Подорожный страж

Глава шестая, в которой демон платит добром за зло

Произошло всё так быстро, что никто и опомнится не успел. И больше всех не успел Усмарь. Заклинание было готово и, торопясь поразить ненасытного аспида, чародей саданул вторую молнию туда, где стоял над обрушившимся колодцем отрок весской наружности с оркландским оберегом на шее и с оркимаговым мечом в руках.

Он не промахнулся, и синяя молния со всей дури жахнула Стёпке прямо в грудь. Слепящая вспышка, треск разрываемого воздуха… Руки сообразили быстрее головы. Молния ударила в подставленный клинок и рикошетом ушла в небо. Меч упруго завибрировал, словно теннисная ракетка после хорошего удара. Перед глазами замельтешили фиолетовые мошки. В лицо пахнуло пронзительной свежестью. Кажется, так пахнет озон.

Его теперь видели все, и то, что змея больше нет, тоже все видели. И Усмарь, неудачливый чародей, тоже, гад, видел. И сплёл ещё одну молнию, уже специально для Стёпки. Затмение на него, верно, нашло, или остановиться вовремя не смог, громовержец аспидом оплёванный.

И честное слово, Стёпка ничего такого не хотел, всё само получилось (с небольшой помощью стража). Достаточно было всего лишь чуть-чуть изменить угол наклона меча, и отражённая молния угодила в того, кто её послал.

Усмаря отшвырнуло назад, он перелетел через повозку, врезался в стену сарая и безжизненным кулем сполз на землю, вытянув длинные ноги. Будет знать, как злоумышлять против демонов.

На хуторе сразу стало тихо-тихо. Все молчали и смотрели на Стёпку. Взъерошенный Смакла, невозмутимый тролль, десятник Склад, ехидный Свията, боярин Всемир с Арфелием, прочие дружинники. Усмарь только не смотрел. Он вяло охлопывал себя, туша тлеющий плащ и мотая головой. И Стёпка обрадовался, что отражённая молния не убила чародея насмерть.

Потом все вдруг разом зашевелились, заговорили, повыбирались из своих укрытий. Поняли, что змей взаправду сгинул.

Смакла подбежал первым, опасливо заглянул в яму:

— Слышь, Стеслав, а ну как змей возвернётся? Управишься?

— Управлюсь, — уверенно пообещал Стёпка. — Но он вряд ли вернётся. Вон как его завалило.

Гоблин подобрал свою стрелу, показал Стёпке. Острие наконечника было безнадёжно затуплено. И вправду, будто в камень угодило. Стёпка посмотрел на свой меч. Два магических разряда не оставили на клинке ни малейшего следа. А что будет, если повернуть камень в обратное положение? Он потрогал камень и решил не экспериментировать. Вдруг змей опять выберется. Хватит, насмотрелись уже на его слюнявую пасть.

Весичи тоже подтянулись к яме, столпились вокруг. Свията попробовал достать жердью дно. Оказалось, что колодец завален почти доверху.

— Загубили колодезь.

— Ничё, другой выкопают.

— Знатный был аспид. Вот бы изловить такого, да в клеть…

— Самих мало не изловили.

Стёпку никто как бы и не замечал. Всемир, чуть прихрамывая, подошёл, окинул его весёлым взглядом. Расплывшийся под глазом синяк делал его похожим на хулиганистого пацана. За его спиной маячил хмурый Арфелий с распухшей губой. Он на пацана не походил ничуть.

— Верю я отныне, Стеслав, что ты оркимага осилил. Второй раз от беды нас уберёг. Чем ты его так ловко? Али заклинание верное знаешь?

— Да нет, — Стёпка решил не выдавать весичам секрет чёрного камня. — Он оркимагова меча испугался. Я его и ударить-то толком не успел.

Всемир понимающе кивнул:

— Оркландским мечом оркландское же порождение. Толково ты сообразил.

Это не я сообразил, это страж, чуть было не ляпнул Стёпка, но вовремя прикусил язык. О страже весичам лучше не напоминать. Они и без того слишком много знают.

— А змей этот… он что, тоже из Оркланда?

Всемир пожал плечами:

— Такая пакость, я мыслю, только в их земле и может водиться. Не иначе оркимаг его своим чародейством чёрным приманил нам на погибель.

Да, это было похоже на правду. Особенно, если точно знать настоящую причину исчезновения змея.

— Почто, отроче, недоброе замышлял?

Это Усмарь вдруг голос подал, чародей недожаренный. Опомнился и приковылял. Плащ зияет дырами, кольчуга на груди закопчена, в бороде видны жёлтые подпалины.

— Почто за аспидом подколодезным таился? — Усмарь яростно сверкал глазами и надвигался на Стёпку, как танк. — Почто?

— Спину ему чесал, — огрызнулся Стёпка. И отодвинулся подальше. До него вдруг дошло, что Усмарь и вправду мог принять его за врага. Он же не видел, как Стёпка к колодцу пробирался. А когда змей сгинул, и на том месте отрок с мечом обнаружился, немудрено было заподозрить, что отрок сей с аспидом заодно. Знать бы сразу, что чёрный камень так на змея подействует!..

— Ведомы нам твои помыслы, — вкрадчиво продолжал Усмарь. Он всё ближе подступал к Стёпке и руками уже нехорошо так шевелил, заклинание какое-то сплетая. Уж не ещё ли одну молнию? — Аспида поганого из недр выманил, подлое дело супротив дружины замышлял.

Стёпка даже не нашёлся сначала с ответом. Опять его подозревают и обвиняют. Так и знал, что какой-нибудь гадостью всё кончится. Может, не стоило этого змея так быстро в земные глубины отправлять?

— Погоди, Усмарь, — поморщился Всемир. — Ты зрячий, а истины не видишь, магию постиг, а простого не разумеешь. Али гордыня тебя ослепила? Горько, что не тебе удалось змея одолеть?

Дружинники, уже насупившиеся было на Стёпку, заулыбались. Видимо, боярин у них пользовался большим уважением, чем чародей.

Усмарь побагровел.

— Моими потугами аспид повержен. Троекратно грозовой пламень призывал я на главу смердящую.

— Пожрал он твой пламень, — сказал Всемир то, что хотел, но не успел сказать Стёпка. — Пожрал и укрепился. Кабы не Стеслав, выкормил бы ты общую нашу погибель.

— И нечего было в меня огнём швыряться, — сказал Стёпка. — Я что, на змея похож?

— Не дозволю демону поганые дела творить! — не слишком уверенно заявил Усмарь.

— А откуда вы знаете, что я демон?

— То всякому чародею наперёд ведомо. Не сокроешь подлое нутро. Хошь отроком незрелым оборотись, хошь девкой пригожей. За версту разгляжу!

Стёпка разозлился. И этот туда же! Ещё один Никарий выискался. А вот как поверну сейчас камень в другую сторону — посмотрим, как запоёшь! Сам в девку оборотишься. И навряд ли в пригожую. Он представил, как из ямы выхлёстывается змей, как распахивается ненасытная зубастая пасть, как чародей в страхе пятится… или нет — жалобно умоляет демона о помощи. А ещё лучше о пощаде… Стёпка даже дотронулся до камня, почувствовал его холодную гранёную поверхность.

Всемир, похоже, что-то такое увидел в его глазах. Он похлопал Стёпку по плечу и сказал примирительно:

— Не принимай близко к сердцу, Стеслав. Не всякому чужие демоны по нраву. Иные чародеи пуще огня их боятся.

— Ну, нашему-то Усмарю и огонь не страшен, — гулко захохотал Свията. — Ровно кабанчика осмолило, а ему и в радость. Не скулит, не жалобится. Но ты, Усмарь, однакось, девок таёжных лобызать чуток погоди.

— Отчего? — недовольно отвернулся от Стёпки Усмарь.

— Попрут тебя девки-то. Бородой палёной шибко от тебя разит.

Дружинники весело заржали. Насупившийся Усмарь счёл за лучшее оставить демона в покое, покосился через плечо да и подался к избе, припадая на левую ногу. Видно, всё-таки крепко его отражённым заклинанием приложило.

Стёпка опустил взгляд на рукоять меча, ещё раз огладил подушечкой большого пальца чёрный камень, и ему показалось, что нажми он чуть посильнее — магический переключатель тут же с готовностью щёлкнет… И что-то произойдёт. Но лучше не нажимать. Надоело с чудовищами и колдунами сражаться, хочется от них немного отдохнуть.

Дружинники разбрелись кто куда, и Стёпка тоже пошёл вслед за Смаклой к повозке. После всех приключений неплохо было бы чем-нибудь основательно подкрепиться…

Дверь избы вдруг с треском распахнулась, на крыльцо вывалился Усмарь в сбившемся набок шлеме. Он судорожно нашаривал на поясе меч. Вслед за ним выскочил наружу ещё один дружинник. Держась обеими руками за горло, он шагнул с крыльца, пошатнулся и упал боком на траву. И опять всё на хуторе смешалось. Упавшего окружили, над ним склонился Арфелий, кто-то зло выругался, двое дружинников с мечами наголо встали по обе стороны двери, ещё двое готовились по первому же слову броситься внутрь.

Стёпка перехватил меч половчее, оглянулся. Смакла торопливо взводил самострел. Ничего ещё не кончилось, там в избе кто-то был, возможно, ещё один оркимаг или ещё один змей, на этот раз, видимо, какой-нибудь запечный или подвальный.

— Что за напасть содеялась? — Склад схватил Усмаря за грудки, встряхнул так, что у того зубы лязгнули. — Кто Войка изранил?

Усмарь замотал головой, высвободился из могучих рук десятника и тяжело закашлялся.

— Оркимаг силок магический в избе навострил. Снасти свои колдовские от чужих уберегал. Я увернуться успел, а Войке горло так и вскрыло.

— В избу не входить! — рявкнул Склад. — Могута, прикрой дверь и подопри чем-нито, да покрепче!

— Ни к чему это, — отмахнулся Усмарь. — На один раз силок ставлен был, хватило ему Войковой крови.

— Всё одно подоприте! — приказал Склад.

Он подошёл к лежащему на земле, склонился над ним и сразу отвернулся с потемневшим лицом. Ясно было, что раненному уже ничто не поможет. Рядом на коленях стоял Арфелий, Усмарь тоже склонился было, но махнул рукой и отошёл.

Сам не зная зачем, Стёпка приблизился к раненому. Рана была страшная. Под челюстью вспухали красные пузыри, кровь залила кольчугу, стекала на траву. Удивительно, что Войко с такой раной сумел выскочить наружу. Он ещё пытался дышать, шарил слабеющими руками по земле, хотел что-то выговорить окровавленным ртом… Он уже был не жилец. Это понимали все.

Стёпку замутило, и он отвернулся. Крови было слишком много, он никогда ещё не видел столько крови, никогда не видел, как умирают — и не хотел видеть. «Отверзни!» — неожиданно чётко и громко прозвучало в голове: — «Отверзни!» Не сразу он сообразил, откуда идёт этот голос и что именно следует отверзнуть.

Когда он трясущимися руками развязал мешочек — ничего необычного не произошло. Развязал и развязал. Внутри оказался невзрачный желтоватый порошок, жирноватый на ощупь, с лёгким смолистым запахом, очень похожий на измельчённую канифоль. Нетрудно было догадаться, для чего этот порошок нужен, куда труднее было решиться его применить.

Переборов вполне понятные сомнения, Стёпка протиснулся к раненому, опустился рядом на колени. Арфелий покосился недовольно, но смолчал и послушно отодвинулся. Войко смотрел в небо полными страдания глазами и в его лице не было уже ничего, кроме тоскливого ожидания скорой смерти. Стёпку он, похоже, вообще не заметил.

— Ты, отрок, не егозил бы тут, — недовольно пробурчал кто-то, кажется, Усмарь. — Отходит ужо Войко.

Стёпка, не обращая внимания, выудил из мешочка щепотку порошка и аккуратно присыпал им жуткую пузырящуюся рану, стараясь, чтобы руки дрожали не слишком заметно. Войко дёрнулся всем телом и закрыл глаза. Арфелий со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Крупинки порошка, едва коснувшись раны, вскипели вдруг обильной кровавой пеной, потом она побурела, опала — и на шее остался только длинный свежий рубец. Войко облизал порозовевшие губы, глубоко вдохнул, улыбнулся с невыразимым облегчением, закрыл глаза… и, похоже, уснул. Спокойно и безмятежно. Словно умаялся со смертью бороться и теперь, преодолев её настойчивый зов, решил немного отдохнуть.

В полной тишине Стёпка завязал мешочек и убрал его в карман. Он смотрел на осунувшееся лицо спасённого им от смерти весича и на душе у него было светло и спокойно. Как говорил иногда папа: «День у нас сегодня прошёл не зря».

— Ну, демон! — негромко сказал Арфелий. — Оставайся-ка ты в нашей дружине, ей-слово, оставайся.

— Не могу, — сказал Стёпка. — У меня ещё дело важное не исполнено.

Он поднялся с колен и только тут спохватился, что с ним нет оркимагова меча. Он его бросил, когда к Войко спешил. Как оказалось, ценный клинок охранял младший слуга. Держа наготове взведённый самострел, он стоял рядом с мечом и каждому было понятно, что будет с тем, кто попробует покусится на Стёпкин трофей.

— Не бросай оружие, Стеслав, — прошептал Смакла, когда Стёпка наклонился за мечом. — Усмарь на него уже зарился. Кабы я не подоспел, отобрали бы у тебя меч-то.

— Пусть только попробуют, — Стёпка вскинул меч на плечо и ещё раз пожалел, что нет к нему ножен.

— Достоинства твои, Стеслав, велики и удивительны, — сказал Всемир, заново оглядев его с головы до ног, словно в первый раз увидел. — А мою рану так заворожить сможешь?

Он показал порез на тыльной стороне правой ладони.

«Не отверзай!» — раздалось в голове, хотя Стёпка и сам не собирался развязывать мешочек.

Он помотал головой:

— Такая рана сама скоро заживёт.

Всемир засмеялся:

— Твоя правда, Стеслав. Негоже истинную магию на пустяковые царапушки расходовать. Ты не хмурься, Арфелий, не хмурься. Боярские раны быстро затягиваются.

— А не тот ли это отрок? — спросил подошедший десятник. И в голосе его Стёпка не услышал для себя ничего хорошего.

— Тот, — громко ответил он, прекрасно догадавшись, о чём именно спрашивает суровый предводитель весской дружины.

— Дерзок не по чину, — пробормотал выглядывающий из-за десятникова плеча Усмарь, — До стремени едва дорос, а уже на язык чрезмерно остёр.

— А тебе, Усмарь, поучиться у него не помешало бы, — сказал Всемир. — Ты-то Войка почитай схоронил уже, а Стеслав его единой щепоткой к жизни вернул.

Усмарь скривился, словно лимон раскусил, и промолчал, но на Стёпкин карман, в котором мешочек лежал, всё-таки нехорошо так покосился.

Грузный Склад, посмотрел на спящего Войко, на его залитую кровью кольчугу, на подпёртую дверь избы.

— За дружинника спасибо тебе, отроче, и поклон земной, — десятник качнул головой, изобразив поклон. — Доброго воина исцелил. Молодец. Видно, в замке Летописном крепко учат, — и глянул на Стёпку острым глазом, словно проверить хотел что-то.

— Нет, это я сам, — сказал Стёпка. — Порошок у меня с собой был… Оттуда, — он неопределённо махнул рукой.

Усмарь недоверчиво ухмыльнулся. Склад ещё раз кивнул.

— Верно ли, что ты оркимага обезоружил и отпугнуть его сумел? — спросил Склад.

— Верно, — не стал отпираться Стёпка.

— Лжив, как все демоны, — встрял Усмарь. — Никто не видел, как он с оркимагом-то бился… Да и на кой ему с ним биться, коли у него у самого оберег оркландский на шее висит. Сговорился он с ворогом, а нам глаза отвести хочет. Повязать его не мешкая, покудова не утёк.

С занудным упорством повторялась старая история. Стёпка сжал зубы и решил на Усмаря внимания не обращать, хотя ему так и хотелось… сделать с вредным чародеем что-нибудь не очень хорошее, чтобы на всю жизнь запомнил, как на честных демонов поклёпы возводить.

— Стеслав всех нас от беды уберёг, — сказал Всемир. — С оркимагом мы бы не совладали, да и тебе, Усмарь, он не по силам. Напрасно ты злобишься на сего отрока, моё тебе слово.

— Непокорен он и дерзок, — упрямился чародей.

— Честь и достоинство своё блюдёт, — поправил Всемир. — А сие демонам не возбраняется.

— И меч у него не простой, — добавил Склад. Он протянул руку. — Не откажи взглянуть.

Не хотелось, ой, как не хотелось Стёпке отдавать оркимагов меч в чужие руки. Но причин для отказа не было, и он, помедлив, вложил рукоять в ладонь десятника.

Тот поднёс клинок к глазам, глянул как бы на просвет и, похоже, что-то искомое там увидел, заметно дрогнули в довольной усмешке губы, и в глазах промелькнуло что-то этакое… жадное.

— Знатный меч, — сказал Склад. — Многих денег стоит. Самому светлейшему князю не зазорно таким владеть.

— Стеслав в честном бою меч добыл, — с нажимом произнёс Всемир. — Ему и владеть мечом по праву.

— Никто сей бой не видел, — повторил очень довольный Усмарь. — Да и не было боя-то, не было.

— Тролль видел и гоблин, — вмешался вдруг молчавший до того Арфелий.

— Нету им веры, — Усмарь чуть ли не до ушей растянул свои бледные губы. — Кто они таковы супротив весской дружины?

Всемир с Арфелием коротко переглянулись. Боярин хмурился, кусал губы, ему определённо не нравилось происходящее.

А Стёпка смотрел на тяжёлое лицо десятника и отчётливо понимал, что если он сейчас промолчит, этого меча ему больше не видать, вернее, не держать. Не отдаст опытный, облечённый властью десятник неизвестному отроку сомнительной наружности и происхождения такой дорогой меч. Не отдаст.

Но сказать Стёпка ничего не успел.

— А заберу-ка я у тебя, Стеслав, сей меч, — медленно протянул Склад, подтверждая Стёпкины опасения. — А ты, боярин, не гневайся, я не тать, я возмещу… Замолвлю за отрока слово перед Чародейным советом.

Всемир побледнел, скрипнул зубами и смолчал. Боялся, видно, этого совета.

— Отдаешь ли меч по собственному хотению? — с неприкрытым намёком спросил десятник и посмотрел на Стёпку снисходительно, мол, а куда ты, деточка, денесся, попробуй только не отдать.

— Не отдаю, — сказал Стёпка твёрдо и с вызовом посмотрел прямо десятнику в глаза, мол, попробуйте только отобрать у меня меч. Страж привычно грел грудь, и ему было не страшно. — Это мой меч. Я его в бою добыл для себя, а не для князя.

Кто-то из весичей неодобрительно кашлянул, кто-то хмыкнул. Всемир был темнее тучи. Усмарь сиял кривой улыбкой, не скрывая радости.

— Эвон как заговорил, — протянул Склад. — Не желаешь добром.

— Добром не желаю, а злом — не хочу, — отчеканил Стёпка. — Это мой меч.

— Был твой… — начал было десятник. И не договорил.

Меч в его руке стеклянно звякнул и осыпался вдруг на землю мелким угольным крошевом, сразу весь — и клинок, и рукоять, и камень магический. Десятник неловко дёрнул опустевшей разом рукой, словно поймать хотел, остановить, вернуть — куда там? Только пыль чёрная меж пальцев просочилась, да прощальный звяк жалобным эхом отозвался в ушах.

Несколько секунд все ошеломлённо молчали. Склад, свирепо сверкая глазами на Стёпку, скрипел заскорузлыми ладонями, стряхивая невесомые остатки меча.

— … а стал ничей, — злорадно закончил за него Стёпка. На самом деле он расстроился чуть ли не до слёз, но показывать весичам своё огорчение не хотел и изо всех сил изображал этакую бесшабашную наплевательскую радость. — Я-то себе ещё добуду, мне не трудно, оркимагов, говорят, за Лишаихой тьма тьмущая, — он нарочно старался уязвить несправедливого десятника и, похоже, ему это удалось.

Склад сжал кулаки, потемнел лицом и сдержался с большим трудом. Понимал всё же, что сам виноват.

Но меч… Ах, какой меч загубили! Сердце ныло от невозвратимости потери. Ещё несколько минут назад держал Степан его в руках, и намёка даже не было на близкую утрату, и представлялось, что меч этот будет у него всегда… ну, не совсем всегда, а хотя бы до Ванькиного освобождения… Обидно, обидно до слёз! И не исправить уже ничего, не вернуть! И злость такая в душе на десятника этого тупого, на весичей. Не на всех, конечно, но… Не зря их в Таёжном улусе не любят. Сидели бы в своей Великой Веси и не совались куда не просят.

Стёпка тихонько выдохнул, отвернулся и медленно разжал кулаки. О, кто бы только знал, каких усилий ему это стоило! Пальцы словно приржавели, и в груди такая злость, что тронь его сейчас — разом взорвётся, всех разметает. Но нельзя, нельзя! Уймись, страж, уймись! Не хочу с весичами воевать!

Дядько Неусвистайло легко раздвинул дружинников и встал перед десятником. Лицо у него тоже было угрюмое. В руке он держал скомканную, обильно пропитанную кровью тряпку, в которой, присмотревшись, можно было распознать льняную рубаху с синей вышивкой по вороту, в каких — Стёпка уже знал — обычно ходят гоблины.

— Что это? — спросил недовольно десятник.

Пасечник посмотрел на него сверху вниз, тяжело так посмотрел, словно родитель на неразумное дитя, потом глухо сказал:

— Гоблин Бучила здесь жил с жёнкой. Хозяин крепкий и воин не из последних. Ходил с нами в запрошлом году на Жеблахтинского кагана. Извёл его, похоже, оркимаг, и жену его извёл… там, в стайке. Ничего не осталось, одни тряпицы окровавленные и буквицы поганые на стенах. Мальцам, сразу скажу, лучше туда не ходить… И скотину всю сгубил: корову с тёлкой, кабанчиков, гусей, собаку.

Стёпка смотрел на бурую от крови рубаху и с трудом сдерживал подкатывающуюся к горлу дурноту. Никакая сила на свете не заставила бы его зайти в эту стайку. И как же он сейчас жалел, что не удалось ему рубануть оркимага, что успел сбежать гад кровожадный от заслуженного наказания!.. Уж теперь-то рука бы у демона не дрогнула, потому что за такое — голову отрубить мало, вот честное слово, мало.

Весичи хмуро смотрели кто на тролля, кто на рубаху, кто оглядывался на стайку. Усмарь сплетал длинные пальцы, отчего-то нервничая.

— И колодец испоганили, — сказал пасечник. — Вели, десятник, засыпать его поскорее. Как бы беды не содеялось.

— Непременно засыплем, — кивнул Склад и опять повернулся к Степану. — Сей отрок с ясновельможным паном едет? Из Летописного замка?

— Со мной он, — так просто и веско сказал тролль, что у любого должно было бы начисто пропасть всякое желание расспрашивать что-либо о его маленьком спутнике.

— Наслышаны мы премного о сём… отроке, — протянул Усмарь, нехорошо косясь на Стёпку. — Как бы нам его… того-этого.

— А никак, — прогудел тролль. — Ни того, ни этого. И даже мыслить не моги. Ни так, ни этак.

— Ну-ну, — десятник поднял руки. — Не будем ссориться, ясновельможные паны. Ничего плохого мы сему… отроку не сделаем.

Стёпка вдруг как-то разом озлился. Они опять говорили о нём так, словно он был чем-то неодушевлённым, не имеющим ни собственного мнения, ни голоса.

— Смотрите, как бы Я вам чего плохого не сделал! — сказал он, пожалуй, слишком громко. — Ишь, отыскались тут… вояки. Я ведь и без меча могу за себя постоять! Кое-кому мало не покажется!

Он смотрел на Усмаря, и тот тотчас испуганно сдвинулся за широкую десятникову спину.

— Во! — прошипел он. — Строптив и непокорен. Вели в железа его без промедления.

Стёпка сейчас никого не боялся. Знал, что может запросто раскидать дружинников и убежать от них. Или даже не убежать — вот ещё! — а просто преспокойно уехать вместе с троллем и Смаклой. Но его страшно злило то, какими они оказались неблагодарными гадами. Я их от змея спас, оркимага победил, Войка вылечил, а они?!

— Больно скор ты, Усмарь, на расправу, — сказал Всемир. Он встал рядом со Стёпкой и даже руку ему на плечо положил, ясно показывая всем, на чьей он стороне. — В железа… Так-то ты за помощь да за спасение благодаришь.

— Сего отрока по всему улусу маги-дознаватели разыскивают. Неспроста, знать, он им нужен.

— Ну, это их дело. Пусть ищщут. Не думаю, что они обрадуются, когда найдут его. Так я говорю, Стеслав? Сумеешь за себя постоять?

— Сумею, — сказал Стёпка, глядя прямо десятнику в глаза. — Ещё как сумею.

Усмаря аж перекосило. Он достал из-за пазухи какую-то грамотку и сунул её десятнику под нос. Тот прочитал грамотку, дёрнул усом и скривился весь, будто зуб у него разболелся:

— Садить надо мальца до утра в амбар. А завтра повезём его в Усолье. Там передадим его кому следует. Не по душе мне такое-то, да грамотка самим верховным магом запечатана.

Всемир сжал плечо дёрнувшемуся Степану, молчи, пока ещё ничего не решено. А дядько Неусвистайло смотрел на всю эту суету сверху и кулаки свои пудовые, не таясь, обстоятельно так складывал, палец к пальцу.

— А и быстро же ты, десятник, распорядился, — сказал он, завершив это нехитрое дело. — На чужой земле хозяйничаешь, ровно в своём подворье. Не рано ли?

— Не мешал бы ты нам, тролле, — примиряюще сказал Склад. — Мальца мы так и так возьмём. А без ссоры оно и тебе и нам спокойнее. Езжай себе до дому. Мы уж тут сами теперича.

— Вот оно как обернулось, — громыхнул тролль. — Дождались помощников на свои головы. Уже приказывать нам начали. А там, глядишь, и податью обложите и самих в амбары покидаете… Стеслав, кому ещё невдомёк по скудости его невеликого ума, со мной сюда приехал, со мной и уедет. Пальцем кто его тронет — по уши в землю вобью, — он показал огромный кулак размером с приличную весскую голову. Таким кулаком можно кого угодно куда угодно вбить. — А ежели ты, десятник Склад, или ты, маг твою перемаг, заупрямитесь — пеняйте на себя. Руки-ноги узлами позавязываю, до старости не распутаетесь.

— Ты, однако, тролле, не очень-то, — отошёл подальше от разгорячённого пасечника Усмарь.

— А я ещё и не очень-то, — ответил дядько Неусвистайло. — Потому ты пока и цел ещё. А то не посмотрел бы, что маг. Пошли, Стеслав.

Весичи расступились. Ссориться с троллями не хотелось никому, все прекрасно понимали, чем это грозит. Десятник дёрнулся было вслед за ними, но Всемир остановил его, потянул в сторонку, он-то точно был за Стёпку.

— Мы вот что, — оглянулся пасечник. — Мы тут переночуем, поздно уже выезжать. А утречком и тронемся потихоньку.

Всех это устроило. Даже Усмарь не стал возражать. Решил, видимо, что до утра далеко, всяко может ещё повернуться. Вдруг да нагрянут, к примеру, сами верховные маги-дознаватели, знать бы ещё, кто они такие и с чем их едят.

— Оголодал? — глянул тролль на Стёпку.

Тот кивнул. Есть и вправду хотелось страшно.

Смакла с потерянным видом ходил вокруг повозки, пиная комки сухого навоза.

— Что потерял? — спросил Стёпка.

— Дракона нету. Спрятался куда-нито… али улетел.

О дракончике Стёпка забыл напрочь. Не до того было. Последний раз он видел зверька, когда тот оркимага поцарапал. А потом… потом он, кажется, и в самом деле улетел. Неужели не вернётся?

— Да прилетит он, прилетит, — постарался Стёпка успокоить убитого горем гоблина. Но получилось это у него не очень убедительно, сам потому что не слишком верил. — Погуляет и вернётся, вот увидишь.

Смакла только тяжело вздохнул в ответ.

— Сидайте, панове, — пригласил тролль, похлопав по бревну рядом с собой. — Здесь поснедаем. В избу заходить после колдуна не с руки, а дружинники нас сами теперь не позовут.

— Не очень-то к ним и хотелось, — сказал Стёпка, и все с ним согласились.

Стёпка лежал на сеновале, бездумно глядя на темнеющую полоску неба. Вечерело. Было тихо и тепло. Ноги и руки приятно гудели. Пришлось помахать лопатой. Вместе со Смаклой и пасечником закапывали погубленную оркимагом скотину. Не самое весёлое занятие, но ведь не откажешься же. Даже строптивый гоблин, стиснув зубы, тягал тяжеленные свиные туши и забрасывал могильник землёй.

Весичи им не помогали. Даже не предложили помочь. Зачем им это? Чужой хутор, чужая скотина, чужая беда. Вам это нужно, вы и закапывайте, а у нас и без того забот хватает — намного более важных и нужных. Оружие, например, вычистить, у костра посидеть, отдохнуть от трудов ратных…

Всемир потом долго распрашивал Стёпку о Летописном замке, и демонской жизни, но Стёпка больше отнекивался или отвечал односложными «да» и «не знаю». В конце концов до боярина дошло, что демон не расположен делиться секретами. Он хлопнул Стёпку по плечу, сказал: «Не бери на сердце, Стеслав. Добудешь ещё себе меч, и не хуже того». И ушёл к своим.

А потом пришлось снова заняться лечением. У самого десятника стремительно воспалилась пустяковая казалось бы рана. Царапина даже, а не рана. Ближе к вечеру рука вспухла, побагровела, Склад крепился, но по его лицу было видно, что дело плохо и что держится он из последних сил. Он баюкал руку на весу, скрипел зубами, потемнел весь, на висках выступили крупные капли пота. К Стёпке он, понятно, не обращался, знал за собой вину и справедливо опасался презрительного отказа. По себе, наверное, судил. Усмарь пытался колдовать над рукой, пыжился, вошкался, но у него ничего не вышло. Негодный он был маг, самоучка какой-то. Хуже Смаклы, право слово.

Стёпка сначала ничего этого не замечал, но потом гоблин шепнул ему, что с десятником плохо… Затем Арфелий посмотрел на него очень выразительно… Да ещё и мешочек заладил как заведённый «отверзни» да «отверзни». И тогда Стёпка просто подошёл к десятнику, молча взял его за здоровую руку и усадил на крыльцо. И Склад так же молча подчинился, слова не сказав, видно все его силы на то уходили, чтобы вгрызающуюся боль превозмогать.

Стоило сыпануть на опухшую кисть буквально несколько крупинок «экс-момента», и опухоль на глазах рассосалась, краснота сошла на нет, лишь едва заметный шрам остался. Где Склад ухитрился так неудачно пораниться, Стёпка не спрашивал, но почему-то про себя решил, что это работа гномлинов. Очень уж похоже было на след от отравленной маленькой стрелы.

Десятник долго собирался с духом, глотал молча что-то невыговариваемое, затем положил широкую ладонь на Стёпкину голову, потрепал волосы и сказал:

— Благодарствую, Стеслав. От лихой немочи избавил, руку сохранил. Дружиннику без руки какая жизнь… А маги-дознаватели, как я погляжу, напраслину на тебя возводят. Я любому в глаза скажу. Заступлюсь, ежели что, за тебя.

Усмаря после таких слов кондрашка чудом не хватила. Он поскорее в избу убрался, чтобы никто его почерневшего лица не увидел. А в избе он, как Смакла после у дружинников выведал, с оркимаговыми вещицами разбирался, с теми самыми «железами», да всё, похоже, себе и прибрал, включая и тот магический силок, что чуть Войка не убил.

А Стёпку такая перемена в десятнике вовсе и не обрадовала, потому что намерений своих Склад не изменил и всё равно собирался передать демона магам-дознавателям. Сначала, мол, отдаст, а после уж в глаза любому скажет, что напраслину на демона возводят. А маги-дознаватели, конечно, тут же и устыдятся и Стёпку с извинениями на все четыре стороны отпустят. Ха-ха!

Когда свечерело, Стёпка забрался на сеновал, устроил себе постель поудобнее, но заснуть не смог. Перед глазами то ятаганы сверкали, то шлемы безглазые, то морда змея подколодезного. А хуже всего, когда меч оркимагов вспоминался. До слёз жалко было. Руки так и сжимались на удобной рукояти, клинок отблескивал гордым сполохом. Нету больше меча, где ещё такой найдёшь, не искать же по лесам приблудных оркимагов. Да и у каждого ли такой меч сыщется? Может, он такой в единственном экземпляре был изготовлен. И обида на весичей вновь заставляла сжимать зубы… до тех пор, пока не понял вдруг Стёпка, что меч этот не очень-то ему и нужен был, и вообще непонятно, с чего он так по нему убивается. Не за мечом же он сюда приехал и не мечом собирался Ваньку из беды выручать… Ещё вчера прекрасно обходился без этой красивой железяки и понятия даже не имел, что она к нему в руки попадёт. Проехали бы мимо хутора, и знать бы ни о чём не знал. А меч… Он словно приворожил Стёпку, он, наверное, его новым хозяином признал и, может быть, даже уже начал его понемногу на «тёмную сторону силы» склонять. Наверное, это хорошо, что он осыпался в пыль. Меньше забот. Всё-таки он вражеский был, не на доброе дело скован и не для честных рук предназначен. Так что успокойся, демо-он, и забудь. Всё что ни делается — к лучшему.

Уговорив себя таким образом, Стёпка душевного покоя не обрёл, но от сожалений бесплодных избавился и на душе чуток полегче стало.

Вскоре на сеновал вскарабкался Смакла с большим кувшином в руке. Стёпка напился холодного медового кваса, вытер губы… и на него откуда-то из темноты свалился дракончик.

Стёпка вздрогнул от неожиданности, гоблин ахнул, а дракончик обхватил кувшин всеми лапами, засунул внутрь голову и принялся жадно лакать.

— Он теперь от нас не улетит. Всегда возвращаться будет, — сказал Стёпка. — Ему с нами лучше, чем с гномлинами. Он даже защищал меня, когда я с оркимагом бился. Он ему глаза чуть не выцарапал. Слышь, Смакла, а тебе не страшно было в этого гада стрелять?

— Не, — замотал головой сияющий от счастья гоблин. — Я со злости стрельнул, озлился шибко.

— А раньше ты в кого-нибудь уже стрелял?

— Не. Утей токмо да белок бил. У нас в деревне оркимагов отродясь не бывало. А то бы стрельнул.

Смакла осторожно снял с кувшина упившегося дракончика, положил рядом с собой на расстеленный тулуп и стал почёсывать ему брюшко. Дракончик тихонько мурлыкал и подёргивал лапками.

— Самострел-то где? Весичи бы не отобрали.

— В повозке лежит. Дядько Неусвистайло, слыхал, велел себе оставить.

— Тяжёлый он очень.

— Знамо, тяжёлый. Потому и бьёт насмерть… Ежели не в оркимага стрелять.

— И взводить его долго.

— Силов у меня маловато, — согласился Смакла. — Приноровиться надо. Там этакая хитрая зацепочка удумана. В самый раз для руки. Я её уже опосля приметил.

— А почему дядько Неусвистайло сказал, что стрелы непростые? Что в них особенного? Я нарочно посмотрел — стрелы как стрелы.

— Наговоренные они, — пояснил гоблин.

— Как это?

— С такими стрелами выцеливать шибко не надо. Заклинание на них наложено такое, что они завсегда в нужное место попадают.

— А я думал, это ты такой меткий стрелок, — признался Стёпка. — Сначала даже боялся, что ты меня случайно подстрелишь. А потом смотрю — хорошо у тебя получается, без промаха.

— В своих наговоренные стрелы не летят. Сколь ни стреляй, всё одно мимо угодишь.

— Здорово. Стреляй, значит, куда попало, и каждая стрела сама врага найдёт.

— Знамо найдёт. Ежели только враг от этакой стрелы отбойным заклятием не оградился.

Стёпка повернулся на живот, вытащил из-за пазухи колючую травинку, решился спросить:

— Не жалеешь, что со мной пришлось поехать? Вон как у нас всё повернулось. Того и гляди замочат… ну, то есть, это… жизни лишат.

Гоблин мотнул головой, в сумраке его чёрные глаза казались огромными:

— Не. Мы как Ванесия твоего вызволим, я в дружину пойду, с оркимагами биться. Наши, я слыхал, дружину таёжную собирают.

— А не прогонят тебя? — недоверчиво спросил Стёпка. — Скажут, что мал ещё, да и турнут.

— Знамо, турнут, — согласился Смакла. — А я всё одно пойду. С самострелом. В обозе схоронюся тайком, али кустами вослед проползу. Всё одно пойду. Меня теперича никакая сила не удержит в стороне сидеть.

— И станешь сыном полка, — засмеялся Стёпка. — Это у нас так в войну пацанов называли, которые воевали вместе со взрослыми.

Смакла даже привстал:

— И у вас война была?

— Да у нас их много было. Очень много.

— Демонские войны, — прошептал гоблин. — Страшно, поди?

— Да уж, — сказал Стёпка. — Я сам, правда, не видел, она давно была, но показы… рассказывали, что шибко страшная. Там у нас не луки и мечи, там такое… Огонь дьявольский и летающая смерть.

Гоблин надолго замолчал. Пытался, видимо, вообразить, что из себя представляет война демонов. Потом сказал:

— На бы токмо Ванесия добыть. А то мне, покудова я не расхлебаю, покоя не видать.

— Ты сильно напугался, когда оркимага увидел?

— Не, я опосля струхнул, когда он стрелу из себя вытянул. Помнилось, что он в мертвяка оборотился. А я мертвяков чевой-то боюся шибко. Маетно на них глядеть. И как это оркимаг тебя одолеть не сумел? Я думал, сейчас велит оберегу, и он тебя за шею и удушит ремешком. А он, гляди, тебе помог, а не ему.

— Оркимаг сначала его силы лишил, да я его заклинание как-то отключить сумел. Сам не знаю, как получилось. А так, может, и не одолел бы его. Вот он теперь, наверное, локти себе кусает.

— Почто ему локти-то кусать? — не понял Смакла.

— Ну, жалеет, что меч потерял и нас не смог победить.

— Ты тоже меч потерял.

— А я уже и не жалею, — признался Стёпка. — Он ведь оркландский меч был, он, кажется, меня к себе приворожить хотел, чтобы я с ним не расставался… И сначала так жаль было, а теперь я даже рад. Без него спокойнее.

— Ты, Стеслав, когда мы всё сполним, оберег тоже выбрось куда подале. Поганая это вещь. У орклов всё поганое.

Стёпка сладко зевнул:

— Если хочешь, я его тебе отдам. Делай с ним потом, что захочешь. Мне-то он там, у нас, не нужен будет.

— На кой он мне! — испугался гоблин. — Меня в клеть за него посадят да и затерзают!

— С таким стражем не посадят. А захочешь — чародеям его продашь! Они тебе золотом заплатят. Но до этого ещё дожить надо, как мой папа говорит.

— Кто твой?

— Ну, отец. Батя мой.

— А каков он у тебя?

— Лысый, весь в чешуе и с такенными вот клыками.

Гоблин досадливо дёрнул плечом, знал уже Стёпкины шутки.

— Взаправду каков?

Стёпка погладил уснувшего дракончика.

— Нормальный. Обычный. Клёвый, в общем, батя.

Смакла хихикнул, почесал нос.

— Ты чего?

— Смешно. У демона — батя!

— А мне вот не смешно почему-то, что у гоблинов родители бывают.

— А он тебя лупит?

— Нет, — сказал Стёпка, потом, подумав, поправился. — Редко. Раза два по шее приложил.

— За что?

— Было дело под Полтавой, — вздохнул Стёпка. — За баловство, конечно. Мы с Ванькой дом чуть не взорвали, когда порох решили изобрести. Ох и влетело нам!

— Как так — взорвали?

— Ну как… Видал в Летописном замке горшки такие с фитилями? Камнемётами их швыряют. Только поджигают сначала.

— Громобой! — подсказал Смакла.

— Вот мы таким громобоем чуть дом и не взорвали. Шарахнуло классно. Чудом стёкла не повышибало.

— У вас и стёкла в окнах, да? Ты, верно, богатого демона сын?

— Да нет. У нас там у всех демонов стёкла в окнах вставлены. Обычное дело. У вас скоро тоже научатся. Ну, может, и не очень скоро. Стекло-то легко делать. Его из песка выплавляют. Песок только специальный надо и ещё, кажется, свинец. Или сода. Я не помню.

— Хорошо у вас там жить? — помолчав, спросил Смакла уже почти сквозь сон.

— Как тебе сказать. Школа достала уже, уроков задают навалом, компьютер отстойный, новые игры уже не тянет, а денег на видюху нет… Тоска, в общем. Ну, не совсем тоска, но как-то всё обычно, скучновато и без приключений. Здорово, что ты нас вызвал! Просто здорово, честное слово! Я всю жизнь мечтал. На чародеев посмотреть, на гоблинов, на троллей…

— Посмотрел? — чуть слышно спросил Смакла.

— Посмотрел, — согласился Стёпка. — Круто. Будет о чём вспомнить. Жаль, не поверит никто.

Смакла уже спал. Дракончик тоже спал. Гоблин и дракон. С ума сойти, вылечиться в дурдоме и опять рехнуться! Стёпка уже почти устал удивляться обыденности происходящий с ним чудес. Привык незаметно. Подумаешь, дракон! Нормально. Так и должно быть. И тролли должны быть, и гоблины. Только оркимагов лучше бы не было. Муторные они какие-то, оркимаги эти, даже страж не сразу с ними справиться может. А если бы их двое было, то они бы Стёпку наверняка в тонкий блин раскатали.

Спать не хотелось. Он подполз к краю, туда, где торчала приставная лестница. Вверху перемигивались звёзды, за оградой чернел лес, тёплый ветер чуть шевелил ветви берёз. Весичи развели костёр посреди двора, что-то варили в большом котле. Несколько дружинников сидели вокруг, смотрели на огонь, неспешно переговаривались. Среди них не было ни Всемира с Арфелием, ни десятника. Усмаря тоже не было. Обычные, рядовые дружинники. Стёпка тоже засмотрелся на костёр, невольно прислушиваясь.

— … говорят тебе, своими ушами слыхал, что Людоеда изловить хотели, да он утёк. Деревеньку мы давеча проезжали, подкову я там ещё менял у вороного… Людоед у них двух детишек скрал. Косточки опосля токо и сыскали в овраге. Маленький этакой, говорят, но откормленный что соседов боровок, и волосья светлые кочкой на голове. А глаза огнём сверкают ровно у демона.

Кто-то шикнул. Рассказчик замялся, покосился опасливо на сеновал. Стёпке стало смешно. Они, что, думают, что у меня тоже глаза в темноте горят? Выскочить к ним сейчас, рявкнуть погромче — вот перепугаются!

— У Стеслава глаза не горят, — проговорил с усмешкой дядько Неусвистайло, подходя к костру из темноты. — Он и демон-то больше на словах. Отрок он ещё, малец.

— Видали мы, как он чародея нашего отвадил, — возразил кто-то из весичей. — Побольше бы нам таких отроков… С Оркландом совладать куда как проще сталось бы. Напрасно Усмарь на него взъелся. Стеслав Войка от верной смерти, почитай, уберёг…

— Вот Усмаря и зауросило, что не он.

— А не случалось ли ясновельможному пану бывать в Великовесском Всхолмье?..

В воротах вдруг загомонили, дозорные сердито окликали кого-то, звали десятника; в ответ не менее сердитый голос требовал немедля отворить.

— Кого на ночь глядя приволокло? — недовольный Склад вышел из избы. — Не оркимаг ли демонов, часом, вернулся?

— Да вот, хозяин, говорят, приехал. И не один, вроде-ка.

— Бучила! — вскричал громовым голосом тролль. — Бучила, ядрёна сыть, неужто живой?

— Неусвистайло, никак ты? — раздалось в ответ. — Экая радость! А я грешным делом подумал… Да что же здеся деется? Отворяйте ворота не мешкая! Мы-то издаля ещё гадаем, не Людоед ли на хутор набрёл. Да нет, думаю, Людоед в открытую огня не разведёт, побоится.

Ворота распахнули, въехала повозка. Пасечник обнял широкого бородатого гоблина:

— Мы тебя уже схоронить успели. Тут такое содеялось, что не сразу и поведаешь. Счастье твое, старый ты ведмедь, что унесло тебя с Опёной с хутора.

Жив хозяин. Стёпка почувствовал такое облегчение, словно из подземелья на свежий воздух выбрался. Не замучили Бучилу. И жена его тоже цела, вон в телеге сидит, по самые глаза в платок укутана, по сторонам растерянно глядит, ничего понять не может. Чью же тогда рубаху отыскал тролль в амбаре? И ещё: остался ведь Бучила без скотины, без собаки, без колодца, вот горя ему будет. С тем Стёпка и заснул. Но успел ещё услышать сквозь сон, как заголосила, прикрывая рот, жена Бучилы со смешным именем — Опёна. И всю ночь его терзало чувство вины за постигшую хуторян беду, ему снился оркимаг. Черный гад с косичками хохотал и твердил, тыча в Стёпку пальцем: «Это всё из-за тебя, ты теперь такая же сволочь, как и я. Никто тебя любить не будет, а потом и вовсе со свету сживут, чтобы честным людям жить не мешал».