каких-либо знаков различия и с красными повязками на правом рукаве. Чуть поодаль у забора кучковались пожилые женщины в черных платках и шляпках и с транспарантами, на которых значились сердитые лозунги: «ДОЛОЙ ВОЕННЫХ ВЫРОДКОВ!», «КТО ЗАПЛАТИТ ЗА СМЕРТЬ НАШИХ СЫНОВЕЙ?», «НЕ ДАДИМ ПРОЙТИ МИЛИТАРИСТАМ!» — и так далее, в том же духе.

Время от времени женщины принимались скандировать нестройным хором что-то гневное и неразборчивое, явно обращаясь к парням, дежурившим в воротах, а те демонстративно плевали себе под ноги и нецензурно острили.

Когда Рамиров и Аксель подошли к воротам, парни заступили было им дорогу, но водитель похлопал по плечу одного из них и сказал, кивнув на Яна:

— Это со мной, ребята. Из нашенских…

Успешно преодолев второй заслон дежурных в дверях спортивного зала, они очутились в тесном вестибюльчике. Справа, у барьера гардероба, толпились люди, одетые кто во что горазд, но обязательно имевшие в своем одеянии какой-нибудь предмет из военной экипировки: каскетку, тельняшку, армейские грубые ботинки на неснашиваемой толстой подошве или рубашку с неспоротой армейской эмблемой…

У окна, за столами с табличками «РЕГИСТРАЦИЯ» сидели коротко стриженые молодые парни. Перед каждым из них возвышался турбо-компьютер типа «лэптоп», который, судя по кабелям, был оснащен мгновенной радиофаксной связью.

— Ну ты пока зарегистрируйся, — сказал Аксель Рамирову, подталкивая его к столикам, — а я переговорю кое с кем… Давай, давай, таков уж порядок. Встретимся в зале.

И он ринулся сквозь толпу, на ходу раскрывая объятия и громко вопрошая: «Карл, дружище! Тебя еще не кокнули?»…

Рамиров подошел к одному из столиков. Скучавший за нем молодой человек вопросительно оглядел его цепким взглядом.

— Желаете зарегистрироваться? — равнодушно жуя «чуингам», спросил он.

— Так точно, — не удержался от уставного выражения Ян.

— Фамилия?

Рамиров на мгновение задумался. В памяти всплыла последняя операция в ЮНПИСе, и Ян решил рискнуть.

— Бикофф, Евгений Бикофф, бывший филд-лейтенант. Бывший командир взвода.

— Где служили?

— В воздушно-десантных войсках… Сорок пятая бригада.

«Интересно, что я буду делать, если он попросит предъявить хоть какой-то документ? Сказать, что оставил все бумаги дома?»…

Однако, молодой человек аккуратно заполнил компьютерный бланк со слов Рамирова, не требуя при этом никаких документов.

Покончив с формальностями, он извлек из щели в принтере пластиковую карточку и протянул ее Рамирову. На лицевой стороне была отпечатана большая синяя буква L, а с обратной стороны значились только имя и фамилия Бикоффа и дата выдачи. На просвет в карточке виднелся герб Объединенных вооруженных сил Сообщества: красный орел на желто-синем фоне с двуручным мечом в когтистых лапах.

В зале, куда проследовал Рамиров, были рядами расставлены разнокалиберные, явно позаимствованные в разных местах стулья. Почти все места были уже заняты, но постепенно подтягивались все новые и новые люди, так что в перспективе зал грозил быть переполненным.

Публика сидела лицом к деревянному помосту, на котором в углу были сосредоточены стойки для штанг, гири и прочие тяжелоатлетические принадлежности, а в центре стоял длинный стол, накрытый вместо скатерти большим знаменем Вооруженных Сил. Рядом со столом возвышалась невысокая трибуна с змеиной головкой микрофона.

Бывшие милитары беседовали друг с другом, многие из них были знакомы, значит, не первый раз посещали подобные слеты. То тут, то там раздавалось характерное чмоканье открываемых банок с пивом. Гул разговоров висел над головами плотным комом.

— …лучше всего, помнится, в тот день нам удалась массированная танковая атака… А мой механик-водитель забыл подключиться к ТПУ, представляешь? Я ору ему, ору, а он — никакой реакции! Тут уж сам комдив с вышки руками машет, что-то орет на весь полигон. Ну, прицеливаюсь я сапогом и этак аккуратно — под копчик своему разине!..

— …помнишь, был у нас начштаба батальона? Его потом еще за пьянку в служебное время выперли… да нет, тогда еще не увольняли… В академию выперли. Встречаю его на днях… И знаешь, чем он теперь занимается? Сосисками торгует в подземном переходе!..

— …до чего дожили, а? Управдом вчера подходит, так и так, мол, давай освобождай жилплощадь… В честь чего это, спрашиваю. А у него глазки во все стороны шныряют. Жильцы, говорит, на вас жалуются. Не нравится этим сволочам, что я по утрам разминкой на детской площадке занимаюсь! Пример, мол, плохой подросткам подаю всеми этими приемчиками каратэ… А где мне еще заниматься?! Я же должен быть постоянно в спортивной форме, как огурчик!..

— …порой думаешь: на хрена я всю свою сознательную жизнь, за мизерную зарплату, лямку тянул?! Чтобы потом вместо благодарности люди мне в лицо плевали?! Да если даже потребуется им опять армия, то увольте теперь уже штафирок я защищать не пойду! Пусть хоть вторжение инопланетян будет!..

Неизвестно откуда, появился Аксель. Он выглядел еще более оживленным, чем раньше, и от него густо несло свежим запахом спиртного.

Быстро сориентировавшись, бывший разведчик подцепил в соседнем ряду, буквально из-под носа у кого-то, пустой стул и устроился рядом с Рамировым.

Тут же, словно все ждали только его, Акселя, появления в зале, на помост поднялись люди в парадных генеральских мундирах, сопровождаемые приветственным ревом и овацией, и слет был открыт.

Во вступительном слове секретарь Комитета экс-милитаров коротко остановился на текущем моменте. Момент, сказал он, был острым и напряженным. Общество враждебно настроено по отношению к своим бывшим защитникам, которые, не щадя жизни и здоровья, стояли на страже…

В этом духе оратор продолжал изливаться еще минут пятнадцать. Время от времени его выступление прерывалось дружными аплодисментами.

Потом слово было предоставлено наиболее выдающимся ветеранам.

Мужчина средних лет с пустым рукавом поведал с трибуны, как жестоко обидели, отменив пенсию, его, заслуженного человека, инвалида второй группы, всю свою жизнь честно посвятившего… ну, и так далее, тоже на четверть часа…

Худощавый титуляр Героя Сообщества кратко, но эмоционально рассказал, как на бирже труда ему предложили переквалифицироваться в мусорщики, а Хрустальный Крест оставить в качестве игрушки для будущих внуков…

Бывший прапорщик поплакался аудитории, что на дверях его квартиры хулиганствующие подростки с одобрения матерей регулярно пишут похабные слова…

Потом трибуной завладел некто из старших офицеров и предложил милитарам не сносить оскорблений и нарушения их конституционных прав, а отвечать, образно выражаясь, ударом на удар… Ему хлопали особенно долго.

На этом торжественная часть слета оказалась исчерпанной и была плавно переведена президиумом в менее официальные рамки.

На трибуне оказался бывший командир ракетного дивизиона, в свободное от службы время сочинявший стихи на армейскую тематику и даже неоднократно печатавшийся в дивизионной многотиражке. Суровым, командным голосом он стал чеканить:

Зал притих. У наиболее чувствительных наворачивались слезы на глаза. А ракетчик все рубил воздух ребром ладони: «Целомудренны мы — только скатки нам виснут на шеи… На губах — горький вкус отсыревших в дожде сигарет… Целомудренны мы: убивали мы только мишени, репетируя старты в квадрат уходящих ракет»…

Выступили и другие таланты из «бывших». Они пели под гитару и под фонограмму, демонстрировали отрывки из спектаклей на военную тематику и даже казачью пляску.

Наконец, духовой оркестр из отставных военных музыкантов заиграл «Походный марш», присутствующие вскочили и вытянулись по стойке «смирно».

Был объявлен пятнадцатиминутный перерыв, после которого намечалось «военно-спортивное шоу» с разбиванием кирпичей головой, демонстрацией приемов рукопашного боя и метанием кинжалов.

Толпа дружно повалила в буфеты, оставляя под стульями и в проходах между рядами груды пустых бутылок и пивных банок.

Рамиров уже намеревался было потихоньку исчезнуть с этого странного мероприятия, предполагая, что едва ли ему удастся выйти таким способом на Бригадира. Вербовка в Легион должна осуществляться где-то в другом месте, думал Ян, а фарс в виде «слета ветеранов вооруженных сил» мог служить только официальным прикрытием нелегальной деятельности Комитета — уж слишком по-дурацки он проводился…

В вестибюле его, однако, перехватил парень с красной повязкой на рукаве.

— Лейтенант Бикофф? — осведомился он, почему-то озираясь по сторонам.

— Да, а в чем дело?

— Вас просят подняться на второй этаж. — Тон «просьбы» не допускал никаких возражений. — Комната номер двадцать пять…

Не успел Рамиров поинтересоваться, кому он мог бы понадобиться, как парень исчез в толпе.

Ян надел шапочку «оракула», но предупреждения об опасности не услышал.

В конце концов, я ничего не теряю, рассудил он и двинулся по узкой лестнице наверх. При входе на второй этаж стояли несколько дюжих молодцев с повязками. Они внимательно поглядели на новенькую карточку Рамирова, которая была прикреплена к лацкану его куртки, но ни слова не говоря пропустили его — видно, уже были соответствующим образом проинструктированы.

Происходящее нравилось Рамирову все меньше и меньше.

В двадцать пятой комнате, за столом, уставленным всевозможной электроникой, сидел не какой-нибудь громила с бритым затылком и волосатыми, испещренными татуировками на армейскую тему, руками, как это можно было предположить, а интеллигентного вида человек в очках, в строгом костюме с галстуком. Откинувшись на спинку кресла он с видимым наслаждением читал, судя по обложке, «Историю» Тацита.

При виде Рамирова он приподнялся и изобразил учтивый полупоклон.

— Ах, это вы, господин филд-лейтенант! — воскликнул он так, будто последний раз они виделись давным-давно. — Так вот вы какой! Очень, очень приятно познакомиться… Видите ли, у меня к вам одно сугубо конфиденциальное дело. Не будете ли вы добры присесть?

Рамиров сел в предложенное мягкое кресло, но отказался от предложенной сигареты.

— Не секрет, что Комитет ветеранов вооруженных сил нуждается в постоянном притоке умных и компетентных кадров для решения… гм… различных задач, — продолжал человек в очках. — В то же время многие бывшие военнослужащие испытывают определенные затруднения с устройством на работу, поскольку это сопряжено с некоторым… мм… ухудшением социально-психологического климата в нашем обществе. Вот, скажем, вы… Где вы работаете в настоящее время?

Рамиров признал, что нигде. Как старый гончий пес, он уже чуял, что идет по следу того зверя, за которым охотился.

— Ну, а как вы относитесь к… мм… определенным государственным структурам, ответственным за роспуск вооруженных сил? — настойчиво интересовался собеседник Рамирова.

Главное сейчас было — не переиграть.

— Вы имеете в виду ЮНПИС? — прямо осведомился Рамиров.

Человек в очках стал вертеться, как лещ на раскаленной сковородке, стараясь выражаться одними только намеками.

Рамиров довольно невежливо, как и полагается казарменному грубияну, прервал его и изложил свою позицию. ЮНПИС он всегда ненавидел тихой ненавистью. К сожалению, обстоятельства пока не позволяли ему реализовать эту ненависть на практике, но, видит бог, попадись ему ночью в темном переулке кто-нибудь из этих сволочей…

— Отрадно, отрадно, — перебил его человек в очках и задумчиво пожевал губами. — Приятно убедиться, что мы не ошиблись в выборе. Что же, с нашей стороны мы могли бы предоставить вам возможность участвовать в борьбе за историческую справедливость. Тем более, что нам очень нужны люди, обладающие такими боевыми навыками и опытом, как вы… Остается лишь надлежащим образом оформить наше, будем надеяться, взаимовыгодное сотрудничество.

Рамирову было предложено проследовать в комнату номер тридцать восемь, где «сотрудники Комитета» выполнят все необходимые формальности.

Интересно, что это был за тип, размышлял Рамиров, поднимаясь на третий этаж мимо очередного заслона охранников и шагая по пустынному коридору. Ясно только одно: это не Бригадир. Не стал бы сам Бригадир Легиона так подставляться…

Комната под номером 38 обнаружилась в самом конце коридора, изогнутого в форме буквы G. Рамиров постучал в дверь, услышал изнутри: «Кам ин» — и вошел.

Комната была погружена в полумрак из-за того, что окна были зашторены толстыми черными портьерами. За длинным столом, накрытым, как и стол президиума на «слете», каким-то штандартом, располагались пятеро в армейских мундирах. В центре комнаты стоял одинокий стул.

Один из людей, сидевших за столом, с погонами полковника, молча указал Рамирову на стул, и не успел тот последовать этому приглашению, как дверь за его спиной опять открылась, в комнату вошли два крепких парня с уже знакомыми повязками и, широко расставив ноги, обосновались в тылу у Яна.

«Оракул» молчал, следовательно, видимой опасности в данной ситуации не было. По крайней мере, в предстоящие две с половиной минуты.

— Надеюсь, вы понимаете, господин Бикофф, что особенности функционирования нашей организации неизбежно накладывают отпечаток на способы приема в нее новых членов, — сказал хорошо поставленным голосом полковник. — Именно поэтому мы стараемся, насколько это в наших силах, обеспечить эффективность и безопасность такого отбора. Сейчас вам предлагается пройти предварительное собеседование с приемной комиссией и продемонстрировать некоторые свои… э-э… способности. Хотел бы сразу вас предупредить: если вы передумали, еще не поздно уйти… Нет? Что ж, приступим к делу.

Рамирову стали задавать вопросы, касающиеся в основном его биографии. Особенно подробно изучили его службу в славной 45-й воздушно-десантной бригаде. Хорошо, что в свое время, готовясь к операции «Коммандос», Рамиров тщательно изучил все материалы об этой элитной части Объединенных ВС. Поэтому ни один из вопросов не вызвал у него особых затруднений, хотя он понимал: стоит лишь один раз ошибиться, и никто не поверит ссылкам на плохую память. И тогда… для этого, наверное, и стоят за его спиной парни с повязками.

Наконец, полковник откинулся на спинку кресла.

— Что ж, — сказал он спокойно. — Лично я вполне удовлетворен. Есть ли у членов комиссии какие-нибудь вопросы?

Вопросов не было.

— Предложения? — осведомился полковник.

— Я думаю, мой полковник, пора, наконец, сделать нашему уважаемому гостю один приятный сюрприз, — проговорил чей-то голос с правого края стола.

— Вы полагаете, майор? — поднял брови полковник. — Хорошо, я не возражаю.

Что еще за сюрприз? Рамиров мгновенно вспотел и напряг мышцы, готовясь к «экшен». Например, к тому, что сейчас его сзади начнут душить. Или стул, на котором он сидит, провалится в какой-нибудь люк… Или в стене откроется окошечко, из которого по нему поведут огонь, как в тире, парализующими патронами. Да мало ли каких трюков можно ожидать от этой компании?!.

Однако, «оракул» словно воды в рот набрал, значит, ничего подобного сейчас не произойдет. Или прибор вышел из строя, мелькнуло в мозгу Рамирова подозрение, от которого Ян похолодел.

— Так вы говорите, командиром вашей бригады был?.. — многозначительно начал полковник, загадочно усмехаясь углами рта и явно ожидая, что Рамиров закончит его фразу.

— Полковник Калькута, — отчеканил Ян.

— Он вас хорошо помнит? — интригующе продолжал полковник.

— Еще бы не помнить, — развязно сказал Рамиров. — Мы вместе с ним пять лет оттрубили! Можно сказать, в одном окопе ночевали!..

Не слушая его, полковник нажал какую-то кнопку на коробочке пульта перед ним. Дверь сзади Рамирова отворилась, пропустив из коридора полоску света, и тут же закрылась.

Ян невольно оглянулся.

И увидел хорошо запомнившуюся ему по последней операции фигуру Калькуты. Лицо с шрамом на правой щеке, жесткая щеточка усов, массивный лоб — видимо, за долгие годы службы в десанте полковнику пришлось расколоть им немало кирпичей и досок. Сомнений больше не оставалось: это действительно был бывший комбриг.

Рамирова прошиб горячий озноб. Мысленно он проклял «оракула» за предательское молчание.

Некоторое время в комнате царила мертвая тишина. Калькута застыл как вкопанный, уставившись на Рамирова тяжелым, ничего не выражавшим взглядом. Потом медленно стал открывать рот.

Это провал. Сейчас он скажет, кто я на самом деле, пронеслось в голове Рамирова, и он вцепился в спинку стула, приготовившись орудовать им как убойным предметом.

И тут «оракул» подал, наконец, свой долгожданный голос. Одновременно он подавил импульс, возникший в мышцах Рамирова, потому что Ян почувствовал, что не может сдвинуться с места.

«УСПОКОЙСЯ, — сказал «оракул». — ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ ГОЛОГРАММА. ИЛЛЮЗИЯ, СОЗДАННАЯ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПРОВЕРИТЬ ТЕБЯ. ОБРАТИ ВНИМАНИЕ НА КОНТУРЫ СИЛУЭТА».

Рамиров присмотрелся и увидел то, чего не заметил сразу: очертания фигуры, неподвижно торчавшей столбом возле двери, были слегка размыты. Видимо, полумрак был создан именно для того, чтобы скрыть эту особенность трехмерной голографии, а не для обеспечения интимной обстановки.

«Какой я идиот, чуть было сам не выкопал себе могилу», успел еще подумать Рамиров и, порывисто вскочив со стула, произнес, стараясь, чтобы его голос выдавал естественное удивление:

— Мой полковник?! Какими судьбами?.. Я… я очень рад вас видеть!

С распростертыми объятиями он двинулся к «Калькуте», который, тем не менее, был нем как рыба (что и следовало ожидать, потому что озвучивание голограмм — дело, настолько сложное, что пришлось бы использовать аппаратуру размером с эту комнату!).

В этот момент председатель комиссии кашлянул и пробурчал:

— Ну, довольно! Включите свет!

Фигура Калькуты мигнула и растворилась в воздухе. Зажегся яркий свет, и Рамиров протер глаза.

— Но, господин полковник… — «в замешательстве» начал было он, поворачиваясь к столу.

Председатель остановил его нетерпеливым жестом.

— Прошу вас, лейтенант, извинить нас за данный розыгрыш, — сказал он. — Поймите нас правильно: не можем же мы принимать в наше товарищество всякого, кто придет с улицы и заявит, что он — бывший милитар!

— Понимаю вас, господин полковник.

— Рад, — отрывисто сказал полковник. — Искренне рад за вас. Остается, правда, проверить вашу физическую подготовку и специальные умения и навыки. Надеюсь, вы их не успели утратить после увольнения из армии?

— Никак нет! — чуть утрируя, щелкнул каблуками Рамиров.

— Но это мы отложим на завтра. В двадцать четыре ноль-ноль вам надлежит явиться на угол Шестой и Восемнадцатой улиц в Английском квартале. Ничего с собой не иметь. Ждать будете у газетного киоска. К вам подъедут на машине наши люди, дальше будете следовать их указаниям. Вам все ясно, лейтенант?

— Так точно, — повторил Рамиров.

Итак, вербовка в Легион состоялась, думал он по пути домой. Но что это мне дает? На Бригадира так и не удалось выйти. Среди членов «приемной комиссии», скорее всего, его не было. Иначе он опознал бы шапочку «оракула». Следует признать, что эта приманка, на которую я так надеялся, не сработала. Наверное, надо было предпринять что-то другое. Но что? Не спрашивать же в упор у всех подряд, как отыскать Бригадира? На данном этапе это выглядело бы весьма подозрительно. Может, стоило прибегнуть к силовым методам? Разогнать всю эту контору голыми руками, взять за глотку хотя бы того же полковника из «комиссии» и выбить из него информацию о Бригадире!.. Нет, дружище Ян, такое проходит только в боевиках. Остается одно: запастись терпением. В нашем деле оно играет главную роль, не забывай, ты же бывший оперативник!..

Но чем больше Рамиров уговаривал себя таким образом, тем все больше нарастало в нем стремление как-то ускорить события.

Он не подозревал, что на следующий день они примут совершенно неожиданный оборот.

РЕТРОСПЕКТИВА-10. НЕЖДАННЫЕ ГОСТИ

Когда Рамиров вернулся в пансион, уже смеркалось. Дверь ему открыл старик Георгий.

— Вас… это… — сказал он, опасливо косясь куда-то наверх, — сама хозяйка несколько раз спрашивала. Велела зайти к ней, как придете…

— Слушаюсь, — сказал Рамиров, преувеличенно козырнув швейцару.

Георгий всю свою жизнь прослужил в должности начальника склада военного имущества, имел звание обер-прапорщика, чем до сих пор тайно гордился. Однажды Рамиров застал его в своей комнатушке примеряющим выцветший китель без погон, но с рядами сверкающих медалей «За безупречную службу», и с тех пор не упускал случая подначить старика.

Он знал, что сердце ветерана в такие моменты размякает, как воск под солнцем.

— Ладно, ладно, — пробормотал Георгий. — Идите себе с богом…

Дверь в апартаменты госпожи Лэст была приоткрыта, и оттуда тянуло кислыми щами, в совокупности с запахом какого-то инсектицидного препарата.

Кутаясь в потертую шаль, хозяйка пансиона раскладывала на столе какие-то карточки. Сначала Рамиров принял ее занятие за карточный пасьянс, но потом увидел, что это были старые, еще черно-белые, фотографии, отпечатанные на скверной, желтеющей со временем бумаге.

Зачем я ей понадобился, подумал Ян, осторожно стучась в косяк. Опять будет требовать какие-то деньги?..

Старуха подняла голову, и Рамиров вдруг увидел на ее щеках, обильно покрытых дешевой пудрой, дорожки от слез.

— Что случилось, мадам? — спросил он, входя в комнату.

Она молча показала ему одну из фотографий, на которой в объектив застенчиво косился белобрысый карапуз в шортах и большой кепке.

— Знаете, каким хорошим мальчиком он был в детстве? — вздохнула госпожа Лэст (и куда только девалась ее обычная грубость?). — Он всегда мечтал стать военным. Помнится, даже тренировался, какие-то штанги притащил в дом, потом целыми днями пропадал в тире… столько денег перевел на эту чертову стрельбу!.. Он у меня рос без отца, но всегда хотел быть мужчиной…

Она вдруг всхлипнула и поднесла к глазам уголок шали.

Рамиров молчал. Он по-прежнему ничего не понимал.

— Убили его сегодня, — обвиняющим тоном вдруг объявила госпожа Лэст и перевернула фотографию вниз лицом. — Какие-то сволочи зашли в мастерскую, где он работал, — и в упор, прямо в лицо… За что? За что они убили моего сыночка? И как я теперь без него буду жить?

— Когда это произошло? — осведомился Рамиров, не слыша себя.

— Да уж пора закрываться было, но он, видно, в тот день решил остаться еще поработать… Деньги-то ему хозяин мастерской платил не ахти какие, вот мой мальчик и прирабатывал как мог… День рождения у меня скоро, вот он мне, наверно, хотел подарок какой-нибудь сделать, денежки-то и копил…

Плечи ее затряслись от еле сдерживаемых, беззвучных рыданий.

Рамирову невольно стало жалко эту старую, внешне грубую и бесцеремонную женщину, лишившуюся внезапно смысла дальнейшего существования в этом мерзком, циничном мире, где матери растят сыновей для того, чтобы их мальчиков убивали… И еще Ян невольно вспомнил, что именно госпожа Лэст подобрала его три года назад под забором. В буквальном смысле этого слова, потому что тогда, под влиянием стресса, вызванного разрывом с ЮНПИСом, Ян пил не просыхая и быстро опустился до статуса бездомного и безденежного бродяги… Неизвестно, чем он приглянулся, несмотря на свой неприглядный вид, хозяйке пансиона, только она приложила все усилия к тому, чтобы вернуть его к нормальному существованию.

Нельзя сказать, что потом Рамиров не попытался отплатить ей добром за добро. Так, однажды в его присутствии к мадам Лэст явились двое парней с наглыми повадками и предупредили, что в случае неуплаты ею некоего налога в срок пансиону будет причинен ущерб, прямо пропорциональный величине задержки… Недолго думая, Рамиров выбросил молодчиков прямо в окно благо, дело происходило на первом этаже. На следующий день его подкараулили на выходе из соседнего бара какие-то личности и отметелили до неузнаваемости. Через пару дней визит рэкетиров повторился, и успевший оклематься к тому времени Рамиров спустил их по ступенькам крыльца вверх тормашками. Его опять избили, на этот раз более тщательно. Пока Ян валялся в беспамятстве, госпожа Лэст по-матерински ухаживала за ним, а когда он очнулся, то сообщила, что дань бандитам она платила и будет платить, потому что рассматривает ее как залог безопасности — своей лично, «персонала» и постояльцев «Голубой розы» — и потому что «так уж заведено»…

Мысли Рамирова вернулись в настоящее, и он подумал: «Неужели Генри убили из-за меня?.. Да нет, не может быть, ведь никто не видел, как я приходил к нему!». Но слишком явной была связь между его визитом в мастерскую и убийством Лэста-младшего, чтобы отрицать ее. В конце концов, парень мог по глупости или по трусости рассказать о «странном экс-милитаре», интересующимся Легионом, кому-то из своих шефов-стервятников… Но чем больше Ян убеждал себя в том, что даже косвенно не повинен в горе хозяйки пансиона, тем все больше начинал ненавидеть себя за эти попытки самооправдания.

— Послушайте, госпожа Лэст, — сказал он, еле ворочая пересохшими губами. — Я вам соболезную и… может быть, я могу чем-то помочь вам?

— Спасибо, — сказала старуха, и это слово прозвучало так непривычно в ее устах, как если бы кошка выругалась матом. — Только чем вы поможете? Сына-то мне все равно уже никто не вернет…

Она сказала это так, будто сомневалась в категоричности своих слов. Будто все-таки надеялась, что объявится некто, кто оживит Лэста-младшего…

Потом мадам Лэст сделала видимое усилие над собой и распрямилась.

— Вообще-то я вам не это хотела сказать, Ян, — проговорила она ровным голосом. — Я хотела предупредить вас, чтобы вы не поднимались в свой номер… Только… только пусть наш разговор останется между нами, хорошо?

Рамиров кивнул.

— А в чем дело? — поинтересовался он.

— Понимаете, час назад сюда заявились какие-то подозрительные молодчики. Они мне ужасно не понравились. Нагрубили, понимаете ли, Георгию, наследили своими грязными ботинками по всему полу, а когда я попыталась приструнить их, пригрозили мне ножом… Вы скажете: надо было вызвать полицию? Видите ли, дело в том, что эти хулиганы… к тому же, я старая, одинокая женщина… Что хотят, то и сделают, и ищи-свищи потом мерзавцев…

Понятно, подумал Рамиров. Судя по тому, что непрошеным гостям удалось запугать госпожу Лэст до такой степени, что она не вызвала полицию и не попыталась их собственноручно выдворить из пансиона, — дело серьезное. ЮНПИС? Не очень-то похоже… Легион? Вот это — скорее всего…

— Они что — прибыли по мою душу? — напрямую спросил он.

Госпожа Лэст усмехнулась.

— По вашу или не по вашу — этого я не знаю. Только засели они в вашем номере, господин Рамиров, и мне не хотелось бы… ну, вы понимаете… если что, то будет нанесен ущерб мебели… дверь выломаете… окно там разобьете… А я — одинокая женщина!..

Она всхлипнула, подчеркивая слово «одинокая».

— Что ж, — проговорил Рамиров. — Спасибо за предупреждение. А что касается мебели и всего остального — можете не беспокоиться.

Он повернулся и вышел. Противоречивое существо человек, размышлял он, поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице наверх. С одной стороны, невзирая на угрозы «молодчиков», она все-таки предупредила меня об опасности, и я должен быть ей за это благодарен, а с другой: «Мебель поломаете… окна разобьете»… И ближнего облагодетельствовать, и себя обезопасить…

Рамиров поднялся не к себе, а этажом выше. Прошел по коридору до номера Гиви Ваннапи, расположенного как раз над комнатой Рамирова, и решительно постучал. Изнутри донеслось какое-то неразборчивое, клекочущее бормотание. Словно гриф раздирал на части очень старого, а потому жесткомясого буйвола. Рамиров выждал еще немного, потом решил, что Гиви, по своему обыкновению, пьян, и толкнул дверь. Дверь оказалась незапертой.

Комната была погружена в интимный полумрак. Первое, что бросилось в глаза Рамирову в мутном свете торшера с грязным абажуром, — это голый зад Гиви. Пыхтя как маневровый паровоз, Ваннапи возился в куче несвежих простынь с чьей-то обильной плотью в виде оплывающих жиром ляжек. На Рамирова Гиви не обратил ровно никакого внимания. Из-за его плеча высунулось плоское женское лицо с размазанной по щекам губной помадой и зажженной сигаретой в зубах.

Увидев Рамирова, лицо произнесло возмущенно:

— А это еще что за хмырь?

— Это Рамиров, — равнодушно сказал Гиви, не прекращая своей половой активности.

— Ну нет, — сказала женщина, вытаскивая изо рта окурок. — На двоих мы не договаривались!.. Ты и так мне за прошлый раз должен, а теперь вздумал меня еще под своих приятелей подкладывать?!

— Успокойтесь, мадам, — сказал Ян, проходя через комнату к балкону. Я здесь проездом… как говорится, пролетая над чужой территорией… Что же ты, Гиви? Замок бы сначала исправил, а потом бы проституток приводил…

— Я, между прочим, официально состою на учете в полиции как дама легкого поведения, — возмутилась шлюха. — Это моя работа, а ты меня оскорбляешь, можно сказать, при исполнении профессионального долга!..

— Слушай, Ян, — меланхолично посоветовал Гиви Ваннапи, закатив глаза под лоб. — Не мешай, а? Господом богом прошу!..

Рамиров открыл балконную дверь и захлопнул ее за собой. Ухватившись за перила, прогнулся в пояснице и, стараясь не производить шума, спрыгнул на свой балкон.

В его комнате находилось четыре человека. Один из них с комфортом расположился в старом продавленном кресле, куря длинную, аристократического вида сигарету. Пепел он аккуратно стряхивал в шлепанцы Рамирова, стоявшие у кресла. Другой тип с ногами в давно не чищенной обуви возлежал на диване, лениво разглядывая репродукции классических полотен мастеров Возрождения, развешанные на стенах еще предшественником Рамирова. Третий копался в книжной полке, не утруждая себя возвращением книг на прежнее место — он просто бросал их в кучу в угол. Четвертый, гороподобный громила в черной майке и с замысловатыми татуировками на плечах, тупо глядел в экран тиви-бокса, при этом он почему-то часто шевелил губами, словно повторяя каждое услышанное слово.

Картина эта Рамирову очень не понравилась. Не потому, что в кресле сидел не кто иной, как Эрнест Жмудов по кличке «Жмуда», возглавляющий мафию районного масштаба и имевший за плечами несчитанное число отсидок за конфликты с законом, а хотя бы потому, что незваные гости вели себя по-хамски, пользуясь отсутствием хозяина.

В это время «оракул», наконец, выдал прогноз на ближайшие двести секунд, и Рамиров увидел, что должно произойти. Чтобы не нарушать корректности предсказания, он шагнул в комнату и сказал сразу всем своим посетителям:

— Вообще-то я сегодня никого в гости не ждал. К тому же, насколько мне известно, наша Конституция гарантирует каждому гражданину право на неприкосновенность жилища…

На эту реплику молодчики отреагировали своеобразно. Тот, что лежал на диване, вскочил и стал судорожно извлекать из-за пазухи электрошоковый кистень. «Любитель книг» сначала чуть не уронил от неожиданности книжную полку, а потом боком подобрался к двери и, широко расставив ноги, скрестил руки на груди, давая понять, что выйти теперь из номера можно только через его труп… Громила оторвался от телевизора и, почесав затылок стволом пистолета-парализатора, что-то неодобрительно буркнул. Лишь сам Жмуда не изменил своей позы. Продолжая курить, он сказал:

— Скучно живете, господин Рамиров. Ребята уже мне пожаловались. Даже, говорят, выпить ничего нету. И порнухи вы не держите. И поживиться у вас нечем. В том смысле, что золотишко там какое-нибудь… бриллианты в настенном сейфе… Сейфа, впрочем, как мы убедились, у вас тоже нет. Как же так, Рамиров?

Говорил он с барственной растяжкой слов. Видно, привык себя выдавать за этакого светского, внешне благопристойного джентльмена. Словно не числился он в международном розыске Интерпола и никогда не сиживал в вонючих камерах среди отпетых уголовников и негодяев.

— Ладно, — сказал Рамиров. — Лирику можешь опустить, Жмуда. Советую тебе перейти сразу к делу. А то мне сегодня надо пораньше лечь спать.

«Библиофил» хмыкнул и, давясь смешком, тут же блеснул остроумием, сообщив, что спать теперь Рамирову придется вечным сном, в узкой деревянной кровати.

Жмуда строго посмотрел на шутника, и тот смешался.

— Жалуются на вас, господин Рамиров, — сказал Жмуда, гася окурок о подлокотник кресла (вот тебе и ущерб мебели, мелькнуло в голове у Рамирова. Выволочки от госпожи Лэст завтра не избежать). — Причем молодые люди, только вступающие в жизнь. По возрасту в сыновья нам с вами годятся… Обижаете вы их постоянно. Попреки, замечания, руки распускаете. Я бы сформулировал это так: недопустимые функции общественного блюстителя порядка на себя берете.

Жмуда явно наслаждался звучанием своей речи.

— Зачем же вы так, господин хороший? — продолжал он с оттенком мягкой, отеческой укоризны. — Ну, хорошо, пошалили ребята по молодости лет неадекватно, но зачем же сразу бить их?! Сообщите в полицию… по всей форме… в письменном виде, побеседуйте с родителями…

«Книголюб» подхалимски прыснул в кулак и тут же сделал строгое лицо.

— Так-так, — наливаясь внутренней злостью, процедил Рамиров. Значит, ты имеешь в виду тот вечер, Жмуда, когда я разогнал компанию подонков, пристававших к моей дочери? Ясно… Только зря теряешь время, потому что я всегда бил и буду бить таких сволочей. Хотя, заметь, я принципиально против насилия над личностью.

— Парадокс, — задумчиво сказал Жмуда и мигнул неизвестно кому из своих спутников. — Вижу, что воспитательная работа в данном случае не увенчается успехом. Придется слегка пошлепать тебя по попке, мой мальчик…

Предупрежденный «оракулом», Рамиров сделал шаг в сторону и молниеносно увернулся от летящего в его голову усеянного шипами-разрядниками электрокистеня. Достаточно было легкого прикосновения этого гнусного оружия, изначально задуманного для самообороны, чтобы человека скосило двадцатикиловольтным электрическим разрядом, а после этого делай с ним все, что угодно. Не успел кистень завершить свою траекторию полета, как Рамиров ударил ногой его владельца в пах с разворотом на сто восемьдесят градусов и, подобно маятнику, раскачивая корпус из стороны в сторону, двинулся к громиле.

Тот вскинул парализатор и произвел несколько выстрелов, целясь почти в упор в Рамирова. На лице его так и застыло изумление, когда он удостоверился, что ни одна струйка парализующей жидкости, выпущенной под сверхвысоким давлением со скоростью обычной пули, не попала в цель. Первым ударом Рамиров выбил у него пистолет, и тот улетел под диван, а вторым ввел громилу в состояние тяжкого нокдауна.

Ухмылку с лица Жмуды словно стерли ластиком. Однако, как опытный «пахан», он не шевельнулся в кресле. Даже когда Рамиров взял его за жидкие волосы и, приподняв, пинком швырнул в объятия того, что караулил дверь в номер.

Оба с трудом удержались на ногах, а Рамиров спокойно поднял опрокинутое кресло и сел в него.

— Чем быстрее вы уберетесь отсюда, друзья мои, — посоветовал он, тем лучше будет для вас…

— Вы, случайно, не из бывших милитаров будете? — изменившимся тоном осведомился Жмуда. — Чувствуется, знаете ли, старая закалка… Тогда извините, ошибочка вышла, — добавил он, не дожидаясь ответа. — Я искренне сожалею об инциденте, который омрачил наши взаимоотношения…

— Пшел вон, — сдержанно прорычал Рамиров.

— Дай я ему врежу! — дернулся тот молодчик, до которого Рамиров еще не успел добраться.

— Молчать, придурок! — ответствовал Жмуда. — Забирай своих дружков и пошли. Ты что, не сталкивался еще со спецназовцами? Он же из тебя котлету сделает и проглотит!..

После третьей сигареты подряд Рамиров вдруг вспомнил, что сегодня среда, а Джилька так и не появилась. Или она все-таки приходила, но ее спугнула шайка Жмуды? Да нет, она бы тогда оставила у Георгия записку, да и сам швейцар не преминул бы упомянуть ее визит… Что же случилось?

Тревожное предчувствие сжало сердце Яна. Ему вспомнилось заплаканное лицо мадам Лэст, но он сумел взять себя в руки.

Скорее всего, дочка за что-то обиделась на меня, подумал он. Или у нее резко изменились планы. Под влиянием господина Вильгельма Клозера, например…

РЕТРОСПЕКТИВА-11. ДОЧЬ ДЖУЛИЯ

Звонок вызова на наручном видеофоне раздался опять не вовремя. Было около пяти вечера. Рамиров шагал по широкой Александер-стрит, возвращаясь в свою «берлогу» в «Голубой розе» из вылазки по магазинам. Планы Яна в тот момент были самые житейско-будничные. В частности, он планировал по возвращении плотно поужинать, а затем попробовать выспаться ввиду предстоящих ночных похождений.

Не останавливаясь, он нажал кнопку ответа. На крошечном экранчике высветилось женское лицо, и Рамиров от неожиданности чуть не споткнулся. Это была его бывшая жена Юлия.

«Когда же мы виделись последний раз?» — невольно подумал Ян, хотя в данный момент это было абсолютно неважно. Скорее всего, на эту мысль Рамирова навели те изменения, которые произошли в лице его бывшей половины. Выглядела она сейчас, честно говоря, не ахти как…

— Рамиров, — неузнаваемо-глухим голосом проговорила она, глядя куда-то сквозь него, — у тебя вчера была Джулия? — Ян не успел ничего ответить. — Ладно, сейчас это не имеет никакого значения… Ты… ты… Рамиров, приезжал?!.

Что-то мешало ей говорить. Словно в горле у нее оказался тугой комок, не дающий произнести больше двух слов подряд.

Рамирова охватило страшное предчувствие, сковывающее оцепенением мышцы. Чтобы не налететь ненароком на кого-нибудь из прохожих, он остановился и привалился плечом к какому-то рекламному щиту.

— Юлия? — спросил он, словно сомневался в истинности своего зрения. Откуда ты?.. Как ты меня отыскала? И что случилось, наконец?

Подсознательно Ян еще тешил себя глупой надеждой, выношенной многими бессонными ночами, когда он пытался удрать от одиночества, а оно все-таки настигало и душило его своими невидимыми, цепкими лапами — надеждой на то, что Юля отыщет его и позовет вернуться. Может быть, вот сейчас она скажет: «Приезжай»?..

И вот теперь она действительно сказала это заветное слово. Но так, что стало ясно: Рамиров потребовался Юлии совсем по другой причине…

— Наша дочь, Ян… — Женщина на экране, лишь отдаленно напоминающая былую Юлию, всхлипнула и на глазах постарела еще на десяток лет. — Вчера вечером… ее не стало!..

Что-то упало на Рамирова сверху — может быть, это было небо, почему-то вдруг ставшее чугунно-тяжелым? — и придавило его так, что не было никакой возможности распрямить плечи и стряхнуть эту невыносимо-тяжкую ношу.

А губы тем временем произносили сами собой, по инерции, словно подчинялись «оракулу» (хотя при чем тут был «оракул»?):

— Подожди, подожди, Юля… Как это — не стало? Ты что такое говоришь, а?!.

И словно из-за сотен миль до него донесся ее не плачущий, нет — уже воющий от смертного горя — голос:

— Погибла наша дочурка, Ян!.. Погибла моя маленькая!.. Нет больше моей родненькой!.. Как же я теперь без нее буду жить?!.

В горе все женщины причитают одинаково, но Яну почудилось, будто время повернуло вспять, и он снова слушает голос мадам Лэст.

Неимоверным усилием воли Рамиров взял себя в руки.

— Прекрати истерику, — нарочно холодно сказал он, чтобы вывести Юлию из шока. — Где ты? Дома?.. Я сейчас приеду…

Дальнейшее Рамиров воспринимал какими-то странными отрывками.

Дома косо падают на него, но он вовремя успевает выскочить из-под них — ага, это он бежит куда-то в таком темпе, в каком никогда не бегал на кроссах по пересеченной местности во времена своей молодости — даже в Пандухе, под пулями, не приходилось так мчаться…

Какая-то машина со знаком турбо-такси. Давай сюда, сюда, тебе говорят!.. Чей-то голос в ушах: «ОПАСНОСТЬ НАЕЗДА, НЕ ЛЕЗЬ ПОД КОЛЕСА» да это же «оракул»! Он-то мне сейчас зачем, что он смыслит в людском горе?! Долой тебя!.. Белое лицо водителя такси… Что он там лепечет? Не слышу. Адрес… Неужели я не зафиксировал ее адрес?! А, вот он… Скорость, скорость выжимай, сука! Не доходит? Потрясем тебя за шиворот, чтобы быстрее дошло!..

Полосы за окном. Ничего не вижу. Это — от скорости. Так. Подъезжаем. Тормози, прямо здесь тормози, мне плевать, что запрещено!..

На, на тебе все, что у меня есть!.. Мало? Перепугал я его до смерти, раз он умчался, как угорелый…

Дом. Чем-то знакомым пахнет в подъезде. Где-то я уже встречал подобный запах. Постой, это же запах смерти — вот что это такое! Его трудно разложить на составляющие, но именно так пахнет в морге. Именно так пахнет в приемном отделении полевого лазарета, когда раненые поступают потоком с поля боя… Вздор, вздор, что за мысли?.. Эх, Джилька-а-а-а-а-а-а!.. Неужели я так и не увижу тебя больше, свою родную кровиночку?! Мы и так-то редко виделись с тобой — уж так сложилось, видно — не судьба…

И тут неожиданно сработал «оракул». Смысл его предупреждений, если переложить их на нормальный, человеческий, язык, сводилась к следующему.

Понесло тебя, Рамиров, понесло. Остановись. Это приказ. Тебя заманивают в тщательно организованную ловушку. Где гарантия, что вызов не подстроен ЮНПИСом?

Какой еще, к черту, ЮНПИС, возражал мысленно Рамиров. Ты дурак, «оракул», ты совсем ничего не понимаешь во взаимоотношениях людей, если только люди не дерутся, стараясь убить друг друга… Ну, хорошо, допустим, ты уловил какую-то фальшь в голосе Юлии, какую-нибудь логическую несуразицу. Типа: как она узнала номер моего персонального видеофона ведь доступ к сведениям такого рода могут иметь только вполне определенные государственные органы… А, может быть, просто Джилька ей сказала? Может быть, дочь все-таки жива, и ничего с ней не стряслось, а просто уставшей от многолетнего одиночества женщине понадобилось оживить в своем сердце некогда умершие чувства, и тогда она вспомнила про него, бывшего мужа, и сейчас Рамиров придет, и она встретит его, как ни в чем не бывало, и извинится за свою чудовищную ложь во имя их любви, и он, конечно, сперва наорет на нее, а потом вернется из своего колледжа Джилька, и они помирятся, и сядут все вместе пить вкусный чай с вкусным тортом, а назавтра он проснется рано-рано и будет долго слушать, как Юля дышит во сне, и будет вдыхать почти забытый аромат ее волос…

Зачем ты обманываешь себя, твердил не то зануда-«оракул», не то тот второй «я», который всегда сидел в нем. Джилька мертва, и это факт, да и не такова твоя бывшая супруга, чтобы использовать такой предлог для встречи с тобой. Все проще и трагичнее, и в квартире, куда ты сейчас летишь, тебя ждут юнписовцы, и мой долг — запретить тебе идти туда, не пустить и все… Ты же боец, Ян, а чтобы быть бойцом, надо обязательно чем-то жертвовать… Я не пущу тебя навстречу опасности!

И Рамиров действительно почувствовал, как невидимая сила сковывает его тело и ноги, а потом начинает разворачивать к выходу. И тогда он взбунтовался.

Решительно сдернув с себя проклятую шапочку и сунув ее в карман, Рамиров в несколько прыжков оказался у нужной двери. Позвонил, не отрывая пальца от кнопки.

Дверь открылась, и он сразу же пожалел, что отказался от услуг «оракула». Потому что на пороге стоял не кто иной, как юнписовец по фамилии то ли Деро, то ли Даре (во всяком случае, физиономия была Рамирову хорошо знакома), с портативным и бесшумно действующим атомайзером в руках.

— Входи, Ян, — сказал он сочувствующим тоном.

Ничего другого в данной ситуации и не оставалось делать.

Рамиров шагнул через порог, и, постоянно ощущая на своей спине враждебный взгляд ствола атомайзера, дал сопроводить себя в комнату.

Здесь его сердце опять рухнуло с высоты небоскреба. Потому что посреди комнаты стоял гроб, в котором лежала его дочь Джилька, прожившая ровно пятнадцать лет на свете. У изголовья траурного ложа сидела бывшая жена Юлия, лишь скользнувшая по Рамирову безучастным, словно ослепшим взглядом. В комнате также присутствовали Дефорски и несколько юнписовских новичков.

— Ловко сработано, парни, — с трудом произнес Рамиров, обращаясь к своим бывшим коллегам. — Узнаю наши старые добрые методы борьбы за мир…

— Послушай, Ян, — попытался что-то сказать Дефорски.

— Сначала — соболезнования, потом — допрос. Такая, что ли, будет схема? — не дал ему договорить Ян. — А оружие — это ведь так, на всякий случай, не правда ли, Роберт? «Чтобы ненужных соблазнов не возникало», как говаривал в свое время ваш начальничек…

Он судорожно сглотнул пересохшим ртом.

— Только вот что, — сурово продолжил Рамиров. — Давайте договоримся, что сначала слушаю вас я: где, как и почему случилось вот это, — он взглянул на восковый профиль дочери. — Потом… потом можете задавать свои вопросы.

— Извини, Ян, что нам пришлось встретиться при таких обстоятельствах, — сказал Дефорски (В голову Рамирову пришла уж вовсе абсурдная мысль: «Может, они-то и подстроили убийство Джильки, чтобы таким образом выйти на меня? Неужели они могли бы пойти на такое?!» — но потом он опомнился: все-таки ЮНПИС не из злодеев состоит, по крайней мере, раньше не состоял). — Хочу тебе сказать сразу, что твоя дочь пала от руки тех негодяев из Легиона, с которыми ты в последнее время заигрываешь. Правда, пуля была шальной, и предназначалась вовсе не ей, но разве тебе от этого будет легче?!

Дальше Дефорски довольно подробно описал, как накануне вечером Джилька имела несчастье проходить мимо одного из баров, где в тот момент гуляли подвыпившие молодчики из числа «эксов». («Куда это она направлялась на ночь глядя?», по инерции подумал Рамиров, но тут же сообразил, что, скорее всего, дочь шла к нему, в «Голубую розу»). Чего-то они там между собой не поделили, и, не долго думая, для выяснения отношений пустили в ход огнестрельное оружие. По причине своей нетрезвости никто из них не попал друг в друга, но одна пуля отрикошетила от никелированной стойки и прошила окно-витрину, уложив девочку наповал. Мгновенно отрезвев, парни тут же разбежались — их никто не осмелился задержать, опасаясь оружия, а бармен вызвал полицию и «скорую»… Объявлен розыск подлецов, и мы их непременно возьмем, говорил Дефорски, они свое получат, ты не сомневайся, Ян…

— А за это ты нам поможешь, — подхватил язвительно Рамиров. — Так что ли, получается, Роберт? Будто взятку мне предлагаешь!

— Ну, зачем ты так, Ян? — досадливо поморщился Дефорски и повернулся к своим подчиненным. — Да уберите вы оружие, ребята, неужели самим не понятно?!

Те виновато спрятали атомайзеры.

— Вот что, — сказал Дефорски, не глядя на Рамирова. — Мы понимаем твое состояние и не будем больше тебя беспокоить. Только… чтобы в будущем никогда больше эти выродки не убивали невинных мальчишек и девчонок, детей наших, чтобы не доставляли они горя мирным людям… прошу тебя, заклинаю: отдай нам прибор, который прислали этим убийцам!..

Спокойно, Рамиров, спокойно, бормотал мысленно Ян самому себе. Не поддавайся моментальным импульсам. А один из этих подленьких импульсов диктует сейчас тебе: в качестве мести за дочь отдать «оракул» борцам за благородные идеалы, чтобы они, борцы эти, настигли и сурово покарали засранцев!..

— Согласен, Роберт, — сказал он вслух. — Только, к сожалению, прибор этот сейчас не со мной, Роберт. Не ношу я с собой такие сокровища, понимаешь? В надежном месте он спрятан…

Когда они поймут, что я не собираюсь отдавать им «оракула», наверняка с ними придется драться, как-то отстраненно думал при этом Рамиров. А у гроба, в присутствии Юли, это было бы просто кощунством. Значит, надо увести их отсюда…

Он подошел к гробу и вдруг, повинуясь порыву, мягко обнял Юлию за плечи и хотел прижать ее к себе. Что-то с хлестким звуком ударило его по щеке, и Ян не сразу сообразил, что получил пощечину.

— Ненавижу тебя, Рамиров! — побелевшими, сухими губами сказала она. Не-на-ви-жу!.. Ведь это из-за таких, как ты, погибают дети! Своим дурацким стремлением быть добреньким для всех ты губишь людей. Ты был и остался убийцей, Рамиров, и, если бы не эти люди, я бы никогда не позвала тебя сюда! Потому что ты и только ты виновен в смерти Джильки!.. И зачем она связалась с тобой, подлецом?!.

Это было куда больнее, чем пощечина. Что-то внутри Рамирова безвозвратно рухнуло, но он почему-то ничего не смог сказать в свое оправдание, сколько ни пытался, только уже на пороге все-таки оглянулся на Юлию. В последний раз…

Они молча вышли из квартиры.

Спускаясь по лестнице в окружении широкоплечих юнписовцев, Рамиров натянул на себя шапочку с «оракулом». Покосился на своих «конвоиров», но те, похоже, посчитали этот жест вполне естественным.

На площадке между четвертым и третьим этажом Роберту Дефорски вдруг стало плохо. Он судорожно уцепился за перила и стал шарить по карманам. Все остальные тоже были вынуждены остановиться. Один из парней подхватил Дефорски под локоть и помог ему справиться с никак не желавшим открываться пузырьком, в котором хранились желтоватые пилюли.

Дефорски пожевал таблетку и извиняющимся тоном сказал в пространство:

— Все-таки скверно, что человек зависит от какого-то жалкого кусочка мышечной ткани, которому наплевать на то, что у человека — масса дел и в обрез — времени!..

— Не надо бы вам работать по ночам, Роберт Николаевич, — сердито буркнул один из юнписовцев. — Совсем уже себя загнали, как скаковую лошадь…

— В нашем деле без скачек нельзя, — сказал Дефорски и подмигнул Рамирову. — А ночь… Что ночь? Ночь для нас — самое рабочее время.

Только теперь Ян увидел, как постарел Дефорски, как много морщин появилось на его продолговатом лице, как ссутулились и заострились плечи. Такого человека нельзя было не пожалеть.

— Как там у вас дела в конторе? — неожиданно для себя спросил Рамиров. — Как поживает Моргадо? Вонючка Джонс по-прежнему страдает одышкой?

— Извини, Ян, — грустно сказал Роберт, — но ты спрашиваешь про покойников… И число их не уменьшается, а, наоборот, увеличивается с каждым днем. Вот представь: каждый день сидишь в своем дурацком кабинете и ждешь: кого из твоих ребят убили на этот раз?.. Каждый день такая петрушка… А уж когда отправляешь кого-нибудь на задание, особенно вот таких зеленых и несмышленых, — он кивнул на своих спутников, — так вообще — море отрицательных эмоций… Может быть, и сердце-то я посадил в такие моменты, когда вот-вот должны вернуться те, кого посылал накануне, а они не возвращаются, а вместо них только приносят официальную сводку-отчет, где, черным по белому, знакомые фамилии, только не в рамке, а после слова «погибли»…

Голос Дефорски дрогнул, и он замолчал.

Они вышли на улицу, прошли по тротуару, свернув за угол, и сели в неприметный серый турбо-кар, за рулем которого маялся от безделья молоденький водитель с усиками. Естественно, Дефорски сел рядом с водителем, и так же естественно Рамиров оказался зажатым с двух сторон крутыми плечами двух других юнписовцев.

— Куда ехать? — осведомился водитель, заводя машину.

— Спроси у него, — Дефорски кивнул на Яна.

— На Северный вокзал, — сказал Рамиров, повторяя мысленную подсказку «оракула».

— Камера хранения? — коротко поинтересовался Роберт, глядя в окно.

— Не торопи события, Роберт, — ответствовал Рамиров. — Скоро сам все увидишь…

Им нужно было ехать через центр. Однако, словно подчиняясь внушению «оракула», турбо-кар вскоре свернул в переулки и начал петлять по извилистым, крутым лабиринтам тесно построенных домов. Это был так называемый Латинский квартал.

Дефорски вдруг хохотнул.

— А здорово ты нас водил за нос, Ян! — сказал он. — Взять хотя бы попытку войти с тобой в контакт в кафе… Чувствуется старая школа. Между прочим, Освальд тоже участвовал в том эпизоде, — издевательски добавил он.

Парень, сидевший слева от Рамирова, смущенно кашлянул и поерзал на сиденье.

— Кто ж мог предположить, что он такой прыткий? — спросил он неизвестно у кого хриплым от курения голосом. — Мы делали все, как надо…

Завязался чисто профессиональный спор о методах слежки и задержания. Рамиров в нем, однако, не участвовал. Не потому, что ему нечего было сказать по данному поводу. Просто в этот момент «оракул» показывал ему, что произойдет через две с половиной минуты. И Яну сразу вспомнилось, что у Дефорски больное сердце, трое детей и любящая жена…

«ТОЛЬКО ПОСТАРАЙСЯ СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ ЭТИ ЛЮДИ НЕ ПОГИБЛИ», отчаянно взмолился Рамиров. «ВЕРОЯТНОСТЬ ЛЕТАЛЬНОГО ИСХОДА ОТНОСИТЕЛЬНО МАЛА», безжалостно-сухо ответил «телохранитель».

«Относительно мала», мысленно повторил Рамиров нечеловеческую формулировку «оракула». Сам себе не отдавая в этом отчета, он начинал относиться к аппарату, как к своему второму «Я», все время забывая о том, что это — не человек и что все человеческое ему чуждо, но именно за это Рамиров начинал ненавидеть своего электронного ангела-хранителя…

Они вновь вырвались на простор проспекта Миттерана и помчались у самой центральной разделительной полосы с огромной скоростью.

Навстречу размытыми импульсами пролетали чопорные «кадиллаки», хищные «шевроле», изысканные «альфа-ромео» и горбатые «фольксвагены». Выделяясь среди стада легковых каров, натужно грохотал мастодонтоподобный «стратфорд» с четырьмя газотурбинными движками, загруженный пластмассовыми ящиками.

Когда до грузовика осталось около сотни метров, «оракул» шепнул прямо в мозг Рамирова: «Вот сейчас!» — и Ян, подавшись назад и постаравшись надежно упереться ногами в передние сиденья, помимо своей воли крикнул водителю:

— Куда несешься! Правее возьми, осторожно!..

Как и следовало ожидать, парень, ошарашенный этим внезапным воплем, не поддался приказу крутнуть руль вправо, а стал вертеть головой по сторонам, пытаясь обнаружить, в чем же, собственно, дело…

И в этот миг из-за «стратфорда» вылез на обгон на бешеной скорости черный автокар, водитель которого, видимо, верил не то в свое мастерство, не то в бессмертие души. Они сближались лоб в лоб так стремительно, что истошный крик Дефорски водителю: «Осторожно! Уходи вправо!» — раздался всего за доли секунды до столкновения.

Поросячий визг тормозов обеих машин, запах жженой синтетической резины шин, белые, вытянувшиеся лица юнписовцев, чей-то панический вопль все эти ощущения доходили до Рамирова так медленно, будто он смотрел очередной кинотрюк, исполняемый каскадерами-профессионалами.

Яна швырнуло вперед с такой силой, что что-то зазвенело — то ли у него в голове, то ли просто лобовое стекло — машина почему-то встала на дыбы, и окружающий мир закувыркался, как решивший пошалить ребенок…

Каким-то уголком сознания Рамиров успел понять, что турбо-кар перевернуло вверх колесами и теперь он скользит на крыше кабины по гладкому асфальту, а потом машину сотряс еще один удар, от которого потемнело в глазах, и мир померк…

Очнулся Ян, казалось, спустя вечность. В ушах бубнил чей-то настойчивый голос: «ВСТАВАЙ… ВСТАВАЙ… ВСТАВАЙ…».

«Это же «оракул», сообразил Рамиров и окончательно пришел в себя.

В кабине капало что-то горячее, рядом лежали переплетенные, без признаков жизни, тела юнписовцев. Судя по всему, Рамиров пострадал в катастрофе не так сильно, как они. Благодаря «оракулу», черт бы его побрал!..

Стекла в дверцах отсутствовали, их осколки хрустели повсюду. Рамиров кое-как выкарабкался наружу.

На противоположной стороне улицы толпа зевак окружила вдребезги разнесенный автокар, с которым они столкнулись. Рамиров поспешно отошел от машины. Голова гудела, колени подгибались, ноги и руки были как будто тряпичные…

Кто-то из прохожих тряс его за рукав и что-то спрашивал, но смысл слов не доходил до затуманенного сознания Рамирова.

«УХОДИ, БЫСТРЕЕ УХОДИ», настойчиво твердил «оракул». Он, как всегда, был прав, и Рамиров поспешил последовать совету. Растолкав толпу, он юркнул в дверь ближайшего бара, прошел, шатаясь, через полупустой зал и благополучно вышел через дверь черного хода.

Через несколько минут он уже был в трех кварталах от места катастрофы.

РЕТРОСПЕКТИВА-12. ЗАСТАВА

Проклятое воображение, оно не раз подводило Рамирова.

Стоя в полночь на условленном месте встречи, Ян пытался представить, что его ожидает в Легионе. В любом случае, «оракула» было бесполезно об этом спрашивать. И разыгравшаяся фантазия подсунула ему такую картину.

Во-первых, затормозит бесшумно возле него роскошный черный «мерседес», из которого выберется в сопровождении нескольких громил загадочная личность в плаще с поднятым воротником, непременно в кожаных перчатках и в черных очках. У Рамирова будет спрошен какой-нибудь замысловатый пароль, которого он, конечно же, не знает…

Во-вторых, доставят его, связанного по рукам и ногам, на какой-нибудь заброшенный полевой командный пункт, где вначале подвергнут жуткому допросу с пристрастием (имеется в виду пристрастие к использованию всяких варварских пыточных устройств), в ходе которого будет препарирована и подробно проанализирована биография «лейтенанта Евгения Бикоффа». Заседание «приемной комиссии» под крышей спорткомплекса в этом отношении можно будет сравнить лишь с детскими забавами…

Дальше начинаются различные вариации.

Если Рамирова «раскрывают», что, кстати, весьма вероятно, то его будет ждать мрачный подвал с волосатым человеком в кожаном фартуке, который будет решать: лишить жертву жизни с помощью удавки или чего-нибудь в этом роде сразу или предварительно доставить себе эстетическое наслаждение, подвесив казнимого за ребра на стальном крюке?.. Не исключена возможность и образцово-показательной казни, с привлечением к оной молодых и необстрелянных членов Легиона. Вроде покойного Лэста-младшего…

Если же «легенда» Рамирова удовлетворит штаб Легиона, то вырисовывается церемония торжественного посвящения в ряды «борцов за справедливость», с обязательным кровопусканием с помощью кинжала, принесением соответствующей клятвы личностям в черных масках и целованием пыльного шелка чудом уцелевших воинских знамен…

Денька через три Рамирову поручат для начала расклеивание самодельных листовок с воззваниями Легиона к гражданам Евросообщества, через месяц-другой доверят участвовать в таком ответственном деле, как нападение на демонстрацию «сторонников мира», а там, глядишь, через год допустят и к вооруженным действиям…

Одним словом, перспектива вырисовывалась мрачная и безнадежная, Рамиров был зол на себя и давал обещания господу Богу поставить сотню свечей, если останется после этой ночи в живых.

Занятый этими мыслями, он не обратил никакого внимания на старенький, потертый «лендровер», который шумно остановился на другой стороне улицы. Только когда человек в пятнистом комбинезоне, вылезший с места водителя, подошел прямиком к нему и осведомился: «Это вы — лейтенант Бикофф?», Ян сообразил, в чем дело.

Всякая конспирация попиралась грубо и безоговорочно. Полицейский, который в последние десять минут прохаживался по периметру перекрестка, особо пристально приглядываясь к Рамирову, с возросшим в энной степени подозрением взирал на человека в комбинезоне. Не хватало еще, чтобы из машины выглянуло дуло автомата и расстреляло полисмена на глазах у праздно гуляющей публики.

— Бывший, — уточнил Рамиров вслух, разглядывая, в свою очередь, незнакомца. — Бывший лейтенант…

— Ну-ну, — проворчал неодобрительно человек в «комбезе». — Это мы еще посмотрим, бывший или будущий… Пошли в машину.

В «лендровере» было темно, пахло машинным маслом и железом. В темноте Рамиров пролез на сиденье, расположенное вдоль борта кузова, наступив при этом кому-то на ногу. Судя по очертаниям фигур, здесь сидели еще пятеро.

— Ну, вот, — удовлетворенно сказал человек в комбинезоне, садясь за руль и трогая машину с места. — Теперь наша группа — в полном составе. Значит, так, лейтенант, особо мы знакомиться не будем, за неимением времени. Согласно твоей фамилии, дадим тебе кличку «Бык». - («Уж лучше «Клюв», ведь фамилия Бикофф — не русского происхождения», подумал Рамиров). — Меня можешь называть Бекасом. Справа от тебя — Барсук, дальше идут: Жираф, Бобр, а напротив тебя — Кролик и Мак…

Из темноты рядом с Рамировым поочередно сказали: «Привет», «Очень приятно», «Уэлкам… ту зэ эс… ха-ха!», «Здорово! Ты — бык, а я корова!»… Пятый молча сунул Рамирову жесткую пятерню, от которой почему-то пахло железом.

— Да у вас тут прямо настоящий зверинец, — усмехнулся Рамиров. — Что ж тогда вы так неосторожно своим видом полицию дразните?

— Это ты про «копа», который пялился на нас? — догадался Бекас. — Да пошел он!.. Пусть они нас боятся, а не мы их.

— Куда едем? — осведомился Рамиров.

— Стрелять не разучился, Бык? — спросил кто-то из «зверинца».

— Вообще-то нет, — медленно проговорил Рамиров. — А что?

— Понимаешь, лейтенант, — сказал Бекас, ведя машину по полуосвещенным улицам, где Рамиров никогда не бывал до этого. — Обстоятельства складываются так, что придется тебя сразу подключить к делу. Прошлой ночью погиб… в общем, один наш боевой товарищ. В качестве замены штаб рекомендовал тебя. Сейчас мы едем брать один объект, так что поможешь нам, ладно?

— Как это — «брать»? — глупо переспросил Рамиров. — И что это за объект?

— Не бойся, большой драки не ожидается, — усмехнулся Бекас. — При въезде в город стоит юнписовская застава, мать ее за ногу, так вот она Легиону — как кость поперек горла… По ночам ее сторожит пара охранников, наша задача — «выключить» их и покопаться в бумагах, а на прощание устроить небольшой фейерверк… Как ты на такие мероприятия смотришь? А?

— Положительно, — сказал без особого энтузиазма Ян. — А оружие будет? Или голыми руками обойдемся?

Рядом с ним что-то звякнуло, и острый ствол автомата уперся Рамирову под ребро.

— Держи, — сказал чей-то голос. — Это твоя игрушка будет.

— Пока едем, переоденься, — приказным тоном сказал Бекас. — Дай ему вещмешок, Жираф.

Переодеваться в темноте и тесноте было неудобно, но Рамиров кое-как справился с непослушными застежками и стиснул автомат.

«Интересно, — мысленно сказал он себе, — как ты будешь выпутываться из сложившейся ситуации?»…

— Теперь слушай меня внимательно, Бык, — сказал Бекас. — Порядок твоих действий на операции будет такой…

Слушал Рамиров чисто автоматически. Голова его была занята совсем другим. Видел сейчас Ян запавшие в душу эпизоды: жалобно пищавший сверток, который он с невольной опаской принял из рук Юлии много лет назад у роддома; крошечное, сморщенное личико существа, обнаружившегося внутри свертка, с белыми крапинками на носике и мышиными, почему-то знакомыми глазками; голос жены: «Так как мы назовем ее, Ян?» — и свой срывающийся от радости голос: «Джулией, конечно, в твою честь, милая»… А потом, без всякого перехода, — белый профиль и длинные каштановые волосы на фоне черно-красного крепа…

Рамиров скрипнул зубами и с ненавистью покосился на своих спутников. Такие же молодчики, как они, убили его дочь. И теперь он имеет полное моральное право перевести флажок предохранителя на автоматический огонь и расстрелять в упор этих парней в проклятой военной форме, воюющих против собственного народа…

Но одновременно Ян почему-то чувствовал, что никогда не сделает этого, и от этого ему становилось еще хуже…

Они оставили «лендровер» в лесу, около часа шли сквозь мокрые кусты по скользкой тропинке. Вокруг было так темно, словно находились они где-нибудь в глухой сибирской тайге, а не в пригороде одного из крупных центров Европы.

Над головой то и дело гудели басом заходившие на посадку джамп-лайнеры, сверкающие разноцветными мигалками подобно елочным гирляндам, подброшенным высоко в небо чьей-то могучей рукой: недалеко от пригорода располагался международный аэропорт.

Застава ЮНПИСа стояла на перекрестке, образованном пересечением окружного автобана и Европейской автострадой номер восемь. Представляла собой она кирпичное шестиэтажное строение, с навесом над освещенным входом и стеклянным вестибюлем, занимавшим весь первый этаж.

Окна заставы, выходившие к шоссе, были черными, как вода в старом, застойном омуте, лишь на первом этаже кое-где синели лампы дежурного освещения.

Некоторое время, спрятавшись в мокрых от тумана кустах на противоположной стороне дороги, они наблюдали за зданием. Изредка, обдавая группу отработанными газами турбинных двигателей, по автобану проносились тяжелые грузовики «Евротранса», неустанно доставлявшие днем и ночью грузы во все концы Европейского Сообщества.

Бекас толкнул Рамирова в бок.

— Вперед! — вполголоса сказал он остальным.

Они выскочили из кустов, перебежали через дорогу и здесь разделились: Кролик и Бобр остались контролировать подходы к заставе, а Бекас, Рамиров, Жираф и Мак бросились к входной двери. Как и следовало ожидать, здание находилось под охраной электроники. Бекас достал из кармана камуфляжной куртки десантника плоский ящичек электронной отмычки и с минуту возился возле двери, нажимая кнопки на панели «отмычки», будто подсчитывая что-то на калькуляторе.

Створки двери гостеприимно разошлись в разные стороны, реагируя на импульс комп-пароля.

Милитары проникли в вестибюль первого этажа, стараясь передвигаться бесшумно. Жираф и Рамиров кинулись к приоткрытой двери комнаты охраны, откуда в вестибюль падала полоска яркого света.

В этот момент заработал «оракул», и Рамиров узнал, что произойдет, и проследил мысленно цепочку вариантов, разбегающихся пучком от основного ствола развития событий. Ничего опасного лично для него, как ни странно, «оракул» в данной ситуации не усматривал. Наверное, ему стоило доверять. Во всяком случае, Рамиров уже привык доверять «телохранителю».

Поэтому Ян не собирался ломать намечающуюся схему.

В комнате охраны, однако, было пусто, и очередь, выпущенная Жирафом из автомата, прошлась по комнатке вихрем, сбивая пустые стулья и взрывая экраны мониторов наблюдения.

Жираф недоумевающе повернулся — выпученные глаза, открытый в беззвучном крике рот — но крикнуть не успел.

Вестибюль осветили мощные «юпитеры», от света которых возникала сверлящая боль в глазах. Милитары присели от неожиданности, словно по ним ударил беззвучный залп лазерных пулеметов.

Усиленный мегафоном, откуда-то сверху донесся самоуверенный голос:

— Вы окружены!.. Руки за голову, бросьте оружие!

Закрывая рукой лицо от нестерпимого света прожекторов, Рамиров спиной, грудью и прочими частями тела чувствовал нацеленные на него со всех сторон дула парализаторов, атомайзеров и прочих единиц огнестрельного оружия.

Видимо, напарникам Рамирова терять было нечего, потому что началась перестрелка. Не то Бекас, не то Мак — за стеной света трудно было разглядеть — решил, что помирать надо геройски, и пустил в ход оружие, стараясь, во-первых, погасить «юпитеры», а во-вторых — уничтожить тех, что засели за колоннами и на балкончике вестибюля (где именно сидит каждый юнписовец, Рамирову подсказывал «оракул», но Ян не стал пользоваться этим знанием для подавления огневых точек «противника»)…

Вскоре в круговерти света и тьмы развернулась самая настоящая баталия. Жираф куда-то уполз вбок, кто-то что кричал, пытаясь перекрыть грохот стрельбы, звенело падающее стекло, располосованное пущенными вслепую автоматными очередями, пули рикошетили и носились между колоннами подобно стаям невидимых, а потому очень опасных насекомых. За секунду до начала стрельбы Рамиров успел рухнуть на пол, а потом «оракул» взял на себя управление его телом, и в нужные моменты, избегая попаданий, Ян перекатывался по полу… В один из таких моментов Рамиров оказался неподалеку от темного силуэта, в котором «оракул» распознал противника. Теперь, даже если бы Рамиров хотел что-то изменить, от его воли это уже не зависело бы, потому что робот, сидевший в шапочке, действовал, как и полагается истинному солдату: увидел противника — уничтожь его или выведи из строя…

Тело Яна скользнуло ящерицей по полу, ноги сжались пружиной, взведенной до отказа, а потом распрямились с невероятной быстротой, производя подсечку. Юнписовец рухнул как подкошенный и, наверняка ударившись о мраморные плиты пола головой, потерял сознание. Но Рамиров вернее, «оракул» — все-таки добил его ударом в грудь, крошащим ребра и расплющивая легкие…

Завладев автоматом с парализующими патронами, Рамиров нажимал на спусковой крючок до тех пор, пока указательный палец не свело судорогой. И пока на месте боя не стало тихо.

На полу шипело пламя: видно, зажигательные пули подожгли ковровые дорожки. Где-то стонал раненый. Некоторые прожекторы погасли, поврежденные пулями, и вестибюль освещался лишь двумя-тремя перекрестными лучами. В их свете Рамиров разглядел усыпанный стеклянными осколками и мраморной крошкой пол, на котором тут и там виднелись неподвижные тела.

Бросив автомат, он направился туда, откуда слышался стон.

Это был не кто иной, как Барсук. Он был без сознания: обе ноги выше колен были превращены в кровавый кисель. Видимо, очередь из атомайзера чиркнула по нему вскользь, но этого оказалось достаточно, чтобы превратить бывшего милитара в инвалида. Все-таки дьявольское это оружие атомайзер!..

Пока Рамиров осматривал Барсука, «оракул» выдал скороговоркой информацию об обстановке вне здания. Дело обстояло хуже, чем можно было бы ожидать. Скорее всего, юнписовцы знали о предстоящем налете «легионеров» и проводили тщательно отработанную операцию. Во всяком случае, местность в радиусе километра была оцеплена плотным кольцом сил государственной безопасности и подразделений по борьбе с террористами. Одновременно с действиями засады внутри здания специальная группа должна была зайти милитарам в тыл, но на ее пути оказались Кролик и Бобр. В перестрелке оба они погибли, но перед этим здорово пощипали нападавших с помощью вакуумных гранат. Теперь те залегли и выжидают удобного момента, чтобы ворваться в здание с минимальными потерями.

В общем, медлить было никак нельзя. Поскольку задание было провалено изначально, то теперь задача заключалась в том, чтобы вырваться из этого «моря крови» целым и невредимым, причем не одному, а с раненым…

Барсук так и не пришел в себя, поэтому Рамиров вскинул его на плечи и медленно, скользя по осколкам стекла и обходя языки пламени, пошел к тому месту в стене вестибюля — бывшей стене, потому что теперь от нее оставалась только металлическая рама — где, как ему указывал «оракул», имелось больше шансов пройти через кордон окружения.

Он шел и впервые сомневался, что в этой, явно безвыходной, ситуации «оракул» сможет его спасти. На на заднем фоне сознания все-таки брезжила смутная надежда, и Ян молил Бога и судьбу, чтобы она оказалась не напрасной…

Быстро передвигаться со своей ношей Рамиров не мог, но, как это ни странно, его заметили не сразу. Лишь когда он уже карабкался по откосу на шоссе, оскальзываясь на росистой траве, сзади раздались крики: «Вот он, уходит!.. Не прозевайте его!»… Повинуясь властному импульсу «оракула», Рамиров резко присел, и несколько трасс, выпущенных с близкого расстояния в него с разных сторон, промелькнули стайками безобидных светлячков над головой.

«По ногам бейте, по ногам!», командовал кто-то, невидимый в темноте, начальственным голосом. «Хоть одного-то сукиного сына возьмем живым!»…

— Выкусите! — задыхаясь, пробормотал Рамиров и сложным зигзагом-«елочкой» вымахнул на шоссе.

Слева и справа к нему тотчас же бросились темные силуэты. С одной из машин, стоявших в оцеплении, в лицо сверкнул луч магниевого прожектора, но Рамиров вовремя отвернулся и тем самым спас свое зрение от лучевого поражения. Стрелять в подобной неразберихе мог бы только сумасшедший или фанатик, тем более, что пули у полицейских наверняка были с головками самонаведения, не разбирающими, где свои, а где враги…

Руки у Яна были заняты. Ноги — тоже (нужно было не ввязываться в драку, а прорываться в лес). Поэтому в последующие моменты его тактика в противоборстве с нападавшими сводилась к пассивному уходу от ударов и захватов.

И это ему удалось. «Оракул» надежно контролировал тело, и за считанные доли секунды — а, может быть, и миллисекунды — до контакта с ногой или рукой очередного нападавшего Рамиров уворачивался, и удар, направленный в него, попросту «проваливался» в пустоту. Наверное, юнписовцы были весьма озадачены таким оборотом дела. На их месте вполне можно было бы поверить в оборотней, призраков и прочую чертовщину… В самом деле: вот имеется цель, неуклюжая, неповоротливая, медленно движущаяся. Но попасть в нее никак не получается!..

В запале схватки удары юнписовцев, предназначенные Рамирову, порой доставались своим же, и когда в очередной раз кто-то из них, не разобравшись в ослепительных лучах прожектора, обрушил зубодробительный удар на своего напарника, да так, что тот отлетел в кювет, увлекая за собой еще двоих, Рамиров перепрыгнул через обочину и ринулся в спасительную путаницу кустарника.

Позади раздавалась ожесточенная ругань оставленных с носом оперативников. Кто-то, наконец, догадался выключить прожектор, и теперь полуослепленные преследователи, видимо, ждали, когда восстановится зрение, чтобы продолжить «охоту на призраков». Чтобы отбить у них подобное желание раз и навсегда, Рамиров через несколько десятков метров сошел с тропы в кусты и аккуратно положил на землю уже приходящего в себя, судя по стонам, Барсука.

— Потерпи-ка немного, дружище, — рассеянно сказал Ян раненому, одновременно прислушиваясь к «оракулу». — Сейчас мы им покажем, как бить безоружных!..

Кусты затрещали под напором темных силуэтов, по траве забегали узкие лучи инфракрасных фонарей, кто-то на ходу щелкал кнопками комп-планшета как сообщил «оракул», пытаясь обнаружить беглецов с помощью портативного радара.

Этого, с комп-планшетом, Рамиров обезвредил в первую очередь. Было сломано немало веток, когда тело юнписовца отлетело в одну сторону, а планшет — в другую.

С остальными Ян расправлялся по очереди отточенными, даже в какой-то степени изящными ударами, позволяющими тратить ровно столько энергии, сколько требуется, чтобы не допустить лишнего членовредительства по отношению к противнику, но в то же время вывести его из строя на достаточно долгое время.

Когда все было кончено, Рамиров не спеша утер пот со лба, поднял Барсука себе на закорки и пошел, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки, в противоположном направлении от того места, где был спрятан «лендровер». «Оракул» сообщил, что машина обнаружена и обыскивается патрулем. Рамиров и сам предполагал это…

Через полчаса ходьбы по темному лесу они вышли к грунтовой дороге, упиравшейся в кольцевую автостраду вокруг Интервиля. В двадцати метрах от них на дороге стояла патрульная машина, возле нее, ежась от ночной прохлады, топтался силуэт в каске с какой-то длинноствольной штукой в руках. Еще двое сидели в кабине — грелись и перекуривали.

Рамиров хотел было попытать счастья в другом месте, но «оракул» посоветовал немного подождать. «ОЦЕПЛЕНИЕ СКОРО СНИМУТ, — сказал он. — А ПОТОМ ЗДЕСЬ ПРОЕДЕТ НА «СТИПРОВЕРЕ» ЖИТЕЛЬ ИЗ ДАЧНОГО ПОСЕЛКА. ДРУГОГО ШАНСА ДОБРАТЬСЯ ДО ГОРОДА ДО РАССВЕТА НЕ БУДЕТ»…

Ну и ладно.

Рамиров осторожно опустил Барсука на траву и занялся перевязкой его кровоточивших ног с помощью разодранной на полосы майки.

Идиоты, думал он при этом. Тоже мне, герои-боевики!.. Отправились на задание как на прогулку, даже перевязочные пакеты с собой не прихватили. Думали, что вам все преподнесут на блюдечке — только закладывай взрывчатку и подрывай!.. Эх, ребята, не научила вас еще жизнь, что участвуете вы в самой натуральной войне, почище Пандуха… А в войне этой и предатели бывают, и перебежчики, и просто засланные шпионы. Кто в данном случае виноват в провале вашей акции — мне до лампочки, это уж вы сами разбирайтесь, но только без длинных рук ЮНПИСа здесь явно не обошлось!..

Ян закончил перевязку и только теперь заметил, что его напарник пришел в себя.

— Пить, — скрипя зубами, попросил Барсук. — Пи-ить!..

— Тихо, — сказал Рамиров. — Потерпи. Еще немного осталось. Караулят нас эти сволочи, но вроде бы скоро должны убраться отсюда…

Некоторое время раненый тихо стонал, прикрыв глаза и кусая губы. Потом осведомился:

— Что там с моими ногами?

— Ничего, ничего, — подбодрил его Рамиров. — Колени и пятки целы значит, будешь бегать…

— Я их не чувствую, — горестно прошептал Барсук. — Я их совсем не чувствую, ты понимаешь?!.

— Заткнись! — отрезал Рамиров. — Сказано тебе — патруль на дороге!..

— Патруль? — переспросил раненый. — Это хорошо! Патруль как раз нам и нужен!..

— Да ты что — свихнулся?! Вон, они уже собираются отчаливать!

Силуэт возле машины громко сплюнул себе под ноги, просунул голову в кабину и что-то спросил у своих напарников. Потом обошел машину, открыл дверцу и стал усаживаться на заднее сиденье, но оружие зацепилось стволом за подножку, и было слышно, как патрульный чертыхается в сердцах. Мотор взревел на холостых оборотах, и машина стала разворачиваться неторопливо поперек дороги.

— Послушай, Рамиров, — вдруг ясным, отчетливым голосом сказал Барсук. — Немедленно останови их! Слышишь?

— С какой стати?.. — машинально начал было Рамиров и осекся.

Никто в Легионе не знал его настоящую фамилию. Значит…

— Правильно мыслишь, — усмехнулся раненый. — Мы с тобой — с одного корабля, только я тебя сразу узнал — встречались мы с тобой в конторе на совещаниях, правда, не знакомились — а ты, похоже, меня не запомнил… Но теперь нам прятки ни к чему, правильно? Давай, беги на дорогу, а то наши уедут!..

— И не собираюсь, — медленно, чтобы обдумать неожиданный поворот событий, сказал Рамиров. — Не стоит нам раскрываться перед всякими там патрульными. А если они меня укокошат без всяких разбирательств?.. Нет уж, давай, брат, до конца соблюдать конспирацию.

— Как знаешь, — обиделся Барсук. — Только если я калекой на всю жизнь останусь — счет потом тебе предъявлю.

Патрульная машина скрылась за поворотом.

Они помолчали. Рамиров лихорадочно прикидывал, можно ли воспользоваться ситуацией и продолжать играть с «Барсуком» в кошки-мышки… Имею ли я на это право? А почему бы и нет, ответил внутренний голос. Не «оракула» — его, Рамирова, собственный голос. В конце концов, человек, которого ты спасал в заварухе, повинен в гибели четверых людей. Потому что это он известил ЮНПИС о готовящемся налете на заставу. Может быть, в этом и заключалось его задание? Вряд ли… Не может быть, чтобы его заслали в Легион из-за какой-то паршивой заставы, это уж попутно пришлось, сверх основного задания. А раз так, то, значит, он уже выполнил это самое основное задание и собирался выйти из игры. М-да-а, грязное это все-таки дело — агентурная работа, она во все времена была и будет таковой…

— Интересно, — сказал Барсук. — И зачем это Брилеру понадобилось засылать в Легион сразу двоих? Ну, насчет себя я еще понимаю… Но вот ты-то что там делал?

Мысли великих сходятся, подумал Рамиров.

Однако, ответить Ян не успел. Неловко двинув ногами, Барсук охнул и потерял сознание.

Когда он вновь пришел в себя, то дыхание его стало судорожным и хриплым. Видно, болевой шок и потеря крови давали о себе знать.

— Вот что… — сказал он, хватая руками траву. — Ты это… на всякий случай… передай руководству… что-то плохо мне… боюсь, не дотяну… Бригадир… Я имел задание… узнать, кто он…

Он снова отключился. Эх, под рукой антишока нет, пожалел Рамиров. Он расстегнул воротник раненому и поднял его голову себе на колени.

Когда Барсук очнулся, речь его стала похожей на бред.

— Бригадир… бригадир… — сквозь плотно сжатые зубы давил он из себя, но так и не мог закончить фразу. — Узнал я… кто Бригадир… И где они сидят, гадюки… В отеле «Шелтон», номер двадцать-двадцать один… Только руководству… слышишь?

Рамиров приблизил свое лицо к лицу Барсука.

— Говори же, — взмолился он. — Я все передам, понял? Говори!.. Кто Бригадир? Где он, подонок, прячется?

— Бригадир… — опять выдохнул Барсук и умолк. На этот раз навсегда.

Тело его судорожно дернулось, словно пытаясь последовать за душой на небеса, а потом неподвижно застыло. Спутник Яна был мертв.

Рамиров в отчаянии стукнул себя кулаком по ноге, не чувствуя боли, и в этот момент «оракул» подал голос: «ПРИБЛИЖАЕТСЯ «СТИПРОВЕР»…

Некоторое время Рамиров еще колебался, но потом выскочил на дорогу, оказавшись в свете приближающихся фар, и поднял руку. Водитель притормозил, наверное, с недоумением разглядывая возникшую перед ним фигуру в пятнистом комбинезоне, потом попытался объехать Рамирова и, прибавив скорость, удрать, но Ян вовремя преградил дорогу «стипроверу» и, прыгнув на капот, выбил сложенными вместе ногами лобовое стекло. Машина вильнула и едва не врезалась в дерево на обочине. В следующее мгновение Рамиров, ерзая по капоту, на ощупь нашел и вырвал ключи из замка зажигания и ударил водителя — судя по силуэту, мужчину средних лет — ребром ладони под ухо. Тот ткнулся в руль, мотор, чихнув, умолк, и «стипровер» скатился по инерции в пологий кювет.

Рамиров обошел машину, аккуратно вытащил из кабины тело водителя и уложил его на обочину. Потом сел за руль, завел двигатель и помчался к Интервилю, выжимая из машины максимальную скорость, на которую она была способна…

РЕТРОСПЕКТИВА-13. ОТЕЛЬ «ШЕЛТОН»

Рамиров молнией пронесся через досматривающий предрассветные сны город. Несколько раз на перекрестках «стипровер» пытались остановить посты дорожной полиции, но Рамиров только рычал себе под нос грязные ругательства и гнал дальше. Сквозь выбитое лобовое стекло в лицо бил упругий ветер, выдавливая слезы из глаз.

Не жалея шин, Ян затормозил у отеля «Шелтон», царапая боками «стипровера» роскошные лимузины, и бросился к подъезду. Дверь перед ним услужливо распахнулась, но зевающий швейцар в цветной ливрее ни за что не желал впускать его в отель, и Рамиров увидел себя как бы со стороны: грязного, в разорванном пятнистом облачении, с поцарапанным лицом. Волна отвращения и гнева прокатилась по его телу.

— Уйди с дороги, сволочь, — сказал он швейцару. — Не то потом мы доберемся до тебя!..

Многозначительное «мы» оказалось эффективным аргументом, и приговаривая: «Только я тебя сюда не впускал!» — швейцар демонстративно отвернулся в сторону.

Рамиров быстро пересек вестибюль, ловя на себе недоуменные взгляды светской публики, разодетой в меха и смокинги, (ночное кабаре в отеле еще функционировало, и оттуда доносились взрывы турбо-музыки, вспышки лазерных лайтеров и топот пляшущей толпы), выкинул за шиворот из лифта какого-то типа с подобострастными манерами холуя и поехал на двадцатый этаж.

Дверь нужного ему номера он открыл без стука. Ногой, выбив при этом слабенький замок.

Оказалось, что здесь его уже ждут (скорее всего, об оповещении позаботился сволочь-швейцар, мелькнуло в голове Яна). Развалившись в уютном кресле, знакомый Рамирову полковник — «председатель приемной комиссии», укутавшись в мягкий плюшевый халат, невозмутимо сосал толстую сигару. На диване у стены, сбоку, с деревянными лицами сидели два субъекта — явно из низших чинов Легиона — и стволы парализаторов, которые были зажаты в их кулачищах, смотрели на Рамирова так же равнодушно, как и их владельцы.

Рамиров сдернул с себя шапочку «оракула», сунул ее в карман и ногой захлопнул за собой дверь.

— Сидите, суки? — задыхаясь от гнева, спросил он. — В роскошных номерах, в мягких креслицах зады свои греете? А там… там за вас парни гибнут… настоящие парни! Понятно? А вы… вы живете за их счет как у бога за пазухой, жрете, пьете, спите с дорогими проститутками!..

Его всего трясло от негодования.

Субъекты вопросительно посмотрели на своего шефа. Тот оставался невозмутимым.

— Сядьте, лейтенант, — почти добродушно сказал он. — Судя по вашему возбужденному виду, группа Бекаса завалилась на операции… Прискорбно, потому что это были одни из лучших легионеров. И провал акции дурно подействовал на вас, хотя тут вы не правы, лейтенант Бикофф. Идут боевые действия, которые не всегда могут увенчаться успехом. Такова диалектика войны. Одни бойцы гибнут, но на смену им приходят другие…

— Тр-русы! Жалкие, ничтожные трусы! — выдавил Рамиров, с ненавистью глядя в холодные, блеклые глаза собеседника. — Такие, как вы, губят любое дело!.. «Диалектика войны»?!. А вы сами прочувствовали хоть раз эту диалектику на собственной шкуре?! Глотали ли вы когда-нибудь окопную пыль, слушая, как над головой свистят пули?! Теряли ли вы своих близких друзей, чтобы иметь право так красиво разглагольствовать?!.

Полковник, наконец, не выдержал.

— Прекратите истерику, лейтенант! — заорал он так, что, казалось, на потолке дрогнула хрустальная люстра. — Замолчи, сопляк! Да ты хоть знаешь, что ты получил бы, если бы попался в руки юнписовцам во время этой вылазки? Максимум — десять лет за незаконное хранение оружия и оказание сопротивления при задержании! А знаешь, к какой мере приговорят меня за организацию действий, направленных на подрыв государственной безопасности, знаешь?!. А что касается роскошной жизни, по-твоему, я должен прятаться от службы безопасности в грязных трущобах, в притонах, вместе с дешевыми уголовниками и подпольными проститутками?!

Жилы на его лбу посинели и вздулись.

Рамиров помолчал.

— Простите, мой полковник, — покаянно проговорил он спустя несколько секунд, потупив голову. — Я погорячился, виноват… Понимаете, это было страшное зрелище… Ребята все… остались там.

— А Бекас? — осведомился полковник, тоже успокаиваясь.

— Он погиб. Я кое-как вынес из этого пекла Барсука с перебитыми ногами, но, пока тащил его на себе, он умер от потери крови…

— А теперь доложите подробности, лейтенант, — приказал полковник.

Стараясь, чтобы его рассказ звучал по-военному сухо, Ян рассказал о неудачном налете на заставу.

— Ваши выводы из провала акции?

— ЮНПИС знал о ней, — мрачно сказал Ян. — Кто-то нас выдал.

— Кто бы это мог быть? — поинтересовался полковник ехидным голосом, выпуская к потолку кольца синего дыма. — А, лейтенант?

Рамиров покосился в направлении дивана. Парализаторы были по-прежнему в готовности к применению.

— Вы что — подозреваете меня?.. — изумленно спросил он.

— Это мысль заслуживает анализа, — хладнокровно сказал полковник. Судите сами… Каким-то чудом вам удается ускользнуть из лап противника без единой царапины — физиономию вашу во внимание мы принимать не будем а ваши товарищи погибают — все, до одного! Далее… Почему-то провал произошел именно в тот момент, когда мы приняли вас в нашу организацию…

— Но ведь до последнего момента я не был посвящен в план налета, — с отчаянием сказал Рамиров. — И потом, зачем бы я притащился к вам в отель, если бы был агентом ЮНПИСа? Я бы лучше напустил на вас свору юнписовцев!..

— Ну, мало ли? — возразил полковник, раскуривая погасшую сигару. Откуда я знаю, с каким заданием вы внедрялись в Легион? Может быть, вы хотите отыскать ниточку, которая ведет к высшему руководству нашей организации? Я имею в виду нашего уважаемого Бригадира…

Он посмотрел в глаза Рамирову пронзительным взглядом, и не надо было слушать «оракула», чтобы предвидеть опасность.

— Вы ошибаетесь, господин полковник, — упрямо сказал Рамиров. Поверьте…

— Не нужно делать из нас дураков, — сказал полковник. — Есть одно обстоятельство, которое не дает мне оснований доверять вам. Мы навели подробные справки, и оказалось, что настоящий лейтенант Евгений Бикофф погиб три с лишним года назад… при обстоятельствах, получивших довольно широкую огласку в прессе: залез на смотровую площадку одного копенгагенского отеля и начал палить по прохожим… Так что, если вы действительно Бикофф, то, значит, вы — оживший мертвец!

Через полчаса, надежно связанный по рукам и ногам после короткой, но шумной борьбы, Рамиров валялся на полу, уткнувшись носом в воняющий дорогой парфюмерией ковер, и слушал, как полковник докладывает о нем по видеофону какому-то «генералу».

— Да, мой генерал, — говорил полковник. — Выдавал себя за некоего бывшего лейтенанта Евгения Бикоффа… Да нет, мой генерал, предварительная проверка нами проводилась, но на ней не было выявлено подозрительного… Все было в соответствии с инструкциями, мой генерал!.. Я понимаю, что нужно было раньше… Но лучше поздно, чем никогда, мой генерал… Что? Есть!..

Ян лежал и проклинал себя за ту опрометчивость, с которой он сознательно пошел на риск, чтобы форсировать события. Что если сейчас полковник, получив соответствующую команду, прикажет прикончить его на месте, а потом вывезти его труп за город в багажнике машины и бросить с камнем на шее в реку?..

Однако, к облегчению Рамирова, расправа над ним откладывалась.

Подручные полковника вкатили Яну лошадиную дозу парализующего препарата, развязали ему руки-ноги и поволокли вниз, изображая собой компанию, засидевшуюся за дегустацией спиртных напитков до раннего утра…

ОТСТУПЛЕНИЕ-4. БРИГАДИР

Человек, с которым разговаривал полковник, запустил на своем мощном турбо-компе программу наружного слежения и, когда на экране появилась карта-схема города, подвел курсор к прямоугольнику с пометкой «отель «Шелтон» и нажал определенную комбинацию клавиш.

На крыше огромного супермаркета, находившегося напротив отеля, включилась камера скрытого наблюдения с инфракрасным телеобъективом и выдала на экран монитора изображение парадного входа отеля.

Человек, сидевший перед монитором, увеличивал картинку на экране до тех пор, пока не стало возможно разглядеть лица людей, выходивших и входивших в этот ранний час в крутящиеся зеркальные двери. Когда там показалась группа пьяных мужчин, ведущих под руки самого нестойкого, он удовлетворенно хмыкнул и выключил компьютер.

РЕТРОСПЕКТИВА-14. КОМПЬЮТЕР ИГРАЕТ С САМИМ СОБОЙ

В машине Рамиров полностью отключился и пришел в себя неизвестно где и неизвестно когда.

Машина стояла на какой-то лесной дороге. Была ночь.

Яна грубо вытащили из кабины, завязали ему глаза и потом долго волочили через лес. Наконец его бросили на землю — судя по порывам ветра, на каком-то открытом месте. Что-то приглушенно, словно под землей, прогудело, конвоиры Рамирова подхватили его непослушное тело и стащили вниз по холодным железным ступеням. Здесь чувствовался холод, пахло сыростью, плесенью и ржавчиной. Скорее всего, это был глубокий бетонный колодец.

«Наверное, какой-нибудь бывший подземный командный пункт», подумал Ян.

Когда лестница закончилась, Рамирова провели по узкому коридору, где с потолка на голову то и дело срывались тяжелые, холодные капли воды. Потом за спиной что-то щелкнуло, опять загудело, сердце екнуло и провалилось в пустоту, как бывает, когда самолет проваливается в воздушную яму. Судя по всему, теперь они спускались в скоростном лифте.

Еще несколько минут петляния по коридору (или по коридорам?), и Ян ощутил, что находится в закрытом помещении. В ноздри повеяло запахом дыма. «Сжечь меня собираются, что ли?», возникла молниеносная мысль, которую, несмотря ни на что, Рамирову хотелось считать неудачной попыткой смертника пошутить перед смертной казнью.

С лица Рамирова сорвали повязку, и он увидел, что находится в просторной комнате. В стене зияло отверстие камина, в котором уютно горели дрова. Над рядами закрытых шкафов неизвестного предназначения, но очень напоминавших книжные стеллажи, виднелись дорогие картины, возможно даже подлинники. Письменного стола не было, но зато вдоль противоположной стены тянулся кожаный диван, своими размерами смахивавший на миниатюрную площадку для посадки «джамперов». В целом, комната напоминала библиотеку в усадьбе какого-нибудь английского эсквайра позапрошлого века.

В обширном кресле у камина уютно сидел человек в генеральском мундире, в черных очках, с пышной седовласой прической. На шее у него виднелась продолговатая коробочка.

— Посадите его, — неестественным голосом робота приказал он спутникам Рамирова, и те опустили Яна на одиноко торчавшее в центре комнаты кожаное кресло.

— Все, что у него есть в карманах, — сюда, — сказал, на этот раз гнусавя, человек в генеральской форме.

— Разрешите доложить, мой генерал, — вытянулся по стойке «смирно» полковник. — Этого субъекта мы тщательно обыскали его по дороге сюда…

— Что-о-о? — генерал сердито привстал, но тут же опять опустился в кресло. — Сколько лет вы прослужили, полковник Даринский?

— Двадцать восемь, — упавшим голосом сказал полковник.

— И до сих пор не усвоили, что инициатива в армии наказуема? Странную интонацию человека в очках, должно быть, следовало воспринимать как угрожающую, потому что лицо несчастного Даринского мгновенно покрылось мелкими капельками пота, хотя комнату освежал ветерок мощных кондиционеров, скрытых в потолке.

— Виноват, мой генерал, — сказал полковник, покосившись на своих людей.

— Ладно, учтите на будущее… И что же вы обнаружили при обыске? нелепым речитативом пробормотал генерал.

Полковник извлек из внутреннего кармана и положил на низкий столик перед человеком в очках шапочку «оракула».

— И все? — осведомился генерал.

— Так точно.

Наступило короткое молчание.

— А теперь все свободны, господа, — неожиданно сказал человек, сидевший в кресле.

Милитары застыли от удивления, как скверные актеры, — им осталось только разинуть рот для пущего сходства.

— Но, мой генерал, действие парализатора вот-вот прекратится, возразил полковник. — Может быть, вызвать охрану?

— Выполняйте приказание, полковник Даринский, — пробулькал генерал.

Только теперь до Рамирова дошло, что неестественное звучание голоса человека в кресле вызвано специальным ларингосинтезатором. Коробочка на шее генерала искажала голос так, чтобы его нельзя было впоследствии идентифицировать.

Но судя по такой ухищренной маскировке, это мог быть только сам Бригадир Легиона, личность темная, зловещая и популярная. Правда, известны о нем были лишь слухи да всякие неправдоподобные легенды…

Когда полковник Даринский и его подчиненные удалились из комнаты, плотно прикрыв за собой массивную стальную дверь, Бригадир — если все-таки это был он — протянул руку и взял со столика шапочку «оракула». Тщательно оглядел ее со всех сторон и издал непонятное бурчание.

Рамиров ждал, что его странный визави скажет. Или сделает.

Может быть, Бригадир решил испытать на себе действие «оракула»?

Однако тот положил шапочку на место и уставился на Яна своими непроницаемыми черными окулярами.

— Вы, наверное, ждете, что я стану расспрашивать вас, кто вы такой и с какой целью внедрились в Легион, — ежесекундно изменяющим свой тембр голосом начал он, — а также, когда и каким образом к вам попал «оракул»… Однако, ответы на все эти вопросы мне известны. Поэтому мне остается лишь поблагодарить вас за ту услугу, которую вы, бывший сотрудник ЮНПИСа Ян Рамиров, оказали нашей организации, доставив данный прибор по назначению.

Внезапное озарение сверкнуло магниевой вспышкой в мозгу Рамирова. Вывод был таким ошеломляющим, что Ян на мгновение прикрыл глаза.

И все-таки ошибаться он не мог.

— Это не так, — сказал он. — Если строго следовать букве инструкции, то «оракул» попал бы по назначению, если бы я передал его лично Бригадиру Легиона.

— А вы еще не поняли, что имеете дело с Бригадиром? — скривил губы в усмешке человек в кресле. — Тогда, по-вашему, кто я такой?

— Николь Брилер, — сказал Рамиров. — Начальник оперативного отдела ЮНПИСа… Сними, пожалуйста, свой дурацкий камуфляж, Николь.

После короткой паузы Бригадир расхохотался, снял с себя парик и коробочку ларингосинтезатора и действительно оказался Брилером.

— Вот это да, — сказал он. — Как говорится, стреляного воробья на мякине не проведешь. Вот что значит школа ЮНПИСа!.. Ну, и как тебе удалось раскусить меня, Ян?

— Достаточно было небольшого умственного усилия, — сказал Рамиров, чувствуя, что тело начинает ныть, отходя от действия парализатора, как это обычно бывает, когда отсидишь ногу. — Только один человек мог знать, что юнписовец, скрывающийся под маской Бикоффа, — Ян Рамиров. И опять же, только ты, Николь, должен был знать, что «оракул» оказался у меня…

Незаметно от Брилера Ян стал напрягать и расслаблять мышцы, чтобы вернуть телу готовность к действиям.

— Молодец, — похвалил его Брилер и, наклонившись, извлек из нижнего ящика столика бутылку и стаканы. Судя по фиолетовому оттенку жидкости в бутылке, это был метагликолевый виски, мгновенно всасывающийся в кровь Выпьешь за встречу?

Рамиров отрицательно мотнул головой.

— Ну, по чуть-чуть, а? — настаивал Брилер. — Не бойся… ха-ха… не отравлю!

— Нет, — проговорил Ян, — пить с тобой я не буду, Николь.

— Это почему же? — удивился Брилер, щедро наливая в один из стаканов виски.

— Ты перестал быть моим другом три года назад, — медленно произнес Рамиров. — А с тех пор ты изменился еще больше. Не внешне, нет… Ты стал самым настоящим монстром, Николь, который хладнокровно пожирает людей ради выполнения некоего «долга перед обществом»…

Брилер отпил немного виски и поставил стакан на столик.

— Так, — сказал он, откинувшись на спинку кресла и кривя свои тонкие губы. — А ты, я вижу, все такой же, Ян. Все так же любишь пофилософствовать… Что ж, давай окончательно выясним наши отношения. Итак, какие обвинения ты мне предъявляешь, раз уж берешь на себя роль больной совести?

— Думаешь, я не догадываюсь, с какой целью ты стал Бригадиром? вопросом на вопрос ответил Рамиров. — В своей борьбе против милитаризма ты, сам того не заметив, однажды переступил грань дозволенных средств борьбы и путем подлога и обмана добился ликвидации вооруженных сил. Но ты так ненавидел людей в военной форме, что демилитаризация Сообщества казалась тебе недостаточной местью за смерть сына… Ты хотел уничтожить своих врагов не только морально, но и физически. Для этого тебе, втайне от всех, в том числе и от ЮНПИСа, пришлось надеть личину генерала-реваншиста, сколотить подпольную организацию боевиков из «эксов» и развязать кампанию террора… Рано или поздно, наступил бы такой момент, когда под предлогом обеспечения безопасности мирных граждан Сообщества, ты — уже в качестве начальника оперативного отдела…

— Управления, — поправил Яна Брилер. — Мы уже стали оперативным управлением «конторы».

— …хорошо, управления… нанес бы решающий удар по «выпестованным армейской системой убийцам и громилам»!.. И общество, наше слепое, доверчивое общество, было бы только благодарно тебе, спасителю нации!..

— С чего это ты взял, что я действовал втайне от своих? — ворчливо осведомился бывший шеф Рамирова.

— Среди легионеров был некто по кличке Барсук, — сказал Рамиров. Этой ночью я имел возможность доверительно побеседовать с ним… На самом деле это сотрудник ЮНПИСа, который действовал в «вакууме». Ты знаешь, Николь, что это значит…

Конечно же, Брилер знал. «Вакуумом» на жаргоне «конторы» назывались действия агента в условиях полной секретности, когда о нем известно только тому, кто его отправил на задание.

— Ты не мог знать о нем, потому что, скорее всего, Барсука снаряжал на дело в твое отсутствие Дефорски или кто-то рангом выше, и задание его заключалось в том, чтобы установить личность человека, возглавляющего «эксов»… Но ты как старый лис, видимо, предусмотрел такой вариант и, когда тебе стало ясно, что твой секрет раскрыт и что за самоуправство руководство ЮНПИСа тебя по головке не погладит, применил по отношению к бедняге Барсуку так называемое минирование подсознания… Я ведь следил за новинками тайной войны и знаю, что такой способ пресечения утечки информации был взят недавно спецслужбами на вооружение. Поясняю на тот случай, если ты будешь разыгрывать передо мной человека неискушенного… Путем гипнотического внушения в подсознание человека загоняется особая формула, вызывающая скоропостижную смерть при попытке носителя вербализовать определенную информацию. Например, от кровоизлияния в мозг… Чисто, безопасно и естественно! А я-то гадал, почему это Барсук отдал Богу душу именно в ключевой момент, когда пытался во что бы то ни стало сообщить мне, кто такой Бригадир!..

— Но это не единственная смерть, которая лежит на твоей совести, Брилер, — продолжал Рамиров. — Ты причастен к гибели многих людей, погибших во время перестрелок, случайно оказавшихся на месте взрыва или убранных как нежелательных свидетелей твоими бравыми подручными!..

Образ дочери вновь возник в памяти Яна, его сменили испуганное лицо Лэста-младшего и глаза убитой горем хозяйки пансиона, и еще многие, знакомые и незнакомые, лица проплыли в его сознании бесконечной чередой. Рамиров стало трудно дышать, но он сглотнул комок в горле и продолжал:

— Тебя надо судить как преступника, Брилер, потому что ты опасен для общества!..

Брилер только хмыкнул. Нервы у него по-прежнему были крепкими.

— Не отвлекайся, Ян, — посоветовал он. — Ведь не для того же, чтобы выразить свое презрение ко мне, ты стремился выйти на Бригадира? Ты лучше мне скажи: как получилось, что ты, боровшийся некогда за гуманизм и прогресс, оказался на стороне тех, кто пытался повернуть вспять этот самый прогресс? Зачем ты хотел отдать им «оракула»?

— Я не хотел, — с трудом выговорил Рамиров. — Я, наоборот, хотел, чтобы это дьявольское изобретение не досталось ни Легиону, ни ЮНПИСу!.. Я бы все равно уничтожил его потом. Но этого мало. Зло нужно пресекать в зародыше… Поэтому через Бригадира… то есть, через тебя, Николь… я хотел выйти на того, кто подпольно производит «оракулы». На Гефеста…

— Зачем?

— Чтобы уничтожить! Не в смысле — убить, а в смысле — лишить его возможности продолжать тайное производство «оракулов»…

— Могу тебя разочаровать, — сказал Брилер. — Лично я не имею никаких сведений о нем. Связь с этим обитателем Олимпа, знаешь ли, односторонняя. От него прибывают время от времени курьеры, привозят нам свежие плоды, если так выразиться, «тайного научно-технического прогресса». Только все попытки «расколоть» этих курьеров — а я был в этом заинтересован еще больше тебя — так ни к чему и не привели. Даже метод гипносканирования мозга оказался бессилен. Судя по всему, перед отправкой из памяти курьеров удаляют — неизвестно, как — всякие сведения о Гефесте.

— Врешь! — сказал Рамиров. — Я тебе не верю, Николь!

— Да ты сам подумай, — усмехнулся Брилер. — Разве я стал бы за тобой охотиться, если бы знал, где находится Гефест?!

В этом он был прав.

— Послушай, Ян, — сказал после паузы Брилер. — А почему ты решил, что Гефеста нужно уничтожить? Если мы отыщем его, то мы можем заставить его работать на нас. В сущности, пока я — «Бригадир», он и так работает на нас, на ЮНПИС… Ведь все, что он нам передавал, до сих пор служило делу борьбы с «эксами», а не наоборот, это только с «оракулом» вышла осечка… Именно поэтому я поставил условие: курьеры должны выходить только на меня лично. Именно поэтому пришлось убрать знакомого тебе Магриуса, давно вынашивавшего планы дворцового переворота в масштабе Легиона… И «оракул» будет служить нам, юнписовцам.

— Ты заблуждаешься, Николь, — сказал Рамиров. — Ты забыл уроки истории: если новое оружие попадает в руки одной из воюющих сторон, то, рано или поздно, оно становится достоянием и другой стороны. Где гарантия, что через энное время тебя не пристукнут: либо, с целью захвата власти, милитары, либо, по неведению, юнписовцы? Я готов поспорить, что именно на это, в конечном счете, и рассчитывал наш мифический Гефест.

— Не понял, — прищурился Брилер.

— Сейчас поймешь… — (Ноги уже подчиняются полностью, руки пока — не очень). — Видишь ли, в лице Гефеста мы имеем тот самый военно-промышленный комплекс, который когда-то получал огромные прибыли за счет производства новых систем вооружения. Потом, с ликвидацией армии, этот комплекс остался на бобах и вынужден был на своих суперсовременных, оснащенных совершенной техникой, предприятиях производить всякую мелочовку мирного назначения. Понятно, что такое положение дел никак не устраивало определенный круг людей, и тогда… Тогда они решили сыграть на разгоравшемся в обществе противоборстве. Снабжая своей продукцией одну из сторон — в данном случае, Легион — эти воротилы отнюдь не стремились, чтобы «бывшие» одержали быструю победу. Нет, они как раз рассчитывали, что начнется неизбежная спираль гонки вооружений между ЮНПИСом и Легионом, на каждом витке которой потребуются все новые и новые средства… Я не исключаю и того, что им было известно, кто на самом деле стоит во главе Легиона, но им было выгодно держать язык за зубами. Так что ты, Николь, оказался всего лишь пешкой в их руках…

— Бред! — воскликнул Брилер и вскочил. — Ты все это придумал только сейчас, чтобы заговорить мне зубы! Или ты действительно свихнулся за годы одиночества и бездействия?!

И тогда Рамиров прыгнул к шапочке «оракула».

Однако Брилер успел сделать неуловимое движение, в потолке засвистело, и в метре от столика Ян будто натолкнулся на прозрачную стену. Это был непреодолимый, замкнутый в виде купола, барьер, созданный мощным силовым полем.

— С этого и надо было начинать, гуманист ты этакий, — почти добродушно сказал Брилер и залпом опрокинул в себя остатки виски в стакане. — Неужели ты вообразил, что, зная тебя, я не предусмотрю кое-каких мер безопасности?.. Барьер выдерживает натиск тяжелого танка, так что тебе его не пробить. Ты проиграл, Ян, по всем статьям!

Не отвечая, Рамиров повернулся и направился к двери.

— Мы еще не закончили нашу беседу, — усмехнулся Брилер, нажимая на кнопку в подлокотнике своего кресла, который, как убедился Рамиров, представлял собой пульт. — Поэтому я не могу отпустить тебя.

Перед дверью возникла завеса, образованная множеством блестящих лучей и переливающаяся всеми цветами радуги наподобие северного сияния. Послышалось отчетливое угрожающее жужжание, и Рамиров невольно попятился.

— «Не влезай — убьет», — пошутил Брилер. — Садись, садись, нам остается не так уж много обсудить…

Рамирову ничего не оставалось делать, кроме как вернуться в кресло.

— Давай-ка мы с тобой поговорим вот о чем, — спокойно, как во времена их совместной работы в ЮНПИСе, сказал Брилер, наливая себе очередную порцию виски. — Значит, ты все-таки хочешь добраться до нашего друга Гефеста и, образно говоря, раскроить ему череп. Допустим, что тебе это удастся, хотя я имею большие сомнения на этот счет. Но разве, с этической точки зрения, ты сможешь сделать это так, чтобы не пострадали обычные, ни в чем не повинные, люди? Сумеешь ли ты при этом не пролить ничью кровь и не причинить людям боль и ущерб? Это же невозможно, Ян! Вот ты упрекал меня в том, что я ради блага людей волей-неволей уничтожаю других людей. А разве можно иначе в борьбе со Злом? Это же цепная реакция, Ян, и стоит спровоцировать ее, как обратной дороги не будет! Это ты понимаешь?

Он в несколько больших глотков выпил содержимое стакана и поморщился:

— Фу, какая гадость!.. В принципе, все, что ты мне здесь наговорил, в известной мере имеет место быть… Я и сам не раз задумывался над этим, пока не понял: сомнения в нашем деле опасны, они разъедают душу почище любой язвы, а поэтому нужно просто делать свое дело — и все! Что же ты молчишь?

— Мне жаль тебя, Николь, — тихо сказал Рамиров. — Нет, я серьезно…

Брилер расхохотался и почти швырнул стакан на столик.

— Ему, видите ли, жалко меня! Да ты хоть представляешь себе, в какую игру ты влез, Ян? Ты что — думаешь, после стольких усилий и стольких лет работы я допущу, чтобы в последний момент, когда победа так близка, все пошло коту под хвост?!. Нет уж, милый дружок, изволь теперь быть стойким до конца! Ты хотел завладеть «оракулом»? Вот он — бери его, пользуйся, пока я добрый!

Он на мгновение выключил поле и швырнул черную шапочку чуть ли не в лицо Рамирову.

— Только выйдешь ты отсюда в одном случае, — продолжал Брилер. Если сумеешь победить.

«Что он задумал? — пронеслась мысль в голове Рамирова. — Вызовет в кабинет своих головорезов, что ли?»…

— Тебе никогда не приходилось играть в шахматы с компьютером, Ян? осведомился Брилер, вновь надевая парик и черные очки и прилаживая на шею коробочку ларингосинтезатора. — А ты никогда не задумывался над тем, кто выиграет, если заставить играть компьютер против самого себя, и за белых, и за черных?..

Ян не успел ответить. Он только успел натянуть на себя шапочку, и «оракул» сразу же предупредил его о какой-то страшной угрозе.

В углу «каземата» послышался громкий щелчок, один из книжных шкафов в дальней стене со скрежетом повернулся вокруг своей оси наподобие дверной створки, и в открывшемся проеме возник плечистый молодой человек с открытым, приветливым, широкоскулым лицом.

На голове у незнакомца была такая же черная шапочка, как и у Рамирова.

Обаятельно улыбнувшись, парень шагнул в комнату, и шкаф, подчиняясь манипуляциям Брилера с кнопками, встал на место.

— Познакомьтесь, — громко сказал Брилер, переводя взгляд с незнакомца на Рамирова и обратно. — В одном углу ринга — некто Ян Рамиров, сотрудник ЮНПИСа, пробравшийся обманным путем в нашу организацию и сумевший завладеть продуктом творчества нашего гениального друга Гефеста… В другом — представитель упомянутого Гефеста, который доставил в Легион очередной образец «оракула». Его имя… впрочем, пусть он будет просто Курьером… обожаю кодовые наименования.

Он повернулся к тому, которого назвал Курьером.

— Я вызвал вас для того, чтобы вы наглядно продемонстрировали мне действие вашего нового товара, дорогой друг. Тем более, что господин юнписовец представляет собой непосредственную угрозу для моей безопасности, и если бы не чудеса техники, меня давно уже не было бы в живых.

Молодой человек улыбнулся еще шире и дружелюбней, с ног до головы оглядывая Рамирова.

— О чем разговор, Бригадир? Раз надо — сейчас мы его сделаем! Тем более, что у меня с этими молодчиками давние счеты!

Рамиров почти физически ощутил, как кровь отхлынула от его лица. «Оракул» начал нашептывать: «ОН БЕЗ ОРУЖИЯ… ПРЕДСТОИТ РУКОПАШНАЯ… БЕРУ УПРАВЛЕНИЕ НА СЕБЯ».

Какого черта, с досадой успел еще подумать Рамиров, но тело его уже подчинялось импульсам-командам «оракула».

Они шагнули навстречу почти одновременно и сошлись в центре комнаты. Не успел Рамиров подумать: «По-дурацки все получается», как тело его приняло стандартную боевую стойку: одна рука чуть выставлена вперед, правая нога полусогнута и отведена назад, словно взведенная до отказа пружина, вторая рука прижата к боку, кулак сжат таким образом, что похож на кастет. Незнакомец представлял собой почти зеркальное отображение Яна.

Брилер из своего укрытия что-то еще говорил, но Ян уже не слышал его, потому что «оракул» вступил в бой. Руки Рамирова нанесли противнику серию молниеносных ударов по корпусу, а правая нога с разворота ударила, целясь в голову Курьера.

Хотя удары были такими молниеносными, что Рамирову показалось, будто он улавливает свист рассеченного воздуха, однако, ни один из его выпадов не достиг цели. А потом в глазах у Яна все замелькало: «оракул» уводил тело из-под ответных ударов Курьера. Рамиров почувствовал, что совершает какой-то немыслимый кувырок, но тут же вновь оказался на ногах…

Схватка все больше напоминала столь излюбленный боксерами «бой с тенью», когда удары отрабатываются перед зеркалом. Ни один из ударов и приемов, которые проводились соперниками, не достигал цели. Прием блокировался контрприемом, за ударом следовал контрудар, но и он, в свою очередь, находил только пустоту…

Неизвестно, сколько времени прошло с начала боя. Рамирову казалось, что — вечность… Уголком мозга Ян осознавал, что не он сейчас дерется, и не Курьер. На самом деле, в единоборство вступили две совершеннейших машины убийства, два электронных мозга, в тысячные доли секунды прокручивающих множество вариантов действий соперника и выбирающих наиболее оптимальный вариант своих действий из сотен альтернативных…

Тяжело дыша, Рамиров и Курьер прыгали по мягкому ковру, нанося удары и уворачиваясь, роняя кресла и прочие предметы мебели. Если бы записать их дуэль на пленку, то впоследствии эта запись могла бы служить наглядным пособием по рукопашному бою…

Вскоре Рамиров стал чувствовать, что проигрывает. Это было интуитивное ощущение борца с многолетним стажем. Видимо, его «оракул» на какие-то сотые доли секунды отставал в предвидении от прибора противника. Было не исключено, что что-то в нем разладилось, но, скорее всего, Курьер был оснащен телохранителем более совершенной модификации… Во всяком случае, тело Яна становилось все менее послушным, удары — все более неточными. В то же время удары Курьера словно очерчивали вокруг Рамирова магический круг, который неумолимо сужался…

Постепенно действия Рамирова свелись только к постановке защитных блоков, об атаке и контрударах он — а точнее, его «оракул» — уже не помышлял. Руки и ноги начинали ныть от слишком жесткой фиксации ударов противника, и по торжествующей ухмылке Курьера Ян понял, что до конца этого невероятного поединка осталось недолго…

В сознании мелькнул панический вопль: «МЫ ПРОИГРАЛИ… ЭТО КОНЕЦ!», и он не сразу понял, кто это мысленно кричит — то ли он сам, то ли «оракул».

В следующее мгновение Рамиров оказался прижатым спиной к стене возле камина, и Курьер лишь на секунду промедлил, прежде чем нанести решающий удар. Однако, этого мгновения Яну хватило, чтобы принять решение.

В битве двух роботов, какими, по сути, являлись он и Курьер, должен был победить тот, чьи действия отличаются нестандартностью. Пользуясь аналогией Брилера, если заставить компьютер играть против самого себя, то одна из сторон в шахматной партии все-таки одержит победу. Это произойдет в тот момент, когда под влиянием законов стохастики компьютер случайно сделает за белых или за черных такой ход, который, с точки зрения опытного игрока, будет выглядеть очевидной глупостью. Но именно этот нелогичный ход выведет игру из патового равновесия, и, вопреки постулатам здравого смысла, сторона, сделавшая его, будет «обречена на победу»…

Аналогичным ходом в данной ситуации мог быть только отказ от услуг «оракула», и, разрывая путы психофизиологического контроля «оракула» огромным волевым усилием, которое по количеству условно затраченной энергии (если бы ее можно было рассчитать), наверное, равнялось жиму пятисоткилограммовой штанги, Рамиров сорвал с себя черную шапочку и швырнул ее в пламя камина.

Курьер, наконец, ударил, но «оракул» его ошибся, потому что, программируя схватку, вносил поправку на прогноз «оракула» Рамирова. Вся сила этого удара, составлявшая не менее сотни килограммов, пришлась в стену, да так, что стена содрогнулась, одна из картин, висевших на ней, сорвалась с гвоздя, а Курьер вскрикнул и перегнулся пополам от нестерпимой боли в суставах. Пользуясь этим, Ян скользящим перемещением оказался за спиной своего соперника.

Он стянул с головы не успевшего оправиться от боли Курьера шапочку и отправил ее, вслед за своим «оракулом», в огонь. После этого перевести Курьера в бессознательное состояние было уже технически несложно.

Когда молодой человек мешком рухнул под ноги Рамирову, до слуха Яна донеслось гнусное хихиканье. Он резко обернулся и увидел, что, пока они дрались, Николь Брилер успел впасть в крайнюю степень алкогольного опьянения. Парик на его голове сидел наперекос, черные очки сползли почти на кончик носа, а движения стали карикатурно-замедленными, будто двигался он под водой.

— З-значит, в-вот оно к-как, — заикаясь, пробубнил Брилер, ухмыляясь и пытаясь подняться из кресла. — Я в-всегда… ик… г-говорил, что ты, Ян… ты их всех!..

— Отключи поле, Николь, — сказал Рамиров, подходя к невидимому барьеру. — Брось свои дурацкие штучки, слышишь?

В камине что-то с громким треском лопнуло, и в комнату повалила вонючая копоть, какая бывает от горящего пластика.

Безуспешно поворочавшись в кресле, Брилер застыл и промычал:

— Ян, к-как же т-теперь, а?.. Я же — с-свинья, поял?.. Я чувствую себя по уши в д-дерьме, п-понимаешь?!.

Сквозь прозрачную завесу силового поля Рамиров увидел, что по щекам его бывшего начальника текут слезы. Ему вдруг стало ясно, что сейчас произойдет. Словно он вовсе не уничтожил «оракула», и тот по-прежнему показывал ему развитие событий в предстоящие двести секунд… Просто, чтобы предвидеть сейчас, не нужен был никакой «оракул», нужно было только обладать интуицией человеческого сердца…

— Николь! — крикнул Рамиров и ударил кулаками изо всей силы в барьер, отделявший его от кресла Брилера. Впечатление было такое, будто он бьет по бетонной стене. — Не делай этого, я прошу тебя! Не сдавайся, Брилер, не все еще потеряно!.. Всегда следует бороться до конца! Мы будем вместе драться против них, слышишь?!. Я клянусь тебе!

Но Брилер — Рамиров не узнавал его, прежде всегда невозмутимого, ироничного, не теряющего самообладания человека — окончательно расклеился.

Он задел ногой столик, тот опрокинулся и все, что на нем лежало, со звоном битого стекла ссыпалось на пол.

— Уходи, Ян, — вдруг трезвым голосом произнес Брилер. — Уходи! У тебя будет всего три минуты, чтобы выбраться отсюда… В конце коридора увидишь скоростной лифт, нажмешь кнопку Q, а если кто-нибудь попытается помешать тебе… Ты знаешь, как поступить в этом случае.

Дальше в сознании Рамирова следовал какой-то провал, вызванный, скорее всего, нервным перенапряжением последних суток. Какие-то смутные, неразборчивые картины заполняли этот временной промежуток, и он не знал, стоит ли принимать их за действительность.

Вроде бы какое-то время он еще отчаянно пытался пробить разными увесистыми предметами, в том числе и креслом, силовое поле, которым отгородился от него и от всего остального мира несчастный, запутавшийся в придуманной им же самим игре Брилер, но все, что попадалось под руку, только разлеталось в кусочки о проклятый барьер, и тогда Ян рванулся, наконец, к выходу, рыча от бессильной злости, и кто-то попался ему в коридоре, пытаясь остановить, но остановить Рамирова уже было нельзя, и лифт вдавил его перегрузкой в пол, а потом Ян лез, спотыкаясь и скользя, по железным ступеням куда-то наверх… неосознанно, на одном инстинкте… и долго возился с пультом управления тяжелого наружного люка, прежде чем тот, наконец, согласился выпустить Рамирова на поляну, напоенную щедрым утренним солнцем и запахом лесных трав… Все это время в подсознании щелкал невидимый метроном, который Ян старался не слышать, но секунды автоматически отсчитывали сами себя, и когда Рамиров, шатаясь, на негнущихся ногах брел напролом через лесные заросли, земля позади него вдруг отчетливо вздрогнула, словно ожил один из тех мифических китов, на которых она якобы держится, и протяжно охнула всем своим нутром, будто рожающая женщина…

Силы окончательно оставили Рамирова, он опустился на колени и уткнулся в колючую траву почерневшим, страшным лицом, по которому стекала неизвестно откуда взявшаяся струйка крови.

«Прости меня, Николь, — думал он, преодолевая ледяную пустоту в голове. — Это же я… я погубил тебя. Я открыл тебе глаза, я рассказал тебе правду, я всегда считал, что только правда может спасти человека и удержать его от падения в пропасть… Глупец! Я совсем забыл, что иногда правда способна убивать… Да, ты, конечно, был не ангелом и наделал много глупостей в своей жизни, но справедливым ли было наказание, к которому ты сам себя приговорил?!»…

«Люди, люди, — думал Рамиров, не открывая глаз. — Как же опрометчиво вы поступаете порой! Почему, ну почему вы так устроены?!. Почему вы не предвидите всех последствий того, что вы творите во имя Добра? Разве для этого обязательно нужны оракулы?! Вы одно поймите: каждый человек должен быть оракулом — хотя бы для себя, а настоящие или придуманные «оракулы» должны молчать! Иначе просто нет и никогда не будет выхода из созданного вами самими замкнутого круга!»…

ПЕРСПЕКТИВА (СКОЛЬКО-ТО ДНЕЙ ИЛИ ЛЕТ СПУСТЯ)

Он видел это так, будто был подключен к «зрению» некоего мощного «оракула».

Несколько тяжелых бронированных турбокаров на полной скорости подлетят к бетонной стене, за которой громоздится комплекс приплюснутых бетонных строений, и затормозят с протяжным визгом шин. Одновременно в небе, надсадно гудя, зависнут специально оборудованные «джамперы», ощетинившиеся частоколом стволов снайперских винтовок и лазерных пулеметов.

Он выпрыгнет из кабины головной машины, краем глаза отмечая, как ссыпаются из кузовов и бегут к стене люди в камуфляжно раскрашенной одежде милитарного образца. Первым подоспеет к двери в будке контрольно-пропускного пункта, над которым будет висеть табличка «Объект ЮНПИСа. Посторонним вход воспрещен». Из двери появятся двое в стандартной синей форме охранников и срывающимися от паники голосами потребуют предъявить документы, но он просто отшвырнет их в сторону, не теряя время на объяснения. Внутри КПП некто в синем будет лихорадочно нажимать на какие-то кнопки — видимо, чтобы блокировать проход через специальные автоматические турникеты, оснащенные лазерными датчиками контроля. Сзади прозвучит выстрел, человек в синем упадет лицом вниз на кафельный пол, и его череп захрустит под тяжелыми ботинками штурм-группы. Протяжно взвоет сирена, которую все-таки успеет включить за миг до падения еще один охранник, но будет поздно, потому что турникеты к тому моменту будут взломаны прикладами, и, чувствуя за спиной тяжелое дыхание своих товарищей, он устремится дальше, через аккуратный дворик с «курилкой» и цветочками в клумбах, в полутемный коридор, в котором будут мелькать фигуры в белых халатах. На лицах, обращенных на него и его спутников, появится выражение удивления и испуга, кто-то что-то будет кричать, но с этими людьми некогда будет разбираться, а серьезного препятствия для штурм-группы они, конечно же, представлять не будут, так что — вперед, вперед, в нарастающем темпе, грохоча ботинками на толстой, рубчатой подошве по бетонному полу… Снаружи будут громыхать выстрелы — это снайперы, сидящие на борту «джамперов», приступят к обезвреживанию «точек активного сопротивления».

Коридор приведет в хорошо освещенное, обширное помещение с высоким потолком, в котором будут гудеть, двигаться, лязгать какие-то сложные механизмы, в котором будут ползти, как длинные, безобразно разросшиеся гусеницы, резиновые ленты конвейеров. Люди, сопровождающие его, растекутся по проходам между машинами, сооружениями и станками непонятной конструкции, кое-кто попытается остановить конвейер длинной очередью, другие будут ломать прикладами хрупкие стеклянные блоки преобразователей силовых полей. «Обесточьте цех!», крикнет чей-то хриплый голос, в котором он секунду спустя признает свой собственный. На глаза попадется ярко-красный распределительный щит с надписями на разных европейских языках: «ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ! ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!», и он сам прыгнет к этому щиту, рванет несколько рубильников наугад, в цехе сразу станет темнее, но самое главное — машины замолчат, движение конвейеров прекратится, и только слышно будет капание какой-то темной, вонючей жидкости из перерезанных автоматными очередями гофрированных шлангов. Для надежности он ударит еще штык-ножом сноп толстых кабелей и проводов, уходящих из бетонного пола в распределительный щит, и они брызнут ослепительно-белыми искрами замыкания, и тут же из-под кожуха медленно, будто нехотя, поползет удушливый черный дым…

Потом он оглядится, и увидит, что пятнистые комбинезоны мелькают в разных уголках цеха, а жалкая кучка операторов машин и станков с программным управлением выстроена лицом к стене, широко раздвинув ноги, и кто-то из своих, держа автомат под мышкой, зачем-то обыскивает их…

В наушниках по барабанным перепонкам ударит чей-то хлесткий голос: «Третий, третий, почему не докладываете, как продвигаетесь? Где находитесь?», и он будет вынужден отрывисто сказать, сглатывая во время пауз между словами комок горечи и облегчения одновременно: «Я — «третий», идем по плану, захватили объект номер один, деактивируем его»…

Потом он каким-то образом окажется совсем один в непонятных закоулках, где будут тянуться длинные, слабо освещенные коридоры с многочисленными дверями, и он будет рвать на себя поочередно каждую дверь, словно разыскивая кого-то или что-то, и в затхлых, бюрократического вида кабинетах и конторках мужчины и женщины в белых халатах будут с ужасом оборачиваться в его сторону, но это все будет не то, что ему надо…

И все-таки он позволит себе выпустить наружу часть той гневной энергии разрушения, которая будет распирать его изнутри, дав очередь из СМГ по какой-то комнате, заставленной включенными турбокомпьютерами, колбами и пробирками, и спустя мгновение после нажатия курка до него вдруг дойдет: «А люди?!. Причем тут люди?!» — но в комнате, к счастью, никого не окажется: персонал уже успеет разбежаться, потому что сюда будет доноситься шум вторжения штурм-группы: вопли, звон разбиваемых стекол, и постоянное, тревожное завывание сирены (неужели никто не догадается ее вырубить?!)…

Лестницу, ведущую на верхние этажи, он преодолеет в несколько прыжков и очутится в застланном ковровой дорожкой коридоре, и в поле его зрения возникнет несколько силуэтов в уже знакомой синей форме, кое-кто из них будет рвать непослушными пальцами пистолет из кобуры, а остальные двинутся на него, собираясь драться, но, естественно, никакой драки не получится, потому что первого он выведет из строя длинным, сильным ударом в солнечное сплетение, а потом уже, добивая — в затылок, впечатывая его в ковер, а остальным хватит и по удару ногой. Не останавливаясь, он устремится дальше, выбьет пинком дверь, обитую дорогой крокодильей кожей, с надписью «Директор», промчится вихрем через обширную приемную с рядом кресел, на которых будут изнемогать от тишины и скуки чопорные посетители в костюмах с галстуками, с портфелями и папками; внутри кабинета слабо пискнет испуганный голос полураздетой, длинноногой девицы, которую будет тискать на кожаном, видно, специально для этого отведенном, диване обильно потеющий от чрезмерного напряжения толстяк, который и окажется директором Объекта…

Он схватит его за шиворот, поволочет обратно по коридору, не обращая внимания ни на его отбрыкивания, ни на возмущенное бормотание и вытаращенные глаза в приемной, мимо компаний сотрудников, перекуривающих в коридоре, мимо каких-то шарахающихся фигур, не знающих, куда деться в возникшей панике, вниз, вниз, по ступеням, а на ходу он приставит к виску директора еще пахнущий порохом ствол и будет шипеть ему в ухо, сквозь запах пота, который будет идти от этого мешка человеческой плоти: «Где хранится «оракулы»? Говори, сволочь, иначе пристрелю и не пикнешь!»…

И в конце концов, проволочившись через длинный ряд складских помещений, они окажутся в подземном хранилище, где, в укромном углу, под брезентом, будет стоять высокий штабель картонных коробок, уже готовых к отправке, и из первой же коробки, располосованной бешеным взмахом его десантного кинжала, посыплются черные, с виду безобидные, шапочки спортивного образца, и тогда он заставит директора взять охапку таких шапочек и, передав по рации координатору операции местонахождение тайника с «оракулами», погонит толстяка перед собой в заводской двор, куда, под пристальным взглядом дул блинкерных орудий-самоходок, просовывающихся через проломы в стене ограждения, люди в пятнистых комбинезонах будут выталкивать из здания мужчин и женщин в белых и синих халатах…

А сверху, с вертолетов и «джамперов», по всей этой неразберихе будут лупить лучи мощных прожекторов, и многократно усиленный мегафоном голос будет командовать: «Мужчин — лицом к стене… женщин — отдельно… Да что вы там возитесь, как в детском саду?!. Дай ему по морде, если он не подчиняется!»… И кто-то из женщин уже будет плакать от страха и непонимания того, что происходит, а некоторые из мужчин уже будут корчиться от боли, и мимо за ноги проволокут кого-то окровавленного и страшно неподвижного…

И вот тогда он, наконец, осознает, что все это происходит не так, как ему хотелось бы, что, спасая одних людей от опасности, он опять причиняет ущерб другим, что нет выхода из этого лабиринта, и в который раз взмолится мысленно: «Господи, разве этого нельзя было предвидеть?! Как я мог пойти на это?!» — и тут же возразит самому себе: «Но я ведь должен был бороться против этой силы, и не моя вина в том, что я не умею бороться по-другому, а не бороться — значит, сдаться, на это они с самого начала и рассчитывали», но все эти аргументы не смогут оправдать отвратительного зрелища стоящих на коленях, избитых, но не понимающих, за что их избили и унизили, людей…

И он вспомнит, как когда-то дочь Джулия спросила у него: «Па, а тебе не надоело жить в этом вонючем пансионе, где собралась одна пьянь и шваль?», и как он тогда ей ответил: «Заруби себе на носу, дочка, что «пьянь и шваль» — тоже люди, хотя они явно не соответствуют общепринятым представлениям о человеке. Я понимаю, что очень трудно разглядеть в окружающих не скотов, а людей, но именно этому должен всю жизнь учиться каждый человек»… «Значит, как по Библии: не судите да не судимы будете? — не отставала дочь. — Но ведь для этого нужно очень любить людей, а ты…». Она тогда не закончила мысль, но теперь, во дворе разгромленного завода, Рамиров поймет ее упрек. Да, в этом и заключалась вся трагедия его жизни. С одной стороны, никто не любил людей так, как любил их он, и этому, как ни странно, его научила война… Но ради любви к людям он постоянно вынужден был причинять им боль — как отец, порющий ремнем своего любимого ребенка и искренне полагающий, что делает это для блага своего чада. Это вообще присуще человечеству: проявлять свою любовь к ближнему, причиняя ему боль…

И тогда Рамирову станет так скверно, что будет невыносимо терпеть происходящее на его глазах, и боль за чужую боль, и страдание за чужие страдания, и гнев, вызванный чужим гневом, переполнят его настолько, что он не выдержит и захочет проснуться, потому что такая действительность не может, не должна не быть сном!..

И в то же время ему страшно будет просыпаться.