Пожиратели света и тьмы

XXIII

Путешественники проснулись свежими и отдохнувшими. Теперь они были готовы продолжать путь на север. После прощального, такого же обильного угощения Лозви со своим отрядом повел гостей к выходу. Лучи восходящего солнца больно ударили людей по глазам. Пришлось отступить в глубь пещеры, в полумрак, и там подождать полчаса.

Они не могли пожать на прощание руки, как было принято на родине Симны ибн Синда, не могли и коснуться друг друга лбами — этим жестом при расставании обменивались жители Наумкиба. Не удалось им и облизать родные морды, как принято в кошачьем роду. Лозви просто поднял руку в прощальном приветствии, затем воины повернули пернатых скакунов и умчались по направлению к пещере, где скрывался изумительный по красоте, разумно обустроенный и обихоженный мир народа песка.

Расстались они после того, как колонна обогнула подножие дюны и вошла в устье узкой промоины. Проводив взглядами свиков, отмахав руками и лапой, трое путешественников, руководствуясь миниатюрным, нацарапанным на камешке планом, углубились в промоину и двинулись на север. Туда вели три узких ущелья, служивших весной руслом для быстрых потоков. Лозви указал на тот, который лежал посередине, пояснив, что если следовать по этой узкой извилистой лощине — путь, конечно, был трудный, — то в конце концов она выведет в страну зеленых трав и бегущей воды. Там отыскать подходящий порт уже не составит труда.

Трудности пути, обещанные Лозви, оказались преувеличением. Узкое русло действительно мало напоминало торную дорогу, однако идти здесь, часто прячась в тени отвесных скал, было несравненно легче, чем тащиться напрямую по пескам. К полудню на ослепительном небе начали собираться облака. Скоро безжалостное солнце оказалось прикрытым плотным тучевым пологом. Этого оказалось достаточно, чтобы Симна пришел в хорошее настроение. Путь предстоял длинный, но не тяжелый, воды было вдоволь, жара заметно спала — глядишь, и дождик смочит округу. Груз свой он приспособил повыше, чтобы вещевой мешок закрывал голову от прямых солнечных лучей. Чем не рай?

Он не стерпел и ткнул кота в бок.

— А в Баррике сейчас полуденный завтрак…

Эхомба, шагавший впереди, обернулся и посмотрел на товарища.

— Дай тебе волю, ты бы у них остался. По мне, мы и так там загостились.

— Конечно, не остался бы! Еда что надо, никто не спорит, но дамочки немного мелковаты на мой вкус…

Пастух укоризненно покачал головой.

— До чего ж ты, Симна ибн Синд, никудышный человек. Скажи, что ты сделал собственными руками? Что построил?

— В отличие от тебя, долговязого, приставленного к стаду, мне известно, на что следует обращать внимание в первую очередь!

— Ни в чем ты не знаешь меры! — Эхомба даже повысил голос. — Бесполезная, пустая жизнь!

— А как насчет твоей никчемности, Этиоль?! Пустой, бесплодной ничтожности?

— Пустой и бесплодной, утверждаешь ты? У меня красивая жена и двое здоровых сильных детей. Они позаботятся обо мне, когда я состарюсь.

Симна никогда не уступал перед физическим натиском, не сдавался и перед словесным.

— Когда я получу свою долю сокровищ, я куплю целый гарем. В нем будет кому позаботиться обо мне, защитить и доставить наслаждения. Найму телохранителей и лучших врачей! Я буду радоваться жизни, а над твоим высохшим телом будут причитать старухи!

— Здесь ты, возможно, прав, — согласился Эхомба. — Но между нами огромная разница.

— Какая же? — воинственно спросил Симна. Пастух вскинул голову.

— Найдя свое сокровище, я не хочу искать никакое другое.

— Какое сокровище?! — скривился северянин. — Красивая жена? У меня были и еще будут десятки самых красивых! А если захочу, то и сотня, и не каких-то «красивых», а просто пальчики оближешь!.. Золото, чтоб ты знал, самый сильный возбудитель на свете.

— На него не купишь любовь, — возразил Эхомба.

— Ой, любовь!.. — громко рассмеялся воин. — Ладно, брат, ты держись за свою любовь, а я — за свой гарем.

— Несладко тебе придется, Симна. Если только на мгновение потеряешь бдительность, не гарем будет подвластен тебе, а ты гарему.

Эхомба резко прибавил шаг — видно, надоел ему разговор с упрямым человеком. Однако Симна и не думал отставать. Откровенно говоря, он не совсем понял, что имел в виду Этиоль, однако никак не желал оставлять за ним последнее слово.

— Скажу тебе из собственного опыта…

— Пошел ты со своим опытом! Тихо!.. — Алита насторожился и поднял гривастую голову.

Оба — и Эхомба, и Симна — немедленно забыли о споре и принялись внимательно вглядываться в ту сторону, куда смотрел зверь, однако ничего необычного не увидели. Пробежала по склону бархана ящерица, по-прежнему в вышине кружила стайка драконов, монотонно жужжали редкие насекомые, прятавшиеся в редких зарослях пустынных растений…

Все было тихо и привычно.

Затем подул легкий ветерок, неестественно прохладный, навеявший оцепенение — окружающая местность словно на мгновение затаила дыхание. Потом разом отпустило. Симна вспомнил смерч, преследовавший в вельде дикого кота; что-то подобное он ощутил и тогда — внезапный, пробирающий до костей испуг, напоминавший удар молнии, и следом облегчение.

В ложбине было тихо, даже сумрачно. Солнце до сих пор пряталось за тучами. Две бабочки с белыми пятнышками на голубых крыльях игриво порхали над склоном возвышавшейся справа дюны — предвкушали миг продолжения рода. Их полет и едва заметное перемещение песка на округлой вершине дюны нарушали безмолвную неподвижность пейзажа.

Песок в отсутствие прилегшего ветра, казалось, катился сам собой. Хотя, если прислушаться, что-то в воздухе колебалось, текли какие-то невидимые воздушные струи, но их сил явно не хватало на то, чтобы шевелить песок на вершине бархана.

Затем течение усилилось, грязно-желтые, будто ржавые сгустки то и дело мелькали в пока еще прозрачном потоке песка, укладывавшегося на дно лощины в нараставший гребень. Высохший водоток очень скоро оказался перекрыт валом высотой в полметра. Было по-прежнему тихо, а песок все сыпался и сыпался с одной песчаной горы на другую.

Алита продолжал принюхиваться, но Эхомба внезапно решил остановиться.

— Что-то здесь не так.

Симна, не замечая ничего опасного, занервничал.

— Что случилось?

— Странный вал, — указал пастух. Симна посмотрел на безобидные песчинки, накапливающиеся на их пути.

— Песок как песок. Ну, катится по склону, что тут странного?

— На первый взгляд, ничего, — ответил Эхомба и покрепче сжал копье. — Обычно подобным образом заявляет о своем прибытии темнота. Причем это не эромакади — пожиратели света, с которыми могут справиться лишь эромакази — пожиратели тьмы. Нет, здесь проявляется нечто более физическое, менее тонкая сущность.

— Послушай, о чем ты толкуешь? — Невидимая опасность пугала Симну куда больше, чем самый грозный враг.

А Эхомба еще и сделал шаг назад, словно на самом деле отступил.

— Ржавый песок впереди — вовсе не песок. То есть не тот песок, который скапливается в дюнах. — Пастух многозначительно взглянул на товарища и указал на возвышавшийся по правую руку бархан. — С чего бы ветру с такой тщательностью отбирать отдельные песчинки?

Симна бросил пристальный взгляд на увеличивавшийся барьер и словно увидел картину с новой, неожиданной для себя стороны. Эхомба верно подметил: только бурые и кроваво-ржавые частицы песка срывались со своих мест и резво катили вниз по склону, сливаясь в завихрения, в сгустки. Именно такой песок на глазах перекрывал пересохшее русло. Вся остальная масса песчинок лежала спокойно и впереди этого потока, и позади него.

Воин с севера пришел в ужас.

— Может, нам лучше убраться отсюда? — предложил он дрожащим голосом. — Вернемся в город Лозви и снова пойдем на север, но уже другой дорогой. Зачем же нам противостоять ожившему песку?

Отступая, Симна наткнулся на левгепа, однако на этот раз огромный кот даже не рыкнул на приятеля. Он прильнул к земле и внимательно следил за происходящим.

— Боюсь, парень, слишком поздно, — сказал Алита. Усиливавшийся ветерок теперь заметно пошевеливал его гриву.

Полоса песка того же цвета засыпала лощину позади них, отрезав путь к отступлению. Симна с детским изумлением посмотрел на кота.

— Клянусь Гренторией, это же только песок! Да мы его в два счета сметем!

— Может, и так, — кивнул пастух. — Если бы он просто продолжал себе течь с запада на восток… — Затем Эхомба резко взмахнул копьем и указал им на вершину восточного бархана. — А ну-ка быстро за мной!

И сам сразу бросился вверх по склону. Бежать по осыпавшемуся песку было трудно, пришлось помогать себе на ходу левой рукой. Алита последовал за пастухом широкими прыжками, при этом не забывая поглядывать налево и направо. Симна спешил сзади и на каждом шагу проклинал сыпучую гадость, выскальзывавшую из-под ног. Он часто озирался, бросал взгляды на дно лощины, где выше и выше нарастал гребень темного песка.

Они успели одолеть половину склона, когда небо стало темнеть и позади послышался неясный звук, напоминавший нечто среднее между громовыми раскатами и надрывным плачем. Было в этом протяжном рокоте что-то от голоса зверя и воя ветра, но более всего стенания походили на жалобы дьявола. Беглецы, по середину голени увязавшие в толще песка, как по команде остановились, обернулись и наконец увидели то, что так страстно призывало их вернуться на дно сухого водотока.

Обликом оно напоминало песчаную дюну с пологим наветренным и крутым подветренным склонами, с дугообразным гребнем на вершине. Эта гора была повыше соседей и более узкой в основании. Необычен был и цвет песка — багрово-красный, нездоровый, вызывающий отвращение. Необычная говорливая дюна двигалась тем же способом, что и гуляющие по пустыне барханы, — перемещая свою массу с пологого на более обрывистый склон, при этом песчинки совершали кругообразные движения и ссыпались сбоку, то есть нарастал сначала один язык, затем другой. Передний фронт сыпучей массы через какое-то время становился ее тылом, затем серединой… Так она и двигалась, подобно медленно, однако неотвратимо и грозно вращающемуся колесу.

У страшной дюны не было рук, ног, каких-нибудь хватательных и выступающих приспособлений. Она давила своей тяжестью, налегала всей массой. Правда, время от времени сыпучее чудовище энергично выпускало длинные, похожие на щупальца языки песка. Более всего путешественников сразил неестественный цвет запевшего монстра: чем далее, тем отчетливее одухотворенная дюна наливалась болезненной краснотой. Теперь особенно ясно ощущались доходящие до точки кипения ненависть и жажда мести, которыми жила эта песчаная жуть.

Помнится, Лозви рассказывал о поющих барханах. Нечто подобное было известно и на родине Эхомбы, но никогда прежде ему не приходилось встречаться с ревущим и стенающим, облаченным в песок банши, против своей воли пребывающим на поверхности земли.

Посреди бесформенного образования, чуть ближе к вершине, вдруг прорезались два чудовищных ока. Они горели кровавым адским пламенем, то сжимаясь, то расширяясь, и неподвижно смотрели на оцепеневших путешественников.

Те припустились к вершине. На бегу Эхомба задумался: почему песчаное существо воспылало такой ненавистью к трем чужакам? Должно быть, всякая жизнь, вторгшаяся в пределы пустыни, вызывала у Дюнауэйка подобную реакцию.

Несколько млекопитающих и рептилий уже были схвачены и придушены расползавшимися во все стороны языками обезумевшего песка. То же самое грозило и тем существам, которые вовремя осознали опасность и бросились наутек. По спинам несчастных барабанили песчинки, за лапы хватали песчаные струи. Только на вершинах дюн они могли почувствовать себя в безопасности — пока оставались выше уровня неотвратно наползающего врага.

Между тем Дюнауэйк, заметно набравший вес и объем, уже вспух до размеров, превышающих песчаную гору, по склону которой карабкались путники. Если он продолжит движение, то неминуемо поглотит беглецов. Уходить по дальнему склону бессмысленно — враг отправит в обход песчаные щупальца. Таким образом, люди и зверь оказались в ловушке. Ни вперед, ни назад, ни в стороны пути не было. Оставалось ждать, пока Дюнауэйк взберется на дугообразную вершину бархана и поглотит их.

Симна, изо всех сил спешивший за Эхомбой, неожиданно выхватил меч и рубанул по красному щупальцу, обвившемуся вокруг его правой ноги. Затем повторил удар. В следующее мгновение северянин еще энергичнее побежал вслед за пастухом, успев задуматься над вопросом, какая сила способна накрепко склеить самый сыпучий материал на свете. Хотя додумать не успел — извиваясь змеей, за ним устремилось очередное ответвление чудовища. Симна и его рубанул мечом. Отросток дрогнул, потянулся было обратно и внезапно на глазах рассыпался. Однако его место тут же заняло другое щупальце. Северянин без устали на ходу работал мечом — рубил и рубил отраставшие побеги сыпучей мерзости, которым понадобилось не менее двух миллионов лет, чтобы сформироваться в подобие живой плоти.

Скоро Симна окончательно выбился из сил. Та же беда угрожала и Алите. Потоки ожившего песка пытались скрутить его нога. Зверь в ответ работал челюстями, пытаясь освободиться от цепких захватов, однако заметных успехов ему добиться не удалось. С каждым укусом пасть зверя забивалась нестерпимо горячим песком.

— Меч! — закричал Симна, обращаясь к Эхомбе. — Твой меч! Обрушь на врага силу небесного металла!..

Эхомба, дальше всех взбежавший по склону, обернулся и крикнул:

— Не поможет! Я могу выпустить только ветер против ветра. Земля, камень и песок тяжелее ветра!

В следующее мгновение с диким визгом летевший по воздуху сгусток песка угодил в него и, обернувшись удавкой, обвился вокруг бедер.

— Ты все-таки попытайся! — взмолился Симна. Напрягая последние силы, он догнал Этиоля.

Между тем со стороны приближавшейся массы Дюнауэйка потянуло жарким пронизывающим ветром. Резкий порыв колыхнул одежды, взъерошил волосы.

— Если меч не способен сразить Дюнауэйка, то сильный ветер в лицо хотя бы напугает его! — закричал Симна.

— Ветер только раззадорит врага. Его сила в сцеплении частичек. Вспомни, когда ты отрубил щупальце мечом, оно распалось.

В следующий момент они добрались до узкой изогнутой гряды, представлявшей собой вершину бархана. Алита повернул голову и длинно раскатисто заревел. Его гриву трепал пронизывающий жаркий вихрь, бросавший в морду зверю ржавый песок.

— Клянусь Гапджоплой! — выкрикнул Симна, стоя рядом с пастухом. — Будь у меня десять тысяч воинов, мы вмиг разделали бы этого песочного дьявола! К сожалению, нас только двое, и ты не хочешь сражаться.

— Я этого не говорил. — Эхомба резко сдвинул свой вещевой мешок, переместил его на грудь и стал там копаться. — Я говорил, что бессмысленно сражаться мечом.

Тем временем буро-красная, постоянно менявшая форму и неодолимо катящаяся вверх по склону масса Дюнауэйка одолела три четверти расстояния, отделявшего чудище от путешественников.

— Если у тебя есть магическое оружие сильнее меча, сейчас самое время его использовать. Через минуту нас всех троих накроет, и даже памяти не останется!

— Ага, вот оно! — Эхомба наконец вытащил из мешка какой-то пакет, сунул туда руку. Надежды Симны сменились разочарованием и ужасом — в правой руке его находчивый всезнающий друг держал… закупоренный глиняный сосуд размером меньше, чем кулак. Тонкая бечевка шла от пробки к ушку, приделанному к боку сосуда.

Северянин постарался сохранить спокойствие.

— Это яд? Ты собираешься подсыпать ему отравы?..

— Не будь идиотом! — не выдержал Эхомба. Он вернул вещевой мешок на место и встал лицом к приближающейся массе Дюнауэйка. — Песок отравить нельзя. Я же объяснил тебя, что следует ударить по его слабому месту — по сцеплению частичек.

— Вот этим? — спросил Симна, указав на глиняную флягу, которую пастух держал в руке. — Тогда скажи на милость, что в этом факирском пузырьке, если не яд?

Этиоль не сводил глаз с огромных волн красного песка, вздымающихся выше и выше.

— Водда, — коротко ответил он. Симна ошеломленно повернул голову.

— Вода?

— Нет. — Этиоль указал на изрядно уменьшившийся пруд, который тащил Алита. — Там действительно вода. А это водда!

Симну прошиб озноб — ясно, бедняга спятил. Спятил в самый ответственный момент!.. Во рту обозначился какой-то противный вкус — вот, значит, какова горечь ужаса!.. Смотри-ка, с какой осторожностью он открывает флягу — и это когда красный песок полностью захлестнул гряду и, словно воротник, свесился над краем обрыва!

Пышущие злобой глаза Дюнауэйка всплыли над грядой и оказались на одном уровне с глазами Этиоля Эхомбы. Симна зажал голову руками и бросился назад, споткнулся о кота, упал на него, отчаянно закричал. Левгеп, в свою очередь, грозно и пронзительно рыкнул, но устоял, хотя они вместе немного сползли вниз.

Отсюда они увидели, как Эхомба, склонив копье, пытается разбить глиняный сосуд о широкий наконечник. Ударил раз, другой… Фляга треснула, но не разбилась. Затем Эхомба отвел правую руку и швырнул сосуд прямо в колыхавшиеся, затянутые песчаной пленкой глаза Дюнауэйка. Там фляга и разлетелась на куски, окропив багровый песок… обыкновенной водой! Или воддой, как настаивал Эхомба.

Гигантское щупальце вознеслось над несчастными путниками и на миг застыло перед тем, как раздавить их.

А потом случилось странное. Собственно, Симна этого ждал. Чудо должно было свершиться! Он уже начал привыкать, что в критические моменты вокруг Этиоля Эхомбы происходили удивительные, но счастливые события, спасавшие пастуха и его ближайшее окружение.

Невообразимая многотонная масса песка, составляющая тело Дюнауэйка, стала мелко колыхаться.