Подземная одиссея

Гл. 8

— Нам пора, — я нехотя поднимаюсь на ноги. Пурпурная трава колыхнулась, вновь обнажает каменные плиты древней дороги.

Ребятня ринулась вперёд, попутно сбегая с маршрута, врываясь в густой пурпур, со смехом сбивая багряную пыльцу с тяжёлых цветов. Озабоченно хмурюсь, расшалились не в меру, с тревогой поглядываю по сторонам — это какая-та фантасмагория, нереальные краски, мир словно пылает, но без слепящего огня и жара. Всё пронизано движением, колышется без ветра, в воздух взмывают призрачными смерчами пурпурная пыльца, где-то на огромной высоте мерцает розовое зарево, будто солнце застыло в точке соприкосновения с небом и с усердием плавит закат.

— Красиво, — я не могу сдержать эмоций.

Грайя задумчиво кивает, её белое как молоко лицо подсвечивается багряным огнём и тоже загадочно, как и весь этот мир.

— Неужели и мародёры тоже используют этот путь? — с недоумением спрашиваю я, мне трудно поверить, что сюда может забрести что-то непотребное.

Жрица сжалась как дикая кошка, чёрные глаза полыхнули огнём, она стремительно оборачивается, но столкнувшись с моим невинным и обалдевшим взглядом, старательно тушит гнев и даже вздыхает, словно учительница младших классов, которой часто приходится выслушивать невинные глупости маленьких мальчиков: — Ты хоть иногда думай, прежде чем говорить, с таким, не подвешенным языком, в нашем городе тебя быстро подвесят на крючья и вырежут печень. Мародёры в этом священном месте!!! — она театрально закатывает глаза и вздымает изящные руки.

— Я что-то не то сказал? — мне и смешно и неловко смотреть на Высшую жрицу Огня.

— В последнее время ты часто говоришь непотребные вещи, — она сурово вздёргивает носик и словно в размышлении прикусывает пухлые губы, — очень странно, что ты тот, кто носит на своём плече золотую корону.

— Так получилось, — я старательно изображаю раскаянье и прячу рвущуюся наружу улыбку, но Грайю не провести, она мгновенно отследила моё игривое состояние души, фыркает, но без особой злости: — И вот с такими мне приходится общаться. Ладно, изувер, разъясняю, но в последний раз, мародёрам сюда путь заказан, лишь посвящённые в таинства Огня могут пройти через эти пурпурные луга, для любых других — неизбежная смерть.

Словно в подтверждении её слов, в гуще зарослей, я неожиданно замечаю белый скелет, а чуть дальше — целую россыпь из костей. Это меня мгновенно отрезвляет, сказочная пелена сползает с глаз, оказывается не всё здесь так радужно, как я представил для себя и эти… эльфы… не слишком и доброжелательны.

Некоторое время идем, молча, а в груди разрастается холодный комочек, как-то не по себе мне стало. Внезапно я словно спотыкаюсь, Семён налетает на мою спину, Грайя с неудовольствием оборачивается.

— Так это, — я заикаюсь, — мы, вроде, тоже не посвящены в таинства вашего огня.

Грайя возводит чёрные очи вверх: — Приплыли! А у тебя совсем нет логики! Вы же со мной! — обезоруживает она своей простотой.

— Ты хочешь сказать, в твоём обществе нам опасность не грозит? — я ляпаю очередную глупость.

— Удивительная прозорливость! — жрица откровенно усмехается, но неожиданно вновь видит мой шрам на плече, мгновенно сбрасывает с губ язвительную улыбку. — Сдаётся мне, вы и без посвящения в таинства Огня здесь желанные гости и, тихо добавляет: — Извини, Великий, я, некоторым образом, пошла в разнос… привыкла быть над всеми.

— Ладно, проехали, — махнул я рукой.

— Никита Васильевич, — Семён вытягивается в сторону плюшевых холмов, — если мне не изменяет зрение, то там какой-то храм.

— Храм? — Грайя неожиданно пугается, бледнеет ещё сильнее. — Даже я лишь слышала о нём, но никогда не видела, считала, что это легенда… а ведь он действительно существует! Это центр силы пурпурного мира, а быть может, и всей подземной цивилизации! — жрицу переполняет и восторг, и благоговение, и страх одновременно.

— Сейчас посмотрим, что это за постройка. Ждите меня здесь! — Семён зачем-то скидывает на каменные плиты дороги своё ружьё и чудовищных размеров топор, решительно сворачивает с тропы и, не раздумывая входит в заросли. Раздвигая могучим торсом, колыхающееся море из странных подвижных трав, побрёл к храму.

Я хочу задержать друга и уже делаю шаг вслед за ним, но из ближайших зарослей внезапно появляется странное растение, увешенное мясистыми мохнатыми плодами. Оно угрожающе, а может — предупреждающе, поднимается на коротких отростках и растопыривает ветви в разные стороны. Как зуд появляется желание выстрелить в сплетение из стеблей, листьев, цветов и плодов, но что-то меня удерживает, к тому же, появляется ощущение, что моему другу опасность не грозит. Растение словно читает мысли, расслабляется, ветви обвисают, из мохнатых плодов скатываются янтарного цвета капельки и земля вспучивается как от соляной кислоты.

— Игорь, Света, стойте на месте! — крикнул я, и пытаюсь разобраться в сложившейся ситуации.

— Ему ничего не грозит, — нервно передёрнувшись, но уверенно произносит Грайя, — посмотри, перед ним расступается трава, его пускают в святая святых!

— Чего он туда попёрся? — в некотором раздражении произношу я, глянул на странное растение, оно словно в недоумении разводит ветви в стороны. — И тебе непонятно? — дурачусь я. Растение съёживается и исчезает в пурпурных зарослях.

— Ты с кем разговариваешь? — с опаской спрашивает Грайя.

— С ним, — указываю я в траву.

— В такой ситуации ты ещё можешь шутить, — жрица отворачивается и взглядом пытается отыскать Семёна, но мой друг уже далеко и затерялся на просторах пурпурных лугов. Возможно, он на подходе к храму, по крайней мере, тот стал чётче и уже не похож на мираж, а приобрёл стационарную форму, словно приготовился к встрече с гостем.

— Дядя Никита, — Светочка обнимает меня ручонками, — зачем дядя Семён пошёл к этому дворцу?

— Да, действительно, почему мой папа пошёл туда и оружие с собой не взял? — требовательно спрашивает Игорёк.

Я хотел сказать, что у дяди Семёна мозги поплыли, но столкнувшись с ясным взглядом его приёмного сына, сконфуженно пожал плечами: — Наверное, его пригласили в гости, — высказал я догадку и увидел решительный кивок Грайи.

— Но зачем? — теперь я спрашиваю жрицу.

— А я почём знаю? И заметь, не тебя пригласили, а его, — подозрительно покосилась она на меня.

— Придётся его дожидаться, чтоб он, хоть что-то нам растолковал.

— Если ему это позволят сделать, — не меняясь в лице, спокойно говорит жрица. — Раз нас не пустили, значит то, что он узнает, будет для нас тайной.

— Чушь какая! — раздражаюсь я.

— Не завидуй, — усмехнулась Грайя, — иная тайна такое бремя, хоть на стену лезь или в омут бросайся!

— Как образно, — скривился я, несколько смутившись, что она поняла моё внутреннее состояние. Я, пришёл спасать мир, а меня… блин, что-то я высоко занеся!

— Именно так! Вероятно, в тебе появляется мудрость, а она, правда далеко не всегда, но иногда приходит с годами, — жрица вновь влезла в мои мысли и не преминула съязвить. — А ты ведьма!!! — в шутку вскричал я, хотя внутренне был сильно уязвлён.

— Мы, женщины, все в какой-то мере ведьмы. Спасибо за комплимент!

— Нема за что, — рассеянно бросил я, а сам впился взглядом в храм, зубчатые стены и круглые купола которого стали наливаться синим огнём, непривычным в этом мире цветом.

Игорёк со Светочкой не могут усидеть на месте, носятся у самой кромки, я уже устал посылать сердитые окрики, но в душе сильно не беспокоюсь, во мне гнездится уверенность, что невероятный мир, что колышется вокруг нас, не тронет детей. Но, увидев, как Игорь ступил в пурпурную траву, и тянет гибкую лиану, густо покрытую янтарными бугорками, ещё раз окрикиваю. Мальчик нехотя отпускает растение, и оно проворно прячется под защиту толстых листьев и, словно испуганный дикобраз, выставило наружу длинные иголки, а Игорёк, довольно смеясь, дарит Светочке целую горсть янтарных бусинок, содранных с лианы.

— Какая детская непосредственность, — с нежностью произносит Грайя.

— Всыпать бы им по мягкому месту, — буркнул я.

— А ты жесток, как я погляжу, — толи в шутку, то ли в серьёз говорит жрица.

— Расшалились не в меру, так и в беду попасть можно, — почему-то я стал оправдываться.

Томительно тянется время, от безделья рисую картины, как Семён бродит по храму, вертит по сторонам головой, в удивлении смотрит на резные своды, на огромные колонны, увенчанные голубыми шарами. И вот, прямо из пустоты, появляются узкотелые, жрецы, так похожие на эльфов из моего сна.

— Слушай, Грайя, а кто такие эльфы? — я отвлекаюсь от своих картин и пытаюсь вернуться в обычную реальность.

— Откуда ты о них знаешь? — жрица подскакивает с места.

— В смысле? — не понял я.

— Об эльфах знают лишь посвящённые жрецы моего народа, — дрожащим голосом говорит она.

— Странно, а у нас о них знает каждый ребёнок… вот, Светочку спроси, она тебе много чего о них расскажет.

Грайя, как бульдозер, пытается влезть в мои мысли, но я ставлю блок и она, с размаху ударяется об невидимую стенку, и, едва не зашипела от злости.

— Прости, но хватит ходить в мои мозги как себе домой, — улыбаюсь я.

— Так мне легче понять ваш мир, — несколько растерянно произносит Грайя.

— Ладно, пользуйся, — я снимаю защиту. Грайя мгновенно ныряет в мои мысли, выуживает всё об эльфах, что я знал из сказок и, заржала, как матёрая лошадь: — Вот умора… эльфы с крылышками и такие забавные и маленькие. Теперь я понимаю, для вас эльфы, нечто неправдоподобное, зыбкое и ненастоящее. Следовательно, вы с ними никогда не сталкивались и ничего он их не знаете, для вас они, просто пустой звук, — с невероятным облегчением произносит она.

— Может ты и права, — особо не напрягаясь, я вызываю образы эльфов из своего сна… Грайя с криком подскакивает, с ужасом смотрит на меня и, волнуясь, произносит: — Вот как, значит, ты с ними встречался! А зачем лапшу на уши мне вешал? С крылышками, с цветка на цветочек летают… зачем? — она в упор смотрит на меня.

— Так… детство вспомнил, — откровенно отвечаю я.

— Странное у вас, живущих под ужасным Солнцем, мировосприятие, видно мозги припекло. Надо же, из эльфов таких козявок сделать! Они ведь старше нашей Земли! Это древнейшие во всей Вселенной существа, они знают всё!

— К сожалению, не всё, — вздыхаю я.

— Так ты с ними даже разговаривал? — не верит Грайя.

— И даже подшучивали друг над другом, но главное они не смогли мне сказать, как пользоваться артефактами из вашего храма Огня.

— Этого быть не может, для них нет тайн, — жрица с сомнением смотрит на меня. — Я уверенна, что-то они всё же тебе сказали.

— Что-то несли… какую-ту белиберду, что-то типа этого, — я наморщил лоб, вспоминая то, о чём они мне с пафосом произносили, — «когда свинец станет золотом, химеры переродятся».

— Здесь должен быть огромный смысл! — горячо восклицает Грайя.

— А мне кажется, они просто прикалывались.

— Ты не прав, они никогда просто так не говорят. Тебе необходимо отгадать эту загадку. Я уверенна, истинна где-то рядом.

— Старые слова, — киваю я и невольно начинаю вдумываться в данный мне эльфами ребус. А вдруг действительно решение лежит совсем близко?

— Я уверенна! — Грайя старательно читает мои мысли, и мне пришлось вновь ставить заслон перед её чрезмерным любопытством.

Окидываю взглядом пурпурные луга и покатые холмы, останавливаю взгляд на храме, который стал пронзительно синим и неожиданно выбрасывает в разные стороны розовые лучи. Через некоторое время небо над ним взорвалось радужным огнём, затем поплыли искрящиеся волны, зубчатые стены потекли, как расплавленный воск, но быстро восстанавливаются, правда, в других формах, купола преобразовались в остроконечные шпили, а на них заполоскались на ветру узкие длинные флаги.

— Как красиво! — Светочка захлопала в ладоши, а Игорёк нахмурился: — Папка что-то задерживается, — и, неожиданно спрыгивает с дороги, отпихивает в сторону, мгновенно поднявшееся на дыбы, растение с мясистыми мохнатыми плодами. Я оцепенел от ужаса. Но ничего не произошло, странное существо отступает, и я внезапно вижу Семёна, он идёт в зарослях, как атомный ледокол среди айсбергов, пурпурные сучья и ветки в панике разлетаются в стороны, а на лице друга недоуменное выражение. Он обнимает за плечи, подбежавшего к нему приёмного сына, так и выходят из зарослей. Светочка не преминула повиснуть у него на шее, он чмокнул её в лоб и дарит чудесной красоты цветок, а Игорю резную палочку с дырочками, поразительно напоминающую обычную флейту. Затем спокойно подвешивает к левому плечу топор, на другое — закидывает ружьё: — Чего стоим? — с невозмутимым видом обращается он к нам.

— Ты ничего не хочешь нам рассказать! — возмутился я.

— А чего рассказывать? Ну, сходил, посмотрел изнутри храм… так, ничего особенного: колонны, залы, винтовые лестницы…

— И всё? — я решительно требую от него ответ.

— И всё, — опускает он взгляд.

— Не приставай ты к нему, я же тебе говорила, ничего он не скажет, — хмыкает Грайя.

— Так я ничего и не скрываю, — театрально разводит руками Семён и вновь отводит в сторону взгляд, он никогда не умел скрывать свою ложь.

— Ладно, проехали, — миролюбиво произношу я, — это твоя тайна, и настаивать на её разглашении не собираюсь.

— Так я ничего…

— Хватит, Семён, не делай из меня болвана, я наверняка знаю, что ты встречался с эльфами.

— С кем? — у Семёна так искренне отвисла челюсть, что у меня появилось нестерпимое желание дать ему подзатыльника.

Храм потускнел, радужные лучи поредели, узкие флаги последний раз трепыхнулись на ветру и, все башни, шпили, зубчатые стены, мгновенно стекли вниз, словно воск под раскалённым солнцем. Потемнело. Малиновое небо окрашивается в зловещие багровые тона, подул неприятный влажный ветер, где-то на горизонте возникли целые рои непонятных существ. Чувство безопасности улетучивается, я с вопросом глянул на Грайю.

— Нет, мы никогда не наблюдали таких перемен, — отвечает она на мой взгляд. — Я бы покинула бы эту страну как можно быстрее.

Семён с пониманием кивает, обхватывает Светочкину ладошку и быстро зашагал по дороге, излишне резко окрикнул Игоря, который увидев в зарослях шевеление каких-то длинных усов, тут же попытался их схватить.

Как во сне миновали Пурпурную страну, у мокрых скал её владения закончились. На пути, как злобные тролли, торчат причудливой формы сталагмиты, а под сводами, с резким писком, носятся крылатые создания, пахнет сыростью, птичьим помётом и… будущими неприятностями.

Скользкая дорога с ходу упирается в стальные прутья и размазывается в виде ровной площадки. Металлическая решётка торчит из стены как китовый ус, на петлях свисает обычный замок на заклёпках, сквозь мелкие ячейки с трудом просматривается извилистый ход.

Грайя выуживает из ранца длинный ключ, замок ностальгически скрипит, дуги расходятся: — Добро пожаловать в страну людоедов, — её губы недобро раздвигаются, — в принципе для тревог нет причин, от их владений огородились решётками. Перепилить они не в состоянии, тысячи лет пребывают в каменном веке и этим довольны, не хотят развиваться, — с пренебрежением бросает жрица.

— За тысячи лет может много чего произойти, — я с опаской смотрю в темноту.

— Они слишком примитивны, — жрица фыркает, и смело входит в тоннель.

Гулко звучат шаги, липкая влага забирается за шиворот, наши ребята притихли, даже не шепчутся, боятся страшных дикарей, хотя всем видом стараются этого не показывать. Я наблюдаю за нашей проводницей, она напряжена, изящные пальцы цепко обхватывают автомат, огненные зрачки заполняют почти всё пространство глаз и даже виден красный свет, струящийся из них. Вот чудище, какое идёт с нами! Моя мысль только оформилась, а Грайя уже рассерженно фыркает: — На себя посмотри, рыбий потрох.

— Извини, — я дико смущаюсь, — это издержки нашего мироощущения.

— М-да, всё же мы очень разные, — в раздумье говорит она.

— Всё же ты чего-то не договариваешь по поводу складывающейся ситуации, — я стараюсь переключиться на другую тему.

— Какой проницательный, — некрасиво усмехается она. — Не людоедов боюсь, своих, они для вас пострашнее будут.

— Весело.

— А то!

Тоннель неожиданно быстро заканчивается, и мы оказываемся в тесном ущелье. Кажется, нависающие скалы стремятся сомкнуться между собой, но почему-то на секунду передумали и дают нам шанс быстрее убраться.

— Там владения дикарей? — указываю на поблёскивающие прутья решёток.

— Да.

— Мы увидим их?

— Вряд ли. Скоро дорога станет шире, если ничего не изменилось, за тем поворотом будет стоять машина.

— На ходу? — удивляюсь я.

— На колёсах, — язвительно замечает жрица.

И ведь точно, сразу за поворотом, у осколков обвалившихся глыб, в ожидании застыл обычный вездеход — приплюснутая кабина и широкие гусеницы по бокам.

— А ты говорила на колёсах, — подкалываю Грайю, но она даже не реагирует на мою глупую реплику.

Внутри, вездеход, достаточно уютный: сидения обтянуты кожей, подголовники с подушками, место водителя оборудовано системой рычагов, без руля.

Светочка с Игорем в восторге прыгают на мягких сидениях, я прикрикиваю на них, но Грайя разрешает им проказничать.

Семён с удовольствием снимает с плеча боевой топор, с интересом осматривается.

— Меня эти пещеры не перестают восхищать, не удивлюсь, если и самолёты есть, — он ёрзает на сидении, стараясь удобнее расположиться.

— Это вряд ли, — неуверенно высказываюсь я.

— Пару штук есть, — высокомерно, взметнув роскошной гривой, заявляет жрица.

— У вас своды низкие! — кричу я.

— В главных городах, в высоту до километра, — ехидно замечает она. Жрица вновь, словно к себе домой, залазает мне в мозги, от неожиданности я забываю их заблокировать, видит картинки роскошных лайнеров, грустнеет, — по крайней мере, они у нас тоже летают, — а я понял не самолёты у них — нечто планеров. Но, всё же, для подземного мира это даже слишком.

Грайя уверено отжимает один из рычагов, двигатель довольно урчит, как матёрый наглый кот, и вездеход резво срывается с места.

Томительно идёт время, вездеход скачет по камням, словно по лунной поверхности. Пытаюсь расслабиться, но часто подлетаю к потолку, дети визжат в восторге, им поездка чрезвычайно нравится. Семён вцепился в подлокотник, но и его тушу, так же, швыряет в разные стороны. С ностальгией вспоминаю прошлую жизнь, вот так же ездил по городским дорогам, маневрируя чтоб не влететь в очередную выбоину. Грустно улыбаюсь, странно, но меня иногда тянет в ту жизнь. Хотя прошлая ли она? А вдруг эти жизни идут параллельно? Может, они совсем рядом, споткнулся и выпал на Графскую пристань в Севастополе, подпрыгнул, и завис, дрыгая ногами, в древнем Риме. А вдруг будущее, прошлое и настоящее существуют в одном времени? Тогда есть объяснения предсказателям, провидцам, ясновидящим. Высунут свои головы в нужное «окно», посмотрят, оценят и на суд обывателю вякают, что увидели. Вот только путают иногда эти «окна», не всем дано быть профессионалами и, не каждому разрешают. Отвлекаюсь от своих мыслей, сложно даже фантазировать на эту тему. Но почему они лезут в голову? Может, СВЕРХУ сливают информацию? Неужели существует Единое поле — в нём бурлят прошлые и будущие знания. Нырнуть бы туда и хорошенько пошарить в поисках рационального зерна или выудить на свет философский камень, или просто под завязку накачаться различными знаниями… но только так, чтоб не лопнуть. Абсурд!

Сильный удар по моей умной голове отрезвляет и заставляет «шарики» занять правильное место. Мысли принимают нужное направление и, с помощью «роликов», плавно поехали.

Вездеход резко тормозит. С беспокойством кручу шеей в разные стороны, вокруг реальный мир. Грайя напугана, в руках автомат, Семён протискивается к ней, зачем-то поднимает топор, Игорь и Светлана Аскольдовна присмирели, уже не смеются, смотрю вперёд — дорогу преграждает скрученная, изломанная, стальная решётка, а сбоку ход в черноту.

— Людоеды смогли её сломать, — я не спрашиваю, утверждаю.

— Ага. И проехать дальше не получится, всю дорогу перекрыла, — к жрице возвращается самообладание. — Ничего, мы поедем через их страну! И пусть попробует, кто сунуться, кишки на гусеницы намотаю, — её глаза как раскалённые угли, потревоженные кочергой, разбрасывают яркие искры. А ведь не шутит, точно давить будет, дитя своего мира.

Она долго не сидит, решения принимает быстро, вездеход резко разворачивается и, как в омут, ныряет во тьму. Ревёт двигатель, гусеницы скребут камень, напряжение страшное, пальцы до боли сжимают ружья. Пытаемся, что- либо разглядеть, но за окнами чёрная пустота, как космос без звёзд, но Грайя видит всё, виртуозно управляет машиной, ни разу не цепляется за стены. Ожидаю в каждое мгновение столкнуться с чем-то жутким и кошмарным в этом мрачном тоннеле, но бог милует, вездеход с победным скрежетом вырывается из темноты и застывает у поля, густо засаженного культурными злаками.

Даже очень светло, Грайя жмурится, злобно шипит, для неё свет слишком яркий.

С удивлением разглядываю открывшийся пейзаж. Весьма мило. Всё ухоженно, вдоль поля вьются аккуратные дорожки, на шестах торчат несуразные чучела, которые якобы отгоняют от урожая маленьких, злобных птеродактилей. Вдали, в сизой дымке, виднеется посёлок — избы каменные, крыши под черепицей, кое- где, из труб, вьётся дымок, на просёлочной дороге виднеется повозка, запряжённая смирными лошадками, а вон и крестьяне с добродушными лицами, закидывают сено под навес. Какая идиллия!

— Здесь, что, обитают людоеды? — не верю я.

— Они, родимые, они, — хмурится жрица.

— А давно вы с ними контактировали? — осторожно спрашиваю я.

— Может сто лет назад, может, двести, — ещё больше хмурится она.

— Мне кажется, — я делаю смелое предположение, — людоеды давно вымерли, сейчас здесь живут милые люди.

— Не верь глазам своим, — щурится жрица, — это вас можно сбить с толку, не меня.

— Здорово, какие корабли, паруса все надуты! А вон кит! — совсем не впопад выкрикивает Семён.

Я отпрянул от друга: — У тебя жар! Какие корабли? Крестьяне с сеном возятся! Вон, из под коровы лепёшка шлёпнулась, да прямо на одуванчики… какая прелесть!

— Дядя Никита, дядя Семён, — вопит несчастная девочка, — неужели не видите? Это же площадь, а на ней торгуют игрушками!

Холодом обдаёт с ног до головы, это совсем не смешно, все видят разные картинки.

— А ты, что наблюдаешь? — осторожно спрашиваю Игоря.

— Лес. Волки играют со щенятами.

— Понятно, это морок, — догадываюсь я. — Что делать будем? — спрашиваю жрицу.

— Наверное, я единственная, кто знает, что здесь в действительности.

— И, что тут на самом деле?

— Заброшенные каменоломни.

Как только она произносит эти слова, пронёсся ветер и сдувает иллюзии, и мы видим заброшенные выработки камня, их отвесные стены обрамляют огромный котлован, на дне которого темнеет вода. Множество дорог и дорожек пересекают крутые склоны, а в вырубленных в скальной породе нишах — пустующие клетки, словно их приготовили к заполнению. Не наблюдается ни одной живой души. Но кто-то напустил морок, или это не кто-то, я что-то? Я оглядываюсь по сторонам, замечаю струйку дыма, слабо сочащуюся из трещины в скале, ветром её сильно отклоняет в сторону, но вот направление вновь меняется, она тянется к нам, на миг я вновь вижу странные картины, но не растерялся, быстро заделываю щель тряпкой, а сверху засыпаю землёй и каменной крошкой.

— Умно, — непонятно кого хвалит Грайя, меня или тех, кто пустил сюда галлюциногенный газ и, с невозмутимым видом продолжает знакомить нас с этой местностью: — В своё время, здесь, мы добывали гранит. За каменоломнями есть дорога, она ведёт к другим воротам и от них у меня тоже есть ключи, взяла на всякий случай, — Грайя вновь заводит вездеход. Он медленно, мощно как танк, ползёт по крутой дороге, вдоль выработок. Ревёт мотор, звук тонет в мрачных скалах.

Всматриваюсь в окна. Пустынно. Но, кто-то должен быть. Внизу, в карьере, блестит озерцо. Видно механизмы обнажили водотоки подземных источников. Вода постепенно заполняет низины и вскоре будет озеро, заплывёт рыба, поселятся мокрицы, заквакают амфибии, забурлит жизнь.

Проезжаем мимо пустующих клеток. Кто в них содержался? Мысли рисуют ужасающие картины. Мне даже чудится запах тлена. Суровые места, скорее б их проехать. Как назло, машина едва карабкается, из-под гусениц срывается каменная крошка. Иной раз машина зависает над обрывом, ещё мгновенье и вездеход рухнет. Частота толчков сердца зашкаливает, дух захватывает, в ужасе смотрю на Грайю. Железная леди, ни один мускул не двигается на решительном лице! Умелой рукой ведёт машину над пропастью.

Она мне всё больше и больше нравится, даже, несмотря на необычные глаза, впрочем, я к ним уже начинаю привыкать. Что касается Семёна, у того от восхищения, в глазах появилось серебро, он смотрит на пещерную женщину как подросток на свою первую любовь. Грайя иногда ловит его взгляд, загадочно улыбается и ещё больше проказничает с машиной. Мне эти детские шалости надоедают, хочу вскочить и надавать прелестной женщине по попе, заодно Семёну дать по уху, чтобы не сильно пялился на соблазнительные прелести удивительной женщины. Ребятня не понимает об опасности, возится на заднем сидении, мутузят друг друга.

Долго едем, а каменоломни не кончаются. Хорошо, что дорога не засыпана. Ага, накаркал, впереди завал. Грайя напрягается, забывает о Семёне, лицо каменеет в тревоге, нехотя глушит машину, нервно озирается по сторонам, обхватывает изящными пальчиками холодный корпус автомата: — Дальше пешёчком, — заявляет жрица, а я понимаю, как ей это не нравиться.

Детишки притихли, они правильно оценивает ситуацию. Паршиво. Светочка неожиданно шмыгает носом, Игорь, обеспокоившись, прижимает её к себе, девочка мигом отпрянула, с вызовом заявляет: — Ты неправильно всё понял, я не испугалась, а так… слегка простыла, лёгкий насморк.

Выскакиваем из машины, ружья наизготовку, у жрицы плотно сжаты губы, зрачки расширились как у разъярённой кошки, глаза пылают красным огнём. Она первая лезет через завал, я быстренько стаскиваю её, не женское дело подвергать себя опасности, когда есть мужчины. Она от злости шипит, чуть ли не царапается, но я непреклонен, заставляю её занять место между ребятами и замыкающим Семёном.

Перебираюсь через завал, пока спокойно, но кто-то ж его устроил и не просто так. Всюду клетки, двери открыты, кое-где валяются человеческие кости и черепа в мерзких оскалах, воняет разложением, где-то валяются трупы.

Светочка не в силах сдерживается, от ужаса глаза стекленеют и наполняются слезами. Игорь вытаскивает нож, губы кривятся как у волка, блеснули острые клыки. Он берёт девочку за плечо, но она не возмущается, что мальчик заметил её страх и даже прижимается к нему, сильно шмыгает носом и несколько слезинок пробежались по щекам.

Идём по дороге, неизвестность давит на психику, лихорадочно шарю взглядом по сторонам, даже глазные яблоки запекло. Вновь завал, перелезть через него уже нет возможности, он заполнен до свода, но рядом ход ведущий вниз. Спускаемся по ржавой лестнице. Выходим на следующий уровень — довольно чистый тоннель, клетки пустые, но ухоженные, такое ощущение, будто их подготовили к заполнению. От этих мыслей становится жутко и запах, он преследует всюду. Боже, когда это всё закончится! Вспышка в голове. Вот и всё, мелькает запоздалая мысль, сознание меркнет, проваливаюсь, словно в гроб.

Словно просыпаюсь после сильной попойки, во всём теле ощущаю неприятное гудение, конечности дрожат, слабость, глотаю, что-то солёное, едва не выворачивает наизнанку, это моя кровь. Губы разбиты, голова пылает от боли. С трудом открываю заплывшие глаза — знакомые места — клетка, я внутри, она закрыта. Приподнимаюсь на локтях, рядом стонет Семён и лежит без движения Грайя, наших ребят нет. Меня бьёт, словно током, вскакиваю. Удивительно быстро боль отступает, ярость вскипает в крови, подхожу к двери, хватаюсь за решётку. Трясу. Толстые прутья изгибаются, стонут, даже нагреваются, но… выдерживают мой нечеловеческий натиск. Семён подползает ко мне: — Никита, я их видел, страшные очень. Детей забрали, — друг скрипит зубами. Зашевелилась Грайя, со стоном перекатывается на живот, пытается встать. Семён забывает о боли, мгновенно оказывается рядом и помогает ей встать. Жрица держится за живот, губа рассечена, алая кровь льётся на подбородок и с него капает на выпирающую из материи комбинезона упругую грудь, задерживается у выпуклости сосков и срывается вниз, оживляя серую каменную крошку.

— Недооценила этот скот, — кривится она.

— Любого противника надо уважать, — не к месту заявляю я.

Жрица одаривает взглядом полным ненависти, передёргиваюсь, словно я во всём виноват, с раскаяньем повторяю про себя: «язык враг мой».

Грайя улавливает моё состояние, взгляд теплеет: — Прости, меня заносит, — она потупила взор.

А вот и они, из темноты выплывают долговязые фигуры. Ничего общего с каннибалами Новой Гвинеи не вижу. Осанки гордые, белая кожа блестит словно мрамор, излишеств в украшениях нет, одежда лёгкого покроя, прикрывает тела вплоть до голых пяток, на поясах сверкают острые клинки — безусловно, это не каменный век, Грайя предвзято к ним относится, но суть нашего положения это не меняет, мы для них мясные животные.

Людоеды приблизились к решётке, изучают нас, глаза холодные, лица бесстрастные. Я подхожу совсем близко, впиваюсь взглядом в глаза, они легко выносят взгляд, но нечто улыбок скользит по лицам.

«Вы, что, нас съедите?» — в упор гоню им мысль.

Они смеётся столь весело, что теплеет на душе, их мысли как бабочки порхают над нами. «Мы не будем вас есть, вы добыча химер» — бабочки обломали крылья и рухнули к нашим ногам.

— Сволочи! — лает жрица и плюёт в них кровью. Один из долговязых с удовольствием слизывает кровь.

— Ни какого прогресса, оболочка, простая оболочка, — делится мыслями Грайя.

— Права, — я разочарован, всё же надеялся на благополучный исход. «Где дети?» — я требую от них немедленного ответа.

«А они причём? Химерам их не отдадим, воспитаем, будут одни из нас. А за вами скоро придёт господин Бросс из нижних уровней, он передаст вас химерам».

В глазах темнеет, ярость вновь овладевает мной, болью вспыхивает корона на плече. Вновь хватаю стальные прутья, ко мне присоединяется Семён, на этот раз мы едва их не ломаем… но не ломаем. Людоеды отступают, испуг выплёскивается наружу, но поняв, что у нас ничего не получается, загоготали как гуси за оградой, этим раскрывается вся их сущность, приметив, оболочка. Ничего «смеётся хорошо тот, кто смеётся последним!»

Они уходят. Мы сгрудились друг возле друга: я, Семён и жительница глубоких пещер — мы как родные, трагедия у нас общая.

Семён целует Грайю, женщина дрожит как лист на сухой ветке, по молочно белому лицу, скатываются прозрачные словно хрусталь, слёзы. Семён утешает её, как может, я храню молчание. Мысли хаотично скачут в голове, а вокруг толстая черепная коробка — идей нет.