Погибшая страна

III

Экспедиция обследовала западные склоны Левандийских гор, опустившись на глубину около трех тысяч метров. Гладкое плато простиралось на громадное расстояние. Изредка, как курганы в степи, над котловиной возвышались скалистые шапки гор. Красный шлак перемешивался с обломками известковой массы, отложившейся от коралловых рифов. Вязкая тягучая почва, темнеющая по мере углубления пучины, изобиловала радиоляриевыми отложениями. Красивейшими кремнеземными скелетиками умерших организмов было усеяно все вокруг. Самые изящные и фантастические формы, не встречавшиеся никогда на суше, увидели теперь путешественники.

Юго-восточная часть Левандийского хребта раскрывала пленительные перспективы.

Однажды, бродя по окрестностям, экспедиция натолкнулась на странные камнеобразования, несмотря на хаотичность, видом своим напоминавшие древнейшие руины.

— Надо полагать, что теперь мы действительно набрели на нечто подобное мифической Атлантиде.

Мнение, высказанное геологом, прозвучало для всех равносильно категорическому утверждению. Серьезный ученый, далекий от каких бы то ни было утопических увлечений, не был склонен основывать свои заявления на фантазиях и праздных догадках.

Путешественники остановились на краю глубочайшей пропасти. Громадное количество обломков пемзы усеяло весь ниже лежащий склон горы. Все дно океана, представлявшее в этом месте довольно высокое плоскогорье, как снегом, было засыпано вулканической пылью.

Однажды, указывая на совершенно отвесную, словно искусственно высеченную, квадратом нависшую над расщелиной скалу, геолог сбивал с верхней плоскости коралловые образования.

— Возникновение этой фигуры объяснимо двояко: либо здесь естественное кристаллообразование, либо это — искусство, свойственное лишь высокой культуре. Последнее вероятнее, так как наука не знает и не допускает подобной игры природы. Тем более, что здесь налицо целая серия таких скал.

Иванов указал на ряд таких же выпуклостей, в которых только при большой доле воображения взгляд неискушенного человека мог уловить нечто совпадающее с очертаниями обнаруженной колоссальной плиты.

— По всей вероятности, мы обязаны нашей находкой происшедшему здесь не больше года тому назад землетрясению. Я припоминаю, что пулковские сейсмографы отмечали месяцев десять тому назад именно в этом районе катастрофу внушительной силы. Впрочем, не будем предполагать, обратимся лучше к исследованиям.

Геолог несколько раз копнул под ногами почву. Под тонким слоем древней лавы он обнаружил почвенные породы.

— Гипотеза подтверждается! — воскликнул он возбужденно. — Проверим это на стенах пропасти!

Вдвоем с Ибрагимовым они спустились с кручи. Придавая своему телу вес, равный удельному весу каждого данного слоя воды, они во многих местах произвели необходимые опыты.

Результаты повсюду получались поистине поразительные: под неглубоким слоем глобигеринового ила скрывались кремнистые пласты, твердо спрессованные ленты серой, синей и красной глин. А под ними опять залегал пласт лавы более древнего происхождения и более глубокий.

Становилось очевидным, что землетрясение произошло несколько тысячелетий тому назад.

— С приблизительной точностью мы установим этот срок, — объяснил ученый своему спутнику. — Нам очень помогут в этом почвенные напластования. Кратер вулкана отсюда находится довольно далеко. Это значительно облегчит нашу работу, — высказал он участникам экспедиции свои соображения. — Слой лавы слишком ничтожен, чтобы особенно осложнить задачу.

В течение нескольких часов водолазы бились над каменной плитой, счищая с нее посторонние образования. Тяжелый труд давал все больше и больше уверенности в его несомненной полезности. Как скорлупа, счищались наносные породы, придавая первоначальный вид гранитной плите.

Когда выступ скалы принимал четкие формы куба, геолог нервничал:

— Конечно, нашим открытием мы обязаны землетрясению. Видите, как плита нависла над самой пропастью? Стихийная сила, расколовшая надвое эту гору, сбросила чужеродный футляр с нашей находки.

Ибрагимов сиял.

Гондвана — не миф! На его глазах легенда превращается в действительность.

Когда путешественники отправлялись на отдых, Ибрагимов заколебался, не зная, что предпринять — отправляться ли и ему, или опять, уже восьмую по счету ночь, провести без сна?

В своей группе он был единственным практическим последователем новейшей физиологии. Всегда между ним и геологом Ивановым возникали на этой почве горячие споры. Иванов консерватором не был, но возражал против широкого применения только что совершенных открытий. Ибрагимов же был, наоборот, горяч, тороплив и даже несколько фанатичен: он упорно следовал за всем, что являлось последним словом науки.

И теперь геолог приглашал его присоединиться к компании.

— Нельзя же все время сидеть на теоантитоксине! Изведете себя, истощите энергию, лишитесь работоспособности.

Физиолог достал из сумки пару малюсеньких пилюлек и протянул их Иванову.

— Для первых суток вполне достаточно. А там — посмотрим. Я вот неделю не спал, однако чувствую себя ничуть не хуже вашего.

Ответ получился именно такой, какого и следовало ожидать от геолога. Он решительно отклонил руку Ибрагимова.

— Ваше дело, конечно. Но вспомните хотя бы опыты над собаками. Суток девять не дашь поспать, и смерть неизбежна. А наблюдения Жильберта над тремя добровольцами? Не поспав только четверо суток, они еле-еле спаслись от смерти. Неужели вы в состоянии считать окончательно установленными и дозу и характер ядов, которые выделяются человеческим организмом во время бодрствования? А если наука ошибается, если не все учтено?

— Пустое дело! Организму можно всегда помочь справиться с недугом. Недостающие вещества введем искусственно и предотвратим заболевание.

Иванов попытался воздействовать на товарища другими доводами:

— Тогда по крайней мере хоть питайтесь как следует. Нельзя же по неделе сидеть на пилюльках! Дождетесь вы сужения пищевода и атрофии пищеварительных путей!

Физиолог с улыбкой взглянул на собеседника и, явно желая привлечь на свою сторону слушателей, рассмеялся:

— А ведь весело будет, правда, когда у человека и кишечник, и желудок, и прочие пищеварительные приспособления раза в три подсократятся? Легче будет! И нарпиту хлопот принесем меньше. То ли дело, взгляните!..

Он поднес к самым линзам геолога маленький кубик сухого бульона.

— Сгущенные витамины. Двухдневная порция. Для обжор не хватило бы и на завтрак!

Заметив, что жест его привел всех в веселое настроение, Ибрагимов рассказал один из вспомнившихся ему случаев:

— Произошло это в студенческом доме лет десять тому назад. Одному из провинциалов очень по вкусу пришлись эти кубики. Они были тогда еще мало известны. Паренек был наивненький, а покушать любил. Вот он и налег на них. Примостился тихонечко в уголочке, да и смылил по неопытности дюжины полторы. Смотрим мы: веселый всегда парнишка вдруг стал задумчив. Мы его в шоры. Куда тут, вздыхает только!.. Часа через полтора поднялась рвота. Персон на тридцать выбросил.

Геолог нахмурился:

— Я говорю о деле, а вы каламбурите!.. Не может же это не влиять на человеческий организм. Сами прекрасно знаете, как условия жизни отражаются на всей нашей системе. Возьмите тот же кишечник. Длина его у различных рас всегда резко колебалась. Кишечник народов, потребляющих главным образом растительную пищу, гораздо короче, чем у плотоядных. Разница поистине колоссальна: длина кишечника у одних достигает почти десяти метров, в то время как у других она равна всего четырем. Ясно поэтому, что ваш образ жизни не пройдет бесследно. Легко усваиваемые питательные экстракты, занимая к тому же и меньший объем, чем обычная пища, неизбежно вызовут атрофию известных органов. Мускулатура челюстей, желудка, кишечника подряблеет. Ради поддержания ее эластичности вы будете вынуждены прибегнуть к специальной гимнастике органов пищеварения, т. е. хотя бы к намеренному принятию грубых сортов пищи. Наука ведет нас к торжеству над стихией, но не к борьбе с природой, являющейся нашей прародительницей. Идем спать! Вряд ли ваш теоретический антитоксин в состоянии учесть все вещества, необходимые как противоядие для всех вырабатываемых клетками нашего тела во время бодрствования ядов.

Иванов круто обернулся. Он направился в ту сторону, куда некоторое время назад ушли подводки. Вдали, на гранитной площадке, танки развернулись в земные жилища. Два небольших домика вместо фундамента опирались на свои шестнадцатигранные винтообразные лопасти. Бойницы их, служившие и для боевых целей и для различных научных приборов, тускло освещали близлежащие коралловые заросли. Дно океана было ровно, как асфальт, песок спрессовало в песчаники.

Стаи рыб, падких, как ночные бабочки, на все светящееся, хищно сплывались со всех сторон. Их плавники казались издали крыльями, и только придонная тишина напоминала о глубине, на которой находилась теперь экспедиция.

Ибрагимов долго смотрел вслед товарищам. Силуэты мутнели в извечной тьме, лишь ручные прожекторы мигали расплывчатыми угасающими звездами.

Через несколько минут Ибрагимов остался один.

В мглистых извивах скалы зайчиком бегал пятидесятиметровый луч. Уединение рождало новые мысли, смелые, как всегда у Ибрагимова, и необузданные.

Ему чудилась мертвая столица древнего, поглощенного пучиною государства. Среди развалин ученый видел уцелевшие остовы колоссальных зданий неведомой архитектуры и непонятного назначения.

Померк последний луч икс-прожектора с тракторов. Наступила земная ночь, служившая временем отдыха экспедиции и здесь, в морских глубинах.

Охваченный размышлениями, молодой ученый не заметил, как к нему подошел Иванов. Геолог не желал отвлекать внимание товарища, и, лишь поравнявшись с Ибрагимовым, уронил:

— Не спится что-то. Может быть, пройдемся?

— Что ж? Пойдемте!

Взглянув на компас, путешественники направились к северу. Далеко в тумане вырисовывались громады гор. Песчаные вершины их казались снежными. Изломы пропастей терялись в фиолетовых тенях.

Передвигаться было трудно: подводное течение несло назад. Обоим приходилось прилагать значительные усилия, чтобы преодолевать его. По мере удаления от Гондванских скал, дно океана углублялось, но оставалось по-прежнему гладким и песчаным. Порой на возвышениях встречались блестящие, как будто ледяные основания. Нога скользила, дымчато-прозрачный слой казался полированным.

Своеобразный мир животных царил в окрестностях. Ро-гообразные плетенки кремневых губок изящно трепетали в тихой заводи, блестящие ожерелья многокрасочных си-фонофор играли своими гирляндами, морские лилии, морские звезды — все это извивалось, переливалось разными огнями и алчно разевало пасти.

Порой фосфоресцирующие животные встречались в таком количестве, что населенные ими лужайки напоминали наземные пейзажи, как будто свет луны проникал в эти глубины. Окраска отблесков поражала своим разнообразием: голубоватые тона колоний некоторых животных сменялись оранжевым оттенком полей, усеянных морскими перьями; кроваво-красные актинии граничили с пластами розовых налетов мшанок, алых слизняков, голотурий и кораллов.

Любуясь бликами таинственных пучин, исследователи отошли от гор на три-четыре километра. Равнинный характер местности окончился, начиналось труднопроходимое плоскогорье. Бездонные обрывы преграждали путь, скалистые утесы разделялись пропастями, в которые жутко было заглядывать.

Вместе с этим изменился и животный мир. Покрытые растениеподобными существами, склоны холмов служили прекрасным убежищем для крупных хищников. Здесь было гораздо темнее, чем в долине, и бездны выделялись черными пустотами. Здесь все напоминало лесные сумерки. Белесый свет растаявшей зари, расплывчатые формы таинственных предметов — все отличало жуткое предгорье от равнины. Как призраки, из тьмы ежеминутно выплывали чудовища — бесхвостые, головоногие, десятирукие и бесформенные. Они внезапно появлялись возле пропастей и, будто в страхе перед провалами, скрывались в зарослях.

Геолог остановился.

— Советую идти по линии расщелины.

Исследователи направились к видневшемуся в сизой дымке цирку. Странный вид горы невольно привлекал внимание.

— Полное подобие с возвышающимся над поверхностью Индийского океана островом святого Павла! — заметил Иванов.

Перед ним внизу небрежно раскрытым веером расстилался скалистый конус. Высокий гребень зиял круглым темным провалом, левая стенка кратера рухнула, и воды свободно вливали свои струи в точеный резервуар.

— Форма горы вулканическая. Такую воронку пробило в древности в одном из штатов Южной Америки. Вокруг обнаружили массу метеоритных осколков. Видимо, то же случилось когда-то и здесь. Кольцеобразный кратер, как горы луны.

Над ними многоцветными красками блистали, как светила в небе, животные. Искорки, звезды, кометы сияли вверху. Их огоньки перемещались, плыли, раскачивались.

Ученые так увлеклись необычной картиной, что позабыли об окружающей обстановке.

Между тем они подошли к самому откосу. Гранитный барьер оскалил бездонные трещины. В этом месте граничили два придонных течения — западное и восточное. Вода в изломах бездны кипела. Ни одного из животных нельзя было встретить здесь. Все поглощал водопад, увлекая в пропасть то, что удавалось захватить.

Метрах в пятнадцати от стремнины кончался пласт тягучего ила. Слой его был так липок, что путешественники едва отрывали ноги от почвы. Когда они ступили на застывшую лаву гранита, оба не удержались. Бурный поток внезапно метнувшимся крылом отбросил их в сторону. Водолазы ринулись в водопад. Никакие усилия не давали им возможности выровняться. Руки скользили, цепляясь за выступы. Шипящий каскад увлекал путешественников в стремнину. То взметывая кверху, то сбрасывая вниз, поток увлекал исследователей, как камни.

Вдруг тела их нелепо метнулись за мшистый утес, где стремительность вод понизилась. Путешественники почувствовали под ногами почву. Они попали в жуткий акварий уродливых существ. Сотни присосков и лент тянулись навстречу жертвам. Красные лохмотья бесформенных тел с четко выделяющимися кривыми пастями и гипнотизирующими, сверкающими глазами наползали на водолазов.

Будто ветер трепал кровавое полымя — так не похожи были на животных эти студенистые клубки.

Липкая масса обволакивала Ибрагимова. Слой становился все гуще и гуще, сковывал движения, преграждал путь. Ученый заметил, что этой слизью управляют отдельные центры-головы. Ему удалось одну из них оторвать. К его ногам рухнула дряблая безжизненная пелена.

Однако дальше идти не хватало сил. Лентообразные существа пеленали его. Уже почти недвижимый, схватил Ибрагимов нож и высоко взмахнул им над пастью. Рука замерла, испытывая боль напряженных мускулов. Нож запутался в темных сетях кораллов.

Вдруг ощутился сильный толчок в спину, и водолаза, схватив за шиворот, метнуло в сторону. Он видел, как утолщались укорачиваемые щупальца и набухали кровью бородавки.

Путешественник оглянулся. Шагах в десяти от него каменным изваянием крепко стоял геолог. Его электрический револьвер извергал поток смертоносных молний.

— Нечего было вам опасаться, — смеялся геолог, подходя к Ибрагимову, — наш панцирь непреодолим даже для пучинных давлений. Единственная неприятность — лишиться микрофона.

Уничтожив хищников, ученые двинулись к танкам. Обратный путь оказался длиннее, так как надо было стороной обходить стремнину. Час был поздний. Исследователи впервые за все путешествие решили выбраться на поверхность. Уменьшив удельный вес, они взметнулись с глубин.

Через полчаса водолазы всплыли. Океан бушевал. Небо клубилось тучами. Слух уловил сразу вой ветра и штормовой гул. Как непохоже было это на обстановку, к которой привыкли они в пучине! Всплески волн горели фосфором. Кругом было бурно, темно, уныло. Ни малейшего признака жизни. Ни клочка неба, сияющего изумрудами.

— Назад! Назад!.. — таково было инстинктивное ощущение обоих исследователей. Они, не колеблясь, поспешили вернуться в подводный мир.

Вскоре они подплывали к танкам. По-прежнему пучину рассекал луч икс-прожектора, указывая путь ученым. Два домика уютно возвышались среди равнины, теперь уже не вылизанной, как асфальт, а покрывшейся дикой порослью кустообразных животных.

Подойдя к хоботу танка, Иванов повернул выключатель. Тотчас же выдался похожий на слепок человеческой фигуры цилиндр. Непроницаемая пластинка скользнула вдоль корпуса лодки и преградила воде доступ в подводку.

Они поместились в цилиндр, своими телами вытеснили часть воды и закупорили отверстие. Снова нажим на штепсель. В особые трубы слилась вода, сжатый воздух выбросил ее наружу. Тогда они открыли заднюю дверь-пластинку и очутились в подводке.

Наступившая ночь была исключительно оживленной. Вряд ли кто из присутствовавших спал больше двух-трех часов.

Еще задолго до утреннего гонга покончили с завтраком. Экспедиция выступила на разведки.

Ибрагимов едва упросил командира не посылать его на судно.

Опять целый день возились над гранитной плитой. Труд был тяжелый, упорный, зато результаты превзошли смелые ожидания.

На очищенной грани на протяжении четверти плиты наметились странные высеченные иероглифы. Взглянуть на это открытие сошлась вся экспедиция. Неутомимый археолог фотографировал необычайную находку. Всем было ясно, что загадочная плита была искусственной.

Правда, обнаруженные начертания не были сходны с известными до сих пор человечеству письменами. Они, несомненно, представляли собою древнейшую письменность. Среди витиеватых знаков четко выделялось изображение ископаемого, вымершего тысячи лет назад. Животное было чем-то средним между слоном и тапиром. Сходный скелет хранился в виде редчайшей окаменелости в Британском музее.

Погруженные в торжественное созерцание находки, путешественники застыли перед скалой. Очищенные от наносных пород, плоскости ее походили на выветрившиеся, растрескавшиеся от времени прямоугольники с несколько округлыми гранями. Многочисленные колонии ракушек и других известковых врезались в мелкие впадины. Если бы не колоссальный объем плиты, несомненно, она давным-давно утратила бы свои формы.

— Интересно добраться до ее основания! — прервал молчание археолог: — Если только нижняя грань плиты параллельна верхней, тогда отпадут все сомнения в ее происхождении.

С удесятеренными усердием они принялись за очистку дна, освобождая глыбу от занесшего ее ила. Работать приходилось больше вручную; каждый неверный взмах мог опрокинуть все расчеты. Когда-то один из боков плиты нависал над обрывом, и уж много позднее полость между скалой и днищем заполнялась илом. Без труда подмечались два слоя совершенно различных образований.

— Итак, все решено!.. — заключил наконец археолог, отмахиваясь от дальнейших вопросов, сыпавшихся со всех сторон.

— Скажите, какая культура могла создать такие грандиозные сооружения? Где в качестве построечного материала могли применяться подобные тяжести? Камень Каабы но сравнению с нашей находкой — ничто! — восхищался один из путешественников.

Геолог настоял на немедленном выделении части отряда для тщательнейшего обследования окрестностей.

Четверо тотчас же отправились на разведки. Среди них находился и Ибрагимов. Они решили спуститься в пропасть, зиявшую вблизи темной расщелины. Крутой спуск был им нипочем. Все давно уже чувствовали себя в океанской пучине не хуже рыб; каждый из путешественников прекрасно освоился с водолазным костюмом, научившись применяться и к мощности давления, и к температуре среды.

Исследователи медленно продвигались по океанским долинам, погружаясь все глубже в пучину. Узкие горные переходы кишели гигантскими красноватыми и фиолетовыми морскими звездами. Огромные лилии жадно разе-вывали свои цветистые пурпурно-желтые пасти, поглощая жирных слизней. Десятиногие крабы, щетинистоколкие ежи попадались то тут, то там, притаившиеся в неровностях дна.

Невероятного размера морские тараканы и пауки, уродливо изгибаясь, боролись с полипами. Среди многочисленных хищных животных, питающихся опустившимися из поверхностных водных слоев водорослями и пожирающих друг друга, цветистым сиянием, видимым даже в лучах прожектора, горела бризинга — красивейшая из всех глубоководных офиур. Временами путь преграждали целые полчища осьминогов, громивших колонии червей и морских уточек. Только раки-отшельники спокойно отсиживались в громадных раковинах съеденных ими слизняков. Но особенно неприятными были встречи с колючими литодами, короткохвостыми и многоиглыми. Их необычайно длинные шипы, обильно усеивавшие полуметровые спинные щитки, впивались в панцири путешественников, грозя изодрать прорезиненные сапоги.

Гидроманометр показывал глубину в четыре тысячи метров. Несколько сот атмосфер давления, вечная тьма, температура, никогда не превышающая двух градусов тепла, — все это не убило жизни в глубинах!

Еще ни разу никто из участников экспедиции не опускался так глубоко в океанические низменности. Отлогий спуск время от времени обрывался отвесными безднами. Инфра-красные лучи прожекторов все чаще и чаще обнаруживали полузатянутые илом руины. Сходные с первой плитой скалистые выпуклости встречались на протяжении каждой сотни метров.

Чахлый кустарник кораллов, так же похожий на своих мелководных соплеменников, как хилые березки тундры на пышную обитательницу умеренной полосы, лепился изредка по оголенному илистому дну, усеянному погрузившимися сюда с поверхности трупами рыб.

Придонное течение медленно скатывалось под уклон, облегчая путь водолазам. Впереди, выточенный в каменистых породах, причудливо развертывался грот. Пенистая горная река над порожистым дном вздымала мутные языки ила. Извивающимися полосами лизали они черные силуэты камней, скрывали далекую перспективу затуманенных гор.

Очарованные зрелищем путешественники остановились. Яркие лучи прожекторов на минуту померкли. В пучине зажглось бесконечное количество перемещающихся и недвижимых светлячков. Водолазов окружал мягкий фосфорический блеск, будто сияние далеких надземных звезд. Красноватые и фиолетовые огоньки перемежались с золотистыми, синими и зелеными переливающимися лентами.

Сначала они играли в стремнине, затем вдруг приблизились.

Прикосновение скользящих тел заставило путешественников дать полный свет. То, что они увидели, превосходило все, до сих пор виденное ими. Несметные стаи всевозможных существ окружали их. Здесь были и рыбы-це-лоринхи, головастые, большеглазые и тонкохвостые, и нитераспускающие татигады, и целые семьи стебельчатых, светящиеся глаза которых помещались, как набалдашники, на особых ветвях, и бородатые эстомии, и длиннохвостые макруг, и вся сияющая стомия.

Среди них стремительно и важно неслась цилиндрообразная малокостиус, прожорливо обнажающая кривозубую пасть в погоне за черной неостомой. Больше всего путешественников поразил рупорообразный крупнорот, на их глазах поглотивший вдвое большую, нежели сам, рыбу. Хищный желудок его сразу раздался, утроив мгновенно туловище, и крупнорот застыл в блаженном ощущении пищеварения.

Пробираясь среди губчатых зарослей афроцелистеса, кремнеземные венчики которого нежно поблескивали стеклянными лепестками, исследователи натолкнулись на бокалообразные чащи полипов, извивавших навстречу им ярко-красные щупальца. Целая серия животных самой необыкновенной формы, шоколадно-бурых, темно-фиолетовых и прочих окрасок устилала илистое дно, насколько мог охватить человеческий глаз. Коралловые поросли перемежались с ветвеобразными видами полипов, пурпуровых актиний и грибоподобных флабеллумов.

— Это — небезопасное место! — угрюмо вещал зоолог. — Взгляните на странное оживление животного мира.

Действительно, стремительное бегство рыб, паническое исчезновение слизняков, щетинящиеся тела иглокожих говорили о надвигающейся опасности. На протяжении всего пути экспедиция всегда отмечала совершенно спокойное отношение подводных обитателей к появлению человека, а здесь вдруг такое стихийное проявление воли к самозащите!

Еще несколько десятков шагов. И впереди за черными тенями удирающих глубоководных смутно мелькнули огромные очертания головоногих сепий. За десятиметровыми принцепсами с молниеносной быстротой следовали колоссальные кальмары. Туши их, лишенные тех грандиозных щупальцев, какими обладает осьминог, достигали десятиметровой величины; вес их мог быть не меньше двух с половиной тонн. Конические тела океанских чудовищ оканчивались невероятными челюстями, окруженными восемью щупальцами. Присоски, крючки увенчивали веретенообразные тела этих чудовищ, плавающих не хуже многих других рыбных пород.

Путешественники растерялись. Сбившись в тесную группу, они пытались встретить кальмаров градом жгучих лучей.

Не знающие ожогов исполины бешено ринулись на противников, далеко вперед простирая свои бородавчатые жгуты. Но навстречу гигантам уже метнулись предохранительные провода. Напоровшись на тучи слепящих молний, сепии замерли. Их неуклюжие тела начали извиваться в судорогах. Однако и это примененное экспедицией средство оказалось слишком ничтожным, чтобы справиться с океанскими чудищами. Мощность тока была явно недостаточна. Через пять-десять секунд оправившиеся кальмары вновь ринулись на людей. Еще момент, и путешественники обрели бы здесь свою гибель: против стальных объятий сепий и веса их массивных тел не могли устоять, разумеется, панцири водолазов.

Изнемогая в неравной борьбе, люди сражались поодиночке.

Померкшие прожекторы, казалось, собирались повергнуть поле смертной борьбы в последнюю и окончательную тьму. Излучаемый морскими гигантами свет слишком слабо рассеивал мрак. Ибрагимов терял силы и, почти цепенея от ужаса, извивался в цепких клещах морского гада. Впрочем, он быстро нашелся. В ротовое отверстие с обширной дыхательной полостью он ловко вонзил автоматический нож. Срезанная выпуклость глаз заставила чудовище бросить противника.

— Спасайтесь ножами! — прохрипел Ибрагимов.

Изувеченное животное с отсеченными щупальцами и крючками металось в предсмертной агонии. Вскоре бездыханный труп сгинул в извечной тьме. Со смертью животного прекратилась и его фосфоресценция.

Ибрагимов искал выключатель прожектора. Но тщетно. К ужасу своему он обнаружил, что тот поврежден.

Ибрагимов вскрикнул. Микрофон был беззвучен. Тело молодого ученого покрылось холодным потом.

На дне океана — один, с поврежденным костюмом.

Нет!.. Недалеко смутно мелькали силуэты сражающихся. Одно за другим гибли животные.

Ибрагимов бросился было к товарищам. Вдруг что-то с необычайной силой свалилось на него. Цепкий охват груди. Ибрагимов почувствовал, как тело его отделилось от дна. Он падал в пучину. Батиметр не действовал.

Ученый не мог ни определить глубины, в которую он погружался, ни регулировать собственной тяжести. Водолазный костюм испортился окончательно. Лишь сохранилась способность панциря противостоять ужасающему давлению среды.

Долго ли он погружался в пучину, Ибрагимов не знал.

Он сброшен был с отвесной скалы. Глубокого дна вряд ли могли достичь лучи маломощных прожекторов его победивших товарищей.

Скорость падения с каждой секундой росла. Ибрагимов цеплялся за все попадавшееся ему на пути. Тысячи огоньков там и сям вспыхивали и исчезали. Это было последним его ощущением. Вскоре резкий толчок потряс его организм. Почувствовав острую боль, он потерял сознание.

Очнувшись, ученый не сразу осознал происшедшее. Ощущения боли прошли. Он открыл глаза.

Высоко-высоко над ним, как в небе звезды, лучистыми крапинками сияли жемчужные зерна. Беспорядочно разметанные разноцветные огоньки светились рассеянным бисером. Перламутровые, рубиново-красные искорки испещряли дно пропасти. Между ними извивались чуть видимые, будто колышимые ветром, многосаженные серебряные трахитерусы, свидетельствовавшие о громадной глубине. Кругом все блистало тончайшим синеватым светом.

Ибрагимов слегка двинул рукой: молочно-фиолетовая полоса спиралью разрезала глубокие воды.

Он поднялся на ноги. Резкий холод мгновенно обжег ступни, и тупая боль заставила присесть на близлежащий камень.

Путешественник испытывал ощущение, будто ноги его обуты в тесную обувь. Панцирь был поврежден в области нижних конечностей. Пробковую подошву, проложенную под каучуковым слоем, давлением сплющило, сильно уменьшив ее толщину. Это было уже совсем трагично, так как малейшая неосторожность могла привести к жуткому финалу. Тем не менее иного выхода не было — путешественник двинулся в гору. Смутные феерические очертания скал, черная пасть нижележащей пучины, неизвестный путь вызывали естественную тревогу. Ибрагимов шел с сознанием полного одиночества и потерянности. Он ощущал бессилие. Что мог он предпринять теперь, безоружный? Он знал, что большинство донных рыб и животных не имеет окраски, их покров черен, как грозные проруби пропасти. Роковая встреча будет им понята только тогда, когда смертельный удар опрокинет его беспомощное тело.

Иллюзии Гондваны представали перед ним во всей своей соблазнительной загадочности и трагической недостижимости. Он не увидит Гондваны!..

Тем временем остальные водолазы, одолевшие наконец своих подводных врагов, рыскали в поисках Ибрагимова по окрестностям. Осмотрев поле битвы, они решили вскрыть трупы мертвых чудовищ, допуская возможность гибели товарища в желудке одного из глубоководных хищников. Каждая из этих туш представляла собою довольно внушительный бугор, усеянный живыми, еще при жизни чудовищ паразитически присосавшимися к ним тварями.

Тщательнейшим образом исследуя каждый шаг, водолазы узнали, что поле брани далеко не опустело. Из-под ног то и дело выскальзывали черные как сама тьма уроды. Рыбы имели защитную окраску, которая изменялась в соответствии с цветом дна. Горшкообразные меланоцеты, медлительные и алчные, бесстрашно кружились вокруг, повиливая шейными плавниками. Все новые и новые виды глубоководных существ открывались взорам путешественников. Однако им было теперь не до прозрачно-хрустальных иглистых живых комков и лент, не до любопытнейшего процесса нарождения махровых коматул, при котором похожие на наземный мох животные отрывают от своих стеблей чашечку за чашечкой, пуская «детей» тотчас же самостоятельно плавать.

Они не могли найти Ибрагимова, и это наполняло их глубокой тревогой.

Когда путешественники опускались с большой крутизны, неожиданно слух их поразил странный всплеск стали. Воды стихии хлестнулись в оглушающем сотрясении. Удары грома повторились несколько раз. Гул исходил с поверхности.

Луч икс-прожектора лизнул горизонт. Высоко, в километре от них, клокоча в дымной завесе, распадался на части напоровшийся на систему плавучих мин большой океанский пароход. Исковерканные останки его громадного остова шлепнулись в пенистый водоворот и устремились в пучину. Скользя с исключительной быстротой, растерзанные пароходные части погружались на дно. Пароход увлекал за собою паутину минных проводов, минную сеть, унизанную смертоносными снарядами. На глубине двухсот метров подводное течение стало относить утопающие развалины к северо-западу.

Взрыв был так силен, что силой его, передавшейся через воду, водолазов отбросило в сторону. Путешественники едва успели прийти в себя, как близлежащий хребет, к которому они приближались, закрыл картину катастрофы.

Долго еще после этого смерчеобразная воронка ввинчивалась в поверхностные слои.

За останками парохода медленно опускались в стремнину изуродованные трупы людей и оглушенных взрывом морских чудовищ. Как осиный рой, мелькали в чернильной тьме зеленые светлячки, глаза глубоководных хищниц-акул.

Вновь засветившийся прожектор сорвал завесу с чудовищных тайн кровавого пира: спрессованные глубинным давлением тела покойников подхватывались налету акулами и пожирались.

Резкий космический звук потряс микрофоны. Но испорченные приборы не приняли радиограммы с «Фантазера», который сообщал:

Путешественники бросились к узкой расщелине, отделявшей их от скалы, за которой исчез пароход. Они с трудом преодолевали придонное течение. Ниже, шагах в двухстах, покачивались застрявшие в теснине обломки. Они накренялись больше и больше. Вскоре вода, очевидно, проникла в трюмы, центр тяжести переместился, и «Экспресс» сорвался в пропасть. Исследователи бросились туда.

Вновь перед ними развернулись отлогие склоны гор, покрытых стадами голотурий и студенистой слизи. Опять люди увидели теснейшее содружество внешне непримиримых животных, драчливых раков и мягкотелых полипов.

Гибель «Экспресса» не могла остаться незамеченной.

Ибрагимов понял, что кораблекрушение сулит ему спасение.

Несомненно, все бросятся к затонувшему пароходу, и он будет спасен товарищами.

С этой мыслью водолаз стал опускаться в ущелье. Он должен был соблюдать особую осторожность, ибо малейшее повреждение и без того испорченного костюма грозило смертью. Батиметр его не действовал.

Больше всего Ибрагимов боялся попасть в объятия хищников: электроревольвер испортился, а плавниковые клинки с трудом вылезали из ножен. Да и какое это оружие против не знающих страха глубинных исполинов?

Стаи рыб порою тускло светили ему. Напоминая волков в зимнюю ночь, мелькали фосфоресцирующие глазки акул. Их метровой пасти водолаз не боялся. Разве не удирали они, исполосованные его механическими ножами? Разве не оставляли мутных кровавых волн за собою? Его пугало другое. Уже дважды натыкался он на ядовитые стрелы хвостокола. Пятигранный скат имел посредине крысиного хвоста острые крючки. Он ловко прятался в ил, и стоило жертве приблизиться, как скат впивался в нее.

Временами Ибрагимов попадал в залитые ярким светом пирозом равнины. Цилиндрические прозрачные тельца пи-розом поодиночке и колониями плавали во всех направлениях. Они смешивались с цепочкообразными бледно светящими сальпами и привлекали к себе массу хищников.

Много любопытного узнал во время этих скитаний ученый. Между прочим, он с точностью установил различие принципов в строении органов свечения у глубинных существ. Фонари преследуемых помещались на концах длинных нитей. Такое устройство светящихся органов позволяло обманывать отыскивающих добычу хищников, неверно указывая местонахождение жертвы.

Но одно из открытий Ибрагимова носило прямо-таки сенсационный характер. На вершине зубчатой горы он заметил громадные треугольные камни. Форма их привлекла внимание путешественника. С изумлением он обнаружил, что это гиганты-раковины. Он невольно вспомнил панцири тридакн. Ученый встречал их в Китае. Эти раковины так велики, что нашли там практическое применение: из них богачи делают ванны.

Ибрагимов задержался около страшной колонии. Полутораметровые треугольные створки захлопывались с такой силой, что толстые панцири ракообразных перерезались одним движением. Двадцатисантиметровые передние концы оканчивались острейшими гранями.

«Между прочим, о тридакнах рыбаки рассказывают, будто они одним нажимом перерубают якорные канаты.» — вспомнил он.

Недалеко от Ибрагимова тускло светилось дно. Неподвижные огоньки были похожи и на самосветящиеся гнилушки, и на зеленоватое сияние зрачков глубоководных спящих акул.

Взгляд путешественника упал на освещенную почву.

— Да ведь кругом лава! — воскликнул он.

Широкая котловина, окруженная голыми вершинами, была засыпана илом.

«Почему лава не кристаллизовалась? — подумал он. — Лавы могли принять стекловатый вид, лишь застывая на воздухе. Значит, землетрясение и извержение произошло недавно. Иначе острые углы давно бы утратили неровности.»

Мысль об электроходе вернула ученого к действительности, и он отправился в дальнейший путь.

Он брел ощупью по горам. Компас его не светился и не был виден, идти приходилось наугад. Ибрагимов пытался поймать рыбу-факел. Она водилась в глубинах, широкая, толстохвостая, зажигающая одуванчик над пастью. Она и электроскаты больше всего интересовали ученого, так как в электровырабатывающих организмах этих существ он видел разгадку жизни. Электроорган в его представлении являлся как раз той сказочной каплей жизни, тем возбудителем животной энергии, устройства которого до сих пор не постигла наука. Рассматривая этих животных, Ибрагимов мечтал о том времени, когда загадка будет разрешена. Тогда вопрос жизни и смерти, по его представлениям, должен был потерять для людей свою остроту.

Но теперь более реальные помыслы овладевали им. Теперь рыба-факел или электроскат нужны были ему для того, чтобы с помощью их он был в состоянии освещать себе путь.

Однажды он чуть не поймал рыбу-факел. Полусонная, она метнулась из-за камней в двух шагах от него. Он видел, как молниеносно погасила она шарообразный нарост над кривозубым ртом, как, отплыв в сторону, спокойно зажгла его вновь и тотчас же масса рыбешек взвилась вокруг нее, играя со светом, как бабочки. Световая приманка им стоила жизни, так как широкая пасть, открываясь, каждый раз обнажала длинные зубы, унизанные плохо разжеванными рыбешками.

В другой раз он набрел на задремавшего электроската.

Завидев вблизи водолаза, хищник раздул свое тело, и тотчас же васильковые искры метнулись в воде, оглушая электроразрядами близнаходящиеея организмы. Нейтрализующий костюм путешественника не реагировал на токо-удары.

Единственно, что без особых усилий мог поймать Ибрагимов, был студенистый фосфоресцирующий «венерин пояс». Но он угасал при первом же прикосновении к нему человека.

Спускалась земная ночь. Эго было заметно по тому, как редело подводное население. Многие рыбы всплывали в более верхние слои, так как срединные рыбы обычно поднимаются на поверхность для охоты на спящих там по ночам тварей. Глубоководные же перемещались в срединные глубины, гоняясь за всплывающими организмами среднеглубинной фауны. Самый опасный враг человека в пучинах, рыба-молот, ушла. Близкая к акулам, такая же прожорливая, громадная и сильная, она страшила своей молотообразной мордой, увенчанной по плоским ударным поверхностям зеленоватыми выпуклыми глазами.

Вслед за ней поднялась и скат-акула — рыба-пила, морда которой изобиловала массой острых зубцов, перерезывающих одним ударом крупнейших животных.

Вместе с тем оживал весь придонный океанический мир.

Вскоре скалистое дно загорелось фиолетовым блеском. Будто туман, освещенный луной, стлался в отлогой низине.

Измученный и продрогший Ибрагимов едва плелся по неровному дну, спотыкаясь о красивые заросли кустообразных кораллов «венерина веера». Водолазный костюм его приходил в явную непригодность. Электрофуфайка уже не грела; обнажившиеся ножи, подобно шипам, вонзались во все предметы, препятствуя более или менее свободному движению путешественника.

Являясь невольным свидетелем ожесточенной борьбы за существование в океанской пучине, он наблюдал всевозможные комбинации ее. В каждой расселине, в каждом углублении, на каждом шагу клокотала она, захватывая разнообразнейшие виды придонного населения. Мхи и кустарники, цветы и скорлупки — все здесь было наполнено жизнью. Даже кажущееся неорганическими предметы большей частью являлись несомненными тварями, бесшумными, хищными и жестокими. Все эти передвигающиеся, плавающие, резвящиеся и якобы вросшие, недвижимые внешне, подобные растениям животные кусались, схватывали, пронизывали, проглатывали, обжигали и ошеломляли, завоевывая себе право на жизнь пожиранием слабейших.

Ибрагимова ничто не поражало. Физиолог по специальности, он знал, где он шел, и представлял себе, что его ожидает.

Ибрагимов едва передвигался. Вдруг откуда-то из-за скал ослепляюще взвился яркий сноп икс-прожектора. Ученый радостно поднял руку, как бы моля о спасении. Луч задрожал и замер, освещая пропавшего путешественника. Ибрагимов увидел этот луч как бы через сетку: мелькали стаи морских животных. Он поднял, сигнализируя об опасности, правую руку еще раз, и потерял сознание. Тупая боль от чего-то навалившегося сверху была его последним ощущением.